Отец ушел в мир иной прямо в канун Старого Рождества. Ушел тихо, смиренно, вздохнул, выдохнул и все…
Через три дня мама отключила свой разум и превратилась в маленького капризного ребенка. Психологически я все понимала: она прожила с отцом 55 лет и на протяжение всего этого времени он был для нее и мужем, и любовником, и отцом-матерью, и другом, и стеной, за которой ей жилось сытно, спокойно и беспечно.
Два года ее жизни без отца для нас с сестрой превратились в ад: вечные капризы, причитания, обвинения нас в бездушии, вызывание скорой по несколько раз на дню (она действительно была ко всему и больна)… Я жила на две страны, чуть не потеряла мужа, творчеством не занималась совсем, ибо при таком психологическом напряге было не до стихов…
А через два года, прямо в канун Рождества ушла и мама. Вздохнула… Выдохнула… И все…
Только стоя у двух могилок за одной оградкой, мы с сестрой поняли, что теперь мы действительно осиротели.
А через несколько дней Новый год… Вроде бы грех отмечать то…
Но решение было принято мной, как старшей, впрочем, как обычно, ибо с детства в нашем с сестрой тандеме, решения принимала я.
- Знаешь, Наташ, а мы все-таки будем встречать Новый год! Доставай ту маленькую елочку, которую родители украшали, когда уже жили одни, без нас. И доставай наши детские новогодние игрушки. И того, ватного, посеревшего от времени, Деда Мороза.
А я пошла в магазин за вкусностями!
Сестра молча, с какой-то необъяснимой грустью в глазах, повиновалась.
Домой я притащила четыре огромных пакета. Купила все, что любили наши родители, включая и бутылку шампанского (другого спиртного в нашем доме вообще не употребляли никогда).
Мы нарядили елочку, зажгли огоньки, достали старинный бабушкин сервиз. Стол покрыли любимой папиной скатертью в клеточку. В центре поставили мандарины, шампанское, мармелад… Подключили к телевизору компьютер и включили «Голубой огонек» советских времен, когда мы все еще были вместе и новогодний праздник считался настолько семейным, что посторонних в этот праздник за нашим столом никогда не было.
А потом мы с сестрой ушли в воспоминания…
- А помнишь, как мы просыпались утром, бежали в зал, а там уже стояла огромная новогодняя елка, которую родители всю ночь наряжали для нас?
- Помню. А под елкой подарки… Тогда не было цветной подарочной бумаги и бабушка всегда шила для подарков специальные мешочки…
- А я помню, как после двенадцати ночи мы с папой ходили кататься на санках с огромной горки…
- А когда подросли (да ты уже студенткой была), мы на каток ходили. Все девчонки нам завидовали, что мы с папой катались…
- А помнишь?
Оказалось, мы помнили все: и все подарки, и все представления домашнего кукольного театра, и ту дырку, проделанную в шифоньере, куда мы затолкали шланг от стиральной машинки, играя в космонавтов, и отрезанный кусок от ковровой дорожки, ставший украшением нашей кукольной комнаты…
- Странно, а ведь родители никогда нас не ругали… Сколько же у них было выдержки, на любую нашу детскую «пакость» находить спокойные слова, после которых уже точно определенная «пакость» не повторялась…
Под бой курантов мы с сестрой встали, наполнили шампанским бокалы, и произнесли тост, хором, не сговариваясь: «С Новым годом! Светлая память маме и папе!»
А потом я подошла к фортепиано и молча взглянула на сестру.
- Не грех! Играй! Пусть все будет как тогда, когда мы все были вместе.
Я заиграла «Заздравную», которую всегда в новогоднюю ночь исполняла наша матушка и мы с сестрой тихо спели первый куплет…
По щекам текли слезы… Но не горя… Каждому-свой век… Это были слезы благодарности нашим родителям за новогоднюю сказку, которая оказалась длиной в целую жизнь.