Мультик, сочинённый школьником
Серия 1
Больше я терпеть не могу, лопнуло моё терпение (как труба у соседа выше этажом - и всё полилось на всех). Итак, она мне опять поставила двойку за контрольную. Погоди, швабра! Как стенгазету выпустить или школьный спектакль захреначить - это я, значит, Никон, Алексей Никонов, 7-Б, а как снисхождение сделать, это, значит, Маринке Дикомёдовой, у неё потому что зрение слабое… и слабоумие, по-моему, тоже просматривается, а может и общая неразвитость, поскольку ноги детские и сисек нету даже в зачатке.
А мне тоже положено снисхождение. Я - безотцовщина, у меня мать - учительница, она в другой школе надрывается, она мучается там с балбесами, бледная, измождённая, а вы что делаете?! Убиваете мою мать. Мне тройку надо было поставить. У меня всего было восемь ошибок. Это ужасно, это бесчеловечно.
Учителя сговорились нас ненавидеть. Виктория Тихоновна по химии тоже мне пару влепила за какую-то валентность. Гадина. Она только фикусы любит и традесканцию на подоконнике, а людей она желает мучить: ей бы в концлагерь надзирателем или в поликлинику зубным врачом устроиться.
Кто их допускает до ещё несформированных детей? До нервных, измученных переходным возрастом подростков? Кто этот сумасшедший, кто эта образина в Минобразе, в Районо, в Гороно!
Вы истощили моё терпение, выпили мою кровь, и вы заплатите мне за это. Я начинаю писать мультфильм про вас. Рисовать я не буду, у меня времени нет. Я на словах с вами разберусь. Будете рвать на себе крашенные волосы, будете делать майонез из голубиного помёта, будете взбивать горчичный соус из детской неожиданности, а я буду вызывать вас по одной на классное собрание и позорить при всех. Вы узнаете, что такое симметричный ответ, мучилки.
И вот я - колдун. Я создаю призраков по фотографиям. Я пропариваю фотку над кипящим раствором хлористого натрия - и на тебе! - пар повторяет форму человека.
Так я пропарил страницу из учебника и получил призрак Дарвина - в подарок Тамаре Трофимовне, биологичке. Пришла она утром в класс, а призрак у доски стоит. Она шлёп в обморок, а ребята кричат: «Давай ещё!»
Урок сорван. Пацаны побежали во двор; девчонки остались, они всегда чего-то по секрету от нас обсуждают. Но я знаю, они говорили обо мне, потому что я на них произвёл впечатление, впервые, надо признаться. Раньше ведь я не догадывался быть колдуном, а сейчас мой рейтинг растёт.
Потом я создал Пушкина и Лермонтова. Они шагали по партам в классе литературы. Потом Ломоносова - для химички. Ученики блеяли от удовольствия, а директор школы вызвал сразу три комиссии. Короче говоря, школу на целую неделю закрыли из-за призраков и журналистов. На колонну перед входом я прилепил записку: «Я победил, но это лишь начало мести. Ангел мщения Бэ Седьмой».
Директор сорвал мою листовку и сунул в карман. Он стал совсем седой, педагогический упырь. Листовка сама вылезла из его кармана и приклеилась на то же место. Он оглянулся и снова сорвал её. Она опять приклеилась. Как же материалисту справиться с колдовской листовкой! Он уж готов был обделаться, но я пожалел его на короткое время.
С таких бытовых зарисовок начался мой славный и страшный мульт про школу № 88. Два знака бесконечности не пожалели в Гороне - и правильно: возмездие будет изощрённым и долгим, отчего эти знаки встали дыбом.
И тут я вспомнил недавний случай, который не видел я своими глазами, но слышал через стену - аудио-сюжет. В комнату физручки, что между девчачьей раздевалкой и спортзалом, припёрся влюблённый трудовик. Я слышал жадный и жалкий шёпот его и женское мычание протеста с её стороны.
- Сними трусики, Наташа!
- Скоро звонок, ребята придут…
- Тем более, не тяни время.
- Я так не хочу. Отстань, Петрович!
Ох, как я возмутился её непорядочным поведением! Славный, прикольный дядька Николай Петрович и какая ж подлая эта Наталья Викторовна! К старшим у неё никакого почтения! НиПетрович - пожилой, у него может последний шанс побыть мужчиной, а она! Два ей по поведению! Два! Погодите, я приведу физручку на урок истории, когда будем проходить чингисханово нашествие, приведу и брошу в степной ковыль.
Конские копыта ты-ды-дым, ты ды-дым… Крик:
-Тормози, вон баба лежит!
- Где?
- Ура-а!
Будет знать, как участвовать в изнасиловании в трусах! От неё даже трусов не останется.
Никакого понятия. Сиськи отрастила, а мозгов ни одной извилины. Ядрёная, жопастая, её только насиловать и насиловать. Училка по биологии не раз нам повторяла: «В природе всё целесообразно».
Ладно, сценка интересная, но при участии воинов Чингисхана не в меру многолюдная. Займусь-ка я другим.
Весна. Наша классручка Нина Зильбертовна, (Ниндзя, обществоведение) открывает окно широким и счастливым жестом. Весенний ветер врывается в класс и поднимает смуту. Классный журнал, открытый на текущем дне, зашевелил страницами. Стопка тетрадей на углу стола развалилась и растеклась. Дверки шкафа раскрылись, как бы приглашая к себе в нутро, только это был не ветер, как вы понимаете, но колдовство. С полок шкафа на пол посыпались книжки. Ниндзя открыла рот и прикрыла его ладонями. Глаза у неё широко распахнулись и стали безумными. Журнал взлетел. За ним следом встали на крыло тетрадки - на волю, окно открыто, весна зовёт - они вылетели из окна и стали набирать высоту над нашим измученным школьным двором.
Классручка винтообразно опустилась на пол и зарыдала. У женщин истерика - обычное дело, но мне отчего-то стало жаль её. Воды! Ей требуется вода. Плаксивая женщина плачет. Я выбросил из её стаканчика ручки и сбегал в мужской туалет за водой. Пресноводной туалетной воды поднёс ей. Она захлюпала водой, содрогаясь от ужаса и от жалости к себе. А за окном, вернее, в небе наши тетради построились клином и, дружно взмахивая страницами, удалялись в неведомую даль. Их вожаком был журнал.
Мои однокашники торчали возле окон, маша руками на прощание. А Ниндзя выпила всю воду и продолжила рыдание. Дрожал её печальный организм, её жалобная душа уныло свисала вместе с потерявшими причесон волосами.
- Чего это с вами? - спрашиваю строго, чтобы не ощутила к себе поблажки и чтобы совсем не расквасилась.
- Меня… уволят с работы. Ик.
- Ладно, не уволят. Я сейчас пойду в путь, мне надо их найти. Я их верну. Ты веришь мне? - я перешёл на «ты» по праву сильного.
Она кивнула. Тогда я встал на подоконник, обернулся на глазах у всех ясным соколом и бросился в небо, как в пропасть.
Город подо мной раскинулся обширным макетом и пополз в прошлое. Зорким зрением углядел я впереди некие точки, эскадрилью малых летунов, но приблизившись, увидел гусей.
- Ой вы птицы милые, гуси-лебеди, не видали вы свет-тетрадушек и журнала нашего семиклассного, окроплённого слезми детушек?
Промолчали мне в ответ гуси-лебеди, да и ладно, без вас обойдусь, дураки пернатые, очень гордые. Полетел я дальше, в ширь и высь вглядываясь.
Оказывается, непросто иметь зоркие глаза, слишком подробностей много открывается. Это Димка тогда на физике высказал, дескать хотел бы иметь в левом глазу микроскоп, а в правом телескоп. Нет уж, глупости, с таким зрением ориентировку среди предметов потеряешь, и чашка с чаем покажется галактикой или океаном - и всякая мысль утонет в ней и пропадёт на фиг. Слишком подробное зрение равно слепоте.
Вон я вижу, как два парня в чужую машину забираются. Под капюшонами бошки свои дурацкие спрятали - нагадить бы на них, да я пока не научился гадить в полёте, это в будущем.
