ВОСПОМИНАНИЯ МИХАИЛА ВЕРБИЦКОГО
БАНИ В МОЕЙ ЖИЗНИ
Мое первое посещение бани относится к началу 1944 года.
Прошло почти два месяца после нашего возвращения в Москву из Омска, в начале декабря 1943 года, где мы находились в эвакуации в течение двух лет.
Для того, чтобы купать нас с Толей дома в оцинкованной ванночке, оставшейся еще с довоенных дней у нас на Остаповском шоссе, маме приходилось таскать воду в ведрах с колонки, находившейся метрах в 30 от дома на углу Качалинской улицы и Большого Симоновского проезда. Это был нелегкий труд. Папа помочь ей в этом не мог. Раненая нога еще болела, да и дома он бывал практически лишь в воскресенье. В будние дни он уходил на работу в 5-5.30 утра, а возвращался домой вечером часов в половину восьмого, а то и позже. Сам он ходил в баню по воскресеньям (и то не каждую неделю). В промежутках мыл голову после того, как мама искупает нас. Проблема состояла не только в том, чтобы натаскать воды с колонки, но и в том, чтобы ее согреть.
Грели воду в бачке либо на печке-«буржуйке», либо на керосинке, а позднее на керогазе. То ли наша ближайшая колонка в январе 1944 года замерзла и за водой нужно было ходить уже почти за полкилометра вниз по Качалинской улице (а оттуда натаскать воду для купания детей было ох как непросто), то ли по какой-то другой причине, но родители решили свозить нас в «Центральные бани», находившиеся в центре Москвы на Охотном ряду, напротив кинотеатра «Метрополь». Вопрос был решен, и в один из будних дней мама собрала все необходимое для бани (мыло, мочалки, полотенца, чистое белье), взяла нас с Толей и мы поехали в «Центр». Сначала на трамвае «Р» доехали до Крестьянской заставы, затем пересели на трамвай 41 («сорок первый») и на нем доехали до площади Дзержинского (Лубянка). Оттуда пешком дошли до «Центральных бань». Пошли мы в «номера». В кассе мама взяла билеты на один сеанс (2 часа). Мы просидели в очереди, наверное, часа два-три, пока освободился один из «номеров».
Это было единственное в моей жизни посещение «номера» в высшем отделении «Центральных бань».
Номер был шикарный. Мы разделись в специальной комнате, где был шкаф для одежды и мягкие диваны, покрытые белыми чистыми чехлами. Пока мы с Толей раздевались и ели бутерброды, прихваченные из дома, мама пошла в ванную комнату, вымыла и наполнила ванну. Когда все было готово, она позвала нас. Ванная была большой, светлой комнатой с мраморными стенами и полом. Помимо ванны в этой «моечной» комнате был еще отдельный душ. Такого «комфорта и роскоши» мне еще видеть не приходилось.
Пока Толя сидел в ванне, я мылся под душем. Точнее мыла меня мама. Как, наверное, большинство детей я очень не любил мыть голову. Я боялся, когда мыло попадало в глаза и щипало их. На сей раз все обошлось, мыло мне в глаза не попало, так как воды было «вдоволь» и мама смывала мне мыло с головы под душем. Это мытье под душем мне понравилось. Ведь я впервые мылся под душем. Толя долго нежился в ванне, а мне ведь тоже хотелось «поплавать». Ванна казалась мне большой, словно бассейн. До этого я купался лишь в детской ванночке. Толе же вылезать из ванны не хотелось и мама «запустила» меня к нему. Теперь мы «плавали» уже вдвоем.
Время бежало быстро, а ведь еще нужно было искупаться и маме. В отличие от кемнитцкой сауны, где все ходят голыми, в те годы мама не позволяла себе ходить в бане обнаженной даже в присутствии своих детей. Искупав нас и обтерев, она отправила нас «сохнуть» и отдыхать в комнату отдыха, где мы раздевались. Мы оделись и, проголодавшись за время купания, накинулись на оставшиеся бутерброды. Пока мама купалась, наши «лысые» головки уже высохли (нас тогда стригли «наголо»), а вот маме пришлось сушить волосы уже в общем зале, так как время нашего пребывания в «номере» уже истекло. Я не помню сколько стоил один сеанс в «номере» «Центральных бань» в тот далекий 1944 год. Но, видимо, стоил он немало. Во всяком случае больше такую роскошь - «купание в номере» «Центральных бань» мы себе позволить не могли.
Уже в 50-е годы «номера» «Центральных бань» были закрыты, кажется, по причине того, что их стали использовать не только, а, может быть, не столько по прямому назначению, а как места, где можно было провести время «с девочками».
По этому поводу были даже разгромные фельетоны в газетах. Власти и «трудящиеся» не могли терпеть «рассадник разврата» в центре Москвы, и «по просьбе трудящихся» «номера» «Центральных бань» были ликвидированы. Я подрастал, но все же в баню с Толей и папой еще не ходил. Лишь в первые послевоенные годы меня «приобщили» к мужской бане. В женское отделение бань с мамой, как это делали многие мои сверстники, я никогда не ходил.
Когда меня стали брать в баню в мужской компании (папа, Толя и я, а позднее нам составлял компанию Исаак Иоффе, наш сосед по дому 47 по Остаповскому шоссе), мы посещали, как правило, лишь «Воронцовские бани» (их почему-то еще называли «Каменщики»), располагавшиеся неподалеку от Крестьянской заставы, на Воронцовской улице. Бани занимали 4-х этажное кирпичное здание. На 1-ом этаже находилось «душевое отделение», где было несколько кабинок с душем. На одной половине здания было женское отделение бани, а на второй - мужское отделение. Причем в каждом из них были еще отделения «третьего», «второго» и «первого» разрядов, занимавшие соответственно 2-й, 3-й и 4-й этажи здания. На первом этаже была еще парикмахерская, а также «буфет», где продавали пиво «в разлив» («бочковое») и томатный сок. Там же на первом этаже находилась «общая раздевалка» (гардероб) и касса.
Мне кажется, что «душевое отделение» появилось в «Воронцовских банях» уже после одного из капитальных ремонтов в более позднее время. А во время моих первых «походов» в баню его еще не было.
В баню мы ходили папой по воскресеньям. Мама собирала нам все необходимое и складывала сначала в черную дерматиновую сумку, а позднее в купленную специально «для бани» коричневый, тоже дерматиновый саквояж.
Единственный выходной день в неделю папа, естественно, хотел немного подольше поспать. Так что поход наш в баню обычно начинался часов в 10-11 утра. Позавтракав, мы отправлялись в баню. На трамвае (в первые довоенные годы это был еще одновагонный «Р», ходивший от «Бойни» (мясокомбинат им. А.И.Микояна) до Крестьянской заставы по одной трамвайной колее. Там дугу перебрасывали, водитель трамвая переходил в противоположный конец вагона, где также был пульт управления, и трамвай шел в обратном направлении.
Наверное, уже в году 1947-48 была проложена вторая линия и был пущен уже двух вагонный трамвай 35, а «Р», как говорится, приказал долго жить. Быть может, он сохранился до сих пор лишь в моей памяти. Большинство его постоянных пассажиров ушли уже в мир иной.
Трамвай 35-го маршрута первоначально ходил так же, как и «Р» от «Бойни» до «Крестьянской заставы», где делал круг в центре площади, а внутри этого круга была стоянка такси. Со временем маршрут удлиняли. Он стал ходить от «Бойни» до «Таганки» (Таганской площади), а позднее, уже в 50-е годы, до Павелецкого вокзала. Даже с трамваем жизнь порой выкидывает (проделывает) интересные штучки. Уже в 80-е годы, когда родители мои переехали в Коломенское (район Москвы), на Якорную улицу, то там я вновь встретился с трамваем 35-го маршрута.
На трамвай мы садились у «Мосторга» - здания магазина, профиль торговли которого часто менялся. Был в этом здании и «Универмаг», и магазин «Ткани», а в последние годы его существования, то есть в 50-е годы (55-59-й) - «Мебельный магазин».Доезжали поначалу одну остановку до «Крестьянской заставы», а когда маршрут продлили, то выходили мы на 2-ой остановке – «1-ый часовой завод им. С.М.Кирова». От этой остановки до бани было рукой подать. Следовало лишь перейти Воронцовскую улицу и пройти метров 150-200 вперед, как мы оказывались во дворе «Бани». Иногда мы ходили дворами, через арку в здании (напротив «Часового завода», где находилась «Парикмахерская»). Путь этот мы проделывали минут за 5-7, а вот от «Крестьянской заставы» папе приходилось с его раненой ногой тратить на дорогу минут пятнадцать.
Сдав наши пальто или куртки в гардероб, папа покупал 2 билета в соответствующее отделение бани (2-го или 3-ьего разряда), мы занимали очередь, которая начиналась с лестничной площадки первого этажа и тянулась до 2-го или 3-его этажа. Вообще-то папа как инвалид Отечественной войны имел право на проход в баню без очереди. Но он не любил этим правом пользоваться. В первые послевоенные годы он еще ходил с палкой, а на его гимнастерке, справа на груди были прикреплены две полоски- желтая и красная, свидетельствующие о полученных на фронте ранениях (средней тяжести и тяжелом).
Стопа его раненой осколком ноги была изуродована. Входное отверстие осколков на подошве так и осталось до конца его дней в виде глубокой впадины с беловатым шрамом в глубине, а входное отверстие на тыле стопы было менее глубоким, но рядом с ним, сбоку от лодыжки, «сидел» небольшой осколок в виде темно-коричневой (почти черной) чечевицы. Пройдут долгие 16 лет, когда осколок этот напомнит о себе. У папы начнется остеомиелит. Его положат в больницу «по скорой помощи», где сделают операцию («чистку кости»). Хотя в конце 40-х годов папа перестал пользоваться палочкой, хромал всю оставшуюся жизнь. Раненая нога была несколько короче здоровой. Такая походка с опорой лишь на здоровую ногу не могла не привести к искривлению позвоночника с развитием в последующем остеохондроза.
Зимой папа носил меховые «унты» - обувь наподобие валенок из оленьей шкуры. Унты были мягкими, теплыми и не травмировали «больную» ногу. На унты, естественно, надевали галоши, а в годы войны - «чуни». Из резины автомобильных камер делали нечто похожее на галоши, но без фланелевой подкладки внутри. Позднее на смену «унтам» пришли фетровые «бурки». Это были белые фетровые валенки, обшитые снизу кожей коричневого цвета. Я говорю снизу, а это означает, что внизу валенки были как бы одеты в кожаные ботинки. Вверху бурки были загнуты (завернуты) вниз и обшиты также кожаным кантом. Это был «шик моды».
Весной и осенью папа носил хромовые сапоги. Я вспомнил именно сейчас его обувь, так как мне приходилось каждый вечер дома, а по воскресеньям в бане помогать папе «стягивать» сапоги и «бурки». Одевал он эту обувь самостоятельно, а вот снять («стянуть») ее особенно с больной ноги ему было трудно. Он обычно садился на стул, вытягивал ногу и я (или Толя) стягивали ему сапоги (или «бурки»), взяв их за пятку и мысок и упершись ногами в ножки стула, на котором сидел папа. Порой мы падали на попку вместе со стянутым сапогом (или «буркой»).
Костюмы тогда тоже большинство мужчин не носили. Вместо них носили «гимнастерки», похожие на солдатские, но из сукна «защитного» цвета (зеленовато-коричневого-«болотного» или зеленовато-серого). Брюки-галифе (широкие сверху и резко суженные внизу - от колена они обтягивали голень) очень хорошо подходили под указанную выше обувь: сапоги, «бурки», унты. Вместо пиджака была гимнастерка - из такого же как и брюки плотного материала, но по покрою похожая на рубашку. Разрез в гимнастерке шел от воротничка до середины груди (или живота), а застегивался пуговицами. Обычно были два грудных «накладных» кармана «с планками». Только летом, когда переходили на «парусиновые» белые туфли, носили полотняные светлые брюки и пиджаки из легкой ткани, часто «чесучи» кремового цвета.
Итак, мы поднимаемся вместе с очередью по лестничным пролетам до верхней двери бани 2-го или 3-его мужского разряда. Часам к 12 мы чаще всего проходили в «предбанник» - помещение, где раздевались. Там стояли ряды сидений с высокими спинками и полочкой над спинкой. В одном ряду было по 3-4 места. Сиденья стояли таким образом, что между сиденьями напротив был узкий проход. По два-три таких сиденья ставили «встык» друг к другу, так что образовывались ряды («простенки») шириной по 5-6 метров. Банщики, следившие за порядком в этом помещении назывались «пространщиками», а банщики, которые мыли клиентов - «мойщиками». «Пространщики» ходили в белых, похожих на медицинские, халатах, а «мойщики» лишь в клеёнчатых фартуках.
Как инвалид папа имел право на место ближе ко входу в моечное отделение. Но и здесь он, как правило, своим правом не пользовался. А вот в «моечном» отделении бани инвалидам представляли право и возможность занимать места на «полках» вблизи водопроводных кранов, где на стене висела табличка: «Места для инвалидов Отечественной войны». Здесь уже папа своим правом часто пользовался. Ведь таскать через весь зал шайки с водой ему было трудно.
Пока мы были еще маленькими, папа пользовался услугами «мойщика», которому нужно было заплатить отдельно, помимо стоимости билетов в баню. «Мойщиками» работали уже пожилые люди, про которых говорили, что они «из бывших», то есть из сословий купцов, мещан, в общем, собственников, подвергшихся «гонениям» со стороны «новой власти» - «диктатуры пролетариата». Мойщик не только мыл клиента (причем выполнял это искусно с соблюдением особого ритуала) но и делал массаж.
Нас с Толей папа мыл сам, а когда мы подросли, то предлагал и нам помыться у «мойщика». Я это делать не любил и предпочитал мыться самостоятельно, а Толя порой с удовольствием принимал эту «услугу».
Перед «помывкой» клиента мойщик обдавал при нем полку (лежачее место) шайкой кипятка, затем готовил «взмылки» способом, который мы у него впоследствии заимствовали. Для приготовления «взмылок» мойщик использовал специальную мочалку из лыка. Большой пучок узких полосок из лыка опускал он в шайку с горячей водой (практически кипяток), где находились кусочки мыла. Вращательными движениями руки (почти что кистевыми) взбивалась мыльная пена.
Этой же мочалкой мыльная пена-«взмылки» наносилась на тело клиента. Сначала мойщик мыл спину лежащему на скамейке человеку, затем тыльную сторону бедер, голеней и стопы. После чего переворачивал клиента на спину и мыл ему грудь, живот и переднюю поверхность ног и руки. Вымыв корпус и конечности, клиента усаживали на скамейку и мойщик этой же мыльной пены мыл ему голову. Закончив мытье, мойщик набирал две шайки с горячей и холодной водой и обдавал клиента с головой до ног сначала горячей, а затем холодной водой. После этой процедуры «омовения» клиент вновь укладывался на вымытую скамью и мойщик массировал его.
Я внимательно наблюдал за всей процедурой «помойки» и массажа, познавал премудрости искусства «мойщика». Когда я подрос, то смог оказывать эту «услугу» папе и Толе. Теперь им уже не приходилось тратить деньги на мойщика.
Массаж начинался со спины. Сильными пальцами мойщик разминал мягкие ткани спины, поясницу, шею. Затем принимался похлопывать ладонями спину клиента, постепенно спускаясь к пояснице и ягодицам. После этого ребром ладони он массировал спину клиента вдоль позвоночника, а затем перпендикулярно ему. Закончив со спиной, проводил массаж верхних и нижних конечностей и последним массировал грудь и живот.
Я хорошо помню «моечное отделение» бани на Воронцовской улице. В отделение вели широкие двери. Дверей было две, а между ними - собственно «предбанник», шириной метра полтора-два. Слева от входной двери за стойкой располагалось место «мойщика» и места для «инвалидов Отечественной войны». Здесь же располагались краны с холодной и горячей воды. По левой стенке «моечного зала» находились разделенные кафельными перегородками несколько душевых кабинок (естественно, без дверей). В самом зале располагались «моечные полки» на 2 и 3 места. Это были небольшой высоты «скамьи», шириной 1-1,2 м и длиной примерно полтора метра, из гранитных плит, толщиной около 8-10 см, стоявшие в ряд по 2-3 места. Если удавалось занять «тройное» место, то можно было мыть друг друга в положении лежа. Это в первую очередь касалось папы. Меня же и Толю вполне можно было уместить и на 2-х местной «скамье» («полке»). В зале было, наверное, 20-30 таких рядов полок, так что одновременно «помывку» могли осуществлять человек 150-200 «за раз».
По правой стене (от входной двери) находилась «парилка» («парная», «парное отделение»). Дверь из «моечного зала» вела в сравнительно небольшое отделение, большая часть которого было занято расположенными на высоте 1,5-2 метров аналогичными скамьям моечного зала «полками». Подняться наверх можно было по ступеням каменной лестницы. В правом углу, напротив этой основной части «парилки», стояла печь с огромными раскаленными камнями, на которые брызгали или «бросали» небольшими порциями горячую воду. Это называлось «поддать пару».
Кто был послабее, «парились» внизу, возле печки. Но настоящие «парильщики» поднимались наверх, укладывались на горячие скамейки и обмахивали друг друга специальными березовыми вениками, нагоняя ими пар. Это и составляло главное в процессе «парения».
Я тоже испытаю это «удовольствие», но уже в более поздние годы. В первые же годы «походов» в баню, в парилку я был, как говорится, не ходок. Там было жарко, душно и как-то «серо» от густого пара. Я иногда «заглядывал» в парилку, но находился только внизу и ни разу не осмелился подняться наверх. Папа же очень любил парилку и быстро приучил Толю получать от нее удовольствие. Для них сходить в баню, в первую очередь, значило попариться, а для меня - просто помыться.
Я успевал закончить «помывку» в бане за 40-50 минут. Больше мне в моечной отделении делать было нечего, и я выходил в предбанник, вытирался, одевался и ждал выхода папы и Толи. Ждать мне порой приходилось по полтора-два часа. Они по 3-4 раза ходили париться или мыли друг друга.
Когда подрос и я, то тоже включился в общий процесс «помывки». Зато оказывал посильную помощь в приготовлении «взмылок». В первые послевоенные годы ощущался еще дефицит мыла. Поэтому для приготовления «взмылок» часто использовали приобретаемые у «пространщика» (или «мойщика») «обмылки». «Обмылки» - это небольшие кусочки хозяйственного мыла, оставшиеся после использования больших кусков мыла. «Взмылки» из обмылок готовились очень хорошие, а вот мытье просто обмылкам было неудобным. Таким образом, по бедности использовали для помывки в бане маленькие кусочки мыла «б.у.» —бывшего уже в употреблении.
ЗАПАХ БЕДНОСТИ
В те далекие 40-е годы двадцатого столетия я, откровенно говоря, не любил баню – и не любил по следующей причине. Жили мы все тогда «не богато», а большинство жителей нашего Пролетарского (потом Таганского) района и вовсе в крайней бедности. Людям не хватало не только одежды и еды, но и не было нормальных жилищных условий. Почти все жили в «коммуналках» (помногу семей в одной квартире). Какие-либо «удобства» в «коммуналках» полностью отсутствовали: вода на «колонках» на улице, туалет типа «сортир» и «мусорка» («выгребная яма») во дворе, отопление-«печное» (топили дровами), готовили еду и кипятили воду на «примусах» и керосинках в общей кухне или же коридорах. «Газ» провели лишь в 1948 году и у нас появилось первое из «удобств». Хоть варить обед можно было теперь на газовой плите!
Что же касается душа или ванны, то они были лишь в так называемых «новых домах» - кирпичных 4-х – 5-и этажных постройках предвоенного времени. Но таких домов в нашем действительно пролетарском районе было «раз-два и обчелся»
Поэтому соблюдать «личную гигиену» в наших условиях житья-бытья было крайне непросто. Люди ходили в баню чтобы помыться не каждую неделю, а некоторые - так лишь перед праздниками. Я вспомнил и описал условия нашей жизни, поскольку они отразились и на моем детском восприятии «общественных бань». Уже в раздевалке бани стоял, мягко говоря, довольно резкий запах грязного человеческого тела, усиливавшийся запахом грязных портянок и носок. Никакие проветривания и вентиляции не могли его «выветрить».
Тут мне на память пришел анекдот, правда, уже более позднего времени (наверное, 60-70-х годов). «Василий Иванович Чапаев спрашивает своего ординарца Петьку о результатах допроса захваченного в плен белогвардейца. «Ну, что, Петька, заговорил пленный?», - спрашивает Чапаев. «Пленный молчит!» - отвечает Петька. «А Вы его пытали?» -продолжает Василий Иванович. «Пытали, – отвечает Петька, - И били ногами, и ногти рвали - молчит!!!». «А портянки нюхать давали?»- интересуется Чапаев. «Что ты, Василий Иванович, мы же не садисты!!!», - замечает Петька.
Так вот, тут в «предбаннике» приходилось нюхать запах пота и грязных портянок, ничего не зная еще о «садизме». Когда я немного подрос, то быстро одевался и спускался вниз, где и ждал папу и Толю уже в более приемлемой «атмосфере». Но все равно запах «предбанника» тех лет навсегда сохранился в моей памяти. Я уже говорил, что ждать «выхода» из бани Толи и папы приходилось часа по полтора-два, а если папа шел еще и к «мозолисту» или в парикмахерскую, то процесс этот затягивался на еще большее время. Мы возвращались домой часам к четырем. Таким образом, воскресенье, когда мы ходили в баню, было для меня практически потерянным. На игры и футбол времени уже не оставалось. За это я тоже «Бани моего детства» не любил.
БЛИЖЕ К «ЦЕНТРУ»
Мои впечатления от бань намного улучшились, когда уже в 50-е годы мы стали посещать «Центральные бани». Ходили мы обычно в отделение «высшего разряда». Эти походы начались, наверное, в 1954-ом году.
Располагались «Центральные бани» в глубине двора на Охотном ряду, напротив входа в кинотеатр «Метрополь». Занимали «Бани» два здания. В правом находилось отделение бань 1-го разряда, а в левом - «высшего разряда». Вход в мужское отделение «высшего разряда» находился в торцовой части здания. Один пролет мраморной лестницы вел наверх к кассе, справа от него лестничный пролет вел вниз, где размещался «гардероб» бань. Раздевшись и купив билеты, мы поднимались, соблюдая «живую очередь», на второй этаж. В вестибюле его размещался «буфет» и зал отдыха со столиками, где можно было посидеть, почитать газеты и выпить пива.
Над «кассой» находилась небольшая круглая площадка, где стоял стол и стулья. Это было наше любимое место, где мы после бани пили пиво и ели принесенные из дома бутерброды. Вход в «высшее отделение» был слева от лестницы. Этот зал, где мы раздевались перед тем, как войти в «моечное отделение», был чистым, светлым.
По периметру зала располагались отдельные кабинки, задрапированные шторами из белого полотна. Каждая кабинка была рассчитана на 4-х человек. В каждой кабинке стояли две мягкие «лежанки», над которыми висели крючки для одежды и узкие полочки для размещения «моечных принадлежностей» (мочалки, мыло, расчески и т.д.). Между лежанками стоял небольшой столик, куда можно было поставить заказываемые в буфете через «пространщика» кружки с пивом. Центральная часть зала была занята также мягкими, можно сказать, диванами. Стояли они как бы спинками друг к другу рядами. В каждом ряду было, наверное, по 8-10 мест. Таких рядов в передней части «зала» (в большом зале) было 4-5.
Затем две арки вели в меньший «задний зал». Между арками стояло огромное стенное старинное зеркало, а перед ним весы. В меньшем заднем зале места для раздевания шли по периметру полукругом.
Все места в кабинках и в зале были покрыты чистыми белыми чехлами. Стены и потолок зала были светлых тонов с лепниной. Чувствовалось, что зал этот и по архитектуре, и по интерьеру «старинный». Потолки высокие с красивыми светильниками и люстрой. Все это резко отличалось от «предбанника» «Воронцовских бань». Хорошая вентиляция да и иная публика уже не давали ощущения, что ты оказался в скоплении «грязных людей».
Чтобы попасть в «Центральные бани» на «первый пар», нужно было встать рано, часов в шесть, доехать от «Крестьянской заставы» до площади «Дзержинского» на 31-ом трамвае, пройти метров 200-300 через площадь Дзержинского, занять очередь перед входом в «Бани» и ждать открытия. «Помывка» в Банях начиналась с 7.30 утра, а «запускали» страждущих в помещение часов в семь.
Как правило, во дворе бань стояли торговцы вениками. Мы приобретали пару веников: один березовый, один дубовый. Именно здесь я впервые «познакомился» с дубовыми вениками.
В «Центральных банях» можно было, заплатив в «кассе» или «пространщику» в зале, получить чистую простыню, в которую можно было заворачиваться, как римские патриции в «Термах Каракаллы». Поэтому мы уже не брали с собой в баню махровые полотенца или простыни из дома. Это значительно «облегчало» наш саквояж.
Итак, раздевшись, взвесившись перед баней и вооружившись вениками, мочалками и мылом, мы шествовали через весь зал в моечное отделение. Оно, естественно, тоже резко отличалось от аналогичного отделения «Воронцовских бань». Я сравниваю сейчас лишь две «Бани», так как другого «опыта» у меня в то время еще не было.
В «моечное отделение» вели массивные старинные деревянные двери. Моечный зал был светлым с высокими потолками. Слева от входа находился небольшой круглый бассейн. Диаметр бассейна был, наверное, метров 8-10.
Попасть в бассейн можно было поднявшись по небольшой лестнице (ступенек 6-8) вверх. «Ванна бассейна» была окружена по периметру дорожкой шириной метра полтора и небольшим барьером с перилами. Бассейн был неглубоким (мне вода доходила максимум до плеч), поэтому нырять в этот бассейн было запрещено.
Ведь были в его истории и трагические случаи. Один из них произошел с сокурсником моего двоюродного брата Фимы Хромченко. Студенты 3-его курса Московского автомеханического Института (МАМИ) пошли как-то в баню. Быть может они немного выпили и стали нырять в бассейн с бортика. Один из них, Борис - молодой, красивый парень из «богатой семьи» - неудачно нырнув, ударился головой о дно бассейна. В результате - перелом в шейном отделе позвоночника и тетраплегия (паралич рук, ног, тазовых органов). В те далекие годы (конец 40-х годов) помочь ему врачи, конечно, не могли. Он умирал в полном сознании. Это была настоящая трагедия и для его семьи, и для его друзей. Говорили, что он был женихом Аллы Ларионовой - молодой московской красавицы, ставшей позднее известной киноактрисой (особенно хороша была Алла Ларионова, на мой взгляд, в фильме «Анна на шее» по повести А.П.Чехова; ее партнерами по фильму были такие известные актеры, как Михаил Жаров и Александр Вертинский). Зная об этом трагическом случае, мы с Толей никогда не ныряли в этом бассейне.
В бассейн шли обычно после парилки. В «Центральных банях» в этом отделении «высшего разряда» парилка была великолепная. Даже я впервые приобщился к парилке именно здесь. В центре моечного зала справа находился вход в «парное отделение». Сама парилка представляла собой просторное помещение, облицованное кафельными плитками. Внизу находилась «печь» с раскаленными камнями, в «горло» которой плескали понемногу из шайки специальным ковшом горячую воду. Париться можно было и внизу, где вдоль стен стояли «лежаки», но «настоящие парильщики», среди которых (особенно в утренние часы первого пара) было много спортсменов, парились на «втором этаже». Каменная лестница вела на «второй этаж», где «за барьером» стояли мраморные «лежаки». Их было штук 5-6. Так что париться можно было сразу 12-15 «парильщикам». Пар был «крепкий», горячий и относительно сухой. Часто добавляли в воду, которую плескали в печь на камни, настой каких-нибудь трав. Но мне особенно нравилась поддача с пивом. В воду добавляли немного пива и пар при этом приобретал приятный запах свежеиспеченного хлеба.
Париться можно было и стоя и сидя, но «заядлые» парильщики парили друг друга обязательно в положении «лежа». Нужно было дождаться, когда освободятся лежаки, обмыть лежак прохладной водой из шайки и лечь на него лицом вниз (я обычно опускал лицо в шайку с холодной водой), а «партнер» начинал потихоньку обмахивать тебя вениками и, входя в раж, бил, хлестал лежащего так, что порой на теле оставались кровоподтеки от веток веника.
Папа с Толей парились отчаянно. Заходили в парилку по 5-6 раз. Мне же хватало поначалу одного раза.
А теперь опишу сам «моечный зал» этой бани. Это был просторный, с высокими побеленными потолками, довольно хорошо освещенный зал. Светлые стены, облицованные старинной кафельной плиткой, придавали ему еще большие размеры. Зал был уставлен «скамейками» для мытья, крытыми белыми мраморным плитами. Каждая «скамья» была двухместной, длиной около двух метров и шириной около метра. На такой «скамье» спокойно могли мыться три человека. Когда же один из моющихся ложился на скамью, а второй его мыл и массировал, то оставалось еще место и для третьего «члена семьи», такой как наша (папа, Тоя и я). Очень часто с нами ходил в баню и папин сослуживец - шеф-повар «Столовой» химико-технологического института мясной и молочной промышленности Петр Акимович. Это был высокий, дородный, лысоватый мужчина. Он был лет на 5-7 моложе папы, но отношения у них были очень даже дружественные. Петр Акимович любил шутки, анекдоты и от души смеялся. В тех случаях, когда наша компания становилась из «трио» «квартетом», мы занимали, естественно, две скамьи и мылись парами. Подобных скамей в зале было, наверное, штук 40-50. Так что одновременно могли мыться более ста человек.
В зале был также отсек, рядом с парилкой, где стояли ванны, также снаружи облицованные мраморным плитками. Я, быть может, раза два за все годы «искупался» в ванне. Честно говоря, я почему-то брезговал купаться в ванне, в которой только что кто-то «нежился», хотя перед набором воды ванну, конечно же, тщательно мыли. У меня вообще к ванне отношение негативное. Я практически не пользовался ванной ни в квартире у Бориса Сергеевича, ни в наших квартирах на Беговой, предпочитая ванной душ. Даже «джакузи», появившаяся у нас в ванной в последние годы, меня не прельщала.
У стены, противоположной входу в «моечный зал», в углу, вблизи входа в бассейн размещались душевые кабинки. Были и обычные душевые «установки» и два «особых душа»: душ-шарко и циркулярный душ. Эти два последних были для меня, естественно, новинкой. Душ-шарко я не очень любил, а вот циркулярный душ был действительно приятным.
Попарившись, вымыв голову и тело, обмывшись под душем, я с удовольствием плавал в бассейне. Затем шел немного погреться в парилку, не поднимаясь наверх, а после душа - снова в бассейн. Повторив эту процедуру в течение одного-полутора часов несколько раз, я выходил в «предбанник»-раздевалку. «Пространщик» накидывал на меня свежую простыню.
Я вытирался, заказывал пива и ждал пока выйдут «на отдых» папа с Толей или «трио» (когда с нами посещал баню Петр Акимович). Попив пива и отдохнув, они возвращались в моечное отделение и продолжали «париться». Когда завершался этот процесс, и все готовились мыться, я возвращался в моечный зал, помогал делать взмылки и участвовал в мытье своих спутников, а позднее делал Толе, папе или Петру Акимовичу массаж. Весь процесс мытья занимал у нашей компании часа четыре. Затем взрослые шли к мозолисту, а потом все направлялись в парикмахерскую, размещавшуюся в отдельном кабинете, вход в который находился в предбаннике. После завершения всех этих «процедур», мы выходили в холл, брали в буфете по кружке пива и «кайфовали» за отдельным столиком, поглощая принесенные с собой бутерброды или очищенную дома воблу.
После отдыха всей компанией возвращались к нам домой на Остаповское шоссе. Весь «поход» в баню занимал у нас в общей сложности вместе с дорогой часов 7-8. Приезжали мы к обеду. Мама готовила «воскресный обед». В зависимости от сезона на стол подавали студень с хреном, заливную или фаршированную рыбу, борщ или жаркое. Мужчины немного выпивали, ссылаясь на Петра I (Российского императора), который якобы говаривал: «После бани продай рубаху, но выпей водки!». Мне тоже полагалась рюмка водки (или коньяка). Но, честно говоря, я не особенно «уважал» это дело, а с 16-ти лет, когда начал заниматься спортом(в 9-ом классе), то и вообще кроме пива ничего себе не позволял.
Такие «походы» в «Центральные бани» мы регулярно - раз в две недели (а то и каждую неделю) - совершали в осенне-зимний и весенний периоды на протяжении 5-6 лет. Последний раз в такой компании я был в «Центральных банях» в феврале 1958 года. После бани мы с папой нанесли визит молодой супружеской паре (Толе с Раей), проводившей «медовый месяц» в снятой им комнате в районе Лубянки. После нашей с Лидой свадьбы 8 марта 1958 года я выпал из этой «обоймы». Мне не хотелось оставлять на столь длительный срок (6-8 часов) в единственный тогда выходной день – воскресенье - Лидочку, которая ждала нашего первенца. Папа и Толя продолжали эту ставшую уже семейной традицию вплоть до середины 60-х годов, когда в здании «высшего разряда» произошел пожар.
Это лучшее в те годы, на мой взгляд, отделение бань «высшего разряда» в Москве, к сожалению, прекратило свое существование. У города, видимо, не нашлось средств для восстановления этого уникального в своем роде «учреждения коммунального хозяйства».
САНДУНЫ
В 50-е годы, «Центральные бани» пару раз закрывались на ремонт. В это время мы «перемещались» в столь же знаменитые в Москве, существующие еще с дореволюционных лет, то есть с конца 19-го - начала 20-го века, «Сандуновские бани». Они размещались в районе Неглинной улицы в старинном здании. В те далекие 50-е годы входной билет в отделение «высшего разряда» будь то в «Центральных» или «Сандуновских банях» (Сандуны) стоил 8 рублей.
Конечно, это было значительно дороже, чем стоимость билетов в отделения 3-го и 2-го разрядов городских бань Москвы (1 и 2 рубля соответственно), но все же вполне доступно для небогатых людей. Даже студенты и те могли себе позволить, естественно, не каждую неделю, сходить в Центральные бани или в «Сандуны».
По комфортабельности и роскоши отделение «высшего разряда» Сандуновских бань, быть может, даже превосходило аналогичное отделение Центральных бань. Так мне, во всяком случае, казалось. Огромный зал, где раздевались перед «помывкой», был облицован деревянными панелями. Старинные балки и доски темного дерева были на потолке, с которого свисали тяжелые бронзовые люстры. Мягкие диваны, покрытые белыми покрывалами, располагались как по периметру зала, так и параллельными рядами в центре зала. На стенах - старинные зеркала. Моечный зал еще более светлый, чем в Центральных банях, а вот парилка, на мой взгляд, была послабее, хотя по интерьеру превосходила «парное отделение» Центральных бань. Просторное помещение «парилки» было облицовано светлым мрамором, мраморные же ступени вели широким полукругом на возвышение, где находились мраморные же скамейки, а вот самой «жаркой» верхней части «парилки», на подобии той, что была в Центральных банях, здесь не было. Зато бассейн в «Сандунах» был значительно больше, чем в Центральных банях. Длина его была, наверное, метров 15-20, а ширина метров 8-10. Он был, естественно, и глубже. На одном крае глубина бассейна была около двух метров.
Когда уже в 60-е-70-е годы Центральные бани были закрыты, я часто ходил в Сандуны с Левкой Хундановым. Париться он не любил, а вот я в те годы уже пристрастился к «парилке». Пока я парился и мылся, Левка сидел в раздевалке, завернувшись в простыню, и «набирался» пива, а то и коньяка. Когда он бывал в «трезвом» виде, я с удовольствием выпивал с ним пару кружек холодного пива во время «отдыха» между посещением «парилки». Бани мы с ним посещали, как правило, в «рабочее время», а после бани шли обедать в ресторан. В те далекие годы пообедать в ресторанах «Москва», «Метрополь», «Националь», «Арагви» или «Узбекистан» особенно в дневные часы было не особенно дорого.
ТБИЛИССКИЕ СЕРНЫЕ БАНИ
Еще одни бани остались в моей памяти с того времени. В 1966 году, во время моего первого «визита» в Тбилиси, я дважды побывал в Тбилисских серных «Голубых банях». Первое посещение «серных бань» имело место после «обильного» приема спиртного и острой грузинской «кухни» накануне вечером у родственников Робика, в армянском квартале Тбилиси.
Утром следующего дня у меня разыгрался «гастрит». Боли в животе были довольно сильными. Я пошел в «серные бани» и провел в темном небольшом бассейне, наверное, пару часов. Боль как рукой сняло.
Температура воды в бассейне была более 37 градусов. Сидеть в нем было приятно. Наступало какое-то удивительно приятное ощущение внутренней теплоты и расслабления. Сидя в бассейне, я наблюдал, как в «моечном зале» работают грузинские «банщики». Они обрабатывали клиента, используя особые приемы «восточного» мытья и массажа. Мыли они клиента специальными «ковровыми» рукавицами, а мыльную пену на тело лежащего клиента «напускали» путем «удара» по нему «пустой» наволочкой, смоченной в большом тазу со взмылками. Закончив мытье, банщик взгромождался на спину клиенту ногами. Садился на корточки и как бы съезжал от плеч клиента к кончикам его ног. Такие пассажи он проводил в течение нескольких минут. Затем переворачивал клиента на спину и разминал (массировал) ему руки, ноги и грудь.
Мылись у «банщиков» здоровые и толстые мужики, я же на такую процедуру, будучи в то время маленьким и щуплым, просто не решился.
В другой раз, когда мне довелось побывать в этих банях. я чувствовал себя совершенно здоровым, поэтому не просто сидел в «серном бассейне», но и принимал «серный душ», ходил в «парилку». К сожалению, больше мне «помыться» в Тбилисских серных банях не пришлось: они были закрыты на длительный ремонт, и во все последующие посещения Тбилиси в 70-е-80-е годы мне приходилось довольствоваться «сауной».
«КОММУНАЛЬНЫЕ» МОСКОВСКИЕ БАНИ
В начале 70-х я несколько раз в компании с Борисом Сергеевичем, бывшем уже на пенсии, и Борисом Константиновичем Старковым посещал «коммунальные» московские бани. Сначала это были Краснопресненские бани, размещавшиеся в старом двухэтажном кирпичном здании рядом с метро «Краснопресненская» напротив «Зоопарка», а после их закрытия мы перебазировались на «Сокол». Это были неплохие в общем-то бани с хорошими парилками, но по комфорту они, конечно, уступали «Сандунам» и «Центральным» баням.
Летом, начиная с нашего первого дачного сезона 1971 года, в «Заветах Ильичах», мы посещали бани этого подмосковного дачного поселка.
В начале 70-х бани размещались прямо на берегу Серебрянки, небольшой речушки, но с весьма живописными берегами. Бани в «Заветах Ильича» были довольно тесными, но с хорошей парилкой. Был в банях один мужской день в неделю, а один- женский, поэтому народу всегда было много. А в середине 70-х эти бани были разрушены, и на Вокзальной улице были открыты в новом кирпичном одноэтажном здании новые бани. Теперь уже в банях были два отделения: мужское и женское. Работала баня также лишь два дня в неделю – в субботу и воскресенье, а в пятницу в банях мылись солдаты расположенного в «Заветах Ильича» небольшого военного гарнизона. Сами бани эти были, конечно, по «интерьеру» довольно бедными. Раздевалка с несколькими рядами деревянных скамеек со спинками, да моечный зал с парой душевых кабинок, в которых часто отсутствовали разбрызгивающие устройства, да скамейки из «гранитных» плит. Всего одновременно могли мыться в бане человек 25-30. Потолки и в раздевалке и в моечной были черными от копоти и сырости. Но все эти недостатки компенсировались прекрасной небольшой «парилкой», обшитой деревом. Пар в банях «Заветов Ильича» был отличный. Парилка вмещала одномоментно всего лишь человек 8-10. Внизу стояла печь с раскаленными камнями, а сбоку от нее лестница, которая вела на «второй этаж». Там стояли по периметру деревянные скамьи, а бетонный пол был покрыт деревянной решеткой.
Перед началом «сеанса» парилку мыли, сушили, а затем один из «специалистов» - любителей хорошо попариться, заходил в «парилку» и поддавал «пар», разбрызгивая на раскаленные камни понемногу горячей воды, часто сдобренной каким либо экстрактом (мятой, эвкалиптом, хвойным экстрактом или пивом). Я часто занимал очередь в бани с раннего утра, чтобы попасть на «первый пар». А уже в 80-е- 90-е годы, когда мы устраивали коллективные походы в «Бани», я сам часто участвовал в «подготовке парилки». Вместе с мужиками мы мыли парилку, сушили ее, проветривали, открывая для этого специальное окошко-«отдушину» и дверь. Затем кто-то из нас (в том числе и Ваш покорный слуга) «поддавал пар». После чего человек 8-10 запускались в парилку и несколько минут сидели наверху, наслаждаясь горячим, сухим, свежим паром. Спустя минут 5-7, когда пар немного садился, разрешалось начинать «махать» вениками.
Березовые веники мы приобретали у «торговцев» возле бани, а в последние годы так и сами заготавливали такие веники «впрок». Для того чтобы можно было сидеть на горячих скамейках в парилке, мы использовали специальные дощечки, хранившиеся вместе с другими банными принадлежностями (фетровыми шляпами, тапочками-«вьетнамками» и березовыми вениками на террасе дачи). Андрюшенька выпилил для этих целей специальную доску с ручкой, наподобие «биты» для игры в лапту.
Зимой можно было выйти из бани в плавках прямо на свежий снег. Это с лихвой перекрывало удовольствие после парилки окунуться в холодный «контрастный» бассейн, которого в этих банях, естественно, не было. Летом же и осенью «отдыхали» после парилки в «котельной» - помещении в правом углу предбанника, откуда был выход в маленький дворик.
В 80-е годы, когда в летний период закрывались на ремонт бани в «Заветах Ильича», мы ходили пару раз в бани поселка «Правда». Сначала мы посещали общее отделение этих бань. Во второй половине 80-х годов, когда началось в стране робкое еще «кооперативное движение», в «правдинских банях» открылось довольно приличное новое отделение. Сеанс стоил, правда, дороже, чем в общем отделении бань, но мы уже могли в те годы позволить себе попариться и помыться с комфортом. Цента билета в этом отделении была 3 рубля (в общем отделении 60 копеек). Мы посещали эти бани в расширенной мужской компании: Борис Сергеевич, Андрюшенька, Саша и я.
Раздевалка бань была сделана в виде отдельных кабинок на 4 человека. Внутри помещение было обшито деревом (вагонкой). Моечное отделение было небольшим. Мылись одновременно не больше двадцати человек. Зато парилка была хорошая. Пар всегда был «крепким». Рядом с парилкой находился небольшой «контрастный» бассейн. В году 1989 в июне-июле месяце, когда Галочка с Сашей и Катюшей уехали отдыхать в Болгарию, а мы с Лидочкой и Борисом Сергеевичем в один из жарких дней закончили перевозку и перетаскивание в места «компостирования» навоза, мы посетили эту баню втроем: Борис Сергеевич, Пашенька и я.
Мы купили большую, наверное, 4-х-5-ти тонную машину навоза, и в течение нескольких дней перетаскивали навоз к туалету (в углу двора). Закончив работу, мы решили «смыть с себя грязь». Конечно, прежде чем ехать в баню, мы приняли душ на даче. Лидочка отвезла нас на «Жигулях» в «Правду». Взяв в кассе билеты, мы прошли в раздевалку. Это был будний день. Народу было мало. В «кабинке» мы были одни. Я прихватил с собой пару бутылок пива, а Пашеньке взяли ягод и фруктов. Все шло хорошо.
Мы по очереди «парились с Борисом Сергеевичем. Пашенька оставался в моечном отделении или в «кабинке» с одним из нас. Пока он был со мной все было нормально. Мы вместе с ним мылись под теплым душем. Я брал его на рук, он прижимался ко мне и теплые, ласковые струйки воды текли по нашим телам
Когда я пошел «попариться», Пашенька остался с Борисом Сергеевичем. Поначалу все шло хорошо, но через некоторое время я услышал Пашин плач. Естественно, я вылетел из парилки и увидел такую сцену. Посреди моечного отделения стоит высокий Борис Сергеевич, прижимая к своей груди маленького плачущего Пашеньку, а по животу Бориса Сергеевича течет желтая струйка. Пашулька так разволновался, что меня нет рядом. Борис Сергеевич никак не мог его успокоить, а когда он взял его на руки и прижал к себе, то малыш наш «от страха» или от «радости» описался. Мне удалось его быстро успокоить, но попариться, правда, уже не пришлось. Мы вышли с ним в раздевалку и ждали, пока закончит «помывку» Борис Сергеевич. Лидочка уже ждала нас на улице, и вскоре мы все вернулись на автомобиле в «Заветы Ильича».
Впервые сауну я посетил, наверное, в конце 70-х годов. Толя и Савва пригласили меня попариться в открывшуюся в гостинице «Россия» «финскую баню». Сауна эта была при бассейне гостиницы «Россия». Первый из нашей семьи эту сауну посетила Лидочка. Ее «вытащили» в баню Рая с Тиной, а уже вслед за ней посетил сауну и я.
Сауна была небольшая, светлая, обшитая специальным деревом (не то сосной, не то лиственницей), издававшим приятный аромат во всем помещении. После привычной «влажной» русской парилки, сухая «сауна» была для меня непривычна. Сказать, что мне понравилось париться в сауне, не могу. Зато после сауны я с удовольствием поплавал в бассейне. Не помню, был ли при этой сауне «контрастный» бассейн, а спортивный бассейн был хорош. Мне еще пару раз довелось попариться в той сауне. Со временем в Москве открывалось все больше и больше саун. Мне довелось «попариться» в саунах отеля «Измайловский» и в банях «Краснопресненских» (в кабинете) и в Центре подготовки спортсменов-олимпийцев» на Таганке. Туда мы ходили несколько раз с Левкой Хундановым. Видимо, в последнее посещение этой сауны я оставил там свой зеленый велюровый колпак (заготовку для шляпы, которую Борис Сергеевич привез из Италии и которую я неизменно использовал во время походов в баню).
ВЕНГЕРСКАЯ БАНЯ
Еще одно приятное посещение бани относится к началу 80-х, когда мы отдыхали в Венгрии. В тот год мы были в Будапеште с большой компанией. Помимо нас (Лидочка, Галочка и я), в Будапешт впервые приехали и Толя с Раей. Мы отдыхали тогда по приглашению Илоны. Она же устраивала нам «жилье» в общежитии техникума, где она преподавала русский язык и была заведующей учебной частью. Толе с Раей «сделали» приглашение друзья Илоны. Жилье наше находилось в новом здании техникума, расположенным уже при выезде из Будапешта, недалеко от отеля «Wien» (Вена). Дело было в августе. Погода стояла хорошая и мы почти ежедневно проводили помногу часов на острове Маргит, купаясь в бассейнах. Я опишу сеть бассейнов острова Маргит - «Палатинус» позднее. Сейчас лишь скажу, что были там и термальные бассейны, и большой «холодный» бассейн и бассейны, где «делали» морские волны. Для нас с Лидочкой это был уже, наверное, 4-й или 5-й приезд в Будапешт - город, который мы полюбили и любовь к которому пронесли через десятилетия.
Я ни разу до этого не посещал бани в Будапеште. Толя же с детства был страстным любителем бань. Мы выбрали бани отеля «Геллерт». Это старинный отель. Здание его стоит в Буде. Строение отеля мощное, похожее на средневековый замок. Бани располагались на первом этаже. Мы приобрели билеты на сеанс, продолжающийся два часа, прошли через шикарный вестибюль отеля ко входу в бани. И отель, и бани были построены в конце 19 века. По сравнению с интерьером этих бань меркнут помещения «Центральных бань» и «Сандуновских бань» в Москве.
И раздевалка, и особенно бассейны бань были устроены на подобии «Римских терм». Посетитель бань раздевался в отдельной кабинке, задрапированной со стороны «входа» полотняной занавеской. Раздевшись, нужно было повязать себе небольшой полотняный «фартук», чтобы не демонстрировать другим свои «прелести».
В бане было три сауны с разной температурой воздуха: +60°С, +70°С и +90°С. В каждом помещении стояли специальные стулья, а не общие «лежаки». Погревшись в сауне можно было окунуться в небольшой «контрастный бассейн», рядом с которым, кстати, находился и вход во влажную парилку. Она резко отличалась от влажной парилки русских бань. Пар подавался постоянно откуда-то снизу. Был он «густым», с каким-то особым мятным запахом. Войдя в эту парилку, трудно было поначалу сориентироваться. Передвигаться к полкам приходилось практически на ощупь. Следовало лечь на лежанку и предаваться этой непростой «процедуре» - париться во влажной парилке.
Особенно яркое впечатление произвели на меня термальные бассейны. Они были сделаны на подобии огромных круглых ванн со спускающимися по всему периметру мраморными ступенями. Человек может сидеть на этих ступенях, и в зависимости от выбора ступени тело ваше погружается в воду больше или меньше. Стены бассейнов украшены сценами из жизни античного мира, а по бортикам зала стояли многочисленные беломраморные скульптуры греческих и римских богинь.
Попарившись в саунах и поплавав в бассейне, мы вышли немного отдохнуть. Мы с Толей прихватили с собой термос с чаем. Чтобы выпить чай, мы оба вошли в одну из наших кабинок. Буквально через пару минут к нам в кабинку заглянул служитель» бани и сказал, что у них не принято находиться по двое в одной кабинке. Он явно намекал, что лишь гомосексуалисты позволяют себе заходить в кабинку вдвоем, но здесь это «не приветствуется». Мы выполнили требование и пили чай каждый в своей кабинке.
ПЛАВУЧИЕ БАНИ
Еще две «экзотические» сауны встретились в моей жизни уже в 90-е годы. Я имею в виду сауны на пароме, который вез нас из Ленинграда в Хельсинки и обратно, и на теплоходе «Федор Шаляпин» во время круиза по Средиземному морю: Одесса-Пирей (Афины)-Чевиттавеккио (Рим)-Барселона-Валетта (Мальта)-Стамбул-Одесса. Сауны были действительно хороши, но особенно запомнилась «борьба» за сауну на теплоходе. Дело в том, что с нами «путешествовали» за автомобилями чеченцы. Было это незадолго до начала первой «чеченской военной кампании». Ехали они, как говориться, «с деньгами», вели себя довольно нахально как в «будние дни», так и особенно на конкурсе «Мисс круиз». Пару дней мы никак не могли пробиться в сауну, так как все сеансы были заняты. Лишь после учиненного «скандала» появилась возможность пару раз попариться.
НОВЫЕ «КРАСНОПРЕСНЕНСКИЕ БАНИ»
В 80-е годы открылись новые «Краснопресненские бани», которые размещались в красном кирпичном здании позади Краснопресненского универмага. Мы регулярно посещали эти бани. Сначала компанией «иммунологов» занимали отдельный кабинет с сауной, контрастным бассейном и душем. На 6 человек стоил сеанс в «кабинете» всего-то 18 рублей. Но позднее мы «переместились» в общее отделение. Там тоже были сеансы продолжительностью 2 часа. Мы обычно брали билеты аж на два сеанса чтобы вволю попариться. Ходили мы, как правило, втроем - Рахим Хаитов, Леня Алексеев и я. Парилка была в этих банях отменная. Я вообще «русскую парилку» предпочитал сауне. Компании, приходившие в баню довольно часто, даже во время сеанса закрывали «парную» на «помывку и просушку». Ведь когда парится много народа, то пар становится в «парилке» влажным и появляется запах пота.
Вымыв и проветрив парилку, поддавали «новый пар». Мы тоже проделывали подобную процедуру, сдабривая пар добавками экстракта эвкалипта или мяты. Особенно здорово можно было попариться в промежутках между «сеансами». Народ покидал баню, а мы, имевшие уже билеты на следующий сеанс, мыли парилку, «поддавали» пару в свое удовольствие и парились втроем, пока не появлялся «народ» на следующий сеанс.
Уже в начале 90-х годов баня эта приобрела «криминальную» известность. Именно здесь на Красной Пресне при выходе из здания бани был убит известный московский криминальный «авторитет» Отар Квантришвили. Он был застрелен киллером из снайперской винтовки. Стреляли из чердака здания, расположенного напротив здания бани. Убийство это, также как и большинство заказных убийств банкиров, бизнесменов, политических деятелей, криминальных «авторитетов», осталось до сих пор нераскрытым.
БАНЯ ДЕРЕВЕНСКАЯ
Чтобы закончить «банную эпопею» моей жизни, опишу лишь баню на «дальней даче» под Вязьмой.. Дачу эту мы построили в 1993 году. На просторах смоленщины рядом с небольшим лесочком был поставлен сруб двухэтажной дачи, а во дворе срубили баньку. Впервые мы приехали на эту «дальнюю дачу» (ближняя была в «Заветах Ильича») с Андрюшей и Лидочкой в 1995 году. Воды вблизи нашего дома не было. Приходилось таскать воду ведрами из «источника», находившегося близ берега небольшой речушки метрах, наверное, в шестистах-семистах от дачи. Чтобы залить «бочку», вмурованную в печь, нужно было притащить ведер 20-25 воды, да 5-6 ведер для «обливания» после бани. Ранним утром после зарядки я становился «водоносом», а позже ко мне присоединялись Лидочка с Андрюшей.
Чтобы согреть воду, приходилось таскать из леса напиленные там стволы деревьев. Во дворе дачи мы распиливали их на бревна длиной 60-80 сантиметров, толстые бревна кололи на две-три-четыре части.
Дрова мы заготовили на «топку» печи бани на несколько раз. Воду же приходилось «подтаскивать» к каждому «сеансу» бани.
Чтобы попариться по-настоящему мы заготавливали в лесу березовые и дубовые веники, в лугах собирали душистые травы. Все это вывешивали сушиться и в бане и в предбаннике.
Сруб бани размером примерно 3х4 м, был снабжен еще и дощатой пристройкой-предбанником. В дальнем правом углу (от входной двери) находилась топка печи, а на противоположной стене, также в дальнем углу, хранили сложенные «стопкой» дрова, хворост и ветки. Растапливать печь начинали часа за два до начала мытья. Из предбанника в баню вела массивная деревянная дверь, а чтобы сохранять пар в бане, мы завешивали проем двери еще и плотным полотняным покрывалом.
Печь занимала левую часть бани. Я уже говорил, что в печь была вмонтирована железная бочка объемом примерно 20 ведер, а в дальнем от топки отсеке находились специально набранные на реке камни (булыжники или «голыши») размером с детскую головку. Пар создавался путем разбрызгивания горячей воды (крутого кипятка) на камни. Воду можно было вносить через специальную трубу с «воронкой» вверху или разбрызгивая понемногу прямо на камни через специальное отверстие в стенке печи.
На противоположной от входной двери стене была устроена широкая деревянная полка, на которой можно было и сидеть и лежать. На стене напротив печи (справа от входной двери) было небольшое сантиметров 40х50 окошко.
Пол и потолок в бане были из толстых досок. Щели между бревнами мы плотно законопатили паклей и сухим мхом. В общем, удалось добиться достаточной «герметичности» помещения. Растопив печь, мы ждали, когда закипит вода в бочке. Уже процесс кипения воды создавал «базовый» пар в бане. Но настоящий пар «набирали» путем «поддачи» - разбрызгивания горячей воды из железной кружки на горячие камни. Минут через 5-10 можно было начинать париться.
На «первый пар» запускали Лиду (в 1997 году Дашу и Лиду). После женщин, поддав еще пару, начинали париться и мы с Андреем. Попариться в такой бане с веничком было одно удовольствие. После «парилки» мы выскакивали во двор и обдавали себя холодной водой из таза или ведра. Отдохнув на свежем воздухе и выпив душистого чая, заваренного со зверобоем, мы продолжали париться, повторяя всю процедуру по 2-3-4 раза.
Закончив париться, пили горячий чай либо прямо у бани, сидя на бревнах, или шли пить чай на террасу. В этой бане мне удалось попариться в общей сложности, наверное, раз 7-10. Если в 1995 году мы попарились вместе с Андрюшей раз 3-4, то в 1997 году (при последнем «выезде» на эту дачу) мы готовили «баньку» почти ежедневно.
В 90-е годы в Москве довелось мне «познакомиться» и с «Селезневскими» банями и с банями «Машковскими» в Машковом переулке на Садовом кольце у Курского вокзала, рядом с Институтом глазных болезней им. Гельмгольца..
Последний раз в России я попарился в сауне на даче у Толи в Загорянке уже в двадцать первом веке- летом, в июле 2002 года.
«КРЫЛЬЯ СОВЕТОВ»
После «банного отступления» вновь возвращаю Вас в 1970-й год. После завершения съемок фильма «Внимание, черепаха!» Галочка решила заняться спортом. Мы сделали попытку отдать ее в секцию спортивной гимнастики. Но тренер, попросил Галочку приподнять и без того короткую юбчонку, пришел к заключению, что для спортивной гимнастики ножки у нее «тяжеловаты». Он посоветовал нам попробовать девочку в художественной гимнастике. В спортзале дворца спорта «Крылья Советов» на Ленинградском проспекте, где тогда находилась ведущая в стране школа художественной гимнастики, возглавлявшаяся сестрами Лисициан – Тамарой Вартановной и Марией Вартановной.
Наставницы эти воспитали целую плеяду спортсменок - чемпионок Москвы и СССР по художественной гимнастике. А воспитанница этой школы- Елена Карпухина стала даже абсолютной чемпионкой мира. К сожалению, это был последний успех этих стареющих уже тренеров. Те же, кто пришел после них, больших успехов так и не достиг.
Я, конечно, не думал тогда, что Галочка сможет достичь больших успехов в этом виде спорта, но хотелось, чтобы она была гармонично развитой девочкой, и, на мой взгляд, художественная гимнастика – этот чисто женский вид спорта – мог дать ей много для развития гибкости, координированности, хорошей осанки. Первый тренер – Галина Ивановна – взяла Галочку в свою группу с «испытательным сроком». Ведь занятия в группе, где занимались Галины сверстницы - «начинающие спортсменки» - уже шли, наверное, в течение полугода. Но посмотрев, что девочка гибкая, растянутая (садится на шпагат), она согласилась взять ее в свою группу. Правда, позанималась Галочка у нее лишь пару месяцев, а затем ее перевели в другую группу.
Чтобы понять, с каким «наслаждением» занималась Галочка художественной гимнастикой, достаточно взглянуть на сохранившиеся у нас фотографии, сделанные с помощью «Поляроида» 2 мая 1970-го года. Этот день остался в моей памяти, как самый теплый день весны 1970-го года. На моей памяти к 1-2 мая березки в Москве и Подмосковье никогда ни раньше, ни позже не распускали свои первые зеленые листочки. А вот в тот год мы все большой семьей поехали на майские праздники в «Лесные дали». Борис Сергеевич, Варвара Сергеевна, Юля с Робиком и Оксаной, и мы четверо провели в ту весну два чудесных дня на свежем воздухе. Природа подарила нам редчайшие для Москвы в это время года два солнечных и очень теплых дня.
Быть может, она (природа) прощалась вместе с нами с пансионатом «Лесные дали». Мы тогда еще не знали, что это лето - последнее лето отдыха в этом чудном природном уголке Подмосковья, на берегу Москвы-реки, вблизи Звенигорода.
ИНТРИГИ ВОКРУГ «АПН»
Борис Сергеевич был в эти светлые дни не то, чтобы подавлен, но все-таки крайне озабочен. Вокруг «АПН» плелась «паутина заговора». Работу этой огромной пропагандистской организации сотрясали следовавшие одна за другой комиссии РК и Горкома КПСС. В те далекие уже годы, наверное, в конце 60-х Городскую партийную организацию Москвы возглавлял Виктор Васильевич Гришин. До этого он был Председателем ВЦСПС (Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов).
Пришедший на вершину власти в 1964 году после успешного «Кремлевского заговора» Леонид Ильич Брежнев, начал потихоньку «убирать» своих потенциальных противников в борьбе за Власть. Среди них первыми оказались те, кто и привел его к посту Первого секретаря ЦК КПСС. Основную подготовительную работу по смещению с постов Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета министров СССР Никиты Сергеевича Хрущева провели «комсомольцы» во главе с Александром Николаевичем Шелепиным. Среди них были члены ЦК КПСС - тогдашний 1-й секретарь московского Горкома КПСС П.Н. Демичев и Комитета Госбезопасности В.Е.Семичастный.
Сначала «комсомольцы» получили в новом руководстве Партии и Страны высокие посты. Так А.Н. Шелепин - «железный Шурик» - стал членом Президиума (в дальнейшем Политбюро) ЦК КПСС и Председателем вновь созданного Комитета Народного Контроля, а П.Н.Демичев стал секретарем ЦК КПСС и кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС. Многие бывшие «комсомольцы» (секретари ЦК ВЛКСМ и члены ЦК ВЛКСМ), занимавшие высокие посты в аппарате ЦК КПСС и Совмина СССР видели на высших постах в Партии и Государстве своего «вождя» - «железного Шурика». На приемах в Кремле они откровенно и неосторожно поднимали тосты в его честь. Это, естественно, не прошло незамеченным для ближнего окружения Л.И. Брежнева. В этой «дворцовой борьбе» более искусные интриганом оказался «наш Генсек». Постепенно он «удалил» с ведущих постов тех, кто поддерживал А.Н. Шелепина, а затем «разделался» и с ним.
Так уже во второй половине 60-х была проведена следующая «рокировка»: А.Н. Шелепин был «рекомендован» на пост Председателя ВЦСПС, за ним было, правда сохранено «членство» в Политбюро ЦК КПСС, а член Политбюро Виктор Васильевич Гришин (носивший в «верхах» кличку «дятел», а по-русски «долбоёб») был из ВЦСПС переброшен на Москву. Он стал Первым секретарем Горкома КПСС. В.Е. Семичастный был освобожден от обязанностей Председателя Комитета Госбезопасности и «брошен» на укрепление Парторганизации Азербайджана, став 2-м Секретарем ЦК Партии этой закавказской республики. Кандидат в Члены Политбюро ЦК КПСС 1-й секретарь Московского Горкома КПСС П.Н. Демичев был «брошен» на укрепление «Культуры», став Министром Культуры СССР. Хотя «внешне» они получили «хорошие посты», от важнейших постов в Партии и Государстве их «отлучили».
Я подробно остановился на этих «перестановках», чтобы объяснить, каким образом они коснулись и Бориса Сергеевича., тоже входившего в эту «плеяду комсомольцев». Пока на посту Первого Секретаря Московского Горкома Партии находились Егорычев, а затем П.Н. Демичев, «дела» у «АПН» шли хорошо и эта контр-пропагандистская организация считалась весьма успешной и прогрессирующей.
Но менялись времена, и на смену хрущевской «оттепели» пришли времена брежневского «застоя», когда вновь стали «закручиваться гайки» и давиться первые побеги свободы, особенно в средствах массовой информации. С В.В.Гришиным Борису Сергеевичу довелось «работать» очень тесно в пятидесятые годы, когда он был Главным редактором газеты «Труд» - органа ВЦСПС, а В.В.Гришин был в те годы Председателем ВЦСПС.
Борис Сергеевич в последствии рассказывал, как во время совещания собкоров «Труда», проходившего в Москве, произошел в общем-то «пустячный» инцидент. На открытии совещания должен был присутствовать и выступить Председатель ВЦСПС. Но В.В.Гришин задержался и ко времени начала работы совещания - 10.00 - в зале заседания не появился.
Совещание открыл Б.С.Бурков - главный редактор «Труда». Минут через 15 в Президиуме совещания появился В.В. Гришин («хозяин») и сквозь зубы бросил «председательствующему» Б.С.Буркову: «Мог бы и подождать с открытием!». Эпизод вроде бы незначительный. Но с этого «эпизода» отношения Председателя ВЦСПС к «своему редактору» стали прогрессивно ухудшаться и в конце 1959 году Б.С.Бурков уходит с поста Главного редактора газеты «Труд» и назначается на должность 1-го зама Главного редактора «главной газеты» страны - органа ЦК КПСС и Совмина СССР - «Правды».
Главным редактором «Правды» был в те годы Павел Алексеевич Сатюков. После смещения Н.С.Хрущева «со всех постов», его «ставленник» П.А.Сатюков будет освобожден с поста Главного редактора «Правды» Закончит он свой путь редактором «Канала культуры» на Центральном Телевидении. Но до этого в течение примерно трех лет он будет возглавлять «Союз журналистов СССР» - новый творческий Союз, созданный в СССР в начале 60-х годов. Б.С.Бурков с момента основания этого Союза, будет сначала его Секретарем, а затем заместителем Председателем правления Союза журналистов СССР.
В мае 1961 года Борис Сергеевич возглавит Правление нового «Агентства Печати Новости» («АПН»), созданного на базе бывшего «Совинформбюро», Председателем Совета Учредителей «АПН», как неправительственного информационного Агентства станет Первый Космонавт планеты Земля Юрий Алексеевич Гагарин. Борис Сергеевич будет «назначен» Председателем Правления «АПН». Он руководил работой «АПН» в течение девяти лет. За эти годы «АПН» стала одной из ведущих организаций в сети советских средств массовой информации.
Бюро «АПН» были открыты в столицах всех Союзных республик СССР, в большинстве стран Европы (за исключением разве что Испании и Португалии - государств, с которыми в те годы у СССР не было дипломатических отношений), Азии, Северной и Южной Америки, Австралии и Новой Зеландии.
Издания «АПН» несли в те страны информацию о жизни во многом еще закрытой для Мира страны - СССР. В них печатались материалы о достижениях советских ученых, новости культуры, спорта, публиковалась информация об общественной, политической и культурной жизни в СССР.
Большим успехом пользовался издававшийся «АПН» и распространявшийся в зарубежных странах и лишь ограниченно в СССР «дайджест» – «Спутник». В нем печатались очень интересные даже для «советского читателя» материалы. Борис Сергеевич в составе правительственных делегаций Союза журналистов СССР и как Председатель Правления «АПН» объездил около 100 стран Мира. Он побывал на 5 Континентах, о чем интересно рассказал в вышедшей уже после его «ухода на пенсию» книге «Встреча на пяти континентах».
За успехи, достигнутые в «выполнении задач контрпропаганды» «АПН» неоднократно отмечалась ЦК КПСС и ее идеологическими службами, а сам Борис Сергеевич был награжден высшими правительственными наградами: орденами Ленина, Трудового красного Знамени, был удостоен в составе авторского коллектива Государственной премии имени Воровского за книгу «Разбуженный Восток». Он избирался депутатом Верховного Совета СССР, в течение всех этих лет неизменно избирался делегатом партийных съездов.
Но времена меняются, тот «романтический» период в жизни «АПН» и Бориса Сергеевича после почти 9 лет сменился периодом придирок и нагнетания напряженности. Коллектив лихорадило от многочисленных «проверок» и «комиссий». «АПН» в том виде, как оно существовало при Б.С.Буркове «новую власть» уже не устраивало. И последний «гвоздь» в гроб «АПН» вбил, конечно же, «долбоёб» В.В.Гришин в июле 1970 года, когда Б.С.Бурков будет «освобожден» от обязанностей Председателя Правления «АПН» «за допущенные ошибки». К ним, в частности, отнесли публикацию в «дайджесте» «Спутник» статьи о Московских храмах (соборах) - памятниках архитектуры. Возглавлявший тогда «идеологический отдел» ЦК КПСС «прораб Перестройки» - Александр Николаевич Яковлев обвинил «АПН» и ее Председателя в пособничестве религии - «церковщине». Это уже после распада СССР руководители России и все бывшие высшие деятели КПСС станут вдруг все верующими. Но в те далекие 60-е –70-е годы они все были «воинствующими атеистами».
Сигналы о «пошатнувшемся» положении Б.С.Буркова появились задолго до его «отправки на пенсию». Во-первых, его не выдвигают кандидатом в Депутаты Верховного Совета СССР на новый срок, во-вторых, на очередном Съезде КПСС его не избирают в руководящие органы Партии: ЦК КПСС и Центральную Ревизионную Комиссию, хотя по положению - Председатель Правления «АПН» в ранге Министра и заместитель Председателя Союза журналистов СССР вполне должен бы быть избранным в указанные выше органы. Борис Сергеевич как последний шанс «спасти ситуацию» использовал встречу с А.Н.Шелепиным, оставшимся еще членом Политбюро ЦК КПСС. Но тот, к сожалению, побоялся, наверное, поддержать своего «сподвижника» и приверженца. Попытки же встретиться с Генсеком ЦК КПСС Леонидом Ильичом Брежневым, дочь которого Галина в течение ряда лет работала в «АПН», и объясниться также не удались. Л.И.Брежнев никак не мог найти время для такой «встречи».
Итак, неизбежное произошло. Но до этого в июне 1970 года Борис Сергеевич совершит свою последнюю загранкомандировку в страну, которая станет через 28 лет нашим «последним пристанищем» - ГДР. Я говорю, конечно, о Германии, в состав которой ГДР войдет в 90-м году 20-го века. В эту свою последнюю поездку возьмет он с собой и своего верного «слугу» - Бориса Константиновича Старкова из Административно-хозяйственного отдела «АПН».
А у меня память от этой поездки в Берлин останется в виде полученного «презента» - очень симпатичной летней рубашки серо-голубого цвета «в мелкую в клеточку», которую я очень любил и носил в течение многих лет.
А.Н.Шелепин не смог «поддержать» Бориса Сергеевича в трудный момент. В качестве «отходного» Б.С.Буркову был предложен пост Посла в одной из Африканских стран, но он от этого предложения отказался. Таким образом, остался лишь один выход в этой ситуации - выход на пенсию. За заслуги перед Партией и Советским Государством ему была назначена пенсия Союзного значения. Персональный пенсионер Союзного значения получал тогда ежемесячно 300 рублей. Для сравнения скажу, что уходившие на пенсию профессора, доктора наук получали лишь 160 рублей, а пенсия старшего научного сотрудника была 120 рублей.
Кроме того, Персональному пенсионеру Союзного значения была сохранена Кремлевская поликлиника (и, естественно, ЦКБ в Кунцево) и Кремлевская «Столовая». Он имел право бесплатного проезда на городском и железнодорожном транспорте, 13-ю пенсию в конце года и бесплатную путевку в санатории 4-го Главного Управления МЗ СССР («Кремлевка»). В общем-то вполне достойное содержание для пожилого человека. А ведь Борису Сергеевичу было тогда всего лишь 62 года, он был крепок, здоров и полон творческих планов.
Естественно, такой «ранний уход на заслуженный отдых» (и то, и как он был обставлен) для него, человека преданного Партии и коммунистической идее, был очень обиден. Он не мог сдержать своих эмоций и это был второй раз, когда я увидел «плачущего большевика». (Помните В.В.Маяковского: «…если бы выставить в Музее плачущего Большевика, весь день бы в Музее торчали Ротозеи. Еще бы! Такого не увидишь в века!».
Первый раз Борис Сергеевич рыдал совсем по другому поводу. Дело было в начале 60-х, когда Варвару Сергеевну увезли в ЦКБ в Кунцево с маточным кровотечением. Там ей была произведена операция- ампутация матки в связи с миомой. Все закончилось, слава Богу, благополучно. Но в тот день вечером я застал Бориса Сергеевича у них на квартире одного и в слезах. Я как мог популярно объяснил ему суть проведенной операции и попытался его успокоить. Тогда мне это удалось.
