Маленький рыжий котёнок пищал как детская резиновая игрушка, при надавливании на которую выходит долгий высокий звук. Он и сам похож на мягкую игрушку. Рыжий шерстяной комочек с беззубым розовым ротиком и блестящими глазками, попавший в новый мир неведомой ему квартиры. Он ещё и молоко из блюдечка лакать не умеет. Но быстро ко всему привыкает, растёт.
Котёнок, оказавшийся кошечкой, получил человеческое имя Глаша.
Спустя какой-нибудь месяц, Глашку не узнать: шустрый котёнок, любознательный полазушник. Только и смотрит, как и куда повыше залезть, да оттуда что-нибудь сбросить: цветок в горшке, вазу, статуэтку.
Но больше всего Глушу интересовал один, пока не разрешимый вопрос: «Куда каждый день уходят эти двуногие громадные существа, которые со мной живут? Утром уходят, а вечером приходят».
Сидит кошка на подоконнике, смотрит в мир через стекло, будто по телевизору. Не ведом ей тот мир: пол зелёный и постоянно качается, на полу стоят большие столбы окутанные зеленью и такие же двуногие существа ходят. Сидит кошка, вытаращит глаза, усами шевелит. Хоть и не знает, что там за окном, хорошо или плохо там, но неудержимо манит в себя тот мир.
Пришёл цветущий май. Глашка просовывала голову в щель приоткрытого окна. Она могла бы вся в неё протиснуться, но не знала, хорошо ли это будет? А майский тёплый ветерок доносил ароматы цветов, трав и этот воздух казался кошке приятнее квартирного, насыщенного вредными испарениями от мебели, линолеума и прочих синтетических материалов, хоть эти понятия ей совершенно неведомы.
Наконец, она начала догадываться, что живущие с ней двуногие, у которых иногда в удовольствие пригреться на руках, и они же делятся вкусной едой, уходят вот именно туда, в тот яркий, зелёный мир! Ей захотелось там побывать, но её отгоняли от той двери, в какую двуногие уходили. По всей квартире она вольна сновать, шнырять в любые двери заходить, никто ей не препятствует. Любит в ванной комнате запрыгнуть на стиральную машину, внимательно рассматривая двуногого, обливающегося жидкостью для питья и обмазывающего себя чем-то резко пахучим. «Зачем они это делают? По-моему они так умываются, - размышляла кошка. - Но ведь лапой это делать гораздо удобнее. Однако когда они выйдут из ванной, мне нравится слизнуть несколько капель жидкости с их ног».
Однажды Глашка прицелилась и выскочила в приоткрывшуюся запретную дверь. Сразу оказалась в полутёмном пространстве, с холодным, неприятным и каким-то грязным бетонным полом. От испуга бросилась вверх по лестнице. Двуногий догнал её, взял на руки и принёс обратно, выпустив на мягкий ковёр. Так хорошо лежать на нём! «Неужели, они на весь день уходят в этот неприветливый мрак?! Что они там делают?»
Глашка больше не проявляла интереса к входной двери, но заоконный мир манил её. Он казался ей всё лучше и лучше.
Как-то раз, в настежь распахнутое окно, она вышла на внешний металлический подоконник, прогулявшись по нему. Подоконник, мокрый от только что прошедшего дождя, был скользким. Глашка осторожно ступала по нему. Прохладный свежий ветерок ласково ерошил её шерсть, как это делают двуногие своей громадной лапой. Глашка дышала полной грудью, смотрела по сторонам, всё больше вверх. Хотелось ей взобраться куда-то туда повыше, куда уходит в голубую высь стена дома. Она не видела конца стены, не знала, что там наверху крыша и чердак, столь привольные для кошачьих прогулок, игр и жизни. Привычка взбираться ввысь бессознательно манила кошку к далёкой вышине, где должно быть хорошо.
В какой-то момент своих заветных мечтаний и размышлений, Глашка поскользнулась на наклонной поверхности подоконника и сорвалась вниз. Во мгновение она очутилась на земле, точнее на асфальте отмостков дома. Полёт с первого этажа прошёл успешно. Глаша опять оказалась в неведомом мире. Она инстинктивно выгнула спину дугой, приняв угрожающе-защитную позу на случай внезапного появления врага. Но никто на неё нападать не собирался. Глашка ещё несколько секунд постояла в напряжённой позе, покрутила хвостом в знак своего неудовольствия и, предупреждая невидимого врага о готовности защитить себя, постепенно расслабилась, сделав несколько шагов к травяному газону. Находиться в траве Глашке понравилось, только как-то необычно, непривычно. Она не знала, правильно ли поступила, войдя в траву, и снова вышла на асфальт. Она посмотрела вверх на свой дом, увидев там неисчислимое количество окон. Она смотрела и думала: «Из какого же окна я выпрыгнула? Как мне вернуться обратно?»