Пригород очень долго тянется с его домиками и лоскутными огородами, а потом леса пошли - сначала чахлые, с подпалинами и залысинами, точно старый ковёр, а затем уж леса пошли настоящие: лиственные, пока что голые, зябкие и сквозистые, и хвойные - пушистые и напоённые смолистой тенью. Вон заяц мелькнул через просеку и застрял под кустом, уши свои большие торчковые наладил на звуковое сканирование. Некогда мне, а то бы я съел тебя. Да ладно, не съел бы. Соседка уговаривала тогда маму на сыроядение перейти - ага, может, на живоядение? Берёшь поросёнка и пока он визжит откусываешь от него свининку. Зато здоровье какое! (Максиму Горькому, певцу крови и революции, это всё должно быть известно. Я ему за то на портрете глаза жвачкой заклеил)
Директор школы тоже озабочен здоровьем. Некоторые прямо с ума сходят насчёт здоровья. Таково будущее человечества: все здоровы и безумны. Все постоянно заняты: считают пульс и деньги, деньги и пульс, и частоту дыхания, и съеденные калории. Директор наш, Наум Соломонович Иванов, пьёт воду каждые полчаса; веки опустит и цедит её сквозь зубы, тихо сопя - он воду вкушает вместе с праной и бессмертием. В будущем все такие будут, не приведи Господи, как шепчет моя бабушка.
Я зря отвлёкся на светлое будущее, много чего я пролетел за это время. Мимо всей средней полосы и суглинистого нечерноземья сквозанул и очутился в незнакомых краях в час вечерней зари.
Где они, мои перелётные тетради? Может, сложили свои страницы и упали в какое-нить болото? Или, одумавшись, повернули домой, чего я не заметил? В любом случае, пора подумать о себе. Я стал приземляться. Ночлег - это «ночь» плюс «лёг»: ночлёг.
Приземлившись, я вернулся в человеческий облик и сразу принялся жалеть себя. Я хочу есть, я так устал! Мне страшно, я в тридевятом царстве, мама!
Стоп, я - главный герой мультфильма. Герой без страха и упрёка. Хватит ныть, на меня как будто смотрит вся школа.
Я оглянулся по незнакомым сторонам. Небо на западе рубиновое и жёлтое, а на востоке уже густое, тёмно-синее. Первые звёзды сияют во тьме. Лес почернел, и зелёный цвет хвои только угадывается. Острый месяц отсвечивает в чёрном окне какой-то башни, поднявшейся над высокими деревьями. Я пошёл в ту сторону, придумав себе маленький налобный фонарь.
(Как удобно быть колдуном! Правда, по телеку вещали, будто колдуны платят за своё могущество безумием и страшной смертью, но те-то настоящие, а я-то понарошку, так что не надо меня запугивать.)
И вообще, я храбрый. Тут есть варианты. Или я храбрый сам по себе или у меня есть никому не известный, секретный корешок храбрости. Первый вариант почётный. Второй вариант сказочный. (Вот это самое рассуждение можно произнести за кадром, ради авторской честности, хотя… не надо авторской честности.)
Пускай будет корешок храбрости. Налобный фонарь я убираю: скучно. Итак, вещи в темноте немножко светятся, как стрелки на мамином будильнике, и вся темнота светлеет когда мне страшно. Почему они светятся? Потому что они от моего страха светлеют, я для них - батарейка. Но когда я съедаю волшебный корешок, свечение предметов гаснет, ну да, я ведь уже не боюсь. Вот так будет по-честному. А то, если для меня будут кругом одни бонусы, тогда я стану не смелый рыцарь, а самодельная свинья. Самодовольная то есть.
Легонько, фосфорной косметикой светится лес и тропинка в лесу.
Серия 2
Пошёл я по ней сторожкими шагами. Она обозначена ювелирными травинками и деревьями с немыслимо узорчатой корой. Сама тропа среди зримых растений чёрная с какими-то мелкими стразами - вполне заметная. Мои ботинки тоже слегка светились. Да, мне было страшно и от этого холодно. Озябнув, я вышел к замку: стена с бойницами, угловые башни, ворота, ров с чёрной водой, украшенной кувшинками, подъёмный мост. Рядом столб и на нём щит: «Феодальное владение Naum-Castle. Владелец Н. С. Иванов».
Ух ты, директорская дача! Я ещё прежде догадался, почему его зовут Наум, потому что он «один» пишет, а «два» на ум кладёт. Но всё равно, такое построить на школьную зарплату… Значит, он и вправду безродными детьми торгует.
А по виду не угадаешь; серенький дядька - трудно заподозрить его в промышленном людоедстве. Глаза окружены мелкими морщинками (вследствие прищура с подозрениями), углы губ опущены словно под бременем горькой скорби; он часто лицо поднимает, как птица, и обводит всех мёртвым взором, но также имеет привычку мелко хихикать, не отменяя трупной неподвижности глазных яблок. У него плешь на всю голову, сделанная из слоновой кости и покрытая мебельным лаком, а понизу редкий венчик сереньких волосков. Если встречает задачу или препятствие, останавливается и плечами нервно подёргивает. Ходит носками врозь, и спину держит прямо - гордой доской.
Однажды он подменял училку по литературе и, не зная, что рассказать, принялся болтать о парфюмерии, о любимых ароматах, о себе… и между прочим заявил, что его шевелюру не всякий шампунь промывает. Девки в истерике попадали головами на парты и прозвали его Шампунем.
Но мне однако не до смеха. И не возмущаюсь я о неправедных его доходах. Глядя на чёрную воду и призрачные серебристые кувшинки, быть может пластиковые, я заранее испытал озноб. Нет, человеческим телом я в этот ров не полезу. В сказках была подсказка: сделайся мухой. Я бы сделался, но мухи ночью ничего видят, и вообще, я их не люблю. Неприятные твари. От мушиной внешности вдруг у меня и мысли станут противными? Останусь-ка я собой. Ой, чего это я всерьёз рассуждаю о превращении, это же не на самом деле.
Представляете, в эти минуты я от волнения забыл, что это всего лишь мультик, сочиняемый ради возмездия. Всё равно, я не стал ни в кого превращаться: так почётней. Пускай вся слава о моих подвигах достанется мне без мух.
И вот я стою перед холодной чёрной водой и не знаю, что делать. По ту сторону рва высится прекрасный и страшный замок. Мне необходимо туда проникнуть. Как?
Нужна идея. Я ещё в детстве заметил: идея - своенравная вещь, если её принуждать, она вообще не явится. Надо оставить её в покое, потому что у неё кошачье своеволие, свободолюбие.
Не надо идей, хватит! Я снял одежду и прощально огляделся перед тем, как полезть в воду. Красота и ужас - замок чёрной готической громадиной упирается в небо. Ни одного огонька в башнях крепости. Ни одной живой фигуры нигде. Окружающий лес не издаёт шелеста. Казалось, этот мир застыл, чтобы наблюдать за мной. Корешок! Срочно требуется корешок храбрости, но его нет, ох как нет.
В посветлевшем от моего страха небе исчезли звёзды. Черт-те что творится. Я полез в воду. Она оказалась не такая уж холодная. Только я подумал насчёт того, что я - смелый парень, как на середине воды чья-то рука схватила меня за лодыжку. Я так испугался, что ночь превратилась в день. Рука утянула меня под воду, и здесь я открыл глаза и увидел Ольгу Олеговну, завуча. Она лежит на дне и держит меня за ногу левой рукою, шуйцей, как подсказала бы русичка. Строгий серый костюм, вишнёвая помада, могучий шиньон на угрюмой башке. Всё это очень знакомое, но обстановочка уж больно своеобразная. Как я тут забрыкался, как дёрнулся к воздуху! И вырвался.
Несколько бешеных движений вынесли меня под стену замка. Одежда осталась на внешнем берегу рва, увы. Я сел в мокрых трусах на траву и обхватил себя за колени, мелко дрожа от нервов. Нервы, нервы - электричество удивления побежало по ним, как по оголённым проводам. А что завуч там делает? Если утопленница, то почему не умерла? Вспомнилась её коронная фраза: «Я покажу вам, где раки зимуют!» Да, они зимуют на дне водоёмов, да, Ольга Олеговна, но что вы там делаете? Неужто раки вас туда затащили?!
О нет, пронзило меня, она раков будит после зимней спячки. И тут я ей подвернулся, и она вмиг решила показать, где они зимуют, исполнить наконец-то свою познавательную угрозу. Так баба Яга приглашала Иванушку в русской печке помыться, чтобы его запечь. Аналогично Ольга Олеговна зовёт учеников посмотреть на зимовку раков, чтобы утопить.