На сей же раз Борис Сергеевич рыдал не только от обиды и досады, но и от «неуверенности» за будущее своих детей и внуков. И здесь я попытался вернуть ему некоторую уверенность за наше поколение. Я говорил, что мы с Лидой уже достаточно самостоятельны и сможем материально себя и детей своих обеспечить, то же самое, наверное, сделают и Юля с Робиком. Но в отношении последних я немного ошибся.
После ухода Бориса Сергеевича на пенсию дела у наших «журналистов» пошли не так гладко. После рождения Бореньки Юля в «ТАСС», где она работала, уже не вернулась. Робик же получил «от ворот поворот» в Академии МИДа, а вскоре был вынужден уйти и из «АПН».
ЛЕВ ЯШИН, ИЛИ «В ПОИСКАХ НАРУШИТЕЛЯ»
В мае 1970 года Галочку пригласили на пробы и вскоре утвердили на роль в игровом короткометражном фильме «В поисках нарушителя». В этом фильме она будет сниматься с выдающимся футболистом, признанным позднее «лучшим вратарем в истории мирового футбола» - Львом Яшиным.
Я помню Льва Яшина с 1952 года, когда он занял место основного вратаря в составе футбольной команды московского «Динамо». Впервые я увидел его «живьем» в игре против харьковского «Локомотива» на первенство страны в 1953 году. Тогда он еще «не блистал». Порой приходилось ему вынимать «пенки» из своих ворот - голы, которые классный вратарь не должен пропускать.
Но уже через 3-4 года он станет лучшим вратарем страны. В 1956 году команда СССР завоюет свою первую золотую олимпийскую награду, а роль Льва Яшина в той «исторической победе» несомненна.
Уже в ранге Олимпийского чемпиона он станет в 1957 году капитаном команды московского «Динамо». Это первый случай в истории советского футбола, когда вратарь- капитан команды. Мне довелось вместе с Толей, моим старшим братом, и его заводскими друзьями присутствовать летом 1957 года на матче «Динамо» - «Торпедо» на московском стадионе «Динамо». В тот год началось противостояние двух московских команд, в одной из которых блистал вратарь- Лев Яшин («Динамо»), а в другой - восходящая «звезда» советского футбола молодой нападающий Эдуард Стрельцов. Та дуэль двух великих футболистов завершилась убедительной победой Эдуарда Стрельцова, забившего Льву Яшину два великолепных гола. «Торпедо» победило- 2:0.
Судьба этих двух великих футболистов сложится по-разному. Эдик Стрельцов уже в 1958 году будет обвинен в преступлении, которого он не совершал - изнасиловании дочери советского дипломата. Он будет осужден и проведет в заключении почти 8 лет. И все же он найдет в себе силы вернуться в «большой футбол». А тогда в 1958 году из состава сборной СССР будут отчислены и дисквалифицированы помимо Эдуарда Стрельцова его друзья и партнеры по сборной - защитник «Спартака» А.Огоньков и правый крайний нападающий «Спартака» Борис Ганушкин. Все они были обвинены в «звездной болезни».
Не знаю кому это было на руку. Но без этих игроков сборная СССР накануне первого для нее Чемпионата мира по футболу в Швеции будет значительно ослаблена. Хотя ей удастся выйти из группы, но уже свой первый матч в серии «плей-офф» она проиграет 0:2 сборной Швеции и вынуждена будет вернуться домой. А чемпионом мира в тот далекий уже 1958 год впервые станет «великая футбольная сборная» - сборная Бразилии. Именно на этом чемпионате мира по футболу взойдет новая футбольная звезда на мировом футбольном небосклоне - звезда Пеле (Эдсона Арантеса де Кассименто). Он станет «лучшим футболистом в истории футбола» - единственным, кому до сих пор удастся трижды завоевать звание Чемпиона мира в составе знаменитой команды Бразилии.
Лев Яшин на том чемпионате проявит свои лучшие качества, ему даже удастся отразить 11-метровый штрафной удар («пенальти») в игре со сборной Австрии, пробитый в его ворота центрфорвардом .мощным игроком таранного типа Буцеком. Но даже мастерство Яшина не позволило сборной СССР пройти дальше 1/8 финала. Мастерство Льва Яшина росло с каждым годом. В отличие от Эдуарда Стрельцова руководство Госкомспорта благоволило к Яшину. Он первым из советских спортсменов удостоился высшей правительственной награды- «Ордена Ленина». Весомый вклад внесет он и в победу сборной СССР в первом розыгрыше «Кубка Европы» (сейчас Чемпионат Европы). В финале проходившего в Париже матча сборная СССР победит в 1960 году сборную Югославии.
Но годы не щадят никого. И вот уже «прощальный матч Льва Яшина» - «Сборная СССР»-«Сборная мира». Придет на тот матч и великий Пеле. После ухода из активного спорта Льву Яшину, как и многим нашим выдающимся спортсменам, придется несладко. Иначе чем можно объяснить его участие в съемках короткометражного фильма.
Уже в 70-е-80-е годы у Льва Яшина разовьется тяжелая болезнь - эндартериит. Он перенесет несколько тяжелых операций. Но болезнь будет прогрессировать, и врачам придется пойти на крайнюю меру - ампутировать «Великому вратарю» ногу. Вспомнят о Льве Яшине уже в годы «перестройки», когда будет создан «Советский спортивный фонд», возглавить который будет «поручено» Льву Яшину, и после смерти выдающегося спортсмена этому фонду будет присвоено имя Великого Вратаря - «Советский фонд спорта имени Яшина».
С эти фондом уже в 90-е годы будут связаны многочисленные финансовые скандалы и громкие заказные убийства, одно из которых - убийство О.Квантришвили я упомянул в своем воспоминании о банях.
Я, к сожалению, на съемках этого фильма («В поисках нарушителя») не присутствовал, более того, даже увидеть этот фильм, который показывали по телевидению, мне не довелось. Во время съемок этого фильма Галочка жила на даче в Загорянке у моих родителей. За ней присылали автомобиль, чтобы доставить на съемочную площадку, и привозили после съемок обратно на дачу. Лидочка в это время работала, а я находился в Сухуми и в Нижней Сванетии, так как был участником международной генетической экспедиции, проводившей комплексные исследования жителей своеобразного «изолята» - Нижней Сванетии.
ПРЕДЫСТОРИЯ СТАСИКА
Прежде чем рассказать об этом интересном эпизоде моей жизни, я хочу вернуться на пару месяцев назад к «событиям нашей большой семьи».
Вот уже 9 лет Рая и Толя никак не могут получить столь желанного ребенка. После первых родов в мае 1961 года, завершившихся гибелью новорожденного мальчика, получившего тяжелую родовую травму, у Раи врачи «просмотрели» разрывы шейки матки. В результате у нее развилась «истмико-цервикальная недостаточность», не позволявшая ей «вынашивать беременность» (вынашивать ребенка). Она неоднократно беременела (почти ежегодно), но все беременности заканчивались спонтанными «выкидышами» на весьма ранних сроках. Теперь мне «анамнез» этой истории кажется странным. Как это могло быть, чтобы врачи в московских роддомах и гинекологических больницах, куда она попадала с «угрозой прерывания беременности» или уже с «абортом в ходу», ни разу не сказали ей, что причина ее многочисленных «выкидышей» - почти полное «отсутствие» у нее «шейки матки».
Как раз в эти годы я начал заниматься проблемой невынашивания беременности с позиций иммунологии репродукции. Одним из первых в СССР начал я исследовать роль аллоантигенной несовместимости организмов матери и плода в нарушении нормального хода (течения) процесса репродукции. Мы изучали роль АВ0- и резус-несовместимости матери и плода не только в развитии (этиологии и патогенезе) гемолитической болезни новорожденных, но и расширили область наших исследований и начали исследовать роль аллоантигенной несовместимости и при других формах патологии беременности: привычных выкидышах и преждевременных родах. Причем мы не ограничились изучением несовместимости организмов матери и плода лишь по эритроцитарным аллоантигенам, но и включили в этот «процесс» уже с 1966 года исследования роли несовместимости матери и плода по аллоантигенам гистосовместимости - лейкоцитарным и тромбоцитарным антигенам.
Работали мы в комплексе с врачами НИИ акушерства и гинекологии МЗ СССР. Помогала мне в этой работе Раиса Инчеровна Чен- аспирантка НИИ охраны здоровья матери и ребенка МЗ Узбекской ССР (Ташкент). Рая находилась у нас в Институте на рабочем месте. Она осуществляла сбор клинического материала: кровь беременных женщин, их мужей, а в случае преждевременных родов - и у ребенка. Работа эта велась на базе отделения невынашивания беременности НИИ Акушерства и Гинекологии, которое в те годы возглавляла профессор Любимова. Нас, естественно, в первую очередь, интересовали случаи привычного невынашивания «неясной этиологии», то есть, когда причина развития невынашивания беременности (выкидыши, преждевременные роды) не могла быть связана с анатомическими, эндокринологическими, генетическими или инфекционными (воспалительными) нарушениями в организме беременных женщин и их плодов. По моей просьбе Раю положили на обследование в это отделение НИИ Акушерства и Гинекологии, где и был поставлен диагноз «истмико-цервикальная недостаточность».
Рая забеременела и ей был наложен шов на шейку матки. После этой операции ее перевели в отделение патологии Гинекологической больницы на площади Восстания (Садовое Кольцо, напротив «высотки»). Здание больницы в те годы находилось во дворе между улицей Герцена (теперь Б. Никитская) и улицей Воровского (ныне Поварская). Там мы ее неоднократно навещали с Лидой. В отделение посетителей не пускали и мы «беседовали» с ней, стоя во дворе, а она высовывалась из окна. На сей раз беременность развивалась нормально. Естественно, после проведенной операции проводилась и медикаментозная терапия, направленная в первую очередь на поддержание нормального «гормонального фона» и на снижение «возбудимости матки». Рая несколько раз «укладывалась» в отделение патологии беременности, а летом провела лечение в санатории в «Сокольниках», специализирующемся на лечении женщин, страдающих невынашиванием беременности. Можно сказать, что Рая эту беременность в буквальном смысле слова не просто «выносила», а и «вылежела». К моменту родов в декабре 1970 года и появлению на свет Стасика я вернусь позже.
Сейчас же возвращаюсь в июнь месяц жаркого лета 1970 года.
СНОВА В ЭКСПЕДИЦИЮ
В двадцатых числах июня я вылетел в Сухуми. Мне предстоит участвовать в работе 1-й международной экспедиции, которая будет комплексно обследовать население Нижней Сванетии. В экспедиции принимают участие врачи и биологи из Грузии, Абхазии , Ленинграда, Москвы и ГДР. Планируется провести анализ заболеваемости населения этого «кавказского изолята», сделать антропометрические измерения, изучить некоторые генетические характеристики данной популяции народов Кавказа. Возглавляет экспедицию формально министр здравоохранения Абхазии Шота Дерминдионович (Дермидонтович, как мы его звали) Гогохия, а фактически Генрих Антонович Анненков - профессор, заведующий лаборатории биохимии ИЭПиТ АМН СССР (г. Сухуми).
Именно он, знавший о моих исследованиях, касающихся изучения АВ0-, Резус-, МN-, Р- (и др.) дифференцировки крови обезьян, предложил мне провести исследования по изучению распределения аллоантигенов генетических систем групп крови человека у жителей Нижней Сванетии. Я переговорил с Аидой Гавриловной Башлай - заведующей лабораторией Московской станции переливания крови - и заручился ее поддержкой в плане «материально-технического» обеспечения этой работы.
Ведь для проведения подобного исследования необходимо иметь типирующие сыворотки, позволяющие выявлять в крови человека соответствующие аллоантигены различных генетических систем групп крови. В ее лаборатории стандартных сывороток собран уникальный «банк» таких сывороток. Реагенты эти весьма дорогие. Аида Гавриловна «пожертвовала» для планируемого исследования не только сыворотки, позволяющие изучать аллоантигенную дифференцировку эритроцитов крови человека по системам АВО и Резус (Rh-Hr), но и Келл-Челлано (К-к), Р, Лютеран (Lu), Левие (Le), Даффи (Fy) и др. В институте судебной медицины я заказал сыворотки анти-М и анти-N. Таким образом у нас в руках оказалась обширная «панель» сывороток, притом в количестве достаточном для определения указанных выше антигенов более чем у тысячи человек. Подобных исследований в нашей стране до сих пор не проводилось, а если учесть «объект» исследования - популяция населения Нижней Сванетии, то можно сказать, что планируемое исследование станет просто уникальным.
Мы еще раз проверили активность панели наших сывороток при исследовании крови доноров СПК, отработали наиболее подходящие методы для каждого типа сыворотки (реакции агглютинации в солевой среде, реакция конглютинации с желатиной, антиглобулиновая проба Кумбса и др.), позволяющие выявлять с их помощью аллоантигены эритроцитов крови человека разных генетических систем. Объем работы предстоял огромный и одному мне справиться с ним было просто немыслимо. Аида Гавриловна предложила мне в помощь опытную лаборантку, владеющую описанными выше методами определения аллоантигенов эритроцитов человека - Наташу Фирсову.
Я поделился своими «соображениями» по сделанному мне предложению участвовать в работе экспедиции с Генрихом Антоновичем Анненкоавым. Он согласовал этот вопрос с руководителем экспедиции Ш.Д.Гогохия, ведавшим финансовой стороной обеспечения работы, и вскоре я и Наташа Фирсова получили официальное уведомление, что мы включены в состав экспедиции. Согласно договору нам, как участникам экспедиции, оплачивали проезд из Москвы в Сухуми и обратно самолетом, пребывание в Сухуми и в Сванетии в течение двухмесячной работы экспедиции и жилье в Сухуми.
Участие в этой экспедиции дало мне возможность продолжить и мои исследования по разработке метода антенатального лечения гемолитической болезни новорожденных на ее модели у павианов гамадрилов. Причем на сей раз я «сэкономил» для Института медицинской генетики на свою запланированную командировку в ИЭПиТ АМН СССР (г. Сухуми). Директор Института Н.П.Бочков против моего участия в этой экспедиции не возражал. Более того, он пожелал мне успехов в этой интересной для генетиков работе.
Мы собрали довольно большой «багаж». Ведь нам пришлось брать с собой не только типирующие сыворотки крови, но и образцы крови с известным набором аллоантигенов в качестве контрольных образцов, пробирки, микропланшеты, пипетки для проведения реакций, другие необходимые реактивы.
Благо, что «тащить» наш багаж далеко нам не пришлось. В те годы от Городского Аэровокзала на Ленинградском проспекте до Аэропорта «Внуково» можно было добраться на специальном автобусе Аэрофлота. А доехать до Аэровокзала от СПК, расположенной на ул. Поликарпова, рядом с кинотеатром «Темп» (теперь это театр «Вернисаж») на Беговой улице было совсем просто. Нужно было сесть на трамвай номер 23 и через 5-6 остановок мы были на месте.
Перелет из Москвы в Сухуми прошел строго по расписанию, и вот уже нас встречают а аэропорту «Дранды» («Бабушеры») города Сухуми. Встречал нас Генрих Анненков. Вместе с нами прилетела корреспондент «АПН» Элла Горбунова, которая будет освещать работу этой экспедиции. Это была милая, рыжеволосая «красавица». Генрих Анненков познакомил нас с ней, усадил всех в «рафик» - микроавтобус, и мы направились в ИЭПиТ.
В Сухуми стояла тридцатиградусная жара, и нам нужно было срочно разместить в холодильниках привезенные реактивы: образцы крови, типирующие сыворотки, желатину и др. Поэтому первым остановочным пунктом в нашем маршруте и стал ИЭПиТ, лаборатория биохимии, где нам на сей раз придется проводить мои иммунологические (иммуногенетические) исследования. Помимо указанных выше исследований мне предстоит исследовать также антигены иммуноглобулинов крови систем Gm и InV с помощью реагентов, предоставленных нам (экспедиции) коллегами из ГДР.
Разместив «свое добро» в лаборатории, я пошел устраиваться в гостиницу Института, которая опять размещалась в «директорском доме» на территории Института.
Наташу Фирсову «определили» в общежитие Института, расположенное в поселке ВИЭМ, недалеко от Северных ворот ИЭПиТ, на горе. Когда все «оргвопросы» были решены, мы отправились с ней в город обедать. Пообедали мы в столовой на набережной моря.
Народу было много, пришлось стоять в очереди, наверное, минут 20-30. Жара, в столовой полно мух. Вообще такого скопления «курортников» в Сухуми мне еще видеть не приходилось. Катер, шедший на городской медицинский пляж, тоже был переполнен. На пляже буквально негде было ступить ногой. Лишь к вечеру стало чуть меньше загорающих. Зато вода в море была великолепной. Море было спокойное, чистое, температура воздуха 31°С, а воды – 26°С. Мы с удовольствием купались и загорали.
Вечером, вернувшись с пляжа, я нанес визит Асановым. Алла собиралась на сессию в Мичуринск, так что вскоре мужчинам - Коле и Олегу - предстоит остаться одним. Мы поужинали на балконе.
Жара немного спала. Я возвращался в Институт «на ночлег» часов, наверное, в 10 вечера. Шел я по набережной, а навстречу мне тек нескончаемый поток отдыхающих. У ресторана «Диоскурия» я остановился и наблюдал, как две встречных толпы гуляющих обтекают друг друга. Вся проезжая часть набережной - от гостиницы «Тбилиси» (рядом с домом, где жили Асановы) до театра им. Руставели, была забита людьми. Никогда до этого и никогда после мне не придется наблюдать такого наплыва отдыхающих «дикарей» (так называли тех, кто отдыхал не по путевкам в санаториях и домах отдыха, а останавливавшихся в «частном секторе», снимая комнаты или койки) в Сухуми, как в то жаркое лето 1970 года.
Первую неделю я проведу в Сухуми. Мы будем ждать приезда других участников экспедиции из Ленинграда, Тбилиси и Берлина (ГДР). Это дало мне возможность не только подготовить все для предстоящей работы в Сванетии, но и продолжить свои исследования на обезьянах.
Когда прибыли участники экспедиции из ГДР, Генрих Анненков устроил у себя в квартире «прием». Жил он в том же доме, что и Асановы, на том же этаже и в том же подъезде. На приеме присутствовали директор ИЭПиТ член-корр. АМН СССР, профессор Борис Аркадьевич Лапин с супругой - Лилитой Андреевной Яковлевой, возглавлявшей лабораторию онкологии в середине 60-х годов, коллеги из ГДР, Элла Горбунова и я. «Стол» был грузинский: сациви, лобио, цыплята табака, много зелени и главное блюдо (как сейчас бы сказали Hauptgericht) - жаренный молочный поросенок. Вино грузинское лилось рекой. Пили, естественно, не только грузинские вина, но и армянские коньяки и русскую водку. Было весело, много тостов.
Но запомнился мне этот «банкет» не только веселым застольем. Здесь я впервые присутствовал при – пардон – пердеже за столом. Наевшись и напившись, наши зарубежные коллеги, не стесняясь пукали (это мягко говоря), ф проще пердели. Мне это было странно и удивительно, но хозяин, Генрих Анненков, шепнул мне на ухо, что у них - у немцев - это общепринято. Он наблюдал это довольно часто и в ресторанах ГДР, которую он часто посещал в те годы, проводя совместные исследования с научным центрами Германской Демократической Республики.
Итак, завершен подготовительный период к началу работы в экспедиционных условиях. Завтра выезжаем в Нижнюю Сванетию. Наш «конвой», состоящий из двух микроавтобусов, «УАЗа» и нескольких легковых автомобилей, выехал в 12:00 с площади Ленина, от здания Правительства.
Во главе колонны - черная «Волга» Министра здравоохранения Абхазии, профессора Ш.Д.Гогохия. С ним мне после сегодняшнего знакомства- «представления» доведется встречаться на протяжении последующих десяти лет неоднократно.
В конце 70-х (1978-1979 гг.) я буду сотрудничать в качестве «научного консультанта» с отделом геронтологии Тбилисского НИИ морфологии человека МЗ ГрССР и участвовать в двух «геронтологических экспедициях» в Абхазии, Верхней Сванетии и Аджарии. Шота Дерминдионович Гогохия уже не будучи Министром также будет принимать участие в этих экспедициях. Наши контакты станут очень тесными. Мне даже доведется вместе с Аркадием Шерманом провести в 1978 году две ночи на даче Ш.Д.Гогохия, расположенной на живописном склоне горы в районе Келассури, недалеко от городского «медицинского» пляжа Сухуми. Наиболее тесно «сотрудничали» мы с Шотой Гогохия на многочисленных банкетах, устраиваемых в честь участников экспедиций, в честь самого Министра, и в декабре 1971 года - в честь участников Международного Симпозиума ВОЗ, проходимого в Сухуми, а в 1978 году в Тбилиси и в честь Вашего покорного слуги.
ПО НИЖНЕЙ СВАНЕТИИ
Но это все еще впереди. Сейчас же, в конце июня 1970 года, наша группа участников Международной экспедиции прибыла в центр Нижней Сванетии - Цебельду. Тогда я еще ничего не знал об истории этого города. Лишь восемь лет спустя мне доведется познакомиться с одним очень интересным и в высшей степени интеллигентным человеком - Юрой Вороновым. Этот был известный археолог, этнограф, занимавшийся вопросами истории Абхазии. Он и пригласил нас (участников геронтологической экспедиции) принять участие в раскопках захоронений в Цебельде начала нашей эры, то есть первого века после рождения Христова.
Перед началом раскопок Ю.Воронов проведет с нами экскурсию и покажет открытые им развалины укреплений, построенных здесь еще древними римлянами, а также обнаруженную в этих же местах самую древнюю купель на территории СССР - «ванночку» в виде креста, выдолбленную в толще горной породы. В ней осуществляли почти 2000 лет назад водное крещение младенцев. От Ю.Воронова я и узнал, что современное название «городка» Цебельда - это производное от названия существовавшего здесь еще до нашей эры крепости, построенной древними римлянами - Cibelium (Цибелиум или Сибелиум). По словам Ю.Воронова, вполне вероятно, что эта крепость была возведена на развалинах укреплений, оставшихся здесь после походов Александра Македонского. Об интереснейших раскопках, в которых мне посчастливилось участвовать в Цебельде в 1977 году, я расскажу позднее. Сейчас же возвращаемся в «Сванскую Цебельду» 1970 года.
«Кортеж наш прибыл на «центральную усадьбу» горбольницы, где нас встречали (конечно, в первую очередь Министра здравоохранения!!!) руководители местных органов здравоохранения Абхазии (Нижняя Сванетия входит в состав Абхазской Автономной республики Грузинской ССР).
После почти часового путешествия по горным дорогам было приятно «размяться» на твердой земле. Мы посетили расположенные во дворе больницы знакомые мне с детства туалеты «типа сортир», помыли руки в умывальниках, также находящихся на больничном дворе, и напоминавших мне умывальники пионерского лагеря в Битце и в военных лагерях в Гороховце. Затем, после краткого «митинга-приветствия», уважаемые «высокие гости» были приглашены на «скромный обед», устроенный главврачем больницы.
В конференц-зале этой небольшой городской (а я бы сказал сельской) больницы были накрыты столы, за которыми разместились руководители местной, городской администрации, органов здравоохранения- здравотдела, ведущие врачи больницы и «высокие гости» - участники 1-ой Международной генетической экспедиции во главе с Министром здравоохранения Абхазии Ш.Д.Гогохия. Размах этого приема напомнил мне прием, устроенный в 1965 году в цитрусовом колхозе-«миллионере» вблизи Сухуми в честь Бориса Сергеевича Буркова - Председателя Правления «АПН», на котором и мне довелось присутствовать. Столы ломились от блюд кавказской кухни. Вино лилось рекой, и не только вино, но и водка лучших сортов, и грузинские и армянские коньяки. Главным блюдом (не говоря уже о жареных цыплятах и индейках) были, конечно же, жареные молочные поросята. Обед прошел, как говорили в то время, в теплой, дружественной обстановке. Мы, естественно, не могли съесть и малой толики еды, выставленной на столы.
По распоряжению Министра «хозяева» упаковали нам «остатки» пищи «в дорогу». Так что, прибыв на место дислокации - в школьное здание одного из горных селений Нижней Сванетии -, мы смогли продолжить банкет уже на природе.
Тот день жаркого лета 1970 года запомнился мне не только банкетом в Цебельде и прибытием на место экспедиционной работы, но и первым знакомством с нардами. До этого мне приходилось изредка видеть ин пляжах и скверах Сухуми играющих в нарды. Но я не подходил близко к ним, и игра эта была мне непонятна.
В Цебельде я впервые увидел «вблизи» играющих в нарды. Это были два пожилых врача из Сухуми - участники нашей экспедиции. Один из них - хирург Гульрипшинской больницы (пригород или район Сухуми) грек Джамиади, второй - фтизиатр той же больницы, небольшого роста лысоватый армянин, фамилию которого я запамятовал. Играли они азартно, сопровождая каждый ход и выбрасывание кубиков («зары») не только произношением вслух «по-турецки» (или, быть может, фарси) выпавших чисел: 6-6- «ду-шаш», 6-5 «шаши-беши», 5-5- «ду-беш» и т.д., но и какими-то «присказками» то на своем (греко-армянском), то на грузинском, то на русском языках. Естественно, все их «присказки» в тот день я не запомнил. Но хоть какие-то термины этой игры в моей памяти отложились: «марс», «кокс», - хотя значение их я не понимал.
Суть этой игры я тогда так и не понял, хотя уже на школьном дворе Генрих Анненков попытался мне объяснить, как говориться, на пальцах принцип игры в длинные нарды. Пройдет почти десять лет, прежде чем мы с Лидой приобретем в Баку настоящие нарды и начнем наши «домашние баталии», продолжающиеся уже почти четверть века.
Покажет нам, как играть в длинные нарды, Бабек Абушев, аспирант Института физиологии из Баку, стажировавшийся в Институте мозга в лаборатории электронной микроскопии и проводившего свои морфологические исследования под Лидиным руководством. Тонкости этой игры мы осваивали самостоятельно, и, как показал опыт «международных встреч», достигли в этом вполне приличного уровня.
Разместили нас в школьном здании на краю села. Здесь будут и наши рабочие места, и «столовая», и жилые помещения. «Кабинеты» для приема населения врачами различного профиля: терапевтами, хирургами, фтизиатром, ЛОР, глазником, дерматологом, аллергологом, инфекционистом, педиатром, невропатологом были оборудованы в классных комнатах.
Я оборудовал свое рабочее место для взятия крови: столик со стерильным материалом, столик для взятия крови из вены и из пальца, холодильник для хранения образцов крови, небольшой термостат на 48°С для определения резус-принадлежности и лабораторный стол для определения групп крови. На первом этапе определение групп крови у населения Нижней Сванетии я осуществлял «на месте »- в своем «кабинете» в этом школьном здании. В дальнейшем здесь мы проводили лишь «забор» крови, а все исследования проводили в лаборатории биохимии ИЭПиТ, где имелись все необходимые для этого условия.
Еще одно впечатление того далекого уже дня 1970 года (прошло уже почти «тридцать лет и три года») - это впервые увиденные мной на школьном дворе «гибриды» - кабанчики. Как и в Сухуми, местные свиньи ведут «свободный» образ жизни. Они гуляют свободно (как та кошка, которая «гуляет сама по себе»), встречаются с дикими кабанами, которых в прилегающих лесах довольно много. От таких «подгулявших» домашних свиней рождаются «дикие полосатые кабанчики».
Смешно наблюдать, как бредет по улицам села грязная, серая домашняя свинья, а за ней семенят штук 5-7 тощих полосатых (черно-белых в горизонтальную полоску) шустрых, маленьких, размером не больше таксы (но на более длинных ножках) с закрученным поросячьим хвостиком кабанчиков. Свиней, как с «дикими», так и с «родными» домашними поросятами бегало по школьному двору великое множество. Это создавало и свои «неудобства». Здесь я впервые столкнулся с «блошиным нашествием». Во время ночевок в школе я был неоднократно покусан блохами. Причем поначалу я их не замечал, а определял их «налет» по покусанным ими ногам. На коже голеней появлялись после их нашествия мелкие петехиальные кровоизлияния . Слава Богу, таких «ночевок» у меня было немного. Первые 4-5 дней после начала работы экспедиции, да пару раз в течение двух следующих месяцев. Моя «раскладушка» стояла все остальное время «свободной».
Горное село, где мы разместились, расположено в очень красивом месте- по берегам горной реки Кодори. Кодорское ущелье вообще одно из красивейших мест в Абхазии. Бурная горная речка бежит по отрогам главного Кавказского хребта к Черному морю. Когда-то она была богата кавказским лососем. Даже на моей памяти, в начале 60-х, Олег Мовчан «ходил бить лосося» в Кодори острогой. Но в 70-м году при мне лосося никто не поймал, а вот речную «горную» форель я впервые отведал именно здесь, в Нижней Сванетии. Но об этом чуть позже.
Начало работы проходило вяло. Население сёл Нижней Сванетии с неохотой шло обследоваться к приезжим врачам. Особенно настороженно относились сваны к необходимости «сдачи крови». Кто-то распространил слух., что врачи экспедиции берут кровь для отправки во Вьетнам, где шла война. Пришлось рассказывать нашим обследуемым, что кровь берут для генетических исследований (это для них было совсем непонятно) и для клинических анализов. Никто не собирается использовать их кровь в каких-то корыстных целях, тем более отправлять ее во Вьетнам. Нам для исследований нужно было получать по 10-20 мл крови из вены. Эту порцию мы делили между клиницистами-врачами и исследователями, к которым принадлежал и я.
И все же вся наша научно-популярная пропаганда большого эффекта не дала. За первые 5 дней удалось взять кровь всего-то у 30-35 человек. Более того, некоторые жители Сванетии, особенно мужики, вели себя порой неадекватно, а иногда даже агрессивно. Я не успевал набрать в шприц нужного количества крови, как они выдергивали руку, отталкивали меня. Пришлось обращаться за помощью к руководителю экспедиции Министру здравоохранения Абхазии Ш.Д.Гогохия. Сообщить ему о наших трудностях мы смогли, прибыв в Сухуми. Я остался в ИЭПиТ исследовать привезенные из Сванетии образцы крови, а в горы для «забора» крови отправилась Наташа Фирсова.
Полностью обработать привезенные образцы крови мне удалось за 2 дня. Правда работать приходилось по 10-12 часов. Ведь мне нужно было определять в каждом образце крови более 20 аллоантигенов, относящихся к 9 генетическим системам групп крови, а также к двум «сывороточным» системам- Gm и InY
Даже вмешательство Ш.Д.Гогохия не сразу дало эффект, хотя он обязал руководителей местных органов здравоохранения обеспечить «явку» жителей горных селений Нижней Сванетии для обследования врачами и учеными Международной экспедиции. Я находился следующую неделю в Сухуми. Образцы крови из Сванетии мне доставляли в Институт. За первые 10 рабочих дней удалось исследовать всего около пятидесяти образцов крови. Этого было явно недостаточно. Поэтому мы договорились, что я снова выеду в Сванетию для проведения бесед с местным населением и медицинскими работниками.
Вместе с нами отправился в Сванетию и Министр здравоохранения. Прибыли мы в село, где базировалась наша экспедиция, часам к трем. Побеседовав с членами экспедиции, Шота Гогохия объявил, что он хочет проехать по ближайшим крупным горным селениям и лично переговорить с Председателями сельсоветов и обязать их обеспечить явку населения к врачам экспедиции. Он пригласил в эту поездку Генриха Анненкова и меня. Помимо нас в Верхний Сакен - самое высокогорное село Нижней Сванетии отправились Элла Горбунова - журналистка из «АПН» и одна сотрудница ИЭПиТ - абхазка, молодая симпатичная женщина.
Поднимались мы в горы на УАЗике. Как только машина наша покинула «школьный двор» и покатила по горной проселочной дороге, шедшей вдоль берега реки Кодори, мы заметили идущих нам навстречу участников экспедиции - сухумских врачей. Это были уже упоминавшиеся мной выше «игроки в нарды»: грек-хирург и армянин-фтизиатр. Шли они с реки и в руках одного из них трепетали пойманные ими небольшие форели. Несли они их на связке. Шота Гогохия подозвал «рыбаков» к машине и «конфисковал» улов, сказав, что нам он сегодня пригодится. Попрощавшись с врачами, мы продолжили свой путь.
Автомобиль наш поднимался все выше и выше в горы. День стоял солнечный, но в горах жары не чувствовалось, не то. что в Сухуми. Дышалось здесь легко. Наконец, часа через полтора мы въехали в Верхний Сакен. Название этого села мне было знакомо. Наверное, в начале 50-х по телевидению довелось мне смотреть фильм «Весна в Сакене». Фильм в общем-то примитивный. Снят он был на грузинской киностудии по одноименному роману «классика» Абхазской литературы Г.Гулия. В нем рассказывалось о любви молодой девушки-колхозницы из высокогорного села. Видимо я смотрел этот фильм не только по телевизору, так как запомнил красоту цветущих фруктовых садов в горных селениях Грузии. Естественно, в те годы я и предположить не мог, что через два десятилетия сам окажусь в этом горном селе, где развертывались события того фильма.
Итак, мы проезжаем по улицам Верхнего Сакена и поднимаемся к стоящему особняком большому каменному дому. Вероятно о визите Министра в селе не были предупреждены. Я сделал такое заключение на основании того. что нас никто не встречал. Шота сказал, что это дом фельдшера. Мы вошли во двор. Помимо большого каменного дома характерной для этих мест архитектуры, во дворе был еще один дом поменьше. Оба дома были двухэтажными. Большой был построен из светлого известняка, стоял он на сваях из камня, а по периметру второго этажа шла открытая широкая терраса, на которую вела каменная лестница с колоннами. Меньший дом, стоявший в правом далеком углу двора, также был двухэтажным. Правда, первый этаж его был каменным, а второй деревянным и не было у него террасы. Из этого домика навстречу «гостям» вышла пожилая женщина в темном платье, голова ее была повязана также темным платком. Как оказалось, это была жена фельдшера. Шота Гогохия поздоровался с ней и представил нас - ученых из Москвы, Тбилиси и Сухуми.
Женщина пригласила нас за стол, стоявший во дворе. Нам сразу же принесли сухофрукты и орехи. Мне запомнились жареные «орешки» абрикосов. Их, вероятно, жарят особым образом. Они оказались раскрытыми с одного конца и были посыпаны мелкой солью. Пока мы отдыхали, за фельдшером послали одну из молодых женщин, быть может, дочку или невестку хозяина.
Минут через сорок появился хозяин дома. Он приветствовал Министра и его «свиту». С Шотой они были, видимо, давно знакомы. Держался этот пожилой уже человек с достоинством и не заискивал перед Министром. Он извинился, что не «подготовился к приему высоких гостей» и просил нас немного подождать с обедом.
Работа во дворе сразу «закипела». Женщины ловили сидящих на деревьях кур, поймали и индейку, бегавшую по двору.
Мы отдыхали, дышали чистым горным воздухом. Чтобы «скрасить» наше ожидание обеда, принесли кувшин домашнего вина и чашечки домашнего черного кофе. Вскоре к нам присоединился хозяин - фельдшер села Верхний Сакен Первели.
Это единственный медработник на все село. Он потомственный фельдшер. Шота Гогохия обсудил с ним проблемы, возникшие у экспедиции, в первую очередь, проблему, связанную с организацией «доставки» жителей горных сел для обследования в место, где развернута работа врачей и ученых - школу одного из сел Нижней Сванетии. Фельдшер сказал нам, что жители Верхнего Сакена будут доставлены в «штаб» экспедиции. Это он берет на себя. А вот жителей сел других следует обязать явиться для обследования и сделать это нужно с помощью руководителей сельсоветов и председателей колхозов. Местному начальству следует направить телефонограммы из Минздрава республики и обязать их выделить транспорт: автобусы, грузовики для доставки жителей сел в школу для медицинского обследования. Мы рассказали фельдшеру о задачах экспедиции, о намеченных «масштабах» исследований. На этом «официальная» часть беседы завершилась. И нас пригласили осмотреть дом.
На каждом этаже большого дома было по две спальни и по «гостиной комнате». Мебель была деревянная, добротная, свидетельствующая о достатке в доме. Меня поразила в этом доме одна вещь - граммофон. Я впервые увидел настоящий граммофон именно здесь, в горном селе Сванетии. Граммофон был уникальный. Это был экземпляр, экспонировавшийся на 1-й Всемирной выставке в 1871 году в Париже. Он представлял собой ящик из красного дерева, размерами, наверное, 70х80 см, обшитый по краям бронзовыми ажурными пластинами. На верхней плоскости этого ящика находился диск для грампластинок, а над «ящиком» возвышалась огромная, похожая на большую воронку, медная или, быть может, латунная труба.
Граммофон этот, к сожалению, уже не работал. Во время землетрясения, лет за 5-7 до нашего визита, у него что-то «лопнуло», а отремонтировать этот уникальный аппарат в Верхнем Сакене не было возможности.
Прошло не меньше двух часов, как мы поднялись в это горное село. Уже вечерело. Мы все проголодались. Наконец «стол накрыт». Гостей приглашают к столу, стоящему на террасе второго этажа.
Стол покрыт белоснежной скатертью и уставлен блюдами «деревенской» кавказской кухни: жареные куры и индейка с янтарной «корочкой», много зелени (кинза, цицматы, тархун, сыр-сулугуни, хачапури с сыром «по-домашнему», свежеиспеченные, дышащие жаром, каждому по тарелке мамалыги, домашнее вино в глиняных кувшинах, водка и, конечно, коньяк .Застолье затянулось за полночь. На темном небе - яркие звезды, висящие как бы над головой, яркий серп нарождающегося месяца.
После обильного возлияния и обильной вкусной еды, нам была предложена и свежепожаренная, привезенная с собой конфискованная форель. Именно здесь, в Верхнем Сакене, я впервые отведал жаренной форели. Рыба оказалась очень вкусной. Нет. Я запамятовал, что уже однажды пробовал форель в 1962 году в ресторане в Эшерах. Но тогда, видимо, было выпито слишком много, и вкуса форели я не запомнил.
Завершили мы эту позднюю трапезу чаем со знаменитым, ароматным горным сванским медом.
Ночь мы провели в этом гостеприимном доме. Утром, позавтракав горячими слоеными хачапури, и выпив по чашечке ароматного кофе, мы вернулись в наш «экспедиционный лагерь».
Видимо, работа, проделанная Министром, дала результат. Теперь уже ежедневно мы принимали по 20-25 человек, а иногда и больше. Сбор «материала» пошел полным ходом. Я большую часть времени проводил в Сухуми, исследуя образцы привозимой из Сванетии крови, а в «перерывах» выполняя и свою исследовательскую работу на обезьянах. Свой рабочий день я строил таким образом, чтобы «выкроить» пару-тройку часов на «пляж». Погода стояла жаркая, температура воздуха в тени не спускалась в дневные часы ниже 28-30 градусов. Можете себе представить как было жарко и душно в городе «на солнце». Я каждое утро, часов в семь бежал на «дикий пляж», купался. Затем завтракал в каком-нибудь кафе или «столовой» на набережной и шел в Институт. С утра, до «подачи обезьян», исследовал образцы крови, присланные из Сванетии, затем, часов с 10-11 и до обеда, работал с «обезьяньим материалом».
Обедал в столовой Совмина, расположенной рядом с кинотеатром «Комсомолец» в переулке между улицами Ленина и Кирова. Столовая была маленькая, готовили в ней вкусно и стоили обеды недорого. И главное, столовая была «закрытая», и в ней «дикари» и туристы не обедали.
Пообедать же «в местах общественного питания» в то лето было весьма неудобно. В столовых и кафе, где я раньше обедал, стояли очереди, и чтобы пообедать приходилось выстаивать в очередях по 40-50 минут, а санитарное состояние их, как говориться, не лезло ни в какие ворота. Такого количества мух мне еще не приходилось здесь видеть. Никакие «липкие ленты», никакие другие средства борьбы с мухами эффекта не давали.
Скученность людей, нестерпимая жара, антисанитария - все это вообще отбивало аппетит. Поэтому, если не удавалось пообедать, я выпивал чашечку черного кофе и отправлялся на городской пляж. Там тоже было «столпотворение». Отдохнуть от страшной жары можно было лишь в море. Вода была, несмотря на жару, все еще прохладной - градусов 22-24. Я заплывал к «буйкам» и там нежился в относительно «свободной» чистой воде. Здесь не было такого количества купающихся, как вблизи берега. Наплававшись и позагорав, я отправлялся на катере в город. Если удавалось, съедал в «Наартах» хачапури по-аджарски или кебаб в кафе «Молочное» на улице Ленина и часам к семи возвращался в Институт. Вечером жара немного спадала и я приступал к исследованию доставленной из Сванетии очередной партии крови. Я любил работать в лаборатории по вечерам, когда большинство сотрудников уже уходили домой. Ни я им, ни они мне теперь уже не мешали. Заканчивал работу порой в 11-12 часов ночи. Но ведь и идти мне до «гостиницы» было не более 3-х минут.
ХОЛЕРА
И вот на фоне этого столпотворения в Сухуми началась паника.
В Средней Азии, в Каракалпакии, а затем и в Батуми были зарегистрированы случаи холеры. Болезнь эта начала быстро распространяться и вскоре приобрела характер эпидемии. Официальные органы здравоохранения СССР поначалу не сообщали ни в ВОЗ, ни «внутри» страны о начале эпидемии, но когда появились первые смертельные случаи и заболевшие наводнили больницы не только в Средней Азии, но и в курортных зонах юга России, Украины и Грузии молчать уже было нельзя. Нужно было принимать срочные меры. Были «закрыты» Батуми, Одесса, Ростов на Дону, оказавшиеся там отдыхающие срочно эвакуировались, а лица, бывшие в контакте с заболевшими, вынуждены были находиться на карантине. В Сухуми случаев заболевания холерой пока не было, но эпидемиологическая обстановка, как я уже говорил, была крайне опасной. К середине июля уже был идентифицирован возбудитель холеры- холерный вибрион типа «эль-тор». Заболевание в большинстве случаев протекало в относительно не очень тяжелой форме, но опасность распространения эпидемии и на Сухуми была высока.
В город была направлена группа специалистов из Минздрава СССР, которую возглавляла академик АМН, профессор Зинаида Виссарионовна Ермольева - «мать» советского пенициллина.
Когда была исследована санитарно-эпидемиологическая обстановка в Сухуми, члены Комиссии пришли в ужас: Coli- титр (титр кишечной палочки), как показатель «чистоты» воды, в Черном море, особенно вблизи «дикого пляжа» оказался практически таким же, что и в сточных водах канализации. Про мух и антисанитарное состояние «предприятий общественного питания я уже писал.
Сухумская городская канализация просто не справлялась с таким наплывом отдыхающих. Население города в разгар курортного сезона удваивалось, если не утраивалось.
Возникла угроза распространения среди населения не только холеры, но и других желудочно-кишечных заболеваний. Нужно было срочно принимать какие-либо меры, чтобы не допустить этого. Было принято постановление о закрытии городских пляжей и о срочной эвакуации отдыхающих «дикарей».
Проблема с транспортом в курортный сезон в Сухуми всегда была острой. Но в этот год обстановка в городе была просто ненормальной. Отдыхающие, чтобы вовремя уехать домой, вынуждены были уже с первых дней пребывания в Сухуми записываться в очереди в железнодорожной или в авиа-кассах и каждое утро и вечер отмечаться в этих очередях, чтобы иметь надежду приобрести желанные билеты.
Следует отдать должное МПС СССР. Срочно были выделены дополнительные поезда и «дикари» были эвакуированы из города в течение двух недель. Город буквально на глазах «опустел». Не было уже больше толп отдыхающих по вечерам на Набережной, опустел даже городской медицинский пляж, исчезли очереди в кафе и столовых. Обстановка в городе стала удивительно спокойной и приятной, хотя жара не спадала.
АСАНОВ
Алла Асанова с Олегом уехали в Крым. Я перебрался к Коле. Вечерами мы вместе возвращались с работы, ужинали где-нибудь в городе или готовили нехитрую еду дома.
В последние годы Коля Асанов был чем-то удручен. Точной причины такого его настроения я, конечно, не знал. Видимо, речь шла все-таки о каких-то неприятностях на работе. После «африканской экспедиции» 1966 года, в которой он тоже принимал участие, его восхождение по служебной лестнице шло довольно успешно. За пять лет он прошел путь от младшего научного сотрудника до руководителя зоотехническим отделом ИЭПиТ. Борис Аркадьевич Лапин - директор Института – к нему благоволил, и Коля вскоре стал, как говорится, его правой рукой и фактически руководителем питомника обезьян.
Ответственность за это большое хозяйство была, естественно, велика. Вопросы содержания обезьян, их кормления, использования в экспериментах- все это Б.А.Лапин «взвалил» на Асанова. А если учесть, что Б.А.Лапин порой был склонен к разным авантюрным решениям в вопросах приобретения и «распределения» обезьян, то можно понять Колю Асанова, на которого могла пасть ответственность за такие действия (и их последствия) директора Института. Он переживал, нервничал. Это не могло не сказаться на его здоровье. С начала июля Колька почти ежедневно жаловался на боли в области сердца.
Мы же, его ближайшее окружение - Лёва Бушин, Юлик Бидерман да и я, склонны были относить это за счет переутомления и жары. Чтобы снять «напряжение» в таких компаниях практикуется «расслабление» в виде хорошей выпивки по вечерам после работы.
Такое «расслабление» оказывало, как правило, лишь временный эффект.
К врачу Коля обращаться не хотел. «Все и так пройдет» - говорил он. Однако чувство тяжести в груди не проходило и даже стало нарастать. Сердечные капли (корвалол, валокордин) уже не помогали. А в конце июля он и вовсе не смог уже идти на работу и остался дома. Позвонил Борис Аркадьевич и поинтересовался, что с Колей.
Я рассказал о состоянии больного. Он попросил меня дождаться его приезда. Вскоре в квартиру Асановых поднялись Борис Аркадьевич, Лилита Андреевна и Магакян - главный врач клиники обезьян ИЭПиТ. Магакян осмотрел Колю и сказал, что необходима консультация кардиолога. В те годы лучшим кардиологом в Сухуми считался М.Кация.
Борис Аркадьевич позвонил ему и попросил проконсультировать сотрудника своего Института. М.Кация жил в особняке недалеко от рынка. Не помню уже почему, но мне пришлось в этот ли день или в какой-то другой побывать у него дома.
М.Кация приехал к Асанову, осмотрел больного, послушал его и рекомендовал Борису Аркадьевичу срочно госпитализировать Колю. У него возникло подозрение на инфаркт миокарда. Укладывать с таким диагнозом Колю в городскую больницу было рискованно. И М.Кация и сам Борис Аркадьевич знали состояние «здравоохранения» Абхазии и, конечно же, Сухумских больниц и их возможности.
Поэтому Б.А.Лапин, как член бюро обкома КПСС Абхазии, связался с лечкомиссией (маленький, местного масштаба, аналог «кремлёвки» в Абхазии) и Минздравом Абхазии. Министр здравоохранения Абхазской АССР Ш.Д.Гогохия распорядился, чтобы Н.С.Асанова госпитализировали в кардиологическое отделение больницы «лечкомиссии». В тот же день Колю положили в больницу.
Диагноз инфаркта подтвердился.
Я остался один в квартире Асановых. Теперь следовало сообщить об этом Алле. Я навещал Колю в больнице. Болевой синдром удалось снять и чувствовал он себя получше. Я дал в Ялту телеграмму, в которой сообщил в относительно мягкой форме о болезни Коли. Вскоре Алла с Олегом вернулись в Сухуми. Мы вместе навестили выздоравливающего в больнице.
Он лежал на спине: переворачиваться ему еще не разрешали. В те годы больным с таким диагнозом не разрешалось двигаться. Вся терапия состояла в приеме «сердечных» препаратов. Уход и питание в больнице «лечкомиссии» были хорошими.
Алла в больнице держала себя «молодцом», а вот дома дала волю своим чувствам. Я, конечно, пытался ее утешить, «объясняя», что у Коли лишь прединфарктное состояние и что вскоре его выпишут домой. На самом же деле Коле пришлось пролежать в больнице почти два месяца, а после этого он проходил еще реабилитацию в санатории. Когда я покидал Сухуми во второй половине августа, он еще находился в больнице, и вставать ему не разрешали.
КРОВЬ ЛЮДСКАЯ...
Я продолжал исследовать кровь жителей Нижней Сванетии. За почти двухмесячный период работы экспедиции мне удалось определить группы крови системы АВ0 и аллоантигены системы резус у почти полутора тысяч жителей Сванетии.
Аллоантигены других генетических систем групп крови человека были определены у меньшего числа сванов, так как я был ограничен количеством имевшихся в моем распоряжении типпирующих сывороток. Но все же аллоантигены систем Келл-Челлано, Даффи, MNSs, Р, Льюис и др. были выявлены в крови более чем 500 человек. Мне еще предстоит в Москве провести генетический анализ полученных данных, «высчитать» частоты генов, контролирующих аллоантигены разных генетических систем групп крови у жителей Нижней Сванетии, определить частоты хромосом системы резус и др.
Но уже сейчас я мог с уверенностью сказать, что обнаружены особенности распределения групп крови системы АВ0 у жителей Сванетии и резко отличающиеся от жителей Москвы, частоты антигенов системы резус.
Так, если у москвичей распределение групп крови системы АВ0 выглядело так: 0(1) группа крови - 40 %, А(2) - 30-35 %, В(3) - 20 % и АВ(4) – 5-8 %, то у сванов первая группа крови встречалась больше чем у 50 % жителей, вторая - почти у 40 % жителей, третья - лишь у 8 %, а четвертая - у 2 %. Значительно выше был среди них и процент резус-отрицательных лиц (более 25%), чем у москвичей (около 15%). Эти данные свидетельствовали, что сваны относятся к относительно чистой кавказской расе и антиген «В» встречается у них значительно реже, чем у «азиатов» и у смешанных популяций, к которым относятся и жители Москвы.
Полностью обработанные данные будут нами опубликованы в журналах «Вопросы антропологии», а в последствии найдут место в «классических» монографиях („Blood Groups of Man”, “Blood Groups and Transplantation”), опубликованных за рубежом всемирно известными специалистами в области изучения групп крови человека, такими как Mouraut, Race, Sanger и др.
ЛЕТНИЕ ОТСТАВКИ
В начале третьей декады августа я вернулся в Москву. Лидочка с детьми была в «Лесных далях». Ей на помощь туда приехали мои родители, так как Варвара Сергеевна и Борис Сергеевич уехали отдыхать в Кисловодск.
Борис Сергеевич был уже освобожден от должности Председателя Правления «АПН». Но будучи заместителем Председателя Союза журналистов СССР должен был возглавить работу Союза как «освобожденный» Секретарь Союза журналистов. Все ждали его возвращения из санатория. Как рассказывали Марк Ганкин и его супруга Рая, в Союзе журналистов готовились к встрече с новым «функционером»: «кофе с Буром». Однако, в ЦК КПСС было принято другое решение. На это место был назначен Ерофеев, а Борис Сергеевич участвовал в руководстве Союза на «общественных началах».
Эта работа продолжалась на протяжении последующих одного-полутора лет, пока не собрался очередной съезд Союза журналистов. Борис Сергеевич принимал участие в его работе, но в руководящие органы Союза его уже больше не избирали.
Вернулись Борис Сергеевич и Варвара Сергеевна из Кисловодска в конце первой декады сентября. Примерно в эти же дни Юля с Робиком и Оксаной, отдыхавшие у родителей Робика в Лесилидзе, прибыли в Москву. Робик готовился к началу учебы в академии при МИД СССР. Учеба должна была начаться с 1-го октября. Казалось вопрос был решен положительно. Но после «ухода» Бориса Сергеевича на заслуженный отдых, Робику было под каким-то предлогом в приеме в это «заведение» отказано. Так он получил еще одну «пощечину» (первая- это отстранение от поездки на работу в Австрию).
Во всех своих неудачах он обвинял Бориса Сергеевича и Варвару Сергеевну. На протяжении почти четверти века он неоднократно «тормошил» эти «события давно минувших дней», портя настроение и себе, и Юлиным родителям, не пожелавших помочь ему в продвижении по службе и тем самым создавших ему и его семье тяжелое «материальное положение».
А тем временем Юля, несмотря на то, что семейные отношения у них с Робиком складывались не лучшим образом, приехала из Лесилидзе беременной. Она не сразу сообщила об этом Варваре Сергеевне. Когда же Варенька узнала об этом, то ужасно расстроилась и уговаривала Юлю прервать беременность. Но Юля думала, что с рождением совместного ребенка Робик «остепениться» и жизнь у них наладится. К сожалению, мечта ее не осуществилась. Когда на свет появится Борька, они вообще будет какое-то время жить раздельно.
ЗДРАВСТВУЙ, СТАСИК!
В эти же осенние месяцы 1970 года Рая продолжала самоотверженно сохранять долгожданную беременность. Наконец, остались последние недели беременности. Чтобы избежать каких-либо неожиданностей, было решено положить ее в отделение патологии беременности заранее.
В те годы у меня были обширные связи родовспомогательной службы Москвы. Одним из лучших роддомов считался тогда 26-й роддом, главным врачом которого был очень симпатичный человек Георгий Георгиевич Церцвадзе. Мы уже на протяжении трех лет активно сотрудничали с ним в плане осуществления широких клинических испытаний нашего препарата - «Антирезусного иммуноглобулина» для профилактики резус-гемолитической болезни новорожденных. Я обратился к Георгию Георгиевичу с просьбой положить к нему в роддом Раю. Он ответил, что готов оказать роженице всю необходимую помощь и с удовольствием выполнит мою просьбу. Более того, с присущей грузинам доброжелательностью он сказал, что почтет для себя за честь оказать мне такую услугу. Раю положили недели за две до ожидаемого срока родов в отделение патологии беременности 26-го роддома на Пехотной улице.
Руководила отделением «правая рука» Георгия Георгиевича, зам главврача роддома, тоже очень симпатичная молодая еще женщина.
Когда настал срок родов Рае сняли шов с шейки матки и она благополучно родила 9 декабря 1970 года сына. Но уже на второй день у мальчика (Стасика) развилась желтуха. Это был один из симптомов, как оказалось, гемолитической болезни новорожденных на почве АВ0- несовместимости матери и плода. К счастью, заболевание протекало в легкой форме, но все же Рае пришлось вместе со Стасиком несколько задержаться в роддоме, пока не нормализовались гематологические и биохимические показатели у Стасика. Диагноз заболевания был поставлен с помощью серологических исследований, проведенных мной в лаборатории Аиды Гавриловны Башлай на станции переливания крови.
Мы обнаружили в крови и молозиве Раи и в крови Стасика иммунные антитела системы АВ0 в довольно высоком титре. У Стасика была положительная прямая проба Кумбса. В крови был повышен уровень непрямого билирубина и отмечалась средней тяжести анемия. Было решено не кормить Стасика молоком матери на протяжении первых 2-3-х недель. Желтуха вскоре исчезла, а к 10-му дню все показатели пришли к норме.
Я был первым из нашей семьи, кто увидел Стасика (уже на 2-й день после рождения). В течение недель, пока Рая находилась в роддоме, я неоднократно посещал ее и с разрешения руководства роддома заглядывал и в отделение новорожденных, а затем рассказывал ей и Толе об их «первенце».
Когда выяснилось, что беспокоиться о здоровье матери и ребенка нет оснований, был устроен «прием» на Шарикоподшипниковской улице у моих родителей. В маленькой комнате собрались мои и Толины родители, родители Раи, мы с Лидой и Толин директор Спиридон Яковлевич с супругой. Все радовались, что наконец-то Толя стал отцом, а Рая, естественно, матерью.
Пили за здоровье молодых родителей, получивших хоть и позднего, но такого желанного ребенка. Пили, естественно, и за здоровье Стасика, и за здоровье бабушек и дедушек. Это был, конечно, предварительный семейный «пир».
Настоящее же торжество еще впереди. Оно состоится уже в 1971 году. На квартире новой полноценной уже семьи в новом доме на Кленовом бульваре в Коломенском.
Так заканчивался богатый на события последний год шестого десятилетия 20-го века. Начинались 70-е годы.
РЕАЛИИ СОВЕТСКОГО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ
Февраль 1971 года был необычайно теплым. Легкие морозы сменились продолжительными оттепелями. Одна из них и сыграла «злую шутку» с бабой Маней.
Вот уже, наверное, 5 лет с сентября по май мама (баба Маня) почти ежедневно приезжала к нам на Беговую, чтобы встретить сначала Андрюшеньку, а с 1968 года и Галочку из школы. Она кормила их обедом, приготовленным Лидочкой (или мной) накануне. Отводила (провожала) Галочку на гимнастику, а порой и привозила ее домой после спортивных занятий.
Лишь летом получала она «отпуск».
Так вот, в один из дней конца февраля мама выехала из дома (жили они тогда на Шарикоподшипниковской улице дом 7 кв. 20) утром. На трамвае добралась до метро «Пролетарская», чтобы направиться к нам на Беговую.
В то утро подморозило, и вчерашние лужи превратились в гладкий лед. Никто не потрудился посыпать опасную для пешеходов ледяную поверхность песком. И вот мама поскользнулась и упала прямо перед входом в метро. Подняться самостоятельно она не смогла (ударилась правым боком и головой). Была вызвана «Скорая помощь» и ее отвезли в травматологическое отделение горбольницы на шоссе Энтузиастов.
Проводив ребят в школу, я отправился на работу. Лидочка, естественно, тоже ушла на работу. А в середине дня мне сообщили из больницы о несчастном случае с моей мамой.
Упала она утром, часов в 9-10, а сообщение я получил лишь часа в два дня. Пока ее обследовали в приемном отделении больницы никто, естественно, ничего мне не сообщал. Когда же ей наложили гипс на правы тазобедренный сустав и «подняли» в отделение, она попросила лечащего врача позвонить мне на работу. Мама сказала ему, что я - ее сын - тоже врач. Коллега оказался человеком обязательным и позвонил мне по телефону, номер которого мама, слава Богу, помнила. Я предупредил руководство лаборатории и помчался сначала домой, покормил ребят и, взяв такси, поехал в больницу.
В те дни в больницах Москвы был карантин по гриппу, и посетителям вход в отделения был запрещен. Я пошел к главврачу, рассказал ему о случившемся и попросил в порядке исключения разрешить навестить маму. Как врач я такую возможность получил. Более того, главврач сам связался с заведующим травматологическим отделением, расспросил о состоянии мамы и предупредил его о моем посещении. Он сказал мне, что ничего страшного не произошло. У мамы ушиб и гематома правого тазобедренного сустава, но «кости целы» и сотрясения мозга не было. Я поблагодарил его и побежал наверх в отделение, располагавшееся на 3-ем этаже.
Когда я вошел в палату, мама лежала на спине. Правая нога ее от середины живота до середины бедра была загипсована. Она спросила меня, что с ней. Я, как мог, успокоил ее, рассказав свой разговор с главврачем. Слава Богу, сказал я, что у нее нет перелома и не было сотрясения мозга. Но все же ей придется пару дней побыть в больнице. «А как же папа?», - был ее естественный вопрос. Я пообещал ей сейчас же поехать к папе, успокоить его.
Ну, а далее мне пришлось «столкнуться» с «суровой» реальностью положения, в котором находились больницы Москвы в начале 70-х годов. Когда маме принесли обед, то супа ей не налил, так как у нее не было тарелки и столовой ложки. Компот налили в пол-литровую банку, так как у больной не было чашки. А откуда у пациента, поступившего «по скорой помощи», могут быть с собой все необходимые столовые принадлежности?
Но это все же не такая и беда. Ведь гипс маме наложили и все-таки спросили о «лекарственной непереносимости», правда, уже после того, как принесли назначенный врачом анальгин. Мама сказала медсестре, что у нее на анальгин аллергия. Та доложила об этом врачу. Данные эти были занесены в историю болезни, и ей сделали инъекцию промедола.
В палате было чисто, все кровати застелены сероватым, застиранным, но «по больничному» чистым бельем. К сожалению, с годами ситуация в больницах и клиниках менялась постоянно в худшую сторону, достигнув «апогея» в 90-е годы.. Ведь тогда пациенты должны были приносить с собой в больницы не только посуду, но и постельное белье, и перевязочный материал, и необходимые лекарства. Мама же попросила меня принести ей лишь чашку, ложку и вату. Я обещал ей утром все принести.
Гипсовая повязка сильно давила ей, особенно в ягодичной области и в задней части бедра. За ночь боль стала нестерпимой и она попыталась разодрать нижний край гипсовой повязки. А заснув под этот край вату, принесенную мной утром, она смогла все-таки хоть пару дней эти неприятные ощущения перетерпеть.
Я приезжал к ней ежедневно. Больше никого к ней не пропускали, и все же положенный срок пребывания в отделении она не смогла вытерпеть. Ее выписали из больницы под данную мной «подписку» о том, что она будет проходить дальнейшее лечение в домашних условиях под наблюдением врача участковой поликлиники.
«Поймав» такси, я перевез маму домой. Гипсовую повязку ей сняли, но рекомендовали «покой» правого тазобедренного сустава. Дома дела быстро пошли «на поправку». Правда, с этого момента мама к нам уже больше «на работу» по уходу за внуками не приезжала. Нужно было приспосабливаться к создавшейся ситуации.
13-Й ЮБИЛЕЙ И ВЕНГЕРСКИЙ ВОЯЖ
Свой 13-й юбилей мы отмечали на сей раз в «укороченной» компании.
Мама еще не выходила из дома, а Толя с Раей были «заняты» Стасиком. Поэтому мы решили разбить наш праздник на два «приема». Один по традиции отмечали у себя на Беговой. Были лишь Варвара Сергеевна с Борисом Сергеевичем да Юля с Оксаной (с Робиком у них, несмотря на то, что Юля была «на сносях», как раз наблюдался «глубокий кризис» в отношениях, и Робик жил отдельно на ул. Правда, а Юля с Оксаной - на Беговой).
Скромно отметив эту «роковую» для многих супружеских пар дату (13 лет супружеской жизни), мы на следующий день «переместились» на Шарикоподшипниковскую улицу и продолжили «торжества» теперь уже в «кругу» Вербицких. К моим родителям приехали и Толя с Раей (дежурить на Кленовом бульваре со Стасиком пришлось Раиным родителям). Так празднование 13-й Годовщины нашей свадьбы растянулось в тот год на два дня.
На школьные каникулы (последние 10 дней марта) я оформил двухнедельный отпуск. Нужно было побыть дома с детьми. Лидочка готовилась к научной командировке в Будапешт (Венгрия). Она лишь недавно перешла из лаборатории цитоархитектоники, где занимала должность младшего научного сотрудника, в лабораторию электронной микроскопии (зав. Н.Н.Боголепов) на должность старшего научного сотрудника.
Вопрос о ее переходе решался в АМН СССР. Вице-президент АМН СССР, академик АМН, профессор В.В.Кованов выделил ставку ст.н.сотр. в эту лабораторию Института мозга специально «под Лиду». В Институте мозга в это время произошла смена руководства. Вместо многолетнего директора Института (с момента основания Института) академика АМН СССР С.А.Саркисова, члена Президиума АМН СССР, отправленного на пенсию, директором Института был назначен профессор Смирнов Георгий Донатович. С «легкой руки» Лидочки зам. директора Института мозга вскоре был назначен заведующий лаборатории электронной микроскопии, куда она перешла, - Н.Н.Боголепов. Именно у Лиды Владимир Васильевич Кованов спрашивал о возможных кандидатах на эту должность, и она назвала Колю Боголепова (тогда мы все «тусовались» в одной компании и были, как говорили, «на ты и за ручку»).
Георгий Донатович Смирнов по своей прежней работе в Институте Высшей нервной деятельности (ВНД) АН СССР имел тесные научные контакты с Академией наук Венгрии, которую возглавлял всемирно известный ученый академик Сентаготаи. Кстати, через Г.Д.Смирнова в те же годы сотрудничал с Сентаготаи и Борис Егоров - наш первый врач-космонавт. Как-то Г.Д.Смирнов в начале 1971 года вызвал к себе в кабинет Лиду и предложил ей оформляться в научную командировку в Венгрию. Лидочка попыталась по простоте душевной поначалу отказаться, но директор был неумолим. Пришлось набираться «храбрости» и отправляться на три месяца в совершенно незнакомую «далекую» Венгрию, в незнакомый научный коллектив, и при этом «бросить на произвол судьбы» свою семью.
В те годы многие пожелали бы быть на ее месте. Ведь командировка сулила не только приобретение новых научных связей, но и знакомств с новой страной, а к тому же и кое-какие материальные блага. Я как мог старался убедить Лидочку в необходимости и целесообразности ее поездки в Венгрию и уверял ее, что с ребятами я справлюсь самостоятельно.
Вот и настал день расставания. Уезжала Лидочка в Будапешт с Киевского вокзала. Провожали ее Галочка, Андрюшенька, Варвара Сергеевна, Борис Сергеевич и я. Мы усадили Лиду в вагон, выпили с Борисом Сергеевичем по рюмочке коньяка за счастливую дорогу и удачную командировку.
Поезд медленно отошел, а мы все еще бежали с ребятами по перрону и махали Лидочке руками. Было немного тревожно. Ведь впервые Лида уезжала от нас надолго. Как сложатся у нее взаимоотношения в новом научном коллективе, как устроится она в чужой стране в бытовом отношении, где будет жить, как организует свой досуг. Ничего этого мы, естественно, не знали. Оставалось надеяться, что все будет хорошо. Теперь будем ждать от нее известий. Мы вернулись домой, и за домашними делами тревоги как-то улеглись. Два дня пролетели быстро, и вот уже первый звонок из Будапешта.
Лидочка сообщила, что устроилась она на квартире у пожилой интеллигентной женщины Шари Надь. У нее отдельная комната с ванной и туалетом. Помимо хозяйки и Лидочки в квартире, тоже в отдельной комнате, живет еще и домработница Нуши (имя ее я, правда, узнаю уже позже, когда приеду в Будапешт). К работе Лида пока еще не приступила. В ближайшие дни у нее должна состояться встреча с профессором Сентаготаи. Я информировал Лиду о рождении Бореньки. Лидочка просила передать поздравления Юле и Вареньке с Боренькой. Звонить она часто не сможет, так как телефонные переговоры в Венгрии стоят дорого, а денег она еще не получила.
Мы договорились, что я буду звонить ей из Москвы, благо теперь я знаю номер ее телефона (она сообщила мне его только что). Ребят дома не было. Андрюшенька пошел к Вареньке, а Галочка - на гимнастику. Я приготовил ужин и поехал за Галочкой во Дворец спорта «Крылья Советов» на Ленинградском проспекте, недалеко от улицы Правды.
Я приходил во Дворец спорта обычно за полчаса- час до окончания тренировки. Если дверь спортзала, где занималась группа художественной гимнастики, была открыта, то наблюдал за тренировкой, а если нет - шел в большой зал, где занимались боксеры, борцы и «спортивные гимнасты» .После окончания тренировки Галочка переодевалась и выходила вместе с другими девочками в вестибюль.
Я забрал у нее спортивную сумку, и мы отправлялись домой. По дороге забрали Андрейку и пошли к себе домой ужинать. Я рассказал ребятам, что звонила Лидочка и передавала всем большой привет. Мы договорились, что на Галочкин день рождения позвоним в Будапешт, и они смогут поговорить с мамой.
Юля рожала в родильном отделении 1-й городской клиники. Туда ее устроил Борис Сергеевич через своего знакомого Черняева, курировавшего в ЦК КПСС вопросы здравоохранения и. в частности, работу 4-го Управления МЗ СССР («Кремлевки»). Роды прошли нормально и вскоре ее и Борьку, так она назвала новорожденного в честь Бориса Сергеевича, должны выписать домой. Родила Юля 17 апреля. В те годы выписывали из роддома на 8-9-й день, у ребенка отпадала пуповина. Та что Галочкин день рождения отмечали без них.
24 апреля мы позвонили в Будапешт и все смогли поговорить с Лидочкой. Она поздравила Галочку с 10-летием и пожелала ей здоровья и успехов в учебе и спорте. Мне же она сказала, что понемногу привыкает к новой для нее обстановке. Город ей очень понравился, и она хочет. Чтобы я обязательно приехал в Будапешт. Я, конечно, обещал ей к концу ее командировки прибыть в Венгрию, но как это осуществить, я еще не знал. Мы поговорили с Борисом Сергеевичем, и он обещал узнать, можно ли мне помочь в этом. Он сказал, что поговорит в Союзе Журналистов СССР и в «Доме журналистов» с людьми, занимающимися вопросами турпоездок за границу. Мне оставалось лишь ждать и надеяться, так как в те годы сам я этот вопрос решить не мог.
Майские праздники мы отмечали сначала у Вареньки с Боренькой на Беговой. К ним в гости пришла чета Никитиных - Иван Леонтьевич и Вера Ильинична, а также Юля с Оксаной и Борькой и мы - Галочка, Андрюша и я. После обеда я взял ребят и пошел с ними прогуляться по праздничной Москве. Мы прошли по нарядно украшенному Ленинградскому проспекту до Белорусского вокзала. Погода стояла прохладная, было пасмурно. Поэтому мы в «центр» уже не пошли, а вернулись домой.
Второго мая мы съездили к моим родителям на Шарикоподшипниковскую улицу. На сей раз мы были единственными гостями. Толя с Раей собирались приехать к ним со Стасиком 5 мая на день рождения мамы и папы.
После праздников нам позвонили со студии им. Горького и сообщили, что Галочка утверждена на роль в кинофильме с условным названием «Ноль без палочки», съемки которого начнутся в июне.
С этим фильмом у нас возникнут проблемы. В июне я должен буду поехать в Сухуми, где предстоит провести очередную серию экспериментов по антенатальному лечению гемолитической болезни новорожденных на обезьянах. Галочка будет в это время жить в Загорянке на даче у моих родителей. Варенька с Борисом Сергеевичем и Андрюшенькой собираются в июне в Ленинград. Вопрос с дачей у Бориса Сергеевича пока не решен. Ему обещают выделить дачу в Подмосковье.
Май прошел относительно спокойно. Ребята вполне справлялись с самостоятельной жизнью. Я утром провожал их в школу и оставлял на плите в двух комплектах обед. Каждый из них, придя из школы, разогревал свою порцию, обедал и занимался своими делами. На работе я старался не задерживаться, и часам к пяти уже был дома.
ПО «ЗАВЕТАМ ИЛЬИЧА»
В начале июня Борису Сергеевичу была выделена дача от «Мосдачтреста» в Заветах Ильича. Это дачный поселок по Ярославской железной дороге. Находится он на Загорском (Сергиев Пасад) направлении. Это следующая остановка после Пушкино. До этого года в этом направлении дальше Мамонтовской («Мамонтовка») мне бывать не приходилось.
