А вот тебе и Матвиенко, Игорь Матвиенко, - подумал Геннадий Петрович, заметив среди судящих конкурс композиторов знакомое лицо. Мало он, конечно, на композитора похож, так, гопник средней руки, а, вот, песни, однако… Прям ко времени и к месту…
Генка медитировал созерцая из-под козырька входной двери нудный витебский дождик. В Каунасе дождей было меньше, в Поречье всё лето светило солнце, в Минске как-то тоже, а здесь будто бог дождя организовал свою резиденцию – поливал и зимой и летом с редкими перерывами. Генкины товарищи сейчас сдают проверку – наматывают в промокших ботинках километры по раскисшему в кашу учебному центру «Лосвидо», а он отдыхает себе в медбате…
Когда же это было? В девяностом? Да, нет, в девяносто первом, весной. Девяностый прошёл в разъездах. Второго января собрали офицеров, и объявили, что дивизия переходит в КГБ. Офицеры не удивились, а, скорее обрадовались. В КГБ – это не в Чебаркуль, куда обласканный Западом Первый и Последний хотел это соединение запихнуть. А что было делать? Народ с водки на наркотики и бытовую химию перевёл, Германию подарил, ракеты попилил – вот-вот хвалить перестанут. Решил он было боеспособное войско за Урал отвести… Но тут азербайджанцы в Иран за джинсами побежали – услышали, что там штаны за две лампочки выменять можно, и побежали. И границу напрочь затоптали, а на пограничников и внимания не обращают. Потому, что где те пограничники, и где джинсы за две лампочки!
Три дня и три ночи все пошивочные Витебска, Полоцка и Новополоцка перешивали канты на офицерских штанах, сами офицеры пришивали себе погоны с зелёным просветом, примеряли зелёные фуражки… А на четвёртый надели полевую форму и улетели в Азербайджан. Местные их сразу разоблачили – штаны с зелёным кантом дома остались, а камуфляж на пограничный совсем не походил, болотными прозвали. Там были три месяца, Первомай встречали в Молдавии. Потом чуть было и Новый Год там не встретили… Так, что точно – в девяносто первом.
Медбатовские доктора со специализации приехали, а тут Генка со своими ногтями, дайте, мл, мази, бо гриб поедом ест. А те ему и говорят, фиг ли мы, мол, хирургиям-мирургиям обучались. Есть такое снадобье новое, калипсол называется, мы тебя им на десять минут усыпим, и вырвем когти твои с грибами вместе. Усыплений Генка боялся – не пёс же шелудивый, но энтузиасты хором уболтали, пояснив, что иначе придётся рвать под новокаином, а то и крикаином. А так всё как по маслу пойдёт, и через недельку он к службе приступит. И вот он вторую неделю уже здесь. Привык. Плац родного полка прямо к медбату примыкает. Смотри себе на службу с другого ракурса, чуть сверху – со второго этажа. И увидел там Генка диво дивное – как солдаты поют. Они, конечно всегда поют, когда в столовую идут, и из неё. Любят они это дело. Но когда ты на плацу, всей прелести не видишь. А отсюда открыл он для себя «Любэ», да не то «Любэ», что из хилых магнитофончиков дребезжит, а настоящее, в семьдесят пять глоток и столько же пар сапог. Ведёт себе старшина пятой роты, которого все Автономычем звали, войско своё подкрепиться, а те заливаются… Актуально так:
- Хлеба нет, но полно гуталина,
Так глумится Горбатый главарь…
И сапожками, которых сто пятьдесят штук, жружно так: топ – топ – топ.
- Атас, - снова, значит топ-топ-топ, - веселись рабочий класс! А гармонист у них так выводит, ну так выводит, ну просто спасу нет…
А уж как обратно шли:
- Мёртвые с косами вдоль дорог стоят,
Дело рук красных дьяволят.
Мёртвые с косами сбросили царя,
Занималась алая, занималась алая,
Занималась алая… заря…
И где надо топ-топ-топ в сто пятьдесят сапожищ, а гармошка, так и заливается, так тебе и выкобенивается…
До путча оставалось два с половиной месяца.
Геннадий Петрович так и не увидел группу Любэ вживую, потому и уверен до сих пор, что то исполнение было лучшим. Впрочем, он долго был уверен, что Игорь Матвиенко – это тот, который в группе на аккордеоне пиликает. И волос у него подлиннее, опять же в очках – больше как-то на композитора похож.