Одним школьником она сможет прокормить уйму раков. И вот мне всё стало ясно, кусочки пазла сошлись. Она ругается на худых девчонок: «Модничаете! От вас уже одни кости остались! Куда это годится?!» Понятно, если она раков разводит, ей для кормов телесный жирок требуется: много ли худышками-то прокормишь? Раки вообще не грызут костей, они беззубые, как трудовик Николай Петрович, потерявший тогда зубной мост.
И вчерашняя галиматья с портфелями получила своё объяснение. У Андрюхи Перцева, у Алёнки Водянкиной портфели пропали. Но если вдуматься, если задаться вопросом: что может послужить наилучшей ловушкой для раков? Портфель, именно! Кладёшь в него котлету из школьной столовой и бросаешь на дно. Через какое-то время шевелящийся раздутый портфель надо застегнуть и вытащить на берег. Идеальное решение. И кто больше всех орал вчера, дескать за портфелями надо лучше следить? Именно она, Ольга Олеговна.
Тут всё воедино и даже слитно сходится. По четвергам она ведёт внеклассные занятия «азы бизнеса», где пропагандирует бизнес на селе - это раз. Она всегда мечтала угождать Соломонычу - это два. Остаётся узнать, любит ли он раков? Да чего там узнавать?! Это же силлогизм Аристотеля. Все директора любят раков. Соломоныч - директор. Сталыть, он любит раков.
Ну и фактор характера приплюсуем: Олеговне пару портфелей стащить или утопить кого - пустяк. На новогоднем балу она так плясала, что сомнений не осталось: Олеговна ради любви сокрушит и растопчет любое препятствие. (Как только школа не треснула!)
Прибавим силу воли. Она публично призналась тогда на родительском собрании, причём нисколечко не стыдясь: «Ежели поставлю себе цель, я достигну её во что бы то ни стало, любой ценой».
Попадаются такие несуразные люди, которым кажется, будто они - герои, а они - горе.
Бедный директор, бедные раки! Про нас я уж не говорю: себя заставила дышать водой и нас научит. Не в этом ли смысле физручка сказала про неё: «непотопляемая»? А ведь и правда, лежит на самом дне, и вода при этом в неё не затекает, словно завуч не женщина вовсе.
Размышления несколько успокоили меня, и вокруг немного потемнело. Звёздочки проступили.
Мост поднят на цепях (словно крышка рояля или гроба), цепи уходят в башню. Это вратная, входная башня, в ней чернеет арка, арка перекрывается решёткой. Решётка опущена, она остриями вошла в каменную щель.
Мне надо проникнуть… Для чего? Не задавайте глупых вопросов. Для действия. Все войны велись из-за потребности в действии, сюда прибавлялась жажда славы и самоутверждения. Чужое богатство - приятный предлог. Так нам объяснил трудовик НиПетрович на уроке заточки ножей и топоров. (Он умный, он практик.) Мне чужого не надо, у меня другая задача: показать им кузькину мать во всей виртуальной красе. Уроки жести; сольфеджио зубного скрежета, затихающие вопли в подвале, населённом призраками-кошмаргенами и прислухами-мозгоедами. Так что тихо, директор, жестянщик пришёл!
Я всунул голову между прутьями решётки - не проходит. Где-то должен быть пульт управления решёткой и мостом. То есть, он где-то валяется, как принято… и я увидел его. Чёрный с красными кнопками, он лежит на каменном полу в двух метрах от меня, однако по другую сторону решётки. Нужна палка. Все палки, ветки - на той стороне рва. Ну уж нет, окунаться туда вдругорядь (вторично, по НиПетровичу) я не стану. От одной такой мысли ночь посветлела и звёзды поблекли. И тогда я вспомнил про телекинез.
Интересное явление, которого как бы нет, при том что Серёга Старостин из 10-А пустой спичечный коробок таскает по гладкому столу. Глаза у него такие страшные! Я тоже взялся перетащить пульт по булыжнику. Благо, роса увлажнила камни… но объект от меня вдалеке и вес у него отнюдь не спичечный.
Это необъяснимо, и всё же объяснить можно так: я представляю себе предмет ближе ко мне. В каждый следующий миг он всё ближе ко мне. Я заставляю себя это видеть и признать. Воздействую самовнушением… но он остаётся на месте. И когда я готов был сдаться, он передвинулся. Между нами возник зацеп. Должно быть, во мне создалась копия пульта, и этим тождеством я зацепил его и малыми подвижками дотащил до ворот. Уф! Руку просунул между прутьями, взял; он даже не нагрелся от мучительных моих усилий. Кнопки, прохладный пластик… а я готов был потерять сознание или хотя бы лечь, до того устал. Задача повышенной сложности - телекинез. Но я справился, пятёрка у меня по телекинезу.
Кнопку придавил наугад. Загудело, потом загремело наверху. Ага, цепи вытаскиваются из ноздрей башни - мост опускается. Так-то-вота, как говорит моя сестра.
Когда шёл по мосту, принципиально плюнул вниз, в раковое хозяйство. Наконец оделся в сухое, родное, отчего успокоился и уверился в себе. Тут же ночь уплотнилась, и звёзды заиграли в небесах во всю космическую силу.
Потом я вернулся к решётке. Директор чего-то намудрил с пультом: зачем такое энное количество кнопок? Самолёт что ли? Я куда-то нажал - и залаяла собака …неживая, наверно. Живая залаяла бы раньше.
Пускай полает. Ещё вот одна кнопочка. Решётка стала подниматься с башенным урчанием. Когда на метр поднялась, я под неё шмыг, она за мной обратно хрясь, но я успел проскочить. Военная ловушка, значит. Игра в стрелялки? Да я вас тут всех перестреляю. У меня 17 побед в таких играх… завязывай хвастаться. Будь осторожен. Врага нельзя недооценивать.
Во внутреннем дворе крепости не было ничего, что могло бы порадовать олигарха и его родственников. Ни бассейна, ни экзотических деревьев. Оказалось тут всё по-простому: эшафот с плахой и виселица буквой «Гэ». От моего ужаса двор посветлел.
Серия 3
Двор вымощен серым крупным булыжником. Я подошёл к эшафоту и увидел поблекшие бурые пятна на помосте. Оглядел виселицу - петля приготовлена, верёвка толстая. Подлетела ворона и села на перекладину, чтобы лучше меня рассмотреть.
Приглядывается сверху вниз обоими глазами поочерёдно (очами, веждами, зраками).
Я стушевался, оробел, но оробел ещё сильней, когда осознал, что передо мной спортивная площадка, оригинальная, для школы со спортивно-смертельным уклоном. И вовсе я не фантазирую, гляньте! Они для виселицы взяли канат из нашего спортзала - для лазанья, как бы. Для залезания на тот свет.
Такое не придумать Науму Шампуню, это физручкины бредни профессиональные. Значит, она здесь бывает, она разминается тут с директором и мечтами делится. Соревнования планирует на следующий учебный год: кто топор во плаху глубже всадит, кто дольше провисит в петле.
Я поспешил куда-нибудь спрятаться. Двор окружают внутренние стены крепости и несколько хмурых зданий, вправленных в это глухое пространство. Одно из них приземистое, бревенчатое, с малыми окошками. Я просунулся туда в щель между половинами ворот - конюшня: запах навоза, в сумраке видны понурые головы дремлющих лошадей. По их чёлкам стекает бледный свет.
Я двинулся по проходу, кто-то из них всхрапнул и переступил гремучими копытами. Зачем ему кони-лошади, сивки-бурки? Прямо картинка из романтического кино: Соломоныч скачет на вороном жеребце к любимой девушке (шёлковая блондинка Вульвианна Свечкина, методист из Гороно, у неё дача где-то в деревне) - перемахивает высокий забор, но конь в прыжке задевает передним копытом ограду и… ладно, убить его я успею, только сделаю это в более торжественной обстановке.
Значит, здесь бывает англичанка Инга Валерьевна. Она произносит себя в нос: Inga, будто у неё гонорея… то есть геморрой… то есть гайморит! Инговое окончание: doing nothing at all. Англоманка, пижонка, спесивая кукла, которая ходит и поворачивается вокруг своей оси, как фигуры в башенных старинных часах. Она бредит породистыми скакунами и английской королевой. Это она, значит, подбила директора на конюшню.
