В путешествии на поезде есть что-то от тюремного заключения. Особенно, если тюрьма плацкартного режима. Пейзаж в окне не балует красками и разнообразием: в основном это леса, чередующиеся заросшими холмами, полями или редкими речками. Ровный шум постукивания колёс уравнивает и усредняет все впечатления. Вначале, когда люди только заполнят собой вагон, длится неловкий, формальный разговор, которым они будто пытаются приспособиться к новому месту и прощупать, как эхолокацией, окружающих. Затем же, убедившись в собственной безопасности, они в основном молчат или изредка совершают вкрадчивые полубеседы, как школьники во время урока. Проводник же является не столько властью в этом замкнутом мирке, сколько его сердцем и всепронизывающей сутью. Настроение, в котором пребывает проводник в пути, распространяется на весь вагон, а его обитатели, каждый на свой лад, преломляют его, как хлеб. Таким образом, проводник – это увертюра в опере, упанишада в Ведах, Пушкин в русской литературе, состояние сантехники в жилом доме. Мой проводник – это крупная женщина с подпорченным настроением. Классика.
Когда огни тускнеют, по вагону разливается мрачно-жёлтый свет, а предметы обретают некую предновогоднюю загадочность. Люди раскладываются по своим лежанкам, и начинается то, что древние называли музыкой сфер. Разнообразнейшие виды храпа и присвистов, как волшебство, которое прячется при дневном свете, становится слышно вкрадчивому уху. Но в этот раз один из музыкантов не желает играть по нотам, он упорно выбивается из царящей гармонии. Мужик словил несварение и теперь, мучаясь от непослушной тяжести своего инструмента, без конца томно ойкает и вздыхает так, будто придаётся любовным утехам. Его фальшивая игра не позволяет мне погрузиться в окружающую музыку и, нырнув в оркестровую яму сна, присоединиться к музыкантам.
К счастью, в Кандалакше к нему подсаживается компания теноров в рабочей форме, среди которых оказывается его знакомый. И то ли от стеснительности, то ли от испуга он перестаёт воспроизводить свои сладострастные звуки. Новоприбывшие по закону уже описанному выше начинают знакомиться с вагоном посредством беседы.
-Зачем тебе это? Ты же там пр....шь больше, чем заработаешь! 350 за хостел.., 45 за метро, плюс обратно.., 200 на пожрать чё-нить, и это если повезёт у метро работу найти, а то ещё сверху на проезд подбавляй. Ну и выходит рублей 800, половина где-то... Ты там заработать не сможешь! Н...й оно надо? А тут... Лучше на железке устройся, тридцадку получать будешь.
Остальная компания, не отводя сосредоточенных взглядов от солирующего артиста, аккомпанировала ему лёгкими покачиваниями головы и тихими восклицаниями «правильно», в которых мне слышалось сдержанное «браво»; они медленно снимали камуфляжные тулупы и расстёгивали подтяжки, пока музыкант, лишённый партии в этом разговоре, молча смотрел в окно на то, как мимо проносились сосны, тощие ели, редкие берёзы, занесённые снегом сосны, чёрно-белые ели, бесконечно одинокие берёзы.