Последний вопрос был поставлен особенно остро, так сказать, ребром. Она и не думала предусмотреть его. Да и выпрыгивать не имела намерения. Случайно вышло. «Что же теперь делать?»
Хозяйка квартиры, а для Глашки одна из двуногих с нею живущих, поливала цветы и видала, как любимица её сорвалась вниз. Но пока она выходила из квартиры, да длинный дом обходила, кошки под окном уже не обнаружила. Звала её, в траве искала – не нашла. На другой день весь мрачный и мокрый подвал был осмотрен – безрезультатно.
Между тем, первый день кошкиной свободы подходил к концу. Вечерело. Прохладно становилось. Опять пошёл дождь. Трава, при свете Солнца приятная и ласковая, теперь стала чёрной, мокрой и страшной. За каждым кустом, за каждым лопухом скрывался страшный враг, готовый броситься на неё и слопать беззащитную домашнюю кошечку.
Глашка устала, промокла, проголодалась. Ей хотелось где-нибудь притулиться, немножко поспать. А места такого нет. С неба льёт питьевая жидкость, как в ванной комнате той квартиры, где она беззаботно и счастливо жила. Там эта жидкость вкусна и приятна, а здесь холодна, всю шерсть промочила.
Вдруг кошка почувствовала резкий неприятный запах. Сразу увидала громадное чёрное лохматое чудище. Оно кинулось на неё, оскалив белые зубы. Глашка фыркнула и пустилась наутёк. В несколько прыжков достигла стены своего дома, юркнув в маленькое отверстие подвального окна, чей проём почти полностью заложенного кирпичом. Собака сюда не могла проникнуть. Она громко лаяла на кошку, а та в ответ, выгнув спину с торчащей шерстью, шипела и урчала, готовая нанести когтистой лапой скользящий удар в нос собаке, если бы та его сунула в эту щель. Но собака, облаяв кошку, дыхнув ей в нос смрадом из пасти, с чувством выполненного долга удалилась к своему двуногому, ожидавшему её поодаль.
«Должно быть, двуногий с этим чудищем живёт, - позавидовала кошка. – А моих двуногих почему-то нигде нет».
В подвале грязно, сыро, зато тепло и с неба не капает. Глашка прошлась по мокрым ржавым трубам – не найдёт ли здесь местечка отдохнуть. О чудо, одна из труб сухая и тёплая. На ней Глашка обсушила шерсть, отогрелась, наскоро умылась, приведя себя хоть в относительный порядок, и прилегла отдохнуть. «Почти, как на руках у той, что цветы поливала, а потом искала меня. Я не вышла к ней, потому что убоялась. Чего струхнула? Сама не знаю. Эх, если бы она сейчас появилась!» Кошка тихо засыпала, скорее, забывалась сном, даже не мурлыкая, как бывало недавно. Снилась ей уютная, большая, чистая квартира, предоставляющая безграничный простор для беготни, игр. Там можно резвиться и отдыхать. Едою всегда чашка наполнена.
Проснулась Глашка от ужасных мук голода. До сего момента неведом ей голод. Она и не подозревала о его существовании. Захотела поесть – подошла к чашке и наелась вволю. «Кормили так вкусно! И из пакетиков мясо давали, и сухого корма насыпали, и молока наливали, и рыбой угощали. А я, - продолжала свои воспоминания беглянка, - подчас и есть не хотела. Капризничала. Насыпят сухого корма, а я мяса из пакетика желаю. Дадут мяса – не хочу ничего. Так и уйду на диван. Ах, диван, диван…»
Мысли о еде тягостные очень. Пустой желудок урчал, как, бывало, рокотала стиральная машина в её квартире. Кошка не знала, что ей делать. Она выбралась из подвала. Неприветливое пасмурное утро наводило ещё большее уныние. Она увидала дрожащие капли на листьях травы. Зорко посмотрев по сторонам, нет ли поблизости вчерашнего чудища, Глашка спрыгнула на асфальт, подошла к траве, став слизывать капли дождя с её листьев. От этого голод усилился. Желудок вовсе не того просил.