Атас, Лёха, - сказал я себе, - у этих баб тут гнездо. Да и ладно, даже удобней, при такой компактности не придётся за каждой бегать физически, чтобы уничтожить морально.
Миновав ароматную конюшню, выхожу какой-то мизерабельной дверкой в курятник. Здесь горит лампочка - должно быть, ради усиления яйценоскости. (Кстати, бывает ли нормальный день и солнце в этой Богом несотворённой местности?)
Куры всполошились, но я притих, и они успокоились. Они издают маленькие звуки: ты? - я - клюй - клюю - отстань… Так мне послышалось, но когда постоял минутку, услышал воркующие тихие фразы. Они беседуют, они разделились на группы общения, как у Льва Николаича Толстого в салоне Анны Павловны Шерер. Я заметил, что в их речах преобладает деловое, питательное, сварливое настроение. Впрочем, жить без чая и кофе сложно, я бы тоже ворчал. Петух пернатую радужную гриву встряхнул и оглядел подруг супружеским докучным взором. Одна курица квохчет.
- Слышь, Пеструхина, этот вчера топтал меня, всю истоптал, дак не поцеловал ни разу!
- Они все свиньи, - отозвалась Пеструхина, зорко клюя что-то мелкое.
- Идите сюда, - обратился к ним петух, царапнув жёлтыми острыми пальцами земляной пол.
Там ничего не было, но он показал всем, что он как-никак исполняет благородную роль вожатого и кормильца.
Петух задрал голову и прокричал очень громко, с надрывом:
- Будьте вы сыты и счастливы, дуры!
- Как же, с тобой щастья-то хлебнёшь, - курица Ряба поделилась по секрету сарказмом с Пеструхиной.
Я удивился пониманию куриного языка, и как только удивился, перестал понимать. Слова исчезли, остались животные междометия и поиски зёрен, тихий шорох перьев и коготков.
Значит, биологичка здесь тоже орудует, Тамара Трофимовна. Куроводство - её слабость. Она даже в школу умудрилась притащить двух несушек, в зоокружок. Между делом появляется в школе яйцо, кем-то после занятий съедаемое. Директором?
Сколько же у него поклонниц! Ладно, был бы достоприметный мужчина, а то хухрик. А вот и не хухрик, а владелец феодального замка, возразил я себе. На него женщины глаз положили поэтому. (А он за это хрен положил на них, не забывая свежими раками и свежими яйцами угощаться на здоровье.)
И тут заходит в курятник его главная фанатка - уже известная всем Ольга Олеговна. Страсти-мордасти! Вода с неё капает, как с весенней крыши; взор неподвижный; губы сложены в иронической злой усмешке. Рак прицепился к её подолу, зеленоватый, страшноватый - висит.
- Ты что здесь делаешь? - строгий прозвучал вопрос, хорошо знакомый по школе (вопрос уже выученный стенами школы и повторяемый, даже если завуча нет).
- Это я должен спросить: что вы делаете здесь, в моём виртуальном анимационном докладе о среднем образовании?! А?! - я прибавил это «а?» ради того, чтобы её манеры повторить и показать ей, насколько она противна людям.
- Я сюда пришла по личному делу. Личному, понимаешь, недоносок? По зову сердца, которого у тебя нет, поскольку все мужчины свиньи.
- Хамить изволите? Ну-ка убирайтесь отсюда вон! - я рукой махнул в сторону маленького окошка, в котором приютился бедный, тусклый свет.
- Выгоняешь меня?! Вот так, бесцеремонно?! Женщину? Завуча?! - когда произносила «завуча», у неё верхняя губа завернулась наверх, и зубы немного лиловые обнажились, ровные, точно клавиши ф-но, крупные и страшные, как у братьев Гримм.
- А сколько раз вы, Олеговна, выгоняли меня из школы, а? - чуть не сказал ей «ты».
- Где же твоё благородство, ты же мужчина! - она, снова горько разочарованная, кивала сама себе.
- Не разыгрывайте карту моего благородства, Ольга Олеговна, это нечестно. Для начала заведите собственное.
- Ах ты, глиста, разговаривать научился! Я тебя на второй год оставлю!
- А я оставлю вас на дне крепостного рва. Не верите? Мечтаю очистить школу от всяких присосавшихся… пиявок.
Она задумалась и потом изрекла:
- Я прощу тебя, если ты сделаешь так, чтобы я увидела, как живёт и что делает Наум Соломонович, да-да, во всех подробностях.
Ладно, пускай она ещё помучается в моём мультике. Я решил побыть гостеприимным. Вернулся в конюшню и пальцем указал на ведро с водой.
- Я тебе что, лошадь?! - воскликнула она.
Вот беда с ней. Я вообще не помню, чтобы в её голосе звучала человечность. Никогда не звучала, только ярость или командирская воля. И всё у неё сопровождается злобным жеманством. Не скажет «посмотрите», но скажет «полюбуйтесь». Ни на какой вопрос не ответит просто, но сделает встречный восклицательный вопрос, непременно намекающий, что вы человек недалёкого ума: «Спрашиваете, где Петров? Откуда же мне знать, где Петров? Я, что, шпионю за ним?!» (Да уж, в её исполнении «завуч» - это звучит звучно.)
- Зря шумите, вода вам всё покажет, - сказал я тихим голосом.
Она села на корточки перед ведром, смотрит и вздрагивает, шепчет: «Инга - тварь!»
Заглядываю через её плечо. Вижу спальню в тёмной глянцевой воде. Там в одном интимном бельишке вышагивает англичанка, лопатками томно поёживается, гладкими ягодицами в ажурных, кружевных панталончиках ритмично маячит. Соломоныч лежит в постельке, широкой, точно борцовский мат, и манит её волосатым пальчиком. У него шаловливое, прищуренное лицо как бы китайского производства.
Олеговна остервенело шлёпнула по воде, уничтожая видение. Стон и рык закусила зубами. Я тактично вышел из конюшни, поскольку женщина хочет побыть одна, желает отдаться беспредельным чувствам: пожалеть себя, проклясть её и сердцем побесноваться. На здоровье, сердешная!
Мог бы враз её делитнуть за весь её школьный террор, но пускай for a while поживёт, коли я такой добрый. Только гостеприимство моё непростое: Олеговна что-нибудь эдакое выдумает ради возмездия. Или я не знаю женщин. Она погубит англичанку, а может, и всех прочих соперниц, а может и директора с ними вкупе. Тогда вперёд, навстречу кровавой заре! Я освобожу учеников от учителей, и мы предадимся роскошному самообразованию.
За кадром похвастаюсь: я читаю куда больше, чем положено. Я даже Гомера прочитал дальше списка кораблей. Я даже английский учу по Шекспиру на оригинальном языке, тогда как Инга и в переводе не читала. Да, ясное дело, не читала: у неё в глазах пустая величавость и слюнца сердечно-половых как бы девичьих мечтаний, несмотря на вполне взрослое, практическое поведение в чужой спальне. Ох-ох, сказала бы моя бабушка.
После конюшни и курятника, за тою дверкой, откуда вынырнула завучиха, открылся проход под узким и низким земляным сводом. (НиПетрович так хуторянски выражается: «Ты вот за тою дверью, тамочка оставь свои курительные забавы, а туточка вразумляйся».)
Коридоры, ступеньки, проходы… кажутся мне вступлением к сюжету. Двери - обложкою книги. Я с холодком в груди продвигался по кривому узкому коридору. Это несуразный коридор с точки зрения олигарха, магната школьного образования, любимца училок и просто Соломоныча - натурально какой-то прокоп между могилами в недрах Ваганьково.
И точно: я распрямился, когда оказался в склепе. Здесь висит люстра, взятая из учительской, со стеклянными ушками. Здесь, мягко сказать, неопрятно: три черепа и тазовые кости валяются под стеной. Маленьких костей не видно: их, пожалуй, утащили крысы - ну да, в ту вон дыру между стеной и полом. А череп туда не помещается.
На главное посмотрел я секундой позже - оно располагается на постаменте, и это гроб… или сундук в виде гроба… какая-то стилистика… висячий замок на гробе зачем? Ага, и ключ на полу - вот он, возле окурка, опачканного помадой на фильтре.
Будто к музейному экспонату, к этому гробу приставили табличку на ножке «Не трогать, не открывать». Если это музей, сюда надо бы дремлющую смотрительницу посадить с вязанием… или чучело таковой. А может быть, я вижу инсталляцию - отхожий творческий промысел и самовыражение Соломоныча? Или это игра, квест? Найди свой труп.