Мы поехали с Борисом Сергеевичем смотреть дачу. Доехав на электричке до «Заветов Ильича», прошли по Почтовой улице - центральной улице этого дачного поселка - примерно с километр, и оказались перед конторой «Мосдачтреста». Здесь нас принял начальник «конторы» и провел нас к даче. Располагалась она в очень хорошем месте, метрах в двухстах от здания конторы. Перед территорией дачи была большая поляна, усаженная фруктовыми деревьями, в левой части которой находилось футбольное поле. Участок дачи и забор, не говоря о самом строении, были запущенными. Видимо, пару лет в этом доме никто не жил. Начальник конторы сообщил, что к концу июня дом будет отремонтирован, и будет пристроена терраса.
Дом представлял собой сруб на кирпичном фундаменте. Второй этаж его не был достроен, хотя лестница туда все же вела. Внизу было четыре небольшие комнатки и кухня с печкой и газовой плитой. Если дом этот подремонтируют, то он будет вполне пригоден для летнего отдыха. Территория дачи, хотя и запущенная, была хороша для отдыха. Во дворе было много деревьев. Особенно хороши были березки и рябины. Росли вишневые деревья, малина., было место и для небольшого огорода. Во дворе находились небольшой сарай и туалет - «типа сортир».
Место, где располагалась дача, было тихим. До речки Серебрянки можно было пройти по зеленой Вишневой улочке. Река небольшая, но берега ее очень живописные. В общем-то мне это дачное место понравилось, и я постарался успокоить Бориса Сергеевича, который от состояния дачи пришел в уныние.
«Если будут выполнены намеченные «работы», - говорил я, - «то она будет вполне пригодна для летнего отдыха и размещения всей семьи». А в первое время жить здесь будут лишь они с Варварой Сергеевной и Андрюшенькой, да Юля с Оксаной и Борей. Еще раз поговорив с начальником конторы «Мосдачтреста» и получив от него заверения, что к двадцатым числам июня дача будет готова, он успокоился, и мы вернулись в Москву.
В первой декаде июня я отправился в очередной раз в Сухуми для продолжения исследований на обезьянах, а Борис Сергеевич, Варвара Сергеевна и Андрюшенька должны будут поехать в Ленинград. Боренька и Варенька хотели показать Андрюше «Северную столицу». Для Андрюшеньки это было первое знакомство с Ленинградом (Санкт-Петербургом). Он еще ни один раз побывает в этом чудесном городе и насладится его неповторимой красотой, прямыми проспектами, просторными площадями, великолепными памятниками, незабываемыми архитектурными ансамблями как самого «Питера», так и его «спутников»: Петергофа, Павловска, «Царского села». Они побывают в Эрмитаже, в «Русском музее», в Исаакиевском соборе и Александро-Невской лавре, в Петропавловской крепости и на «Авроре».
Вот для Вареньки и Бореньки этот визит окажется прощанием с Ленинградом. Естественно, тогда они не могли этого знать, как и не могли предположить, что в 90-е годы 20 столетия Ленинград вновь обретет свое первоначальное имя- Санкт-Петербург.
Перед отъездом в Сухуми я отправил Галочку на дачу в Загорянку. В тот год и Наточка привезла на пару недель к моим родителям свою дочку Таню. Так что и Галочке и маме с папой было «весело» с двумя внучками. Галочка привезет с дачи свои первые анекдоты, которые ей рассказывала Таня. Она была на три года старше Гали. Один из анекдотов я помню по сей день.
«Из города к бабушке привезли на лето внучку (или внука), у которой были глисты и она плохо ела. Бабушка сказала, что знает средство от глистов и не нужно никаких лекарств. «А как же ты выгонишь глистов», - поинтересовалась внучка. «Ты должна каждое утро выпивать по чашечке кофе с булочкой», - ответила бабушка. Прошло три дня. На четвертый день бабушка дала внучке только чашечку кофе. Вот тут то и вылез глист и сказал: «Бабушка, а булочку!».
Я пробыл в Сухуми недели три. План исследований на обезьянах был полностью выполнен. Я много купался в Черном море и загорел как «негр». В конце июня я вернулся в Москву. Возвратились из Ленинграда и наши «туристы».
Пришла пора переезда на дачу в «Заветы Ильича».
Борису Сергеевичу дали в Союзе Журналистов (или в «Домжуре») небольшой автобус. Мы погрузили в него вещи, необходимые для использования во время дачного сезона: Борькину коляску, ванночку, кроватку, постельные принадлежности, посуду кухонную и столовую. Сели и сами. И вот, спустя почти двадцать лет, мы вновь переезжаем на дачу, как во времена дачных сезонов в Загорянке, когда мне приходилось участвовать в подобных мероприятиях.
Дорога заняла у нас чуть больше часа. Доехали без происшествий. Выгрузили вещи. Промыли и проветрили комнаты и террасу. Вскипятили на газовой плите чайник и сели на дворе за садовым столиком перекусить. Погода стояла отличная. Было очень тепло, но в тени деревьев не жарко. Воздух свежий и нет тополиного пуха, как в Москве. Все довольны. Начинается первый дачный сезон в «Заветах Ильича». Тогда мы, конечно, и думать не могли, что этот подмосковный дачный поселок привяжет нас к себе на долгие десятилетия.
Я помог Борису Сергеевичу перенести привезенные вещи и расставить мебель в комнатах. Ночевать я не остался, так как должен был еще съездить в Загорянку, чтобы проведать Галочку и своих родителей.
ЛЕКТОР ПО РАСПРОСТРАНЕНИЮ
Июль месяц 1971 года запомнился мне несколькими моментами, одни из которых врод бы никакого влияния на мою (и нашу) жизнь не оказали, а вот в памяти моей ярко сохранились, другие стали этапом в нашей тогдашней жизни, определив ниши желания на целое десятилетие (я имею в виду поездку в Венгрию - страну, ставшую нашей любимой туристической целью) и. наконец, наш переход (перевод нашей лаборатории) в НИИ морфологии человека, ставшей действительно важным этапом в моей жизни, определившим мои дальнейшие научные пути и повлиявшим на существование нашей семьи в течение более четверти века.
Итак, в июле 1971 года, незадолго до моей первой поездки в Венгрию, я - тогда еще мнс (младший научный сотрудник) НИИ медицинской генетики АМН СССР - принимал участие в выступлении молодых ученых перед молодежью Москвы по проблемам ставшей тогда модной науки - медицинской генетики. Выступление это было организовано Московской городской организацией общества «Знание» и бюро этой же организации Фрунзенского района, где размещался тогда наш Институт (на Балтийской улице, 8).
В те годы общество «Знание», членами которого полагалось состоять всем научным сотрудникам, особенно с ученой степенью, активно участвовало в пропаганде политических и научных знаний среди населения СССР. Один из лекторов такого общества изображен в фильме «Карнавальная ночь». Роль лектора в этом фильме блестяще, на мой взгляд, сыграл один из популярнейших комиков советского кино Сергей Филипов. Помните, как он говорил: «Я же лектор! Я лектор из Общества по распространению!»
Выступать с лекциями на политические темы мне, слава Богу!, не пришлось, а вот лекции на темы, близкие моим научным интересам, я читал в медицинских учреждениях: роддомах, 1-ом МОЛМИ (перед студентами-«кружковцами» кафедры биологии) или в МГУ на Биофаке и биолого-почвенном факультете МГУ на Ленинских горах).
Студентам и врачам я рассказывал об актуальных проблемах иммунологии репродукции, иммунологии эмбриогенеза, иммунологических проблемах трансплантации органов и тканей, о современных методах лечения и профилактики гемолитической болезни новорожденных. За такую мою «активность» я был введен в состав Бюро общества «Знание» Фрунзенского района. А когда во вновь созданный НИИ медгенетики пришел в качестве начальника отдела кадров (1-го отдела) бывший полковник Советской Армии и «активист» общества «Знание», то «пропаганда» политических и научных знаний силами молодых сотрудников этого НИИ заметно оживилась.
Именно он и протолкнул в городской организации общества «Знание» идею о выступлении молодых ученых-генетиков перед молодежью Москвы. Нужно было популяризировать науку, которая почти четверть века была в СССР под запретом и лишь во второй половине 60-х годов 20-го века получила вновь «права гражданства». За эти годы генетика (и, в частности, медицинская генетика) добилась за рубежом такого прогресса и ушла в такой отрыв, которого не удалось (и уже, наверное, никогда не удастся) до сих пор ликвидировать советским и теперь уже российским ученым. Недавно расшифрован генетический код человека, достигнуты успехи в разработке новых методов диагностики и лечения наследственных болезней, разработаны методы предимплантационной диагностики наследственных болезней у человека. Но ни в одном из этих открытий и достижений мировой науки практически нет вклада советских ученых.
Так вот, в июле 1971 года наше выступление перед молодежью Москвы должно было состояться в «Зеленом театре» Центрального парка культуры и отдыха им. М.Горького (ЦПКиО). Поскольку председатель институтской организации общества «Знание» к проблемам медицинской генетики имел лишь косвенное отношение (он занимался «кадрами»), то возглавить эту группу «лекторов» было поручено мне.
Нам выделили от городского общества «Знание» автобус, и вся лекторская группа часам к трем была доставлена ко входу ЦПКиО. Погода стояла отличная. И мы с удовольствием прошлись от входа по тенистым аллеям парка в ту его дальнюю часть, где находился «Зеленый театр». Когда-то в юности мне доводилось бывать в «Зеленом театре» на проходивших здесь летом эстрадных концертах, а уже в студенческие годы мы как-то смотрели в здесь французские кинофильмы во время одной из недель французского кино в Москве. Это довольно большая аудитория под открытым небом. «Зал» театра рассчитан, наверное, на 800-1000 мест. Перед такой большой аудиторией ни мне, ни другим «лекторам» нашей группы выступать не приходилось.
К четырем часам, когда должна была начаться наша «встреча», зал был заполнен, наверное, на две трети, а народ все еще прибывал. Наконец, официальный представитель городской организации общества «Знание» объявил встречу - выступление молодых ученых - открытой. Начинать наши «лекции» было поручено мне. Я рассказал собравшимся, естественно, коротко и популярно о генетических системах групп крови человека, о проблемах иммунологической несовместимости, лежащих в основе заболеваний, обусловливающих высокую перинатальную смертность, и о методах их профилактики и лечения, а также об успехах, достигнутых в преодолении барьера тканевой несовместимости при трансплантации органов и тканей у человека, и о первых успешных пересадках сердца, ставших после «пионерской» пересадки сердца в 1967 году Кристианом Барнардом Луису Вашканскому широко используемым методом, позволившим спасти жизнь уже десяткам людей.
Аудитория слушала с интересом, которого я, честно говоря, не ожидал. Затем последовали уже чисто «генетические» выступления А.Буланова, Н.П.Кулишова, Ивана Головистикова (он фактически возглавлял тогда лабораторию иммуногенетики, хотя официальным завом лаборатории был Р.В.Петров) и кого-то еще. «Встреча» наша затянулась уже почти на два часа. А впереди еще были «ответы на вопросы» слушателей. Вопросов было много, интерес у слушателей к изложенным проблемам медицинской науки, как ни показалось мне странным, все же возник. Следовало как-то завершить нашу «встречу». Заключительное слово опять же пришлось произнести мне. Собственно из-за этого «слова» я решил вспомнить этот июльский день 1971 года.
Незадолго до этого я закончил читать на английском языке научно-фантастический роман Олдоса Хаксли «Прекрасный новый мир». В этой книге, написанной в конце 20-х годов прошлого (двадцатого) века и выдержавшей несколько десятков изданий, автор изложил свои взгляды на возможное будущее человечества, если будут использованы в определенных целях достижения медицинской науки.
Он описал общество, которое смогло наладить «производство» людей, используя разработанные учеными методы искусственного оплодотворения яйцеклетки вне организма (в пробирке), метода получения из одной «зиготы» (одной оплодотворенной сперматозоидом яйцеклетки) монозиготных («однояйцовых») близнецов и плодов человека в специальных «инкубаторах», в которых можно создавать разные условия и тем самым оказывать влияние на формирование у будущего человека определенных приспособительных «возможностей».
Удалось разделять эмбрионы на стадии 8-16-32 бластомеров на отдельные эмбриональные клетки, из которых развивались в дальнейшем новые организмы. Таким образом получали по 8-16-32 однояйцовых близнецов-«клонов». Правда, термин «клон» автор в своем труде не использовал.
Далее на развивающиеся генетически однородные плоды можно было оказывать либо одни и те же воздействия, и тогда вырастали 8-32 практически совершенно идентичных человека. А можно было оказывать разные воздействия на развивающийся плод. Например, одних плодов выращивали при более высокой температуре. Из них развивались будущие рабочие «горячих цехов» - металлурги. Из других готовили «горняков» - шахтеров, приспособленных к работе в рудниках. У третьих, используя методы создания условных рефлексов, разработанных И.П.Павловым, «отбивали» охоту к музыке, чтению и т.д. Добивались этого, давая электрический разряд, воздействующий на плоды, которым «играли» ту или иную музыку или читали литературные произведения и даже газеты.
В результате «вырастали» рабы, которых можно было использовать в горнодобывающих отраслях, на тяжелых работах, в промышленности, строительстве, создавать целые армии беспрекословно подчиняющихся приказам «одинаковых» бригад рабочих, крестьян, солдат. Никаких профсоюзов, никаких забастовок. Не надо никаких культурных учреждений: у одних музыка , у других чтение вызывает негативную реакцию и т.д.
Вот такое общество – такой «прекрасный, новый мир», где большинство населения искусственно выращенная, одинаковая, серая «бессловесная» толпа, а на вершине власти - узкая кучка - «элита», пользующаяся всеми благами, которые созданы этими многомиллионными армиями рабов.
Олдос Хаксли гениально предвосхитил пути развития науки, не зная в те годы, что методы искусственного оплодотворения и эмбриотрансплантации будут разработаны уже в 70-е годы. А методы «клонирования» человека, правда, в несколько ином варианте, станут доступны ученым уже в начале 21-го века.
Я не мог, конечно, оперировать в своем заключительном слове фактами, приведенными выше, но рассказав о «мире», который увидел Хаксли, заметил, что мы все надеемся, что успехи и прогресс генетики и медицинской генетики, в частности, будут использованы в будущем лишь во благо человека, а не для создания подобного «прекрасного, нового мира».
НА БУДАПЕШТ!
Числа 7 июля я выехал на 10-12 дней в Будапешт. Оформление поездки шло через Союз Журналистов СССР, и выехал я как «индивидуальный турист» (в отличие от обычного «группового туризма»). Я получил в офисе Союза Журналистов на проспекте Мира паспорт для зарубежной поездки в Венгрию, билет на поезд Москва-Будапешт в международном вагоне и около 17 тысяч форинтов. Такая сумма в венгерской валюте равнялась тогда 1000 советских рублей, то есть за один рубль давали 17 венгерских форинтов. Кроме того, я получил еще и разрешение провоза через границу 30 советских рублей, которые, в случае необходимости, мог поменять в Венгрии на форинты. Обратный билет на проезд Будапешт-Москва у меня был также оплачен, но билет был с открытой датой. В Будапеште, когда будет точно определен срок Лидиного отъезда, мы сможем взять билеты на один и тот же поезд в одно купе спального вагона. Я еще раз съездил на «новую дачу» в «Заветы Ильича», попрощался с Андрюшенькой, Варенькой, Борисом Сергеевичем, Юлей Оксаной и Борькой Гоголадзе. Оттуда заглянул в Загорянку, где на даче моих родителей находилась Галочка.
Нам пришлось отказаться от участия Галочки в съемках фильма «Ноль без палочки» на Киностудии им. М.Горького. Находиться в Москве Галочке было не с кем, а ездить за «артисткой» в Загорянку для студии было накладно. Поэтому контракт наш был расторгнут. Фильм этот выйдет в прокат, наверное, через год под названием «Тайна железной двери». Этот детский фильм ни в художественном плане, ни в плане актерского мастерства (или хотя бы участия в нем известных актеров), конечно, ни в какое сравнение с Быковским фильмом «Внимание, черепаха!» не шел. О нем быстро забыли. И. быть может, сейчас, почти 30 лет спустя (на самом деле чуть более 30 лет), об этом фильме вспоминаю лишь я.
Галочка, по-моему, такому повороту событий только обрадовалась. Теперь она сможет спокойно отдыхать на даче и ждать нашего с Лидой возвращения. Я получил от Галочки задание передать маме (Лидочке) письмо с «наставлением» о приобретении в Венгрии для нее следующих вещей: брюки джинсовые «красевые», сумку джинсовую «красевую» (пишу в Галиной транскрипции), водолазку, колготки, бассаножки - «красевые» и т.д. и т.п.
Попрощавшись с родными и оформив в Институте отпуск, я отправился на встречу с Лидочкой в Будапешт.
Поезд Москва-Будапешт отправился вечером с Киевского вокзала. Ехал я в международном вагоне. Купе в этом вагоне были двухместные. В каждом купе было 2 мягких спальных места, два кресла и столик. На два соседних купе был общий душ и туалет. С таким комфортом в поезде я ехал впервые, да что впервые, ни до этого, ни после мне в подобном вагоне путешествовать больше никогда не придется. Видимо, на смену этим «старинным» вагонам придут уже новые вагоны «СВ». В них тоже будут двухместные купе, но того комфорта уже больше не будет. В вагонах «СВ» также будет по 2 спальных «мягких» места, столик и раковина с краном, да откидное сидение у столика. Но ни туалета, ни душа в этих купе уже не будет.
Моим попутчиком оказался симпатичный молодой мужчина. Он ехал в Югославию, в Скопле - город, пострадавший несколько месяцев назад от разрушительного землетрясения. Ехал он как строитель помогать восстанавливать портовые сооружения в Скопле. Мы поужинали вместе, заказав в вагоне-ресторане по «натуральному бифштексу со сложным гарниром» и по бутылке пива. Ночь прошла спокойно, а утром мы уже ехали по Украине. Поезд наш шел через Чоп - пограничный железнодорожный узел. На границу мы прибыли, кажется, часа в два дня. До этого поезд сделал еще почти часовую остановку во Львове. Я даже совершил небольшую прогулку по привокзальным улицам города.
Я еще не раз буду проезжать этот старинный город, жители которого считают его маленьким Парижем. Тогда во Львове жила еще Лидина тетка- сестра варвары Сергеевны- Валентина Сергеевны Мещерская. Но ни в те годы, ни уже в 90-е годы, когда во Львове обосновался Женька Хайкин с семьей и приглашал нас с Лидой в гости, нам вырваться, побывать во Львове и познакомиться с этим городом так и не удалось.
В Чопе у вагонов нашего поезда меняли колеса, так как железнодорожная колея в странах Европы более узкая, чем в СССР. Это сейчас смена колес у вагонов производится без высадки пассажиров. А тогда процесс этот занимал, наверное, часа 3-4. Пассажиры вынуждены были слоняться по вокзалу и перронам, а то и бродить вдоль железнодорожной колеи, чтобы скоротать время. Пограничный контроль и таможенный досмотр носили чисто формальный характер. Посмотрев паспорт и спросив о цели поездки, пограничник поставил штамп в паспорте, а таможенники, ознакомившись с декларацией, даже не попросили меня предъявить «валюту», поставили печать на декларацию и, пожелав счастливого пути, удалились. Не менее «формально» вели себя и пограничники и таможенники венгерские.
И вот уже наш поезд катит по венгерской земле. Я впервые «ступил» на землю этой страны, поэтому с интересом наблюдаю за мелькающими за окном вагона пейзажами. Что сразу бросается в глаза - так это удивительный порядок и чистота. Поля и нивы ухожены, сёла аккуратные, с красивыми одно- и двухэтажными кирпичными или деревянными домиками. Перед каждым домом цветники и газоны, никаких «высоких заборов», изгородей и плетней, характерных для деревень средней полосы России или Украины. Венгерские крестьяне опрятно одеты, на пастбищах многочисленные стада коров и овец. Много фруктовых деревьев, занимающих огромные площади. Все деревья стоят стройными рядами, «низкорослые», но яблок на каждой яблоньке несметное количество. Затем на смену фруктовым садам пошли виноградники.
Поезд наш медленно катит в сторону Будапешта. Погода прекрасная. Небо ярко синее с белыми барашками кучевых облаков, которые быстро набегают на ярко светящее солнце и также быстро удаляются от него, открывая иссине чистое небо. Вот уже за окнами вагона пригороды Будапешта. Чистые, аккуратные, одно-двухэтажные домики из светлого камня или оштукатуренные кирпичные строения, окруженные ухоженными цветниками и зелеными «английскими» газонами. А вдали видны уже контуры большого города. На смену маленьким домикам за окнами вагона пришел индустриальный пейзаж: многоэтажные серые дома, трубы фабрик и заводов. Еще немного, и наш поезд подходит к Восточному вокзалу Будапешта (Келети).
Я выхожу из вагона, а навстречу мне уже спешит Лидочка. День жаркий. Лидочка в легком летнем платье, а я - «в белых брюках». Я взял эту фразу в кавычки, вспомнив свой наряд (я действительно вышел из вагона в белых полотняных брюках и светлой рубашке с коротким рукавом, как тогда говорили - в тенниске) и созвучную фразу из анекдота.
«В цирк пришел наниматься артист с уникальным новым номером. Он рассказывает администрации цирка суть своего номера. «Под купол цирка подвешивают мешок с дерьмом и начинают его с бешенной скоростью вращать. Я выхожу на арену в белом фраке и с автоматом в руках. Гаснет свет в зале, лишь луч прожектора выхватывает в кромешной тьме вертящийся под куполом цирка мешок с дерьмом. Я стреляю по нему из автомата. Гаснет прожектор и загораются яркие огни в зале. Все сидят в дерьме, а я стою на арене в белом фраке!!!».
Так вот, я ступил впервые на землю Венгрии, ее столицы - чудесного города Будапешта (ставшего на многие годы одним из любимых городов мира для меня и Лидочки) в белых брюках. С вокзала мы с Лидочкой отправились к ней домой. Я имею в виду – в ее комнату, которую ей сняли через туристическую организацию, аналогичную нашему «Интуристу» - «ИБУС» («IBUS“) в «частном секторе».
Квартира ее хозяйки Шари Надь находилась в довоенной постройки кирпичном пятиэтажном доме на 3-м («по-нашему»), а по-немецки и по-венгерски - на втором этаже, на улице Арани Яноша (Arany Janos utca). Поначалу я читал Арани Янош утка, и только позднее меня поправили - «утца». Добирались мы от вокзала до «дома» на новом для меня транспорте - «виламоше» - подземном трамвайчике. Мы доехали на нем до остановки «Байци Зелински утца», а далее пешком до улицы Арани Янош.
И еще одна неожиданность для меня. Подняться на лифте на третий этаж мы могли только при наличии ключа от лифта. У Лидочки он был. Подобного в Москве я не встречал.
Наконец, мы в квартире. Прибыл я в субботу - выходной день. В этот день у нашей хозяйки по традиции собираются ее подруги - милые старушки, чтобы поиграть в «Рёми» (карточную игру), выпить по чашечке кофе. Мой приезд «заставил» их прервать игру и выйти познакомиться с Лидиным супругом. Лидочка также неоднократно принимала участие в этих посиделках. Она представила меня своей хозяйке - Шари Надь. Это была пожилая уже женщина, наверное, старше 70 лет. Была она худощавая, с гладко зачесанными седыми волосами. Лицо приветливое, доброе.
Я передал ей привезенные из СССР сувениры: небольшую книгу «Москва» и два пакета кофе в зернах. Специально для Шари купил я в Елисеевском магазине на улице Горького (теперь«Тверская-Ямская») кофе в зернах «Арабика»: один килограмм «зеленых зерен» и один килограмм жареных. В Москве килограмм кофе стоил всего-то 4 рубля. Цена на кофе в Венгрии была раз в 5 выше. А поскольку кофе для нее был традиционным и любимым напитком, впрочем, как, наверное, и для большинства жителей Будапешта, то подарок этот произвел на Шари неизгладимое впечатление. Я говорю так потому, что уже с раннего утра по дому, где мы жили, да и вообще по всему Будапешту разносился ароматный запах свежесваренного кофе.
В тот субботний день за карточным столом у Шари сидели ее двоюродная сестра Манци, по возрасту чуть моложе хозяйки, ближайшая подруга, примерно того же возраста, что и Шари, и самая молодая из всей компании - знакомая нашей хозяйки Елена Григорьевна. Шари и Елена хорошо говорили по-русски, особенно последняя. Она родилась и выросла в России, а муж ее был гражданином Венгрии. Вскоре после возвращения молодоженов в Венгрию муж Елены Григорьевны был арестован и расстрелян. Теперь у нее была уже взрослая дочь. Но трагедия жизни отразилась на ее здоровье и характере.
В ту пору было Елене Григорьевне, вероятно, чуть больше 50 лет. Небольшого роста, слегка экзальтированная дама. В поведении ее и в разговоре чувствовалась трудно скрываемая нервозность. Случались у нее и резкие перепады настроения от безудержной веселости до глубокого уныния, вплоть до депрессии. Но в тот день нашего знакомства она была весела, беззаботна, разговаривала и произвела впечатление весьма интересного человека. Как оказалось была она в конце 40-х годов переводчицей у одного из высших руководителей компартии (Венгерская социалистическая рабочая партия) Венгрии Ласло Райка, который был оклеветан и расстрелян, а позднее, уже после событий 1956 года, реабилитирован. Уже в 1971 году в Будапеште, недалеко от Западного вокзала (Ньюгати), была улица имени Ласло Райка.
Шари говорила по-русски с небольшим акцентом. Она выучила язык самостоятельно, читая в подлиннике Льва Толстого и Федора Достоевского. Судьба ее была столь же трагична, как и судьба Елены Григорьевны. Правда муж ее, кажется, умер своей смертью. Детей у них не было. Но брат Шари, инженер, приехавший в СССР для восстановления и строительства новых шахт в Донбассе, был арестован вместе со своей женой - гражданкой СССР - в конце тридцатых годов, и оба были «как шпионы» расстреляны. Шари «усыновила» оставшихся сиротами малолетних детей брата. Вера - чуть старше нас, жила в те годы в городе Шахты под Ростовом/ на Дону. Муж ее русский, у них росли двое юношей. Вера с сыновьями бывала у нас в Москве. Шандор - инженер-экономист. Оканчивал ВУЗ в Ленинграде, а жил и работал в те годы в Будапеште. С ним мы тоже познакомимся и даже будем «приняты» у него в доме. Кстати, в Венгрии не особенно принято приглашать гостей домой. Более того, уже в следующий наш приезд в Будапешт в 1974-ом году именно Шандор снимет нам через «ИБУС» комнату почти что на набережной Дуная, недалеко от моста, соединяющего Пешт с островом Маргит - Пожони улица.
Манци и подруга Шари по-русски не говорили и были в тот день молчаливыми слушателями нашей оживленной беседы. Мы с Лидой были удостоены даже чести выпить в кругу хозяйки и ее гостей по чашечке кофе. Надо заметить, что кофе действительно был отменный и ничуть не уступал по вкусу черному кофе, который я «пристрастился» пить в Сухуми.
Выпив кофе и поблагодарив за радушный прием, мы с Лидой отправились знакомиться с Будапештом. Побродив по городу, мы на улице Байци Зелински, недалеко от Западного вокзала, зашли в кафе (которое, кстати, станет нашим любимым местом и где мы будем в дальнейшем обедать), поужинали, съев по порции натурального бифштекса с жареным картофелем («Pomes Fritt», как его называют в Германии), и выпив пива (я) и сока (Лида), пешком отправились домой. Уже вечерело, и мне не терпелось поскорее оказаться в нашей комнатке, чтобы насладиться близостью с Лидочкой. Ведь мы не были близки уже почти три месяца. Ночь эта была одной из самых «сладких» в моей жизни.
Утром, позавтракав дома, мы с Лидочкой отправились обозревать достопримечательности Будапешта. Сегодня воскресенье, и весь день в нашем распоряжении.
У нас есть карта Будапешта, но Лида, проживавшая здесь уже почти три месяца, будет сегодня моим гидом. У нее уже есть свои любимые места в этом большом и красивом городе. Времени у нас много. и мы не спеша пешком от дома, расположенного на улице Арани Яноша, по улице Байчи Зелински мимо кафедрального собора-Базилики Святого Иштвана (St. Istvan Basilica) вышли на продолжение улицы Байчи Зелински - Кольцевую улицу, а далее на улицу Лайоша Кошута и по ней спускаемся к набережной Дуная.
Мы находимся в Пеште, а путь наш лежит в Буду - горную часть Будапешта. Мы посетим сегодня одну из ярких достопримечательностей этой части Будапешта - Рыбацкий бастион. Переходим из Пешта в Буду по мосту Эржебет. В этой центральной части города через Дунай переброшены пять красивых мостов: Маргит, Цепной мост, Эржебет мост (Елизаветы), мост Свободы и мост Петефи. По набережной Петру Гроза (Peter Groza) мы движемся вдоль подножия Замковой горы, на которой находится Королевский дворец, построенный в конце 19 века в стиле необарокко. Мы еще не раз побываем в этом дворце, где размещены национальная галерея и исторический музей Будапешта. Но сейчас наш путь по улице Хуниади Яноша к Рыбацкому бастиону и расположенному рядом с ним собору Матиаша.
Рыбацкий бастион построен из светлого песчаника. Очень красивые башни с арками и колонами были возведены в начале 20 века на месте существовавших здесь в средние века укреплений дунайских рыбаков. Ансамбль Рыбацкого бастиона похож на сказочные крепости. С террасы обозрения Рыбацкого бастиона открываются прекрасные виды как на противоположный берег Дуная, так и на Буду. Рядом с Рыбацким бастионом в 1971 году находились развалины Доминиканского монастыря 13 века, а уже через 5 лет здесь будет построен «модерновый» отель Хилтон.
Налюбовавшись строениями Рыбацкого бастиона и перспективами Буды и Пешта, мы направили свои стопы в сторону собора Матиаша, где в 12 часов будет проходить служба. Лидочка уже не один раз бывала там, и католическая служба произвела на нее очень приятное впечатление. Особенно органная музыка. Первая церковь на этом месте была построена еще в 13 веке немецкими поселенцами. Строения церкви неоднократно разрушались в результате войн и пожаров, но вновь воссоздавались «из пепла». Во времена турецкого владычества церковь использовалась как мечеть. В 19 веке в этой церкви венчалась императорская пара Австро-Венгрии: кайзер Франц-Иосиф 1 и Елизавета (Sissi), а коронационной мессой дирижировал великий композитор и пианист Ференц Лист. Неоготические формы собор Матиаша приобрел в конце 19 века к тысячелетию Венгрии.
На площади перед собором Матиаша стоит 14-метровая колонна, воздвигнутая в память жертвам чумы, «посетившей» Будапешт в 1709 году и унесшей тысячи жизней. Подобные колонны можно увидеть и в других европейских городах.
После службы в соборе Матиаша, послушав органную музыку и отдохнув, мы поднялись на Замковую гору к Королевскому дворцу. На сей раз в наши планы не входило посещение музеев. Поэтому мы полюбовались архитектурой дворца и прекрасным видом на город, открывающимся с этой высоты.
Первые укрепления были возведены на Замковой горе еще в 13 веке против татаро-монголов. Здесь размещалась и резиденция венгерских королей. Здесь, на этой горе, в 15 веке был построен королевский замок в стиле эпохи Возрождения для короля Матиаша Корвина. Замок этот был разрушен турками в период турецкой оккупации (16-17 века), но был вновь отстроен во времена правления императрицы Австрии Марии-Терезы в 18 веке (1749-1770 г.г.), а современные очертания в стиле необарокко дворец приобрел в конце 19 века, когда был возведен 62-метровый купол. Во время Второй мировой войны комплекс зданий королевского дворца был сильно разрушен, но в 1950 году дворец был восстановлен.
С Замковой горы мы спустились на набережную Дуная и по тенистым аллеям пошли в сторону горы Геллерт, где над искусственным водопадом возвышается статуя святого Геллерта. Здесь же у подножия горы Геллерт обращает на себя внимание монументальное строение отеля Геллерт. Знаменитые бани этого отеля мы посетим с Толей спустя 10 лет.
Прогулка наша по Будапешту в этот солнечный июльский день 1971 года растянулась на долгие часы. Время приближалось уже к трем часам. Мы проголодались и направились в Пешт. По дороге к нашему кафе мы еще полюбовались зданием Парламента и посидели немного на скамейке под тенистыми деревьями на площади Кошута Лайоша. После традиционного обеда (суп с вермишелью и бифштекса с жареным картофелем) мы почувствовали, что устали и отправились домой немного отдохнуть, чтобы вечером продолжить знакомство с Будапештом.
Вечернюю прогулку по Будапешту Лидочка предложила совершить в Пеште по расположенным недалеко от нашего дома улицам.
Мы спустились по улице Байци Зелински до площади Ворошмарти, где расположено знаменитое кафе. В те годы оно, как и площадь, носило имя поэта Ворошмарти, но с 1989 года ему вернули его исходное имя Кафе Gerbeand. Оно было основано еще в 1858 году и считается самым знаменитым кондитерским кафе. В мой первый вечер знакомства с Будапештом в кафе мы не заходили. Это еще впереди. Я же с любопытством наблюдал за многочисленными посетителями, сидящими снаружи кафе за белыми столиками. Преобладали среди «завсегдатаев» кафе чистенькие, ухоженные, аккуратно причесанные и красиво одетые старушки. Они не спеша потягивали из маленьких чашек ароматный кофе и поглощали красивые пирожные или кусочки торта. Впервые подобные уличные кафе я увидел в 1966 году в Риме. И вот, оказывается и в соцстранах тоже существуют уютные кафе-кондитерские с вынесенными на улицу столиками, за которыми сидят и отдыхают жители, попивая кофе или другие напитки, разговаривая и наблюдая за проходящими мимо прохожими. Площадь окружена высокими тенистыми деревьями, так что даже в жаркие дни здесь относительно прохладно.
От площади Ворошмарти мы пошли далее по улице Ваци, на которой расположены самые модные и дорогие в Будапеште бутики, обувные магазины, магазины, торгующие изделиями из кожи, книжные магазины, ювелирные и художественные салоны. В воскресенье все магазины были закрыты, но у витрин их толпились многочисленные любопытствующие жители города и иностранные туристы. Здесь можно было услышать не только венгерскую, но и польскую и немецкую речь. Реже встречались и наши соотечественники. Большинство из них, судя по одежде, вряд ли могли позволить себе купить что-либо в этих дорогих магазинах, но полюбоваться красивыми товарами никому не запрещается.
Заканчивается улица Ваци на улице Свободы, являющейся как бы продолжением моста Елизаветы, которая вывела нас на одну из центральных улиц города- Ракоци.
В отличие от Ваци улицы, здесь было интенсивное движение транспорта, а между мчащимися автомобилями и автобусами «Икарус», по проезжей части трассы шныряли бойкие разносчики газет, выкрикивающие последние новости и названия предлагаемых ими газет. Я запомнил лишь «Эште ирлап» («Вечерние новости») и часто повторял вслух эту фразу, за что неоднократно удостаивался замечаний от Лиды.
Наша вечерняя прогулка не сей раз не могла быть особенно длинной. Ведь завтра утром Лидочка должна будет идти на работу. Я же человек свободный и смогу продолжить знакомство с уже полюбившимся мне с первого взгляда Будапештом самостоятельно.
Утром следующего дня, позавтракав дома и проводив Лидочку на работу в лабораторию при Университете, я отправился бродить по Будапешту, повторяя практически вчерашний поход в Буду.
Времени у меня было много. Поэтому от Рыбацкого бастиона я направился к горе Геллерт, поднялся по лестнице на самую вершину (по числу ступеней лестница эта превосходила сухумскую лестницу, ведущую к Институту (ИЭПиТ) на горе Трапеция. Мои сухумские «тренировки» пригодились и здесь. Я без особого труда преодолел, наверное, около двухсот ступеней. За это я был вознагражден прекрасным видом, открывающимся с вершины горы. Внизу плавно катил свои воды величественный Дунай.
Прекрасно видны были перекинутые через довольно широкую в этом месте реку мосты. Слева на ближнем берегу Дуная, в Буде, я отыскал строения Рыбацкого бастиона, а рядом с ним- собор Матиаша. На противоположном низком берегу Дуная, чуть левее меня, возвышалось удивительно красивое здание Парламента, а еще левее был виден, расположенный почти по середине реки, довольно большой остров. Это- «Маргит-остров». Сегодня во второй половине дня, после возвращения Лидочки с работы, мы пойдем вместе с Еленой Григорьевной в бассейн «Палатинус», расположенный на этом острове.
Обедать я должен сегодня в «Русском доме» - это столовая при консульстве СССР в Будапеште. Лида рассказала мне (и показала на карте города), как добраться до нашего консульства. Она и сама там часто обедала, а вечерами посещала Клуб Консульства, где демонстрировались по вечерам советские и зарубежные кинофильмы.
Спустившись с горы Геллерт, я перешел по мосту Эржебет (Елизаветы) на противоположный берег Дуная и впервые прошелся по набережной реки уже в Пеште. Мне предстоит добраться до площади Героев. Тогда в ту «дальнюю» от набережной часть Пешта вел проспект Непкостаршошаг - проспект «Народного ополчения» (или «Народного восстания?»). Точного перевода названия этого проспекта ни тогда, ни тем более сейчас я не знал и не знаю. Более того, сейчас этот проспект называется проспектом Андраши. На «Виламош» (подземном трамвайчике) от улицы Байци Зелински я доехал до площади Героев, побродил по площади, полюбовался ее колоннадой и направился по правой стороне улицы Непкостаршашаг в сторону центра
Метров через двести от площади Героев находилось здание Советского консульства, где размещалась столовая и клуб для работников советских учреждений в Будапеште. Я прошел в здание, не встретив «преград». Пообедал в этой столовой, похожей больше на недорогой ресторан. Было в ней чисто, малолюдно, «кухня» была довольно качественной и «родной». Я с удовольствием съел порцию борща и бефстроганов с картошкой, выпил стакан компота. Такой «полноценный обед» стоил здесь почти вдвое дешевле, чем в кафе в городе тарелка супа с вермишелью и бифштекс с жареным картофелем. Мы с Лидой (и пару раз я в одиночестве) будем здесь несколько раз обедать. Пару раз сходим вечерами в кино.
После обеда я пешком отправился домой. Весь путь от комплекса зданий Советского посольства до пересечения улицы Байци Зелински с Арани Янош занял у меня чуть меньше часа. Я подождал возле дома, когда вернется с работы Лида, чтобы вместе с ней подняться в квартиру. Переодевшись и взяв с собой купальные принадлежности, мы поехали в бассейн «Палатинус» на острове Маргит, где мы должны встретиться с Еленой Григорьевной и вместе посетить это излюбленное место отдыха будапештцев - термальный бассейн.
Мы приобрели в кассе бассейна абонементы на несколько посещений, получив «скидку» по сравнению с ценой билета на одно посещение. В раздевалке бассейна, разделенной на мужское и женское отделения, мы переоделись, поместив свою одежду и обувь в шкафчики, закрывающиеся персональным ключом с номером. Тогда я впервые пользовался такой раздевалкой. В дальнейшем мне ни раз доведется раздеваться в подобных раздевалках как в Венгрии, так и здесь в Германии. Кстати, она была очень похожа на раздевалку в «Stadt Bad» - в сауне Кемнитца, и в бассейнах Мариенберга. Правда, в «Палатинусе» шкафчики шли прямо от пола, а не от скамейки, где мы раздеваемся в сауне, да и раздевалка здесь «общая» (без деления на «м» и «ж» или «Н» и «D» или Frauen und Herren).
Раздевшись и переодевшись в плавки, я вышел на «свежий воздух». Прямо передо мной находился «большой» прямоугольной формы бассейн, размерами, наверное, 20х50 метров, в дальнем левом углу территории бассейна раздавались веселые крики и возбужденный говор. Там находился небольшой бассейн с «горкой», в котором периодически, кажется, два раза в час, «воспроизводили» морские волны. Народ, особенно девушки, визжали «от радости», катаясь на «морских волнах».
В противоположном углу территории находился термальный бассейн, вода которого происходила из местного (на острове Маргит) горячего источника. Бассейн этот имел причудливые очертания, напоминая извивающуюся змею или очень извитое русло речушки. Бассейн этот был защищен от солнца также причудливой формы тентами и зонтиками. Ширина протоков бассейна варьировала от 2-2,5 до 3-4-х метров, как и его глубина. В некоторых местах вода едва доходила до колен, зато в других можно было погрузиться в воду по пояс. Большинство «купающихся» в термальном бассейне либо сидели, упершись спиной в бортик и вытянув ноги, либо лениво «ползали» вдоль всей длины «тела змеи». Посидеть в «теплых водах» этого бассейна было приятно, а выбрав место, не защищенное от солнечных лучей, можно было загореть, сидя в воде. Я приехал в Будапешт, когда мой южный загар еще не сошел, и я был, наверное, одним из самых загорелых его посетителей.
Посидев немного в бассейне и поболтав с Еленой Григорьевной и Лидочкой, я отправился поплавать в «нормальный» бассейн. Температура воды в нем была около 20 градусов. Поплавав в настоящем бассейне минут десять и остудив водой «пыл», я вновь присоединился в моим дамам, нежившимся в термальном бассейне. Накупавшись и позагорав, мы отправились перекусить в ресторан, находившийся на противоположной от раздевалки, длинной стороне большого бассейна. Опять же впервые в жизни я посетил ресторан в одних плавках, а дамы были в купальных костюмах. Мы сели за один из белых пластиковых столиков, накрытых синими скатертями, на белые пластиковые же кресла. К нам тут же подошел официант и Елена Григорьевна заказала по согласованию с нами «стейк» с жареным картофелем, себе и Лиде апельсиновый сок, а мне бокал холодного пива. Мы чудесно пообедали на свежем воздухе и снова отправились «нежиться» в термальный бассейн.
Мы провели в бассейне, наверное, часа три, после чего отправились с острова Маргит выпить по чашечке кофе и отведать лучших в Будапеште пирожных в кафе-кондитерской на площади Ворошмарти. Я уже упоминал это знаменитое кафе раньше, но сейчас мы будем уже не прохожими, а посетителями. Мы вошли внутрь кафе, где у окон стояли небольшие столики, за которыми сидели милые старушки, а в центре зала находилась стойка со стеклянными витринами, за которыми находились многообразные образцы кондитерских изделий. Были здесь и отдельные пирожные и огромные красавцы-торты. Отведать все разнообразие изделий, предлагаемых кафе, было, конечно, просто невероятно.
Мы выбрали опять же по рекомендации Елены Григорьевны по одному красивому пирожному, заказали по чашечке кофе и вышли «на террасу» кафе - на свежий воздух, заняв там один из столиков. Буквально через пять минут миловидная официантка поставила на наш столик поднос с тремя чашечками дымящегося кофе и три тарелки с заказанными нами пирожными.
Вечер был теплым, хотя жара немного спала. Было приятно после напряженного жаркого дня посидеть в тени деревьев на многолюдной площади. Попивая ароматный кофе и дегустируя пирожные, мы наблюдали за движением по-летнему ярко одетой толпы. Честно говоря, по вкусу будапештские пирожные яркого впечатления на меня не произвели. Внешний вид их был куда привлекательнее. Наши московские пирожные, которые мы покупали в Столешниковом переулке, по-моему, были гораздо вкуснее. Но ведь «в Тулу со своим самоваром не ездят».
Елена Григорьевна (или Леночка, как ее называли Шари и Лида) была в тот вечер в ударе. Она почти без умолку рассказывала об интересных событиях ее бурной, но тревожной жизни, о встречах с интересными людьми. В частности, в тот вечер она рассказывала о своей работе с одним из руководителей компартии Венгрии в годы 2-ой Мировой войны и в первые послевоенные годы Ласло Райком.
Я помнил «процессы», проходившие в конце сороковых годов (1948, 1949 г.г.) в Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Польше, да, наверное, и в остальных «государствах народной демократии» Восточной Европы, входивших в так называемый «соцлагерь». На этих процессах, проведенных по рецептам КГБ, были осуждены многие руководящие деятели «братских компартий». Сталинскому режиму не нужны были самостоятельно мыслящие политические деятели в «странах-вассалах». Чтобы расставить в руководстве этих стран и компартий «своих» людей, нужно было дискредитировать, опорочить, оклеветать лидеров, стоящих на самостоятельных «платформах». Они были объявлены «шпионами», прислужниками империализма. Естественно, «методами дознания», которые применялись при проведении «следствия», были пытки, разработанных «специалистами» советских спецслужб на Лубянке (ЧК, НКВД, МГБ, КГБ). Большинство подсудимых на этих процессах, естественно, «сознавались во всех своих грехах». Многие из них были расстреляны. Другие брошены в тюрьмы на долгие годы.
Я, будучи еще ребенком, и то запомнил развороты страниц наших центральных газет («Правда», «Известия», «Комсомольская правда») тех лет, на которых подробно рассказывалось о ходе процессов над «шпионами», проникшими в ряды руководства братских стран и их компартий. В 1948-1949 г.г.. Такие процессы проходили в Болгарии, где был «разоблачен» и осужден Трайчо Костов - один из организаторов «сопротивления» партизанского движения в годы войны. Ведущим (главным) обвинителем там был Ланский (или Сланский??) - один из лидеров КПЧ. В Венгрии шел процесс Ласло Райка. Я назвал только «главных обвиняемых» на этих процессах. На самом деле «на скамье подсудимых» в этих «судилищах» находились десятки видных деятелей коммунистического движения.
Уже в «пост-сталинский период» в странах народной демократии делались попытки «восстать» против советской диктатуры, которые жестоко и кроваво подавлялись Советскими войсками. Такие попытки и восстания имели место в 1953 году в ГДР, а в 1956 году в Венгрии. В Венгрии был смещен советский ставленник Матиас Ракоши и правительство республики возглавил Имре Надь. Он попытался осуществить действительно демократические реформы в Венгрии. Да, он хотел, но кто же ему позволит это сделать!!! Посол СССР в Венгрии Ю.А.Андропов (в последующем глава КГБ, а после смерти Л.И.Брежнева - Генеральный секретарь ЦК КПСС и, естественно, лидер СССР, правда, в течение всего-то чуть больше года!!!) настоятельно «рекомендовал» железной рукой подавить восстание в Венгрии.
В Будапешт были введены советские танки. Народ Венгрии кровью заплатил за свое стремление к свободе и демократии. Имре Надь был арестован, осужден и, как предатель, казнен. Власть в стране на долгие годы перешла в руки «нашего человека» - Яноша Кадора. И вот, что странно - Янош Кадор сумел-таки хитрой и осторожной политикой «и вашим и нашим» построить в Венгрии социализм, хоть чуть-чуть имевший человеческое лицо. Во всяком случае, уровень жизни в Венгрии в период его правления был заметно выше, чем в СССР, Болгарии, Польше, Румынии и Чехословакии. Быть может лишь ГДР, занимавшая «особое положение» в соцлагере, по уровню жизни населения была выше Венгрии.
В 60-е годы Ласло Райк и его соратники были реабилитированы. Именем Ласло Райка была даже названа одна из улиц Будапешта в районе Западного вокзала города (Келети).Вот такое отступление пришлось мне сделать, чтобы прокомментировать рассказ Елены Григорьевны при посещении знаменитого кафе «Ворошмарти».
Так проходили эти первые дни знакомства с прекрасным городом на Дунае и с его жителями.
Лидочка продолжала выполнять план своей научной командировки, работая в Университетской лаборатории под руководством академика Сентаготаи. Она каждое утро отправлялась на работу, а я продолжал свое знакомство с Будапештом. Стояла жаркая погода, поэтому однажды я самостоятельно посетил бассейн «Палатинус» на острове Маргит. Я провел в бассейне почти полдня. Накупавшись, я пообедал в ресторане бассейна. Было приятно прямо из холодного бассейна в мокрых плавках сесть на свежем воздухе за белый столик и заказать бутылку холодного пива и поджаренный на гриле кусок курицы с жареным картофелем После обеда я успел еще познакомиться с «достопримечательностями» острова, осмотрел расположенные на нем отели и рестораны, понаблюдал за «отдыхом трудящихся».
Вся свободная территория острова была засажена вековыми деревьями, создававшими под своими мощными кронами тень и приятный холодок даже в жаркие летние дни. На многочисленных лужайках («английских газонах») лежали, сидели кучки и парочки отдыхающих. Молодежь «гоняла» в футбол. И это мне показалось необычным. В те годы я и представить себе не мог, чтобы в Москве на газоне даже в Центральном парке культуры и отдыха кому-либо пришло бы в голову полежать, а тем более поиграть в мяч. Его бы немедленно оштрафовали. Я даже запомнил «красноречивое объявление» тех лет на одном из скверов в районе Красной Пресни на Малой Грузинской улице- «По газонам не хоить!!». Буква «д» в слове была пропущена. Но суть от этого не менялась. Даже ходить по газонам было строго запрещено, а не то, чтобы полежать на травке. Как все изменилось с тех давних пор. И вот уже в начале 21-го века в Александровском сквере у Кремлевской стены летом 2002 года я наблюдал сценки, напомнившие мне июль далекого уже 1971 года в Будапеште, на острове Маргит. В жаркий июльский день на газонах этого сквера в самом центре Москвы сидели, лежали, пили пиво, ели бутерброды и мороженое, наверное, сотни москвичей и «гостей столицы». И надо же, ни один «блюститель порядка» не только не штрафовал их- «злостных нарушителей», но и не делал никому даже замечаний, чтобы «отдыхающие» соблюдали чистоту.
В другие дни я бродил по городу, знакомясь с архитектурой его строений: обычных жилых домов, дворцов, банков, магазинов, музеев.
Отправляясь обедать в «Русский клуб», я посетил очень интересный музей, расположенный на площади Героев. Коллекция живописи, правда, большого впечатления на меня не произвела, а вот работы скульпторов были великолепны. Здесь я впервые познакомился с творчеством норвежского скульптора Торвальдсена. Были там и скульптуры великих французских мастеров: Огюста Родена и Майоля, а также работы современного венгерского мастера Штробля.
Неоднократно бродил я и вокруг великолепного здания Парламента, сидел на каменных ступенях набережной Дуная перед этим зданием, бродил по центральным и боковым улочкам в районе улицы Ракоци.
А вечерами, когда Лидочка возвращалась с работы, мы либо проводили пару часов в бассейне, либо гуляли с ней по Будапешту. Однажды мы посидели в маленьком, уютном ресторанчике в Буде с Лидиными коллегами из Университета. В одном из храмов, также в Буде, мы слушали вместе с Еленой Григорьевной чудесное выступление струнного ансамбля, исполнявшего произведения Моцарта, Бетховена, Верди. Храм этот в те годы, естественно, не был действующим (и в Венгрии, как и в СССР, была объявлена «война» церкви, и вера в Бога была загнана глубоко «в души и сознание народа», большинство жителей страны «стали атеистами», а многие храмы были разрушены или закрыты).
Раза три-четыре мы вечерами ходили в кино. Пару раз в «Русский клуб», но фильмы, которые мы в нем посмотрели, почему-то в памяти моей не сохранились. А вот на острове Маргит в открытом летнем кинотеатре, уже поздним вечером, когда стемнело, мы посмотрели прекрасный фильм, посвященный ансамблю «АББА». Эта группа из четырех исполнителей, по именам которых и была составлена аббревиатура (А - Агнес, Б - Бьёрн и Бонни, А - Аннефрид), пользовалась в 70-е годы огромной популярностью во всем мире. Шведская четверка гастролировала тогда и в Европе, и в Америке, и а Австралии. Фильм и был посвящен поездке ансамбля «АВВА» по Австралии. Честно говоря, мне до этого слушать песни этого замечательного вокально-инструментального ансамбля не довелось. Я познакомился с ними именно здесь, в Будапеште. На долгие годы я стал поклонником «АВВА».
И еще один фильм мы посмотрели в тот год в Будапеште. В небольшом кинотеатре. в Буде, демонстрировался нашумевший уже фильм итальянского режиссера Антониони, снятый им в Голливуде «Красная пустыня» (или «Забриски пойнт»). Посмотреть этот фильм нам настоятельно рекомендовала Елена Григорьевна. И надо же, именно в Буде, у кинотеатра мы встретили группу советских туристов, тоже «пробившихся» на этот же сеанс, и среди них были Алик Аксельрод с Наташей Моргулис. Для них это была первая зарубежная поездка. До этого года были они, как и многие советские люди, «не выездными», то есть даже в соцстраны им не разрешалось выезжать. Алик Аксельрод, как я уже упоминал раньше, был фактически инициатором и душой создания «КВН«. Имя его, конечно же, еще упоминают в юбилейные для этой развлекательной телепередачи годы, но мне кажется, заслуги его в создании «КВН» недостаточно оценены.
В свободные от «культурной программы» часы мы посещали с Лидочкой многочисленные магазины, бутики. Ведь нужно было привезти из Венгрии сувениры и кое-что прикупить из одежды детям, себе и ближайшим родственникам. Пока мы еще присматриваемся к будущим покупкам, прикидываем наши желания и финансовые возможности. Естественно, покупать вещи в дорогих магазинах нам «не по карману». Но нам объяснили, что аналогичные вещи можно приобрести значительно дешевле в других, а в дни распродажи - так и вообще вдвое дешевле.
Более того, в Будапеште в те годы процветало «кустарное» производство, и в частных мастерских можно было купить довольно приличные вещи «по последней парижской моде», сделанные руками венгерских «кустарей-одиночек». Таких мастерских, где вязали, естественно, на специальных машинках, шили одежду и изделия из кожи (пиджаки, сумки, ремни, обувь) было полно разбросано по всем районам города. Нам с Лидой хватило, правда, и тех, что размещались на ближайших от нашего дома улицах.
В одной из таких «мастерских» мы приобрели Лиде вязанный летний «комбинезон»- «миниоверал». Был он красно-оранжевого цвета, а по краю коротких рукавов, в области шеи и по краю «шорт» отделан белой полосой (шириной, примерно, в один сантиметр). На молодых женщинах и девушках подобные «костюмчики» выглядели очень элегантно и эротично. Лидочка поначалу стеснялась ходить в таком летнем наряде по городу. Но, насмотревшись на местную публику, все же решилась «выйти в город» в новой одежде. Мы не только съездили с ней в «Палатинус», но после бассейна прошлись по центральным улицам Будапешта. Никаких «косых взглядов» наряд этот не вызывал. А ведь я помню, как в 1956-1957 гг. в Москве на девушку, посмевшую одеть женские брюки, смотрели как на «девицу легкого поведения». Я имею в виду, конечно, не молодежь, а старшее поколение обывателей.
Дни бежали быстро, мы уже побывали в «ИБУС» (IBUS) и получили железнодорожные билеты на поезд Москва-Будапешт в вагоне с двухместным купе. В выходные дни мы посетили музеи Королевского дворца и Замковой горы в Буде и Национальную картинную галерею в центре Пешта, недалеко от здания Парламента. Прокатились мы и на теплоходе по Дунаю. Поднимались и на вершину горы Геллерт, где находится «Цитадель».
В целом, знакомство с Будапештом состоялось. Я еще раз повторю, что полюбил этот город с первого взгляда. Пожалуй из европейских столиц, не считая, естественно, Москвы, лишь в Будапеште да в Берлине доведется мне на протяжении моей жизни бывать чаще всего. Я мог бы рассказать еще о многих «событиях» имевших место в дни моего первого визита в Будапешт, но думаю, что Вам это будет не очень интересно.
Познакомился я не только со столицей Венгрии. Нам довелось побывать и в маленьких городках вокруг Будапешта: Сэнтендре, Вышиграде, Эстергоме. Особенно запомнился маленький городок Вышиград. Расположен он на высоком правом берегу Дуная, километрах в 12-15 от Будапешта. Знаменит город Королевским дворцом, строительство которого началось еще в 14 веке, и в средние вена он был широко известен в Европе. Самый дальний из названных городков - Эстергом, расположенный в 20 км от Будапешта. Это центр венгерского католицизма. Он является пограничным городом. Тогда на пароме можно было переправиться из Эстергома в Чехословакию (сейчас здесь граница со Словенией). Когда-то на месте Эстергома находились римские поселения, а на Замковой горе проводились раскопки средневекового королевского замка. В Эстергоме находится построенный в стиле классицизма крупнейший собор в Венгрии. Он вмещает в себя более 8000 человек. 72-метровый купол собора покоится на 24 колоннах. Построен собор в 20 веке.
Экскурсии в эти городки организовала для нас Елена Григорьевна, попросив отвести нас туда на машине своего зятя.
Вот и настал час расставания с Будапештом. Мы заказали такси с «запасом» времени. Провожали нас дома Шари, Нуша (домработница), Манци и Елена Григорьевна. Мы выпили по бокалу вина за новые встречи. Шари приготовила кофе.
Раздался телефонный звонок. Это таксист сообщил, что будет через 10 минут у нашего дома. Попрощавшись, мы спустились на лифте с вещами и стали ждать такси. Я бодро скомандовал: «Вокзал Келети!!!». Я был уверен, что поезд Будапешт-Москва отправляется с того же вокзала, на который я прибыл из Москвы. Когда мы подъехали к вокзалу, таксист засомневался, что в это время есть поезд на Москву.
Рассчитавшись с таксистом, мы прошли на вокзал и подошли к окошечку информационной службы вокзала, предъявив свои билеты. Нам сообщили, что наш поезд Будапешт-Москва отправляется с вокзала Ньюгати.
До отправки поезда оставалось еще почти час времени. Мы подхватили чемоданы и побежали к стоянке такси. Хорошо, что у меня осталась «заначка» форинтов. На стоянке такси стояла очередь. Мы попытались объяснить свою ситуацию и просили ожидавших пропустить нас вне очереди. Говорили, что наш поезд отправляется с вокзала Ньюгати и что до отправления поезда осталось лишь 40 минут. Фразу эту мы произносили и по-английски, и по-русски, и по-венгерски, и знаками, показывая наши билеты. Но ответ был один: «Нэм эртем!!!», что означало «не понимаю». Когда времени уже почти не оставалось, я побросал чемоданы в багажник подъехавшего такси, мы с Лидой вскочили в салон машины, а на возмущенные крики толпы отвечали: «Нэм эртэм!!!». Таксисту я лишь крикнул: «Ньюгати!», и машина наша покатила в сторону Западного вокзала.
Мы прибыли на вокзал минут за пять до отправления поезда. С тяжелыми чемоданами мы едва успели добежать до перрона, на котором стоял наш состав. Мы подошли к проводнику, предъявили свои билеты. Он едва шевелил языком. Войдя в вагон, мы крайне удивились. Наши места оказались не в двухместном, а в 4-местном купе. Нашими попутчиками оказались жена советского офицера, проходившего службу в Венгрии, с дочкой лет 7-8. Купе было заставлено вещами. Везли они из Венгрии на Украину все, что только можно.
Я попытался выяснить у проводника, почему у нас 4-х местное купе, хотя в билетах указано 2-х местное. Но он был настолько пьян, что ничего объяснить не мог. Попытка получить разъяснения у начальника поезда также не имела успеха, хотя он и не был таким пьяным, как его подопечный, но и от него разило перегаром. Весь личный состав, за исключением, быть может, машиниста поезда, был вдребодан пьян. Отправление поезда задерживалось. Мы разместились в купе и плюнули на все. Главное мы успели на поезд. Правда, отправился он в Москву с почти часовым опозданием. Неудобство в купе нам пришлось терпеть лишь первую половину пути. Попутчики наши вышли не то во Львове, не то в Киеве. Остальную часть пути мы ехали с Лидочкой в купе одни.
НЕЖДАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
Мы прибыли на Киевский вокзал Москвы вовремя. Взяли такси и благополучно прибыли на Беговую улицу к себе домой. Нас никто не встречал.
Андрюшенька был на даче в «Заветах Ильича» с Лидиными родителями, а Галочка отдыхала на даче в Загорянке с моими родителями. Утром следующего дня мы отправились на работу. Лидочка должна была сдать отчет о своей заграничной командировке, а я сориентироваться в обстановке на работе в Институте медгенетики. Я еще не знал о произошедших в судьбе сотрудников нашей лаборатории переменах, которые, естественно, коснулись и меня.
В лаборатории почти никого не было - отпускной период. Встретила меня лишь Инна Ивановна Титова, старший научный сотрудник нашей лаборатории. Она и рассказала мне о произошедших событиях. Уезжал я в Венгрию будучи сотрудником НИИ медицинской генетики АМН СССР, а вернулся уже сотрудником НИИ морфологии человека АМН СССР, хотя и остался мнс той же самой лаборатории эмбриологии. Оказывается, руководитель лаборатории, профессор Олег Евгеньевич Вязов, у которого отношения с директором Института медицинской генетики Николаем Павловичем Бочковым, мягко говоря, не сложились, не поставив в известность сотрудников лаборатории, договорился в Отделении медико-биологических наук (ОМБН) АМН СССР о переходе нашей лаборатории в другой институт. Произошел своеобразный «чейндж» (обмен). Из НИИ морфологии человека в Институт медгенетики была переведена лаборатория цитогенетики человека, возглавлявшаяся член-корреспондентом АМН СССР, профессором Прокофьевой-Бельговской. В Институт же морфологии человека из НИИ медгенетики был переведен отдел роста и развития, в который формально входила и наша лаборатория. Возглавлял отдел профессор Лев Давыдович Лиознер.
Итак, мы оказались в новом институте. НИИ морфологии человека возглавлял с момента его создания в 1961 году академик АМН СССР, профессор Александр Павлович Авцын. Собственного здания у Института еще не было. Его лаборатории были разбросаны по ряду НИИ Москвы. Дирекция и патологоанатомические лаборатории базировались в МОНИКИ им. Володарского на улице Щепкина, недалеко от Рижского вокзала. Мы же пока оставались в своих помещениях в НИИ медгенетики на Балтийской улице, 8.
Меня такой поворот событий, откровенно говоря, не обрадовал. В отличие от О.Е.Вязова, у меня отношения с дирекцией Института медгенетики складывались наилучшим образом. Да и не только с руководством Института, а и с коллективом совсем еще молодого НИИ, которому отроду было всего-то два года, у меня складывались довольно приличные отношения. Тематика моих исследований, в отличие от направлений исследований большинства сотрудников нашего отдела, четко вписывалась в направление исследований НИИ медгенетики. Более того, меня еще больше «сблизило» с коллективом Института мое участие в медико-генетической экспедиции в Сванетии в 1970-м году. В научные отчеты Института были включены и результаты моих исследований как по основной тематике - «Разработка методов иммунопрофилактики и антенатального лечения гемолитической болезни новорожденных», так и по материалам экспедиционных исследований - «Распределение аллоантигенов генетических систем групп крови человека у населения Сванетии». Таким образом, научные проблемы, которыми я занимался, четко укладывались в направления исследований НИИ медгенетики.
Что же касается НИИ морфологии человека, то, честно говоря, я не видел пока, как мои исследования «впишутся» в проблемы, разрабатываемые морфологами. Как говорится, от добра добра не ищут. Поэтому известие, что я уже сотрудник нового Института, меня не обрадовало.
Но и это еще не было «последней новостью». Инна Ивановна сообщила мне о том, что наш шеф О.Е.Вязов лежит с тяжелым инфарктом миокарда в больнице в Мытищах. Олег Евгеньевич летом снимал дачу по Ярославской дороге недалеко от Болшева. Инфаркт произошел, когда он был на даче. Поэтому его и госпитализировали в больницу города Мытищи. Мы договорились с Инной Титовой, которая теперь исполняла обязанности руководителя лаборатории, что в ближайшие дни съездим в Мытищи и навестим Олега Евгеньевича.
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ОТПУСК
Отпуск у меня закончился, но поскольку никакого административного контроля за нами не было, мы договорились с Инной Ивановной, что я буду лишь периодически появляться в лаборатории, а так буду сидеть на даче и писать статьи по материалам диссертационных исследований, то есть буду в «творческом отпуске».
Завершив свои дела на работе, мы с Лидочкой поехали в Загорянку за Галочкой, чтобы оттуда перевезти ее в «Заветы Ильича», где мы будем теперь все вместе отдыхать.
Вручив папе и маме «сувениры» и пообедав, мы собрали Галочкины вещи и отправились на «новую дачу». Добраться от Загорянки в «Заветы Ильича» можно было на электричке с пересадкой в Мытищах. Галочка очень обрадовалась, что наконец-то мы вновь будем вместе. Она получила заказанные «красевые» джинсовые брюки, юбку и сумку. Радости ее не было предела. Видимо избытком чувств можно было оценить ее не вполне адекватную реакцию. В вагоне электрички, взявшей путь от Загорянки в Мытищи, она вдруг «вцепилась» своими острыми зубками в новую Лидину белую дамскую сумочку, приобретенную в Будапеште, и прокусила ее. Сумочка была сшита из «искусственной» кожи и окрашена в белый цвет. Выглядела она вполне элегантно . В Москве подобных сумок я не встречал. Так и осталась эта сумка с травмой (большой дыркой). Лидочке приходилось «скрывать» место повреждения, надевая сумку на плечо так, чтобы поврежденная сторона ее была обращены к бедру. Даже в таком ущербном виде сумка «прослужила» ей в течение нескольких лет.
Пересев в Мытищах на электричку, следовавшую в Софрино, мы через 20-25 минут добрались до «Заветов Ильича». Для Лиды и Галочки это был первый «визит» на «новую дачу». Я же выступал в качестве гида. Сойдя с электрички, мы спустились с платформы (кстати, тогда в «Заветах Ильича» была лишь одна железнодорожная колея и одна платформа) и по центральной Почтовой улице направились в сторону дачи. Через минут пятнадцать мы дошли до Кооперативной улицы, свернули налево и минут через пять подошли к поляне, где на Вишневой улице находилась дача «Мосдачтреста», представленная на лето Борису Сергеевичу и где уже почти месяц «отдыхали» Варенька, Боренька, Андрюша, Юля с Оксаной и 3-хмесячным Борькой.
Радостная встреча. Все получили «сувениры» из Венгрии. Мы переоделись и занялись с Лидой обустройством своего «спального места». К нашему приезду терраса была уже отстроена. Именно на ней в «дальнем углу» мы и оборудовали свою кровать. Предназначенную нам комнату мы уступили Галочке с Оксаной.
Закончив хозяйственные дела, я помог Борису Сергеевичу натаскать из колодца, находившегося на углу улицы, метрах в тридцати от дачи, воду для купания Борьки. Ребята играли во дворе. Лидочка с Варварой Сергеевной готовили ужин. Наконец, все дела закончены, на террасе накрыт стол и вся семья усаживается ужинать.
Мы привезли в подарок Борису Сергеевичу шотландские виски, а для женщин бутылочку сухого красного вина «Медвежья кровь». Мы выпили за встречу, за нового члена семьи - Борьку Гоголадзе (ведь Лидочка его увидела сегодня впервые), за здоровье всех присутствующих. Ужин прошел, как говориться, в теплой дружественной обстановке. Мы с Лидочкой убрали со стола, перемыли посуду и вышли во двор. Стоял теплый летний вечер.
Взяв ребят и Вареньку с Боренькой, мы отправились на вечернюю прогулку к речке Серебрянке. Ребята резвились, а мы знакомились с природой в общем-то нового для нас уголка Подмосковья. Завтра утром Лидочка должна будет поехать на работу. С ребятами останусь я. Пока Лида оформит причитающийся ей отпуск, я буду жить на даче «безвылазно».
Конец июля я отдыхал на даче, помогая Лидиным родителям «по хозяйству», гуляя с ребятами на речке и в лесу. Когда же Лидочка оформила отпуск и присоединилась к нам в «Заветах Ильича», я стал сочетать отдых с работой. Мне предстояло написать несколько статей по материалам прошлогодней экспедиции в Сванетию и приступить к написанию докторской диссертации.
ОЛЕГ ВЯЗОВ
В один из дней мы с Инной Титовой, а было это в самом начале августа, навестили Олега Евгеньевича Вязова в Мытищах. Он лежал, как я уже писал, в больнице в терапевтическом отделении с инфарктом миокарда. В те годы тактика ведения таких больных заметно отличалась от нынешней.
Больным рекомендовался полный покой. Они лежали на спине и даже переворачиваться на бок им не разрешалось.
В тот год О.Е.Вязову в сентябре исполнится всего лишь 47 лет, а в больнице передо мной лежал по виду тяжело больной, старый человек. Лицо его было бледным, одутловатым, взгляд «потухший». Настроений у него было ужасное, как будто жизнь покидала его. Мы с Инной постарались хоть как-то его «встряхнуть», развеселить. Рассказали о делах в Институте и лаборатории, поделились своими отпускными впечатлениями. Он немного оживился. Я привел ему в пример Колю Асанова, который тоже перенес прошлым летом тяжелый инфаркт, хотя и был моложе О.Е.Вязова на 7 лет. Прошел всего лишь год. А он уже полностью восстановился и ведет активный образ жизни. Я говорил Олегу Евгеньевичу, что через пару месяцев он будет вновь на ногах, в полном здравии, и вот тогда мы с ним выпьем и закусим, как в «старые, добрые времена». Сейчас же главное не волноваться и не думать о плохом. Все еще впереди.
И действительно, слова мои были в какой-то мере пророческими. Не пройдет и трех лет, а О.Е.Вязов станет зав. кафедрой биологии Московского медицинского стоматологического института, а затем уедет в Женеву (Швейцария) работать в ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения), в отдел репродукции человека, где станет одним из руководителей программы иммунологии репродукции человека. Он будет там активно работать в течение шести или семи лет. Затем, после возвращения из Женевы, возглавит в Тбилиси НИИ генеративной функции женщин, основанный еще в 60-е годы профессором Жордания. К сожалению, в Тбилиси он совершил ряд тактических ошибок, проводя реорганизацию в Институте. В конце концов, года через два, ему пришлось оставить пост директора этого НИИ и вернуться в Москву. Он оформил ВОЗ‘овскую пенсию и «ушел» на заслуженный отдых. К сожалению, последние годы своей жизни он много болел, а в апреле 1989 года мы проводили его в последний путь. Таким образом, после перенесенного в июле 1971 года инфаркта миокарда Олег Евгеньевич прожил еще 18 лет. За эти годы он объехал пол мира. Работал со многими всемирно известными учеными, писал научные статьи и книги по актуальным проблемам иммунологии репродукции человека.
ТАЙНЫЕ СВИДАНИЯ
Весь август мы с Лидочкой практически безвыездно жили на даче в «Заветах Ильича». Компания у нас собралась немаленькая: Варенька с Боренькой, Юля с Оксаной и Борей, Андрюшенька, Галочка, Лида и я. Итого девять человек. Робик в тот год жил отдельно от «семьи» (Юли и Бори). По-моему, официального развода у них не было, но ни домой на Беговую, ни на дачу в «Заветы Ильича» «официально» ему хода не было. Когда он появлялся на Беговой, Юля сразу же звонила Лидочке, чтобы она срочно приходила ее выручать (он начинал драться с Юлей), и Лидочка сразу же прибегала к ней (наши дома находились рядом). Лидочка с детства защищала не могущую защитить себя Юлю и часто дралась с мальчишками из-за нее. Робик также боялся ее, и как только она прибегала к Юле, он покидал Юлину квартиру.