В столь ранний час майского утра на улице не было ни людей, ни чудищ. Характер Глашкин диковатый. Она всегда пряталась от тех чужих, неизвестных ей двуногих, приходивших в её квартиру. Так пряталась, что не могли её отыскать те двуногие, которые вместе с ней жили в этой квартире. Она не отзывалась на их зов. Вот и теперь, крадучись, соблюдая предельную осторожность, она решила добраться до угла дома. Возможно, там найдётся какая-нибудь еда. Теперь бы она ничем не побрезговала. К тому же, вдоль всей стены дома расположены подвальные окна, куда Глашка, в случае опасности, всегда успеет скрыться.
Никем не замеченной добравшись до угла дома, она и тут еды не обнаружила. Но что-то необъяснимое влекло её дальше, будто кто-то подсказывал правильный путь. Она прокралась вдоль торцовой стены дома, в очередной раз завернула за угол, оказавшись со стороны фасада, где были расположены подъезды. Глашка обнаружила, что эта сторона дома, тоже имеет окна в цокольном этаже, ведущие в подвал. «Это хорошо, - отметила кошка, - всегда можно скрыться».
У первого подъезда она увидала чашку! Почти такую же, как её чашка! Она со всех ног пустилась к чашке, забыв о предосторожности. В чашке чуть на донышке оставалось немного еды. Ох, и вкусная была та еда! Никогда Глашка не пробовала столь вкусной еды.
Слегка утолив голод, она залегла в кустах и стала во все глаза наблюдать за дверями подъездов. Она помнила, что окна её квартиры выходили на обе стороны дома. Только сейчас она поняла, что у дома есть две основные стороны. Из окна она видела дверь одного подъезда, в которую входили и выходили двуногие.
Через час убежище в кустах показалось Глашке ненадёжным. На улицу выходили двуногие существа, некоторые из них вместе с четвероногими зубастыми чудящими. Глашка скрылась в подвал. Скоро людей во двор вышло так много, что Глаша ужаснулась их количеству. Она видела их прежде из окна, но там, на подоконнике, за надёжным стеклопакетом она чувствовала себя в полной безопасности. А здесь, очень страшно. Видела Глашка своих сородичей кошек. Понимала, что они представители одного рода-племени, но в контакт, ни с кем не входила.
Мы думаем, что кошки с нами живут; а кошки уверены, что мы с ними живём.
Первые три дня мы Глашку искали активно. Ну, после перестали, конечно. Сделали вывод, что пропала наша Глаша. Может, к кому-то прибилась и теперь живёт на новом месте. Через неделю чашку Глашкину намыли, да и убрали. Пусто дома стало. Бывало, отругаешь кошку за какое-нибудь безобразие, она потом прыгнет на руки, уляжется и мурлычет. Приятно от этого и хорошо становится. Вот я злился на неё, гневался, она же пришла, как ни в чём не бывало, улеглась на руках, тем самым давая понять, что напрасно ты неразумный двуногий раздражался. Сохраняй всегда спокойствие. Животные учат нас добру и терпимости.
А Глаша по ночам искала свой подъезд и воровала еду из чашек, которой жильцы дома подкармливали бездомных животных. Свой подъезд она нашла быстро. Она видела, как среди входящих в него и выходящих из него двуногих, мелькали и те, что с нею жили. Она бы давно подбежала к ним, но боялась: вдруг отлупят. «Нет, меня никто не бил, - размышляла Глаша, тоскуя по прежней жизни. – Со мною жили трое двуногих. Двое пожилых. Кажется, они раньше были кошкой и котом. А вот другой – не пойми кто. Вроде бы должен быть котом, но на кота не тянет. Однажды я уронила какую-то вазу, кажется так называется, с его полки. Убежала, конечно, спряталась. Он позвал меня. Я думала, просто погладить хочет, доверчиво подошла к нему, а он меня схватил за шкирку и тапкой отходил. Не больно, но как-то уж очень неприятно. Нужна ему эта ваза?! У меня вот нет никакого имущества и не надо. А вдруг и эти отлупят - тоже ведь в тапках ходят - за то, что столько дней пропадаю. Подожду, присмотрюсь к ним».
Наблюдала Глаша, сидя в кустах напротив дверей подъезда. Никто её не замечал. «Тот, который котом должен быть, выходит из дома очень ранним утром. Странный он какой-то, бегает зачем-то несколько кругов вокруг всего двора, потом опять в подъезде скрывается. Через полчаса снова выходи и пропадает весь день, возвращаясь вечером. А эти двое, которые добрые, выходят днём, садятся в серую вонючую коробку на круглых лапах и эта коробка куда-то убегает. Лапы она не переставляет, как мы, а они у неё крутятся. Как ей только не больно? Я и раньше видала их, как они садились в эту коробку, отдалённо напоминающую мой ящик с наполнителем. Только теперь я узнала, что воздух она портит вокруг себя прескверно. Дышать нечем, а чихать боюсь».
