у нас в китае

    У нас, в Китае раннего средневековья (а хотя в это и непросто поверить, но каждый волен жить там, где он хочет), совершенным правителем полагается такой, о котором народ вовсе не знает. Остановишь, бывает, простолюдина на площади и спросишь его: как, мол, ты, дурья башка, считаешь, династия Мин не слишком ли самонадеянно, чтобы не сказать, самовозлюбленно правит? - а бедный простец еще больше сощурит свои и без того не широко распахнутые душевные зеркала и уставится на тебя, как на безнадежную сомнамбулу, каковой ты, между нами, и являешься. Ни крестьянин, ни даже пригородный чиновник не замечают в своей жизни никакого вмешательства свыше, все благопристойно и тихо течет своим невыразительным чередом, все совершается так, чтобы не мешать ему, и без того обычному человеку, оставаться совсем уже незаметным, счастливо исчезая для вечности в повседневном. Никто с ним не воюет. Никому и в голову не придет отбирать и алчно присваивать его скромные результаты труда. А самое непреходящее - никому нет дела до того, что, о чем и в какой последовательности он думает. Он, черт бы его побрал, свободен, что бы это ни означало. Его семья (исправная сота нервущейся сети Империи) длится в своем порядке как хочет. Он имеет удовольствие и саму возможность часто и как бы ненароком обсудить с соседом какое-нибудь глубокое место из книги о внешнем и внутреннем космосе. Он не озирается в панике, подобно ста сорока трем с половиной миллионам несчастных из северных земель, недоумевая, куда это подевалась вдруг половина жизни, и где те враги, которые бессонно следили из-за Стены за его мелким шагом, чтобы напрыгнуть внезапно и опрокинуть его в холодную и беззвучную землю. Он, наконец, даже в страшном сне не увидит, что его Император, Сын Неба, запрещает ему культивировать и в любое время и место курить небесные травы, пока сам набивает даже не казну, но собственные, расписанные бабочками и драконами карманы - глухой ко всему монетой с продажи в несколько цен окаменевших какашек пустынного ишака, от которых наутро так кружится голова, чешется горло, гудят спина и колени, звенит во рту и саднит под сердцем, и вообще невыразимо тоскливо. Нет. Его правитель, по-видимому, мудр и велик настолько, что помыслами объял Вселенную. А ему, доброму чудаку, оставил прекрасную Землю, горы, покрытые лесом, озера, пение птиц, быстрые облака и несколько медленных рек. Чтобы он жил, как мыслится и умер не вскользь, не глупо и не навсегда.