На дачу Робику точно запрещено было приезжать. Но вопреки родительскому запрету (особенно против Робика была настроена Варвара Сергеевна), он тайком ранним утром или поздним вечером пробирался через окно в Юлину комнату. Сколько раз совершал он такие набеги я не считал. Вообще-то мне казалось странным, что его лишали возможности видеться с маленьким сыном. Но вина в этом не только Робика, но и Юли, которая будучи уже беременной поставила в известность своих родителей об «изменах» своего супруга. Варвара Сергеевна была настроена очень «агрессивно» и пыталась уговорить Юлю прервать беременность. Но то ли срок беременности был уже достаточно большим, то ли еще что, но Юля решила все же беременность доносить.
Ни в день родов, ни после приезда Юли с Борькой домой, Робик не появлялся. Содержание семьи своей дочери вынужден был взять на себя Борис Сергеевич. Когда же Борьке исполнилось три месяца, в Робике вдруг проснулись «отцовские чувства». Он тайком поздней ночью прибыл на дачу. Варя и Боря уже спали. Постучав в окно Юлиной комнаты, он, как «в романах», влез через окно в комнату своей супруги. Если этот «набег» был первым, то, вероятнее всего, он (Робик) имел «четкий план» расположения окон в дачном доме. Получить такой план он, конечно же, мог только от Юли.
Таким образом, она в тайне от родителей принимала «незаконно» своего «законного» супруга. Измены изменами, а «трахаться» ведь хочется!!! Я дважды был свидетелем этих «ходок», но, естественно, никому об этом не говорил. Прошло уже более тридцати лет, и думаю, что «преступление» это за давностью времени уже не наказуемо.
Вот и такой момент из жизни «семьи» остался в моей памяти с лета 1971 года.
ТАК ГОТОВИТСЯ ДОКТОРСКАЯ, ИЛИ ДОРОГА К ХРАМУ
В первые недели августа 1971 года я закончил написание статей по материалам «Сванской экспедиции». Теперь уже ничто не мешало мне приступить к написанию докторской диссертации.
В начале с набросал план диссертации и написал аннотацию. Поскольку у меня не было еще официальных научных консультантов, то всю работу над рукописью я вынужден был выполнять самостоятельно. Условное название диссертации я выбрал- «Изоантигенная несовместимость организмов матери и плода». Писать ее я решил в виде монографии и выделил отдельным разделом работы «Обзор литературы». Однако и в каждой главе пришлось экспериментальные данные «обсуждать» и дополнять данными научной литературы. Работа спорилась и за первые две недели я написал, наверное, четверть диссертации. Естественно, я не работал над диссертацией день напролет. Ведь у Лидочки был отпуск, а у ребят каникулы. Нужно было научную работу совмещать с семейным отдыхом и организовать «культурную программу».
За август месяц мы побывали в Абрамцево, Мураново, Загорске (Серигиев-Посад), Пушкино. Много гуляли. Ходили на речку и в лес. Посещали местный «кинотеатр». Клуб или Дворец культуры располагался тогда в старом здании недалеко от станции. Рассказывать подробно о всех наших экскурсиях и «походах», наверное, нет смысла. Скажу лишь, что после августа 1971 года ни в Мураново, ни в Абрамцево мне так больше и не доведется «вернуться», хотя эти подмосковные усадьбы, история которых связана с известными деятелями культуры, несомненно достойны неоднократного посещения. В Мураново, первоначально принадлежавшей семье поэта Баратынского, бывали А.С.Пушкин и Н.В.Гоголь, а позднее многие известные писатели и поэты второй половины 19 века. В усадьбе Абрамцево оставили «след» творившие здесь известные русские художники Исаак Левитан и Врубель (автор знаменитого Демона).
Запомнилась мне и первая встреча с центром российского христианства Троице-Сергиевой Лаврой в Загорске (теперь это вновь Сергиев Посад). Мы поехали туда как раз в «яблочный спас» - один из самых «больших» летних церковных праздников. Когда мы шли от вокзала в сторону Лавры, то казалось, что «машина времени» перенесла нас лет на сто назад. По дорогам и дорожкам тянулись к Лавре, наверное, сотни богомолок (именно они особенно запомнились мне) и богомольцев. Женщины как будто сошли со знаменитых полотен художника А.Корина, на выставке картин которого мне довелось побывать в Академии художеств в конце 50-х годов. Там экспонировались среди других и полотна под общим названием «Русь уходящая». На многих из них были изображены богомолки в характерных черных платьях и косынках с неизменными черными же котомками и с деревянными клюками.
Именно среди таких, «сошедших» с полотен А.Корина богомолок, и оказалась наша «пятерка»: Лида, Галочка, Оксана, Андрей и я. В те годы «расцвета» атеизма в СССР увидеть подобную картину в Москве мне не доводилось. Даже в толпах шедших святить куличи на Пасху в церковь на Калитниковском кладбище, которые шли мимо нашего дома на Остаповском шоссе в 40-е - 50-е годы (годы моего детства и юности), не производили на меня такого впечатления.
Многие церкви и храмы в Москве находились в весьма плачевном состоянии, а большинство храмов были разрушены в 30-е – 40-е годы и среди них знаменитый Храм Христа Спасителя, на месте которого большевики планировали построить грандиозное здание – «Дворец Советов». Фундамент его был заложен в конце 30-х годов, а в начале 60-х годов на этом месте был построен открытый бассейн «Москва». В тот далекий 1971 год никто из нас не мог даже в смелых «снах» увидеть, что через каких-то 20 лет все круто измениться. Россия вновь станет «христианской» страной, а над Москвой вновь будет сиять золотой купол восстановленного Храма Христа Спасителя.
Будут восстановлены многие разрушенные при большевиках Московские храмы, в частности, Храм «Казанской Божьей Матери» на Курской площади. Будут отреставрированы многие великолепные московские храмы и монастыри. Но тогда в августе 1971 года меня поразило великолепие Троице-Сергиевой Лавры в Загорске, основанной еще в 14 веке знаменитым Сергием Радонежским.
Нам довелось присутствовать и на богослужении в одной из главных Соборов Лавры, хотя местные «активисты» и попытались воспрепятствовать нашему «вхождению» во Храм на том основании, что у нас не было крестов. Но мы «смело» вошли во Храм, где церковный хор и священник, проводивший торжественную службу по случаю праздника, своими песнопениями как будто уносили нас в неземные дали. Кстати, это была для меня, наверное, первая служба в православном Храме.
Мне доведется в конце 80-х годов еще раз побывать в Троице-Сергиевой Лавре, но на службе в Храме я уже не буду.
За свою долгую жизнь мне удалось поездить по Миру и познакомиться со многими замечательными соборами и храмами разных религий (конфессий). В годы существования СССР я побывал и в Киевско-Печорской и в Александро-Невской Лаврах. Первая из них в Киеве, а вторая в Ленинграде (Санкт-Петербурге). В 1984 году мы с Лидой и ребятами (Галочкой и Андреем) посетили Печоры под Псковом, недалеко от Пушкинских гор (это тоже Храм в Пещерах). Побывали мы с Лидой и в Храме Рождества Христова в Вифлееме в Израиле (на Священной Земле) и во многих всемирно известных католических Храмах: Собор Св. Павла в Лондоне, Собор Парижской Богоматери в Париже и в знаменитом Соборе Святого Семейства в Барселоне, строительство которого начал великий Гауди (к сожалению, строительство Собора не завершено до сих пор). Побывал я и во многих мечетях , буддистских и ламаистских Храмах и, естественно, в синагогах, в том числе и в скальной Синагоге у стены Плача в Иерусалиме. Но обо всех этих посещениях я расскажу, быть может, в свое время, в своем месте. Сейчас же я вновь возвращаю Вас в август 1971 года.
МАМОНТОВКА И МАМОНТОВЦЫ
В один из жарких дней середины августа было решено посетить Мамонтовку. Это дачное место всего в двух остановках на электричке от «Заветов Ильича» в сторону Москвы. С ним в семье Бурковых связаны светлые воспоминания. В первые послевоенные годы на даче «Комсомольской правды» в Мамонтовке проводили свой летний отдых члены семьи Главного редактора «Комсомолки» тех лет Бориса Сергеевича Буркова. У Лидочки от тех времен сохранились самые теплые и светлые воспоминания.
На даче «Комсомолки» в Мамонтовке в те далекие годы отдыхали вместе с ними семьи Анатолия Яковлевича Блатина (зам. главного редактора «Комсомольской правды»), сменившего позднее на посту Главного редактора этой газеты Бориса Сергеевича Буркова; Василия Коротеева - члена редколлегии «Комсомолки».Я лишь в этом году узнал, что «с легкой руки» Василия Коротеева - военного корреспондента газеты «Красная звезда» (главная военная газета СССР) пошел гулять по миру «миф» о «подвиге 28 героев- панфиловцев. Его супруга - Надежда Викторовна Троян - герой Советского Союза. Свою награду она получила будучи юной подпольщицей, участницей покушения на гауляйтера Белоруссии. Правда, не она принесла «бомбу» в дом фашистского наместника (она была лишь дублером). Но за смерть палача две девушки были награждены высшей наградой СССР.
В семье Блатиных были два сына - Миша и Сережа - и маленькая Аленка. Миша старше нас с Лидой года на два-три. У Коротеевых тогда рос лишь их старший сын - Саша (младший Алеша появится значительно позже). Семьи эти вместе жили также и в Москве (на Беговой улице).
Были среди дачников в разные годы и семьи Любимовых и Семеновых. Мануил Семенов был в послевоенные годы главным редактором сатирического журнала «Крокодил», а Любимов - членом редколлегии «Комсомолки», а позднее членом редколлегии главной газеты страны - органа ЦК ВКП(б)- КПСС Совмина СССР - «Правды». С Семеновыми мне доведется познакомиться, наверное, уже в 70-е годы, а вот с Блатиными и Коротеевыми - в конце 50-х. Анатолий Яковлевич и Миша будут у нас на свадьбе в марте 1958 года, а Миша даже исполнит в честь новобрачных гимн Гименея. Миша станет в 60-70-е годы спортивным журналистом, членом редколлегии «Комсомольской правды», возглавит спортивный отдел редакции. Как сложилась его дальнейшая судьба, не знаю.
С Надеждой Викторовной Троян мы встретились последний раз летом 2002 года В последний года Лидиных родителей она неизменной присутствовала, кстати вместе с вдовой Мони Семенова, на семейных торжествах семьи Бурковых, а в дальнейшем и на тризнах по случаю кончины сначала Варвары Сергеевны в 1995 году. А в 1997 году и Бориса Сергеевича.
Мне пришлось впервые побывать в «Мамонтовке» на Даче «Комсомолки» летом 1958 года. Мы отдыхали тогда на даче в Валентиновке. И вот, Варвара Сергеевна, Лидочка, ждавшая рождения нашего первенца, и я в один из будних дней отправились навестить места Лидиного детства и молодости Варвары Сергеевны. В тот год в Мамонтовке отдыхала Валентина Александровна Блатина с Алёнкой. Прошло, наверное, лет 10-11 с момента их (Лидиного, Варвары Сергеевны и Валентины Александровны) последнего пребывания на даче в Мамонтовке. Но, как они говорили, мало что изменилось на территории дачи. То же здание, тот же «обслуживающий персонал». Честно говоря, на меня ни здание дачи, ни ее территория не произвели впечатления. Помню лишь, что Валентина Александровна угостила нас чаем с пирожками. Пирожки с жареным зеленым луком и яйцами, действительно были вкусными. Мы такие пирожки ели первый раз и это оказалось самым «ярким впечатлением» от моего первого визита в Мамонтовку.
ДАЧНИКИ 1971
Прошли долгих 13 лет, и вот мы вновь собрались навести те «дачные места» теперь уже в расширенном составе. Впервые решил «вернуться» в годы своей молодости Борис Сергеевич, а для Андрюшеньки, Галочки и Оксаны это была первая поездка в Мамонтовку. Поселок этот расположен на берегу Учи - небольшой, извивающейся причудливо, словно змейка, речушки. Течение в реке очень сильное, поэтому вода в ней холодная.
Посетив дачу «Комсомолки», и вспомнив те далекие времена второй половины 40-х годов, мы побродили по территории, показавшейся мне какой-то запущенной, даже по сравнению с 1958 годом, и поговорив немного с комендантом дачи Петром Николаевичем и его супругой Полиной Васильевной, отправились всем семейством купаться на Учу. Окунувшись в холодные воды реки и охладив свой пыл, мы отправились в обратный путь. К сожалению, ближайшая электричка шла лишь до Пушкино. Мы решили доехать до Пушкино, а там пересесть на поезд, который довезет нас до «Заветов Ильича».
Проехав всего одну остановку, мы перешли в Пушкино на другую платформу и стали ждать поезда в сторону «Заветов Ильича». Андрюшенька ездил в Мамонтовку с подростковым велосипедом. Когда подошла наша электричка, то стоявшие в тамбуре пассажиры нас с велосипедом в поезд не пустили.
Мы решили, что все поедут этим поездом. А мы с Андрюшей приедем на дачу на велосипеде (он на велосипеде, а я пешком). Мы собирались вернуться в «Заветы Ильича» к обеду. Чтобы не нарушать семейной традиции и не переносить время обеда, мы с Андрюшей решили проделать обратный путь от Пушкино до дачи в «Заветах Ильича» как можно быстрее. Я сказал ему: «Ты поезжай, а я побегу рядом с тобой». День был жаркий, солнце палило нещадно, но во мне взыграл спортивный азарт, и несмотря на то. что в те годы я еще не занимался, как сейчас говорят, йогингом (то есть не бегал трусцой по утрам или вечерам), я решил путь этот проделать бегом.
Поначалу темп бега не был особенно высоким. Я бежал спокойно по шедшей вдоль железнодорожного полотна тенистой дорожке за ехавшим впереди меня на велосипеде Андреем. Весь путь от вокзала в Пушкино до нашей дачи составлял, наверное, километров 8-10. Мы преодолели его с Андреем за 40 минут. Последний отрезок пути от платформы «Заветы Ильича» до дачи я преодолевал уже в максимальном темпе, а метров за двадцать до финиша я обошел ехавшего на велосипеде Андрея и первым вбежал на территорию дачи. Силы мои были на исходе. Лидочка, увидев мое багрово-красное лицо, просто испугалась. Но дело молодое, и в мои 33 года я быстро пришел в себя, обмывшись под умывальником холодной водой. Зато обед состоялся вовремя!!!
Кстати, ехавшие поездом Варенька, Боря, Лидочка, Галочка и Оксана появились на даче буквально перед нашим с Андрюшей приездом. За обедом мы выпили за воспоминания о молодых годах Лидиных родителей, поводом чему послужила поездка в Мамонтовку, а также за рекордный пробег по маршруту «Пушкино-Заветы Ильича». К сожалению больше таких «забегов» в моей жизни больше не было.
Несколько слов о еще одном воспоминании того лета. Я уже говорил. Что мы несколько раз с ребятами ходили в местный кинотеатр.
Мне особенно запомнился просмотр кинофильма «Приключения канонира Далласа». Я уже не помню точно, происходили ли события в фильме в период 1-ой или 2-ой Мировой войны, но точно помню, что комедия эта была посвящена событиям на польско-немецком фронте военных действий. За время просмотра фильма сидевшая рядом со мной Оксана неоднократно обращалась ко мне с вопросом за разъяснением происходящего в тех или иных эпизодах на экране: «Миш, это немцы или наши?». «Оксана, -говорил я ей- это поляки!» «А, полики!!!», - делая ударение на первом слоге, повторяла она. Фраза эта стала «крылатой» в нашей семье. Если что-то кому-то было непонятно и задавался наивный вопрос: «Кто это или что это?», то часто звучала фраза: «Это наши или немцы?» и тут же ответ: «А, полики!!!».
Во время просмотров фильма иного плана, где присутствовали любовные сцены с поцелуями и объятиями, Оксана- 10-летняя в то время девочка- стыдливо отворачивалась, или сползала с сидения вниз, как будто бы она что-то потеряла, чтобы не смотреть происходящее на экране. А когда что-то казалось ей страшным, она просто выходила в туалет. А происходило это неоднократно во время сеанса. Вот такие остались у меня воспоминания.
На дачу к Борису Сергеевичу наведывался довольно часто комендант дачной конторы. Это был в общем-то простой, не злой человек. Борис Сергеевич с «русским хлебосольством» приглашал его выпить немного по тому или иному поводу. На что комендант неизменно отвечал: «Я вообще-то не пью, но с Вами я, конечно, выпью - чисто дилетантски!!!». И эта фраза на долгие годы вошла в лексикон нашей семьи. Порой мы говорили друг другу: «Давайте выпьем чисто дилетантски!!!».
Что имел в виду под эти термином комендант конторы «Мосдачтреста» так и останется нераскрытой тайной.
По вечерам, когда спадала жара, мы большой компанией совершали прогулки по поселку, любуясь красивой природой и казавшимися нам тогда «богатыми» дачами.
Во время этих прогулок, возможно, и созрела идея приобрести дачу в «Заветах Ильича». Сначала появился вариант дачи на Вокзальной улице. Она располагалась напротив построенного позднее здания новой «Бани». Дача была большая и даже возникла мысль купить ее пополам с моими родителями. Но для этого они должны были продать часть их дачи в Загорянке. Мама с папой даже приезжали смотреть эту дачу.
Но к счастью, мудрость моей мамы остановила эту «сумасшедшую идею». Ни в коем случае родственники не должны вступать или правильнее сказать не должны допускать каких-либо имущественных отношений, чтобы не испортить в дальнейшем свои отношения чисто человеческие. До конца жизни благодаря этому принципу Варвара Сергеевна и Борис Сергеевич с одной стороны и мои родители с другой относились друг к другу с большой теплотой и уважением.
И все же идея приобрести дачу в «Заветах Ильича» осуществилась на деле, хотя и чуть позднее.
ФЕДОСЕЕВ
В августе в гости к нам приезжал Коля Асанов. Но мне особенно запомнился визит Сергея Михайловича Федосеева. Не знаю почему, но из друзей Бориса Сергеевича именно у него ко мне и у меня к нему существовала взаимная симпатия. Я неоднократно участвовал в дружеских «попойках» и даже как-то, еще в 60-70-е годы сопровождал Сергея Михайловича после «теплого вечера» на Беговой у Бориса Сергеевича к нему домой на улицу Горького (Тверская).
Мы засиделись допоздна, а свои персональные машины и Борис Сергеевич и Сергей Михайлович «отпустили». Но добираться домой поздним вечером городским транспортом в состоянии хорошего подпития было не безопасно. Мне удалось «поймать» на Боткинском проезде машину «скорой помощи». Мы усадили Сергея Михайловича рядом с шофёром, я же залез на место «пострадавшего» рядом с санитаром. Доехали мы благополучно. Я проводил Сергея Михайловича до дверей его квартиры и вернулся на Беговую.
Так вот, в августе 1971 года Сергей Михайлович приехал в «Заветы Ильича» навестить своего друга - Бориса Сергеевича, находившегося на «заслуженном Отдыхе». Сам же он еще продолжал трудиться в КГБ, хотя и его годы активной работы в этом учреждении были, как говориться, сочтены. Мы хорошо «посидели» в тот день. Сергей Михайлович много рассказывал о своей работе в этом «страшном» учреждении. По-моему, именно в тот день я впервые узнал, что незадолго до смерти И.В.Сталина, в списки КГБ (МГБ) попал и Борис Сергеевич. Неизвестно как бы сложилась в дальнейшем его судьба и судьбы всех нас, если бы не смерть «великого вождя всех времен и народов».
Вспоминали они (Борис Сергеевич и Сергей Михайлович) и об эпизодах совместной поездки на круизном теплоходе «Литва» по Средиземному морю в начале 60-х годов. На этом теплоходе проходила встреча Международного Союза журналистов. Борис Сергеевич входил в состав Оргкомитета этой встречи, а Сергей Михайлович под видом журналиста осуществлял функции «куратора» по линии КГБ. Они вспоминали о разном, но в том числе и о «пьянках», которые устраивал на теплоходе Алексей Аджубей - зять всесильного тогда Никиты Сергеевича Хрущева.
После обеда мы гоняли на полянке перед дачей в футбол вместе с местными мальчишками. Мы были с Сергеем Михайловичем в одной команде, и он от души радовался, когда мы забивали голы в ворота наших соперников. Вообще Сергей Михайлович остался в моей памяти как удивительно приятный человек, хотя я и знал какой пост он занимал в этой ужасной организации.
Судьба и с ним обошлась не ласково. Он вынужден был уйти со своего высокого поста в этой «структуре», но в течение ряда лет продолжал еще активную работу в спецотделе ВИНИТИ (Всесоюзный научно-технический институт научной и технической информации), написав и опубликовав несколько книг, в том числе и о спецслужбах Запада. Он до конца жизни Бориса Сергеевича поддерживал с ним теплые дружеские отношения и был неизменно среди тех, кто провожал в последний путь и Варвару Сергеевну и Бориса Сергеевича.
Сам он скончался вскоре после смерти Бориса Сергеевича. К сожалению, проводить его в последний путь и проститься с ним не удалось, так как от нас скрыли это. Лидочка несколько раз пыталась звонить домой к его дочке Ирине, где жил Сергей Михайлович, но безуспешно. И только через несколько месяцев после его кончины через их общего друга Бориса Пищика мы узнали об этом печальном факте. Лидочка спросила его, как же так, что нам не сообщили о смерти Сергея Михайловича, на что Борис Пищик ответил, что он не хотел нас расстраивать.
ВИВИСЕКЦИЯ И ЖИВОПИСЬ
И еще два момента всплыли в моей памяти о том лете 1971 года. Это сейчас Андрей упрекает нас в «гибели» пойманной нами бабочки или стрекозы. Он, как говориться, «мухи теперь не обидит». А в то лето он бывало часами просиживал на солнышке радом с сараем и методично «обезглавливал» ползавших там муравьев. Быть может этот факт его жизни заставляет Андрея ныне стоять на защите не только всех наших «братьев меньших», но и «не трогать и козявку».
Я же к тем его «экзекуциям» относился спокойно и считал их проявлением любознательности в постижении живой природы методом вивисекции (острого опыта), когда гибель подопытного животного во имя науки неизбежна.
Чтобы занять ребят, была затеяна роспись масляными красками на кусочках досок, оставшихся нам «в наследство» после ремонта террасы. Писали маслом на досках Лидочка, Галочка, Оксана и Андрюша. Эти работы долгие годы хранились у нас на даче в «Заветах Ильича» по улице Добролюбова, 5. Быть может и сейчас они могут быть обнаружены там.
Я не помню все работы наших живописцев, но «Портрет дамы в шляпе», написанной Лидочкой, и сейчас у меня перед глазами.
ДОБРОЛЮБОВА, 5
То первое лето, проведенное в «Заветах Ильича», связало нас с этим подмосковным дачным поселком на долгие годы. Осенью 1971 года Борис Сергеевич приобрел дачу в «Заветах Ильича» на улице Добролюбова, 5 дом, построенный в послевоенные годы. Первый этаж дома был из шлакобетона, а второй - деревянный, но недостроенный.. Еще во дворе находилась старая деревянная изба, которая когда-то (в период постройки дома) служила его хозяевам в качестве временного жилья, а в последние годы использовалась как сарай.
Когда мы в конце сентября приехали смотреть дачу, нас поразило обилие несобранных с кустов ягод красной смородины. Были ягоды эти темно-красного цвета, сочные и удивительно сладкие на вкус. Дом и территория, которую он занимал, нам понравились. Теперь вопрос стоял в «утрясении» финансового соглашения с хозяйкой.
В конце концов было достигнуто обоюдное согласие, и весной следующего 1972 года начались работы по окончательной «доделке» дома. Были осуществлены ремонтные работы первого этажа дома и достроены помещения второго этажа. К началу лета дом был готов к приему новых жильцов.
На первом этаже дома размещались три небольшие комнаты, кухня и ванная с туалетом. К дому были пристроены две террасы. С большей из них вела лестница на 2-й этаж, где были оборудованы обшитые вагонкой две комнаты. Одна из них (большая) служила спальней для Варвары Сергеевны и Бориса Сергеевича, а вторая (меньшая) - кабинетом, где днем работал над своими воспоминаниями Борис Сергеевич, а ночью в ней спал Андрюша.
Одна из комнат на первом этаже была выделена нашей семье, другая Юлиной, а третья служила столовой, где за большим дубовым столом собиралась вся семья. Я немного забежал вперед с описанием уже «собственной» (Бориса Сергеевича) дачи в «Заветах Ильича». Но произошло это потому, что я коснулся периода приобретения этой дачи осенью 1971 года.
ТВОРЧЕСКИЙ ОТПУСК
Завершив дачный сезон, мы вернулись в Москву. Лидочка приступила к исполнению своих обязанностей старшего научного сотрудника в лаборатории электронной микроскопии, у ребят начались занятия в школе. поскольку баба Маня теперь к нам уже не могла приезжать (у нее появились новые обязанности - помогать Толе и Рае в воспитании Стасика), я большую часть времени проводил дома, занимаясь хозяйством и написанием докторской диссертации. Лишь один–два раза в неделю я появлялся в лаборатории. Да и то не на полный рабочий день.
Таким образом, ребята наши были под постоянным присмотром.
Им уже не приходилось самостоятельно разогревать себе обед, как это было весной. Проводив их в школу, а Лидочку на работу, я «прибирался» дома, готовил обед, если его не успевала приготовить вечером Лидочка, ходил в магазин за продуктами.
Завершив «домашние работы», я раскладывал на столе свои «бумаги», включал магнитофон, ставил кассеты с песнями Петра Лещенко или цыганскими песнями и начинал «под музыку» писать очередную главу диссертации.
Когда же заканчивались магнитофонные записи, я включал проигрыватель и слушал пластинки с песнями Александра Вертинского или «Music of Life». На последней пластинке, привезенной Борисом Сергеевичем из США, звучали чудесные песни 40-50-х годов, которые я с удовольствием слушал не только в период написания докторской диссертации, но и в последующие двадцать пять лет, вплоть до отъезда в Германию.
Только что, благодаря стараниям Лидочки, наш старый магнитофон воспроизвел магнитофонные записи с той пластинки. Вновь звучали для меня полюбившиеся более 30-ти лет назад песни: „You are my destiny“ (Ты моя судьба!), “Any stranger” (Незнакомец), „Tell me who you are?“ (Скажи мне, кто ты?» и другие.
После обеда Галочка, как правило, убегала на тренировку. Она всерьез занималась художественной гимнастикой во дворце спорта «Крылья Советов» на Ленинском проспекте. Андрюшенька, отдохнув после обеда, приступал к выполнению домашних заданий. Я же в это время продолжал свою «писанину». Выполнив намеченный объем работы, я отправлялся во Дворец спорта «Крылья Советов», чтобы встретить Галочку после тренировки и сопроводить ее домой. Хотя в те годы в Москве не было такой криминальной обстановки, которая появилась в период расцвета «дикого капитализма» в России в 90-е годы прошлого века и, к сожалению, продолжает оставаться такой и по сей день, «оставлять» десятилетнюю девочку вечером на улице одну было небезопасно.
Мы возвращались с Галочкой домой, где нас уже ждала приехавшая с работы Лидочка. Мы все вместе ужинали, помогали Гале выполнить ее домашнее задание, поскольку перед тренировкой на это у нее времени, естественно, не было.
Послушав новости по телевидению и посмотрев какую-нибудь передачу, мы отправлялись отдыхать. Так проходила осень 1971 года.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ СИМПОЗИУМ И САБАНТУЙ В СУХУМИ
В ноябре я получил официальное уведомление из Минздрава СССР, что я включен в состав советской делегации для участия в работе Международного Симпозиума ВОЗ, посвященного использованию обезьян (приматов) для изучения проблем репродукции (размножения) человека. Я и до этого уже знал, что доклад мой включен в программу Симпозиума. Реферат этого доклада «Использование павианов гамадрилов для изучения проблем иммунологии репродукции человека»был направлен мною в Женеву (Швейцария), в штаб-квартиру Всемирной Организации Здравоохранения в начале лета, и из Женевы я получил письмо за подписью Председателя Оргкомитета Симпозиума Эгона Дишфалузи (E.Dischfalussy), в котором сообщалось, что мой доклад включен в программу одного из пленарных заседаний Симпозиума.
Теперь же на основании Приказа Минздрава СССР, подписанного Министром здравоохранения, академиком Б.В.Петровским, я написал заявление на имя директора НИИ морфологии, профессора А.П.Авцына с просьбой разрешить мне командировку в Сухуми для участия в работе Симпозиума ВОЗ. Основание - Приказ МЗ СССР. Естественно, я был командирован в Сухуми на неделю с 3 по 10 декабря. Я подготовил текст доклада и слайды. И надо же было такому случиться - буквально за 3 дня до отъезда я свалился с гриппом. Но не поехать в Сухуми я не мог.
Когда острота болезни чуть спала, я собрался и отправился в Аэропорт «Внуково», где собралась московская группа участников Симпозиума. В основном. это были сотрудники международного отдела МЗ СССР и под их видом работники КГБ, курирующие Минздрав. Из научных сотрудников, если мне не изменяет память, были лишь Чернышов, занимавшийся проблемами адаптации обезьян в условиях Подмосковья, да Ваш покорный слуга.
Зима пока еще в Москве не вступила в свои права, шел дождь. Но я, учитывая свое состояние, оделся потеплее. Под пиджак я надел тонкий шерстяной свитер, верхняя же одежда была представлена болотного цвета плащом. Мы прилетели в Сухуми, где погода не особенно отличалась от московской. Было прохладно, шел дождь.
С аэродрома нас автобусом «Интуриста» доставили в единственную тогда в городе интуристовскую гостиницу «Абхазия». Члены Оргкомитета Международного Симпозиума встретили нас в холле гостиницы. Среди встречавших были как представители ИЭПиТ АМН СССР, так и представители ВОЗ. Из последних я запомнил ответственного секретаря Оргкомитета Симпозиума миловидную, интеллигентную женщину лет 35-40 мисс Стэнли. Всех иностранных участников Симпозиума размещали (за исключением семейных пар) по одному в номере, советских же участников - по двое.
Помню, как еще в июне, когда я был в Сухуми в командировке, при мне состоялся разговор директора ИЭПиТ. Профессора Б.А.Лапина с Женевой. Он спрашивал, учитывая реальные возможности размещения специалистов ВОЗ в гостинице «Абхазия», можно ли поселять в номере по два человека. На что ему было сказано, что в европейских странах по два человека в номере поселяются лишь гомосексуалисты. Пришлось подключать к решению этого вопроса Обком партии и Минздрав Абхазии. Выход был найден - на время работы Симпозиума из гостиницы «Абхазия» были выселены все гости, и она была полностью передана для обслуживания только участников Симпозиума. И все же номеров едва хватало, чтобы разместить всех иностранных участников, советскую часть делегации, прибывшую из Москвы, и журналистов, освещавших работу этого международного форума.
Я попал в один номер с писателем Александром Бориным. Он был направлен в качестве журналиста «Литературной газеты». В те годы это был центральный орган печати Союза писателей СССР. Спустя год или два я узнал, что Александр Борин - сын нашей преподавательницы с кафедры организации здравоохранения 1-го МОЛМИ Валентины Ферштуд, оказавшейся соседкой по дому на Кленовом бульваре с моим братом Толей. Как раз когда мы с Лидой навещали Толину семью, мы заходили и к ней выпить по чашечке кофе и вспоминали «минувшие дни».
Александр Борин оказался весьма интеллигентным, милым человеком, и мы вполне прилично «спали» с ним на стоявших рядом старинных тяжелых деревянных кроватях. К сожалению, тесного отношения с ним не возникло. С утра до вечера я был занят на симпозиуме, а вечерами на банкетах.
Номер рядом занял единственный представитель Болгарии - Министр здравоохранения БНР, профессор Радой Попиванов.
Все участники симпозиума, размещенные в гостинице «Абхазия», не только получили «спальные места», но и завтракали, обедали и ужинали в ресторане отеля. От мисс Стэнли я получил счет, в котором указывалась сумма в долларах США, пошедшая на оплату гостиничного номера и питание в ресторане. Если мне не изменяет память, то сумма эта составила за пять дней 650 долларов, то есть по 130 долларов в день. Кроме того, я получил впервые в жизни „Cook‘s Travel Checks“ на сумму, по-моему, триста долларов. Оплата билетов на самолет Москва-Сухуми и обратно также была указана в долларах. Эти деньги были «перечислены» за меня «Аэрофлоту».
Разместившись в гостинице и пообедав в ресторане мы, участники Симпозиума, на автобусе были доставлены на гору Трапеция в ИЭПиТ, где будут проходить заседания Симпозиума ВОЗ. Иностранных гостей познакомили с лабораториями Института, с направлениями основных научных исследований.
Поскольку я был хорошо знаком с этим, то два часа времени, отпущенные на эту «программу», потратил на общение со своими сухумскими друзьями.
Ровно через два часа всю нашу группу, проживающую в гостинице «Абхазия», автобус доставил в отель, где в 19.00 состоится ужин, посвященный открытию Международного Симпозиума. Когда нас пригласили в ресторан, столы уже были накрыты. Моими соседями по столу оказались профессор Р.Попиванов (Болгария) и кто-то из сотрудников Минздрава СССР. На столе стояли изысканные по тем временам закуски: рыбное ассорти, черная икра, жареная форель, соленья, зелень (кинза, тархун, реган – базилик), минеральная вода «Боржоми», «Ессентуки», грузинские вина, армянский коньяк водка. А как главное блюдо был подан кавказский шашлык.
Участникам Симпозиума был представлен Оргкомитет, который возглавлял руководитель целевой программы ВОЗ «Репродукция человека- Human Reproduction»- профессор Каролинского Университета (Швеция) Эгон Дишфалузи. С советской стороны сопредседателем Симпозиума был директор ИЭПиТ АМН ССР, профессор Б.А.Лапин. Затем были представлены и участники Симпозиума.
Вечер проходил в непринужденной обстановке. Все «западные» участники Симпозиума хорошо выпили и веселились от души. Я же после гриппа не чувствовал себя готовым, как говорится, «принять на грудь», поэтому пил лишь сухое вино да минералку. Почти не пил и мой сосед - Р.Попиванов. Мы оба - представители «соцлагеря» чувствовали себя чуть скованно. Я потому, что для меня подобное мероприятие было первым в моей жизни, а Р.Попиванов потому, что не владел английским, на котором будет проходить сегодняшний вечер. В целом же вечер, предшествовавший началу работы Симпозиума, прошел хорошо, и спать мы отправились уже ближе к полуночи. Завтра в 8.30- завтрак, а в 10.00 - открытие Симпозиума и первое пленарное заседание.
Началось заседание без всяких торжественных речей. Профессор Э.Дишфалузи «обозначил» программу Симпозиума, его цели и задачи. У всех участников Симпозиума, сидящих за одним столом в виде буквы «П», была «на руках» повестка каждого заседания, в которой были указаны основные докладчики, участники, выступающие в обсуждении доклада, и член Комитета ВОЗ, делающий заключение по программе заседания. Каждое заседание было, как правило, было посвящено какой-то одной проблеме.
Заседания проходили живо, интересно, был синхронный перевод с английского, оставлявший, правда, желать лучшего. Переводчики, хотя и специализировались на перевод медицинских текстов, порой допускали ошибки, грешили неточным переводом сказанного докладчиком или выступавшими в дискуссии. Поэтому я отложил в сторону наушники и старался уловить смысл выступлений без перевода. Доклады, да и большинство выступлений иллюстрировались многочисленными слайдами, что делало доступным для понимания как сам доклад, так и его обсуждение. В конце каждого заседания «рецензент» делал заключение и оценивал данные, изложенные в докладе, и основные замечания, прозвучавшие в выступлениях участников Симпозиума при обсуждении того или иного вопроса.
Первый день работы Симпозиума завершился торжественным банкетом в ресторане гостиницы «Абхазия», устроенным в честь участников Международного Симпозиума Минздравом Абхазии.
Банкет начался с краткого приветственного слова Министра здравоохранения Абхазии Шоты Дерминдоновича Гогохия. Он высоко оценил роль ВОЗ в борьбе с тяжелыми инфекционными заболеваниями человека, отметил успехи, достигнутые в разработке новых эффективных методов профилактики и лечения таких тяжелых и опасных вирусных инфекций, как оспа, полиомиелит, а также успехи в борьбе с паразитарными болезнями: малярией, лейшманиозом и т.д. Вместе с тем он отметил, что перинатальная смертность, да и вообще детская смертность все еще остаются очень высокими, особенно в слабо развитых и развивающихся странах. Высок процент бесплодных супружеских пар как в промышленно развитых странах, так и в развивающихся странах. Все это требует разработки эффективных методов лечения заболеваний, лежащий в основе высокой детской и материнской смертности, приводящей к нарушению процесса репродукции. Для большинства же развивающихся стран Азии, Африки, Латинской Америки очень остро стоит вопрос ограничения рождаемости. Все эти вопросы не могут быть решены без знания механизмов, лежащих в основе физиологических процессов регуляции процессов репродукции человека.
Помощь в изучении этих вопросов могут оказать исследования на животных эволюционно наиболее близко стоящих к человеку - обезьянах. Поэтому не случаен выбор места проведения настоящего Симпозиума -Институт экспериментальной патологии и терапии АМН СССР - пожалуй единственный в мире научный центр, где проводятся исследования на обезьянах. Для Сухуми и Абхазии высокая честь принимать столь представительный научный форум, организованный ВОЗ и посвященный проблеме использования обезьян для изучения процессов репродукции человека.
В заключении и Гогохия поднял бокал и пожелал участникам Симпозиума успешной работы и сказал, что со своей стороны сделает все возможное, чтобы пребывание ученых и специалистов, приехавших в СССР со всего Мира, было бы в Сухуми не только полезным, но и приятным.
В ответном слове Председатель оргкомитета Симпозиума, профессор Э.Дишфалузи поблагодарил Минздрав СССР, АМН СССР, Минздрав Абхазии и дирекцию ИЭПиТ за хорошую организацию Симпозиума и также выразил уверенность в успехе Симпозиума, начавшего сегодня свою работу.
По кавказским традициям следовало избрать тамаду начавшегося банкета, но Ш.Гогохия взял «бразды правления» в свои руки и объявил, что на сегодняшний вечер тамадой будет он и профессор Дишфалузи. Во время банкета было много тостов как традиционно «кавказских», так и «общеевропейских». В общем банкет удался. Но это были, как говорится, еще цветочки, а ягодки - чуть впереди.
Второй день работы симпозиума прошел после вчерашнего банкета, я бы сказал, в веселом настроении. Докладчики не только приводили интересные научные данные, но и острили по поводу «кавказского гостеприимства». Они еще не знали, что их ждет впереди - сегодня вечером.
После вечернего заседания участников Симпозиума повезли в «колхоз-миллионер». Это был армянский колхоз, в котором мне довелось побывать в 1965 году вместе с Борисом Сергеевичем. Я рассказывал уже об этом. На следующий день должен состояться мой доклад. Поэтому, зная по личному опыту, как проходят застолья в кавказских колхозах, я благоразумно от поездки отказался. И правильно сделал.
После ужина я спокойно проштудировал свой доклад и лег спать. Утром во время завтрака зал ресторана был практически пустым. Лишь Р.Попиванов, да мисс Стэнли составили мне компанию. Заседание Симпозиума, как сказала секретарь Оргкомитета, переносится с 10.00 на 12.00. Причиной такого смещения времени заседания оказался «синдром похмелья». Вчера в колхозе участников Симпозиума так «упоили», что многие из них не смогли прийти в себя даже утром. Да и во время «утреннего» заседания большинство участников, в том числе и докладчики, были бледными, вялыми. Им бы поесть с утра хаши!!!
После перерыва и кофе ситуация немного улучшилась, а после обеда работа Симпозиума пошла уже полным ходом. Оправившиеся после бурного «колхозного застолья» западные специалисты стали шутить и вспоминать «кошмары» вчерашней ночи, посмеивались друг над другом и над собой.
Сразу после обеда заседание открылось моим докладом. Доклады делали не вставая со своего места. Я эмоционально рассказал о наших работах по моделированию гемолитической болезни новорожденных на павианах гамадрилах , о группах крови обезьян и о нарушениях процесса репродукции у обезьян разных видов, содержащихся в Сухумском питомнике, обусловленных аллоантигенной несовместимостью матери и плода. Мы описали не только случаи гемолитической болезни новорожденных у обезьян, развившейся в «естественных условиях» (без экспериментального вмешательства - иммунизации самок эритроцитами крови самцов), но и о случаях аллоиммунной лейкопении (нейтропении) новорожденных и тромбоцитопенической пурпуры новорожденных, а также о случаях «привычного» невынашивания беременности у обезьян. Заключительная часть доклада была посвящена разработке метода антенатального лечения гемолитической болезни новорожденных на модели этого заболевания у павианов гамадрилов.
Доклад был выслушан с огромным вниманием, и я был даже награжден аплодисментами присутствующих - участников Симпозиума и «зрителей» - сотрудников ИЭПиТ. До этого аплодисментов после докладов не было. После окончания заседания ко мне подходили многие участники Симпозиума и «лично» выражали свое восхищение результатами нашего интересного исследования. Среди них был и профессор Р.Эдвардс из Шотландии, который через шесть лет станет «отцом» первого «пробирочного» ребенка.
Именно ему и доктору Стэптоу в 1977 году первыми в мире удастся осуществить оплодотворение яйцеклетки человека вне организма («в пробирке»), перенести эмбрион на стадии 8-ми клеток в матку женщины, которая не могла забеременеть естественным путем, и через 9 месяцев получить с помощью кесарева сечения здоровую девочку. Меня поздравили с интересным сообщением также председатель оргкомитета профессор Э.Дишфалузи, и профессор Р.Попиванов, и мисс Стэнли.
Потом уже в кулуарах Симпозиума, как мне передали, говорили, что специалисты ВОЗ не ожидали услышать столь интересное сообщение советских ученых. Итак, доклад мой, да и я сам были «замечены» не только специалистами, но и руководителями программы ВОЗ «Репродукция человека». Это не прошло бесследно. и уже через две недели я получу в Москве ВОЗовский Грант - стипендию ВОЗ, которая давала возможность на поездку на любой срок (обычно это от 6 до 12 месяцев) в любую страну мира в один из ведущих научных центров, где занимаются проблемами репродукции человека. А от профессора Эдвардса к Рождеству и Новому году я получу поздравительную открытку, в которой помимо традиционных поздравительных слов будет написано, что он с удовольствием вспоминает нашу встречу в Сухуми и желает мне дальнейших успехов.
Но все это еще впереди. Симпозиум еще продолжается. Завтра заключительный день его работы, два заседания - утреннее и вечернее. Вечером после ужина ко мне в номер зашел профессор Р.Попиванов - министр здравоохранения Болгарии и попросил помочь ему написать на русском языке его выступление на завтрашнем заседании Симпозиума. Он, конечно, говорил по-русски, но написать свое выступление «литературно и грамотно» не мог. Поэтому он «диктовал» мне основные «тезисы» своего выступления, а я «излагал» в литературной форме на бумаге. В течение часа мы набросали его «речь» и я попросил в секретариате напечатать этот текст. Получилось что-то около 3-х страниц машинописи, то есть на 8-10 минут устного выступления. Р.Попиванов остался доволен и поблагодарил меня за помощь.
В последний день было решено провести оба заседания без перерыва на обед, лишь сделав «кофе-брейк» (краткий перерыв). Дело в том, что Обком КПСС Абхазии организовал во второй половине дня экскурсию в Анакопейскую пещеру в Новом Афоне. Официально пещера откроется лишь в следующем году. Это уникальная пещера, а для меня - вообще первая в жизни возможность побывать в «подземном царстве». То, что мы увидели во время этой удивительной экскурсии, просто невозможно описать словами, хотя я и сделал такую попытку ранее. Поэтому здесь не буду останавливаться на этом замечательном для меня событии
А вечером в ресторане гостиницы «Абхазия» состоялся заключительный банкет. После «официального слова» Министра Здравоохранения Абхазии Ш.Д.Гогохия, отметившего огромный успех Симпозиума и его значение для биологии и медицины, выступил профессор Э.Дишфалузи. Начал он свою речь нестандартно, отметив, что ждать быстрых результатов от подобных Симпозиумов не стоит. «Ведь мы лишь консультанты ВОЗ», - сказал он и затем рассказал весьма подходящий для данного случая анекдот.
«В одну из африканских стран, население которой голодало, прибыли эксперты-консультанты одной международной организации (FAO). Они установили, что продуктивность крупного рогатого скота в стране на очень низком уровне: коровы тощие и дают мало молока. С целью улучшить породу крупного рогатого скота и повысить его продуктивность, было рекомендовано закупить высокопородного бычка-производителя и передать руководству страны. Когда через год или два специалисты FAO вновь посетили эту африканскую страну, то никаких улучшений в животноводстве не было отмечено. «Что же ты делал все это время?», - спросили бычка-производителя. «Консультировал!!!», - ответил он».
«Вот так и мы», - продолжал Э.Дишфалузи, - «лишь консультанты». Однако. должен заметить, что почти за 33 года, прошедших со времени того Сухумского Симпозиума ВОЗ, репродукция человека сделала просто гигантские шаги, а без исследований участников Симпозиума и их коллег просто невозможно представить себе подобный прогресс. Так что нужно сказать, что профессор Э.Дишфалузи немного поскромничал в оценке работы Симпозиума.
Еще один день - день отдыха - мы провели в Сухуми. Я побывал в гостях у Асановых, позвонил домой, а утром следующего дня вылетел в Москву в хорошем настроении.
ВОЗ МИНЗДРАВУ НЕ УКАЗ
Получив ВОЗовский грант, я пошел в Минздрав а международный отдел. Меня приняли «радушно» и «послали» к одному из его клерков.
Он внимательно познакомился с принесенными мной «документами», где, как я уже говорил выше, черным по белому написано, что М.Вербицкому представляется стипендия ВОЗ на любой срок в любую страну, для научной работы в одном из ведущих центров, занимающихся проблемами репродукции человека. Этот чиновник Минздрава спрашивает меня:
«Ты член КПСС?».
«Нет», - отвечаю я.
«Тогда США, Канада, Англия, ФРГ отпадают!!! А каким языком владеешь?».
«Английским».
«Тогда Франция, Швейцария, Италия отпадают!!! А как у тебя дела с докторской диссертацией?».
«Я уже написал ее вчерне». «Ну, хорошо, давай защищайся, а после этого вернемся к вопросу о твоей поездки за рубеж по гранту»!!!!!
Я «поблагодарил» за беседу, забрал «документы» и отправился в Институт.
О.Е.Вязов уже был дома после курса реабилитации в подмосковном санатории. Правда на работу его еще не выписали. Я навестил его и передал для просмотра рукопись своей докторской диссертации. Он при мне перелистал ее и сказал лишь одну фразу: «Солидно». Пройдут, наверное. недели 2-3, прежде чем он вернет мне рукопись, сделав в ней лишь чисто «редакторские правки». Теперь можно уже ставить вопрос перед Ученым Советом НИИ морфологии человека об официальной апробации моей докторской диссертации. Так завершался для меня , можно сказать этапный 1971 год.
В НОВЫЙ 1972-ОЙ...
Новый 1972-ой год мы встречали фактически впервые нашей большой семьей у Лидиных родителей. Помимо нашей и Юлиной семьи (Юля, Оксана, Борька), на встречу Нового года к ним пришли Иван Леонтьевич и Вера Дмитриевна Никитины с внучкой и сыном Огнивцевых, жившим у них, пока родители его были в США. Борис Сергеевич нарядился Дедом Морозом, использовав для этого и наряд «индейского вождя» - головной убор из белых «орлиных» перьев и ватную бороду и усы Санта-Клауса.
Дети с нетерпением ждали новогодних подарков. Из «волшебного мешка» извлекали Дед Мороз (Боренька) и Снегурочка (Лида) заветные подарки, выкрикивая имена «счастливцев». Никто не остался без подарка, в том числе и взрослые – хозяева и гости.
Это был по-настоящему веселый праздник. Галочка станцевала «цыганочку», Варенька пела любимые романсы и песни. Лидочка подпевала ей. Мы все внимательно слушали.
Мы встретили 1972-ой год с надеждой на то, что и для нашей семьи и для всей страны он станет годом исполнения сокровенных желаний и принесет всем нам счастье, интересные дела и встречи, хорошее настроение!!!
В конце января 1972 года Олег Евгеньевич Вязов - руководитель нашей лаборатории эмбриологии в НИИ морфологии человека АМН СССР, наконец, спустя полгода после перенесенного в июле прошлого года инфаркта миокарда, приступил к работе.
Нужно было завоёвывать авторитет в новом Институте, «хождения же по начальству» способствовать этому в общем-то не могли. Директор Института академик А.П.Авцын предложил ему сделать доклад о научных достижениях руководимой им лаборатории на расширенном заседании Ученого Совета Института морфологии человека. О.Е.Вязов согласился с таким предложением, но поскольку врачи рекомендовали ему воздержаться пока от публичных выступлений, то он переадресовал это предложение мне. Я, в принципе, согласился сделать доклад на Ученом Совете нового для меня Института, однако поставил при этом условие, что буду говорить не о всех направлениях работ лаборатории, а лишь о проблеме иммунологических взаимоотношений организмов матери и плода. Эту проблему я знал хорошо, так как работал в этой именно области на протяжении почти десяти лет и добился уже кое-каких результатов. Вязову ничего не оставалось, как с этим согласиться.
Я подготовил доклад и реферат его передал для ознакомления назначенным Ученым Советом рецензентам. Как потом выяснилось, официальными рецензентами были профессор Е.Н.Тер-Григорьева - зав. лабораторией патологической анатомии болезней детского возраста и профессор Б.Б.Фукс - руководитель лаборатории цитохимии и молекулярной биологии иммуногенеза.
Профессор Тер-Григорьева – это «классический» патологоанатом, а Борис Борисович Фукс – иммунолог-экспериментатор. Ни своих рецензентов, ни членов Ученого Совета Института я еще не знал. До сих пор контактировать мне пришлась лишь с секретарем ученого Совета М.В.Журавлевой, да директором Института академиком А.П.Авцыным, когда передавал ему приказ Минздрава о моей командировке в Сухуми для участия в работе Симпозиума ВОЗ в декабре прошлого года.
Знакомство наше можно было назвать «шапочным». Ни руководство Института практически не представляло чем я занимаюсь, ни я не имел никакого представления над какими проблемами работают в НИИ морфологии человека. Доклад мой должен состояться в конце февраля в конференц-зале Института В ту пору Институт еще не имел собственного здания, и его подразделения были разбросаны «по всей Москве», занимая помещения ряда НИИ МЗ СССР и АМН СССР. Ряд патологоанатомических лабораторий и лаборатория электронной микроскопии, как и администрация Института, базировались в помещениях МОНИКИ на улице Щепкина, недалеко от Рижского вокзала. Именно там, в холле второго этажа административного корпуса (если так можно назвать небольшое двухэтажное здание во дворе МОНИКИ), размещался, с позволения сказать, «конференц-зал», где проходили заседания Ученого Совета, научные конференции и «философские семинары» Института.
В день заседания Ученого Совета я прибыл по указанному адресу. До начала заседания я успел познакомиться с информацией о структуре Института морфологии человека и направлениях научных исследований его лабораторий на стендах, висящих на стенах «конференц-зала». Там я впервые столкнулся с названиями лабораторий Института в виде аббревиатур. Так, центральная патологоанатомическая лаборатория называлась «ЦПАЛ». Руководил ей профессор Г.Г.Автандилов. Лаборатория географической патологии - «Геопал». Заведовал этой лабораторией директор Института академик АМН СССР Александр Павлович Авцын. Лабораторию общей патологической анатомии («ОПАЛ») возглавлял академик АМН СССР, профессор А.И.Струков - зав. кафедрой патанатомии 1-го МОЛМИ, а лабораторию функциональной анатомии - академик Д.А.Жданов – зав. кафедрой нормальной анатомии 1-го МОЛМИ. Другие лаборатории возглавляли мне в общем-то неизвестные ученые. Так, лабораторией цитологии руководил профессор И.А.Алов, лабораторией электронной микроскопии (патологии клетки) - профессор В.А.Шахламов, лабораторией патологии старости - профессор К.Н.Данилова и т.д. Никого из сотрудников как указанных выше лабораторий, так и не названных мной я еще не знал.
Правда, незадолго до начала заседания Ученого Совета я встретил в холле Иру Казанцеву. Она работает, как оказалось, мнс в ЦПАЛ‘е . С Ириной Казанцевой мы заканчивали 1-й МОЛМИ в 1961 году и были знакомы, наверное, с 3-го курса, когда посещали научный студенческий кружок на кафедре патанатомии. Сейчас мы успели лишь перекинуться с ней парой общих фраз. К началу заседания Ученого Совета конференц-зал был забит до отказа. Со всех концов Москвы прибыли на Ученый Совет его члены и научные сотрудники лабораторий Института.
ДОКЛАД ДЛЯ ЗНАКОМСТВА
Заседание Ученого Совета открыл его председатель - директор Института академик А.П.Авцын. Он представил аудитории докладчика- Вашего покорного слугу, и в своем кратком вступительном слове сказал, что в состав Института с августа прошлого года влились две новые лаборатории: роста и развития (руководитель профессор Л.Д.Лиознер) и эмбриологии (руководитель профессор О.Е.Вязов). Сегодняшний доклад, который сделает мнс лаборатории эмбриологии М.Ш.Вербицкий, имеет целью познакомить нас с направлением работ этой лаборатории, продолжал академик. Мы планируем и в дальнейшем продолжать такой опыт знакомства с направлениями научных исследований наших коллективов. В качестве рецензентов научных материалов, которые будут сегодня Вам представлены докладчиком, выступят профессора Е.Н.Тер-Григорова и Б.Б.Фукс.
«Михаил Шнеерович, - обратился он ко мне, - «сколько времени Вам потребуется для изложения материалов доклада?». Я попросил минут 25-30. «Ну что же, это время будет в Вашем распоряжении», – сказал директор и предложил мне приступить к изложению данных доклада.
«Изоантигенная несовместимость организмов матери и плода». Я специально назвал свой доклад также, как звучит и название моей докторской диссертации. Я сначала рассказал об изо-(алло)-антигенной дифференцировке организмов человека и животных, а далее привел данные о патологии человека, которая может быть обусловлена иммунологической несовместимостью организмов матери и плода.
Основная часть доклада была посвящена моделированию гемолитической болезни новорожденных у животных (крысы, обезьяны) и разработке на экспериментальных моделях новых методов профилактики и антенатального лечения ГБН.
Заключительная часть доклада - «Создание отечественного препарата «Иммуноглобулин антирезус-Rh(D) человека» для профилактики резус-сенсибилизации и гемолитической болезни новорожденных у человека».
Я уложился в отведенное мне время. Доклад был выслушан аудиторией с огромным вниманием.
Затем мне пришлось ответить на многочисленные вопросы членов Ученого Совета и сотрудников Института. Держался я свободно, отвечал кратко и по существу, что произвело приятное впечатление как на руководство Института, так и на аудиторию. Затем выступили официальные рецензенты, давшие высокую оценку представленным в докладе научным данным. Как профессор Тер-Григорова, так и особенно Б.Б.Фукс отметили высокую научную ценность и актуальность результатов научных исследований лаборатории эмбриологии и пожелали ее коллективу дальнейших успехов.
В заключительном слове председатель Ученого Совета академик Александр Павлович Авцын присоединился к высокой оценке результатов научной работы мнс М.Ш.Вербицкого и отметил с улыбкой, что, по его мнению, согласно «принципу Питера», докладчик еще не достиг уровня своей некомпетентности. «А Вы читали «Принцип Питера»? – обратился он ко мне. «Да, Александр Павлович! –ответил я. «Ну что же, тогда позвольте пожелать Вам дальнейших успехов в Вашей интересной работе и творческого роста. Благо до уровня «некомпетентности» Вам еще далеко!». «А если серьезно, - продолжал он, - какие у Вас просьбы, предложения к дирекции Института?». Я попросил предложить мне полгода творческий отпуск для оформления рукописи докторской диссертации.
«Я думаю, что 6 месяцев для этих целей многовато. Ведь, насколько я информирован, рукопись у Вас практически готова, – сказал он, – а вот 3-4 месяца мы Вам предоставим».
Ну что же, я думаю, что достиг намеченной цели. Во-первых, произвел благоприятное впечатление на руководство Института, а во-вторых, получил «свободу действий» в течение 3-4-х месяцев.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О «ПРИНЦИПЕ ПИТЕРА»
Если мне не изменяет память, в «Иностранной литературе» номер 8 за 1971 год было опубликовано эссе, я бы сказал юмористического жанра, в котором описывалось открытие «принципа Питера» (по фамилии автора публикации). Автор проанализировал большое число карьер представителей разных профессий: политиков, бизнесменов, ученых, служащих и т.д. и т.п. и пришел к заключению, что в процессе продвижения по «служебной лестнице» все люди действуют по единому принципу, а именно: каждый человек стремиться достичь уровня своей некомпетентности.
В качестве одного из примеров приводилось продвижение по службе одного педагога американской школы.
Молодой специалист, окончивший недавно Университет, привносит новую струю в педагогический процесс. Он становится одним из любимых педагогов школы. Администрация и попечительный Совет школы выдвигают его на должность заведующего учебной частью школы. И на этом посту ему сопутствует успех. Вскоре школа становится одной из лучших в городке. Нашего героя выдвигают на более высокий пост - руководителя всех учебных заведений этого города.
И на этом посту он пытается руководить всеми учебными заведениями, пользуясь теми же методами и приемами, которые обеспечили ему успех на двух первых уровнях. Однако, новый пост требует совершенно другого подхода. У него начинаются конфликты сначала со своими подчиненными, затем с начальством. Он явно не справляется с новой работой. Итак, хороший педагог, хороший завуч в школе оказывается совершенно некомпетентным специалистом в плане руководства учебными учреждениями даже в масштабах города. И тем не менее, каждый стремится «достичь уровня своей некомпетентности». Это относится и к штатским, и к военным, и к тренерам, и к режиссерам и т.д.
Когда же человек достигает «уровня своей некомпетентности», то у него развивается синдром «конечной остановки», сопровождающийся появлением «букета» различных недугов: желудочно-кишечные расстройства (гастриты, язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки, колиты и т.д.), вегето-дистония, стенокардия, гипертония, бессонница, депрессия, снижение или полная утрата потенции.
Все это приводит к конфликтам в семье. В результате преуспевающий ранее человек превращается буквально в «развалину». Но тем не менее согласно «открытию», сделанному автором - Питером, все мы следуем именно этому жизненному принципу: «Достичь уровня своей некомпетентности!!!»
«Иностранная литература» - журнал, который среди читателей назывался просто «Иностранкой», пользовался в те годы огромной популярностью. А номер журнала, в котором был опубликован «Принцип Питера», в Москве было просто невозможно достать. К счастью, мы были подписчиками этого журнала и имели возможность познакомиться с этим ставшим очень популярным в среде интеллигенции произведением. Учитывая мой возраст и занимаемую должность - младшего научного сотрудника -, директор Института академик А.П.Авцын и «взял на себя смелость» заявить на заседании Ученого Совета, что я еще не достиг «уровня своей некомпетентности».
СЮРПРИЗЫ 1972
Весна 1972 года принесла нам новые ожидания. Галочку пригласили сниматься в фильме «Мушкетеры 4-го «А», который будет снимать Валентин Казачков на Одесской киностудии. Помимо нее приглашение на кинопробы получили и другие участники кинофильма «Внимание, черепаха!». В частности, Галя Буданова и Андрей Саматолкин. Кинопробы состоятся в мае на Одесской киностудии, а первое знакомство с «творческим коллективом» фильма состоялось в Москве в гостинице «Россия». Будущих «актеров» просматривали режиссеры Одесской киностудии Валентин Казачков и Александр Тарасуль, ассистент режиссера миловидная крашеная блондинка и оператор фильма Л.Бурлака.
Галочка понравилась «художественному совету», но окончательное решение будет принято в мае. после кинопроб на студии в Одессе, куда мы и получили официальное приглашение. У меня в это время намечена официальная апробация докторской диссертации, которая пройдет на научной конференции Института морфологии человека АМН СССР. Поэтому Лидочка заранее оформила в Институте мозга отпуск на две недели, чтобы сопровождать «артистку» на кинопробы.
В начале мая, за несколько дней до отъезда в Одессу, нас ждал еще один сюрприз. Лидочка вернулась с работы не одна. В руках у нее был щенок, возрастом, наверное. не более 2-3-х недель. У него, видимо, совсем недавно прорезались глазки. Он еще не ел самостоятельно из миски, и его приходилось кормить из бутылочки с соской.
Придя домой, Лидочка сказала, что она купила этого щенка (породой «дога») у какого-то алкаша. Я был, в принципе, против такого приобретения. Но поскольку он был «сверхпородистым» представителем собачьего племени, то я был вынужден согласиться с тем, что у нас появился еще один «член семьи».
Ко всем проблемам, связанным с подготовкой к апробации докторской диссертации и отъездом «лучшей половины» нашего семейства на кинопробы, добавились еще и заботы о щенке. Его нужно было кормить «по часам», вставать к нему ночью, вытирать каждые полчаса оставленные им на полу «лужи». Пока Лидочка была еще дома, эти заботы мы делили с ней, и особых трудностей не возникало.
АПРОБАЦИЯ
Но вот мы проводили маму с «артисткой» в Одессу, а завтра у меня - апробация.
В целом я спокоен, все материалы готовы: рецензии официальных рецензентов: профессора Б.Б.Фукса и докторов медицинских наук Г.А.Анненкова и С.С.Василейского положительные, принципиальных замечаний не содержат, слайды и таблицы в порядке, доклад «отработан».
Апробация состоится в конференц-зале НИИ неврологии АМН СССР, где размещается лаборатория Б.Б.Фукса. Председательствовать на конференции будет профессор Л.Д.Лиознер.
Теперь мне следует лишь выспаться, чтобы быть «в форме». Но не тут-то было. Всю ночь щенок не давал мне покоя. Он скулил, подвывал, не хотел брать бутылку с соской. Я не знал, как его успокоить. Боясь, чтобы он не разбудил Андрюшу, я забрал щенка из кухни к себе в комнату. Таскал его на руках. Как ребенка. А он упорно не хотел пить молоко из бутылочки.
Всю ночь я так и не сомкнул глаз. Утром, проводив Андрюшу в школу, кое-как все-таки покормил щенка и занялся «туалетом». Приняв холодный душ и побрившись, я выпил стакан чая с бутербродом, собрал всё необходимое для апробации и отправился в НИИ неврологии. Здание этого Института находится на Волоколамском шоссе рядом с больницей «МПС».
Ехать туда следует на 12-ом троллейбусе. Это как раз конечная остановка троллейбуса, она так и называется - «Больница МПС» (Министерство путей сообщения).
На 23 трамвае я доехал до стадиона «Динамо» и пересел на 12 троллейбус. Минут через 40 я был уже в Институте. Конференция назначена на 10:30, у меня еще есть время на "подготовку".
Борис Борисович Фукс попросил своего аспиранта из Болгарии Костадинова помочь мне с показом слайдов. Мы прошли с ним в конференц-зал и сделали «прогон» всех слайдов, чтобы убедиться, что они расположены правильно, а не «вверх ногами», и в нужном порядке.
К 10:15 прибыли мои «внешние» рецензенты: Генрих Антонович Анненков и Сергей Серафимович Василейский. К началу конференции подъехали сотрудники нашей лаборатории и лаборатории роста и развития (руководитель - профессор Л.Д.Лиознер), а «хозяева» - сотрудники лаборатории Б.Б.Фукса - уже заняли свои места в конференц-зале. Собралось, наверное, человек пятьдесят. Председательствующий на конференции профессор Л.Д.Лиознер, зачитав «повестку дня», предоставил мне слово для доклада и изложения основных положений моей докторской диссертации «Изоантигенная несовместимость организмов матери и плода».
Все прошло на удивление гладко. И рецензенты, и присутствующие на апробации сотрудники Института в своих выступлениях отметили актуальность работы, ее высокий научно-методический уровень и, что особенно важно, значение работы для клинической медицины. Особое впечатление на участников конференции произвела та часть доклада, где излагались данные о создании отечественного образца препарата «Антирезусного иммуноглобулина» и разработке с его помощью метода иммунопрофилактики гемолитической болезни новорожденных у человека. В заключительном слове я поблагодарил, как положено, руководство Института морфологии человека (хотя работа была выполнена фактически в период моего «нахождения» в НИИ экспериментальной биологии и затем НИИ медицинской генетики АМН СССР) за представленную возможность «выполнения» данной работы, официальных рецензентов за высокую оценку работы, научных консультантов: член-корреспондента АМН СССР профессора Б.А.Лапина - директора ИЭПиТ АМН СССР (Сухуми) и профессора О.Е.Вязова - руководителя лаборатории эмбриологии НИИ морфологии человека АМН СССР, за «ценные советы» и всех присутствующих за внимание.
Мы договорились с Б.Б.Фуксом, что я подъеду через пару дней за протоколом конференции, который вела, если мне не изменяет память, одна из его научных сотрудниц Л.В.Ванько (кстати, годы спустя уже я буду рецензентом и оппонентом на защите докторской диссертации Людмилы Викторовны).
Попрощавшись со своими новыми знакомыми - сотрудниками лаборатории Б.Б.Фукса - я отправился домой.
ЛЕТНИЕ ПОЕЗДКИ
Вечером из Одессы позвонила Лидочка, поздравила меня с успешной апробацией и сообщила, что «кинопробы» прошли успешно. Галочка утверждена на одну из главных ролей в фильме, съемки которого начнутся в июне и будут проходить на лиманах под Херсоном. Я в свою очередь поздравил артистку - Галочку - с успехом, утверждением на роль и пожелал ей творческих успехов; а теперь мы с Андрейкой будем с нетерпением ждать их возвращения в Москву.
О «поведении» щенка я, естественно, ничего не сказал. Однако, после возвращения милых дам из Одессы, я настоял, чтобы щенка куда-либо пристроили. К догам он имел такое же отношение, как я к английской королеве. Разве что «дог» – это в переводе с английского - собака.
Лидочка его принесла домой - она же его и пристроили в «добрые», надеюсь, руки.
До отъезда на съемки в Херсон мы успели еще с Лидой и Галочкой совершить на теплоходе круиз по маршруту Москва – Рязань – Константиново –Рязань - Москва.
Если в Рязани нам с Лидой еще доведется побывать спустя 20 лет после этой поездки, то есть в начале 90-х годов, то встреча с Константиново - родиной Сергея Есенина - окажется единственной в моей жизни.
Маршрут наш начинался от причала Южного порта Москвы-реки. Был теплый летний вечер начала июня. Наш красавец белый теплоход «Павел Антакольский» стоял пришвартовавшись к такому же по классу речному теплоходу «Сергей Есенин». Чтобы попасть на наш корабль, мы должны были с причала сначала ступить на палубу стоящего первым теплохода. А затем уже по трапу, переброшенному между двумя теплоходами, перейти на свой.
На борту теплохода нас приветствовали капитан и представитель турбюро. Согласно нашим путевкам мы с Лидой заняли двухкоечную каюту на первой (верхней) палубе, а Галочка должна была ночевать в многоместной каюте внизу. Эта турпоездка была организована месткомом нашего института. Так что в каюте внизу ехали сотрудники лаборатории электронной микроскопии, в частности, Таня Бархина с дочкой, которая была немного моложе Галочки. Дети быстро познакомились и стали играть, а Таня сказала, что присмотрит за ними.
Мы с Лидой поднялись к себе в каюту, разобрали вещи, и я сел немного поработать с рукописью диссертации, которую я накануне получил после перепечатки. Нужно было «вычитать» текст и выправить возможные опечатки.
Вскоре нас пригласили в ресторан на ужин. Там я и увидел всю «честную компанию» сотрудников НИИ морфологии человека. Помимо Тани Бархиной и Аллы Люлинской, ехавших в одной каюте с Галочкой, были и другие сотрудники лаборатории патологии клетки (электронной микроскопии), а также зав. лабораторией цитологии, профессор Иосиф Александрович Алов, профессор Яблоновская - руководитель лаборатории, занимавшейся проблемами морфогенеза опухоли центральной нервной системы, и ее сотрудники Нелли Чудиновская, Галя Полякова, Галя Иванова и, кажется, Саша Холанский. Из других «туристов» запомнил я Бориса Викторовича Антипова - тогдашнего секретаря партбюро Института, а в скором времени Ученого секретаря Института, ст. научного сотрудника ЦПАЛ Атлера и сотрудницу ОПАЛ Т.Н.Копьеву. Были, конечно, и другие сотрудники Института, но память моя не сохранила всех попутчиков этого интереснейшего и красивого маршрута.
Я впервые оказался в среде сотрудников института на отдыхе. Да и в рабочей обстановке мне доводилось до сих пор встречаться с ними лишь на Ученом Совете, да философском семинаре на ул. Щепкина. Я уже говорил, что институт не имел еще своего здания, и лаборатории его были разбросаны «по всей Москве». Лишь через год с небольшим мы соберемся все вместе под крышей нового здания НИИ морфологии человека АМН СССР на улице Цюрупы, дом № 3. Вот тут-то и начнется, согласно «закону Паркинсона», сначала расцвет, а потом и закат этого «флагмана» советской морфологической науки. Его упадок и распад застану и я в конце 90-х годов ХХ столетия.
«Закон Паркинсона» гласит, что пока учреждение не имеет еще своего здания, оно растет, развивается, достигает своего расцвета. После же «вселения» в собственное «новое здание» начинается период застоя, быстро сменяющийся деструктивными процессами в коллективе, неизбежно приводящими к «загниванию» и гибели учреждения. Этот закон можно смело распространить не только на различные учреждения, в том числе и НИИ, но и на более крупные «единицы» общественной жизни, в том числе и на государства, хотя «здание» здесь играет условную роль.
После ужина мы поднялись на верхнюю палубу и любовались открывающимися живописными пейзажами Подмосковья. Уже к полуночи мы подошли к первому шлюзу. Процесс шлюзования мне впервые довелось пережить именно во время этого нашего путешествия на теплоходе из Москвы в Рязань при переходе из Москвы-реки в Оку.
Надышавшись свежим речным воздухом, налюбовавшись звездным небом и темными уже просторами среднерусской полосы, мы отправились укладывать Галочку. Спать ей придется на второй полке, расположенной на одной из боковых стен каюты. Полка довольно широкая, на ней настелен ватный тюфяк. Постельное белье чистое. Одеяло шерстяное. В каюте в этот поздний час были лишь Галочка да Таня Бархина с дочкой. Остальные туристы «гуляли» кто на палубе, кто в ресторане, где были организованы танцы.
Пожелав Галочке и ее попутчицам спокойной ночи, мы поднялись к себе в каюту и стали готовиться ко сну. Музыка еще гремела во всю, спать не хотелось, решили почитать на сон грядущий. Наконец, все утихло, и я забылся неглубоким еще сном. Было, наверное, часа 2 ночи, когда в каюту постучали. Это была Таня Бархина. Она сообщила нам, что Галочка свалилась с полки. Правда все обошлось без травм. Просто она сползла с гладкой деревянной полки вместе с матрацем. Пришлось забрать Галочку к нам в каюту. Всю оставшуюся часть пути она проводила уже у нас в каюте. Спать мы будем с ней на одной мягкой, но не очень широкой постели.