Несколько дней подряд шли дожди, дул пронзительный холодный ветер. Люди оделись в куртки и носили над собой круглые крыши. Глаша вся иззябла, оголодала, стала грязной. Тело её ныло от усталости, тосковало по удобному дивану или мягкому ковру. Наконец, решилась она выйти к тем двум двуногим, которым доверяла больше. «Пусть отлупят разок, но потом всё равно простят. Прыгну к ним на руки, мурлыкать стану, они и забудут случившееся. Зато потом жизнь прежняя наступит: беззаботная, сытая, спокойная, размеренная, стабильная».
В тот день, эти двое в серой коробке прибыли раньше того, кто вечером приходит. «Значит, его дома нет. Эти бить не станут. Может, поругают. Я послушаю, от меня не убудет».
Глаша села на крыльце подъезда, дожидаясь, когда те двое выберутся из своей серой коробки, возьмут из багажника сумки, корзинки и пойдут домой. Та, которая поливала цветы, шла первой, за нею тот, кто накладывает ей в чашку корм. Так уж у них заведено.
Поливающая цветы воскликнула, увидав кошку:
- Глаша, это ты?!
Кошка сидела неподвижно и, казалось, безучастно смотрела на человека. «Вдруг не примут, - думала она, - куда мне тогда идти?»
- Глаша, Глаша, - звала её та, которая цветы поливает.
- Это не Глашка, - отрезал тот, что корм накладывает в чашку. – Глашка обрадовалась бы, если нашлась.
- Как не Глаша? Наша Глаша и есть!
Измождённая, грязная, голодная Глаша сжалась в комок на холодном, мокром бетоне крыльца, не понимая, что ей делать: то ли убежать, то ли приласкаться к этим двуногим.
Та, которая поливает цветы, взяла её на руки и понесла домой. Она вновь оказалась в привычной для неё обстановке, но ей казалось, что она тут жила когда-то очень давно, будто в прошлой жизни.
Глашу намыли в ванной с мылом, накормили. Мытьё ей было неприятно, но она стойко терпела его, считая наказанием за совершённый проступок. Этой мимолётной неприятностью закончилось наказание. Глашка отряхнулась, облизала себя и снова всё стало по-старому для неё.
После мытья ей предложили обильную и вкусную еду. Глаше нестерпимо хотелось есть. Она бы набросилась на лакомство и ела бы жадно, давясь, боясь, что у неё отнимут пищу или прогонят её. Она, всеми силами сдерживая себя, тихонько, как бы нехотя, подошла к чашке и немного поела. Заморила червячка. Она неуютно чувствовала себя под пристальными взглядами двуногих: «Кто их знает, чего они так смотрят? Может, тапкой огреют за то, что много съем?!» Она привыкла воровать еду у кошек, своих сородичей, которые прогоняли несчастную новенькую пришелицу, вовсе не имея намерения с ней делиться пропитанием. Она сторонилась их, в контакт не входила с ними, такими грубыми жадюгами. Позже, когда двуногие сожители ушли в комнату телевизор смотреть, Глашка прокралась к чашке и поела вволю.
Тот, кто пропадает весь день, пришёл вечером в обычный свой час. Ему сказали, что Глаша нашлась, хоть и не уверены, что это именно она, потому что ведёт себя будто чужая, будто очутилась в квартире первый раз. Он тоже приглядывался к ней долго не в силах определить та ли это кошка, что пропадала десять дней. Но он ей обрадовался, даже погладил. А Глаша сидела, как пришибленная, под стулом в прихожей и даже в комнаты не шла. Она пока не отвечала на ласки родных двуногих. Трудно ей сразу избавиться от пережитого стресса.
Глаша, привыкая, начала делать первые шаги по квартире. Всё ей знакомо, но всё кажется новым. Ничего тут не изменилось, а что-то как-то и не то. Недели две кошка отходила от случившегося с ней происшествия, пережитого в десятидневный срок бесконечных скитаний.
Теперь она не подходит к входной двери, на подоконник не запрыгивает, в окно не смотрит. На полу уж очень хорошо: места много и тепло. Только вот проклятая ваза иной раз с полки падает, будь она неладна! Нестерпимо хочется Глашке запрыгнуть на эту полку, никак не может удержаться, и походить там. Ничего хорошего там нет, но сверху смотреть на комнату ей нравится.