Я уже поднял с пола ключ, уже вставил его в замок и замер на пороге новой, быть может, судьбы. Бывает так: один шаг - и всё другое. Например, шаг с балкона. Пора осмотреться, подумать. Не спеши мочиться на оголённый провод; посмотри, откуда он тянется. (Рассудительный человек вообще сначала проверит: фаза? ноль? И лишь потом расстегнёт штаны.)
Я глянул на черепа - они в какой-то дымке. Подошёл - фата. Это были невесты! Постой, но тазовые кости тоже окружены газовой тканью. О, нет, они опутаны шёлковой сетью, они в паутине! Студёный ужас меня пробрал, и догадка раскрыла загадку: в гробу сидит паук-людоед, которого каждый гость сам же и выпускает.
Сказано тебе «не открывай», но... чем строже наказ, тем нестерпимей хочется его нарушить. Особенно это касается женского пола.
В библии тоже ей сказали не пробовать плод на вкус, понимая, что день, два она потерпит, а на третий вкусит. Зачем на женщину такую ответственность громоздить?! Какая ж баба не посмотрит туда, куда запрещено смотреть?! А потом умники будут квакать и лапки в небеса вскидывать: ах как получилось неудачно! Скверно как получилось! Лицемеры. Я сильно подозреваю, что в некоторых местах нашей мифологии богом называют как раз дьявола. Просто уверен и всё.
А далее что? Паук впрыскивает яд, обматывает жертву поплотней и оставляет на завтра, совершая таким образом внешнее переваривание.
Вспотел я за эту минуту выбора, но всё же вовремя остановился. Ящик смертельного любопытства я оставил закрытым.
Серия 4
Это училки-практикантки, подумал я о костях с неожиданной печалью. С нежностью. Они были чистыми, они ещё не вошли в бесовский вкус владения чужими душами. Это и впрямь педагогические невесты, погибшие не в школе, но после уроков. И не портреты Луначарского, Сухомлинского упали им на голову с высокой стены, и не доской учебной прихлопнуло, а погибли они от безобидной, в общем-то, женской болезни: что там новенького? нет ли чего приятного?
А там паук. Сами ещё детской крови не вкусили, а свою потеряли. Грустное зрелище - девушка, высосанная пауком. Глаза б мои не смотрели! - как говорит моя бабушка. И ведь Соломоныча не обвинишь: они ведь сами открыли свой гроб. Кто их просил?! Я мол честно указал: не открывать!
Но знал, что откроют. Западню устроил. За что? Чем они перед ним провинились? А должно быть не дали, вот что я думаю. Отказали ему, безотказному. И он поманил их на экскурсию в замок, полюбоваться грозной архитектурой и чуткие нервы пощекотать.
И кто здесь паук? Он, конечно, Шампунь Соломоныч. Я с ним разберусь. Я покажу ему синус, анус и косинус, не сомневайтесь.
А что поделывает Олеговна? От неё доброго и светлого тоже не жди. Кромсает ли она соперниц? Просто интересно. Если в рукопашную - одолеет ли физручку Наташу? Англичанку-то она быстро задушит и оттащит в ров к ракам. Но если англичанка нынче фаворитка, то Соломоныч не даст её в обиду. И наступит кровавое пиршество страстей, кровосмешение.
А с другой стороны, как бы с человеческой посмотреть: где супруга Шампуня? Её костей здесь нет. Паук Танатос-Пукейрос обожрался бы ею иль отравился. Ей Шампунь судил, сулил какую-то иную судьбу. И быть может, уже организовал: он гораздый на выдумки.
И правда, к чему быть женатым, если у тебя гарем? Это нонсенс. Живя в пирожковой, носить в нагрудном кармане какой-то ранее выбранный пирожок? Носить и нюхать денно-нощно… давно заветрился, кругом свежие пирожки, в помойку тот пирожок, собачке отдай. Примерно так мыслит Шампунь, придавший сладострастию рациональность, везде включивший хитрую объективность ума.
И я решил вернуться в конюшню, к тому ведру, поглядеть на вещую воду. И вот что я увидел. Во глубине тайных вод старец лежит в седом парламентском парике на одре с высокими подушками, обложенный двумя девицами-отроковицами. Не сразу я понял, что это пенсионная идея директора, мечта о достойной старости с библейскими нюансами.
Насчёт девушек - понятно. А насчёт парика - нелепо. Лысым быть не хочет, обрасти шевелюрой не может, поэтому находчивая мечта предлагает ему британский вариант пожилой головы. Ну, не приникал, не припадал Шампунь устами к источнику знаний. «Два» по истории! Неуд Шампуню! Британские парламентарии брили головы и напяливали парики не ради красы, а чтобы обмануть вшей. Британия - от слова брить. Откуда ж про это знать Саломонычу! (Так НиПетрович его величает, указуя на украинское месторождение.) Шампунь родился готовым администратором, ему было незачем учиться, ему надо было сразу учить учителей учить детей.
«Если ничего не умеешь, иди в начальники», - Чехонте.
Нет-нет, про его почётную и похабную старость мне не надо: не доживёт он до старости, не будет греть прохладное, дряблое тельце красивыми, тёплыми девушками из пединститута. Я отменю его мечту; по нём раки плачут.
Провёл пальцем по воде, как по сенсорному экрану, и ведро обратилось к настоящему времени.
Наум Соломонович надел махровый халат, ополоснул черты лица водой из миски, в которой плавают лепестки роз, посмотрел на себя в настенное зеркало: «Ты? - Я». Довольный пошлёпал куда-то. Дело, правда, в том, что увидел он в зеркале другое лицо - там отразился некий гений из плеяды кватроченто: гордое, властное лицо, умные большие глаза и лавровый венец. Ладно, некогда разгадывать самолюбивые фантазии очень маленького человека.
Шампунь выходит в коридор, и тут навстречу ему движется грузная жена в красном плаще, с чёрной дорожной сумкой через локоть. У неё на лбу куст густых чёрных кудрей, вылезших из-под платка. Красные румяна на щеках, тяжелый подозрительный взгляд - огромная матрёшка и по совместительству мощный щелкунчик орехово-кокосовый.
Остановились насупротив. Она шевелит пухлыми губами. Жаль, вода не делится теми звуками… надо положить на дно морскую певучую раковину и такую же раковину приставить к уху, тогда наладится аудиосвязь. Однако я решил задачу: погрузил туда левую руку чашечкой, а правую так же сложил возле уха. Звук пошёл, правда очень тихий.
- Неслабую фазенду отгрохал, милый, - произнесла с ревностью.
- Как ты меня нашла?
- По запаху.
- Я просил по чётным числам не беспокоить меня, дорогая.
- У тебя не слишком ли много чётных чисел?! - она сделала некое движение головой, дескать, на, выкуси!
- Я требую одиночества.
- Надо было сказать об этом, когда ты сватался ко мне.
- Я тогда не знал, не предвидел, - терпеливо пояснил Шампунь.
- А надо было знать! - выпалила жена.
- Надо было. Будь проклят тот день, когда я сделал тебе предложение.
- Ах вот как ты заговорил! После того, как я отдала тебе красоту, отдала молодость…
- Красоту я не брал, её не было. А молодость, пожалуйста, получи обратно.
- Где? - она уставилась в его глаза.
- Здесь, посмотри, - он указал на участок пола.
- Где же? Негодяй!
- Да вот же… написано «Для прекрасного пола. Плиты Мосплитторга». Видишь?
- Нет.
- Иди сюда, глянь.
Она встала на указанное место, Соломоныч подошёл к стене и нажал чёрную кнопку. Означенная плита откинулась вниз, и супруга туда же отправилась, в чёрный квадрат, в бездну. Проваливаясь, она успела сделать невероятное лицо.
Послушав склонённой головой тишину, Шампунь снова придавил кнопку, и плита вернулась на место. Отряхнул руки. «Двадцать восемь лет назад я в тебя вот так же провалился. Настала твоя очередь».
Никогда не женюсь, подумал я. Пожалуй, все женщины рано или поздно упрекают мужа за свою истраченную понапрасну молодость. Нет уж, пускай сама за себя отвечает.
И вдруг изображение исчезло, на поверхности воды появилась рябь. Ага, программа зависла, вода не знает, за кем из двоих следить. Пора, значит, вести наблюдение лично.