Остаток ночи прошел спокойно, а рано утром я вышел на палубу. Все пассажиры, да и экипаж, не задействованный на время ночной вахты, еще спали. Поднявшись на верхнюю палубу, я сделал зарядку, умылся и время до «побудки» провел на палубе теплохода, наблюдая жизнь реки Оки в ранние рассветные часы. Низкий берег реки был окутан белесым туманом. Солнце, поднявшись над горизонтом, освещало скупыми еще лучами видневшийся вдали лес. По реке проплывали теплоходы, трудяги-«буксиры» толкали огромные по сравнению с их размерами баржи, груженные песком, лесом, углем. Встречались и рыбаки, сидящие с удочками в руках в маленьких лодках. На сей раз увидеть успех хоть одного из них мне не пришлось. Видать клёв еще не начался. Воздух становится все прозрачнее, тают последние клочки тумана, занимавшего самые низкие места поймы Оки.
Наконец, часов в 7-7.30 зазвучал гонг на нашем корабле- «побудка». Выползают на палубу туристы с помятыми после сна лицами. Засуетилась корабельная команда. Через час - завтрак. Теплоход наш свободно катит по Оке в сторону Рязани. В порт города Рязани (кстати, Лидочкиной Родины) мы должны прибыть в 10 часов утра. По программе состоится сначала автобусная экскурсия по городу. А затем мы отправляемся в Константиново, где и проведем оставшуюся часть дня.
ЕСЕНИН
Вот наш теплоход причаливает к пристани «Константиново», мы сходим на берег и идем по есенинской земле к дому, в котором родился и вырос великий русский поэт Сергей Есенин. В памяти всплывают слова из его «Письма матери»:
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струиться над твоим окошком
Тот вечерний несказанный свет!
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж -
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родна! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб тебя, не видя, умереть!
Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только об одном,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, -
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
Сергей Есенин - певец русской природы, русской души, «поэт-хулиган», трагически погибший в расцвете лет. К гибели его, как показывают проведенные в последние годы расследования, несомненно, «приложили руку» спецслужбы страны Советов. «Чекисты» убили его в гостинице «Англетер» в Ленинграде (Санкт-Петербург) в 1925 году. А гибель опального поэта использовали для развязывания кампании травли руководства Ленинградской парторганизации ВКП(б) и ленинградской ВЧК (во главе Ленинградского горкома партии стояли тогда «представители ленинской гвардии» - Г.Зиновьев, Л.Каменев и другие «лица еврейской национальности»).
И.В.Сталин, рвавшийся к единоличной власти в партии и государстве, и был, видимо, инициатором убийства поэта. И хотя были устроены пышные похороны поэта, перевезенного из Ленинграда в Москву, затем имя его на долгие годы будет фактически под запретом. Произведения великого поэта не будут переиздаваться. Даже в конце 30-х – начале 40-х годов чтение стихов С.Есенина считалось чуть ли не преступлением. Вы, наверное, помните роман Бориса Васильева «А завтра была война» или смотрели по этому произведению кинофильм? Тогда, наверняка, обратили внимание на эпизод, когда преподаватель литературы в средней школе выговаривала десятиклассникам, что чтение С.Есенина - это безнравственно, так как он воспевал мелкобуржуазные взгляды на жизнь. Более того, чтение стихов С.Есенина могло служить даже поводом к исключению его поклонников из комсомола.
Мне, например, довелось познакомиться с творчеством С.Есенина уже «в зрелом» возрасте. Было мне тогда лет 16-17. Толя – мой брат, достал где-то небольшой сборник стихотворений С.Есенина, изданный, наверное, в 20-е годы. Меня поразила тогда удивительно яркая, сочная, мелодичная поэзия, воспевавшая Русь. Ничего буржуазного в его произведениях - а тем более «антисоветского» - я не обнаружил и был искренне удивлен, почему такая поэзия находится под запретом в «Стране Советов». Ведь и сам поэт писал: «…я буду воспевать всем существом в поэте шестую часть Земли с названьем громким (гордым) Русь!».
Сергей Есенин похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.
Сейчас и в Москве (на Тверском бульваре) и в Рязани (на набережной Оки) установлены памятники великому поэту, его юбилеи торжественно отмечаются, а произведения его изучаются в школе. Нас же на годы лишили удовольствия наслаждаться его великолепными стихами и поэмами. Быть может, поэтому, читая С.Есенина или слушая песни и романсы на его стихи, сейчас я испытываю неосознанное, какое-то щемящее чувство, сопровождающееся холодком в груди.
«Выткался над озером алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло.
Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог.
Сядем в копны свежие на соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет, -
Хмельному от радости пересуду нет.
Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты.
И пуская со звонами плачут глухари.
Есть тоска веселая в алостях зари»
«Клен ты мой опавший, клен заледенелый,
Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой?…»
«Стою один среди равнины голой,
А журавлей уносит ветер вдаль.
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль…»
«Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком…»
Дом-музей Сергея Есенина стал сейчас местом паломничества не только любителей поэзии. Многие стремятся побывать на родине великого поэта. Тогда же, в начале 70-х, лишь по несколько групп, да и то не каждый день, приезжали поклониться певцу России. Сам дом-музей - простая крестьянская изба конца 19 века, с нехитрой утварью, особого впечатления на меня не произвел, не то что усадьба А.С.Пушкина в Михайловском. Вот уже где в 80-е годы было действительно паломничество туристов, приезжавших в Пушкинские горы не только со всего СССР, но и со всего Мира. Думаю, подобный туристический бум теперь докатился и до Есенинского «Константиново». Он этого точно заслуживает.
В памяти моей тот яркий, солнечный июньский день 1972 года хранится в виде вполне четких «слайдов». Особенно запомнился мне вид зеленых лугов низкого берега Оки, воспетых поэтом, да чудесные «есенинские березки» - символы средней полосы России.
В наши приезды в Москву в июле 2002 и августе 2003 года мы с Лидой посетили Ваганьковское кладбище, побывали на могиле Сергея Есенина, поклонились праху любимого нами поэта.
И еще «эпизод», всплывший в моей памяти. Уже, наверное, в конце 70-х- начале 80-х годов Борис Сергеевич рассказывал со слов соседки по подъезду Елены Викторовны Кононенко, что она была в 20-е годы любовницей Сергея Есенина и, более того, что дочь ее – Ася - дочь великого русского поэта. Вериться в это с трудом. Быть может, потому, что я узнал Елену Викторовну Кононенко лишь в 1958 году, когда была она уже пожилой женщиной, а чуть позже узнал, что была она еще и «стукачкой», и по доносам ее арестовывали многих журналистов-«правдистов». Пострадал и ее супруг. Пребывание в «Гулаге» сломило его, и я застал в конце пятидесятых уже не вполне психически здорового человека. Он покончил вскоре жизнь самоубийством. Так что все это у меня никак не увязывалось с тем, что в 20-е годы Е.В.Кононенко могла быть «мечтой поэта».
Покидая Константиново, я мечтал вернуться сюда хотя бы еще раз с Андрюшенькой. К сожалению, мечта моя все еще не осуществилась. Быть может на склоне лет доведется мне все же побывать в этих близких моему сердцу местах вместе с детьми и внуками!!!
В РЯЗАНЬ – И ДОМОЙ
Из Константиново мы вернулись в Рязань. Ночевка на теплоходе. После ужина погуляли по палубе, любуясь вечерним закатом. Пару часов посидел над рукописью диссертации. Вычитал весь текст, внес необходимые исправления.
Завтра с утра экскурсия по городу, посещение дома-музея академика И.П.Павлова. Этот выдающийся физиолог, основатель отечественной физиологической школы, был первым советским ученым, удостоенным Нобелевской премии за разработку учения об условных рефлексах головного мозга.
Утром после завтрака нас от пристани на автобусе доставили к дому-музею И.П.Павлова. Проведя в музее около часа, мы совершили пешую прогулку по центру города. В те годы Рязань была захолустным, провинциальным городком, где и смотреть в общем-то было нечего.
Мы посетовали, что не спросили у Лидиных родителей, где они жили в Рязани в конце 30-х годов. Хотелось бы посмотреть на дом, если он, конечно, сохранился, где жила тогда семья главного редактора газеты «Сталинец» Б.С.Буркова и где появились на свет 2-го сентября 1937 года его дочки-близнецы: Лидочка и Юля.
К полудню стало жарко и мы всей компанией отправились на пляж купаться в Оке.
Мне довелось за свою жизнь искупаться или уж во всяком случае побывать на берегу многих рек Европы: Волги, Днепра, Шпрее, Эльбы, Одера, Москвы-реки, Клязьмы, Учи, Пахры, Рожайки, Серебрянки, Кеменицы и др. Так вот, то купание в Оке осталось единственным, хотя на берега Оки я возвращался не раз.
Итак, программа экскурсии исчерпана, мы возвращаемся на теплоход, и наш белый речной красавец берет курс на Москву. В Южный порт мы прибыли уже поздним вечером.
Ночь провели на Беговой 2-110, а утром отправились в «Заветы Ильича», где на новой даче отдыхали Варенька с Боренькой, Андрюша, Юля с Оксаной и Борькой.
«МОНИНО»
Еще один эпизод из жизни нашей семьи - весна 1972 года. На школьные каникулы, которые начинались обычно числа 23-25 марта, мы отправились отдыхать в дом отдыха «Монино». Это Подмосковье. Ярославская железная дорога. Монино - конечная остановка поезда, на котором я в течение многих лет ездил в Загорянку, а позднее. в конце 50-х- начале 60-х – в Валентиновку. Правда, до сих пор до Монино я еще не добирался. Я договорился на работе, что две недели буду работать дома над диссертацией, Лидочка оформила отпуск и мы вчетвером отправились «на природу». Путевки в дом отдыха заказал Борис Сергеевич через ВЦСПС. На электричке до Монино мы добирались, наверное, часа полтора. От вокзала до дома отдыха шли пешком, таща свои нехитрые пожитки.
По дороге встретили В.Балунова - друга юности Бориса Сергеевича. Он отдыхал в это же время в санатории «Монино». С Виктором Ивановичем Балуновым я встречался несколько раз у Бурковых. Первая наша встреча произошла, наверное, летом 1958 года на даче в Валентиновке.
Тогда этот пятидесятилетний военнослужащий (кажется, подполковник), руководивший «культурой» в каком-то военном округе, приехал во время своего отпуска в Москву повидаться со своими друзьями. Это был лысоватый, среднего роста, крепкий мужчина с веселыми, искрящимися глазами, заразительно смеявшийся. Мы как-то сели вечером за «преферанс» (сыграть «пульку»). Играли Варенька, Лидочка, Виктор Балунов и я.
Когда мы «подсадили» его на мизере, то он со смехом сказал: «Цвай штукер цап царап». Так он, по-видимому, по-немецки сообщал, что взял две взятки. Еще пару раз мы встречались с ним у Бориса Сергеевича на Беговой 13, кв. 62. Виктор Балунов неизменно был в хорошем настроении. Позднее, когда он ушел в отставку, то поселился в Ефремовске под Тулой. Борис Сергеевич, бывая в Куркино - на своей Родине -, неизменно заглядывал и к своему другу.
В ту нашу первую встречу в Монино именно Виктор Иванович Балунов указал нам путь в дом отдыха. Мы прибыли налегке. Зашли в административный корпус, оформились и пошли размещаться.
Мы четверо получили на втором этаже 3-х этажного кирпичного дома одну комнату. Из «удобств» в комнате была лишь раковина с краном холодной воды, остальные «удобства» (туалет, душ) были общими на весь этаж.
Вся обстановка комнаты - стенной шкаф для одежды, четыре кровати, небольшой стол да пара стульев. Нас это вполне устраивало. Питание было, как говориться «домотдыховское» - сытое, но не вкусное. Покушать что-либо вкусное не было никакой возможности. В те годы и в Москве с продуктами было, мягко говоря, напряженно, а в Подмосковье и подавно. Недаром с тех лет сохранились анекдоты, «загадки» и т.п. о ситуации с продуктами питания, не говоря уже о «промышленных товарах».
Например, такая «загадка»: «Что такое длинное, зеленое и пахнет колбасой?» Ответ-«электричка». В ней жители ближнего и дальнего Подмосковья везли купленную в Москве колбасу. Ведь «достать» даже вареную («столовую», «докторскую» и т.д.) колбасу можно было, лишь отстояв часовые очереди в московских гастрономах.
Нам повезло с погодой. Было сравнительно тепло. Весна вступала в свои права. В конце марта прилетели скворцы. Мы много гуляли. Лес окружал территорию дома отдыха. Воздух был чистым. В целом мы неплохо отдохнули. Именно здесь мы узнали и происхождение названия «Монино».
По преданию места эти были отписаны Петром I одному из своих сподвижников – герою войны со шведами маршалу Брюсу, который и провел в этом имении свои последние годы.
У Брюса было две дочери - Моня и Тимоня. Так вот, по имени одной из них это подмосковное село и получило название «Монино». Сейчас «Монино» небольшой подмосковный городок. Побывать в нем еще раз мне не довелось.
В начале апреля мы вернулись в Москву, проведя в Монино положенные 12 дней.
НАУЧНОЕ НОВОСЕЛЬЕ
За это время состоялся переезд НИИ медицинской генетики АМН СССР в новое здание на Каширке. Строение это - своеобразный долгострой. Первоначально оно предназначалось Институту экспериментальной биологии. Шло строительство более 10 лет. Мне неоднократно приходилось участвовать вместе с коллективом Института в «субботниках» на стройке. После же реорганизации НИИ экспериментальной биологии в 1969 году «сильные мира сего» в АМН СССР и в Минздраве боролись за обладание этим зданием. Наконец, было принято решение «поделить» здание между двумя учреждениями АМН СССР. Половину здания «захватил» под свой институт академик-секретарь ОМБН АМН СССР Юдаев. Он возглавлял тогда НИИ экспериментальной эндокринологии и химии гормонов. Вторая часть здания была отдана НИИ медицинской генетики АМН СССР (директор - член-корреспондент АМН СССР Н.П.Бочков). Поскольку две наши лаборатории - роста и развития и эмбриологии, входившие в состав НИИ морфологии человека АМН СССР, занимали помещения в НИИ медицинской генетики на Балтийской улице 8, то решением Бюро ОМБН мы переезжали вместе с НИИ мед. генетики в здание на Каширке.
Нам было выделено 4 комнаты на третьем этаже в левой половине корпуса. Таким образом, после возвращения из Монино я «поселился» в новом научном доме. Лабораторные помещения в новом здании были, конечно, лучше, чем на Балтийской улице. Но теперь мне приходилось тратить больше времени на дорогу.
Ездил я теперь на 23 трамвае от дома до метро «Динамо», а далее по прямой линии до станции метро «Каширская». От метро нужно было метров четыреста-пятьсот тащиться по «бездорожью», оставшемуся после завершения стройки. Правда, такая ситуация в течение ближайших месяцев была значительно улучшена. Но долгие месяцы все же оставался кусок тротуара рядом с гаражами, который приходилось буквально «преодолевать», особенно после дождя. Но все эти издержки - на самом деле пустяки.
Из окон лаборатории я впервые увидел бредущего по пустырю огромного лося. Лось в городе - явление, естественно, необычное. Спустя почти двадцать лет, в конце 80-х годов, мы с Лидой, ожидая «выхода» из ремонта нашего «жигулёнка», на прудах в Царицыно в начале лета увидели молодого еще лосенка, стоявшего по горло в воде у берега. Выбраться на берег он самостоятельно не мог. Если ему не окажут помощь, он обречен на верную голодную смерть. Мы сообщили о своей «находке» милиционеру, но, судя по его реакции, вряд ли стоит надеяться, что звериному детенышу будет оказана нужная помощь.
МУШКЕТЕРЫ НА ЛИМАНЕ
Во второй половине июня 1972 года Лидочка в качестве сопровождающего лица выехала вместе с нашей актрисой - Галочкой на съемки фильма «Мушкетёры 4-го «А». Мы проводили их. Поезд до Николаева отправлялся с Курского вокзала. Там их должны встретить представители съемочной группы и доставить к месту съемок на Днепровские лиманы- в Старую Збурьевку. Теперь, в течение почти 3-х недель, связь мы будем поддерживать лишь с помощью писем.
Эти дни Андрюшенька проведет на новой даче в «Заветах Ильича», ул. Добролюбова, 5. Борис Сергеевич приобрел эту дачу в конце прошлого года, а весной 1972 года были проведены строительные работы, позволившие сделать дом удобным для проживания и летнего отдыха всей нашей большой семьи. Был проведен ремонт первого этажа и достроен фактически второй этаж, помещения которого были обшиты вагонкой. В результате на первом этаже было три комнаты, кухня и ванная с туалетом. Одна из комнат была отдана Юле, вторая маленькая нам с Лидой, а третья- стала «столовой»- гостиной. Кроме этих комнат были еще две террасы. А наверху были оборудованы две комнаты. Одна из них служила спальней Вареньке и Бореньке, а вторая –кабинетом Борису Сергеевичу. В ней было и «спальное» место Андрюши. В последние годы именно эта комнатка стала нашей с Лидочкой спальней.
Строительные работы на даче были в основном завершены к середине июня. Именно тогда и состоялся переезд «дачников» на новую дачу. Варенька, Боренька, Андрюша и Юля с Оксаной и Борькой и составили тот первый «дачный экипаж», который обживал эту новую для семьи Бурковых дачу.
Я приезжал на дачу лишь на выходные дни. Все свое время я тратил теперь на подготовку к защите. Рукопись диссертации была полностью выправлена, фотографии вклеены и в переплетной мастерской на улице Чехова были изготовлены 5 «томов» - фолиантов. Каждый экземпляр почти в 1000 машинописных листов весил, наверное, не менее 2-х килограммов. Честно говоря, я еле дотащил их до Института на Каширке. Автореферат был отпечатан, развезен и разослан по всем необходимым адресам.
На одном из последних заседаний Ученого Совета в АМН СССР по морфологическим дисциплинам были утверждены официальные оппоненты: профессор Я.Л.Раппопорт – патанатом, А.А.Лебедев – акушер-гинеколог и В.И.Говалло – иммунолог. Докторская диссертация будет защищаться мной по специальности «Гистология и эмбриология».
Мне удалось до летних отпусков передать рукопись диссертации и авторефераты своим официальным оппонентам и отправить один экземпляр в Одессу, в Мединститут, который был утвержден Ученым Советом АМН СССР в качестве «Ведущего учреждения», дающего отзыв о научно-практической значимости работы. Когда этот этап подготовки к защите докторской диссертации был завершен, я, находясь в творческом отпуске, получил возможность провести часть его вместе с Лидочкой и Галочкой в местах, где проходила съемка кинофильма «Мушкетеры 4-го «А».
Мы решили, что вторую половину июля и август Галочку на съемках будет «сопровождать» вся наша семья. Лидочка сняла для нас всех комнату в соседнем доме (до нашего приезда они с Галочкой жили в доме у Севы и Вали), мы закупили необходимые продукты (консервы, гречневую крупу, что-то еще, что невозможно было купить в Старой Збурьевке), приобрели билеты на поезд до Херсона.
И вот мы с Андрюшенькой отправляемся в дальний путь. Чемодан с продуктами оказался достаточно тяжелым. Но для двух молодых «мужиков»: Андрюши и меня - это не было существенным препятствием во время нашего «путешествия». До Херсона мы ехали в плацкартном вагоне. Андрюшенька с удовольствием смотрел в окно с верхней полки, наблюдая за мелькавшими и убегавшими от несущегося на юг поезда «картинками». Для меня среднерусская сторона особого интереса уже не представляла (я достаточно много поездил в свое время на поездах в южном направлении), и я с удовольствием читал прессу и «Иностранку» (популярный в те годы журнал «Иностранная литература»). К вечеру мы проехали Тулу (тогда еще не «город-герой»), а ближе к полуночи должны прибыть в Харьков.
В Херсон мы приедем часа в три дня. Далее нам предстоит добираться до Старой Збурьевки по воде - на теплоходе. Но эта часть «путешествия» еще впереди. Ночь прошла спокойно, а утром за окном замелькали украинские белые мазанки с глиняными кувшинами и стеклянными банками, сушащимся на плетнях. Андрюшенька продолжал изучать новые для него «пейзажи», а я отдыхал.
Наконец, наш поезд подходит к перрону Херсонского вокзала. Мы выгружаемся. Узнаем, как пройти в порт к причалу теплоходов, один из которых доставит нас в Старую Збурьевку. Как оказалось, чемодан довольно тяжелый. И пока я его дотащил до причала, мои белые брюки и светлая рубашка превратились в нечто непотребное. Но все это меня не очень расстроило. Ведь впереди нас ждет встреча с нашими любимыми «девочками»: Лидочкой и Галочкой. Мы так давно не виделись.
Для Андрюшеньки все наше путешествие и по железной дороге, и по воде несомненно интересно. Он с удовольствием осматривает архитектуру привокзальной и портовой части Херсона - южного городка, а когда мы отплыли на теплоходе, то за бортом мелькали живописные зеленые острова, а по берегам - луга. Леса, перелески и маленькие, чистенькие деревушки с веселыми белым хатками. Спустя часа три наш теплоход причалил к небольшому пирсу Старой Збурьевки. На берегу нас ждала Лидочка (Галочка, несмотря на уже вечерние часы, еще не вернулась со съемок).
Нам предстоит еще пройти километра полтора до нашего «южного приюта» - дома, уде мы будем жить. Наконец, и эта часть пути пройдена. Галочка уже ждет нас. Бросив чемодан и сняв с себя грязные вещи, мы бежим к лиману. Хочется скорее искупаться - смыть с себя пот и дорожную грязь. Светит луна, небо в звездах. Вода теплая, ласковая. Мы с удовольствием купаемся. Всю усталость сняло как рукой.
Мы возвращаемся домой. Знакомимся с хозяйкой и нашими соседями Будановыми (Толей и Ирой) – родителями Гали, которая как и наша Галочка снималась у Ролана Быкова в фильме «Внимание, черепаха!» на «Мосфильме».
Общее застолье. Уже поздно. Детям пора, ведь завтра у них очередной съемочный день. Да и нам после трудной дороги не мешает отдохнуть. Мы решаем, что «встречу» нашу отметим завтра вечером.
Лидочка готовит постели и мы отправляемся спать. Спали мы с Андрюшей на полу, а дамы наши на деревянных полатях.
Утром Галочку «забрали» на съемки. Которые в те дни проходили на берегу Днепра, километрах в 1,5-2-х от нашего дома. За артистами заехала ассистент режиссера, миловидная крашеная блондинка. К сожалению имя ее и фамилию я запамятовал. Всех участников съемочной группы, живших недалеко от нас, на съемочную площадку доставляли на РАФике. В то мое первое утро в Збурьевке мы не поехали вместе с «артистами». Нужно было немного обустроить наше жилище и приготовить обед. Часам к двенадцати все дела по дому были завершены. Лидочка собрала наши купальные принадлежности, чай, бутерброды, и мы втроем отправились к месту съемок.
Шли мы по дороге, заваленной булыжниками, мимо нового поселка, дома в котором были построены китобоями. В те годы эти добротные одно- двухэтажные каменные постройки, оштукатуренные особым способом («шубой»), произвели на меня незабываемое впечатление. Чувствовалось, что живут здесь зажиточные люди.
В 50-е-60-е годы китобои были настоящими героями. Целые флотилии бороздили безбрежные пространства мирового Океана, истребляя тысячами китов. В СССР существовали китобойные флотилии «Слава» и «Алеут». Первую из них возглавлял, кажется. дважды Герой Социалистического Труда Солянник - капитан-директор. Флотилия эта была приписана к Одесскому порту.
О героях-китобоях снимали документальные фильмы, об их подвигах сообщалось во многих выпусках популярного в те годы киножурнала «Новости дня», о них слагали песни. Мне запомнился куплет одной из них:
«…Придешь домой, махнешь рукой,
выйдешь замуж за Ваську-диспетчера,
мне ж бить китов у кромки льдов,
рыбьим жиром детей обеспечивать!!!».
Естественно, из китов, млекопитающих животных, никак невозможно приготовить «рыбий жир», но «в дело» шло всё - и китовый ус, и амбра, и спермацет, и мясо, и жир животных, и их кожа и кости. Мясо китов даже продавалось в магазинах. Лишь однажды мы с Лидочкой купили у нас в «Гастрономе» на Беговой пару килограмм китового мяса. Было оно темно-красного цвета. Лидочка сделала из него котлеты, но «специфический» вкус этого блюда отбил у нас охоту употреблять в пищу мясо наших «родственников», ушедших жить в процессе эволюции в воды мирового океана. А вот для приготовления настоящего «Суши» в Японии до сих пор обязательно используют помимо тунца и других видов рыб мясо некоторых видов китов.
Сейчас в большинстве стран мира промысел китов запрещен. Лишь японцы имеют небольшую квоту для ежегодного отстрела китов. Бурю возмущения у «зеленых». Да и не только у них, вызвало решение правительства Исландии разрешить отстрел китов у берегов этого северного островного государства Европы.. Ну да ладно, оставим в покое китов и вернемся в Старую Збурьевку.
Мы продолжаем свой «марш» по заваленной булыжниками дороге. Солнце печет нещадно. Пот струиться по спине и лицу. Рубашка взмокла. Но вот вдали уже показалась съемочная площадка. Еще немного - и мы у цели. Дети купаются у берега, прыгают с вышки. Оператор фильма, Леонид Бурлака, возится со своей камерой, режиссер, Валентин Казачков, готовит к съемке очередной эпизод. Родители, сопровождающие «актеров», загорают на берегу.
Лидочка знакомит нас с Андрюшей с семьей Бори Мельникова - одного из «героев фильма». Борины родители постарше нас. Это симпатичная пара цирковых акробатов. Правда, в годы нашего знакомства они уже не выступали в цирке. Надя и Леня Мельниковы - оба небольшого роста, плотные, кругленькие, улыбающиеся. Рядом с ними - «суровая» Ира Буданова и грузноватый, общительный Анатолий, родители Гали Будановой, которая снималась два-три года назад вместе с нашей Галочкой на Мосфильме в картине «Внимание, черепаха!» у Ролана Антоновича Быкова. Здесь же и еще один участник того фильма - Самотолкин. Смешной, конопатый мальчишка, который на съемках остался, кажется, безо всякого «сопровождения».
Толя Буданов, как оказалось, работает старшим научным сотрудников в Институте Восточных культур АН СССР в отделе, которым руководит близкий друг семьи Бурковых доктор наук Фаина Шапшина. Она работала с Борисом Сергеевичем в конце 30-х – начале 40-х годов в «Комсомолке» (так все называли газету «Комсомольская правда»). В конце 50-х –начале 60-х годов она с мужем провели несколько лет в Китае и КНДР. Ее супруг был одним из ответственных сотрудников посольств СССР в этих странах. а Фаина Шапшина получила возможность близко познакомиться с историей, культурой и экономическим положением указанных государств. Собранный ею материал в период многолетнего пребывания в КНР и КНДР не только лег в основу ее докторской диссертации, но и сделал ее одним из специалистов по вопросам истории и культуры этих стран.
Когда я впервые увидел ее в доме Бурковых во время одного из семейных торжеств, это была уже пожилая, но буквально светившаяся женщина, темноволосая с чуть заметной сединой, с искрящимися глазами, остроумная, красноречивая, не боявшаяся даже в те годы, во всяком случае во время застолья, употреблять и ненормативную лексику, которая, кстати сказать, в ее устах вовсе не звучала как обычный «мат». Она умела произносить тосты короткие и длинные, но неизменно остроумные. От нее я впервые услышал и рассказ, составленный из слов, начинающихся лишь на букву «о»: «Однажды отец Онуфрий- отшельник Онежской обители, отобедав, отоспав, отдохнув, отправился обозревать окрестности Онежского озера….и т.д.». А к днб рождения Бориса Сергеевича она произнесла тост: «Птичка какала на ветке, баба срать пошла в овин... Разрешите Вас поздравить со днем Ваших именин».
Так вот, с Анатолием Будановым у нас оказалась общая знакомая. Участие во многих «мероприятиях» на съемках фильма «Мушкетеры 4-го «А» сделало наше общение с Анатолием Будановым обоюдно приятным.
Вместе с ним мы участвовали в рыбной ловле в заказнике на Лимане, сопровождали наших детей-актеров в Одессе в период озвучивания фильма на одесской киностудии, рыбачили в Черном море с лодки, предоставленной нам на пляже в Аркадии. Этот эпизод я уже описал в разделе «Рыбалка в моей жизни». Мы жили в соседних номерах в гостинице в Одессе, участвовали во многих застольях.
К сожалению, в дальнейшем наше приятное знакомство не получило своего продолжения. А через несколько лет жизнь Анатолия Буданова трагически оборвалась - он покончил с собой. Но тогда летом 1972 года ничто не предвещало такого трагического развития событий.
ГУЛЬБА
Стоял жаркий июль, днем солнце палило нещадно. Спастись от жары можно было лишь у воды - на берегу лимана, невдалеке от нашего жилья, или на берегу Днепра, где проходили в то время съемки фильма. Порой мы успевали воспользоваться в течение дня обеими возможностями. Это означает, что утром и вечером мы купались на лимане, а днем на Днепре.
Вскоре к нам присоединились еще и «дачники» - супружеская пара Яновских из Николаева с маленькой (лет 4-5) дочкой. Они уже на протяжении нескольких лет снимали во время своего отпуска комнату в доме нашей хозяйки. Это была симпатичная молодая пара, быть может, чуть моложе нас с Лидой. Марк работал на судостроительном заводе в Николаеве в чине инженер-капитана, Наташа была, кажется, педагогом.
Пара была компанейская и наши отношения быстро приобрели характер дружеских. Мы часто вместе ходили купаться, а по вечерам ловили раков, варили их, ели и запивали пивом.
Тут сразу вспоминается один анекдот про Василия Ивановича Чапаева.
«Как-то дивизия Чапаева расположилась на отдых на одном берегу реки, а на противоположном раскинули бивак «белые». Чапаев говорит своему ординарцу Петьке: «Посмотри, чего там «белые» делают?» Петька смотрит в бинокль и докладывает комдиву: «Василий Иванович, «белые» пиво с раками пьют!!!» (Звучит это как пива сраками пьют!!!). «Дай-ка бинокль, - командует Чапаев и внимательно рассматривает берег, где «гуляют» белые. «Да нет, Петька, это у них рожи такие!», - комментирует комдив».
Как-то вечером наш сосед Сева, Марк, Толя Буданов и я отправились на лиман ловить раков. У Севы для этого была особая снасть - ракеля. Представляла она собой два небольших шеста с натянутой между ними сетью с небольшими ячейками. Двое ловцов раков бредут несколько шагов по пояс в воде, загребая ракелей почти по самому дну, затем подымают снасть и попавшихся в нее раков вываливают в ведро.
Ловить раков в это время года в общем-то запрещалось. Можно отлавливать раков лишь в течение месяцев, в названии которых присутствует буква «р». Получалось, что мы немного браконьерили. Думаю, что большого ущерба поголовью раков Днепровских лиманов мы не нанесли. Обитали они там в таком количестве, что, придя с ракелей несколько раз, можно было набрать пару ведер небольших рачков размером 8-10 см. Отварив их дома с зеленью и специями, мы вечерами наслаждались их нежным сладковатым вкусом, запивая раков пивом, которое, к сожалению, пахло подсолнечным маслом, или виноградным вином «Ркацетели» (сева с Валей называли его почему-то «Цикатели»).
Однажды радушные хозяева Сева и Валя (а посиделки мы устраивали у них во дворе, соседствовавшим с нашим) выставили на стол 3-х литровую бутыль с самогоном. Гнали они его из «буряка» (свеклы). Про вкус я уже не говорю, а вот цвет буряковый самогон имел фиолетовый (похожий на разбавленные чернила, которыми мы писали в начальной школе в первые послевоенные годы).
Мне приходилось пить и до того вечера, и после и разную водку, и спирт разной крепости, и чачу (не говоря уже о фирменных крепких напитках). Но такого эффекта на мой, привычный-то в общем к спиртному организм. ни один из упомянутых напитков не оказывал. С сожалением вспоминаю тот вечер, так как удержать в желудке съеденные вкусные рачки мне никак не удавалось. Я не мог «обидеть» хозяев и регулярно выпивал налитый мне в стакан самогон. Но через минут пять я проделывал не близкий путь (метров 20-30) в сторону туалета «типа сортир» и, выдав все содержимое («блеванув»), возвращался к столу. С удовольствием поглотив очередную порцию раков я, выпив новую порцию самогона, вынужден был вновь проделывать описанный выше путь. Такую «операцию» я проделал в течение чудного теплого вечера под черным звездным, южным небом раза 4-5. К моей радости самогон закончился в этот роковой для меня вечер. Позже подобных эксцессов больше не повторялось, и я вдоволь поел сладких молодых раков, запивая их пивом или «Ркацетели».
В дальнейшем наши посиделки устраивались довольно часто и не только «под раки». Как-то раз Марк Яновский уже с настоящей водкой демонстрировал нам искусство питья почти что по-гусарски. Он ставил на тыльную сторону кисти стопку водки, наполненную до краев, и, поднимая согнутую в локте руку до уровня рта, выпивал водку, не пролив ни одной капли.
ПРОДОВОЛЬСТВЕННАЯ ПРОБЛЕМА
Кстати, водку эту мы с Лидой приобрели в Херсоне, куда вынуждены были поехать за продуктами. В Сарой Збурьевке просто негде было купить мясо, сливочное масло, сметану, сыр и другие «деликатесы».
В поселке на «ночном рынке» можно было купить рыбу, овощи, мед, а в палатке - хлеб, да «Ркацетели», да пиво, пахнувшее подсолнечным маслом, поскольку бочки из-под масла использовали и для транспортировки пива.
Вообще-то «ночной базар» в Старой Збурьевке - явление весьма своеобразное. Торговля начиналась в 2-3 часа ночи, а к 5 часам утра уже заканчивалась. Это было, вероятно, связано с режимом работы колхозников и рыбаков из местной артели. Чтобы не отвлекать трудящихся от работы, торговля на рынке проводилась в ночное время. Больше нигде в Мире я такого рынка не встретил.
Особенно запомнился мне наш первый поход на рынок с Лидочкой. Накануне мы засиделись, наверное, до полуночи. Ребята сладко спали, а мы, покемарили пару часов, поднялись часа в два ночи и по пустынным улочкам, освещенных лишь светом неполной луны, буквально на ощупь пробирались в сторону рынка.
Торговля шла на небольшой поляне. Товар стоял на импровизированных «прилавках»: бочках, ящиках, дощатых щитах.
Мы купили рыбы, меда, подсолнечного масла, помидоров, огурцов и хлеб. С этой снедью нам с Лидочкой следовало, используя привезенные из Москвы крупы, блинную муку и консервы, сварганить на пару дней обед и ужин.
Жить без мяса было как-то скучно. И вот мы с Лидочкой опять же ранним утром (часа в четыре) на теплоходе отправляемся в Херсон. За ребятами, оставшимися без родителей, присмотрят Будановы и Мельниковы.
Рынок в Херсоне, естественно, был не похож на Старо-Збурьевский. Мы купили там пару кусков хорошего мяса – говядины, в магазине «достали» сосиски, сливочное масло, сметану. Прихватили и пару бутылок «Столичной» водки. Нагрузившись, и довольные своей добычей, к вечеру вернулись мы в Старую Збурьевку. Теперь-то мы сможем сварить настоящий борщ, а на завтрак и ужин у ребят будут «городские» сосиски.
КОРОВЬИ БЕГА И РЫБНАЯ СТРАДА
Как-то раз, в свободный от съемок день, мы отправились на лиман купаться. На сей раз компанию нам составили Яновские. День был солнечный, жаркий. Но на лимане было удивительно хорошо. Мы проводили время, купаясь и загорая. У Яновских был надувной матрац и ребята и Лидочка с удовольствием уплывали на нем довольно далеко от берега. Лиман в общем-то неглубокий, так что большой опасности такое плавание даже детям не несло. Уходя на обед раньше нас, Яновские оставили матрац нам. Мы еще часа два купались и заорали на лимане. Часа в три дня и мы отправились домой обедать и отдыхать. Путь наш лежал через два протока (небольшие рукотворные каналы), поросшие ряской (водорослями).
В каждой протоке «стояли» лодки-долбленки, через которые можно было перебраться с одного берега на другой. Переходили мы через лодки осторожно, чтобы не раскачать их. Этот путь туда и обратно мы проделывали почти ежедневно и научились держать равновесие, шагая по лодкам. Далее наш путь лежал по краю перелеска, лугу, через огороды к нашему дому.
На сей раз на пути домой с нами произошла довольная смешная история. Мы двигались гуськом. Впереди с надувным матрацем на голове шествовал Ваш покорный слуга - глава семьи-, за мной шла Лидочка. А следом за ней по старшинству Андрюшенька и Галочка. Мы благополучно переправились через протоки и двигались уже по опушке леса.
Вдруг навстречу мне с луга на дорожку вышли две коровы, которые до этого мирно паслись на лугу. Я попытался отогнать их надувным матрацем, лежавшим на голове, сделав поворот корпусом. Одна из коров спокойно повернула назад. А другая, видимо, испугавшись, побежала мимо меня по дорожке. Шедшая за мной Лидочка, вероятно, не ожидавшая (они с ребятами о чем-то оживленно беседовали и не видели коров) такого «маневра» коровы, бросилась назад. Оттолкнув ребят, оно мгновенно перемахнула через шаткие «мостики»-лодки не безопасную сторону. Корова же, перепугавшись не меньше Лиды, пробежала мимо испуганных ребят.
Когда все закончилось благополучно, а Лидочка осторожно перейдя через лодки присоединилась к нам, мы все дружно хохотали, «надорвав животы». Событие это осталось в моей памяти, как один из самых смешных эпизодов не только периода нашего пребывания в Старой Збурьевке, но и всей нашей жизни.
Через пару дней после описанного выше «события» нас пригласили на съемку эпизода в заказнике. В этом эпизоде дети - герои фильма - помогают рыбакам вытаскивать на берег сети с уловом.
Ранним утром на рыболовецком «сейнере» съемочная группа, Толя Буданов и мы с Лидой отправились в один из заказников на Днепровских лиманах. Мы проплывали по удивительно живописным рукавам–лиманам и широким протокам. Поросшие лесом маленькие и большие зеленые островки, заросли тростника и камыша, белые поля кувшинок и водяных лилий... Наконец, мы в заказнике. В этих местах лов рыбы запрещен, но киностудия оплатила «отлов» рыбы, и запрет, естественно, был снят.
Сети брошены, и рыболовецкий кораблик начинает свой манёвр. Вот мы уже приближаемся к небольшому заливу. Капитан бросает якорь и начинается главное событие: «У рыбалки, у реки, тянут сети рыбаки!», - так пелось в одной популярной еще в довоенный период – период моего раннего детства - песенке.
Сеть, полная рыбы, постепенно подтягивается к берегу. Съемка началась. Дети помогают рыбакам в их в общем-то нелегком труде. Рыба плещется в сетях в таком количестве, какого я еще никогда в жизни не видел.
Эпизод отснят, и нас просят помогать выбирать рыбу из сетей и «затаривать» ее в ящики и бочки. Мы спускаемся в воду в одних плавках. Вода в заливе похожа уже буквально на густой бульон. Она стала клейкой от рыбьей слизи, покрывающей чешую рыб. Сначала неловко, но затем уже осмелев, более бойко начинаем мы с Толей Будановым вытаскивать из сетей рыб.
Улов был отменным... Каких только рыб пришлось увидеть нам за короткий период времени! В сети попался огромный сом, длиной, наверное, метра полтора-два. Разных размеров щуки, лещи, судаки, окуни и даже один рыбец.
За помощь, оказанную рыбакам и съемочной группе, нам с Толей Будановым была презентована выловленная рыба. Естественно, не весь улов, а его малая часть. Каждый из нас получил по 3-4 штуки крупных лещей и по 8-10 средних. А Толя выпросил себе еще и единственного пойманного рыбца. С богатым уловом, усталые, но довольные мы возвращаемся домой. Крупных лещей мы с Лидочкой использовали для приготовления фаршированной рыбы по нашему домашнему рецепту. Она пошла на «общий стол», а средних мы посолили и оставили вялиться в специальных садках, защищающих рыбу от возможного нападения мух, которые, откладывая яички в естественные отверстия в голове рыбы, приводят вялящуюся рыбу в негодность.
Фаршированная рыба получилась отменной на вкус, но, к сожалению, во время ее приготовления во дворе, пока рыба варилась и остывала в широких эмалированных лотках, пронеслась песчаная буря. Рыба оказалась малость припудренной мелким песком. Когда мы вечером устроили товарищеский ужин, то порой на зубах скрипел песок. Но под водку и вино вся фаршированная рыба была съедена, и все сотрапезники искренне восхищались кулинарным искусством Лидочки.
А вот вяленые лещи получились уже без изъянов. Часть из них, буквально светящихся на солнце, как янтарь, мы привезли в Москву и угощали своих родителей и друзей.
Тот огромный сом был отдан администрации съемочной группы и стал главным блюдом на банкете, устроенном дирекцией фильма для участников съемок и сопровождающих лиц.
На том банкете из нашей семьи присутствовал я один, так как и Галочка и Андрюшенька заболели гриппом и с высокой температурой лежали в постели, а Лидочка ухаживала за больными детьми. Но не буду о грустном.
ТАЙНЫЕ СВЕДЕНИЯ
На банкете ко мне подсел Валерий Бурмистров. Его сын когда-то ходил в детский сад вместе с Галочкой. Кажется, они даже жили на Беговой в одном с нами доме, но затем переехали на новую квартиру. По-моему, сын его в съемках фильма «Мушкетеры 4-го «А» не участвовал. Они были приглашены кем-то из съемочной группы в качестве гостей на отдых в Старую Збурьевку.
В те «давние» годы, когда мы встречались с Валерием Бурмистровым во дворе на Беговой, мы «раскланивались» с ним, не вступая в более тесные контакты. Поэтому не знаю до сих пор, чем была вызвана та откровенность, с которой он поведал мне о своей работе в МВД (Министерство Внутренних Дел) СССР. Мы выпили пару стаканов вина, закусили жареным сомом.
Я уже упоминал об этом «гиганте», пойманном во время съемок «рыбаками» в заказнике. Сейчас он (сом) лежал на столе «во весь свой могучий рост», в той его части, которая образует верхнюю перекладину буквы «Т». Было в нем точно не менее полутора метров.
Компания за столом была представлена в основном участниками съемочной группы: главным режиссером Валентином Казачковым, режиссером Тарасулем, оператором Леонидом Бурлакой, ассистентами режиссера и оператора, костюмером, художником и дирекцией фильма. Из родителей снимавшихся в фильме детей был приглашен, опять же по неизвестной мне причине, почему-то один я.
После ряда «дежурных» тостов за успешную работу творческого коллектива начались «локальные беседы». Вот тут-то Валерий Бурмистров и разоткровенничался со мной. Он сказал, что рад вновь встретить меня после ряда лет «разлуки» (наверное, прошло лет 6-7 как мы не встречались во дворе на Беговой). За эти годы он прошел довольно большой путь от научного работника одного из НИИ МВД СССР, занимающегося организованной преступностью. Я даже и не предполагал, что в нашей стране (СССР) такая преступность существует, о чем и сказал своему собеседнику. В ответ он поведал мне, что по уровню преступности СССР далеко впереди даже «пресловутых» США.
«А почему же Вы не боретесь с преступностью?», - был мой недоуменный вопрос. «Да у нас просто нет необходимых средств, не хватает квалифицированных кадров и современного оборудования для успешной борьбы с преступниками!!!». «А что же Вы не ставите вопрос о Ваших потребностях перед правительством?», - спросил я. «Не будьте наивны, Миша! Мы регулярно посылаем записки и в Совмин СССР, и в ЦК КПСС, и в адрес Президиума Съездов КПСС!!! И все как в черную дыру!», - ответил он с горечью, - «На эти записки руководство КПСС и Правительство просто не реагируют. Как будто в СССР эта проблема не стоит так остро».
Честно говоря, тогда я не поверил информации, которая свалилась на меня в тот вечер. Лишь годы спустя понял я насколько правдивые и, я бы сказал, секретные сведения поведал мне Валерий Бурмистров. Оказалось, что в СССР преступность просто огромна, а раскрываемость преступлений ничтожна. То, что нам сообщают в прессе- это лишь верхушка айсберга. Мы жили и не ведали, что твориться в нашем «самом демократическом и справедливом обществе»...
Лишь двадцать лет спустя волна преступности захлестнула Россию, и мы узнали, что такое «организованная преступность!». На кладбищах, в том числе и в Москве, появились «участки» захоронений как самих «братков», так и их многочисленных жертв. И что «характерно»- ни одно из громких убийств, в том числе банкира Медкова, популярного телеведущего Влада Листьева, политических деятелей: генерала Рохлина, Галины Старовойтовой и других, так и не были раскрыты.
Когда я поделился информацией, сообщенной мне В.Бурмистровым, с Борисом Сергеевичем, он сказал мне, что это все «ерунда» и не нужно ни с кем об этом больше говорить.
Я прислушался к «мудрому совету» своего тестя.
С Валерием Бурмистровым я больше не встретился. Как сложилась судьба этого, я уверен, честного работника правоохранительных органов СССР не знаю. Ни в годы «перестройки» (Горбачевский период истории СССР), ни в годы «дикого капитализма» в России (в период правления Б.Н.Ельцина), ни в годы правления В.В.Путина в средствах массовой информации (газеты, журналы, телерадиовещание) имя Валерия Бурмистрова ни разу мне не встретилось.
ШАХМАТНОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ (ИЛИ ОТ ФИША К ФИШЕРУ)
Во время нашего пребывания в Старой Збурьевке произошло еще одно событие «мирового масштаба». В столице Исландии Рейкьявике проходил матч на звание чемпиона Мира по шахматам между нынешним (тогдашним) чемпионом Мира советским гроссмейстером Борисом Спасским и претендентом на мировую шахматную корону молодым американским гроссмейстером Робертом (Бобби) Фишером (США).
Этому грандиозному спортивному, да и не только спортивному, событию предшествовал цикл матчей претендентов. От СССР в нем участвовали на последнем этапе Марк Тайманов и Тигран Петросян - экс-чемпион мира по шахматам, предшественник Бориса Спасского.
Роберт Фишер по оценке первого советского чемпиона мира по шахматам Михаила Ботвинника, признанного авторитета в шахматном мире, в тот год стал бесспорно одним из сильнейших шахматистов в мире. Он так «считал» варианты возможного развития событий в шахматной партии, как никто в мире. Так вот, Роберт Фишер буквально громил своих соперников по матчам претендентов. Он с одинаковым счетом –6:0 разделался сначала с сильным датским гроссмейстером Бентом Ларсеном, а затем с Марком Таймановым и «вышел» на Тиграна Петросяна.
Экс-чемпион мира в интервью с корреспондентом одной из наших центральных газет, оценивая шансы советских гроссмейстеров в этом цикле борьбы за шахматную корону оптимистично заявил, что и на сей раз шахматная корона останется в СССР. Ведь уже четверть века после победы Михаила Ботвинника чемпионами мира по шахматам становились лишь советские гроссмейстеры: Василий Смыслов, Михаил Таль, Тигран Петросян и, наконец, Борис Спасский. Более того, до 1972 года все матчи за шахматную корону игрались между советскими гроссмейстерами и поэтому, независимо от того кто «побеждал» в тех матчах, «корона» оставалась в СССР. В своем интервью Т.Петросян сказал, что он не понимает, как это можно проиграть матч претендентов со счетом 0:6, имея в виду поражение Б.Ларсена и Марка Тайманова.
И вот настал черед экс-чемпиона мира. Матч игрался, если мне не изменяет память, в одной из латиноамериканских стран, кажется, в Буэнос-Айресе. Р. Фишер разгромил и Тиграна Петросяна, правда последнему удалось все же «размочить» счет. Так Бобби Фишер стал первым шахматистом США, бросившим перчатку советскому чемпиону мира по шахматам Борису Спасскому.
Вокруг предстоящего матча нагнетались не только спортивные, но м политические страсти. Ведь это были годы «холодной войны». Долго ФИДЕ - международная шахматная федерация, которую в те годы возглавлял Макс Эйве, голландский гроссмейстер, экс-чемпион мира, победивший в свое время самого Александра Алёхина -, не могла найти место проведения матча. До этого таких проблем просто не возникало. Все послевоенные матчи проходили в Москве, так как участниками их были лишь советские шахматисты.
Роберт Фишер выдвигал беспрецедентные требования и в отношении гонорара участникам матча на звание чемпиона мира. Наконец все эти проблемы были решены. Местом будущего матча выбрана столица Исландии Рейкьявик. Матч должен начаться в конце июля. Бобби Фишер не появился на открытии матча. На Бориса Спасского оказывали давление руководители советской делегации и требовали от него «жесткого» поведения в отношении претендента. Но надо отдать должное Борису Спасскому: он проявил в эти дни себя как настоящий спортсмен и джентльмен. Он не потребовал отмены матча из-за «неуважения» к нему и ФИДЕ со стороны американского гроссмейстера. Если бы ФИДЕ приняло решение об отмене матча, корона чемпиона мира осталась бы в СССР у Бориса Спасского.
Но матч все-таки начался, и начался он, по-моему, сенсационно. Первую партию Борис Спасский выиграл и повел в матче – 1:0. На вторую партию Роберт Фишер не явился и ему было засчитано поражение. Счет стал 2:0 в пользу Спасского. И в этот момент руководители советской спортивной делегации вновь «рекомендовали» Спасскому (об этом он поделился в своих воспоминаниях спустя 25-30 лет) потребовать от ФИДЕ и главного судьи матча за «грубые нарушения регламента» со стороны Р. Фишера приостановить матч и звание чемпиона мира присудить Борису Спасскому. Но чемпион мира пренебрег этими «рекомендациями» и решил играть матч с Бобби Фишером. Третью партию матча выиграл Роберт Фишер. Затем он буквально разгромил Бориса Спасского и досрочно закончил матч в свою пользу.
Так СССР потерял шахматную корону, и впервые чемпионом мира по шахматам стал гроссмейстер из США Роберт Фишер. По этому поводу даже появился анекдот. Роберт Фишер извиняется перед Борисом Спасским за задержку начала матча: «Извини, Борис, что я тебя задержал, зато я тебя раньше отпущу!!!»
Владимир Высоцкий также отозвался на исход этого матча шуточной песенкой, в которой «отразил» ход подготовки к матчу Бориса Спасского: «…мы сыграли с Талем восемь партий… на бильярде и в пинг-понг…».
Михаил Таль - выдающийся шахматист, привнесший в эту игру элемент хорошего авантюризма. Благодаря Михаилу Талю интерес к шахматам как в СССР, так и во всем мире резко возрос. Таль стал чемпионом, обыграв в матче за звание чемпиона мира самого Михаила Ботвинника. Правда, на шахматном троне Таль пробыл всего лишь один год. Матч-реванш М.Ботвинник у него выиграл и получил свой пятый лавровый венок. Мне довелось побывать на этих матчах за звание чемпиона мира, проходивших в зале им. Чайковского. «Болел» я, естественно, за своего тезку. Я радовался его победам и переживал поражения моего любимца.
Личная жизнь Михаила Таля сложилась драматично. Неудачный брак, тяжелые болезни. Но все это не сломило дух великого шахматиста, и на протяжении почти двух десятилетий он оставался в мировой элите шахматистов. Жизнь Михаила Таля трагически оборвалась уже в середине 90-х годов. Умер он в Москве в психиатрической больнице на Каширке.
Роберт Фишер после победы в Рейкьявике отошел от активных занятий шахматами и без борьбы вернул шахматную корону в СССР - Анатолию Карпову. Лишь 20-25 лет спустя в Югославии состоялся матч Р.Фишер - Б.Спасский, как бы повторение того исторического поединка, который игрался в 1972 году в Рейкьявике. Вновь победил Р. Фишер.
После поражения в 1972 году Борис Спасский еще продолжал выступать в турнирах как в СССР, так и в международных. Но в конце 70-х он покинул СССР и живет по сей день в Париже.
СО СЪЕМОК НА ОЗВУЧАНИЕ
Съемки фильма в Старой Збурьевке завершились в середине августа.
Лидочка с Андрюшенькой в 20-х числах августа вернулись в Москву. Вместе с ними в купе поезда ехал и композитор Алексей Рыбников, написавший музыку к кинофильму «Мушкетеры 4-го «А». Я впервые увидел его на съемках. Это был еще совсем молодой худощавый, светловолосый, невзрачный мальчик. А через несколько лет он стал популярным, маститым композитором, написавшим музыку ко многим фильмам и спектаклям. Особенно успешным было его сотрудничество с «Ленкомом», а музыка к спектаклю «Юнона и Авось» сделала его знаменитым. Как-то, года два назад, мне довелось по телевидению увидеть передачу, посвященную Алексею Рыбникову. Видимо, ему уже исполнилось 50 лет. Он пишет сейчас симфонии, в которых звучит почти «космическая» музыка.
Из актеров-детей на озвучение в Одессу взяли лишь Галочку и Галю Буданову, а озвучивать голоса мальчиков приехали из Москвы двое ребят, учащихся циркового училища. Они, кажется, уже работали с Валентином Казачковым ранее. Вместе со съемочной группой мы перебрались в Одессу.
Семью Будановых и нас с Галочкой разместили в гостинице в центре города, недалеко от «Привоза». Остальные участники озвучания поселились в гостинице Одесской киностудии на Бульваре Советской Армии (теперь, наверное, как и в досоветское время, Французский бульвар). В свободное от «работы» детей время мы бродили по одесским улочкам, знакомились с достопримечательностями этого чудесного южного города. В те годы Одесса еще сохранила свой колорит.
Для меня Одесса была и остается городом Пети Бачея («Белеет парус одинокий» Валентина Катаева), Мишки-Япончика, Бени Крика и других героев Исаака Бабеля, городом Леонида Утесова, Михаила Водяного, Михаила Жванецкого, Ильченко и Карцева, многих выдающихся писателей, музыкантов, городом «одесского юмора» и «юморины».
Мы побывали и в Одесском порту, побегали по знаменитой Потемкинской лестнице, которую я впервые увидел в фильме Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин»; побродили у здания Оперного театра. Кстати, здание это построено по проекту архитектора, создавшего и здание знаменитой Венской оперы и здание оперного театра в Черновцах (Украина). Никогда не забуду и наши походы на «Привоз» - знаменитый одесский рынок, и нашу рыбалку с Толей Будановым, и купание на знаменитом пляже в Аркадии.
В Одессу я влюблен был с детства. Задолго до того, как я ступил на ее улицы уже будучи взрослым, влюблен был заочно как по литературным произведениям, так и по рассказам Толи (Нюси) Вербицкого, учившегося в послевоенные годы в Одесском Мединституте и привозившего в Москву этот особый одесский колорит в виде анекдотов и песен.
До сиз пор помню рассказанный им анекдот про послевоенную Одессу, кишевшую ворами и воришками: «Два одессита решили передвинуть здание оперного театра. «Ну, что, Жора!», – говорит один. «Передвинем», - отвечает второй. «Раз, два, взяли! Взяли!!! Что-то не передвигается. Давай скинем макинтоши. Раз, два, сняли? Сняли! Повесили? Повесили. Еще раз, два взяли? Взяли!!! Сама пошла!!! Жора, смотри как мы далеко передвинули здание - уже макинтошей не видно!!!»
Уже позже услышал я и более остроумные анекдоты про Одессу. Один из них, прозвучавший в юбилейный вечер Леонида Утесова, кажется, в день его 75-летия:
«Один из пассажиров одесского трамвая спрашивает, как ему проехать на Молдаванку, и слышит в ответ: «Вы едите не в ту сторону, хоть сядьте туда лицом!!!»
Колорит Одессы остался и в рассказах Михаила Жванецкого. Помните, как друзья решили подшутить над одним приятелем и пригласили на его адрес похоронную команду - оркестрантов. Руководитель оркестра спрашивает, позвонив в дверь квартиры, здесь живет такой-то?. Да, здесь, - отвечает хозяин квартиры. «Когда будет вынос тела?». «Так я же не умер!!». «А я снял людей с работы», - возражает оркестрант. «Почем стоит похоронить?», – спрашивает не умерший еще одессит. «Сто рублей», - отвечает оркестрант. «А без покойника?» Такое спросить может только одессит!
Закончить мои воспоминания об Одессе 70-х хочется шуточной песенкой, которую я впервые услышал, наверное, в конце 70-х в исполнении Ирины Мазановой - Галиного тренера по художественной гимнастике во время ее первого визита к нам домой на Беговую дом 2 кв. 110. Сейчас я слушаю эту песню в исполнении Сергея Никитина:
«В тумане тают белые огни,
сегодня мы уходим в море прямо...
Поговорим за берега твои,
красавица моя, Одесса-мама!
Мне там знакомо каждое окно,
там девочки фартовые такие.
Ах, больше мне не пить твое вино,
и клешем не утюжить мостовые.
В Москве же все горланят и гремят.
Луна озарена огнем рекламы.
Ну кто ж, ну кто ж заменит мне тебя,
красавицы моя, Одесса-мама!
Мой город знаменитыми богат,
поэты жили здесь и поэтессы,
Утесов Лёна - мой родимый брат
и Вера Инбер - Бабель из Одессы.
Сам Агасфер, старик-космополит,
лечил в Одессе стрепанные нервы.
В своих трудах он прямо говорит:
«Одесса - это мама номер первый».
Был Одиссей, бесспорно, одессит,
за это Вам не может быть сомненья.
А Саша Пушкин тем и знаменит,
что здесь он вспомнил чудного мгновенья.
А Саша Пушкин тем и знаменит,
что здесь познал он чудного мгновенья.
А Милька Гилельс - кто ж его не знал?!
Его все звали просто Милька-рыжий,
а шо он про Одессу забывал,
ему все больше Лондон и Парижи.
И Додик Ойстрах, чтоб он был здоров!!
Его же вся Италия боится!
А звук евойной скрипки был таков,
что вся Одесса-мама им гордиться!!!
Одесский вор - он тоже знаменит.
С другим он вором не имеет сходства.
Япончик-Мишка, пусть он был бандит,
но сколько в нем печати благородства!
Одесса - мой единственный маяк.
Бывают драки с матом и без мата.
И если Вам в Одессе выбьют глаз,
то этот глаз Вам вставит сам Филатов.
Одесса зажигает огоньки
и корабли уходят в море прямо.
Поговорим за берега твои,
красавица моя Одесса-мама.»
НАЗАД К НАУКЕ
Закончилось озвучание фильма, мы отправляемся в Москву. Летим самолетом. Нас привезли в Аэропорт на студийном автобусе. Наш рейс должен вылететь в 12.00. Летим мы с Галочкой, Будановы и один из ребят, озвучивавших в фильме одного из героев. Провожал нас Тарасуль - второй режиссер фильма. И тут объявление: «Рейс на Москву задерживается по метеоусловиям Москвы».
Уже больше месяца в Москве горят торфяники. Смог над Москвой настолько силен, что Москва не принимает авиарейсы. Сколько мы просидим в аэропорту- неизвестно. И все же нам повезло, и ночью наш рейс вылетает. В Москву мы прилетели часа в четыре утра.
Автобусы в город не ходят, такси нет. Будановы ждут и ищут возможности как-то добраться до дома. Я брожу по пустой автостоянке, и вот вижу огромный трейлер. Подхожу к нему и обращаюсь к водителю, не довезет ли он нас до Москвы. «Сколько вас?», - спрашивает он. «Девочка 10 лет, мальчик лет 15 и я». Мы договорились, что он подбросит нас на Беговую за червонец. Усаживаемся в кабину грузовика. Мы с Галочкой на сиденье рядом с шофером, а мальчик лезет на «спальное место», позади сиденья. С ветерком, по пустынным шоссе и улицам Москвы мы добрались до Беговой, наверное, часа за полтора. Мы с Галочкой вышли в начале Беговой, а нашего попутчика водитель обещал высадить у Ленинградского проспекта.
Вот мы и дома!!!
Сентябрь месяц прошел для меня под знаком подготовки к защите докторской диссертации. Я встречался со своими оппонентами: профессорами А.Лебедевым, Я.Л.Раппопортом и В.И.Говалло. По их просьбе я подготовил для каждого из них так называемую «рыбу», то есть изложил кратко основное содержание всех разделов диссертации, так что на долю оппонентов осталось лишь сделать критические замечания, если они у них возникнут, и дать оценку основным положениям диссертации и научно-практической значимости полученных автором результатов.
С А.Лебедевым и В.И.Говалло я встречался на их рабочих местах, на кафедре акушерства и гинекологии в 25 роддоме и в ЦИТО МЗ СССР, соответственно, а вот с Яковом Львовичем Раппопортом - у него дома в районе метро «Сокол». Дом этот входил в один из «элитных» ансамблей, расположенных в виде каре на перекрестке Ленинградского проспекта и ул. Алабяна. В ту пору Якову Львовичу было, наверное, за 70 лет, но он сохранил живой и острый ум, оптимизм и жизнелюбие. Супруга была значительно моложе его, и, возможно, это заставляло его поддерживать хорошую физическую и духовную форму.
Уже при первой нашей встрече он рассказал мне о своей «былой» жизни. Его первой супругой была академик АН СССР Лина Соломоновна Штерн - основоположник учения о гемато-тканевых барьерах. Сам же Яков Львович работал в 40-е годы в Институте морфологии человека, директором которого был в те годы академик А.И.Абрикосов. Конец 40-х годов - время разгула сталинской реакции, время разгрома советской биологической науки.
Разгрому подверглась не только генетика, но и другие разделы биологии. Ученых, работавших в генетических институтах и лабораториях, выгоняли с работы, сажали в тюрьмы. Многие из них погибли в застенках МГБ (КГБ) и в ГУЛАГЕ. Но не только генетики, но и морфологи, цитологи, гистологи, да и патологоанатомы испытали на себе «всю прелесть» гонений. Если генетиков клеймили как «менделисто-морганистов и вейсманистов», то морфологов, стоящих на позициях современной морфологической науки, называли «вирховианцами».
Вообще-то, быть последователем великого немецкого ученого Р.Вирхова, основоположника клеточной патологии, внесшего весомый вклад в развитие учения о клетке, конечно, весьма почетно. Но в те годы клеймо «вирховиантства» означало, что ученый теряет свое место на кафедре или в НИИ. Так были «выброшены» из 1-го Медицинского института зав кафедрой гистологии профессор Барон, многие доценты и ассистенты. Институт морфологии АМН ССР был закрыт, а когда началось «дело врачей», то пострадал и Яков Львович Раппопорт.
Он рассказал мне о тех страшных днях, о гибели многих выдающихся врачей, ученых-медиков, главным образом еврейской национальности, о методах, применявшихся в КГБ (МГБ), чтобы, вырвать из подследственных нужные следствию «признания». Многие уже пожилые врачи-ученые не выдерживали пыток и подписывали подсовываемые следователями-палачами бумаги, в которых они оговаривали не только своих коллег, но и себя самих, «сознаваясь» во всех «мыслимых и немыслимых преступлениях». К счастью. Яков Львович был арестован одним из последних и на его долю не выпали все эти ужасы. Более того, он был тогда, в 1953 году, все же еще достаточно молод (по сравнению с другими обвиняемыми по этому «делу»).
После смерти И.В.Сталина «дело врачей» было вскоре прекращено, и Яков Львович вышел на свободу. В течение многих лет он возглавлял патологоанатомическое отделение НИИ сердечно-сосудистой хирургии. Уже позднее, в начале 90-х, вышла в свет его книга о событиях тех далеких уже лет «Люди в белом» (воспоминания советского врача, проходившего в качестве обвиняемого по «делу врачей»). К этому времени Яков Львович, достигший уже весьма преклонного возраста (было ему тогда 90 лет) остался единственным из той великой, но скорбной плеяды видных советских врачей-ученых, ошельмованных, оболганных, подвергшихся нечеловеческим унижениям, во времена сталинизма.
У Валентина Ивановича Говалло диссертация моя вызвала несомненный интерес и послужила своеобразным толчком, приобщившим его к проблемам иммунологии репродукции. Профессор А.А.Лебедев также использовал Вашего покорного слугу, когда ему потребовалась помощь, чтобы срочно «вытаскивать» из глубокой «дыры» его аспиранта-иностранца Аль-Обайди. Мне придется уже в 1974-75 гг. не только выполнить все иммунологические исследования для этого аспиранта, но и написать ему диссертацию на тему «Иммунологические проблемы бесплодия».
Во второй половине сентября я получил из Одессы положительный отзыв о моей диссертации - это был официальный отзыв с кафедры акушерства и гинекологии Одесского мединститута о научно-практической значимости работы. И еще одно радостное событие: в этом месяце я был назначен и.о. старшего научного сотрудника лаборатории эмбриологии НИИ морфологии человека, а вскоре был утвержден в этом звании сначала на Ученом Совете НИИ, а затем на бюро ОМБН АМН СССР. Это принесло мне не только «моральное», но и материальное удовлетворение. Теперь я сравнялся в звании с Лидочкой, а бюджет нашей семьи вырос сразу почти на 100 рублей и достиг по тем временам вещественной величины - почти 600 рублей.
НА ЛЕДЯНЫХ ПОЛЯХ СРАЖЕНИЙ
Сентябрь подарил мне целый каскад интереснейших спортивных баталий. Первым в этом ряду безусловно стоит первая в истории серия матчей советских и канадских хоккеистов-профессионалов.
До сих пор сборная СССР и сильнейшие клубы нашей страны встречались и в официальных играх и в товарищеских матчах с канадскими хоккеистами, как правило, игравшими в студенческих командах. В те годы на чемпионаты мира и Олимпиады игроки-профессионалы не допускались. Сборная СССР, начиная с 1954 года, уже много раз становилась чемпионом Мира и Европы, а также неоднократно выигрывала золотые Олимпийские медали.
Однако, несмотря на такие спортивные успехи нашей команды, на родине хоккея в Канаде не без оснований считали, что сила клубных команд, да и сборной СССР, мягко говоря, преувеличена. Действительно, о силе сборной СССР можно будет говорить лишь после встреч с хоккеистами профессионалами, играющими за клубы НХЛ (Национальной хоккейной лиги, объединяющей сильнейшие клубы Канады и США). И вот, наконец, длительные переговоры руководства НХЛ и спорткомитета СССР привели к соглашению о проведении в сентябре 1972 года серии из 8 встреч между сборными СССР и Канады (по четыре в каждой из 2-х стран). Сборная Канады, которую возглавлял тренер Скотти Боумен, была составлена действительно из лучших на то время игроков-профессионалов.
Игроки сборной СССР, хотя по статусу своему и считались спортсменами-любителями, на самом деле также были хоккеистами-профессионалами, хотя их «зарплата», естественно, не шла ни в какое сравнение с гонорарами, получаемыми хоккеистами-профессионалами в Канаде и США.
Сейчас я уже, наверное, не смогу вспомнить всех участников тех исторических матчей. Назову лишь тех, кто запомнился своей великолепной игрой. В воротах канадцев стояли великолепные Кен Драйден и Тони Эспозито. В защите отличался Смит. А вот нападающие Фил Эспозито, Бобби Кларк, Курнуайе, Пит Маховлич и Рэсс Ковальчук составляли поистине мощную силу.
Ворота сборной СССР защищал тогда еще молодой, но, по-моему, лучший вратарь в истории советского хоккея Владимир Третьяк. Защита сборной СССР была весьма необычной, особенно хороши были капитан ЦСКА и сборной Союза Виктор Кузькин, Александр Рогулин, Игорь Ромишевский и Виталий Давыдов. Тройки нападения, составленные по клубному принципу, представляли «ЦСКА», «Спартак» и из «Динамо» Александр Мальцев. ЦСКА делегировала в сборную тройку (Борис Михайлов, Александр Петров и Валерий Харламов). Из Спартака играли Евгений Зимин, Александр Якушев и Виктор Шадрин.
Именно Евгений Зимин и забил первую шайбу в ворота канадцев в этой серии. Кстати, в том первом матче, проходившем на льду клуба «Монреаль Канадиенс» в одном из крупнейших городов Канады Монреале, к моменту, когда Зимин забросил шайбу, канадцы уже вели в счете 2:0. Поначалу казалось, что канадцы попросту разгромят сборную СССР – таким обескураживающим было начало встречи. Наши были растеряны. И тут, наверное, сказал свое «слово» тренер сборной СССР великий Всеволод Бобров.
После заброшенной в ворота канадцев первой шайбы, игра на площадке круто изменилась. Теперь доминировали хоккеисты сборной СССР. Особенно ярка играла тройка из ЦСКА, а Валерий Харламов своими финтами буквально запутал канадских защитников-профессионалов. Счет матча стал стремительно расти. В ворота канадцев влетали одна шайба за другой. И хотя канадцы, в конце концов, перестроились и приспособились к манере коллективной игры нашей сборной и забросили еще пару шайбу в ворота сборной СССР, спасти тот матч они не смогли, несмотря на то, что боролись до конца! Это был, конечно, триумф советских спортсменов. Канадскую часть серии игр Сборная СССР завершила в свою пользу.
Затем команды переехали в СССР, и на льду Дворца Спорта в Лужниках борьба была продолжена. Побывать на тех матчах мне не довелось, но все трансляции игр по телевидению я смотрел с огромным интересом.
Мастерство наших хоккеистов, на мой взгляд, было ничуть не ниже мастерства канадских профессионалистов. И все же ту серию встреч канадцы выиграли, буквально вырвав победу в последнем поединке. Их опыт и умение вести борьбу до конца каждой встречи, не взирая на результат игры, просто ошеломили не только меня, но и наших великолепных спортсменов. Ведомые Филом Эспозито, канадцы боролись за каждую шайбу. Им удалось не только сравнять счет в той последней игре, но и вырвать победу как в матче, так и во всей серии.
Средства массовой информации страны Советов буквально захлебывались от восторга. «Развеян миф о непобедимости канадских профессионалов!!!». «Победил наш советский спорт!!!». Такие и подобные им заголовки в центральных и спортивных газетах, выдержанные в нужном идеологическом русле того времени, напоминали радость от победы в Великой Отечественной войне. В годы войны ведь тоже писали после разгрома немцев под Москвой в 1941 году и под Сталинградом в 1943 году: «Развеян миф о непобедимости Вермахта». «Победил наш советский социалистический строй» и т.д. и т.п.
Оставляю в стороне всю эту идеологическую шелуху и буду вспоминать лишь радость, доставленную мне поистине незабываемым спортивным зрелищем. Пройдут годы, но те исторические встречи, оставившие действительно яркий след в истории не только советского хоккея, но и в истории мирового хоккея, будут вспоминать не только любители хоккея, спортивные историки и журналисты, но и участники тех встреч и руководители НХЛ и Спорткомитета СССР, а позднее России. Более того, 20-летие и 30-летие той исторической серии отмечались торжественно как в Канаде, так и в России.
МЮНХЕНСКАЯ ОЛИМПИАДА
Еще одно не менее интересное спортивное зрелище - Олимпиада, проходившая в тот год в Мюнхене (ФРГ). Не буду отягощать Ваше внимание описанием всех перипетий борьбы во многих видах спорта летних Олимпийских игр, хотя и борьба на гимнастическом помосте, и на ринге, и на водных и беговых дорожках, и в секторах для прыжков и метаний была очень напряженной, интересной и изобиловала неожиданными победами молодых, малоизвестных спортсменов, и поражениями признанных лидеров мирового спорта.