И всё было бы замечательно, жила бы Глашка в квартире, никакой страшной улицы ей теперь не надо, силком не выгонишь, но пришёл период полового созревания. Она и сама не знает, кого ей нужно и зачем, только, что-то такого хочется необъяснимого. Ходит она по квартире и орёт истошно, особенно ночью. Те двуногие, что всегда вместе, терпят, жалеют её, даже на улицу выпускают, но она опрометью бежит домой. А тот другой, встанет ночью, выскочит из комнаты, стараясь хлестнуть заранее приготовленной тряпкой, или тапочкой запустить.
Если удачно попаду, то оставшуюся часть ночи можно спать спокойно. Кошачий концерт, как и любой вид искусства, прекращается лишь грубым силовым давлением, хотя на самом деле, лишь в подполье загоняется.
Чем безжалостнее кошку шугаю (за дело, конечно), тем она ласковее ко мне. И раскаиваюсь я, что злюсь на неё, стараюсь терпеть ночное пение. Когда совсем невтерпёж, гаркну на неё строго. Она понимает. Да ведь и то, не виновата она. Хочется кошке ночью петь, природа так устроила. Она бы и рада не петь, да не может терпеть!
Уверена Глашка в том, что двуногие в чём-то её ограничивают: «Раньше свободы не давали, - размышляла она, - правда, получив её, не знала, что с ней делать, как избавиться от неё. Теперь не дают мне того, чего нестерпимо хочется. Я и так и эдак к ним подхожу, о ноги трусь, на ковре валяюсь, песни им пою, даже хвост поднимаю, но они реагируют неправильно: на улицу меня выпускают, свободу дают. А мне другого надо, видала я их свободу!»
Решила Глашка испытать своих двуногих: стала везде гадить. «В комнате того, кто котом должен быть, гадить не стану. Этот отлупит, мало не покажется. Попробую в комнате, где мои двуногие телевизор смотрят и книги читают. Сделала. Результат не замедлил себя ждать: поймала меня та, что цветы поливает, и мордой в это самое моё натыкала. Не ожидала я от неё такого зверства! Пойду на диван в комнату к коту, потом ещё где-нибудь попробую».
Стали двуногие приучать Глашку к улице: пусть уж гуляет, коль хочется. Глашка панически боялась улицы. Да и зима теперь наступила. Морозище до костей пробирает, вместо шуршащей, нежной травы, какое-то ужасно холодное белое вещество. На вид привлекательное, как постельное бельё на кровати двуногих, но зарыться в него никак нельзя. «Зачем они меня улицей терзают? – не понимала Глашка. – Ничего доброго там для меня нет».
Вот однажды, под зверюгой, которая на круглых лапах бегает, сидел настоящий кот, внимательно наблюдая за незнакомой, непознанной молодой кошечкой. Всех кошек в своём дворе он знал, а эту видел в первый раз. Глашка, некоторое время не замечавшая кота, стояла около ног поливающей цветы, ожидая возвращения домой. В какой-то момент глаза кошки и кота встретились. Кот, сделав два невероятных прыжка, преодолел расстояние до Глашки. Он хотел спеть ей протяжную брачную песню и послушать, как она ему подпевает, но Глашка, отпрянув в сторону, выгнула спину дугой, готовясь к защите. Она хотела убежать, но боялась, что поливающая цветы оставит её на улице. Сильный, молодой кот непременно догнал бы домашнюю, изнеженную Глашку. Он родился в этом дворе, выгнал из него всех котов соперников, строго следя за собственным гаремом. Кот не стал церемониться с Глашкой, переживавшей активный период, когда всю ночь хочется орать песни! Он быстро покрыл её. Она и понять ничего не успела. Позже почувствовала, что стало хорошо, поняла, наконец, чего же ей недоставало. «Вот по какой причине меня двуногие на улицу выгоняли! А я им гадила в ответ».
Несколько дней спустя, пришло к Глашке новое ощущение. «Неужели котята во мне зарождаются? Ну вот, новая забота прибавится. Только от всех их избавилась, всё нужное изведала, теперь жить бы да жить спокойно, а тут новая напасть». Однако светлая радость материнства постепенно приходила к ней. Она уже любила своих, ещё не родившихся, малышей!
P.S. Автору о своих приключениях рассказала Глашка, лёжа с ним на диване, в период новогодних каникул. Рассказ её звучал лучше, но корявый язык автора не позволил передать его во всей художественной полноте. Может, Глаша когда-нибудь научится печатать, тогда и сама обо всём поведает, так сказать, от первого лица.
05.01.2019.