Из конюшни я вышел на мощённый двор и увидел физручку, Наталью Викторовну. Она трусцой бегала вокруг плахи, маша руками энергично и разнообразно. На ней тренировочный костюм с капюшоном. На синей спине белая надпись «пятое измерение». (Физручкина топонимика: вселенная имеет форму женских трусов... или стрингов - это ещё науке предстоит выяснить.)
Я вдоль стенки, вдоль стенки и шнырь в окованную дверь - передо мной лестница. На верхней площадке стоит рыцарь - пустотелый, членистоногий, стальной - держит факел и алебарду. Красноватое пламя отражается на его холодных латах - ланитах? - латах. За рыцарем начинается галерея - вытянутый сумрачный зал с произведениями искусства на тему истории культуры, науки, образования. Матка Боска! Настоящие портреты и статуи, оказывается, предвосхитили рисунки в наших учебниках. Одноглазые академики, усатые поэтессы, вооружённые окурками и битыми очками полководцы… это всё так и было изначально. Маститые художники масляными красками на холсте именно так их живописали.
Многосвечники придают кошмарным портретам трепетное оживление. Но ещё гаже выглядит скульптура. Пётр Первый куда-то несёт размашистым шагом огромную бутылку водки. На бюсте Ломоносова сидят голуби и гадят на его пухлое лицо. Красноносый Менделеев с критической тоской смотрит в пустой стакан. На высунутый язык Эйнштейна прицепили бельевую прищепку, чтобы язык уже не убрался в рот. Всё это в гипсе, бронзе - на века. Маленький Пушкин сидит на коленях крупной Натальи Гончаровой и отвлечённо курит папиросу.
Некоторые изображения были созданы художниками и ваятелями в похабном варианте: морковного цвета любопытные пенисы и розово-лиловые вагины-ловушки украсили деятелей культуры обоего пола, а также богов и богинь греческого эпоса. Чтобы не скучно было, я так понял. А может, эти художники недошалили в отрочестве и потом навёрстывали в творчестве? Тяжёлое у них было детство. У каждого, поди, были свои наставники и своя тупая и самоуверенная Олеговна. (Ограниченность и самоуверенность как-то поддерживают друг дружку.)
После музея школьной культуры я отправился на второй этаж - там слышались некие звуки: нервный перетоп и возгласы. Сначала я подумал, что играют в прятки. Ударился бедром о какой-то ларь и замер в темноте.
- Ах ты здесь, паскуда безгрудая, швабра! - тут же раздался хищный голос Олеговны.
Про кого это она? Я присел к полу. Что-то пролетело надо мной и вдребезги разбилось в отдалении. Не в прятки они играют. Шевеление произошло внутри сундука: там, похоже, кто-то притаился и меняет положение, потому что ноги затекли. Потихоньку я стал кое-что видеть в этой комнате, полной мебели, забранной в чехлы. Отоваривается директор без продыху. Зачем? Всё равно ведь я его убью.
- Вылезай, паскуда! - прорычала Олеговна. - Космы твои жалкие буду рвать. И на что он только позарился, ведь ты в постели, как погремушка, костями гремишь!
Англичанка в сундуке не выдержала оскорблений. Оттуда голос её раздался, прямо рядышком со мной.
- Врёшь, мясистая! Очень у меня всё тихо и правильно.
- Кощейка! - двинулась в нашу сторону уже различимая большая фигура Олеговны.
- На косточке мясо слаще, - бросила в неё аргумент Инга.
- Мужчина не собака - на кости бросаться, - деловитым тоном парировала завуч, неотвратимо приближаясь и сопя.
Я сжался от страха. Вовремя в этом товарно-мебельном складе вспыхнул свет. На пороге стоял директор, держа руку на отлёте у выключателя.
- Ты с кем тут разговариваешь? - спросил хмуро.
- Ни с кем. Так… не нашла свет включить.
- Ты одна?
- Одна, Наум Соломонович. К тебе на свиданье шла и заблудилась.
- Блудите всё. Пошла бы лучше раков пасти. Скоро уж ночной ланч.
Я сижу за сундуком на корточках, и сердце во мне стучит.
- Холодно, озябла я с ними. Ты бы хоть согрел меня, милый, и тогда я пойду… хоть на дно Ледовитого океана, - сказала она тоном прежде не известным: робким, игриво-нежным и просительным, как у собачки.
- Согреть… я вам что, котельная, что ли? - он вышел в коридор и оттуда уже бросил ей: - Свет погаси.
- Иду за тобой, иду, погашу конечно, я ж экономная.
Серия 5
Я выглянул за ними следом. Она его догоняла.
- Погоди, Наумушка! Я скажу тебе кое-что, - она выразительно задыхалась.
Он встал и обратил к ней окаменевшее от злой скуки лицо.
- Я кажется… у нас кажется будет ребёночек.
- Не поздновато ли? - переспросил без раздумья.
- Наверное… да, я с тобой согласна, только любовь чудеса творит, - с придыханием произнесла завуч и сложила руки на груди, как бы в молении.
Я не поверил своим ушам. Если бы я лучше относился к директору, я бы крикнул ему: «Не верь! Это обманка, женская коронная фишка про беременность. По телеку рассказывали, здесь море обмана». Но я промолчал, я затаился в дверном проёме, и только моя голова двумя глазами и ухом выглядывала в коридор.
- Давай сделаем тест на беременность, - предложил он и взглядом пробежал по секретной плите в полу.
- Как? - она оробела, властный тяжёлый пучок на её голове вдруг стал робким, нелепым.
- Встань-ка сюда… так-так, ножки пособранней… эта плита нам подскажет, поскольку рассчитана только на одного пассажира.
Соломоныч лениво-грациозно опирался на стену, закрывая ладонью чёрную кнопку. Он улыбался улыбкой варана, ожидая, когда завуч подровняет ноги на середине плиты.
За кого из них я болею? За беременную Олеговну или за никогда не беременного и в любой воде сухого Соломоныча? Ни за кого. И всё-таки я закричал им: «Стой! Здесь я казню и милую, это мой мультик!»
Но от испуга или случайно, или злонамеренно, Соломоныч отправил несчастную в подполье, в свободное падение, а сам побежал прочь с подпрыгом и зигзагом, точно заяц. Только уши у него не высокие, а толстые, как старые сыроежки или, пожалуй, свинушки.
Непредсказуемо ведут себя некоторые персонажи. Я в том году писал сочинение про собаку Пуську, и она, представляете, перед финалом от меня сбежала. Я кричу: «Пуська, Пуська!» - а в ответ хренуська. Может, прятался кто на полях моего сочинения. Может, случайный прохожий подманил куском сдобной булки - предательницу продажную.
Оу, май гад, май гад, не всё я знаю - не только о своей жизни, но даже о мультике. Что там под полом? Куда они падают? Что у действующих лиц на уме? Неизвестно. Чужая душа - просторные потёмки, и даже безголовая вещь имеет какую-то дверь в тайну. Есть куда двигаться исследователю, только это небезопасно.
И Создатель вероятно использовал подобный подпол, отправляя туда забракованные творения. Так что неровен час, оттуда обратно полезут офигенные гады. Выползут трилобиты величиной с диван; выскочат вшивые крикливые птеродактили; выступят громоздкие динозавры, мотая тупыми башками и топоча корявыми двигательными опорами… ибо есть вероятность, что мир устроен так, что в нём нет абсолютно пустых мест и невозможно нечто превратить в ничто.
Директор шмыгнул за дверь в правой стене и повернул ключ в замке. Он там дышал. Подышал и молвил сиплым голосом: «Обломись!»
- Ладно, у меня время-то есть, а ваши минуты сочтены.
Ох, как он там заёрзал - вымогатель долголетия, бережный хранитель своей персонки! Занозу я вонзил в его жироподобный, липоидный мозг. Переживай, Саломоныч.
- Вызываю твою мать срочно! - отхаркнулся служебными словами.
- Вызываете?! Вы что, медиум, спирит? Это я вашу мать сейчас вызову из могилы, чтобы она забрала вас в чертоги чертей или… червей.
Нет, убить его конечно полезно для образовательного процесса, только всё должно быть художественно. Собрать всю школу во дворе замка - и на его же виселице по решению младших классов…
Стой, погоди, Никон, у тебя на такое количество лиц не хватит воображения. Пускай губастые училки сами его губят, так будет по справедливости.