Отмечу лишь сенсационную победу советских баскетболистов. В финальном поединке с бесспорными фаворитами - баскетболистами США - наша баскетбольная дружина, ведомая тренером Станиславом Кондрашиным, буквально вырвала победу у соперников на последних секундах. До конца встречи оставалось лишь 3 секунды. Сборная США ведет в счете. Но разрыв составляет лишь одно очко. Сборная СССР вводит мяч в игру от своего кольца. Защитник сборной Иван Едешко бросает мяч через всю площадку к кольцу сборной США. И, о чудо! Мяч ловит центральный нападающий сборной СССР Александр Белов и в прыжке отправляет его в корзину соперников. Победа! В это невозможно поверить. Я видел эту передачу и победный бросок, конечно, лишь по телевидению. Но момент того незабываемого матча стоит до сих пор перед моими глазами. Так в 1972 году мужская сборная СССР впервые завоевала золото Олимпиады по баскетболу.
Лишь много лет спустя на Олимпийских играх в Сеуле (Южная Корея) уже другое поколение наших баскетболистов, ведомое Сабонисом, под руководством тренера Александра Гомельского сумеет повторить мюнхенский успех.
Но мюнхенская Олимпиада вошла в историю не только спортивными поединками и выдающимися рекордами.
Впервые на Олимпиаде был совершен терракт. Палестинские террористы захватили в Олимпийской деревне в заложники группу спортсменов Израиля. Переговоры с террористами окончились безрезультатно, а штурм здания, где террористы держали заложников, и автобуса, на котором террористы вместе с заложниками направлялись на аэродром, к ожидавшему их самолету, был проведен весьма неумело. В результате большинство заложников и террористов были убиты.
Так эта Олимпиада и вошла в историю как первая в новейшей истории да. наверное, во всей истории Олимпизма, во время которой был совершен акт международного терроризма. Ведь в древней Греции на время проведения Олимпийских игр все военные действия прекращались. Олимпиады всегда были символом Мира.
И вот с 1972 года перед организаторами Олимпиад стоит еще одна проблема - как сделать Олимпийские игры безопасными для участников и зрителей. Теперь при проведении Олимпиад огромные средства тратятся на антитеррористические мероприятия.
Так завершался богатый событиями сентябрь 1972 года.
АВТОРЫ И СОАВТОРЫ
В конце сентября, на первом после «летних каникул» Ученом Совете по специальности «микробиология, аллергология, иммунология» АМН СССР, состоялась защита докторской диссертации Левой Хундановым на тему «Пути преодоления иммунологической несовместимости» (актуальные проблемы трансплантационной иммунологии). Я уже писал ранее, что принимал непосредственное участие в большинстве экспериментов, легших в основу Левиной работы, а также писал обзоры литературы по основным проблемам трансплантационной иммунологии, освещавшимся в диссертации Левы Хунданова: «Проблемы иммунологической толерантности», «Антилимфоцитарные препараты» и т.д. и т.п. Поэтому я по праву мог считать себя соавтором этой работы. Более того, сам факт защиты Левой на полученных нами материалах докторской диссертации (а процесс ее подготовки шел уже почти год) укрепил меня во мнении, что имеющийся в моем распоряжении научный материал тем более достоин быть представлен к защите в виде докторской диссертации.
Мы почти одновременно приступили к написанию докторских диссертаций. Но Лева был докторантом и использовал для ускорения своей защиты все возможные рычаги. Я же вынужден был идти доступным мне путем. Поэтому Лева опередил меня с защитой почти на три месяца. Но это не имело никакого значения. Я то знал «цену» Левиной работы и данным, полученным мной, и составившим основу моей докторской диссертации.
Защита прошла успешно, и Лев Лукич Хунданов был удостоен степени доктора медицинских наук. Сразу же после защиты в ресторане «Метрополь» состоялся банкет, на котором присутствовал и я. Когда меня попросили произнести тост в честь новоиспеченного доктора наук, я рассказал притчу о Гримре-викинге. Притча эта легла в основу одноименного рассказа Н. Рериха. Речь в этой притче идет о том. что большинству из нас легче прийти на помощь человеку, попавшему в беду, чем порадоваться успехам даже близких нам людей.
Гримр-викинг - один из варяжских князей, обращаясь к своим немногочисленным гостям, пришедшим к нему, чтобы разделить радость победы, сказал: «Когда я попадал в беду, когда сжигали мой дом, убивали моих родных, рядом со мной неизменно были мои многочисленные друзья. А в дни успехов, в дни побед радость мою разделяют лишь немногочисленные из них». Так вот, продолжал я, радуясь успеху Левы, мы, собравшиеся на этот банкет , демонстрируем, что можем не только приходить на помощь другу, но и воздавать ему должное в дни его побед, и такой победой считаю сегодняшнюю Левину защиту.
Пройдет немного времени и мы с Левой поменяемся местами. В конце декабря защищать докторскую диссертацию предстоит уже мне.
В этот день на Солянку,14, в здание Президиума АМН СССР, на заседание Ученого Совета по морфологическим дисциплинам, на котором будет проходить моя защита, соберутся не только члены Совета и официальные лица, но и мои родные (Лидочка, папа, Толя, Борис Сергеевич), друзья (Коля Чебышев, Гена Цодиков, Люся Сапожкова, Илья Худайдатов), многочисленные коллеги по работе, сотрудники институтов, где я работал, и мои соавторы: Аида Гавриловна Башлай, Наташа Моргулис, профессор Н.В.Холчев, Л.И.Колесникова и многие другие. Появилась в зале и моя бывшая «шефиня» Л.С.Волкова. Председательствовал на Совете академик Н.А.Краевский - ведущий патологоанатом страны. Одним из членов Совета был и директор НИИ морфологии человека. Академик АМН СССР. профессор А.П.Авцын. Детали заседания того «исторического» для меня Ученого Совета уже стерлись из моей памяти, но кое-что я помню до сих пор.
Председатель Совета объявляет заседание открытым и зачитывает повестку дня: «Защита докторской диссертации М.Ш.Вербицкого на тему «Изоантигенная несовместимость организмов матери и плода» по специальности «Гистология и эмбриология». Затем секретарь Ученого Совета зачитал сведения о диссертанте, включавшие в себя паспортные данные, в том числе и национальность, место работы, основные научные труды, место работы и должность и т.д.. После завершения этих формальностей мне было предоставлено слово для изложения основных положений диссертации.
Доклад свой я делал не прибегая к помощи подготовленного машинописного текста, сопровождая его демонстрацией многочисленных слайдов, из которых члены Ученого Совета и присутствовавшие в зале официальные и неофициальные оппоненты, могли получить подтверждение тем научным положениям и фактам, о которых шла речь в моем докладе. Я уложился в отведенный регламентом срок, затем ответил на возникшие у членов Совета вопросы. После этого выступили официальные оппоненты, а также был зачитан отзыв о научно-практической значимости работы из Одесского мединститута. Затем мне вновь было предоставлено слово для ответа на замечания официальных и неофициальных оппонентов.
Поскольку принципиальных замечаний к основным положениям и данным, приведенным в диссертации, в отзывах оппонентов не содержалось, я ограничил свое выступление ответом лишь на некоторые из вопросов и замечаний и в заключении поблагодарил своих оппонентов за труд, который они проделали при анализе моей диссертации и за сделанные ими ценные замечания. После этого Ученый Совет приступил к процедуре тайного голосования.
Многие в зале ждали скандала, спровоцировать который должна была моя бывшая руководительница, но Л.С.Волкова все заседание просидела молча и не посмела выступить публично. Видимо, приберегала свою каверзу на другие этапы прохождения докторской диссертации.
Когда Ученый секретарь Совета объявил результаты тайного голосования, то зал встретил их аплодисментами. Из 25 членов Ученого Совета 22 проголосовали «за» и 3 «против».
Результаты тайного голосования были утверждены открытым голосованием членов Совета и, более того, по предложению одного из членов Ученого Совета было принято решение: рекомендовать материалы докторской диссертации опубликовать в виде монографии в издательстве «Медицина». Это было действительно признанием научной ценности работы и высшей оценкой Ученого Совета.
В заключении председатель Ученого Совета поздравил меня с успешной защитой, пожелал дальнейших успехов и под аплодисменты присутствующих пожал мне руку. Кстати. Это было последнее заседание межинститутских советов в АМН СССР. Далее защиты диссертаций проходили на заседаниях специализированных советов при НИИ АМН СССР. которые были сформированы и утверждены ВАК СССР.
Уже после защиты академик Н.А.Краевский в беседе с Геной Цодиковым поставил ему в пример мою диссертацию, как внесшую весомый вклад в практическую медицину, имея в виду раздел диссертации, посвященный разработке и внедрению в клинику метода иммунопрофилактики гемолитической болезни новорожденных с помощью «Антирезусного иммуноглобулина».
Так на мажорной ноте завершился этап публичной защиты докторской диссертации.
А вот утверждения диссертации ВАК СССР мне придется ждать еще долгих 17 месяцев. Свою посильную «помощь» окажут мне в этом мои «старые друзья»: Н.Н.Жуков-Вережников, вице-председатель ВАК СССР и Л.С.Волкова. Правда, ничего у них не получится, но время они потянут и, естественно, нервы мне помотают.
Завершился день защиты банкетом. Который мы организовали для близких нам людей у себя дома. Из официальных лиц не банкете был лишь мой оппонент В.И. Говалло, которого привез к нам на Беговую Илья Худайдатов, работавший с ним в ЦИТО МЗ СССР. Помимо наших друзей студенческих лет, в гости к нам пожаловали Олег Евгеньевич Вязов с супругой, Аида Гавриловна, Наташа Моргулис, Майя Марковна, Павел Иосифович Цейтлин.
БЕГОМ ОТ СТРЕССА
Накануне Нового 1973 года к нам в гости приехали из Сухуми Асановы. Я успел закончить оформление документов после защиты (отредактировал стенографический отчет о заседании Ученого Совета) и теперь готов был встретить Новый год уже безо всяких «долгов». Правда, полноценно встретить Новый 1973 год мне не пришлось: заболел гриппом. И все же мы вместе с Асановыми пошли на встречу Нового года к Борису Сергеевичу с Варварой Сергеевной, где по традиции (в последние три года) отмечали приход Нового года в семейном кругу.
После перенесенного гриппа, который я «перетаскал» на ногах, я чувствовал себя неважно. Развился астенический синдром. Чтобы восстановить свою физическую форму и снять напряжение (стресс), вызванное защитой, начал по утрам бегать. Поначалу пробежки мои не были продолжительными. Добегал по Скаковой аллее до Ленинградского проспекта и возвращался к Ипподрому, где под трибунами делал зарядку.
Так, спустя более четверти века, я вернулся к утренним пробежкам (как здесь в Германии говорят - йогингу). Последний раз перед этим я бегал на стадионе Мясокомбината в бытность мою в родительском доме на Остаповском шоссе. Тогда я тренировался по утрам, чтобы сдать нормы «ГТО-2» в Институте. Но тогда мои утренние пробежки закончились быстро. Мне кажется, что и месяца я не набегал. Сдав нормы «ГТО», я пробежки по утрам забросил.
На сей раз регулярные утренние пробежки, начатые в конце 1972-начале 1973 года, продолжались почти четверть века до нашего отъезда в Германию.
В моих первых пробежках в начале 1973 года меня всегда сопровождала черная Джулька, наша лайка. Собачка очень умная, верная, которую мы, к сожалению, вскоре потеряли.
УВИДЕТЬ ПАРИЖ...
1973-й год остался в моей памяти несколькими событиями семейного, «производственного» и международного масштаба. В тот год мы, сотрудники НИИ морфологии человека АМН СССР, разбросанные до этого по разным помещениям по всей Москве, переехали в новое здание Института на улице Цюрупы, 3. Впервые коллектив Института собрался под одной крышей.
Мы с Галочкой и Лидой отдыхали в Юрмале в пансионате «Лейлупа», где началась наша многолетняя дружба с семьей Новиковых. А в сентябре состоялась наша первая встреча с Францией. Тогда побывать в Париже для советского человека было все равно, что побывать в Раю.
Спустя годы появится в нашем кинопрокате фильм «Увидеть Париж и умереть!». И вот, действительно, можно сказать, что нам с Лидой посчастливилось побывать в Париже и увидеть многое из того, что раньше видели лишь в кино и о чем читали в романах В.Гюго, Оноре де Бальзака, Ги де Мопассана, Эльзы Триоле, Эриха-Марии Ремарка, Ильи Эренбурга, Эрнеста Хемингуэя и др.
И, наконец, вместе со «всеми советскими людьми» мы переживали трагические события, произошедшие в Чили, где в результате военного путча к власти пришел генерал Пиночет. А глава государства - социалист Сальвадор Альенде - был убит (как оказалось, он покончил с собой) во время штурма президентского дворца Ла Монеда путчистами.
Пройдут годы и мне доведется побывать в Сантьяго, столице Чили, и побродить у этого красивого дворца, где в сентябре 1973 года бушевали страсти, потрясшие мир.
Ну а теперь чуть подробнее об этих и других моментах нашей жизни в том далеком уже 1973 –м году.
Жизнь текла своей чередой. Мы с Лидочкой работали. Ребята ходили в школу. Галочка к тому же продолжала интенсивно тренироваться в спортклубе «Крылья Советов» в секции художественной гимнастики.
Первое полугодие наша лаборатория размещалась все еще на Каширке в здании НИИ медгенетики. Переезд пройдет в течение июля месяца.
А пока что мы с Лидой с «замиранием сердца» ждали решения вопроса о нашей возможной турпоездке во Францию. По Лидочкиной просьбе Борис Сергеевич обратился в ВЦСПС к своему давнему знакомому И.Гришину и попросил его помочь молодым ученым-медикам осуществить свою заветную мечту - побывать в Париже. Пройдут месяцы, прежде чем забрезжит надежда на осуществление нашей мечты. В начале лета для оформления документов нам следовало получить с места работы характеристику, подписанную «треугольником» - директором Института, секретарем партбюро и председателем Месткома (профорганизация) - и утвержденную Райкомом КПСС.
Лидочка уже 12 лет работала в Институте мозга, занималась общественной работой (была членом Месткома). Ее хорошо знали в коллективе. Более того, она неоднократно выезжала за границу в научные командировки, в том числе и в капстраны (в США в 1969 году). Поэтому для нее проблем с характеристикой возникнуть не должно было. я же лишь в 1971 году вместе с лабораторией эмбриологии был переведен в НИИ морфологии человека из НИИ медгенетики. Коллектив НИИ морфологии человека, разбросанный по многим московским НИИ, редко собирался вместе, и, естественно. сотрудники Института не очень хорошо знали друг друга.
Мне можно сказать повезло. Во-первых, я «проявил себя» во время доклада на Ученом Совете, затем при апробации диссертации, а в конце 1972 года успешно защитил докторскую диссертацию. Все это, видимо, сыграло положительную роль. Характеристику мне утвердили сначала на Месткоме, затем на Партбюро и, наконец, она была подписана директором Института. Далее с этой характеристикой мы с членом партбюро Валентином Казаньевым поехали в Дзержинский (или Кировский, уже точно не помню) РК КПСС, располагавшийся на проспекте Мира, к которому был «привязан» наш Институт. Я прошел комиссию РК КПСС, ответив на все предложенные мне вопросы, а через неделю с гордостью держал в руках характеристику, подписанную 1-ым секретарем РК КПСС и скрепленную печатью Райкома.
Лидочка также получила характеристику, и теперь перед нами открылась реальная перспектива турпоездки во Францию. Мы, правда, еще не знали, когда именно и в составе какой тургруппы отправимся во Францию. Поэтому летний отдых, опять же благодаря Борису Сергеевичу, мы с Галочкой проведем в августе на Рижском взморье.
Да, вот еще что, о турпоездках в капстраны в те годы. Супружеские пары обычно в одну тургруппу не включали. И в анкете следовало писать: «еду один», «еду одна». Более того, еще требовалось, чтобы супруг (или супруга) ставили свою подпись под фразой анкеты: «Против поездки моего мужа (или жены) во Францию (например) не возражаю».
НА ГРУЗОВОМ ТРОЛЛЕЙБУСЕ
Итак, дни бежали своей чередой. В марте мы отметили 15-летие нашей с Лидочкой супружеской жизни.
Начало лета Андрюшенька проводил в «Заветах Ильича», на даче. А Галочка отправилась в спортлагерь со своими подругами по секции и тренером Ириной Михайловной Мазановой. Мы же с Лидочкой работали как обычно.
Правда, однообразное, в общем-то, течение трудового процесса у меня было прервано довольно-то хлопотным процессом переезда нашей лаборатории в новое здание НИИ морфологии человека. Здание это строилось в течение почти 10 лет, а когда оно было практически готово, появились «претенденты», стремившиеся «захватить» не принадлежавшее им строение. Узнав об этом, руководство Института приняло решение срочно переезжать в еще не полностью завершенную новостройку. Начались авральные дни переезда и для нашей лаборатории. Следовало перевезти в новое здание оборудование, лабораторную посуду, животных, реактивы и т.д. Нам был выделен грузовой троллейбус, на котором пришлось совершить не одну «ездку» от Каширки до улицы Цюрупы (в районе метро «Профсоюзная»), поднять оборудование и весь наш «лабораторный скарб» на 4-й этаж нового здания, где для нашей лаборатории были выделены помещения. А по ночам приходилось еще и дежурить в новом здании.
В те годы далеко не все НИИ, как академические, так и минздравовские, могли похвастаться таким зданием, и в течение многих лет здание это составляло гордость Института, а вот в годы «перестройки» и «дикого капитализма» как сам Институт, так и его «гордость» - здание - пришли в упадок.
Завершив переезд, я с чистой совестью подал заявление об отпуске, и в начале августа мы с Лидочкой и Галочкой отправились на Рижское взморье.
«ЛЕЙЛУПА»
Поезд с Рижского вокзала доставил нас в столицу Латвии Ригу, а на пригородной электричке мы из Риги добрались до Булдари. Тогда еще пригородные местечки Лейлупа, Булдари, Майори, Дубулты, Ассари, Кемери и др. были самостоятельными курортными зонами. Позднее же, наверное, уже в 80-е годы они были объединены в единый курорт Юрмалу.
С пригородного вокзала Булдари мы пешком дошли до нашего пансионата «Лейлупа». Нас разместили в главном корпусе на втором этаже двухэтажного кирпичного здания послевоенной постройки. На троих нам выделили отдельную комнату с раковиной, а остальные «удобства» находились на этаже. Как оказалось, вместе с нами вселились в этот же корпус и в тот же день Юлина подруга по работе в ТАСС Лида Новикова с супругом Володей и дочкой Ирочкой, которая была года на два моложе Галочки. Мы встречались с Лидой Новиковой и ее супругом Володей у Юли в бытность еще ее проживания на улице Правды.
С первых же дней пребывания в пансионате между нашими семьями завязались добрые отношения, переросшие в дальнейшем в теплую многолетнюю дружбу.
Вместе с Новиковыми мы проводили долгие приятные часы на пляже, играли в разные игры вместе с детьми. Особенно всем нравилось играть в «вышибалы» (или по-другому в круговую лапту). Вечерами после прогулки, когда дети укладывались спать, мы порой коротали время за преферансом.
Вместе мы побывали и на экскурсиях в Сигулде и Саласпилсе. В последнем в годы войны находился концлагерь, в котором были уничтожены десятки тысяч евреев и пленных советских воинов. В 70-е годы в Саласпилсе на месте этого лагеря был мемориал, в котором наряду с монументами в память жертв фашистских репрессий, были сохранены и бараки, где жили заключенные, и газовые камеры, где их уничтожали. На меня, да и, наверное. на всех экскурсантов Саласпилс произвел жуткое впечатление. Мне довелось в моей жизни побывать и в других местах, где жестокость оккупантов не знала границ. Так, в Белорусской Хатыни от деревни остались лишь печные трубы, а все жители, в том числе старики и дети, были сожжены в течение одного дня. Так фашисты мстили за убийство немецких солдат партизанами.
Ужас охватывал меня и в музее Холокоста в Иерусалиме, и в Брестской крепости, где в подвалах сражались до последнего ее защитники, подвиг которых описан и в повести Бориса Васильева «В списках не значился».
Ужасы той войны, к сожалению, так ничему и не научили людей. Изменились лишь формы уничтожения себе подобных. На смену мировым войнам пришли войны локальные, гражданские и многочисленные терракты, сотрясающие мир и сегодня. Но хватит о грустном...
Мы много гуляли, купались, загорали. Погода, правда, не всегда радовала нас. Наряду с теплыми солнечными днями, в общем-то не очень характерными для августа месяца на Рижском взморье, выпадали и пасмурные дождливые дни. Но как только дождь прекращался, мы всей честной компанией выходили на прогулку. Пешком добирались и до Майори (в те годы центра курортной зоны), бредя вдоль кромки залива или по улицам курортных поселков, а по берегу реки- до спортбазы «Лейлупа», где наблюдали за тренировками воднолыжников. Там в первый раз я «живьем» увидел не только фигурное катание на водных лыжах, но и прыжки на лыжах с трамплина.
Как-то, уже к концу нашего отдыха, мы. уложив детей спать, отправились в варьете «Юралс Перлс» (Жемчужина Юрмалы). Располагался ресторан, где поздним вечером проходили выступления артистов Варьете, на берегу моря, в полутора-двух километрах ходьбы от нашего пансионата.
Это было наше первое знакомство с Варьете. Конечно, ни в какое сравнение со знаменитыми зарубежными варьете, например, парижским «Мулен-Руж», с его искрометным канканом, программа юрмальского варьете не шла. Но в те годы и этот шаг местной эстрады можно было считать смелым.
Мы посидели несколько часов за столиком, выпив по бокалу вина и закусив какой-то нехитрой закуской (салатом «Оливье», слоеными пирожками и мороженым), наблюдая за выступлением артистов варьете. В пансионат вернулись уже далеко за полночь. Дети мирно спали. Так что поход наш завершился без приключений.
Через пару дней мы выехали в Москву. Был конец августа. Андрюшенька вместе с Варенькой, Боренькой, Юлей. Оксаной и Борькой жил еще на даче. У нас еще оставались дни от отпуска, и мы провели их в «Заветах Ильича». К началу учебного года мы перебрались в Москву. Ребята начали «трудиться», а мы вышли на пару недель на работу.
НА ФРАНЦИЮ!
Через две недели мы с Лидой отправились в турпоездку во Францию. Теперь мы уже точно знаем, что наша группа сформирована на основе «ударников труда» 1-го московского часового завода имени С.М.Кирова. Завод этот находится недалеко от Крестьянской заставы в районе Москвы, где прошло мое детство.
В первой декаде сентября нас пригласили на встречу тургруппы, которая состоялась в профкоме 1-го часового завода. Нам была представлена руководитель группы - секретарь исполкома Ждановского Райсовета. Это была средних лет миловидная блондинка, пухленькая, с приятным голосом. Фамилию ее я уже не помню, а звали нашу руководительницу, кажется, Нина Александровна.
Помимо «ударников комтруда», в группу были включены и несколько представителей «советской интеллигенции: одна солистка из оперной труппы Большого театра, одна женщина - юрист из 2-го Мединститута, один представитель Центрального Совета «Общества охраны памятников». Все они были постарше нас. Тройка научных сотрудников из московских НИИ, примерно одного возраста, - сотрудница ВИНИТИ и мы с Лидой, дополняли эту тургруппу.
Получив на руки загранпаспорта и необходимые инструкции о правилах поведения советских туристов в зарубежной поездке. А также план культурной программы, которая ждала нас в нашем 10-дневном турне по Франции, мы вернулись домой. Оставшиеся дни ушли на последние приготовления.
Андрюшенька в дни нашего отсутствия будет жить у Вареньки с Боренькой, а с Галочкой у нас дома поживут мои родители.
В день отъезда группа наша собралась ранним утром у гостиницы «Москва», напротив музея В.И.Ленина. Автобус доставил нас в аэропорт «Шереметьево». Пройдя паспортный и таможенный контроль, мы заняли свои места на борту авиалайнера компании «Аэрофлот», который и доставил нас спустя четыре часа в аэропорт «Орли» города Парижа, где нас встретили представители компании «Транстур».
После выполнения необходимых формальностей наша группа в сопровождении гида-переводчика, проследовала автобусом в Париж. С гидом нам повезло. Сопровождать нас во время всего нашего пребывания во Франции будет наша бывшая соотечественница Наталья Сергеевна. Это была уже пожилая, но удивительно энергичная, элегантная, интеллигентная женщина. Родители ее иммигрировали после революции из Советской России. Она всю свою жизнь прожила в Париже, окончила Сорбонский Университет. Наталья Сергеевна блестяще знала не только историю и культуру Франции и России, но была вообще широко образована. Кроме того, она была прекрасным рассказчиком. Лишь во время экскурсий по Лувру наш гид уступит «бразды правления» специалисту этого всемирно известного музея.
Автобус плавно катит по автобану в сторону Парижа. Наш гид рассказывает нам, что мы сможем увидеть в Париже, а также в Бургундии, Юра и Эльзасе - провинциях Франции, которые мы посетим согласно программе нашего тура. Вот мы проезжаем место в пригороде Парижа, куда совсем недавно из центра города переведен знаменитый Парижский рынок - «Чрево Парижа». Еще несколько минут - и мы уже в центре Парижа. Наша первая остановка - на Елисейских полях, вблизи Триумфальной арки.
Мы выходим из автобуса и направляемся в ресторан отобедать. Первая встреча с «экзотикой». Сентябрь месяц, осень, погода хотя и солнечная, но все же прохладно. И тут в паре метров от меня шествует в каком-то умопомрачительном платье ядовито-зеленого цвета с обнаженной спиной молодая женщина. Не только взгляды нашей группы, но и многолюдной толпы обращены на это «чудо Света». Другие парижане одеты в общем-то довольно скромно, но элегантно.
Обед в ресторане запомнился не блюдами французской кухни, а своим завершением, когда к нашим столика официанты подкатили столики со множеством сортов сыра. В Москве мы привыкли довольствоваться лишь несколькими привычными сортами сыра: голландским, советским, российским, шведским, пошехонским, да изредка сыром «рокфор». В Сухуми я узнал еще «сулугуни». А тут, как я узнал позже, более 400 сортов сыра, и обед завершился не десертом, как у нас, а «поеданием» весьма вкусных и разнообразных сортов сыра.
После обеда наша группа совершила автобусную экскурсию по Парижу.
ПАРИЖ
Началось наше знакомство с Парижем с Елисейских полей (Авеню), считающихся одной из самых красивых авеню в мире. От Триумфальной арки, расположенной на площади Звезды (теперь это площадь Шарля де Голя), наш автобус покатил вдоль широкого проспекта, где проходят по традиции военные парады в день 14 июля (день взятия Бастилии) и где финиширует знаменитая велогонка профессионалов Тур де Франс, в сторону площади Согласия (Pl. de la Concorde).
Триумфальная арка была воздвигнута в честь победы Наполеона над австро-российскими войсками в битве под Аустерлицем (Австрия) в 1908 году. С 1920 года под Триумфальной аркой горит «вечный огонь» на могиле неизвестного солдата в память погибших в 1-ой Мировой войне.
Через Триумфальную арку маршировали немецкие войска, захватившие Париж во время 2-ой Мировой войны, а в 1944 году армия генерала Де Голя в честь освобождения Франции от фашистской оккупации. Триумфальная арка имеет и художественную ценность, неся четыре рельефа знаменитого скульптора Ф.Рюда, один из которых известен под именем «Марсельеза».
Вдоль Авеню расположены знаменитые магазины, бутики, театры, рестораны. Наш гид обращает наше внимание на Большой дворец, построенный в 1900 году для Всемирной выставки .и мост Александра третьего - подарок Российского императора Парижу. На колоннах моста сияют «Золотые орлы». Это один из самых помпезных и красивых мостов через Сену в Париже. Сейчас мы видим всю эту красоту лишь через широкие окна нашего автобуса, но через 5 дней мы вернемся в Париж и будем бродить по его широким проспектам, красивейшим площадям, улицам, улочкам и мостам.
Сейчас же следуем призывам нашего гида: «Посмотрите направо… посмотрите налево». Мы вертим головами и слышим: «В знаменитых ресторанах «Фуке» и «Максим» встречались известные люди своего времени. Здесь бывали Бугатти и Черчиль (премьер-министр Великобритании в годы 2-ой мировой войны), Марлен Дитрих и Сара Бернар (выдающиеся актрисы), Жан Габен и Жан-Поль Бельмандо (это уже наши современники) и многие, многие известные писатели, художники, музыканты, актеры.
Вот автобус наш подъезжает к площади Согласия. Это широкая, просторная площадь. Через нее проходят как бы две оси Парижа: с Востока на Запад - между Лувром м Триумфальной аркой и с Севера на Юг - между церковью Магдалены и Бурбонским дворцом.
Во времена Французской Революции на площади стояла Гильотина, с помощью которой были казнены более 1300 «врагов революции», в том числе и король Людовик ХVI, и королева Мария-Антуанетта, а также и сами вожди Революции: Робеспьер и Сен-Жюст. В центре площади стоит 23-х метровый обелиск, возраст которого около 3000 лет. Это подарок Египта королю Луи-Филиппу. Он был вывезен из дворца Фараона Рамзеса 2 в Луксоре. Нам с Лидочкой доведется ни один раз ступать своими стопами на эту площадь и любоваться ее красотами.
От площади Согласия наш автобус проследовал по Рю де Риволи мимо садов Тюильри и Лувра (ныне всемирно известного музея, а ранее - дворца-резиденции французских королей) на набережную Сены. Мы проехали мимо острова Сите, на котором расположен знаменитый Нотр-Дам - Собор Парижской Богоматери. Увидеть мы смогли лишь контуры грандиозного Собора. Но мы вернемся сюда и проведем в Соборе почти полдня. Это один из самых грандиозных готических соборов Франции. Его строительство было начато еще в 12 столетии и продолжалось более полутораста лет. Именно в этом соборе в средние века развертывались драматические события, описанные в известном романе Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Трагически закончилась любовь горбуна-урода Квазимодо к красавице цыганке Эсмеральде. Квазимодо был звонарем в Соборе. Поэтому один из фильмов, снятых на основе романа Виктора Гюго носит название «Звонарь из Нотр-Дам». Но уже в 21 веке триумфально прошествовал по миру мюзикл «Нотр-Дам». Летом 2003 года и мы с Лидой побывали на представлении мюзикла на сцене московского театра Оперетты.
Не буду утомлять Вас описанием «картинок», увиденных нами из салона автобуса в первый день нашего пребывания в Париже. Почти два часа продолжалось наше беглое знакомство с этим прекрасным городом. Путь наш лежал теперь к одному из железнодорожных вокзалов Парижа, кажется, к Лионскому, чтобы отправиться в путешествие по восточным провинциям Франции: Бургундии, Юра и Эльзасу.
ПО ФРАНЦУЗСКИМ ПРОВИНЦИЯМ
Из Парижа мы отправились поездом по железной дороге в Дижон - столицу Бургундии. Мне впервые довелось путешествовать в европейском вагоне. До этого я видел такие вагоны лишь в кадрах французских и итальянских фильмов. Я с интересом рассматривал интерьер вагона, а когда знакомство мое с ним посчитал завершенным, переключился на бегущие за окном вагона быстро меняющиеся пейзажи сначала пригородов Парижа, а позднее Шампани и Бургундии. В Дижон мы прибыли уже поздним вечером.
С вокзала мы пешком дошли до расположенного невдалеке отеля. Разместившись в гостинице и поужинав, отправились всей группой знакомиться с ночным городом. Впрочем, здесь я не совсем точен. Кто-то остался в отеле «отдыхать». Пишу это слово специально в кавычках. Дело в том, что когда мы вернулись, в отеле разразился скандал. А дело было так. В каждом номере стоял холодильник с «мини-баром». Там находились различные напитки: коньяк, джин, виски, вино, сок, минеральная вода и висел листок с указанием цен за предлагаемую «выпивку». Но «наши люди» читать по-французски, по-английски, по-немецки, естественно, не умели. Выпив «предложенную продукцию», платить они отказались, так как денег в таких размерах просто не имели.
Но это еще не все. У каждой кровати висел небольшой черный ящик с прорезью. Зачем он нужен, я тоже сначала не понял. Но советские туристы «любознательны». Они подняли матрацы и обнаружили под ними какие-то устройства. «Естественно», они предположили, что это подслушивающие аппараты. Следовательно, за советскими туристами «шпионят». С криком и гамом группа «ударников комтруда» бросилась к дежурному с требованием снять «подслушивающие аппараты» и прекратить провокации против советских людей. Дежурный никак не мог понять, чего от него хотят советские «гости». Тогда они потащили его в один из номеров и, указав на «секретные аппараты», потребовали немедленно их убрать.
Лишь вмешательство нашего гида позволило разрешить «международный» скандал. Как оказалось, злополучные аппараты работают как вибраторы. Если опустить в «черный ящик 1 франк, кровать начинает слегка покачиваться, что способствует лучшему засыпанию.
Эта часть скандала была устранена, а вот с оплатой выпитых напитков вопрос остался открытым, что потребовало утром экстренного собрания группы с целью инструктажа «о правилах поведения в отелях».
Бургундия
Мы же, не знавшие о событиях в отеле, спокойно гуляли по ночному Дижону, с открытым ртом взирая на витрины магазинов, где были выставлены «шикарные» свадебные одежды, красивейшее дамское белье и, конечно же, нас поразила витрина «секс-шопа». Какими же мы были тогда серыми!!!
Главный город Бургундии не произвел на меня «сильного» впечатления после Парижа. В тех кварталах города, по которым мы бродили, было тихо, чисто и светло, как днем. Было уже за полночь, город мирно спал. Лишь изредка нам попадались небольшие группы таких же, как мы, туристов.
Утром, позавтракав, мы отправились на экскурсию по городу. Гид наш рассказала нам историю Бургундии и ее столицы, познакомила с достопримечательностями Дижона, а после обеда в ресторане отеля наша группа на автобусе покатила по знаменитой «Дороге вина». В середине века герцогство Бургундия считалось одним из центров христианского мира, где производились лучшие сорта вин.
И до сих пор, теперь уже одна из провинций Франции, хранит традиции и секреты изготовления превосходных сортов вин - бургундских вин. За окнами нашего автобуса на многие десятки километров тянулись знаменитые виноградники Бургундии. Таких огромных "виноградных полей" мне еще видеть нигде не доводилось. Почти через четверть века, когда мы с Лидочкой будем путешествовать по Испании, я вновь увижу огромные, почти бескрайние виноградники. А сейчас наш автобус, снизив скорость, подруливает к стоянке замка. Это «Замок рыцарей-дегустаторов» бургундского вина. Здание, дошедшее до наших дней со времен Средневековья, само по себе прекрасно, но то, что мы увидели внутри замка, меня просто потрясло.
Нам показали и обряд посвящения в рыцари-дегустаторы, и наряды, которые носят «посвященные» в рыцари наши современники, и коллекцию знаменитых бургундских вин, и «устав этого ордена» и, конечно же, великолепный погреб, в котором созревают и хранятся в огромных дубовых бочках, каждая из которых, наверное, объемом более нескольких тысяч литров, первоклассные виноградные вина Бургундии.
Как нам сообщили, рыцарями-дегустаторами были и тогдашний премьер-министр, а позднее президент Франции Жорж Помпиду и его личный друг, бывший посол СССР во Франции Виноградов. Вступавший в Орден «Рыцарей-дегустаторов», давал клятву пить только бургундские вина, а Орден, в свою очередь, брал на себя обязательства поставлять своему Рыцарю бургундские вина, естественно, бесплатно. О многолетнем после СССР во Франции Виноградове экскурсовод говорила много приятных слов (она его называла, конечно, господин). Он был не только большим знатоком культуры Франции, но и страстным охотником, и ценителем бургундских вин.
После «Замка рыцарей-дегустаторов» нас повезли в средневековый госпиталь для бедных. Это было действующее и поныне заведение, где за больными ухаживали монашки. Огромный зал, наверное, во всю длину здания, был по периметру обставлен кроватями для больных, расположенных в арках, задрапированных темно-красным плюшем. Одновременно в госпитале находились более ста человек, нуждающихся в уходе и не имеющих средств к существованию и лечению в других лечебных заведениях. Но особенно поразила меня крыша строения. Она была выложена цветной черепицей, создавала рисунок, напоминающий рисунок огромного восточного ковра.
Лишь еще раз в жизни мне довелось увидеть подобную крышу на здании епископского дома главы униатской церкви Западной Украины в Черновцах уже в 80-х годах прошлого (20-го) столетия. Здание это было построено значительно позже, чем госпиталь для бедных во Франции.
Ночевали мы в Бельфоре. Это город-крепость, не относящийся к какой-либо провинции Франции. Свою свободу и независимость этот город-крепость завоевал благодаря отваге и мужеству его жителей, проявленных при многочисленных осадах. Говорят, что город, во всяком случае до 19 века, так никогда и никем не был взят. Фортификационные сооружения: крепостные стены, башни, валы и рвы действительно впечатляют.
В этом городе мне впервые довелось увидеть и здание женской тюрьмы во Франции.
Юра
Далее наш путь лежал в Безансон- главный город провинции Юра, расположенной на востоке Франции, вблизи границы его со Швейцарией. Город основан на месте поселения, основного еще римлянами. С тех времен в старом городе сохранились руины триумфальной арки римского императора Марка Аврелия (2-й век нашей эры). Красив и кафедральный собор Безансона. Но в памяти моей больше сохранился построенный знаменитым архитектором Ле Корбюзье в Вогезах (Французских Альпах) собор Нотр-Дам де Ню. Это первое архитектурное строение католического собора великого архитектора, построенное в 20 веке в совершенно необычном для церковной архитектуры стиле.
Не только здание, но и интерьер его, и витражи были сделаны по проекту Ле Корбюзье. Да и встретивший нас настоятель собора был совершенно не похож на священника. Одет он был в цивильный серого цвета костюм и рассказ его о том как проходят службы в этом соборе тоже поразил нас. Чтобы привлечь в собор молодежь, службы сопровождаются современной, популярной у молодежи музыкой. Так католическая церковь идет в ногу со временем.
К вечеру мы прибыли в маленький городок, расположенный на берегу живописного горного озера Жерард-Мер. И озеро и город находятся на самой границе со Швейцарией. Здесь в отеле у нас была лучшая за весь вояж по Франции постель. Мы спали на перинах и укрывались пуховыми перинами.
Утопая в «пуху», мы слышали сквозь сон и тишину ночи мелодичный звон колоколов местной церкви. Утром мы гуляли по берегу живописнейшего озера, окруженного горным массивом. Как будто растекающаяся капля темно-синей воды лежит в кратере, как в чаше, созданной самой природой. День был солнечный, и лучи солнца, еще не поднявшегося высоко, играли веселыми бликами в водах озера, освещая белоснежные паруса многочисленных яхт, больших и маленьких, сновавших по глади этого красивейшего озера.
По берегу озера были разбросаны многочисленные кафе и рестораны. Несмотря на еще ранние часы, за столиками сидели отдыхающие, не нам чета.
В этот же день мы посетили один старинный замок в горах, где содержатся многие виды орлов и других крупных хищных птиц. Здесь я впервые увидел как птица «секретарь» поедает свой особенный рацион- большую змею. Сначала она затоптала живую змею своими мощными лапами, а затем сильным клювом разрывала ее на части и заглатывала. Орлы срывались с крыш замка, где они отдыхали, вздымали в небо и гордо парили в восходящих потоках воздуха.
Спустя четыре года в 1977 году уже в Монголии, в горах (отрогах Алтая) на границе с Китаем доведется мне наблюдать как парит в воздухе огромный орел-ягнятник. Да и ущелье это так и называется «Ущелье Ягнятника». Названо оно в честь орла, который охотится на горных баранов. А чтобы добыть мозг из головы растерзанного им барана, он поднимается с головой барана высоко в воздух, затем разжимает когти, и голова летит с высоты и разбивается о камни скал. Тут орел и получает возможность полакомиться мозгами барана.
Эльзас
Завершалась наша поездка по восточным провинциям Франции в Эльзасе. Наш автобус повернул на север и покатил по горным дорогам через множество маленьких живописных городков в направлении Страсбурга, столицы Эльзаса. Первую остановку мы сделали в Кольмаре. Именно здесь мы впервые увидели особую архитектуру зданий, характерную для городов средневековой Германии, так называемых фахверкхаузов - фахверковых домов.
Стены таких домов выглядят весьма привлекательно из-за своеобразного рисунка, создаваемого черными или темно-коричневыми деревянными балками, выступающими наружу. Между балками белые оштукатуренные (или побеленные) панели стен. С окон и балконов таких домов свешивались гирлянды ярких живых цветов.
Именно с Кольмара началось наше знакомство с Эльзасом. Если до этого мы путешествовали по чисто французским провинциям, то теперь в Эльзасе явно ощущалось немецкое влияние. Тогда я, конечно, не думал, что в Кольмар доведется мне «возвращаться» множество раз.
Из всех французских городов лишь Кольмар я вновь посещу спустя четверть века - в 1998 году. Когда мы с Лидой будем гостить у Раймунда Фидлера под Фрайбургом. Кольмар находится примерно в 20 км от их дома в Бад-Кроцингене, а потом мы будем приезжать в Кольмар ежегодно. Будем мы с Лидой и нашими гостеприимными хозяевами - Раймундом и Оксаной - в Кольмаре во все времена года: и весной, и осенью, и зимой, а если считать конец мая началом лета, то и летом.
Каждый раз мы неизменно посещали грандиозный кафедральный собор, расположенный в центре города - собор Св. Мартина. Собор этот был построен почти 1000 лет назад. В течение 13-14 веков он достраивался, пока не приобрел нынешний облик.
Величественно строение и Доминиканского монастыря. Но не только собором и монастырем знаменит Кольмар. Прекрасна архитектура его старинных зданий, живописны и неповторимы узкие старинные улочки центра города. Мне всегда доставляло удовольствие бродить по этим средневековым улицам и в дни Рождественских празднеств и осенью, когда в Эльзасе отмечают праздник урожая и праздник молодого вина, и весной.
Вдоль всех улиц множество ресторанчиков, уличных кафе, многочисленных магазинов. В Кольмаре же мы в 1973 году впервые увидели как «гуляют» эльзасцы в кафе и «пивнушках» под открытым небом. Нас привезли в такой ресторан, где под навесом стояли длинные деревянные столы и тяжелые скамейки. За один такой стол усадили нашу группу, за другими сидели местные жители. Угощали нас традиционной немецкой (эльзаской) пищей. Огромные блюда тушенной капусты со свининой и сосисками и большие кружки пива. Блюда эти стояли на жаровнях.
Та же пища была и на столах местных жителей. Выпив несметное количество пива (стол весь был заставлен кружками) и закусив сосисками с капустой, они запели свои народные песни, обнявшись с рядом сидящими и раскачиваясь все вместе то в одну, то в другую сторону. Было довольно прохладно и даже тушенная капуста с сосисками меня не согрели, а холодное пиво охладило еще больше. А вот эльзасцы были весьма разгорячены то ли количеством выпитого пива, то ли песнями.
После такого «фольклорного» обеда нас повезли в винные погреба, где мы согрели себя, дегустируя эльзасские вина.
Сейчас Эльзас вновь принадлежит Франции, но за свою историю он неоднократно переходил из рук в руки. То Франция, то Германия владели им. Поэтому влияние двух культур ощущается и сегодня в Кольмаре и других городах Эльзаса, но, поскольку в 1973 году мне в Германии еще не приходилось бывать, а с Францией я познакомился в предыдущие дни, то немецкое влияние и бросилось в глаза в первую очередь. Переночевав в небольшом отеле в Кольмаре, мы отправились на север - в Страсбург.
Страсбург - столица не только Эльзаса, но теперь и Европейского Союза. С 1949 года в Страсбурге заседает Европейский Союз и Парламент Объединенной Европы. Здесь царит «космополитическая» атмосфера. Наряду со средневековьем в центральной части города проступают и черты современной архитектуры в стиле «модерн». Нас, как, наверное, и всех туристов, знакомить с городом начали со знаменитого Страсбургского собора.
Громадное здание собора, построенного из светлого камня, впечатляет. Пожалуй, лишь Миланский собор в те годы поразил меня чуть больше. Но не только Собор остался в моей памяти с того далекого 1973 года.
На соборной площади «буйствовал» рынок, на развалах которого выходцы со всего Света торговали сувенирами. Мне особенно запомнились африканцы, предлагавшие туристам огромное количество деревянных масок. Такого количества африканцев и африканских изделий мне еще видеть не доводилось. Очень хотелось приобрести хоть одну африканскую маску, но наши финансовые возможности были столь скудны, что мы не могли позволить себе подобное удовольствие. Все наши франки были «расписаны» заранее. Мы должны были купить джинсы Андрюшеньке, какую-нибудь приличную водолазку Галочке, колготки Лиде. Именно в Страсбурге и были сделаны эти приобретения.
После посещения Собора и экскурсии по городу, мы пообедали в ресторане и получили пару часов свободного времени. Кто отправился по магазинам, кто в отель пить водку, а наша небольшая группа «интеллигентов» направилась в прекрасный городской парк, прилегающий к набережной Рейна.
На противоположном берегу реки лежала практически недоступная для советских туристов в те годы Западная Германия - ФРГ. Мы знали об «экономическом чуде», превратившем поверженную во время Второй Мировой войны фашистскую Германию в процветающую страну. Увидеть это «чудо» мне доведется лишь двадцать лет спустя. Уже после объединения Германии мы с Лидой побываем в Берлине, и в Ростоке, и в Марбурге, и во Франкфурте-на-Майне, и в Висбадене. Для меня это была деловая поездка, мы не были стеснены в своих финансовых возможностях, как советские туристы в 1973 году. Мы могли теперь позволить себе не только обедать в китайских, итальянских и чисто немецких ресторанах, но и приобретать в не самых дешевых магазинах приличную обувь, одежду и белье для себя, для наших детей и внуков. Кстати, приобретенную тогда обувь в одном из магазинов Марбурга я носил вплоть до осени нынешнего года, то есть почти в течение десяти лет. А тогда мы, напрягая зрение, вглядывались вдаль и воображали себе как течет жизнь в богатой стране.
Вечером этого же дня на «Каравелле» Эль-Франс наша группа из Страсбурга вылетела в Париж. Таким образом мы получили возможность познакомиться не только с наземным, но и воздушным транспортом Франции.
Впереди нас ждал Париж. Сейчас, наверное, уместно привести сохранившийся в моей памяти с той поры анекдот:
«Встречаются двое интеллигентных друзей (подруг). Одна из них, обращаясь к своей собеседнице, говорит: «В этом году опять хочу поехать в Париж!!!» «А что, ты уже была в Париже в прошлом году?», - спрашивает с завистью ее подруга. «Нет, тоже хотела!!!».
Так, для многих желание (хотение) посетить Париж так и осталось неосуществленной мечтой. Наша же мечта реализовалась уже в сентябре 1973 года.
БОЛЬШОЙ ПАРИЖ
Итак, завершился 5-дневный маршрут по восточным провинциям Франции, мы вернулись в Париж.
Разместили нашу группу в отеле «Монмартр». Нас с Лидой поселили в номере, занимавшем мансарду. Это был, конечно, более скромный и менее комфортабельный номер, чем те, которые мы занимали в отелях Безансона и Жерардмера. Зато мы пожили в течение 5 дней в Парижской мансарде. Теперь мы могли себе отчетливо представить, как могли бы жить в Париже в кварталах Монмартра представители «бедной богемы» - начинающие художники, музыканты, писатели. В такой же мансарде могли жить и герои «Богемы», и герои «Фиалки Монмартра», и Ван Гог, и Поль Гоген и Модильяни, и Пиросманишвили и многие другие бедные, молодые начинающие служители искусств, составившие впоследствии «пантеон» великих людей, ставших гордостью мирового искусства.
В номере нашем была одна комната с двуспальной кроватью, столик, два стула, стенной шкаф, а также ванная и туалет. Все скромненько, но чисто. Из окон нашей мансарды были видны крыши соседних домов, с такими же мансардами. Бросив вещи, мы спустились в ресторан отеля, где нас ждал обед. Как и номер, обед в этом отеле был более чем скромным по сравнению с теми, какие нам довелось уже вкусить в ресторанах во время нашего путешествия. Париж есть Париж. Здесь все дороже, чем в провинции. Но, как сказал французский король Генрих 1V: «Париж стоит мессы (обедни)!!!» Перефразировав его знаменитое изречение можно сказать: «Париж стоит обеда!!!». Пусть пища наша не была такой вкусной, как могли бы быть блюда французской кухни, но ведь мы уже в Париже!!!
После обеда (дело было уже под вечер) мы отправились на самостоятельную прогулку по вечернему Парижу.
Отель наш стоял на углу, на пересечении улиц Рю Бланш и Рю де Кале. Выйдя на улицу Бланш мы увидели буквально в сотне метров красную мельницу - знаменитое Парижское варьете «Мулен Руж». Мы, естественно, направились к этому знаменитому зданию, одному из символов Парижа. Через пару минут мы оказались перед Мулен Руж на бульваре Клиши. Побывать на представлении в этом знаменитом варьете мы, конечно, не имели никакой возможности: билеты нам не по карману. Зато мы смогли полюбоваться красочными афишами Мулен-Ружа.
В нашей спальне здесь, в Германии, висит эстамп «Мулен Руж», привезенный из Парижа Андрюшей и Дашей в 1998 году. Та что я каждый день «брожу» по бульвару Клиши у Мулен-Ружа.
В тот первый вечер в Париже мы оказались в местах, где нам соответствующие инстанции при инструктаже в Москве «рекомендовали» не появляться. Бульвар Клиши, площадь Пигаль (Пляц Пигаль) «считаются» самыми злачными местами Парижа. Это «квартал красных фонарей». Здесь расположены многочисленные секс-шопы, секс-кинотеатры, в которых демонстрируются порно-фильмы, стриптиз-клубы, бордели (публичные дома) и т.д. и т.п. Советским туристам посещать эти злачные места строго настрого запрещалось. Дело в том, что скудные финансовые возможности туристов, хотя и позволяли им купить билет в секс-кинотеатр, но на другие «услуги» денег уже не было. В этих же кинотеатрах сутенеры подсовывали туристам «девочек» и требовали от «клиента» платы. Если же «клиент» не имел возможности расплатиться, то его попросту избивали. Чтобы избежать подобных «провокаций», нам на инструктаже перед поездкой было «строго указано» находиться подальше от этого района Парижа.
Но как мы могли избежать такого соблазна, когда отель наш был буквально в нескольких минутах ходьбы от него. И что «характерно» - в тот вечер на Пляц Пигаль мы встретили не только большинство членов нашей тургруппы, но и нашу руководительницу. Я даже перепугал ее, когда подошел к ней сзади и взял под руку.
Мы уже достаточно насмотрелись на витрины секс-шопов и секс-кинотеатров и возвращались в отель. Проходя уже большой группой мимо одного из секс-кинотеатров, мы встретили наших «ударников комтруда» из 1-го часового завода, как раз выходивших из кинотеатра после просмотра порно-фильма. Руководитель нашей группы изменилась в лице, увидев эту «картинку». Когда «герои» наши ушли, она дала волю своим чувствам: «Все», - хрипела она, - «я напишу им такие характеристики, что они уже больше никогда заграницу не увидят!!!». Не знаю, выполнила ли она свою угрозу, ни с ней, ни с ними мне больше встретиться в жизни не привелось. А и за меньшие «преступления» - нарушения поведения туриста в зарубежных поездках, многие, после того как на них «настучали», лишались возможности выезжать в дальнейшем за рубеж.
Здесь же, на бульваре Клиши и на Пляц Пигаль довелось мне увидеть многочисленных парижских проституток. Но, в отличие от итальянских, которых мы встречали в Генуе, в портовом районе, Колбасном переулке и в центре города, и которые имели четкую итальянскую принадлежность, парижские жрицы любви были всех мастей, возрастов и «цены». Были здесь и негритянки, и мулатки, и арабки, и белые. Юные, среднего возраста и весьма «подержанные», потрепанные жизнью и профессией. Были сравнительно дешевые (100 франков) и роскошные, дорогие девицы. Одни стояли в накидках без платьев, другие в меховых манто. Были среди них и страшные, намакияженные и юные, стройные, просто красавицы.
Тут самое время рассказать анекдот:
Редкий случай, когда, как и в нашу группу, была включена супружеская пара. Итак, муж всю турпоездку экономил, как мог, утаивал от жены франки. К концу пребывания в Париже ему удалось собрать 50 франков. В последний вечер, вернувшись в отель усталыми от проведенных экскурсий по городу, супруги решили отдохнуть. Когда жена, приняв душ, разделась и легла в постель, супруг решил еще немного «пройтись». Прямым ходом на Пляц Пигаль. Он подошел к группе стоящих в ожидании клиентов проституток, но обратиться к ним боялся. Увидев «мнущегося» мужчину, одна из служительниц эроса (жриц любви) обратилась к нему с вопросом: «Мсье хочет девочку?» Он понял вопрос и достал из кармана свои сбережения - 50 франков. «Это мало», -сказала проститутка. Растроенный советский турист, понурив голову, хотел уже возвращаться в отель. «Подождите, мсье», - обратилась к нему девица, - «я сейчас еще раз посмотрю!». Она окинула взглядом стайку своих «коллег». «Нет, к сожалению за такие деньги сегодня никого нет!!!» Наш герой вернулся в отель. Утром вся группа наших туристов направилась к ожидавшему их автобусу. Вчерашний «гуляка» шел под руку со своей супругой. И тут произошла неожиданная встреча. Он буквально столкнулся с проституткой, пытавшейся вчера ему «помочь». Увидев его жену, она прокричала вслед нашему герою: «Мсье, эта дама не стоит этих денег!!!», имея в виду те 50 франков, которые он хотел заплатить вчера французской проститутке.
Побродив по оживленному бульвару Клиши, который к ночи превратился в настоящий людской поток, вобравший в себя, кажется, представителей всех континентов, всех рас и народов, бурливший в водовороте ночной парижской жизни, мы вернулись в отель Монмартр. Завтра начинаются наши запрограммированные экскурсии.
Первая экскурсия - Эйфелева башня. Сейчас Эйфелева башня - символ Парижа, а когда она была возведена в 1889 году к Всемирной выставке и в ознаменование 100-летия Французской революции, то вызвала неоднозначную реакцию у парижан. Великий французский писатель Ги де Мопассан назвал ее самым уродливым строением Парижа, которое нарушило не только перспективу города, но и всю его красоту. Мопассан написал манифест с требованием прекратить начатое строительство башни. Под «манифестом» поставили свои подписи многие известные мастера искусств, среди которых были композитор Шарль Гуно, архитектор Гарнье, писатель Александр Дюма (сын) и многие другие.
Но инженер Гюстав Ейфель довел начатое дело до конца. Ажурная красавица из металла вознеслась на высоту 320 метров и не только обессмертила им своего создателя, но и стала символом Парижа. Теперь уже невозможно представить этот город без Эйфелевой башни.
Мы побывали у Эйфелевой башни и днем, и вечером, и поздней ночью, когда она вся светилась. А в тот первый день мы не только услышали истории, связанные с возведением этой грациозной красавицы, но и побывали в ресторане, расположенном на одной из платформ этой башни, наверное, на высоте почти 20-этажного дома (57 м), там мы отведали несколько блюд знаменитой французской кухни, выпили по чашечке черного кофе и полюбовались панорамой Парижа.
Многие наши туристы «своровали» на память стоявшие на столиках фарфоровые пепельницы с изображением Эйфелевой башни. А одна дама «взяла на память» даже очень симпатичную кофейную чашечку с блюдечком. Они не считали это воровством, а рассматривали как «приобретение сувенира». Как мы потом узнали, что подобным «воровством» занимались также и многие туристы из других стран, в том числе и из США.
Затем мы совершили пешую прогулку по Большим бульварам, побывали в садах Тюильри. Вечером мы вновь гуляли по бульвару Клиши, на Елисейских полях, побывали на площади Согласия и Вандомской площади. Буквально «без ног» добрались до отеля. Ведь весь путь мы проделали пешком. Спать легли далеко за полночь.
А ведь утром предстоит интереснейшая экскурсия в Лувр. Мы еще молоды, и краткого отдыха достаточно, чтобы восстановить свои силы.
Утром, сразу же после завтрака - чашечки кофе и булочки с джемом - на автобусе направляемся в Лувр, когда-то резиденцию французских королей, теперь - один из крупнейших музеев Мира.
Строительство Лувра началось еще в 12 веке при короле Филиппе 2-ом Августе и продолжалось на протяжении нескольких столетий. После Французской Революции 1793 года, решением Национального Конвента Лувр становится музеем, доступным для широкой публики. В Лувре собраны богатейшие коллекции античного искусства. В его собраниях и вавилонский «Кодекс с Хаммурапи», возраст которого почти 4000 лет, написанный на базальтовых плитках. Богатейшая коллекция саркофагов, мумий являются свидетелями культа мертвых и высочайшей культуры древнего Египта. Но особенно впечатляет раздел, посвященный культуре древней Греции, древнего Рима и Этрусков. Именно в Лувре хранятся знаменитая Венера Милосская - символ женской красоты античного мира, а также Ника Самофракиская - образ богини Победы. Не менее знамениты собрания скульптур, среди которых и работы великого итальянца эпохи Возрождения Микеланджело: «Раб», скульптура для надгробия Папы Юлия 2-го в Риме. Нам с Лидой посчастливилось видеть в Италии, в Ватикане, в Соборе Святого Петра в 1966 году знаменитую «Пиету» Микеланджело, позднее разбитую новым Геростратом и вновь восстановленную уже в конце 70-х - начале 80-х годов.
Увидеть все коллекции Лувра за те 5-6 часов, которые были нам представлены для осмотра, естественно, невозможно. Поэтому гид наш ограничил нашу экскурсию беглым знакомством с античным залами и собранием скульптур, и сосредоточил наше внимание на залах, где экспонируются картины великих художников.
Именно в Лувре хранится пожалуй самая знаменитая и загадочная работа великого итальянца Леонардо да Винчи «Мона Лиза». Мы много слышали о загадочной улыбке «Моны Лизы», читали разные версии о том, кто изображен на этом портрете, видели фотографии и репродукции этой «дамы», но впервые воочию увидеть это великое творение мне довелось лишь в 1973 году в Лувре.
Еще одна встреча с «Моной Лизой» состоится уже в Москве, спустя, наверное, лет 5-7, когда эту картину привезут на короткий срок в Музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. Теперь она будет защищена особым стеклом, пуленепробиваемым, чтобы избежать возможных искушений со стороны психически неуравновешанных людей. Ведь во время экспозиции этого шедевра в Японии, какой-то вандал порезал полотно этой картины и лишь мастерство реставраторов позволило вернуть «жизнь» всемирно известному портрету.
В Москве каждому посетителю давалось лишь несколько секунд для того, чтобы полюбоваться загадочной улыбкой «Моны Лизы», а в Лувре нас никто не ограничивал во времени. Там можно было хотя бы все часы, пока мы находились в Лувре, простоять лишь у этого великого творения. Но, честно говоря, на меня «Мона Лиза» не произвела того впечатления, которого я ожидал.
Мне больше нравятся прекрасные женщины, изображенные на полотнах Боттичелли, Джорджоне, Рембрандта, Гойи и, конечно же, великих импрессионистов. В залах картинной галереи Лувра собрана богатейшая коллекция картин таких выдающихся художников, как Вермеер, Рафаэль, Караваджо, Гойя, Жак-Луи Давида, Делакруа, Рубенса и многих других. Нам с Лидой повезло. В нашу долгую уже жизнь мы побывали во многих всемирно известных музеях мира: Эрмитаж в Санкт-Петербурге (Ленинграде), музей им. Пушкина и Третьяковская Галерея (Москва), Русский музей (Ленинград), картинные галереи Тбилиси и Еревана, музей Чюрлёниса в Каунасе, национальный музей в Лондоне, Национальная картинная галерея (Вена), музей «Прадо» (Мадрид), галерея Уфицы и галерея Пити (Флоренция), Академия художеств (Венеция), музей Пикассо (Барселона), национальная картинная галерея (Базель), Дрезденская картинная галерея (Москва, Дрезден). Лидочка побывала и в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке. Так что можно сказать, нам выпало счастье увидеть многие всемирно известные шедевры - работы кисти великих мастеров всего мира. Теперь я могу уже сравнивать богатства коллекций, хранящихся в перечисленных музеях мира. Лувр по праву занимает среди них одно из первых мест.
Не знаю, доведется ли еще раз повстречаться со «старыми знакомыми» в Лувре. Но то единственное посещение Парижского музея оставило в моей памяти заметный след. И я благодарен судьбе за эту предоставленную мне возможность.
Следующее достопримечательное место Парижа - остров Сите. На этом острове посреди Сены, который был заселен уже более 2000 лет назад, находится знаменитый собор - Нотр-Дам де Пари (Собор Парижской Богоматери). Это один из самых известных в мире готических кафедральных соборов. Он был основан еще в 1163 году парижским Епископом. Строительство Собора продолжалось почти 150 лет. Современный вид Собор приобрел в XIX веке. Прекрасны не только экстерьер и интерьер Собора, но и его витражи.
В истории Собора множество значительных событий. Здесь в 16 веке венчались Анри Наваррский с Маргаритой Валуа. Он представитель протестантов, она католичка, что послужило поводом для кровавой Варфоломеевской ночи. Здесь же, в присутствии Папы Пия VII сам себя короновал императорской короной Наполеон Бонапарт. В Нотр-Даме состоялась грандиозная панихида и государственные похороны Президента генерала Шарля де Голя в 1970 году.
На противоположном конце острова находится знаменитый Дворец Юстиции, по ступеням которого довелось подниматься и Вашему покорному слуге. Помимо выше названных, на острове Сите есть еще много и других достопримечательностей. Если стать спиной к фасаду Нотр-Дама, то слева на берегу Сены находится Латинский квартал и Люксембургский сад и Сорбонна - один из старейших Университетов Европы, основанного еще в 1253 году.
Вспоминать и рассказывать обо всем увиденном в Париже, конечно, невозможно, да и не стоит этого делать. Каждый из Вас, если представиться возможность, должен побывать, если еще не был, в Париже. Скажу лишь, что нам довелось побывать и на Монмартре, где на сквере у Собора Сакре-Кёр (Сердце христово) парижские художники предложат Вам не только готовые виды Парижа, но и написать Ваш портрет. Если бы у нас были деньги, то обязательно купили бы хоть одну картину на память.
В один из следующих дней мы посетили Дом Инвалидов, где покоится прах императора Наполеона. Мраморный саркофаг был выточен из красного мраморного монолита, доставленного в Париж из России. На этот счет существует и своя легенда. Когда потребовался мрамор для саркофага Наполеона, то император России сказал: «Мы его победили, мы его и похороним!!!». С этой целью из Карелии огромный монолит был доставлен во Францию. Ссыльный император, умерший на острове Святой Елены, вновь вернулся в Париж, и останки его были захоронены в Доме Инвалидов. Но до сих пор точно неизвестно, действительно ли прах Императора покоится в Париже. Существует версия, что англичане тайно вывезли прах Наполеона с острова Святой Елены и захоронили его в Вестминстерском аббатстве. Чей тогда прах покоится в Доме Инвалидов так и неизвестно. Современные методы ДНК-диагностики могли бы помочь в окончательном решении этого спора. Но для этого требуется эксгумация и вскрытие саркофага. Пока что французские власти на это не идут.
И, наконец, наш парижский тур завершился посещением Версаля - резиденции последних французских королей. Великолепен не только дворец, но и его парк. Все это нужно видеть!!!
В последний вечер принимавшая нашу группу компания «Транс-тур» устроила в одном из погребков Парижа прощальный обед. Это было весьма интересно. В парижские подземелья, где находится этот ресторан, я спустился впервые. Было много вина, салатов, жареного мяса. Нечто подобное я увижу лишь спустя почти четверть века в Лондонском Тауэре, где тоже в подвалах ресторана «Бифитер» мы с Лидой будем прощаться с Лондоном (об этом посещении у нас осталось на память два брелока с нашими фотографиями, которые были сделаны местным фотографом).
Мы покидали Францию и душа моя была переполнена впечатлениями. Я, конечно, задавал себе вопрос: а доведется ли мне еще хоть раз побывать в Париже?
Вернувшись домой, мы порадовали наших деток привезенными из Франции подарками, и сами порадовались вместе с ними и нашими родителями. Жизнь продолжалась в привычном русле.
1974 год встречали вместе с Лидиными родителями на Беговой, 13.
ИММУНОЛОГИЯ БЕСПЛОДИЯ И ВОСТОЧНАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ
1974-й год начался для меня с перемен на службе. Заведующий нашей лабораторией профессор О.Е.Вязов уехал в Женеву экспертом Отдела Репродукции человека ВОЗ. И.о. зав. лабораторией был назначен по его рекомендации М.М.Барабанов. Уже в течение пары лет наша лаборатория была разделена на две группы, хотя и неофициально. Одной из них - группой иммунологии репродукции - руководил я, другой - группой иммуноэмбриологии - В.Барабанов. В нашей группе было три старших научных сотрудника: Р.Ф.Аверкина, И.И.Орлова и я, а также мнс. А.И.Мурашова и ст. лаборант Л.Ф.Романова, которая работала непосредственно со мной. С этого года начался почти четвертьвековой период моей работы по проблеме иммунологии бесплодия.
В начале года ко мне вновь обратился мой оппонент при защите докторской диссертации, зав. кафедрой акушерства и гинекологии 2-го Мединститута им. Н.И.Пирогова (теперь это Московский медицинский Университет), профессор А.А.Лебедев. Познакомившись с моей диссертацией, он уже во второй раз обратился ко мне с предложением о проведении совместных исследований по «иммунологии бесплодия в браке».
Первая наша встреча и переговоры состоялись летом прошлого года, накануне нашего перехода в новое здание Института. Тогда я не мог включиться в разработку новой темы по чисто техническим условиям - предстоял переезд и, естественно, период обоснования на новом месте. Теперь же при нашей встрече я дал согласие, и мы заключили договор о проведении совместных исследований, согласно которому я брал на себя изучение роли аллоантигенной несовместимости супругов в этиологии и патологии бесплодия в браке, а мои соисполнители должны будут предоставить клинический материал и провести изучение роли антиспермального иммунитета при разных формах бесплодия. Исполнителями со стороны кафедры были назначены ассистент Н.А. Сперанская и аспирант А.Аль-Обайди. Руководителями работы были утверждены А.А.Лебедев и я.
Как оказалось в дальнейшем, к выполнению этой работы кафедра была не подготовлена, хотя тема эта была утверждена в качестве диссертационной для аспиранта из Ирака Аль-Обайди. Шел уже 2-й год его аспирантуры. Мне пришлось не только выполнять свой раздел работы, но и налаживать совместно с моими коллегами сбор клинического материала и новые для меня методы иммунологических исследований - методы оценки антиспермального иммунитета. Более того, даже методы исследования спермы у моих «соисполнителей» не были налажены. Все пришлось начинать, фактически, с нуля.
Я проработал всю доступную мне литературу, касающуюся иммунологических проблем бесплодия. В отечественной литературе мне удалось найти пару статей, имевших, к сожалению, лишь «исторический» интерес. Современные же подходы к изучению роли антиспермального иммунитета в патогенезе бесплодия я нашел в зарубежной литературе, проработав которую написал обзор литературы по данной проблеме. Проблема эта меня увлекла, и я с удовольствием принялся налаживать методы исследования спермы и оценки антиспермального иммунитета. Тема эта была утверждена на Ученом Совете Института, и я получил возможность официально принимать пациентов, страдающих бесплодием в браке, и проводить в лаборатории все необходимые исследования.
Большую помощь в сборе материала оказала нам Г.М.Буркина, бывшая сотрудница кафедры, а в те годы работавшая гинекологом в платной поликлинике на Житной улице, которая относилась к системе УХЛУ (Управление хозрасчетных лечебных учреждений). У Г.М. была довольно большая картотека бесплодных супружеских пар. Эти «страдальцы» на протяжении многих лет проходили обследование и лечение (чаще всего безрезультатное) во многих центрах. Лишь в середине 70-х годов в Москве появятся первые консультации «Семья и брак», призванные заниматься этой медицинской и социальной проблемой. Ведь каждый десятый брак бесплоден.
Прошло не более двух месяцев, а мы сумели развернуть на «полную катушку» необходимые исследования.
Абдурахман Аль-Обайди, почувствовав, что его диссертационная работа наконец-то сдвинулась с места, поспешил выразить свою благодарность мне на «восточный манер». Как-то, накануне 8 марта, он попросил разрешения заехать к нам вечером домой на Беговую.
Я еще не знал, с чем связано это его желание. Сначала я подумал, что он просто хочет познакомиться со мной и моей семьей поближе, так как живет он в Москве один и не имеет друзей. Каково же было мое удивление, когда однажды вечером он появился у нас на Беговой 2 кв. 110. Когда я открыл дверь на звонок гостя, то Аль-Обайди, поприветствовав меня, начал втаскивать в квартиру ящики и полиэтиленовые пакеты. Он закупил все это в магазинах «Березка». Были тогда в Москве такие «валютные» магазины, где за валюту (доллары, западногерманские марки) иностранцы, а за «чеки» Внешторгбанка и наши соотечественники, работавшие за рубежом, могли было приобрести то, что в московских магазинах купить было просто невозможно. Как оказалось, ящики были набиты бутылками с «Джином» (House of Lords), банками с пивом („Heinecken“, „Tuborg“), тоником, виски, а пакеты - блоками сигарет, подарками Лиде, Андрюше и Галочке. Я был просто «шокирован», и не знал, могу ли позволить себе принять столь дорогой презент. И первая моя реакция - «нет, я не могу это принять». Но Аль-Обайди сказал, что он обидится, если я откажусь от привезенного им.
Дома я был один и дал себя уговорить. Мы посидели с ним, выпили чая с тортом. Он откланялся, а я стал разбирать «подарки». Лидочка еще не вернулась с работы, у них был институтский вечер, посвященный международному женскому дню 8 марта. Галочка была на тренировке во дворце спорта «Крылья Советов», а Андрюшенька ушел к Вареньке во двор. Когда все собрались, я обрадовал их неожиданно свалившимися на нас подарками.
Как сейчас помню «батник», подаренный Лиде - светло голубой с мелкими цветочками. Очень элегантный и модный. Андрюшеньке достались не простые светло синие джинсы, а в полосочку - темно-бордовую и серовато- розовую. Галочка получила красивую белую блузку. Кроме того, в сумках были еще и кокосовый орех, и соки, и жвачки, и наборы шоколадных конфет.
Так что к нашему праздничному столу у нас появилась «шикарная выпивка» и сладости. Теперь нам не придется тратить деньги и усилия на приобретение напитков, а всю отложенную сумму мы сможем истратить на «закуску». Ведь нам 8 марта исполнится 16 лет. Я имею в виду годовщину нашего с Лидочкой брака.