Но что я слышу за стеной? Отдалённое море голосов, какое-то обильное мультиголосое оживление, и вдруг Шампунь приветствует учеников.
- Здравствуйте, дорогие ребята, уважаемые ученики восемьдесят восьмой средней и вовсе даже не средней, а уникальной школы! Я приветствую вас!
Ну, прям Цезарь на капитолийском холме перед военным походом. Судя по звуку, он это произносит в актовом зале перед школьным собранием.
- Извините за небольшое опоздание, меня задержали некоторые обстоятельства. Как вы уже догадались, у нас начинается интересная жизнь: жизнь - игра. Мы - зачинщики, мы застрельщики этой игры, которая, быть может, скоро захватит всю нашу великую школьную страну и весь мир. Назовём её «Школьники и вампир».
В актовом зале поднялся восторженный шум и девчачий визг. (Визг это когда девичью душу пилят на циркулярке восторга.)
- Не все из вас нынче вернутся домой. Пускай для кого-то сей день окажется последним, но ручаюсь, это будет самый-самый интересный день. Не пожалеете и не успеете пожалеть. Сразу хочу оговориться: это страшная игра, кровь будет стынуть в жилах, да, вы вправе не играть в неё вовсе, но тогда мы разойдёмся по классам и всё начнётся в тысячный раз по прежней схеме: синус и косинус.
Зал загудел неприязнью к долгой скуке.
- Наш Департамент очень среднего образования именно того и добивается, - подхватил свою пропаганду Шампунь. - Он толкает нас на уроки скуки. А я вам объявляю каникулы. Для всех, кто будет играть, ка-ни-ку-лы! Согласны, ребята? Впрочем, игра - дело добровольное, так что сами решайте.
Взрыв голосов. Можно расслышать: вампир! игра! каникулы! ура!
- Кто не желает поймать и убить вампира, может покинуть зал. Тихонов, про тебя я так и думал, иди-иди, тихоня, не оглядывайся - ишь, оглядывается! Фея Амплитудова, прощай, детка-конфетка. Вера Гулливерова, пока тебе, пока, Верочка… верочка ни во что. Уморий Лукавцев, Пивась Непейко - прощайте, домашние орлы! Чужанна Юбкина, Давид Завмагов, Гусия Лебедева - наше вам с кисточкой, топайте вон - во внешнюю тьму, на помойку истории! Артём Пучеглазов… ступай восвояси, пученька. О, Писсуар Жданов собственной персоной, сходи пописай, детка!
Так он сладким издевательским голосом провожал тех, кто не собрался погрузиться в массовое сумасшествие. В зале стоит хохот. Я впервые понимаю, как просто обмануть людей, и толпу обмануть ещё легче, чем одного. Идиотизм - штука заразная. А также: как легко и для самолюбия приятно сделать кого-то посмешищем, презренным изгоем. И здесь мыслится преступный ряд: осмеять и отвергнуть, побить и убить.
В зале ржачный злой гогот, веселье. Уходящих провожают свистом. Когда стихло, директор продолжил.
- Итак, остались храбрые. Вот суть игры: один из вас - вампир. Его имя начинается на А, фамилия на букву Нэ. - (это же я!) - Если вампир первый нападёт на одного из вас, он прокусит сонную артерию, и кранты: похороны, поминки, сорок дней и так далее… венки, могилы, слёзы матерей, пьянство отцов… Нет, вы должны устроить на него охоту, поймать и убить. Как убить? На выбор: отрубить голову на плахе или повесить на виселице. Можно сначала повесить, а потом ещё дополнительно обезглавить. Ну, это я так уж… для фантазёров говорю. Названные инструменты угробления, или деанимации, расположены в центре двора, нет-нет, не школьного. Слушайте меня, истребители вампиров! Сейчас, применяя теорию относительности на практике, вы переместитесь в старинный страшный замок. Хотите в страшный замок?
- Да-а! - заревела толпа игроманов.
«Эх-ма, надо было мне самому собрать их в замке. Шампунь меня обошёл, в моих фигурах потеря темпа», - сетовал я с опозданием, как это принято.
-А я знаю, кто вампир: Алёшка Никонов из седьмого «Бэ», - выкрикнул Васька, Вазелин Слюнев из девятого «А».
- Точно, его нет среди нас! - подхватила Анька, Антенна Супружникова из восьмого «Жэ», да ещё таким гнусным задорным голоском.
- Молодцы, догадались, - одобрил Соломоныч. - А теперь прошу всех участников игры пройти в замок НаумКасл... сюда по сцене, вот в эту дверь, но в полной темноте, да-да, такое условие. Вот я выключаю свет и открываю волшебную дверь...
Шампунь, по-моему, обезумел. Хотя говорит натурально и складно, все интонации знакомые. Или он всегда был сумасшедшим? "Директор" и "диктатор" не случайно близки по буквам. Диктаторы сумасшедшие поголовно, директоры - на три четверти. (В голове у них заводится начальственный глист.)
Ребята загудели - должно быть, актовый зал накрыла тьма. И вот он подходит к двери, которая разделяет нас, поворачивает ключ в тяжёлом замке… С той стороны доносится топот множества ног, нервный смех, кто-то чертыхается, стучат кресла в рядах, гремят пинаемые сослепу стулья.
Я бросился бежать. Я помчался по коридору, а там, где я только что стоял, щёлкнуло, ахнуло, и лавина злых звуков хлынула оттуда. Ныряю в боковой проход, ещё в один… и всё равно слышу дробно-шумящий поток, несущий мне гибель. Поток растекается по зданию, разделяется на ручьи и затем на капли. И стихло всё.
Ядрёный корень, я забыл, что всё это в мультике! Забыл уже не в первый раз, между прочим. Но может оно и к лучшему, потому что от страха, в горячке я мог бы им всем навредить. Верней, им-то вряд ли; но, совершив жестокость, я навредил бы себе.
Плохо быть нечестным и жадным, плохо быть злым и жестоким, плохо быть чокнутым или влюблённым. Нетерпеливому - горе. И трусливому тоже несчастье. Какой тонкий сектор остаётся мне для нормальной жизни! Тоньше, чем комар писяет, - как сказала бы моя бабушка.
Я спрятался в незнакомой комнате. Под потолком неярко светит луна - круглая, матово-белая, слегка пятнистая. Она свисает на ножке. Выключил её, затаился. Тихо кругом, но кто-то прошёл мимо комнаты робкими шагами, и по мне волнение пробежало. Стою в напряжении. Потом сажусь и ложусь на пол, глядя вдоль пола в коридор. Между дверью и полом ухмыляется щель. Мороз по коже - свет в этой щели слегка шевелится, словно кривляется или подмигивает сам себе. Я отвернулся.
От страха затосковал по Ленке Морозовой. Помню, когда в школе смотрел на неё, вкушал глазами сладость. Надо было изначально перетащить её сюда колдовской мышкой по небесному коврику… впрочем, нет, она разозлилась бы. Дескать, я пользуюсь колдовством без её разрешения! Она строгая. А то бы я пощупал её тут в уединении. Ну и поцеловал бы, наверное. Да ладно врать! Не стал бы целовать - воздержался бы.
Она, когда злится, некрасивая становится, у неё верхняя губа поднимается и ноздри становятся треугольные. Не хочу я так, я любовь поберегу.
Про любовь я всё понимаю, только поделать с собой ничего не могу. Знаю, что влюблённость никого не красит. Когда у моего кота появилась любовница, он стал мебель когтями драть и углы помечать пахучей, влюблённой мочой. И выражение морды у него стало, как у сайгака во время гона - с увеличенным от любви носом. Глупое выражение, в общем. Я наверно бываю таким же. Тихо! Группа ног топочет, и слышен голос директора.
- Мой замок - это копия замка Эльсинор-Кронборг. Слышали про такой? Там жил Гамлет - принц датский, по уверению Шекспира.
- А как вы смогли его построить? - спрашивает голос Лены Морозовой.
- Я выиграл конкурс и получил большой грант в Соединённых штатах.
- Что за конкурс? - спросил Гоша (прилизанный Горгон Хрусталёв, 10-А).
- Творческий. Я создал новый вид спорта, экстремальное развлечение, - важно сказал Шампунь. - Катание на гробах с гор, а также экстрим-спуски с крыши замка на крышках гробов. Желательно в полнолуние. Полный улёт.