На сей раз гуляли мы два дня. В первый день собралась «молодежь». К нам в гости пришли наши друзья: Гена Цодиков с Люсей Сапожковой, Светка Сальникова (Чепижная) с Виктором, Ленька Гудовский, Илья Худайдатов. Была и Наташа Уранова - аспирантка лаборатории электронной микроскопии из Института мозга, где работала Лида.
Как и положено в молодежной компании, мы выпили, потанцевали, похохмили. На следующий день принимали наших родителей. 16 лет - хоть и не круглая дата, а все же «совершеннолетие». В те далекие годы ничто еще не омрачало наше существование. Дни бежали за днями, мы работали, дети учились в школе. Галочка, помимо того, продолжала тренироваться в секции художественной гимнастики, выполняя понемногу «разрядные нормы».
Грядущим летом мы будем отдыхать вместе с детьми - совершим экскурсию по Чудскому озеру. Лидочка списалась с турбюро в Тарту, и нам выделили 6 путевок. Кроме нашего семейства в поездку собирается Лидина «подруга» по Институту мозга Геля Кривицкая со своей знакомой. Поездка состоится в конце июля. До этого Андрюшенька проведет свои каникулы на даче в «Заветах Ильича» с Варенькой и Боренькой, а Галочка поедет в спортлагерь. В выходные дни мы навещали наших деток, а также родителей на дачах в «Заветах Ильича» и в Загорянке.
ПО ЧУДСКОМУ ОЗЕРУ
Наша первая турпоездка с детьми обещает быть весьма интересной. Согласно присланной нам программе, маршрут наш начнется в городе Тарту. Далее - пароходом по Чудскому озеру до Пскова. В Пскове мы проведем несколько дней. Посетим Псковский Кремль, «Пушкинские горы», Михайловское, Тригорское, Святогорский монастырь, а также Печёры и Изборск. Затем вернемся в Тарту.
Получив путевки и точно теперь зная время начала и окончания турпоездки, мы заказали железнодорожные билеты. Поезд отправлялся с Ленинградского вокзала. Буквально за несколько дней до отправления нашей «группы» в ней произошла замена. Вместо Гелиной родственницы с нами поедет Наташа Уранова - Лидина подруга, с которой она работает в одной лаборатории.
Ехали мы в плацкартном вагоне. До Тарту доехали без приключений. С вокзала сразу же направились в порт, где нас уже ждал наш пароходик. Выполнив все формальности, мы «поселились» на маленьком кораблике. Нам досталась 4-х местная каюта в передней части пароходика, а Кривицкая с Урановой разместились в 2-х местной каюте. Бросив вещи, мы пошли перекусить в одно из многочисленных «кафе молочное». Нужно сказать, что в те годы в Прибалтике молочные продукты были действительно хорошего качества. Именно там я впервые отведал сбитые сливки.
Утолив голод, мы пошли знакомиться с городом. Тарту, он же Дерпт, он же Юрьев - довольно старый город, менявший не только свои имена, но и принадлежность, так как эта часть Прибалтики в разные годы находилась под контролем то Швеции, то России, то самостоятельной Эстонии. В городе сохранился средневековой замок. Нам предстоит еще «организованная» экскурсия по городу с посещением и замка, и знаменитого Тартуского Университета. Сейчас же мы просто гуляем, в том числе заглянули и на территорию замка. Посетили мы и местное кладбище. В отличие от привычных московских кладбищ, местное кладбище находилось почти в лесу. Ни одной ограды на могилах, лишь каменные надмогильные плиты. Порядок и покой. Побывали мы и в лютеранском храме. Весьма скромное в плане внутреннего убранства по сравнению с православными храмами заведение.
После прогулки вернулись на «корабль». Здесь мы познакомились с командой и нашим гидом, который будет с нами во время всей поездки. Это был высокий, полный, добродушный, слегка замедленный молодой эстонец. Я бы сказал - типичный представитель этого этноса. Звали его Кайю Эммаевич. Он рассказал нам об основных «этапах» нашего тура по Чудскому озеру.
После обеда состоится экскурсия по городу. Город небольшой, и экскурсия наша по городу - пешеходная.
Помимо замка, мы посетили Тартуский Университет. В его стенах учились и преподавали многие известные ученые. Достаточно назвать видного эмбриолога Карла Бэра, описавшего яйцеклетку человека, и нашего выдающегося хирурга Николая Ивановича Пирогова - основоположника военно-полевой хирургии, первым применившим местную анестезию и наркоз во время обороны Севастополя в русско-турецкой войне во второй половине XIX века. Нам с Лидой уже в 90-е годы доведется побывать в Виннице (на Украине), где на территории имения Н.И. Пирогова, в мавзолее покоится забальзамированное тело великого русского хирурга. В Тартуском Университете учился брат В.И. Ленина Дмитрий Ульянов. В те 70-е годы факт этот был, наверное, очень значимым как для Университета, так и даже для самого города.
Вечером наш теплоход отошел от причала Тартуского порта и взял курс на Чудское озеро.
Кайю Эммаевич в «кают-компании» кораблика рассказал туристам об Эстонии, ее истории и «сегодняшних успехах» в коммунистическом строительстве. Назвал он и места, где добывают сланцы - Кохла-Ярве и Рана-Пунгере. Я запомнил эти названия благодаря особой дикции нашего гида. Произносил он их чуть картавя. Воспроизвести эти звучания на бумаге словами невозможно. А вот память моя хранит это уникальное произношение, как будто было это прошедшим летом.
Перед сном мы собрались на корме теплохода и любовались звездным небом и просторами тихого озера, воды которого отражали в своем черном зеркале звезды и месяц. На утро мы проснулись, когда наш кораблик уже стоял у пирса Псковского порта. После завтрака началось наше знакомство с этим старым русским городом.
Мы побывали в Псковском кремле, стены которого были свидетелями многих исторических событий. Когда-то Псков, наряду с Великим Новгородом, был одним из центров Руси. Затем надолго попал под контроль рыцарей Левонского (или Тевтонского) Ордена, позднее Литвы и Швеции. На берегах Чудского озера Александр Невский разбил войска левонцев, а позднее уже Иван Грозный осадил город, взял его и устроил кровавое побоище, жертвами которого пали многие жители города.
Сейчас Псков - небольшой провинциальный город. Кремль его только начали реставрировать. Большая часть храмов как на территории Кремля, так и за его пределами разрушены. Зато типовое здание Псковского обкома КПСС в полном порядке, как и площадь перед ним.
Кроме Кремля память моя не сохранила других достопримечательностей этого древнего города.
После экскурсии у нас было свободное время. Мы побродили немного по городу, ничего интересного не нашли и вернулись на нашу плавучую турбазу.
Завтра предстоит интересная экскурсия в пушкинские Горы (Пушкинский Заповедник), Изборск и Печоры.
О Михайловском, куда А.С. Пушкин был сослан Николаем II после восстания декабристов 14 декабря 1825 года, и где им были созданы многие прекрасные творения, я, конечно, читал со школьных лет, слышал и о Тригорском – имении соседей А.С. Пушкина, и о Святогорском монастыре, где покоится прах Поэта. Но до 1973 года побывать в этих заповедных местах мне не пришлось. Поэтому я с нетерпением ждал встречи с Пушкинскими местами. Даже не верилось, что мне доведется побывать в столь дорогих и близких всем «нормальным людям» уголках России, бродить по дорожкам и аллеям, по которым почти полтора века назад ступала нога великого Поэта.
Автобус наш подъехал к стоянке, находящейся в нескольких сотнях метров от имения «Михайловское», его центральной усадьбы, где стоит Пушкинский дом. Когда группа наша со встретившим нас представителем экскурсбюро направилась в сторону центральной усадьбы, мы буквально «столкнулись» с группой молодых сосенок, стоявших на пригорке по правую руку от дорожки. Мне сразу же вспомнились Пушкинские строки: «Здравствуй, племя молодое, незнакомое! Не я увижу твой могучий, поздний возраст...». Строки эти я сохранил в своей памяти еще с 40-х годов, когда впервые услышал их по радио, в исполнении Василия Ивановича Качалова - великого актера МХАТа. Качалов был, по-моему, одним из лучших чтецов стихотворений Пушкина. Его особый, густой, сочный голос до сих пор звучит в моей памяти.
Как и А.С.Пушкин не увидел «могучий, поздний возраст» тех молодых деревьев, к которым он обращался, так и я, наверное, не увижу больше тех своих «знакомцев» начала 70-х годов прошлого века.
Пешком по аллеям чудесного парка, видавшим великого поэта, мы с замиранием сердца подошли к дому, где жил и творил ссыльный поэт. Пока в доме находилась группа экскурсантов, нас собрали на площадке перед домом, и экскурсовод познакомила нас с историей Михайловского - родового имения семьи Пушкиных, подаренного прадеду поэта Абраму Петровичу Ганнибалу императором Петром I. Далее она рассказала нам о том периоде в творчестве Поэта, который связан с его пребыванием в этом имении, о многих вещах А.С.Пушкина, которые хранятся в доме-музее, о встречах поэта со своими друзьями, приезжавшими навещать ссыльного поэта, о дружеских отношениях Пушкина со своими соседями, жившими в Тригорском.
Когда подошла очередь нашей группы, мы поднялись на крыльцо дома и прошли во внутренние помещения, хранящие бесценные экспонаты: подлинники рукописей поэта, его книги, трость, пистолеты, из которых А.С.Пушкин любил стрелять, как бы готовясь к роковой дуэли на Черной речке, оборвавшей его жизнь в самом расцвете.
После прогулки по парку Михайловского, нас повели в Тригорское, где на балах у своих соседей любил бывать поэт.
Заканчивалась экскурсия в Святогорском монастыре - последнем приюте великого поэта. Мы поклонились праху поэта, навсегда сохранив в своей памяти эти мгновения прикосновения к святым для всех культурных людей Земли местам.
После Пушкинского заповедника, нас повезли в старинные русские городки Изборск и Печоры.
В Изборске запомнил я развалины старинной крепостной стены, да раскопки древнего городища. Вокруг расстилались просторы среднерусской равнины.
Значительно интереснее было посещение Печорского мужского монастыря. Монастырь выточен в скальной породе. Подобное строение мне довелось увидеть впервые.
Во дворе монастыря мы увидели царскую карету, лишь недавно возвращенную вместе с другими монастырскими ценностями из Германии. Во время 2-ой мировой войны фашисты вывезли много культурных ценностей из музеев, дворцов и храмов СССР, находившихся на оккупированных территориях. Лишь после того, как правительство ФРГ возглавили социал-демократы во главе с Вилли Брандтом, начался процесс возврата культурных ценностей ФРГ и СССР, захваченных воюющими сторонами в период войны.
Одними из первых в СССР были возвращены из ФРГ как раз иконы и упомянутая карета, вывезенные из Печорского монастыря. В свою очередь, из СССР были возвращены в Германию многие культурные ценности, захваченные советскими войсками в качестве трофеев после разгрома фашистской Германии. К сожалению, процесс возврата культурных ценностей, захваченных воюющими державами, не завершен до сих пор, несмотря на существующие соглашения, подписанные правительствами ныне дружественных стран ФРГ и России.
Посещением Печор и Изборска была исчерпана культурная программа нашего путешествия по Чудскому озеру.
Впереди нас ждали дни отдыха. Мы посетили несколько живописных островов, на одном из которых участвовали в коллективной «тихой охоте» - сборе грибов. В дубовой роще мы набрали немного лисичек и огромное количество, как мы думали, белых грибов. На деле же грибы эти оказались ядовитыми сатанинскими грибами. Выяснилось это, когда мы притащили грибы на корабль. Повара-«коки»» нашего теплохода из принесенных нами лисичек приготовили на ужин жареные грибы с картошкой, а «сатанинские» грибы пришлось выбросить.
Мы отдыхали, купались в Чудском озере. Погода стояла великолепная. Переезжая с острова на остров, мы посетили множество живописных уголков, в том числе и рыболовецкий совхоз, где приобрели у рыбаков копченую и вяленую корюшку. Но погода не долго баловала нас. Однажды ночью разыгрался шторм, и кораблик наш, стоявший на якоре в бухте, сорвало с якоря и выбросило на мель. Когда шторм немного утих, команда попыталась сначала своими силами снять корабль с мели. Но попытки эти оказались тщетными, и мы все больше и больше увязали в песке. Корабль наш наклонился на бок, и спать мне приходилось держась рукой за планку полки, где размещалась моя постель.
Примерно через сутки прибыл спасательный буксир. Штормило вновь. Нам бросили спасательный трос, и буксир попытался стащить наш корабль с мели. Но обе команды, как буксира. так и нашего теплохода, по-моему, были в состоянии «подпития». Трос оборвался, а крен корабля стал угрожающим. Мы вброд переправились на берег и гуляли в прибрежных перелесках.
Лишь к утру следующего дня прибывший более мощный буксир с трезвой командой и снял нас с мели. Теперь путь в Тарту по тихой воде был свободен, и мы прибыли в конечный пункт нашего турне вовремя.
Вечером этого же дня мы выехали в Москву. Не помню уж, что случилось, но почему-то разместили нас в общем вагоне. Мы с трудом нашли одно свободное место - полку, где и пришлось размещаться всем четверым. Геля и Наташа Уранова находились в соседнем вагоне.
Подобного «путешествия» в моей жизни еще не было. На верхней полке в нашем отсеке расположился пьяный «в доску» мужик, который почти всю дорогу повторял монотонно одну и ту же фразу: «В бой нас посылали, патронов не давали!!!… А мы все равно победили». Не помню уж где, он сошел с поезда, и мы с Андрюшей получили возможность немного «отдохнуть», полежав на голой полке. Лидочка с Галочкой коротали ночь на нижней полке.
Наконец мы в Москве. Путешествие, проходившее не без приключений, завершено. И все же. несмотря на мелкие неурядицы, мы увидали много интересного и неплохо отдохнули. Некоторые эпизоды, запомнившиеся мне, я попытался Вам напомнить.
ДОКТОР
Завершая свои воспоминания 1974-го года, хочу сказать, что в мае месяце я получил, наконец, из ВАКа СССР известие об утверждении моей докторской диссертации, которую я защитил еще в декабре 1972 года. Таким образом, от момента защиты до получения «корочек» - диплома «Доктора медицинских наук» прошли долгие 17 месяцев.
«Друзья мои» руками Н.Н.Жукова-Вережникова и Л.С.Волковой пытались, как могли, воспрепятствовать утверждению диссертации. Но ничего у них не вышло, хотя академик Н.Н.Жуков-Вережников и занимал в те годы пост заместителя Председателя ВАК СССР. Как выяснилось, именно по его указанию диссертация моя после поступления в ВАК была передана на рецензию Л.С.Волковой. По закону делать это он не имел право, так как Л.С.Волкова была, во-первых, моим руководителем при защите кандидатской диссертации, а, во-вторых, она была соавтором многих работ, которые вошли в мою диссертацию. В конце концов, продержав диссертацию более полугода, она вынуждена была вернуть ее в ВАК без рецензии.
После этого диссертация моя была направлена в Ленинград в НИИ акушерства и гинекологии АМН СССР профессору Н.Л.Гармашевой. На последнюю, как стало впоследствии известно, оказывали давление с целью получения от нее отрицательного отзыва на мою работу. Но к чести профессора Гармашевой надо сказать, что она не поддалась «давлению» и отзыв был дан положительный. Жуков-Вережников, как мог, затягивал представление материалов в Экспертный Совет ВАКа. Но тянуть время бесконечно долго было не в его силах. В результате диссертация была все же утверждена.
Теперь я уже официально доктор медицинских наук. И все же «друзья мои» залезли все-таки ко мне в карман. Ведь получать прибавку в зарплате я смог лишь после получения Решения ВАК СССР о присвоении мне Ученой степени «Доктора Медицинских наук». Будучи старшим научным сотрудником, я начал получать с момента утверждения диссертации 350 рублей в месяц. Это было существенной прибавкой к нашему семейному бюджету Теперь я мог существенно увеличить и финансовую поддержку моих родителей. Ежемесячно я передавал им по 40 рублей. Правда, мама и папа деньги эти на себя не тратили, а откладывали «на подарки» своим внукам. В дальнейшем я смог увеличить ежемесячные «отчисления» родителям, но они упорно продолжали «откладывать» получаемые суммы. Так продолжалось до смерти папы.
В 1974 году у меня появился и первый «остепененный» ученик. Диссертацию на степень кандидата наук защитила С.С.Кирзон. Правда, я оказался лишь вторым научным руководителем ее работы, а первым стал академик Рэм Викторович Петров, возглавивший к тому времени отдел иммунологии в ЦНИЛ 2-го Мединститута, в котором работала в то время Сима Кирзон. В те дальние годы иметь «остепененных» учеников было необходимо, чтобы претендовать на Ученое звание «Профессора». Приходилось набирать диссертантов. Со временем процесс этот пошел, как катится снежный ком. За 10 лет, ко времени выдвижения меня на звание профессора в 1984 году, у меня уже было подготовлено 7 кандидатов наук. А в общей сложности, среди моих учеников - 2 доктора медицинских наук и 16 кандидатов наук. Так, наряду с путешествиями, турпоездками и развлечениями, впечатлениями о которых я с Вами поделился, все годы, о которых я вспоминаю, я все-таки еще и работал, занимаясь интересными и актуальными научными проблемами.
ИГРЫ, В КОТОРЫЕ МЫ ИГРАЛИ
Чтобы больше не утомлять Вас описанием нашего житья-бытья в 70-е годы, поездок и путешествий, я решил вспомнить в какие игры мы на протяжении нашей долгой жизни играли.
Глядя на сегодняшних детей, играющих днями напролет в «Сегу», «Нинтенду», «Сони-плейер», «Легу, проводящих многие часы в виртуальном мире компьютерных игр или перед экраном телевизора, вспоминаю свое детство.
Мы не имели, конечно, таких возможностей - все это «издержки», а точнее результаты прогресса цивилизации. Не берусь судить, какое влияние на формирование личности ребенка оказывают эти «игры», но мне кажется, что наши примитивные детские игры развивали нас в эмоциональном плане более гармонично.
Во все годы детства, начиная с самых ранних, мы общались во дворе, а иногда и дома со своими сверстниками и более старшими ребятами, играя в составе маленьких или больших компаний в свои нехитрые детские игры, приучавшие нас к общению в разных игровых (и жизненных) ситуациях.
Первой игрой детей, в 3-5-летнем возрасте, была, по-моему, игра в «дочки-матери». Участники игры получали соответственно возрасту «статус» родителей (папа, мама) и детей (сын, дочь). Иногда добавляли и роли взрослых, которые могли иметь к жизни семьи те или иные отношения (доктор, милиционер, продавец магазина, почтальон и т.д.). Но если участников было мало, то довольствовались ролями членов небольшой семьи. В игре «моделировались» различные ситуации семейной жизни и отношений между супругами (в детском, естественно, понимании) и между родителями и детьми. В игру эту играли как дома, так и во дворе.
Себя помню впервые игравшим в эту игру, наверное, еще в довоенные годы, когда «семью» нашу составляли Толя - отец, Светлана Иоффе - мать и мы с Соней Иоффе (на год моложе меня) - дети. И вот что интересно, мы продолжали порой играть в эту игру в том же составе, когда подросли - уже в первые послевоенные годы, то есть, когда мне уже было лет восемь.
Другой игрой, сопровождавшей нас на протяжении многих детских лет, были «пряталки» и «прятки». Играли в «пряталки», как правило, во дворе, но иногда и дома.
Перед началом игры все участники собирались в «кружок» и начинали «считаться». «Считалочек» было много. Считающий спрашивал у участников, с кого начинать и в какую сторону считать. Это означало, что произносить слова «считалочки» следовало с того или иного участника, ударяя последовательно ладонью в грудь в выбранном направлении всех играющих. На ком заканчивались слова или слог считалочки, тот считался «вышедшим». Остальных участников игры продолжали «считать», пока не останется последний из играющих. На его долю выпадала роль «водящего». Прежде чем описывать ход игры, приведу хоть пару «считалочек», которыми мы пользовались.
1. «Мальчик трубочку курил, огонечек уронил. Тут сделался пожар - этот мальчик убежал».
2. «Вышел месяц из тумана, вынул ножек из кармана. Буду резать, буду бить, все равно тебе водить».
3. «Ехал мужик по дороге, сломал колесо на пороге. Сколько гвоздей говори поскорей - не задумывайся».
4. «Катилася торба с высокого горба. В этой торбе хлеб, соль, пшеница. С кем хочешь, с тем и поделись». И т.д. и т.п.
Были, конечно, и считалочки с «матом». Одну из них я уже приводил ранее.
Игра проходила следующим образом. «Водящий» становился лицом к стенке, дереву или столбу и с закрытым глазами, не подглядывая, начинал считать до обусловленного числа, например. до двадцати. За это время все остальные участники игры разбегались и прятались, куда кто сможет. Закончив «счет», водящий произносил: «Раз, два, три, четыре, пять - я иду искать! Кто не спрятался - я не виноват!» После этого он мог открыть глаза и приступать к поиску спрятавшихся игроков.
Найдя кого-либо, он должен был подбежать к месту, где «водит», и, стукнув ладонью по стене (стволу дерева, столбу), прокричать: «Палочка-выручалочка» и назвать имя найденного участника игры. Если же кто-либо из участников успевал к месту «водящего» раньше, то он, ударив ладонью в стенку, произносил: «Палочка-выручалочка, выручи меня!». Часто договаривались: «Последний за всех!». Это означало, что если даже «водящий «застукает» хоть всех играющих, кроме последнего, а тот прибежит к месту, где «водят» раньше «водящего» и прокричит: «Палочка-выручалочка, за всех!», то все разбегаются и водить придется «старому водящему» заново. Порой игра затягивалась допоздна. «Водящие» сменяли друг друга, но бывало, что «заваживали» кого-то до изнеможения. Если водящий принимал одного игрока за другого (то есть «обознавался»), то кричали: «обознатки-братки», и водящий должен был начинать водить заново.
Другой подвижной игрой, в которую мы играли, начиная с 5-6 летнего возраста, была игра «салочки». В этом случае водящий должен был догнать кого-либо из играющих и, стукнув его ладонью, прокричать: «Салка!». Такой участник обязан был остаться на месте и, раскинув в стороны руки, ждать момента, когда кто-либо из бегающих игроков выручит его в тот момент, когда «водящий» погонится за кем-либо из участников игры. Если «водящий» был не очень расторопен или бегал медленнее других участников, то его можно было «заваживать» сколь угодно долго. Ведь он «отваживал», когда осаливал всех игравших и оставлял их стоящими на всей площади игры. Тогда водить начинал другой игрок, которого он «осалил» первым.
Разновидностью «салочек» была игра «в колдунчики». В этом случае играющие разбивались в зависимости от числа участников на «колдунчиков» и «убегающих». «Колдунчики» должны были «подмять» всех «убегающих» и, осалив их, заставить стоять по всей территории «игрового поля». «Осаленных» нужно было «охранять». В противном случае играющие могли освободить своего партнера, дотронувшись до него рукой, если рядом не было «колдунчика». В игру эту мы играли во дворе дома, но мне особенно запомнились «колдунчики» на школьном дворе с моими одноклассниками. Мы приходили к школе задолго до начала занятий, когда учились во вторую смену, либо оставались после окончания занятий и, побросав свои портфели, часами гоняли по школьному двору осенью или весной. Были мы тогда учениками 4-6-х классов, то есть мне было тогда 10-13 лет.
Популярной игрой моего детства была «чеканочка» или «лямочка». Для этой игры изготавливали особый «снаряд» - «чеканку». Делали ее из куска материи (тряпки). В центр лоскута насыпали немного песка или помещали пуговицу (или небольшой камень), затем закручивали тряпку, перевязывали ее над кучкой песка (или над пуговицей) ниткой, а верхнюю часть лоскута разрезали на отдельные лопасти, чтобы чеканка слегка планировала при подбрасывании. Похожа она была по форме на волан для бадминтона. Чеканить нужно было ногой, согнутой в колене, ударяя чеканку внутренней стороной стопы. Лучше и удобнее было чеканить, если ноги были обуты в сапоги или валенки. Выигрывал тот, кто первым «набивал» в чеканку 50-100 раз.
Проигравший должен был «маяться». Проходило это так. «Маящийся» бросал чеканку на ногу победителю, стоящему от него на расстоянии 2-3-х метров. Последний отбивал чеканку в сторону как можно дальше. Маящийся должен был бегать за чеканкой и вновь набрасывать ее на ногу победителю. «Маяться» он продолжал до тех пор, пока не поймает отбитую победителем чеканку или не «обманет» его. В этом случае «маящийся» делал обманное движение, как бы вбрасывая чеканку, и если «победитель» отрывал ногу для удара по чеканке от земли или пола (при игре в помещении), то это считалось, что он «обманулся».
Играли мы в чеканку во дворе, на крыльце нашего дома, а с Толей даже в квартире, обычно в коридоре. На переменках в школе или после уроков мы играли в чеканку с класса второго до, наверное, 5-6-го. Позднее играли в чеканку мячом. Правда подбрасывать мяч удобнее либо подъемом оттянутой стопы, либо передней поверхностью бедра одной или обеих ног по очереди. В такой вариант чеканки играли мы в более позднем возрасте, лет, вероятно, с 13-14.
Чеканили мы мяч с Пашей на даче в «Заветах Ильича», когда было ему лет 9-10, а позднее в Мееране и в Кемнитце (во дворе хайма «Kappel», во дворе школы на улице Рихарда Вагнера, а летом прошлого 2003 года в нашем дворике на улице Чайковского, 63).
Еще одна игра нашего детства, которая скрашивала весенние и осенние периоды года, - катание железного обруча при помощи крючка, согнутого из толстой проволоки.
В согнутую на подобии подковы часть проволоки помещали металлический обруч и. толкая его крючком, бегали с обручем по двору или улице. Бегать можно было одному, но интереснее было катать обруч с кем-нибудь «наперегонки».
Такая игра нашла свое отражение в эпизоде фильма «Дом, в котором я живу». В предвоенные 30-е годы ХХ века, в одном московском дворике герой фильма в свои детские годы гоняет по двору с проволочным крючком, катая им железный обруч. Однажды, чтобы «спасти» свою возлюбленную (в будущем), а тога просто знакомую девочку от необходимости идти «на музыку», он пробегает с обручем через лужу и обрызгивает свою подружку с головы до ног грязной водой. В результате ей не пришлось идти «на музыку».
Больше нигде и никогда ни в кинофильмах, ни в литературе мне не доводилось встречаться с описанием или изображением этой детской игры.
НОЖИЧКИ
Играли мы в детстве и в «ножички». Для этой игры, естественно, нужен был какой-либо нож (обычно перочинный) или напильник и куча песка. Играющие по очереди должны были выполнить несколько разных приемов «втыкания» ножа в песок (землю). Сначала просто бросали нож лезвием в землю, держа за рукоятку. Затем клали нож на ладонь, лезвием в сторону кончиков пальцев, и подбрасывали его так, чтобы он воткнулся лезвием в песок. Следующее упражнение - подбрасывание ножа с тыла кисти, затем с кулака - «кулачок» и «рюмочка». Потом следовало воткнуть нож в песок, столкнув нож с кончика пальцев кисти руки поочередно. Далее с локтя, плеча, лба, глаза, носа и подбородка. Заканчивалась игра, когда играющий трижды втыкал нож в песок «росписью». Для этого нож брали за кончик лезвия и бросали так, чтобы он, перевернувшись, воткнулся в песок (землю).
Проигравший «маялся», вытаскивая зубами забитый в землю деревянный колышек или ножик.
Ножик (или напильник или отвертку) мы использовали и при игре в «отрезалы». На ровной поверхности земли, пока она еще не пересохла (обычно в апреле-мае или осенью, пока не начались еще нудные осенние дожди) чертили круг, который разделяли на сектора по числу играющих. Каждому по очереди представлялось право, бросая нож в территорию противника, отрезать у него куски его сектора. Нужно было, чтобы нож воткнулся лезвием в землю противника и чтобы бросающий мог со своей территории провести черту от ножа до своего сектора и до наружной границы сектора противника. Если это удавалось, то часть отрезанной территории противника бросавший нож захватывал и присоединял к своей территории. Выигрывал тот, кто захватывал территории всех игровых соперников. При неудачном броске, если нож не втыкался в землю соперника или бросавший не мог дотянуться до границы сектора противника, ход - право бросать нож переходил соседу.
Были и другие, на мой взгляд, интересные игры. Например, «1000». В игру эту можно играть один на один или в большой компании. Для игры на земле чертили круг диаметром 2-3 метра. В центре круга чертили маленький круг диаметром 15-20 см. Площадь между большим и маленьким кругами разделяли на несколько секторов, каждый из которых получал свою «ценность». Маленький круг оценивался в «100» очков, а сектора от «10» до «50» очков (10, 20, 30, 40, 50). Затем каждый играющий получал право на бросок «битки» (или плоского камня) в сторону круга от черты, находящейся от круга на расстоянии 5-7 метров. Выигрывал тот, кто первым набирал «1000 очков.
Сумма эта складывалась из очков, набранных при попадании битки (камня) в соответствующие секторы игрового круга.
Если камень попадал на линию круга или сектора, или вообще не попадал в круг, «ход» переходил следующему игроку.
ВЫШИБАЛЫ
Другие подвижные игры требовали для своего осуществления наличия хоть какого-либо мяча. С этим особенно в годы войны и первые послевоенные годы был «напряг». Но когда у кого-нибудь появлялся мяч любого размера, то мы играли в «штандер», «круговую лапту», «кто дальше?», а позднее в футбол, волейбол и др.
«Штандер» в какое-то время была одной из моих любимых игр. Развивала она ловкость, скорость, силу броска, внимание. Тогда название этой игры, во всяком случае для меня, было непереводимо. Зато сейчас я знаю, что по-немецки «Stander» – это вымпел, «St;nder»- стойка, «Stand»- положение, стойка, а „stand» от «stehen» - стоять – «стоящий». Видимо, от одного из этих немецких слов и было взято название игры. Суть ее в следующем. Играющие становятся в кружок, и один из играющих подбрасывает мяч вверх и кричит, называя имя кого-либо из игроков. Тот должен поймать или поднять упавший мяч. Если он ловит мяч, то может выкрикнуть имя другого игрока, подбрасывая мяч вверх. При броске мяча вверх, все, кроме названного игрока, разбегаются в разные стороны. Схватив мяч, «водящий» кричит «штандер».
В этот миг все игроки должны замереть на месте и не двигаться. Задача «водящего»- попасть мячом в кого-либо из играющих. Ему разрешалось сделать три шага в сторону выбранного в качестве мишени игрока.. Если «водящий» попадал, то у «мишени» появлялось одно очко, если нет - то «очко» начислялось «водящему». Дальше все повторялось заново. Игра шла до определенного количества очков. Кто первым набирал договорную сумму, должен был выполнять «желания» других игроков - «отваживать».
Большой мяч было легче поймать, но зато им труднее было «выбить» игрока - «мишень». Маленький же мяч хоть и труднее было поймать, но бросить его в убежавших и остановленных словом «штандер» игроков, во всяком случае для меня, было легче. Играли мы в эту игру и маленькими резиновыми мячами, размером с теннисный, и большими детскими резиновыми мячами. В дело шли любые доступные компании мячи.
Другая игра с мячом - «круговая лапта» или «вышибалы».
На открытой площадке - во дворе, на тротуаре или даже на проезжей дороге, где движение не было интенсивным (например, на даче или в Москве на Качалинской улице или Б. Симоновском проезде) «отчерчивалась» (размечалась) площадка метров 8-10 в длину и 5-6 метров в ширину. Играющие разбивались на две команды.
Одна из них была в «кругу», а другая должна была их «вышибить» мячом, находясь с внешней стороны от черт, ограничивающих площадку по длине. Бегающие собирались на одном конце площадки, а мяч у «вышибающих» в это время был на противоположной стороне. Если мяч, брошенный вышибалой, попадал в одного из бегающих «в кругу», то этот игрок выбывал из игры. Но если мяч был пойман кем либо из находящихся в кругу, то «выбитый» игрок мог вновь вступать в игру. Если в кругу находились все игроки команды, а мяч был пойман, то у команды появлялось запасное очко. Игра продолжалась до тех пор, пока не будут «выбиты» все игроки, находившиеся в кругу.
По условиям игры, когда «в кругу» оставался последний игрок, то ему предоставлялся шанс «выручить» свою команду. Он должен был «увернуться» от бросаемых «вышибалами» мячей, перебегая по площадке из конца в конец. Для того, чтобы выбить «выручалу», «вышибалам» разрешалось сделать 10 бросков. Если «выручалу» вышибали, то команды менялись местами: «вышибалы» входили в круг, а бегавшие до этого в кругу, становились «вышибалами». В противном случае все начиналось сначала.
Играть в эти игры мы могли часами. Играли мы в «вышибалы», когда сами были детьми, и, когда у нас выросли дети, мы играли вместе с ними и их друзьями и даже уже в пожилом возрасте – с нашими внуками.
Другие игры с мячом - «десяточки», «трёшечки», «лягушки». Они были менее подвижными, но развивали навыки владения мячом, ловкость, прыгучесть, гибкость.
Описывать подробно эти игры не стану. Скажу лишь, что «десяточки»- это разные варианты владения мячом при ударе его о землю, а «трёшечки» - при ударе об стенку.
Поначалу мы, конечно, проигрывали более старшим и опытным товарищам. Но со временем «тренировки» приносили свои результаты и мое поколение становилось искусным в этих играх и вырывало победы у более старших ребят. Играли в эти игры и мальчики и девочки.
Играя в «лягушки», игроки становились «в очередь» друг за другом. Стоящий к стенке первым бросал мяч в стенку и должен был перепрыгнуть через отскочивший мяч, пропустив его между ног. Стоящий за ним должен был мяч поймать. Если ему это не удавалось, он выбывал из игры. Далее мяч об стенку бросал поймавший. И так продолжалось, пока не оставалось лишь два игрока. Игра продолжалась, пока один из них не ошибется. Так мы могли прыгать и ловить отскочивший от стены мяч часами.
В подобные игры играли не только мы. но и следующие за нами генерации, а вот следующие игры нашего детств а, наверное, канули в лету. Я имею в виду игры в «бабки», «чижик» и «12 палочек».
12 ПАЛОЧЕК
В «бабки» мы играли лишь в Омске во время войны. Я даже до конца не помню всех премудростей той игры. Играли в «бабки» используя кости стопы свиньи или коров. Короткие трубчатые кости предплюсны, плюсны и фаланг пальцев расставляли на земле, а другими костями их следовало «вышибать» с определенного расстояния. Побеждал тот, кто выбьет больше расставленных костей. Чем-то игра эта напоминала «кегли». Правда, не было у нас ни площадки, ни самих кегель.
«Чижик» - игра, требовавшая следующего снаряжения. Сам чижик изготавливали из 4-х или 6-ти-гранной палки, ветви и т.п.. размерами 8-10 см в длину и в «толщину» 2-2,5 см. Концы палочки затачивали так. Чтобы появился конус, острым углом обращенный наружу. На сторонах центральной части чижика вырезали или наносили чернилами цифры от «1» до «6» (если был шестигранник ) или от «1» до «4» (при наличии четырех граней). Вторым реквизитом была лапта с ручкой, или просто небольшая я доска длиной 30-40 см и шириной 8-10 см.
Чижик помещали в очерченный на земле квадрат размерами 1х1 м. Первый из играющих – «бьющий» (который определялся при «считалочке» игроков) - должен был ударить лаптой по концу чижика, чтобы подбросить его вверх и попытаться лаптой же отбить подброшенный чижик подальше от игрового квадрата. Можно было даже несколько раз стукнуть подброшенный чижик лаптой (доской). «Водящий» должен был этот чижик поймать. Если же ему это не удавалось, то к месту, где упадет чижик, устремлялись как «бьющий», так и «водящий» и другие участвующие в игре, чтобы увидеть верхнюю грань чижика с соответствующей цифрой. Какова эта цифра, столько очков получал «бьющий». Если же он ударял по чижику несколько раз, то «цифра» умножалась на число ударов по чижику.
После этого «водящий» должен был вбросить чижик в квадрат. Если чижик в квадрат не попадал, то «бьющий» вновь ударял по нему лаптой, как описано выше, и все «действия» повторялись до тех пор, пока чижик не вкидывался в игровой квадрат. У «бьющего» суммировались набранные очки, а «водящий» становился «бьющим». «Водящим» (который ловит чижик) становился следующий по очереди игрок. Игра продолжалась пока один или несколько игроков не набирали необходимой, оговоренной перед началом игры, суммы очков, например, «25» или «50».
Проигравший или проигравшие должны были «маяться». Победитель становился перед квадратом и отбивал бросаемый «маящимся» чижик лаптой, гоняя последнего по всему двору до тех пор, пока тому не удастся вбросить чижик в игровой квадрат. Взрослые ребята порой доводили проигравших малышей до седьмого пота и слез.
И еще: если «водящий» ловил подбитый «бьющим» чижик, то все очки последнего «сгорали» или переходили «водящему». Мы играли в эту игру с упоением, доступным детям, хотя порой игра эта приводила к нежелательным травмам. Чижик, подкинутый лаптой, мог попасть и в лицо, а в худшем случае и в глаз. Поплакав, потерпевший либо вновь включался в игру, либо отправлялся домой «лечиться и зализывать раны».
«12 палочек» также может быть отнесена к категории подвижных игр нашего детства. Она не требовала столь специальных реквизитов, как «чижик». Для игры достаточно было иметь доску размерами 10-15 см шириной и примерно 1 метр длиной, и 12 палочек, наструганных заранее, или наломанных из тонких веток, толщиной в карандаш. Кроме того нужен был камень или кусок кирпича. Доску ставили на камень так, чтобы один ее конец был поднят, а на второй, касающимся земли, укладывали 12 палочек.
Играющие поначалу «считались». Тот, кто согласно «считалочки» выходил первым, становился «разбивающим», а следующий за ним - «ловящим»(«водящим»), остальные - прятающимися (разбегающимися, как при игре в «прятки»).
Все играющие становились в кружок и «разбивающий» ударял по поднятому концу доски ногой так, чтобы 12 палочек разлетелись в разные стороны. Водящий должен был попытаться поймать на лету хотя бы одну из палочек. Если это ему удавалось, он мог выкрикнуть имя любого из «разбегающихся» игроков, которые сразу же после «разбивания» палочек старались убежать как можно дальше и спрятаться. Названный игрок становиться «водящим». Остальные убегали и прятались. Если же поймать палочку не удавалось, то «водящий» должен был собрать все 12 разбросанных палочек, установить на камень доску и на один конец ее положить все 12 палочек, как перед началом игры. После этого он приступал к поиску спрятавшихся игроков, как при игре в «прятки». Найдя кого-нибудь, он должен был, опередив найденного, подбежать к доске и дотронувшись до нее, назвать имя найденного игрока (который оставался у доски), а «водящий» продолжал искать других спрятавшихся. Если «водящему» удавалось всех найти и первому добежать до доски, то игра начиналась сначала и «водящим» становился первый найденный из игроков. Если же кому-либо из спрятавшихся игроков удавалось первому добежать до доски, то он ногой разбивал доску, палочки разлетались в разные стороны и игра начиналась сначала со старым «водящим».
Все описанные выше наши детские игры имели четкую сезонность, кроме, пожалуй, «пряток». В прятки можно было играть круглый год. Порой и в «салочки», и в «колдунчики» мы играли и на снегу, то есть зимой. Но, как правило, во все эти три игры мы играли весной и осенью, летом - в «десяточки» и «трешечки». Весной же и осенью увлекались мы и еще двумя менее подвижными играми: «классики» и «прыгалки».
КЛАССИКИ И ПРОЧИЕ ПРЫГАЛКИ
Игра в «классики» дожила и до наших дней. Во дворе школы на Рихард Вагнер штрассе (школа для детей, страдающих нарушениями слуха) я встретил начерченные на асфальте «классики», что свидетельствует в пользу моего высказывания не только во временном долголетии этой игры, но и о том, что она не знает границ. Существует множество вариантов этой игры.
Начинали мы с самого простого - на более или менее ровном участке земли, утрамбованной пешеходами, чертили кусочком стекла, камня или ножичком прямоугольник метров 4 -5 в длину и 2 – 3 м в ширину, затем делили его на 6-8 квадратов («классов») и на концевом квадрате правой стороны прямоугольника подрисовывали дугу с наружной стороны –«огонь». Играющие должны были по очереди, прыгая на одной ноге, пройти все «классы».
Игра начиналась с того, что играющий выбрасывал в первую клетку свою «битку» (камешек). Камешек не должен попадать на черту. Подняв камень, следовало на одной ноге, поджав в колене другую, пропрыгать до клетки «5», где можно было стать на обе ноги - отдохнуть (эта клетка называлась «отдых»), и затем прыгать дальше. Из последней клетки следовало выпрыгнуть, не наступив на «огонь».
«Окончив» 1-й класс, играющий выбрасывал свой камень в следующий квадрат – 2-й класс, и все повторялось как, и при «учебе» в 1-ом классе.
Если удавалось, то играющий последовательно «проходил» один за другим все «классы». Если же он нарушал правила игры (камень попадал на черту, нога при поднятии камня или при прыжках попадала на черту), то он «оставался на второй год» в этом классе. А играть начинал следующий за ним в «очереди» игрок и т.д.
Поначалу, в раннем детстве, когда мне было лет 6-7, выигрывать игру в «классики» мне никак не удавалось. То возникали трудности с вбрасыванием камня (он упорно не хотел попадать в нужный квадрат - «классик»), то ноги не очень слушались меня, и попрыгать на одной ноге, не наступая на линии, ограничивающие «классики», не всегда удавалось. Приходилось «оставаться на 2-й, а то и третий «год». Если же камень или нога играющего попадала в «огонь», то приходилось все начинать сначала. Со временем «тренировки» давали себя знать, и, когда я подрос, то этот вариант «классиков» уже не представлял для меня трудностей.
Первым усложнением игры стал вариант, когда выброшенный «камешек» нужно было не поднимать рукой, а подвигать ногой, прыгая на одной ножке и передвигая из клетки в клетку по порядку: 1, 2, 3 и т. д. , а затем выбить его из последней клетки так, чтобы он не попал в «огонь».
Когда мы подрастали, то и этот вариант усложнился. Теперь уже следовало за одно касание, также прыгая на одной ножке, перемещать камень из клетки в клетку. Если это не удавалось, в игру вступал следующий игрок, а ты должен был продолжать игру после ошибки всех играющих, когда очередь вновь дойдет до тебя.
Годам к 12-13 и в этом варианте я добился успехов и стал докой, обыгрывающим всех своих «дворовых соперников».
Значительно меньших успехов добился я в «прыгалках» («скакалках»).
Весной, когда таял снег и земля немного подсыхала, девочки во дворах и на улицах начинали «прыгать». В качестве «прыгалок» использовали разные веревки длиной по 2-3 метра, а порой и более длинные для групповых «прыгалок». Прыгать со «скакалкой» можно было по одному, но большим успехом пользовались в нашем детстве коллективные «прыгалки».
Двое играющих начинают крутить веревку, стоя напротив друг друга. Остальные по очереди «вбегают» и начинают прыгать через вращающуюся веревку. Закончив прыгать, нужно «выбегать», не задев веревки. Затем прыгать начинал следующий «игрок». И так продолжалось, пока кто-либо не заденет веревку. В этом случае он меняет одного из крутящих веревку, а тот вступает в игру «прыгающим».
Крутить веревку в нужном темпе я научился быстро, а «вбегать» или «выбегать» при вращающейся веревке я так и не смог научиться. Для таких «неумех» как я был предусмотрен более простой вариант - «прыгать с места». Я подходил к веревке, которая не вращалась, и только после этого начинали крутить веревку.
Многие мои сверстники, особенно девочки, становились с возрастом просто «виртуозами» прыгалок, прыгая через веревку с разными пируэтами, по двое или по трое сразу. Я же научился прыгать через скакалку уже в зрелом возрасте, к окончанию школы, когда немного стал заниматься спортом, сначала легкой атлетикой, а потом борьбой.
Была и еще одна подвижная игра в моем детстве - «отмерялы». Играли мы в нее уже в школьные годы, лет, наверное, с десяти, но особенно интенсивно классе в 6-ом, то есть лет в 12-13. Игра заключалась в следующем. Вначале определялись «водящий», очередность прыгающих и «отмеряла». Для этого все должны были пригнуть с места в длину. Мы становились носками ног к черте, проведенной где-либо на ровном месте, приседали немного и, раскачивая себя руками вперед-назад, прыгали. «По пяткам» в месте приземления отмечали длину прыжка. Тот, кто прыгал дальше всех, становился «отмерялой», обладатель самого короткого прыжка - «водящим», остальные прыгали, вступая в игру за «отмерялой» согласно достигнутому результату в прыжках с места.
После определения «амплуа» играющих, «отмеряла» совершал вновь прыжок с места от черты. На место его приземления становился «водящий», согнувшись вперед на подобии буквы «Г» и опершись руками в свои колени. Все играющие прыгали с разбега через водящего, не заходя за стартовую черту. После этого вновь прыгал «отмеряла», и «водящий» перемещался на новое место приземления «отмерялы». При этом «отмеряла» объявлял сколько шагов от черты могут совершить прыгающие вслед за ним, прежде чем они должны будут перепрыгнуть через «водящего». Говорилось так: « с одним» или «с двумя» и т. д. С каждым прыжком «отмерялы» «водящий» отодвигался от стартовой черты все дальше и дальше.
Естественно, «отмеряла» был самым прыгучим и не всем было под силу повторить его результат. Если прыгающий не справлялся с задачей - перепрыгнуть через «водящего» -, или наступал на черту, или сбивал «водящего», то он занимал место «водящего», а последний становился прыгающим. Перепрыгивая через «водящего», некоторые игроки старались еще и сделать ему «больно», ударяя при прыжке руками ему по спине.
Играли мы порой часами напролет, особенно в школьном дворе. Одним из самых сильных «отмерял» в нашем классе был легкий и прыгучий Толя Орлов. «Слабаков» иногда «заваживали» до изнеможения.
Разновидностями «отмерял» были «чехарда» и «козел».
В «чехарду» играть было проще. Здесь каждый прыгал по очереди через «водящего», и в месте приземления становился сам в позу «водящего». Следующий должен был уже прыгать через двоих, стоящих друг за другом, третий - через троих и т.д. Если кому-либо не удавалось совершить «чистые» прыжки через стоящих в ряд друг за другом игроков, то игра начиналась сначала от стартовой черты. Можете себе представить длинную цепочку из 20-30 мальчишек, прыгающих друг через друга в школьном дворе.
Если игра проходила после школьных занятий, то мы приходили взмыленные домой, а если играли перед уроками или на большой переменке, то на урок мы являлись раскрасневшимися, вспотевшими и долго еще не могли прийти в себя. Так что урок для нас был фактически потерян. Мы все еще находились под впечатлением игры и учителю не всегда удавалось привлечь наше внимание к материалу, который он нам объяснял.
Игра в «козла» была менее популярной. Играли в нее мы во дворе (на Остаповском шоссе) с более взрослыми ребятами: Мицей, Витком, Юркой Казаковым («Козаком») и другими. При этой игре «водящий» («козел») становился к стенке дома. Сарая и т.п., сгибаясь как и в «чехарде» и в «отмеряле» буквой «Г». Остальные должны были запрыгивать ему на спину, а он старался их удержать.
Можете себе представить насколько трудно было «малышам» держать на своей спине здоровых парней. Порой они его просто заваливали, и начиналась «куча мала».
Было у нас еще множество и других игр, но не думаю, что нужно их всех подробно описывать. А вот об играх на деньги, как другую линию наших «детских» игр, я немного расскажу.
РАСШИБАЛОЧКА
Самыми популярными в нашем дворе да и в школе были «расшибалочка», «пристеночка» и «гадалочка».
Играли в эти игры весной и осенью. Когда таял снег и земля немного подсыхала, мы начинали играть в «расшибалочку». Случалось это, наверное, в конце марта - апреле.
На ровном участке земли чертили прямую линию - «чиру». Желающие принять участие в игре должны были иметь деньги, не бог весть какие, но хотя бы копеек по 20-30 (монеты были тогда достоинством 1, 2, 3, 5, 10, 15 и 20 копеек). Перед игрой договаривались о «ставке». Затем все по очереди клали свои монеты в столбик одну на другую «решкой» кверху (у монеты две стороны: орел, где на советских монетах был изображен герб, и «решка» - на этой стороне стояла цифра, указывающая достоинство чеканной монеты, и год выпуска). Столбик монет размещали в центре «чиры».
Непременным атрибутом игры в «расшибалочку» была «битка» - металлическая, как правило, стальная пластинка с выпуклой стороной на одной поверхности и ровным гладким основанием на другой. Битки были разных размеров, но чаще всего диаметром 4-6 см. Можно было играть одной биткой или несколькими.
Перед началом игры определялся порядок бьющих биткой по столбику монет. Для этого все по очереди бросали свои битки от отмеченной черты в сторону «чиры» со столбиком монет (если битка была одна, то бросали ее по очереди, отмечая место падения-остановки небольшой чертой).
Расстояние от черты бросания до «чиры» было примерно 8-10 метров.
Игрок, чья битка окажется ближе всех к «чире» со столбиком монет, был первым.
Лучшим результатом, который можно было достигнуть при этом, было попадание битки на «чиру» или - того лучше - в столбик монет. Этот результат назывался «деньги». Если при этом монеты переворачивались с «решки» на «орла», то он мог их сразу же забрать себе.
После определения очередности приступали непосредственно к выигрыванию или проигрыванию денег, то есть собственно «расшибалочке». Бьющий наносил удар биткой по столбику монет так, чтобы монеты перевернулись с «решки» на «орла». В зависимости от состояния земли, битки и мастерства игрока, можно было достигнуть разных результатов. Иногда удавалось с одного удара добиться абсолютного результата, когда все монеты переворачивались с «решки» на «орла». В этом случае удачливый игрок сразу же забирал весь «кон» себе. Если с «решки» на «орла» переворачивалась хоть одна монета, то он забирал ее и получал право на новый удар. Так продолжалось до тех пор, пока ни одна монета после удара битой не переворачивалась на «орла». В этом случае право «удара» переходило к следующему игроку и т.д. Когда все монеты были разыграны, начинался новый «кон».
Играть в «расшибалочку» начал я лет, наверное, с 8-10. Естественно, первые «коны» я проигрывал, особенно старшим и искусным в этой игре ребятам. Но со временем сноровка и умение пришли и ко мне, и я стал одним из лучших во дворе игроком в «расшибалочку». Но и проиграно денег до этого времени было немало.
Правда, до 1947 года - года Сталинской денежной реформы, монеты практически ничего не стоили. Лишь проезд в трамвае - 15 копеек - да звонок по телефону-автомату - 10 копеек - можно было оплатить мелочью. Даже самое дешевое фруктовое мороженое стоило 40 копеек, да пирожок с требухой- 1 руб. 10 коп. Но и таких денег у большинства ребят «нашего двора» (пишу в кавычках, т.к. в эти компанию входили все сверстники не только из нашего дома, но и с домов на Качалинской улице) не было.
Поэтому играли мы не только на советские деньги, но и на старинные монеты, первых лет Советской власти и царской чеканки, сохранившиеся в семьях с тех давних времен и утративших свою покупательную способность- «хождение». Были среди них и медные монеты Х1Х и даже ХV111 веков, и даже серебряные.
После же реформы 1947 года, когда деньги были обменены по курсу 10:1, то есть за 10 старых рублей давали 1 новый, и мелочь вошла в цену. Правда, сразу же стал дороже транспорт и телефон. За проезд в трамвае вместо старых 15 копеек теперь взимали 3 новых копейки, а телефон вместо 10 старых копеек стал стоить 2 новых, то есть цены здесь выросли вдвое.
Не имея возможности играть на новые деньги, ребята притаскивали из дома старинные монеты и иностранные монеты разных лет. В результате успешной игры в «расшибалочку», а также и в «пристеночку» и «гадалочку», о которых расскажу ниже, мне удалось собрать неплохую коллекцию иностранных и старинных монет, большая часть которой исчезла после моей женитьбы, когда я переехал на Беговую. А Толя раздарил монеты этой коллекции Валерке - брату его супруги Раи. Сохранилась лишь малая толика той коллекции. А уже позднее Андрюшенька пустил «в оборот» и часть самых ценных серебряных монет, обменяв их на старинные медяки времен Петра 1 и даже более древние. Была среди тех старинных серебряных монет и одна достаточно ценная - серебряный юбилейный рубль, выпущенный к 50-летию Отечественной войны 1812 года.
Не менее популярной в те далекие годы моего детства игрой в деньги (и на деньги) была «пристеночка Здесь кроме стенки и монет никаких других «реквизитов» не требовалось. Грающие по очереди ударяли монетой об стенки и старались попасть своей монетой как можно ближе к месту, где лежали монеты соперников. Если удавалось дотянуться от своей монеты до монеты другого игрока растопыренными пальцами кисти руки, то считалось, что ты выиграл и мог забрать эту монету или договорную в начале игры «ставку».
Играли в зависимости от финансовых возможностей игроков и по 1-3 копейки, и по 15-20 копеек за каждый выигрышный удар. Были разные варианты ударов монеты о стенку. По ходу игры с учетом ситуации можно было бить ребром монеты об стенку, располагая монеты то параллельно поверхности земли, то под нужным углом, рассчитывая нужную силу удара. А можно было так бросать монету об стенку, чтобы при отскоке она вращалась и летела бы по дуге то более, то менее крутой. Мне лишь однажды в рассказе «Урок французского» Н.Распутина и в снятом по нему короткому телевизионному фильму с тем же названием довелось прочитать и увидеть на телеэкране игру в «пристеночку». Молодая учительница французского языка, желая хоть как-то помочь в финансовом плане одному из полуголодных учеников интерната где-то в Сибири, проиграла ему деньги в «пристеночку».
Ни о «расшибалочке», ни о «гадалочке» в доступной мне литературе или в кино упоминаний встретить не довелось. Быть может игры эти были «достоянием» рабочих окраин Москвы, дошедшие до времен моего детства. В череде последующих поколений, когда дети мои и внуки находились в таком же как я в сороковые и начале 50-х годов возрасте, в игры эти больше не играли.
При игре в гадалочку использовали несколько вариантов. Основной вариант, который мы применяли наиболее часто, требовал наличия двух монет у каждого из двух игроков. Оба игрока одну монету подбрасывали, подкручивая пальцами руки, чтобы она вертелась и звенела, а другой прикрывали пойманную ладонью подбрасываемую монету. Затем один из игроков –«угадывающий», сдвигая верхнюю монету на своей ладони, показывал другому игроку появляющуюся верхнюю сторону нижней монеты. Другой игрок также сдвигал верхнюю монету. Если стороны монет игроков - «орел» или «решка» -совпадали, то выигравшим считался «угадывающий». В противном случае он проигрывал.
Другой вариант «гадалочки» игрался с одной монетой. В этом случае подброшенную вращающуюся монету ловили на тыле кисти, прикрывая ее ладонью другой руки и спрашивали: «орел» или «решка». Если угадывающий правильно называл верхнюю сторону лежащей на тыле кисти монеты, он выигрывал.
Был и третий вариант, когда подброшенной монете давали возможность упасть на землю. Угадывающий должен был сказать «орел» или «решка» до того, как монета упадет на землю. Если он угадывал, то выигрывал, нет - проигрывал. В эту игру, как и в «пристеночку», играли не только во дворе. но и в школе.
ФАНТИКИ
А теперь о более «спокойных» играх моего детства.
На даче в Загорянке я узнал летом 1945 года, будучи еще дошкольником, новую для себя игру - «фантики». Играть мы начали на крыльце дачи Мишки Баркова. Дача его стояла в начале нашей 8-й просеки (позднее Совхозной улицы) на противоположной стороне от нашей. Мишка Барков был старше нас с Толей. Было ему тогда, наверное, лет 12-13. Познакомились мы с ним тоже при необычной ситуации.
Мы нашли в сосновом лесочке вблизи пруда маленького вороненка и притащили его к себе на дачу. Вороненок кричал, и на его крики к нам во двор пришел незнакомый парень. Он сказал, что это его птица и забрал ее. Мы не возражали. Видимо наше поведение и дружелюбие побудили его спустя пару часов вновь зайти к нам и пригласить к себе на дачу, чтобы посмотреть вороненка. Мы с Толей, испросив разрешения у мамы, отправились в гости. Пока мы наблюдали за вороненком, к Мишке в гости пришел еще один парень. Как оказалось, он живет недалеко от нас - на Пушкинской улице. Звали его Марик Дыкман. Был он Толиным ровесником.
И вот тут Мишка притащил картонную коробку с фантиками - обертками от конфет. Он с гордостью знакомил нас со своей коллекцией, в состав которой входили яркие фантики от конфет, которые выпускались еще в довоенные годы. Некоторые из них я, конечно, встречал, когда нас угощали дорогими конфетами, но многие из фантиков я увидел впервые. Продемонстрировав свою коллекцию, Мишка Барков предложил сыграть в фантики.
Игра заключалась в следующем: фантик складывали так, чтобы получился маленький квадратной формы пакетик. Такими пакетиками можно было играть на столе или на любой другой ровной поверхности. Играть мы начали на верхней ступеньке крыльца. Каждый играющий должен был выбросить на игровое поле свой фантик. Для этого фантик клали на ладонь руки и ударяя пальцами о край ступеньки (можно и стола, если играть на столе) так, чтобы придать фантику движение, отправляя его в «полет» Фантик приземлялся на игровом поле. Участвующие в игре старались выбросить свой фантик так, чтобы он накрыл фантик противника. Тогда накрытый фантик считался выигранным. После этого такой игрок получал возможность сделать еще один бросок. Если Ваш фантик попадал под фантик противника, то Вы имели право забрать все находившиеся на игровом поле фантики. Каждый игрок имел право играть одним или несколькими фантиками сразу.
Поначалу у меня игра не клеилась, я все проигрывал и проигрывал. Мне никак не удавались направленные действия, чтобы выбрасываемый фантик летел в нужном направлении и на нужное расстояние.
Первый раз мы играли Мишкиными фантиками. Игра нам понравилась и «хозяин», видя это, сказал, чтобы мы завтра принесли свои фантики, тогда и у него будет интерес играть с нами. А думал он, конечно, о том, чтобы обыграть «малышей». Вернувшись домой, мы начали развертывать хранившиеся у мамы конфеты, привезенные из Москвы на все лето.
Среди запаса конфет были «Ласточка», «Весна», несколько штук «Раковая шейка», пара «Мишка косолапый». Мы с Толей набрали штук по 10 фантиков на каждого. Даже свертывать фантики, чтобы получился ровный квадратный пакетик, мне не удавалось. И тут на помощь пришла мама. Она показала, как следует свертывать фантик. Но, честно говоря, и у нее не получались такие плоские, ровные фантики, как у Мишки Баркова.
На следующий день с нашими «заготовками» мы отправились играть в фантики. Естественно, уже вскоре от наших фантиков ничего не осталось. Мишка быстро нас обыграл. Теперь нам нужно было «добыть» новую порцию оберток от конфет. Но дело это было в те годы непростое.
Зато Мишка, видя наше огорчение, повел нас в конец своего двора, и там в куче песка стал строить туннели. Я впервые принял участие в рытье туннеля и в строении «замка» - естественно, замка из песка (а не на песке).
Уже через несколько игр мне удалось выиграть несколько фантиков. С этих пор у меня начался «период» собирания фантиков. Я собирал обертки конфет, которые появлялись дома, обменивал их на другие фантики, накапливал выигранные. Но все же долгое время я не мог похвастать таким собранием фантиков, которое я увидел у Мишки Баркова. Пройдут годы и у меня тоже соберется неплохая коллекция фантиков, которую я хранил в картонной коробке из-под лото.
Играли мы в фантики на протяжении, наверное, лет пяти и во дворе и в школе. В школе в 2-4 классах мы играли в фантики на переменках, на широких, гранитных подоконниках, а если игра не заканчивалась, то мы продолжали ее на уроке. Играли и на парте если учительница была «спокойная», добрая, на сиденье парты при «строгих» учителях. Неоднократно у нас конфисковали фантики как на уроках, так и на переменках, когда нас заставляли прогуливаться парами по коридору, а не стоять согнувшись к подоконника, играя в «азартные» игры.
Свою коллекцию фантиков я подарил Игорю, Любиному сыну, когда он подрос. Было это уже, наверное, году в 1953-1954.
Помимо фантиков играли мы в детстве на даче в Загорянке в «ричи-рачи». Игра эта сохранилась в семье Лившицев с далеких довоенных лет, а, возможно, еще с детства Елены Исаевны и Юрия Исаевича Янкелевичей..
Учила нас играть в «ричи-рачи» Сима Юдовна - Наташина бабушка.
Игра была настольная, игровое поле содержало множество дорог, проходивших по полям и лесам. Нужно было преодолеть все препятствия и дойти до заветного Замка, где жила прекрасная принцесса. Играющие по очереди выбрасывали черный кубик с белыми точками на его 6-ти сторонах от одной до шести. Согласно правилам игры, играющие передвигали свою фишку на столько «шагов», сколько очков выпадало на кубике-«вирфель» (так называла его Сима Юдовна -, наверное, от немецкого «вюрфель» - «W;rfel»). Продвигаясь вперед ход за ходом, можно было, попав на какое-либо игровое поле, «отлететь» назад (например, попав на сломанный мост или что-либо подобное).
Мы играли в «ричи-рачи» в долгие предвечерние часы или в дождливую погоду, когда бегать по улицам не было уже никакой возможности. Подобные игры под разным названиями появлялись потом и в нашей семье на протяжении долгих лет, когда подрастал Игорь, а затем и наши дети и внуки. Но так азартно, как в раннем детстве, играть мне уже не доводилось.
БИЛЬЯРД
Играли мы в те же годы и в детский «бильярд», который также сохранился в семье Янкелевичей-Лившицев. Шарик при этом выстреливали из «пушки» и набирали очки в зависимости от показаний на лунках, куда он попадал. Такие «бильярды» появлялись и в нашей семье чуть позже. А вот первый настоящий бильярд, правда, маленький, размером, наверное, сантиметров 80х100 с 16 стальными шариками, нам подарили, когда мне было уже лет 10. И эту игру я освоил, хотя в течение некоторого времени проигрывал партию за партией более старшему Толе и ребятам с нашего двора, когда мы вытаскивали бильярд на крыльцо дома на Остаповском шоссе.
А в конце 40-х- начале 50-х годов, когда дачу у нас в Загорянке снимали Эренбурги, мы играли уже на бильярде Долика с настоящими костяными шариками. Бильярд был размером, вероятно, 1,2х1,5 метра. Стол бильярдный выносили во двор и ставили на круглый стол, который находился в «зоне отдыха» нашего дачного участка, справа от дорожки, если встать лицом к калитке. Тогда играть в бильярд приходили многие ребята из нашей дачной компании: Лева Рейбарх, Игорь Волошин, Леня Хромченко и др. Играли мы «один на один» и «двое на двое».
Я освоил игру на бильярде и думал, что и на настоящем, «взрослом» бильярде смогу «запросто» играть. Игру на бильярде я увидел в кино в фильме «Юность Максима». Там играли партию в бильярд герои фильма - «приказчик» в исполнении Михаила Жарова и «рабочий» - Борис Чирков. «Классные» удары, которые они совершали, как оказалось в действительности, выполнял бильярдист-профессионал. Но об этом я узнаю значительно позже.
На большом бильярдном столе «погонять» шары мне доведется лишь в начале 60-х, когда мы приедем в дом отдыха Совмина СССР в Морозовку (под Москвой). Там Игорь Данилов играл со своими дружками, а когда они покинули бильярдную, то мы с Лидой попробовали сыграть «партию», но удары у нас не получались.
В 1949-1950-х годах я впервые познакомился с игрой в «пинг-понг» (настольный теннис). Играли мы на террасе дачи Ханана Хромченко (спустя годы эта часть дачи станет собственностью Толи) на Электрозаводской улице в Загорянке. Играли на обычном раздвижном обеденном столе деревянными ракетками. Лишь годы спустя удастся мне сыграть в пинг-понг на настоящем столе с ракетками, обтянутыми резиной. Это случится уже в году 1953-1954-м опять же в Загорянке на «Пятилетке», во дворе одной из дач у ребят, с которыми мы играли вместе в футбол.
ВОЙНУШКА
Игра в войну сопровождала меня через все мое детство. Уже в Омске, в годы эвакуации, когда шла 2-я Мировая (Великая Отечественная) война, и мой папа был на фронте, мы играли в войну с нашими «друзьями» - соседями по Большой Луговой улице: Анатолькой, Женькой-«Мульком», Вовкой и Витьком. Анатолька - здоровый балбес, о котором я уже упоминал, описывая годы эвакуации в Омске, был у нас «за фашиста». Он брал нас – малышей - «советских партизан» в плен, пытал, стараясь сделать «больно», расстреливал.
Как-то раз на вопрос тети Ривы, как дела в школе, балбес Анатолька ответил: «Был в пятом, перевели в первый!». Да, действительно, за отсутствие каких-либо знаний этот 12-летний парень был вновь «посажен» в 1-й класс к 8-летним пацанам. Но зато с малышами он чувствовал себя «королем». Он заставлял нас делать то, что нам не нравилось, запирал в темный чулан или сарай. Игра в войну в те годы в таком варианте радостей не доставляла.
Позднее, уже в Москве, в первые послевоенные годы, мы с упоением играли в войну во дворе на Остаповском шоссе, а летом на даче в Загорянке.
Одним из вариантов игры в войну были и «казаки-разбойники». Сейчас я хочу рассказать лишь об одном эпизоде «военных действий» моего детства. Случилось это летом 1945 года. Мы «воевали» с ребятами, жившими на дачах в начале нашей 8-й просеки. У них командиром был парень лет 13-14 - Генка. Он хорошо организовал свой «отряд» и добился послушания «бойцов». Более того, они изготовили «снаряды» - в куски бумаги или тряпки они набивали землю, песок и битое стекло и такими снарядами обстреливали нас, когда мы выходили на улицу.
В нашем отряде было четверо ребят: сосед наш Вовка Дембовский, Марик Дыкман, Толя и я. Мы долго не могли ничего противопоставить нашим противникам и, естественно, терпели поражение. Наш командный пункт находился в бомбоубежище на территории нашей дачи рядом с калиткой. Вырыто было бомбоубежище еще летом 1941 года. Если противник наступал и подходил к нашей территории, мы организованно отходили и прятались в «укрепрайоне» - бомбоубежище.
Но вот однажды к нам в гости приехал бывший сосед по дому 47 на Остаповском шоссе в Москве Петька Степанский. Было ему тогда, наверное, лет 15-16. Он учился в Суворовском училище.
Когда начался очередной «бой, наши противники, увидев такое пополнение в наших рядах, не решились перейти в наступление. Мы долго стояли (так мне показалось) друг против друга на расстоянии метров двадцати. Они пару раз бросили свои «снаряды», которые упали, не долетев до нас. И вдруг Петька Степанский, державший в руках здоровую палку, с криком «Ура!!!» бросился вперед и швырнул палку в сторону «противника». Враг дрогнул и бросился бежать. Мы с криком «Ура!» преследовали его до самых ворот их дачи.
Это сражение стало переломным. И хотя Петька вечером этого же дня вернулся в Москву, война закончилась. Мы заключили мир! Из «врагов» мы стали друзьями.
Предводитель «противника» Генка даже подарил мне палку, вырезанную из верхушки молодой сосны. На коре этой палки был вырезан узор в виде квадратов в шахматном порядке и мое имя «Миша».
Случались в нашем детстве и «интеллигентные» игры. Так, Люба как-то, году, наверное, в 1945-46-ом подарила Толе на день рождения «Серсо». Это две палки с рукоятками на подобии меча, и несколько деревянных же колец диаметром сантиметров 12-15.
Играющие становились друг напротив друга на расстоянии 8-10 метров. Один из них «пускал» кольца, надевая их на конец своего меча, и движением от себя выталкивал их в сторону противника. Последний должен был своим мечом пущенное кольцо поймать. Сделать это удавалось не всегда. Затем роли менялись.
ХОККЕЙ-ФУТБОЛ...
Все эти годы, начиная с зимы 1943-44 годов, мы играли во дворе зимой в хоккей, используя вместо мяча мороженную картошку, консервную банку или кусок замороженного конского навоза. Вместо клюшек у нас были крючки из толстой проволоки. Гоняли мы указанные «мячи» по утрамбованному снегу. Одними воротами служила калитка Мишиного дома, другими - дверца в крыльце нашего дома. Именно тогда я впервые услышал название команд: «Динамо» и «ЦДКА».
Как-то раз той военной зимой - зимой 1944 года - мы с Толей вышли играть в хоккей на указанном игровом «пятачке». Один на один (просто во дворе в это время никого из ребят не было). Мы заспорили, кто за какую команду будет играть. Оба мы хотели «играть» за «Динамо». Но по старшинству право «выбора» клуба осталось за Толей. Итак, Толя - «Динамо», а я, естественно, «ЦДКА» (Центральный Дом Краской Армии). Как завершился тот принципиальный «матч», я уже не помню. Однако с той далекой зимы 1944 года я, еще ничего не понимающий ни в футболе, ни в хоккее, стал болельщиком «ЦДКА».
На протяжении 60 лет менялись названия этой московской команды (ЦДКА - ЦДСА – ЦСК МО – ЦСКА). Успехи в разных видах спорта (футбол, баскетбол, волейбол, хоккей с мячом и шайбой, легкая атлетика, гимнастика, бокс, борьба и т.д.) сменялись горькими поражениями, многолетнее чемпионство длительными провалами, но я неизменно оставался верным болельщиком (как говорят теперь – фанатом, фаном) «ЦДКА» (ЦДСА).
Позднее, уже в первые послевоенные годы, возобновились игры в футбол (летом и осенью) и в хоккей с мячом на стадионе Мясокомбината, и я получил возможность увидеть воочию игры любительских клубных команд, игравших в 3-ьей,-2-ой и даже в 1-й группе чемпионатов Москвы. Там я услышал и имена «великих» советских спортсменов - футболистов и хоккеистов - и даже увидел пару раз в игре команд ветеранов - «старичков», как их тогда называли- бывших кумиров, выступавших в 30-е годы за команды мастеров «Динамо», «Спартак», «ЦДКА» и «Торпедо». Запомнил я игру динамовца, заслуженного мастера спорта Сергея Ильина, его виртуозное владение мячом. И сейчас перед моими глазами красавец гол, забитый со штрафного А.Загрецким. Сейчас комментаторы называют это выполнением стандартного положения.
Мне довелось в моей уже взрослой жизни и на стадионах, и на экране телевизора видеть выполнение штрафных ударов, завершившихся взятием ворот противника великими мастерами: Пеле, Гаринчей, Гуллитом, Рональдо, Ривальдо, Бекхемом и нашими выдающимися футболистами- Г.Федотовым, В.Бобровым, К.Бесковым, В.Лобановским, Э.Стрельцовым и многими другими. Но тот гол, забитый А.Загрецким «в девятку» через «стенку», построенную футболистами команды Мясокомбината, я помню всю свою жизнь.
Подрастая, я приобретал постепенно навыки игры в футбол, гоняя самозабвенно мяч во дворе на Остаповском шоссе, на Качалинской улице, за трибунами стадиона Мясокомбината, на краях футбольного поля того же стадиона. Летом мы играли в футбол на даче в Загорянке на лужайках, волейбольных площадках, а позднее на полях в лесу.