- Наум Соломонович, у вас там родственники, в Америке? - спросила его прилежная Лена моя милая Морозова.
- Да. Разумеется.
- А чего же вы туда не едете? - спросила Витя Пролежнева.
- Рано ещё. Я должен здесь важные проекты выполнить, с вами ещё позаниматься.
- Катание на гробах - это круто! - коровьим басом заявил не по годам сановитый Стасик (Статус Квочкин, 11-А).
Голоса и шаги удали... нет, замерли. Отойдя на несколько метров от ехидной двери, они остановились. Директор им что-то прошептал, невидимый мне палец указательно оттопырив.
- Он здесь!
Серия 6
И вот я у них в руках. Они ворвались и схватили меня. Ощущение такое, будто я оказался внутри стиральной машины.
- Осторожно, это вампир, - закричал директор. - Несите его на площадь к месту казни, за мной!
- Что вы делаете?! - жалким голосом возмутился я, толкаемый и хватаемый десятком рук.
- Не слушайте его, - твёрдо сказал директор. - Вампиры владеют гипнозом. Не верьте ни единому слову.
Потащили над полом, как мешок. Ленка вместе с рукавом захватила сильными пальцами кожу на моей руке, очень больно. И обидно. Что она дальше будет делать, эта умильная ласкательница котят и жалельщица кутят? Убивать меня?
Под крики учеников, учителей и дворников ловцы пронесли свою жертву через площадь и втащили на эшафот, на сцену казни. Небо с овчинку мне показалось. Холод ощутил я в сердце - холод прощания с жизнью. Какая ж тоска не принадлежать себе! Какое проклятье окунаться в чужую злобу - и захлебнуться там навсегда!
У кого-то нашлась изолента; меня обмотали по рукам, по ногам, точно рыбу какого-то копчения. Осталось подвесить или отрезать голову.
У них началось школьное собрание - выбор палача и выбор способа казни. Я открыл вялые испуганные глаза, чтобы поймать последние впечатления. На виселице сидят галки... и по крышам тоже. В башне окно - там лицо любопытной старухи; она поди радуется, что дожила до ста лет, а тут юнца казнят - весело ей, но веселья не видно у неё на лице - только дряблая кожа и две точки тусклых глаз. Быть может, в мире перевёрнутых вещей, в мире прощания с жизнью, это невеста моя гробовая. Карнавальная маска школьного праздника, вдруг ставшая правдой.
Площадь галдит. Знакомые звонкие голоса, и Стёпа хохочет резким, точно гвоздь, голосом - нутром безумца, смеховыми конвульсиями наркомана.
На меня упала тень, это Шампунь поднялся на помост и встал надо мной. Я скосил на него лежачие глаза.
- Друзья, мы очищаем планету. И мы сделали это!
Ну, пошли американизмы. Отчего-то идиоты и пошляки любят американский стиль мышления, пафос клишированных фраз и взволнованное дыхание, от которого колышется знамя школы. А ведь забыли они про знамя на лобном месте, возле плахи. Или к виселице привязать. У нас на полотнище Средней общеобразовательной Восемьдесят Восьмой изображены циркуль и цифра 5. Школа масонов-отличников. Я бы изобразил на благородном пепельном фоне белёсое лицо вон той старухи, чтоб не забывались.
Да, пожалуй, это мама Шампуня. Дети вернутся в лоно мёртвых своих матерей. Откуда родился, туда и возвратился. Мать с того тёмного света благословляет сына через оконное стекло, через люк в крышке гроба. «Я с тобой, сынок, - протяжным тоскующим голосом. - Благословляю тебя! У меня на туалетном столике баночка осталась круглая, в ней пудра ароматная и тампон из белёного хлопка - ты возьми себе и пудри чужие мозги, сынок, не стесняйся. Призванье умников - морочить людей, а тебе и по службе положено, как работнику образования. Ты умница у меня, утешение моё материнское».
- Кто за то, чтобы вампира повесить, поднимите руку, - кричит Шампунь, сложив ладони рупором. - А кто за то, чтобы его обезглавить, поднимите руку! ...Так, так... ну, считать я не буду, однако могу сказать на глаз, что больше голосов было отдано за виселицу.
Каша возгласов, хлопки ладоней. Площадь кипит кровожадным возбуждением и весельем. Я толпу не вижу, я смотрю на них подошвами обуви.
- Палачом назначен Степан Гвоздырин, так?
- Да-а, - прокатилось между крепостных стен.
- Тогда палач пускай приступает к своим дежурным обязанностям. Стоп, а где лестница? Опять завхоз украл? Куда он их девает? - горько воскликнул директор, глядя на высоко висящую петлю и голый столб.
- Оттаскивает Гоголю, - подсказала Марина Клопшток, отличница из девятого «А».
- Вова Гудбаев, ты сможешь забраться по столбу и петлю к нам опустить? - адресным, узким голосом обратился Шампунь.
Вова там конечно кивнул. Он вообще не любит говорить, зато по любой верёвке, по любой палке залезет куда угодно. Обезьяной был в прошлой жизни. Вова прошёл возле меня и полез на виселицу. Жанка Бретелькина, влюблённая в него, подбежала сюда же и принялась аплодировать, сопровождая помощника палача обожающим восходящим взором. А Вова хватко обнимал столб, но, обнимая, перемещался.
Тут затопали ноги вокруг меня, многие склонили ко мне свои искажённые предательством лица: желали узнать, как я выгляжу перед смертью.
Когда-нибудь они остановятся, - думал я в панике. Образумятся. Но они потащили меня поближе к петле. Вот она болтается над моим лицом. Они не остановятся! Меня поднимают стоймя, и теперь я всех вижу. Они топчутся, качаются, некоторые перебегают с места на место. А те, что возле меня, те подставляют меня под петлю, они хлопочут с деловитыми лицами, словно заняты подъёмом тяжёлого паруса.
Все заинтересованы в моей казни. Во-первых, им интересно. Во-вторых, они полагают, что лишая кого-то жизни, приобретают эту освободившуюся жизнь. Так хищник заглатывает убитую жертву. Так мародёр снимает с убитого яловые сапоги.
- Вампиры, - выкрикнул я, но получился давленный шёпот, и никто на мою реплику не обратил внимания.
- Нам нужен стул или табурет. Или скамейка, чёрт побери. Где завхоз? - в большом раздражении выкрикнул Наум Соломонович.
- Здеся я, - тихо ответил старенький школьный завхоз, волоча табурет.
Стёпа поставил табурет возле моих ног, и группа его помощников принялась меня поднимать, чтобы ногами поставить на табурет, а Стёпа стал натягивать верёвку с петлёй, подтягивая меня за голову.
И вот я стою на возвышении, немного придушенный. Кашель рвётся из моей груди, но никто не беспокоится о моём здоровье - зачем?
- Победа! - с фальшивой радостью объявил директор школы. - После казни - дискотека! А этого неча жалеть. Ну и что, что погибнет?! Жизнь продолжается.
Какая глупая фраза!
Зажмурившись я жду, когда вышибут из-под ног опору. Мне уже не важно, как выглядят мои бывшие друзья и чем они заняты. Их лица превратились в маленькие почтовые марки посреди пустоты. Отчаяние переполнило меня, никаких разумных слов не нашёл я - и не искал, чтобы проститься. Жизнь, отвергая смерть, безвыходно вскипела и закричала во мне, и вдруг моё отчаяние превратилось в школьный звонок - в самый громкий на свете.
Первым делом он изгнал с крыш галок и ворон, которые бросились врассыпную, точно осколки гранаты. Затем испарились камни замка - точно сухой лёд. В ледяном тумане исчезли школьники и взрослые.
Я почесал спину о спинку стула, потому что устал сидеть, растёр пальцы правой руки, потому что устал писать. Звенит школьный звонок... перестал звенеть. Я в классе один. У нас уроки кончились час назад, но я не пошёл домой, потому что должен был дописать мультик до логического конца, должен был узнать, кто они такие, эти крутые пацаны, хитрые ученицы и строгие учителя. Я не издевался над ними: всё это они придумали сами, используя меня, как поставщика виртуального пространства; там они действовали по собственному произволу. Это было для меня неожиданно. Но я их всех прощу - потому что... потому что так будет красивей.
А горло болит и голос пропал, между прочим. Если завтра вызовут меня к доске, все будут смеяться, как павианы.