Эти многолетние «тренировки» дали все-таки кое-какие результаты. Уже в школьные годы, когда мы играли, кажется, в 6-ом классе «на первенство школы» - «класс на класс» - меня даже пригласил в качестве защитника в свою команду будущий известный полузащитник команды мастеров «Торпедо» (Москва) и «ЦСКА», а также «Сборной СССР», Николай Маношин. Тогда это был, конечно, Коля Маношин. Но в свои 13 лет он уже выступал за 2-ю юношескую команду «Мясокомбината» на первенство Москвы по 1-ой группе. За ту игру я удостоился похвалы будущей звезды Советского футбола.
Еще трижды мне не приходилось краснеть за свое «мастерство». В играх на первенство по футболу среди студенческих команд Мединститутов во время военных сборов в Гороховце (под г. Горьким – Нижний Новгород) в 1960-м году. Тогда за нашу команду 1-го МОЛМИ играли Генка Цодиков, Ленька Гудовский (в одном из матчей ему сломали нос). Сильнейшим в команде был, несомненно, Гришка Арутюнов. Затем, уже в середине 60-х годов, я выступал за команду, составленную из сотрудников трех медицинских НИИ, располагавшихся на Балтийской улице дом 8. Мы даже дошли до полуфинала чемпионата Москвы среди медицинских учреждений. В одном из матчей мне даже удалось забить красивый гол, решивший исход встречи. И, наконец, «прощальный» матч, который я провел уже в 2000-м году, выступая за команду «родителей», игравших против своих детей - игроков детской команды TSV-IFA (Chemnitz), вернувшихся с международного футбольного турнира в г. Католика (Италия).
По приглашению моего внука Паши, игравшего в течение года за команду «TSV-IFA» я согласился выступить в той встрече, чтобы поддержать «честь семьи». Я был в том матче единственным дедом. Мне в мои почти 63 года пришлось сражаться с детьми в команде «родителей», возраст которых был значительно меньше моего. Они годились мне в сыновья. Но и в такой компании я старался не ударить в грязь лицом. Для меня это был последний «официальный» футбольный матч. И, как назло, в ходе игры я получил травму- разрыв задней мышцы бедра. Но я все-таки доиграл матч до конца. И в послематчевой дружеской встрече – «гриль парти» во дворе дома у одного из участников того матча, в которой и мы с Пашей принимали участие - я услышал много теплых слов в свой адрес из уст моих немецких друзей. А один из участников того футбольного праздника, венгр, живущий в Кемнитце, встречая нас с Лидой в центре города, до сих пор приветливо раскланивается и, поднимая руку с вытянутым вверх большим пальцем, говорит, что помнит тот матч и что я играл «Prima!». Вот так пронес я через всю мою жизнь любовь к футболу, а начало этой большой любви - зима далекого 1944 года.
Летом на даче в Загорянке мы не только «гоняли» футбол, но и приобщались к более «интеллигентной» игре - волейболу. Мы с Толей были обладателями хороших кожаных волейбольных мячей. За это нас принимали в команды более старшие ребята. Первая волейбольная площадка, на которой мне, 10-летнему мальчишке, довелось играть в волейбол через сетку, находилась на теперешней электрозаводской улице, рядом с дачей Ханаана Хромченко. Вместе с ребятами нашей большой компании в тот год играли также Гута (жена Ханаана) и Фимка Хромченко. Однажды он так «погасил», что мяч врезался в лицо одному из старших ребят – Диме, соседу по даче Левы и Миши Рейбахов. Диме стоило, наверное, немалых сил, чтобы не расплакаться. Щека его покраснела и распухла. Я хорошо помню тот игровой эпизод. А вот судьба у Димы не сложилась. Жизнь его трагически оборвалась - он утонул еще совсем молодым человеком.
Затем площадка волейбольная переместилась в другое место, где на даче жили Витя Забулдовский, Игорь Волошин, Алик Королев, Юрий Крюков и другие. Вам, конечно, названные имена ни о чем не говорят. Но быть может какие-то воспоминания возникнут при чтении этих страниц у моего старшего брата Толи Вербицкого.
В конце 40-х годов волейбольная площадка была перенесена на угол Совхозной улицы и Комсомольской, на то место, где в первые послевоенные годы семья наша сажала картошку. На этой площадке мы играли в волейбол до темноты.
На игры собиралась практически вся Загорянка. Играли по нескольку команд «на вылет» до 10 очков (обычно партии в те годы должны были продолжаться до 15 очков). Я помню многих великолепных игроков того периода. Лучшим из них был, бесспорно, высокий стройный парень Борис Егоров.
В 50-е годы на этой же площадке днем мы играли в городки, а вечерами старшие ребята устраивали танцы под радиолу или проигрыватель, которые подключали к проводам. С этой целью кто-либо забирался на столб без всяких кошек и набрасывал провода радиоаппаратуры на электропровода. На танцы эти собиралась молодежь со всех близлежащих поселков.
Затем играть на этой волейбольной площадке запретили, поскольку по Комсомольской улице провели высоковольтную линию.
В последние годы моего пребывания в Загорянке, приходилось ездить играть в волейбол на новые площадки, возникшие вдали от нашей дачи. Как правило, одна из них становилась «центральной». Поиграть на ней в волейбол собирались лучшие игроки Загорянки. Несмотря на малый рост я довольно прилично пасовал. В сезон 1954-го года мои успехи в волейболе достигли, наверное, своего апогея. Бывало, меня выбирали в свою команду одни из сильнейших тогда дачных волейболистов, и после моих «коротких» пасов забивались красивые мячи.
Хочется лишь вспомнить и участие в волейбольных играх в 1956 году в Цихисдзири (под Батуми), где мы с Толей отдыхали в доме отдыха ТГУ (Тбилисского Государственного Университета). Мы тогда оказались сильнейшей командой среди отдыхающих в домах отдыха Цихисдзири. Со студентом из ТГУ Морицем у нас возникла хорошая связка. Я шел «под Морицем» и с моих пасов он неизменно заколачивал «мертвые» мячи в площадку команды соперников.
А в 1965 году на волейбольной площадке Международного Дома Журналистов под Варной (Болгария) мы с Лидой отстаивали честь советских журналистов в международном турнире, в котором принимали участие отдыхавшие вместе с нами журналисты из ГДР, Польши, Венгрии, Чехословакии. Мы, конечно же, победили.
В детстве мы играли в футбол не только во дворе, лужайках и полях, но и в «настольный футбол». Полем был обычный обеденный стол, или стол, покрытый клеенкой. Игроками были пуговицы размером 2 см, а мячом пуговички в 0,5 см. Впервые в такой футбол мы играли на даче, которую снимала семья Игоря Волошина в Загорянке. Было это, видимо, году в 1948-1949-м. Позднее и у нас на даче, на террасе на втором этаже, мы сражались в настольный футбол с Игорем Данцигом, Рудиком Райхместом, Лешей и Генкой. Это уже была моя компания, и в этой компании из аутсайдеров, каким я был среди старших ребят, стал я уже лидером.
Пуговицы-игроки были весьма существенным вкладом в успех «сражений». У мамы в ее «запасах» пуговиц я сумел набрать неплохую «команду», которая позволяла мне обыгрывать моих соперников, не имевших такой возможности и пользовавшихся не вполне пригодными для такой игры пуговицами. Пуговицы для игры должны были быть плотно прилежащими к поверхности, гладкими, тяжелыми. Тогда от щелчка они двигались в нужном направлении и с нужной скоростью, что позволяло «обводить» игроков соперника и забивать голы в его ворота. Как вариант такого футбола можно рассматривать настольные игры, когда вместо пуговиц использовали деревянный шашки. В такой футбол мы играли в школе, оставаясь после уроков в «пионерской комнате».
А в Институте в перерывах между лекциями, а порой и во время лекций, в Главном корпусе на Пироговке, ребята с упоением играли в футбол на столе, гоняя монетку расческой или другими более крупными монетами. В этой игре я принимал участие лишь эпизодически. А вот Леня Гудовский стал одним из «асов» того футбола.
И еще в школьные годы, наверное, в классах 7-8-м мы на переменках играли на широких гранитных подоконниках в «футбол», гоняя кусочек бумажки - «мяч», ударяя по подоконнику ладонью руки, сложенной на подобии шатра так, чтобы струя воздуха толкала «мяч» вперед в нужном направлении и на нужной высоте. И этот вид футбола я освоил неплохо и превратился в одного из сильнейших игроков. Особенно упорно мы сражались с Виктором Афанасьевым. Невзирая на его преимущества в росте и, естественно, в размере ладони, мне удавалось неоднократно побеждать его.
Вот так в наше в общем-то скудное на настоящие игры детство, мы находили себе множество развлечений, «изобретая» увлекательные, как мне казалось, и захватывающие игры, используя «подручные» средства: пуговицы, бумажки, монетки, шашки.
И, конечно же, мы увлекались не только футболом или хоккеем в детские и отроческие годы. Играли мы и в домино, и в шашки, и в шахматы, и в лото, и в карты. Но об этом чуть позже.
КАРТЫ
Не берусь описывать все эпизоды моих карточных игр. Одно описание названий, в которые я играл на протяжении долгих лет моей жизни, займет немало места. Как, наверное, и у многих мой опыт игры в карты начался с раннего детства.
Первой карточной игрой была «пьяница». Обучал нас с Толей игре в «пьяницу» дворовый «товарищ». Затем мы освоили игру в «Акулину», «Осла» (носики), «веришь-не веришь», а чуть позже в «подкидного дурака», «пять листиков». Годам к 10 мы уже играли во дворе «на деньги» (по мелочи) в «буру» и «петуха». Тут нас уже никто не обучал, мы учились, наблюдая часами, как играют в эти игры «голубятники» с нашего двора и Качалинской улицы. Часто игры эти заканчивались дракой, так как «победители» не могли получить с проигравших положенную сумму выигрыша.
«Малыши» – Толя, Ленька Россихин («Буржуин»), Володька-«косой», Вовка-«ссанный», Витька Анашкин («Витек»), Юрка Казаков («казак»), Витька («чистый») играли в «буру» и «петуха» под лестницей на нашем крыльце, или у Юрки «казака» дома. Лишь однажды, когда я прогулял школу, мы играли в карты в заброшенной собачьей конуре в соседнем дворе дома 49 по Остаповскому шоссе.
На пляже в Загорянке на берегу Клязьмы, лет уже в 14-15, мы часами играли в «козла». В «козла» играли многие «постоянные» пассажиры подмосковных электричек, ехавшие ранним утром на работу в Москву, а вечером возвращаясь с работы (или учебы) из Москвы в свои подмосковные поселки и города. Они обычно занимали целый «отсек» - две скамейки вагона электрички, обращенные друг к другу сидениями, и играли либо «двое на двое» (на вылет), либо «трое на трое».
Дома на Остаповском шоссе родители, собираясь по выходным дням или в праздники, играли в «девятку» и «девятый вал», а дядя Петя с Эрнестом Яковлевичем и Исааком Иоффе играли в более сложную игру - «501».
Наблюдая за их игрой, лет в 10-11 я вполне освоил и эту «взрослую» игру и даже заменял кого-либо из них, если не хватало «третьего» партнера.
Были в нашем «репертуаре» в разные годы и другие карточные игры: «66», «кинг», «фурт», «пинакль», «бридж», «покер». Но самой серьезной карточной игрой, по-моему, остается «преферанс». Играть в «преферанс» я начал с 12 лет.
В 1949 году дядя Петя (Петр Яковлевич Хромченко), вернувшись из Ессентуков, где он лечился на курорте Кавказских Минеральных Вод, решил обучить «дачников» новой карточной игре - «преферанс» (говорил он почему-то «профиранс»). Хорошо помню, как он однажды летним вечером на нашей террасе (левая терраса дачи в Загорянке) усадил «обучающихся» за стол, раздал каждому игроку по 8 карт и стал объяснять, что нужно набрать по 10 взяток. Никто из обучающихся так и не смог в тот вечер понять, как следует играть в преферанс и по сколько карт должен иметь каждый из играющих «на руках».
Чуть позже этим же летом правила игры в преферанс нам объяснил снимавший в тот год верхний этаж нашей дачи интеллигентный, средних лет мужик, бывший к тому же еще и судьей Всесоюзной категории по «пинг-понгу» (настольному теннису). Несколько случаев «исходов» игры в преферанс в детские годы я уже описал ранее. Поэтому сейчас на них останавливаться не буду.
Уже в конце 60-х- начале 70-х годов «семейной» карточной игрой для нас стала «канаста». Особенно любила эту игру Варвара Сергеевна. На даче в Заветах Ильича и вечерами на Беговой улице у них дома, когда мы с Лидой приходили их навещать, Варенька неизменно приглашала сыграть в «канасту». Играла она с увлечением до самых последних дней своей жизни.
ЛОТО
«Покончив» с картами, хочу пару слов сказать и о других играх моего детства. В те годы популярной игрой, и не только для детей, было лото. Играли мы и в детские варианты игры, когда на картах были нарисованы картинки: звери, овощи, фрукты, домашние животные, по несколько штук на одной, а на картонных квадратиках были изображены те же рисунки, но по одному.
Доставая квадратики из коробки или мешочка, «банкир» выкрикивал изображение на квадратике. Тот, у кого на карте «лото» было нанесено такое изображение, получал желанный квадратик и размещал его на соответствующем изображении своей карты. Выигрывал тот, кто первым «закрывал» квадратиками все нарисованное на его карте.
Взрослое «лото» также состояло из карт, на которые были нанесены по 3-4 строчки, разделенные на клеточки с цифрами. Каждый игрок перед началом игры получал, в зависимости от своих «финансовых» возможностей, 3-4 карты. Затем «банкир» вытаскивал из мешочка по одному деревянные бочонки с цифрами и числами на них от 1 до 99. Выигрывал тот, кто первым закрывал на одной из своих карт все клеточки. с указанными на них числами, деревянными бочонками с соответствующими числами.
Играли в «лото» не только дети, но и наши родители со своими знакомыми или соседями. Играли, естественно, по «маленькой» ставке, но все-таки на деньги. В одном из эпизодов фильма «Мечта», поставленного известным режиссером Михаилом Роммом в далеком 1941-м году, в котором занята плеяда великолепных актеров театра и кино тех лет (М.Астангов, Р.Плятт, Ф.Раневская, М.Кузьмина и др.), показана игра в «лото» хозяев и постояльцев пансиона мадам Скороход. Когда подрастали уже наши дети, мы тоже играли с ними в детское или «взрослое» лото, а вот для поколения наших внуков игра эта осталась невостребованной. Она канула в «лету».
ДОМИНО
Еще одна популярная игра в годы моего детства, юности и даже зрелости – «домино». Меня научил играть в домино мой папа. Играли мы в разные варианты этой игры. Один из них – «трое» - каждый за себя, по 7 штук домино с «базаром» или по 9 штук с «секретом».
Но особенно популярной была игра «двое на двое». Именно этот вариант игры получил массовое и практически всесоюзное распространение в 50-е- 60-е годы, да и в последующие десятилетия вплоть до «перестройки», когда пенсионеры и «алкаши» «забивали» с утра до вечера «козла» (так они называли игру в домино») во дворах, на скверах и бульварах. Во дворах для этого специально сооружали столы или использовали «подручные средства»: ящики, доски, бочки. «Стучали» в домино («забивали козла») с рассвета до заката.
Мы играли в домино и в Институте, когда были студентами, как в перерывах между занятиями, так, иногда, и на занятиях. Было это во время прохождения цикла лечебной физкультуры на 5-ом курсе. Преподавателем нашей группы была ассистент Силуянова, высокая, симпатичная блондинка, в прошлом известная волейболистка (впоследствии она, если я не ошибаюсь, возглавила кафедру лечебной физкультуры 1-го МОЛМИ).
Играли мы в домино и с Борисов Сергеевичем и Варварой Сергеевной. Но «семейное» домино было затем «вытеснено» сначала «преферансом», а позднее «канастой».
С ребятами во дворе на Остаповском шоссе или на крыльце нашего дома, под лестницей, мы играли в домино самозабвенно, используя не только общепринятые варианты, но и особый «морской» вариант игры.
У нас сейчас хранится коробочка с домино, привезенная Лидочкой из Москвы, но играть в домино мы так и не начали. Лишь когда прибегает к нам Дэвик - мальчик 3-х летнего возраста -, то они с Лидой порой расставляют на полу кости домино, как и при игре «по-настоящему».
А в детстве моем для меня домино – не просто игра. Из «костей»-доминошек строил я и небоскребы, и мавзолей «Ленина», и эскалатор и т.д. и т.п. Устраивали мы и соревнования с Толей, кто выставит на столе в ряд на расстоянии примерно одного сантиметра друг от друга большее число доминошек. Ставили их вертикально вверх длинной стороной. Затем, если удавалось выстроить ряд из всех 28 домино, нажимали слегка пальцем на последнюю «кость», и весь ряд «падал» со своеобразным стрекотом друг на друга, давая в результате лестницу из ступенек, похожую на эскалатор в «Метро».
НА КЛЕТЧАТЫХ ДОСКАХ
В детстве моем были еще и шашки и шахматы. В шашки меня научил играть папа. С ним мы сражались, когда у него выдавалась свободная минута в воскресенье вечером. Поначалу выигрывал, конечно, он. Особенно обидными были мои поражения, когда мою шашку запирали «в уборную», то есть, когда на доске оставались мои шашки, но запертые шашками противника - у них не было возможности делать ход. Со временем я немного освоил эту игру, и уже папа терпел обидные поражения. С Толей «борьба» в шашки шла с переменным успехом.
А вот шахматы я освоил чуть позже - лет, наверное, в 8-9. Помню, как на свой 10-летний «юбилей» я играл в шахматы с Вовкой и Валеркой Толчинскими, приехавшими к нам на Остаповское шоссе в гости вместе со своими родителями - Аароном и Фирой - давними друзьями моих родителей. В фотоальбоме у мамы долгие годы хранилась фотография, сделанная в тот день 4 октября 1947 года, на которой изображены юные «шахматисты».
В 7-8 классах я «увлекся» шахматами. Мой соученик Олег Яунзен привлек ребят нашего класса в «шахматный кружок». Он организовывал турниры, по результатам которых в шахматном клубе города Москвы нам присвоили сначала 5-й, а затем и 4-й разряд. Сам Олег Яунзен выполнил норматив 3-его разряда.
Шахматный клуб тогда располагался в одном из переулков вблизи площади Дзержинского (Лубянка), на углу этого переулка располагалось единственное в Москве «Кафе-автомат». Мы участвовали и в турнирах на первенство школы (личных и командных), а также в матчах с шахматистами других школ района. Среди учеников нашей школы были и по-настоящему сильные шахматисты, а Борис Шашин стал одним из сильнейших мастеров Москвы. Об его успехах я читал в «Вечерней Москве» и «Советском спорте».
Я же далее 4-го разряда не продвинулся, хотя, как говорили специалисты, играл я уже в студенческие годы и позже на уровне, примерно, 3-его разряда, побеждая иногда даже второразрядников.
В студенческие годы наших детей я как-то «сражался» на кухне нашей квартиры на Беговой улице на 8-м этаже дома 2 с Мишей Кукесом - сокурсником Андрея и Саши. Как ни странно, добился «победы», выиграв у него ящик коньяка. Правда, выигрыш свой я так до сих пор и не получил. Последний раз (не считая, конечно, пары партий с Пашкой) я играл в шахматы в Клубе «Интернационал» в Кемнитце с Эдиком (другом Юли - сестры Миши Белова) году, наверное, 2000-м. К его огорчению «матч» наш завершился вничью (одну партию выиграл он, одну - я, а одну мы сыграли вничью).
Участвовал я дважды в сеансах одновременной игры. Первый сеанс (в пионерской комнате нашей 464-й школы) проводил мастер Люблинский, который вел «шахматный уголок» в газете «Пионерская правда», а второй (в городском дворце пионеров) - гроссмейстер Юрий Авербах, вернувшийся из Югославии, где он вместе с группой советских гроссмейстеров вошел в число шахматистов, которым предстояло играть в турнире претендентов. Победитель последнего получал право играть матч за «шахматную корону» с тогдашним чемпионом мира, советским гроссмейстером Михаилом Ботвинником. Обе партии я, к сожалению, проиграл, но во дворце пионеров я присутствовал на встрече с будущим чемпионом мира Василием Смысловым.
Игроком в шахматы я не стал, а вот болельщиком я на протяжении десятилетий был страстным. Моими кумирами становились многие выдающиеся гроссмейстеры. В разные годы это были: Давид Бронштейн, Михаил Таль, Роберт Фишер, Гарри Каспаров.
К сожалению, и мой интерес к шахматным баталиям, и интерес средств массовой информации к этой древней игре почему-то угас. Сейчас больше освещают игры выдающихся гроссмейстеров с суперкомпьютерами.
Вот тут-то стоит вспомнить на примере создания «искуственного интеллекта», что прогнозы в науке и спорте - дело неблагодарное. Когда-то, лет, наверное, 50 назад, чемпион мира по шахматам Михаил Ботвинник разрабатывал программу для ЭВМ (компьютеров тогда еще не было и в помине). Программа эта играла в шахматы на уровне 1-го разряда. Михаил Ботвинник в одном из своих интервью как-то сказал, что вряд ли удастся научить «машину» играть в шахматы, хотя бы на уровне мастера. Но прошли годы, и теперь уже чемпионам мира приходится прилагать максимум усилий, чтобы не проиграть матч «шахматному искусственному интеллекту» - компьютеру. Кстати, Гарри Каспаров пару лет назад проиграл свой матч компьютеру, кажется «Deep Blue», а в 2003-м году матч с другим компьютером свел вничью.
Увлекаясь шахматами, я посещал многие матчи на первенство мира, которые проходили в Москве. Неизменным участником тех матчей был Михаил Ботвинник. Я побывал на его матчах с В.Смысловым, Михаилом Талем, Тиграном Петросяном.
Если один из своих матчей М. Ботвинник проигрывал претенденту на шахматную корону, то непременно возвращал себе звание чемпиона Мира, побеждая через год в матче-реванше. Когда же ФИДЕ (международная шахматная федерация) отменила матчи-реванши, М.Ботвинник прекратил в знак протеста свое участие и в турнирах, проводимых под эгидой ФИДЕ.
А в 1981 году мы с Лидой, отдыхая в Боржоми, в санатории «Ликани», посещали проводившийся во Дворце культуры этого санатория матч на звание чемпиона мира по шахматам среди женщин между Майей Чибурданидзе и Наной Александрия..
БАСКЕТБОЛ
И, завершая воспоминания об играх в своей жизни, должен сказать несколько слов и о баскетболе.
К сожалению, детство мое прошло практически без этой игры, хотя в 1952-1953 годах я получил возможность познакомиться с этой великолепной и зрелищной спортивной игрой. Мне довелось побывать на многих играх чемпионата Европы по баскетболу, проходившими на открытой площадке перед Западной трибуной стадиона «Динамо» в Москве. Я познакомился с выдающимися игроками советского баскетбольного времени: Отаром Коркия, Гуннаром Сильнишем, Ялмаром Кулламом, Юрием Озеровым и другими. Запомнил я и игроков Венгерской команды и команды Израиля, и блестящую Югославскую команду.
Позднее мне довелось бывать на различных турнирах и играх, но я, конечно, не мог себе представить, как играют в баскетбол профессионалы из НБА (Национальная баскетбольная Ассоциация) США. Лишь в 90-е годы по телевидению мы с Пашей с интересом следили за лучшими играми НБА, которые комментировал наш выдающийся баскетбольный тренер Александр Гомельский. Болели за команду «Чикаго Буллс» (Chicago Bulls), в которой блистал Майкл Джордан.
Сами мы устраивали баскетбольные баталии в одно кольцо на даче в «Заветах Ильича». Участие в этих сражениях помимо Паши и Фильки принимали (правда лишь однажды) Андрюша и Даша. А вот Ваш покорный слуга был неизменным участником тех игр. С Пашкой мы играли в баскетбол и во дворе школы для детей, страдающих нарушениями слуха, на улице Рихарда Вагнера. Когда мы жили в хайме «Kappel» в Кемнитце, и пару раз бросали мяч в кольцо на Лессинг-платц уже в 2000-м году. Наверное, это были мои последние баскетбольные «опыты».
Я с удовольствием принимал участие в баскетбольных встречах летом, на площадке во дворе ИЭПиТ, а зимой в спортзале Сухумской школы на улице Ленина. Моими партнерами в тех баскетбольных играх были сотрудники ИЭПиТ Захар Джемилев, Толя Антоничев, Юра Карсантия и др.. Скорей всего, я уже никогда не встречусь с ними. Жизнь разделила нас и я даже не знаю, как сложилась их дальнейшая судьба.
НАРДЫ, ЗАРЫ И МОНОПОЛИЯ
И, наконец, об игре, ставшей спутницей наших последних лет – нардах.
В длинные нарды мы с Лидой научились играть в 80-е годы, когда привезли в Москву из Баку настоящие нарды. Обучил нас первым премудростям этой древней восточной игры Бабек Абушев - бакинец, проходивший стажировку и делавший диссертацию в Институте мозга. Лида «шефствовала» над «молодым специалистом» из братского Азербайджана. Как-то раз, когда Бабек пришел в гости к нам домой, мы и получили первые «уроки» игры. С тех пор на протяжении почти четверти века мы сражаемся с Лидой в нарды.
Да, совсем забыл, была в жизни нашей и еще одна игра - «Монополия». Принес ее в наш дом Андрюша. В студенческие годы он где-то «освоил» эту игру. Затем «создал» свой вариант «Монополии», в которой мы играли на Беговой. В Кемнитце «Монополию» сотворила Лида. И мы с довольно большим интересом играли в эту игру с Пашей. Последние баталии прошли в Рождественские каникулы 2003 года, когда Пашины родители «гуляли» по Парижу, а мы с Лидой должны были составить «брошенному» родителями нашему уже взрослому 16-летнему внуку компанию.
Я, конечно, не перечислил все игры, в которые мне довелось играть на протяжении моей долгой жизни.
И все же еще одну игру хочу упомянуть. Играть в нее мы начали в середине 80-х годов. Впервые мы с Лидой сыграли в «Бридж» (или «зары») у Ксаны Поляковой. Ксана - дочь Григория Израилевича Полякова - профессора, Лауреата Государственной Премии, заведующего лабораторией нейронных структур мозга в НИИ мозга АМН СССР, где работала Лида. Правда, в те годы, когда началась наша дружба с этой семьей, Григория Израилевича уже не было в живых. Ксана и ее супруг Боря Мачетнер жили в «кружевном» (ажурном) доме (напротив гостиницы «Советская») на Ленинградском проспекте, в 10 минутах ходьбы от нашего дома на Беговой улице. В период перестройки они остались одни, так как их сын Женя с женой и детьми уехали в США.
Как-то Лида пригласила эту симпатичную супружескую пару (хотя они и старше нас по возрасту) к нам домой. Мы посидели, поговорили, выпили чай с тортом и сыграли в преферанс. Ксана играла в карты азартно. Во время ответного визита мы сыграли впервые в «бридж» («зары») с ними. Игра эта заключается в том, чтобы с помощью шести кубиков («зары») набрать различные комбинации (каждому участнику по очереди предоставляется право три раза выбрасывать кубики).
Необходимо набрать следующие комбинации: всех цифр от 1 до 6 (каждой минимально по 3), далее четыре одинаковых цифры (любой от 1 до 6) - «каре», большой и малый фул - это комбинация из 2-х различных цифр (от 1 до 6) по 3, например 3х5 и 3х6, а малый - из 3-х чисел по 2: 2х5, 2х3 и 2х4 и т.п. «Стрит» - это комбинация из всех 6 цифр кубиков (от 1 до 6). Далее 5 одинаковых и 6 одинаковых чисел.
Играть можно вдвоем или большой компанией. Каждому игроку дается право при его ходе на три броска. После первого броска шести кубиков бросающий может отказаться от двух следующих бросков и оставить их себе «про запас». Чем больше бросков у вас накопиться в «запас», тем вероятнее выполнить одну из нужных комбинаций. Побеждает тот, кто первым выполнит все перечисленные комбинации.
Игра эта сразу меня увлекла, хотя первые «партии» я и проигрывал, не уловив вовремя «стратегии» этой в общем-то простой игры. Но затем, если везло, то и я побеждал своих «учителей». Одно время встречи наши стали регулярными, и мы играли с Поляковыми как в преферанс, так и в «бридж». Мы обучили этой игре и наших детей, и внуков, и соседей по даче в «Заветах Ильича». В свободное время и вечерами на даче мы играли в «бридж». Даже в хайме на улице Гайдна (Haydnstr.) в Кемнитце мы играли в «зары» с нашими внуками, а позднее и в нашей квартире на улице Чайковского. Последний раз Лида «сражалась» с Катей сегодня - 15 января 2004 года на кухне, пока я читал прессу: Bild и Freie Presse. Вспомнив об этой игре, я, по предложению Лиды, включил и ее «бридж» в описание игр моей жизни.
К сожалению, уже нет в живых ни Бори, ни Ксаны. Борю мы похоронили в начале 90-х годов, а Ксана умерла в одночасье в конце 90-х, незадолго до наше отъезда на ПМЖ в Германию.
ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Мы расстались с Вами в конце 1974 года. Я не претендую на лавры Александра Дюма, но наша новая встреча произойдет 10 лет спустя - в 1984-м году. За эти годы, в течение которых нас не было вместе, в моей жизни, жизни нашей семьи и в жизни страны СССР произошли события, изменившие меня, мой образ жизни, взгляд на наш мир. Я умышленно расстался с Вами на 10 лет, поскольку не могу рассказывать об одних событиях и не хочу описывать другие. Быть может, когда-нибудь я и вернусь к этим годам. А сейчас я возвращаюсь вместе с Вами в 1984-й год.
КАТЕНЬКА
Катюша родилась 22 июня 1983 года, 42 года спустя после нападения фашистской Германии на СССР (22 июня 1941 года).
В те июньские дни 1983 года Андрей и Саша закончили учебу в мединституте, а Галочка перешла на 4-й курс.
Мы построили для молодой семьи домик на территории дачи в «Заветах Ильича» взамен разрушившегося «сарая». Стройка закончилась лишь к концу июля, а первые месяцы своей жизни Катюша провела в маленькой комнате на первом этаже основной дачи. Август месяц стал временем освоения нового дачного домика.
В сентябре мы вернулись в Москву и всю осень и зиму провели нашей выросшей семьей в двухкомнатной квартире (кв. 110) на восьмом этаже дома 2 по Беговой улице.
Рожала Галочка в 23-ем роддоме. Катюша родилась рано утром. Узнали мы об этом перед уходом на работу, когда я позвонил в роддом. По телефону мне сказали, что роды прошли нормально, и мама и дочка чувствуют себя хорошо. Мы сразу же поехали на Шаболовку, чтобы поздравить молодую маму.
А вот в роддоме нас ждал «сюрприз»: в записке, которую написала Галочка, она со слезами сообщила, что у девочки «косолапие». Я позвонил Галине Михайловне Савельевой - зав. кафедрой акушерства и гинекологии 2-го Мединститута (теперь она академик РАМН). 23-й роддом был базой кафедры. Она меня успокоила, сказав, что видела маму и ребенка и что у них все в порядке.
1-й год жизни Катюши сложился непросто. Буквально с первых дней у нее развился довольно тяжелый «экссудативный диатез» - как результат аллергической реакции на материнское молоко. Стоило огромных усилий, многочисленных консультаций у ведущих специалистов - педиатров и гомеопатов -, прежде чем удалось вывести ее из этого состояния.
Теперь уже мы все шестеро размещались в нашей двухкомнатной квартире. Андрюша «переехал» спать к нам в комнату. Раскладушку его ставили между столом и пианино. Молодая семья размещалась во второй комнате (бывшей «детской»). Утром, когда ребята и я отправлялись на работу и в институт, Лидочка оставалась с Катюшей. Галочка не брала «академический отпуск», и основная нагрузка в часы, когда она была в институте, ложилась теперь на Лидочку. Лишь после возвращения молодой мамы домой, Лида отправлялась на работу (хорошо, что к этому времени у нас уже была машина), по дороге она еще должна была заехать в магазины, чтобы сделать необходимые покупки. Я, конечно, помогал как мог.
В те годы даже в Москве была проблема с продуктами. Кое-что мне и Лиде удавалось приносить с работы, где нам «выдавали» еженедельно продовольственные заказы. Мясом снабжала нас буфетчица Роза. В субботу мы с Лидочкой, обычно утром, пока ребята были дома, отправлялись на Ленинградский рынок, где и «отоваривались» на всю неделю, покупая овощи, фрукты, соленья, зелень, а при необходимости и мясо. Для Катюши специально покупали «зеленые» сорта яблок. Осенью это была антоновка, а зимой - Семиренко, Гольден. «Красные» сорта яблок она есть не могла, так как на них и на апельсины у нее сразу же развивалась аллергическая реакция.
Если Лидочка не могла остаться с Катюшей утром, то «дежурить» дома приходилось мне. Вот так растили мы нашу первую внучку.
После Галиного замужества, я вступил в ЖСК (жилищно-строительный кооператив) АМН СССР. Попасть в списки желающих вступить в ЖСК в те годы было ох как не просто. С письмом от дирекции Института, рекомендацией от партбюро и профкома я, как «ведущий ученый Института» (доктор медицинских наук, руководитель лаборатории, активно занимающийся научной и общественной работой, член Ученого Совета НИИ морфологии человека, член Научного Совета АМН СССР по морфологии и по иммунологии, член Проблемной комиссии по общей и прикладной иммунологии, куратор раздела «иммунология репродукции» и т.д. и т.п.) был включен в «Список претендентов» на получение 2-х комнатной квартиры в доме ЖСК, который будет строиться в микрорайоне «Отрадное». Помимо официального ходатайства от имени Института, на имя заместителя Президента АМН СССР А.И.Шепелева о предоставлении мне 2-х комнатной квартиры в ЖСК АМН СССР, за меня «замолвили словечко» в Административно-хозяйственном Управлении АМН СССР, зам. директора нашего Института А.М. Мухин и работавший тогда на Солянке и хорошо знавший «аппарат» АМН Н.С.Асанов.
Даме, занимавшейся непосредственно «делами» кооперативного строительства, я передал пару «сувениров», в число которых входил и симпатичный сервиз, привезенный мной из Болгарии.
В общем на этом этапе все прошло гладко Я был включен в число лиц, которым будет предоставлена квартира в доме ЖСК АМН СССР в Отрадном на улице Санникова.
В ЖСК был внесен необходимый «взнос», и вот однажды - дело было зимой 1983 года - мы с Лидой поехали на нашем «жигулёнке» смотреть строительство. В АМН мне сказали, что дом будет построен на территории бывшего яблоневого сада Сельхозакадемии. Когда мы приехали в Отрадное, то, естественно, никакого строительства мы не обнаружили. Не было еще, конечно, и улицы Санникова.
Правда, через 2 года дом будет построен и сдан в эксплуатацию. На одном из собраний членов кооператива я вытянул жребий, и нам досталась 2-х комнатная квартира на 2-ом этаже. Пройдут годы и район этот будет благоустроен, рядом с домом будет разбит широкий, красивый сквер, а недалеко от дома откроется станция метро «Отрадное». Но в первые годы добираться до Отрадного приходилось (если не ехать на автомобиле) автобусом от метро «Динамо».
Хотя официальным владельцем этой квартиры числился я, строили мы ее для молодой семьи (Галочки, Саши и Катеняки). Но так уже получилось, что жить им в этой квартире не пришлось. Лишь однажды, уже после рождения Пашеньки, году в 1988 с конца марта до 1-го мая проведут они в этой квартире 1 месяц. Но, видимо, опыт самостоятельной жизни не очень пришелся им по душе. Молодое семейство вернулось на Беговую-2-110, и мы продолжили совместное проживание. На улице Санникова в Отрадном обосновалась семья Андрюши, но об этом чуть позже..
С апреля 1983-го года, если следовать делению советского общества на 3 класса (согласно анекдоту): «имущих», «неимущих» и «кулаков», мы могли относит себя к классу «имущих». У нас было 2 автомобиля, кооперативная квартира и дача. Я, кажется, уже приводил ране этот анекдот. Но повторюсь еще раз. Так вот, в СССР существовали в те годы три класса: «неимущие» - те, у кого была государственная квартира, персональный (служебный) автомобиль и госдача (то есть эти люди, ничем «личным» не владели), «имущие» – это те, кто имел кооперативную квартиру, кооперативную (частную) дачу и личный автомобиль , и «кулаки» - люди, зажимавшие в кулак свою зарплату и бежавшие с ней домой, чтобы не пропить по дороге.
Летом 1984 года Галя, Саша и Катя гостили в Артемовске. Мы же с Лидой, оставшись вдвоем, работали, занимались «хозяйством». А тут как раз пришел из Артемовска контейнер с мебелью, да подоспела очередь получать заказанную ребятами кухню. Нам пришлось организовать доставку и прием мебели, кухни, а также приобретенных нами холодильника и стиральной машины в Отрадное на новую квартирую Таким образом, к середине лета 1984 года квартира была полностью оборудована и могла стать пристанищем кого-либо из нас.
А вот из Артемовска Катюша привезла книжку со сказками на украинском языке. Вероятно, это был подарок от бабы Аллы и деда Жоры. Читать эту книжку мы начали с ней осенью. Событие это знаменательное, поскольку книжонка эта дала новые имена и прозвища членам нашей семьи. В одной из сказок этой книжечки рассказывалось о непослушном козленке (на украинском языке - «неслуханный козеня»). Не помню как уже развивались события, но знаю лишь, что как-то, читая в очередной раз эту сказку Катюше, назвал ее «неслухнанной Катеня», из которой образовалась позднее «Катеняка». А в ответ она стала называть меня «дедуляка», а Лиду - «бабуляка».
Эти прозвища быстро привились в обиход нашей большой семьи. С тех пор вот уже на протяжении почти 20 лет Катюша остается для нас «Катенякой», а мы с Лидой - «бабулякой» и «дедулякой».
В августе 1984-го года ключи от квартиры на ул. Санникова перекочевали в руки Андрюши, который начал совместную жизнь с Ирой. Свадьбу их мы «сыграли» в конце ноября у нас дома на Беговой 2-110. И теперь уже новая супружеская пара обосновалась в Отрадном в доме 1 на ул. Санникова. На свадьбе мы с Катенякой исполнили дуэтом песенку капитана из кинофильма «Дети капитана Гранта»: «Капитан, капитан, улыбнитесь! Ведь улыбка это флаг корабля. Капитан, капитан, подтянитесь! Только смелым покоряются моря!». Я произносил текст, а Катюша подпевала: «……..маля!».
С осени 1984 года у Катюши появилась няня. Ее удалось пригласить через фирму «Заря». Теперь мы могли работать более спокойно. На время, когда все расходились по работам и на учебу в институт, Катюша оставалась с Таней - молодой симпатичной няней.
Таня привила Катеньке вкус к музыке. Они вместе, наверное, ежедневно слушали имевшиеся у нас дома пластинки. Особенно нравились Катюше песни из репертуара певицы, ставшей в начале 80-х популярной - Аллы Пугачевой. Песню «Арлекино» я услышал и полюбил лишь после того, как ее спела Катенька.
Первые годы своей жизни Катюша не отличалась особенной красотой. Глазки ее были маленькие (как у китайцев). А вот волосы ее были чудесными, кучерявыми, золотистыми. По своим манерам уже с раннего детства Катюша была маленькой женщиной. Каково же было наше с Лидой удивление, когда однажды по дороге в магазин в поселке «правда», куда мы шли пешком с нашей дачи в «Заветах Ильича», встретившийся нам мальчик, лет 4-5, указывая на Катеньку, говорил своей маме: «Мама, мама, посмотри, как тот мальчик похож на индюка!».
Высказывание это было, конечно, и обидным и смешным одновременно. Но с детьми порой происходят удивительные превращения. И из «гадкого утенка» - «индюка» - Катенька вдруг превратилась в красивую девочку с большими горящими глазами.
Красоту ее, правда, портила одна «вредная привычка». Катенька очень долго не расставалась с соской-«пустышкой». Сосала она ее не только по ночам, ложась спать, но и днем, когда она бодрствовала. Для меня это было удивительно. Дети наши, если и сосали «пустышку», то очень короткое время. Катюша же никак не хотела расставаться со своей соской. Родители же ее, видимо, смирившись с желанием ребенка, с привычкой этой не боролись. А соседка по даче в «Заветах Ильича», Катина подружка Ира, старше Кати на 1,5-2 года, сосала соску и в 6-летнем возрасте.
И все же года в 3-3,5 Катюша сама решила избавиться от этой вредной привычки. Однажды она подошла со слезами на глазах к мусоропроводу и, открыв его, сама выбросила туда свою соску. Однако, после рождения Паши влечение к соске вернулось, и Катя вновь принялась за старое. Не помню уже, кто первым из них перестал сосать «пустышку». Может быть прекратили сосать соску они одновременно. Правда, Паше было тогда чуть больше года, а Кате уже пять лет.
В детский сад Катя ходила недолго. Садик, находившийся в нашем подъезде по Беговой улице 2, стал «пристанищем» уже для второго поколения нашей семьи. Посещали этот детский сад и Андрюшенька, и Галочка. Довелось испытать «радости» детсадовского воспитания и Катеньке.
Некоторые воспитатели и заведующая детским садом остались прежними, хотя появились за минувшие почти четверть века и новые воспитательницы. Пашеньке же не довелось испытать «прелестей» детского сада. Пошли иные времена. Галочка уже окончила мединститут, и после рождения Паши не работала.
Подружкой Кати в ранние детские годы в период нашего проживания в 110-й квартире на 8-ом этаже дома 2 по Беговой улице была Даша Мировая, дочка Веры Шевченко (подруги детства Галочки). Жили они тогда в квартире под нами. Даша была постарше Кати, но с удовольствием приходила поиграть с Катей к нам в гости. Кроме нее Катя дружила и со свое сверстницей из 5-го подъезда Машей Вахмяниной, а из мальчишек посещал нас Егор Оганов. Чуть позже, когда Галя и Саша подружились с Шишковыми, играть к нам с Катюшей и Пашенькой приходила их дочь Галя. Лишь в школьные годы появились у Кати другие подружки, но я их знал не очень хорошо.
Учили Катю «понемногу чему-нибудь и как-нибудь». То она увлеклась «рисованием», то «теннисом», а вот в школьные годы учиться по-серьезному и «работать», как , например, работала Даша, дочь Веры Шевченко, она так и не приучилась, да никто ее этому не учил и не прилагал к этому никаких усилий.
А вот Даша Мировая (Шевченко) четко выполняла задания, которые ей давала Вера. Она выучивала ежедневно не менее десяти иностранных слов (кажется, немецких). Труд этот, несомненно, пошел ей на пользу. В 90-е годы они переехали жить в Швейцарию, где Дашина тетка - Маша Шевченко -, овдовев, стала хозяйкой гостиницы и Вера работала в этой гостинице у своей сестры..
Годы детства пролетают быстро. А дальше годы набирают скорость, и, как в калейдоскопе, мелькают и меняются картинки. Так и в жизни нашей мелькают и пролетают школьные годы, первые увлечения, первые удачи и первые обиды, приобретения и утраты.
А Катенька, как мне кажется, все время торопилась жить. Ей хотелось поскорее стать взрослой. Катюша в свои двадцать лет многое успела увидеть, а вот многое ли она сумела познать в этой нелегкой и непростой жизни, и для меня и для нее, наверное, остается тайной «за семью печатями».
ДАШЕНЬКА
24 мая 1985 года в 12-ом роддоме г. Москвы на свет появилась наша вторая внучка Дашенька. Родители ее сыграли свою свадьбу в ноябре 1984 года (событие это я опишу позднее). В день выписки из роддома молодой мамы и нового члена нашей семьи мы с Лидой и Андрюшенька прибыли на Новомосковскую улицу на нашей красной «Ладе».
Сообщив о своем прибытии, мы стали ждать, когда Ира и Дашенька появятся в холле роддома. Вот и радостный миг нашей встречи. Он запечатлен на фото, которое сделал фотограф во дворе роддома.
Из роддома мы отправились в Отрадной, на улицу Санникова. Первые дни Дашиной жизни, прошедшие в Отрадном, я не мог, к сожалению, оказывать ей нужного внимания. А вот когда Андрюшенька перевез Иру и Дашеньку на дачу в «Заветы Ильича», мы с Лидой старались помочь молодым родителям. Бывали дни, когда Дашенька капризничала, что-то, видимо, беспокоило ее. Если она долго не засыпала днем во дворе дачи и плакала, мы с Лидой (или я один, если Лида занималась другими домашними делами) брали коляску с Дашенькой и уходили в лес или на речку. По дороге Дашенька успокаивалась, засыпала и мы гуляли с ней по зеленым, тенистым улицам поселка «Заветы Ильича», берегу реки Серебрянка и опушкам леса. Свежий воздух, благодатный сон делали свое дело. Дашенька возвращалась домой спокойной, отдохнувшей и больше не капризничала. Успевала отдохнуть за эти часы и Ира.
Когда Даше было года полтора, Ира и Андрей отвезли ее к Бабе Глаше в Тверь (тогда Калинин). Мы с Лидой осенью, вероятно, 1986 года отправились навестить нашу внучку. Добирались мы до Калинина электричкой с Ленинградского вокзала. Поезд до Калинина шел, по-моему, в те годы часа три-четыре. С вокзала мы автобусом доехали до района, где находился дом, в котором жила Глафира Васильевна со своей матерью - Ириной бабушкой.
Мы провели в Калинине два дня. Пообедав, отправились вместе с Дашенькой знакомиться с древним русским городом, расположенном на берегу великой реки Волги. Тот визит в Тверь оказался единственным в моей жизни. Мы погуляли по набережной Волги, осмотрели центр старого города. В те дни Андрюша с Ирой путешествовали по Дальнему Востоку. Их круиз начался во Владивостоке, и они посетили на тихоокеанском лайнере Сахалин, Камчатку, полюбовались уникальными и удивительными уголками природы. Мы же с Лидой хотели своим визитом в Тверь скрасить Дашино пребывание вдали от дома, когда она осталась у Бабы Глаши без своих родителей.
В начале 90-х (или в конце 80-х) Андрюша уехал в США. Ира не могла оставаться с Дашей одна, и мы с Лидой переехали на время в Отрадное. По утрам я провожал Дашеньку в детский сад, а вечером мы гуляли с ней во дворе или на сквере на улице Санникова. В отличие от Кати, Дашенька была более нежным созданием и по своей комплекции и по своему характеру. К сожалению, наше общение с ней не было столь тесным, как с Катей, а позднее и с Пашей.
Естественно, когда проживаешь с внуками в одной квартире, как говорится, под одной крышей, ты и общаешься с ними чаще и общение это способствует большей близости. Недаром Даша даже в детстве часто говорила, что Лида – Катина бабушка. И все же мы Дашеньку любили ничуть не меньше, чем Катю и всегда старались одаривать наших внучек подарками поровну. Где бы мы не бывали, подарки в первую очередь приобретали для наших внуков.
Годы бегут быстро, и Дашенька уже школьница. К занятиям она относится ответственно, а летом мы все выезжаем на дачу «Заветы Ильича». Свидетельством тому не только фотографии в наших семейных альбомах, но и две картины, написанные в июне 1990 года Наттой Конышевой, которые сейчас передо мной (они висят в нашей гостиной в Кемнитце). На одной из них все наше семейство изображено на даче в «Заветах Ильича», на другой - «застолье» во время дня рождения Толи (в Загорянке). Летом наше общение становится, естественно, более тесным. Мы ходим все вместе в лес и на речку, вечерами разжигаем костер «дружбы». В 1996 году Лида, Андрюша, Дашенька и я провели две недели на даче под Вязьмой. Здесь уже не было других внуков. Но все равно большой близости между Дашенькой и мной не возникло.
В начале января 1998 года Лида, Катя, Даша, Паша и я отдыхали в Хургаде (Египте). Годом раньше мы совершили турпоездку в Египет всей нашей большой семьей, а в 1998 году лишь с нашими внуками (исключая Даньку). Девочки наши подросли. Кате было 14, а Даше 12 лет.
Торговцы в Хургаде с вожделением смотрели на двух юных красавиц и «исходили слюной». В шутку или всерьез один владелец магазина готов был отдать за наших девочек караван верблюдов.
Жизнь не всегда складывается так, как тебе хочется. Судьба разделила нас. В Германии Даша «не прижилась». Сейчас она уже взрослая девушка, учится в Институте в Москве, а во время нашего пребывания в Москве особо тесного общения не получается.
Дай Бог, чтобы в жизни ей сопутствовали успех и счастье.
ПАШКА - ПАШЕНЬКА- ПАВЕЛ
13 мая 1987 года увидел Свет наш первый внук. До этого мы с Лидой были уже дважды дедом и бабой. Но дети наши подарили нам лишь внучек. Родился Паша, как и Дашенька, в 12 роддоме г. Москвы, где тогда работал Саша.
Радостное известие о рождении внука было омрачено сообщением о том, что у него не все в порядке с сердцем. Из роддома мы вместе с Сашей и новорожденным поехали на Ленинский проспект в НИИ сердечно-сосудистой хирургии АМН СССР. Там Пашеньке в моем присутствии была проведена эхокардиограмма. На дисплее врач, проводившая исследование, показал мне небольшой, порядка 3-4 мм дефект в межжелудочковой перегородке сердца. Она успокоила меня, сказав, что подобные врожденные дефекты межжелудочковой перегородки обычно не требуют хирургической коррекции и с возрастом зарастают самостоятельно.
После обследования мы вернули Пашу в роддом, где его ждала Галочка. Мне удалось немного успокоить ее, сообщив ей и врачам результаты проведенного исследования и мнение специалистов НИИ сердечно-сосудистой хирургии. А заподозрила неладное с Пашиным сердцем врач-педиатр 12-го роддома. Она заметила, что при напряжении у новорожденного возникает цианоз в носогубной области лица. Поэтому Галочке и нам была дана рекомендация всеми средствами оберегать ребенка от излишних напряжений и при возможности не давать ему плакать.
После выписки из роддома Галочки и Пашеньки, начался новый этап нашей совместной жизни. Я очень переживал, что у мальчика врожденный порок сердца, хотя в глубине души хранил надежду на возможность компенсации подобного дефекта с возрастом. Я никогда никому не напоминал об этом, но и я и Лида старались делать все возможное, чтобы Пашенька плакал как можно реже и меньше.
Первые недели жизни Паша провел в нашей квартире на Беговой улице 2-110. Днем он спал в коляске на балконе (в кухне), а вечерами мы выходили погулять с ним по тихой аллее у Московского ипподрома или даже на самом ипподроме. В те годы проход на ипподром в дни, когда не было бегов, был свободен. Мы гуляли вместе с Катюшей, Галочкой и Лидой не только вдоль центральной трибуны, но и по зеленому полю в центре бегового круга.
В начале июня мы переехали на дачу в «Заветы Ильича». После рождения Паши, Галочка на работу в медучилище при 2-ом мединституте, где она преподавала терапию, уже не вернулась.
Мы с Лидочкой на работу теперь ездили с дачи, а вечерами из Москвы приезжали на дачу, привозя продукты и получаемое на «молочной кухне» детское питание для Паши.
В конце июня и Андрюшенька перевез на дачу Дашеньку и Иру.
Теперь мы все собрались вместе «под одной крышей». Трое наших внучат дышали свежим воздухом. Катя и Даша играли во дворе, а когда мы приезжали с работы, и в выходные дни, мы с Лидой и внуками отправлялись на прогулку в лес и на речку.: Паша в своей коляске, а Катя и Даша вдвоем забирались в старую Катину коляску. В хорошую погоду мы уходили с ними на 2-3 часа, прихватив с собой «питание» и питье для Паши, фрукты и бутерброды для девочек.
После возвращения с прогулок мы обедали, а Пашенька спал в своей коляске под яблонями в саду. Однажды я остался среди недели на даче, и тут произошел случай, о котором ни я, ни Галя никому не сообщили. Я был во дворе, а Галочка с Пашей в маленьком домике. Не знаю как уж случилось, но Галя оставила ребенка на «пеленальном столике» и вышла во двор. Вдруг раздался громкий плач. Мы с Галей бросились в домик. Пашенька скатился со столика и буквально «закатился» от плача. Я схватил его на руки, прижал к груди. С трудом удалось мне его успокоить.
Галя, конечно, страшно перепугалась, но мне удалось ее немного успокоить, говоря, что ребенок не мог получить травму при таком падении, хотя в душе я сам очень боялся, что такой «полет» может оказаться опасным для ребенка. Лишь спустя несколько дней, видя, что с Пашенькой все в порядке, я и сам немного успокоился, хотя и продолжал наблюдать за его состоянием. Слава Богу, все обошлось!
Так, первые дни и месяцы жизни Паши не обошлись без тревожных событий. Потихоньку жизнь наша на даче вошла в нужную колею. Больше никаких коллизий с Пашей не случалось.
Первый год жизни Паши прошел в общем-то спокойно. С первых дней он стал нашим любимцем. Развивался он вполне нормально. Ходить он начал в год с небольшим, а вот начать разговаривать ему долго не удавалось. Пришлось даже провести ему курс терапии ноотропилом. Помогла эта мера или нет, но уже в два года Паша потихоньку разговорился.
В конце июня 1989 года Галя, Саша и Катя уехали отдыхать в Болгарию, а Пашенька остался на даче с Лидой и мной. Как раз в эти дни мы приобрели машину навоза. Вывалили навоз на зеленом «пятачке» во дворе.
Этот «английский газон» был излюбленным местом отдыха всей семьи. Здесь мы играли в бадминтон, разводили по вечерам костер. В жаркие дни за столом, который ставили перед домом под яблонями или вишнями, мы обедали и пили чай, играли в канасту с Варенькой и Борей. Естественно, делать все это, когда рядом лежала куча навоза, было невозможно. Поэтому мы с Лидой и Борисом Сергеевичем сначала потихоньку, а затем «авралом» старались перетащить навоз к забору возле туалета, где мы подготовили для этого специальное место. В один из жарких дней среди недели мы решили завершить это «дело». Пришлось здорово потрудиться, таская навоз на железной тачке с площадки в центре двора в дальний угол территории дачи.
Закончив работу, мы решили мужской компанией отправиться в баню в поселке «Правда».
И вот Лидочка отвезла нас: Бориса Сергеевича, Пашеньку и меня на нашей красной «Ладе» в «Правду». В тот год начала работать кооперативная баня в помещении, где находилась муниципальная баня. Билет в эту баню стоил, по-моему, три рубля вместо 70 копеек в общую баню. Зато в кооперативной бане была чистая, аккуратная раздевалка в виде кабинок на 4-х человек, чистая моечная с хорошей парилкой и небольшим бассейном.
В начале сеанса в бане ничто не предвещало «драматического» развития событий. Раздевшись, мы втроем отправились в моечной отделение. Я вымыл скамейки, набрал в шайку теплую воду и стал мыть Пашу. Тем временем Борис Сергеевич пошел в парилку. Помыв Пашу, мы отправились с ним «под душ» и даже немного «поплавали». Попарившись, Борис Сергеевич вышел отдохнуть в кабинку, а мы с Пашей плескались в бассейне. Затем Борис Сергеевич вернулся и предложи мне, чтобы я отправился в парилку, а он останется с Пашей. Только я начал париться, как услышал громкий плач.
Пришлось быстро вернуться в моечное отделение, где я увидел такую картину. В центре зала стоит высокий голый прадед- Борис Сергеевич, держа на груди своей маленького Павлика, который горько плачет, а по животу Бориса Сергеевича струйкой течет Пашина моча.
Я взял Пашеньку на руки, и мы вышли с ним в раздевалку. Пашенька успокоился, мы вернулись с ним в баню, но попариться мне в тот раз так и не пришлось. Пашенька от меня не отходил и не отпускал меня в парилку.
Так закончился наш первый совместный «поход» в баню. Сеанс закончился. Лидочка ждала нас, и мы вернулись на дачу в «Заветы Ильича».
Я очень привязался к Павлику, и привязанность эта с годами все крепла.
Особенно тесной дружба наша стала, когда Пашенька подрос и стал приобщаться к «мужским» видам спорта: футболу и баскетболу. Играли мы с ним в самые невероятные «варианты» этих игр. Летом на даче мы гоняли мяч во дворе на зеленом газоне, били «пенальти» в одни ворота, играли в футбол на спортплощадке во дворе школы, а весной и осенью играли в футбол во дворе дома и во дворе детского сада на Беговой улице. Играли мы в футбол и хоккей и в нашей новой квартире на Беговой 2-66. В качестве мяча использовали и шарики от пинг-понга, и теннисные мячи, и детские резиновые мячи. Играли мы и в «большой» комнате, и в коридоре. А потом пришло увлечение баскетболом.
Мы купили Пашеньке детское баскетбольное кольцо и тренировались с ним в баскетбол дома, а позднее и на спортплощадке в детском саду, напротив нашего дома. Теперь у Паши появились друзья-спортсмены. Саша Леонов - наш сосед по подъезду, высокий стройный мальчик, старше Паши года на 3-4, стал одним из самых близких Пашиных друзей. Они вместе играли в баскетбол во дворе и в домашний вариант этой увлекательной игры дома. Вечерами я замещал Сашу, и мы сражались с Пашенькой в их комнате. Кольцами нам служили участки стен над балконной дверью и входной дверью на противоположной стене комнаты.
Паше очень хотелось выигрывать матчи у деда. Но я не всегда поддавался «напору» внука Со временем увлечение баскетболом стало всепоглощающим. Мы смотрели с ним трансляции матчей НБА, которые комментировал Александр Гомельский - один из ведущих баскетбольных авторитетов нашей страны. Паша стал страстным болельщиком лучшей команды НБА тех лет - «Chicago Bulls». А лучший баскетболист «всех времен и народов» - «летающий» Майкл Джордан - на многие годы стал и его и моим кумиром.
Мы покупали Паше спортивные журналы и газеты, где публиковались статьи о баскетболе и лучших баскетбольных клубах НБА и их игроках, видеофильмы, ходили с ним во Дворец спорта ЦСКА на Ленинградском проспекте на матчи команд, участвующих в международном турнире на призы Александра Гомельского и на показательные выступления американских профессиональных баскетболистов команды «Harlem Globetrotters». Летом на даче в «Заветах Ильича» перед маленьким домиком мы подвесили баскетбольное кольцо, и в течение последних двух-трех дачных сезонов (1996-1998 г.г.) сражались с Пашей, Филькой, а порой и с Сергеем, Андрюшей, Катей и Дашей в баскетбол.
Увлечение баскетболом в те годы превалировало над футболом. Но вот за год до нашего отъезда в Германию мы подарили Паше настоящую детскую футбольную форму, приобретенную у спортивного магазина «Олимп» на Красной Пресне. Получив такую экипировку, Паша «всерьез» увлекся футболом и оставался верен ему аж до 2000-го года. Мы с ним «гоняли» в футбол и на даче в «Заветах Ильича», и в Мееране, на поляне за «замком», где мы провели первые две недели нашего пребывания в Германии, и на футбольном поле во дворе школы для плохо слышащих детей на улице Рихарда Вагнера, и на «шпиль-плаце» на Лессинг плаце в Зонненберге, и во дворе на пустыре на Лессингштрасе, и на спортплощадке на Хайнштрассе.
А осенью 1999 года Паша начал заниматься футболом в спортивном обществе «TSV-IFA». Мы с Лидой нашли в «Zeisigwald» этот стадион, а затем пришли туда вместе с Пашей. Мы познакомились в начале августа с херром Хельбахом. Когда-то он был футболистом и тренером в этом клубе, а сейчас отвечал за состояние футбольных полей. Он обещал нам переговорить с тренером, работающим с детьми, и вскоре Паша получил возможность продемонстрировать свое умение на первой тренировке. Херр Фришман - тренер детских команд, остался доволен Пашиной техникой владения мячом. Он подошел ко мне и сказал, что у мальчика, несомненно, хорошие способности, и он берет его в свою команду. Так Паша начал заниматься футболом в Кемнитце.
В течение года Паша регулярно посещал тренировки и участвовал в играх команды на первенство округа среди клубов своей возрастной группы. Мы с Лидой посещали игры команды «TSV-IFA», проходившие на футбольных полях Кемнитца, радовались успехам юного футболиста, огорчались неудачам команды. Финалом футбольной «карьеры» Паши стал международный футбольный турнир, проходивший на стадионе итальянского городка Католика, и наш совместный матч - «родители против детей», который стал прощальным не только для меня, но и для него. Матч этот я уже описывал в разделе «Футбол в моей жизни». Затем последовали увлечения баскетболом и боксом. Так Паша стал «разносторонним спортсменом».
ДАНЬКА
3 июня 1996 года мы с Лидой стали четырежды бабушкой и дедушкой. Данька появился на свет в родильном отделении горбольницы в Вишняках, недалеко от станции метро «Выхино». О том, что у Андрюши и Иры вскоре появится еще один ребенок, а у нас внук, узнали мы с Лидой от моей мамы - бабы Мани. Будущие Данькины родители проинформировать нас о грядущем увеличении их семьи не захотели или не решились.
В начале 1996 года Андрюша со всем своим семейством переехал из Отрадного в квартиру Бориса Сергеевича на Беговую улицу. Мы с Лидой постарались «организовать» быт их в этой квартире. Купили два раскладывающихся «диван-кровати», столик для компьютера, расставили приобретенную мебель в двух смежных комнатах квартиры. Теперь квартира вновь наполнилась жизнью. Ведь после смерти Вареньки 11 февраля 1995 года, Борис Сергеевич жил в квартире один.
Через пару месяцев, когда скрывать увеличивающийся Ирин живот уже не было возможности, нас «посвятили» в семейную «тайну» - Ирину беременность. Правда, как я уже говорил, для нас с Лидой это уже не было тайной давно. Я считал и считаю, что шаг этот – Ирина беременность - со стороны Иры и Андрюши не был достаточно продуманным. Зная состояние здоровья Иры, взять на себя ответственность за жизнь еще одного ребенка было, на мой взгляд, мягко говоря, безответственно. К сожалению, мои опасения жизнь подтвердила.
Данька - сын моего сына, носящий мою фамилию, - мой прямой «наследник» - боль моя. В нынешней ситуации сделать что-либо, чтобы детство моего внука было счастливым, я не могу. Остается лишь молить Бога, чтобы Данька вырос здоровым и счастливым.
А вот в начале июня 1996 года мы приехали с Лидой в роддом, чтобы вместе с Андрюшей встретить выход из «родблока» Иры и Даньки. Вот появляются в сопровождении акушерки и няни «молодая» мама и наш новый внук. Фото на память - и мы отправляемся на Беговую.
Через пару недель мы переезжаем на дачу в «Заветы Ильича». Время бежит быстро, и вот уже Дане год. В то лето 1997 года он уже начинает говорить. Помню его первые фразы. Часто, услышав шум мотора вертолета, самолета или шум от проходящего железнодорожного состава, Данька говорил: «Что-то шумит!». Фразу эту я запомнил и повторял ее своему внуку в дальнейшем, не дожидаясь, когда он сам произнесет ее при приближении летящего вертолета или самолета.
Вместе с Даней, когда он подрос немного, мы ходили в «уголок Дурова», «театр зверей» в Москве и в цирк на Цветном бульваре, а в Кемнитце - в зоопарк и музей природы (Naturkundemuseum).
Особенно тяжелые воспоминания хранит моя память о днях, проведенных Даней в Кемнитце в мае 2000-го года. Это были тяжелые дни для всей нашей семьи. Разрыв между родителями Данечка переживал очень остро, и нам с Лидой не всегда удавалось отвлечь от постигшей его ранимую детскую душу беды. Мы уходили с ним в Цайсигвальд, где на пруду появились выводки диких утят, пытались отвлечь его прогулками по тенистым аллеям лесопарка и всякими «аттракционами» на детских площадках. Стоило огромных усилий уговорить его хоть немного поесть. Он и так-то никогда не отличался хорошим аппетитом, а тут аппетит у него и вовсе пропал. С болью в душе расставался я с ним, когда наступил день отъезда его в Москву.
Вскоре мы, правда, вновь увидимся с ним, когда мы с Лидой приедем в Москву. Мы побываем с ним в палеонтологическом музее МГУ на Большой Никитской (в мои годы ул. Герцена), где многие экспонаты будут Дане уже хорошо знакомы, посетим любимый Данькин «Макдональдс» на Пресне, погуляем по Москве. Два раза в год Даня приезжает в Кемнитц, путешествует по Европе и Германии с Андрюшей. Но все больше удаляется он от меня.
Он уже школьник, но жизнь его, полная компьютерных игр и современных видеофильмов, все больше проходит в виртуальном мире, а изменить ее и сделать моего внука по-настоящему счастливым не в моих силах.
РЕБЕККА
1 мая 2003 года Кама родила дочку. Рожала она в родильном отделении женской больницы на Флеминг штрассе в Кемнитце. Больница эта является частью клиники Кемнитца. В тот теплый весенний день мы собрались на полянке в Цайсигвальде, рядом со шпильплатцем - детская и спортивная площадка. На этой площадке, где когда-то находилась одна из кемнитцких бань, вот уже на протяжении 5 лет наша молодежь устраивает гриль-парти по случаю семейных торжеств. На сей раз поводом «большого сбора» на природе послужил день рождения Галочки. Правда, родилась Галочка 24 апреля, но отмечать этот день они решили на природе.
Каму госпитализировали в родильное отделение в этот день с утра, так как ожидаемый срок родов уже прошел, и родовая деятельность пока не началась. Врачи решили, что лучше наблюдать за роженицей в стационаре. К вечеру 1 мая на свет появилась наша пятая внучка.
Андрюша навестил родильницу и новорожденную в тот же вечер. Теперь практикуется не только посещение родильниц и детей в день родов, но и присутствие отца при родах. В наше же время мы могли впервые увидеть своих детей лишь при их выписке из роддома - на 8-й – 9-й день жизни.
Мы с Лидой навестили молодую маму и новорожденную на следующий день. В палате находились трое родильниц с детьми и было полно посетителей. Среди трех родильниц лишь одна была немкой. Кровать ее стояла рядом с Каминой (Кама лежала у самой двери, а немка - у окна). Слева, также у окна, стояла еще одна койка, на которой лежала «восточная» женщина. Вокруг ее кровати расположилась многочисленная родня. Все они что-то ели и пили, громко разговаривали, входили, выходили, в общем, чувствовали себя как дома.
Супруг немецкой родильницы вел себя намного скромнее и сдержанней. Он тихо разговаривал со своей супругой, старался помочь ей ухаживать за новорожденным. Ребенок их, кажется, мальчик, был очень миниатюрным. У него была маленькая головка и личико. Не отличалась размерами и девочка «восточных» соседей.
По сравнению с ними ребенок Камы был просто гигантом, особенно голова девочки. Я никогда не видел еще такой «крупной» головки у новорожденного ребенка. Голова девочки была покрыта густыми волосами, щеки были раздуты как при надувании воздушного шарика или футбольного мяча. Цвета они были темно-красного.
Имени у девочки еще не было, и невольно в разговоре с Лидой у нас появилась кличка (шпитцнаме - Spitzname) «красномырдин». Позднее, когда краснота сошла с кожи лица, и у девочки появилось уже собственное имя – Ребекка -, мы несколько модифицировали ее шпитцнаме. Теперь она проходила у нас под кличкой «толстомырдин». Это шпитцнаме вполне отвечает и ее сегодняшнему статусу. И в 10 месяцев Ребекка остается этакой пухленькой толстушкой.
Девочка оказалась очень спокойной и большую часть дня, особенно в первые месяцы жизни, она проводила во сне, так что ее вполне можно было бы называть и «спящей красавицей».
В конце мая Андрюша уехал в Москву, и мы с Лидой, чтобы облегчить жизнь Камы, часов в 10 утра забирали Ребекку и отправлялись на 3-4 часа на прогулку в Цайсигвальд. Ребекка, как правило, быстро засыпала в коляске по дороге в лес. Если же она бодрствовала, то мы с Лидой укачивали ее, напевая в полголоса наши любимые романсы и песенки. И, что удивительно, кроха эта, как мне казалось, чутко реагировала на наше пение.
Особенно нравилось ей засыпать под романсы «Белой акации гроздья душистые» и «Пара гнедых». Хотя и под мелодии песен из репертуара Петра Лещенко и Александра Вертинского в моем исполнении она также всегда успокаивалась и вскоре засыпала. Вообще «в процессе движения коляски» Ребекка, как правило, могла спать очень долго. Если же коляска останавливалась, а случалось это, когда мы с Лидой устраивались в лесу на одной из облюбованных нами скамеек пить кофе с бутербродами, Ребекка тут же открывала свои глазенки. Она не плакала и не капризничала, но мы вынуждены были прерывать «чаепитие» и двигаться дальше с коляской по лесным дорожкам. Движение это действовало на нее магически. Она тут же засыпала. Чистый лесной воздух благоприятно действовал на ребенка. Наши прогулки продолжались до середины июня.
Мы возобновили лесные прогулки в начале сентября после нашего возвращения из Москвы. Осень выдалась на удивление теплой, хотя в первой декаде сентября и было несколько холодных, дождливых дней. Но даже и в те дни мы уходили с Ребеккой в лес, укутывая коляску полиэтиленовым чехлом. Под стук струй дождя Ребекка сладко спала, а мы с Лидой стояли под зонтом, прижавшись друг к другу.
Гораздо приятней было совершать длительные прогулки по Цайсигвалду в погожие осенние дни. Мы посещали не только чудесные уголки леса, доходя со спящей Ребеккой до Гюнтер-штайна, но и собирали на наших заветных полянках сначала белые грибы, а позднее зайчики, опята и риттерлинги. Так продолжалось до середины октября.
К сожалению, затем пришлось сделать длительный перерыв в наших походах в лес с Ребеккой. Возобновить наши лесные прогулки мы смогли лишь в конце февраля, когда Андрюша и Кама были заняты переездом на новую квартиру. Ребекка быстро привыкла к нам, как будто не было длительного перерыва в нашем общении. В эти февральские дни она не только гуляла с нами в лесу, но и проводила часы бодрствования у нас дома, перемещаясь по комнатам в своем «стульчике-бегунке».
К сожалению, пару дней она чувствовала себя не особенно хорошо, у нее даже поднималась температура. Но даже в таком состоянии она не капризничала, а лежала на диване, прижавшись к Лидиной груди. Когда же самочувствие ее улучшилось, она перемещалась по квартире в своем стульчике на колесах, собирая расставленные на мебели игрушки, сбрасывая телефон и пульты телевизора и даже пыталась забраться в шкафчик с лекарствами. Пришлось дверцы последнего связать резинкой.
Общалась Ребекка и с собаками, появлявшимися у нас в эти дни. Она старалась схватить за хвост Эльзу и Кони, а, осмелев, пыталась потрогать и их морды.
Время бежит быстро. Ребекке уже 10 месяцев. На фото, подаренном нам, на нас смотрит круглощекая девочка. В лице Ребекки нет ни единой черточки от Андрея. Она удивительно похожа на свою старшую сестру Джамку. Как будто перед нами Джамкин «клон».