– Кризис, – в недоумении, словно не понимая о чем идет речь, повторила за Гапоновым Настя и с сожалением посмотрела на витрину, за стеклом которой, вытащив на обозрение свои крепкие шины, красовался «Мерседес». Последней марки. Навороченный, блестящий, с тем нагловатым прищуром фар и брезгливым выражением передка, что присущ только знающим себе цену автомобилям. Именно подобные тачилы, высокомерно поглядывающие на мир, вызывают у рядового человека чувство приниженности. Словно они говорят, что это его дело, обывателя, перебирать шустро ногами, пыхтеть на поворотах и спорить с лихим ветром, а их – ну да, а их – взгромоздившись всеми колесами, на двуногом ездить.
Гапонов посмотрел на Настю. Красивая девушка, ничего не скажешь, писать умеет как правой, так и левой рукой, фигура замечательная, в талии тонка, отчего ошеломленные мужчины, смотрящие ей вслед, забывают створки рта прикрыть. Все было бы идеально, если бы, действительно, не проклятый кризис и не подкачали ноги. С кризисом спорить бесполезно: денежный расчет, что в уме производит простой гражданин, никогда не совпадает с предположениями служащих банка, где он числится. Прогнозы их всегда ужасные, заставляющие внимательно к ним прислушиваться клиентов – тех, словом, кто, по мнению самих клерков, штопает который год одну пару трусов и чинит ламповый телевизор, отказывающийся помереть. С Настиными ногами проблема сложнее. Они толстые, неприлично толстые, словно родители ее, все, что у них имелось лишнего, вложили в ноги. Настины топтуны явно проигрывали ходовой части «немца» и никак с ней не сочетались.
– Прости, дорогая, – сказал Гапонов, принимая сторону «Мерседеса», что, кажется, тоже имел свои соображения насчет девушкиных ласт и, будь его воля, от нее бы отвернулся. – Но нам эта машина не по карману. Тем более что ты сама, меня поняв, сказала – кризис.
– Ну, милый, – Настя сердито надула губки, как это она делала, когда хотела, сломив сопротивление Гапонова, добиться нужного результата. Он страсть как любил ее ямочку на подбородке, куда норовил, чувствуя свою вину, поцеловать. Но сейчас это было не платье за шестьсот евро, не сумочка из крокодиловой кожи и не поездка во Францию за порцией удовольствия.
Тут из магазина выскочил, как прыщ на лбу, продавец с болтающейся на шее карточкой, где прописаны были его данные. Представился, уронив Насте на плечи одобрительную улыбку:
– Влад. Чем могу помочь?
– Ничем, – отрезая пути к отступлению, сказал Гапонов, – просто пришли полюбоваться новой моделью.
– Ну, милый, – застонала Настя. Певучая интонация и растягивание слов – до полного их растворения в невнятных звуках – были такими же, как и в первые ночи единения их тел и душ. Теперь это действовало почему-то на нервы.
– То есть ты хочешь сказать, – не обращая ровно никакого внимания на Влада, резко проговорил Гапонов, – что в это кризисное время, когда все неопределенно, когда неизвестно, что будет завтра, когда и так моего заработка едва хватает, чтобы оплатить все твои капризы, – мы должны в обязательном порядке обзавестись дорогим автомобилем? Ты хоть представляешь, сколько он стоит?
– Наша нынешняя машина, милый, – тоже теряя терпение, что было совсем нередко, отрубила Настя, – годится на то только, чтобы стоять смирно во дворе, на стоянке. Ездить на ней опасно. Развалюха. Да, развалюха-люха-люха.
В голосе Насти послышался надрыв – едва пока уловимый – в эхообразном продолжении слова. Гапонов уже привык: «ты подлец-лец-лец», «у тебя нет воли-оли-оли». Будто для усиления эффекта, обвинительная мысль возводилась в третью степень. За этим обычно следовала, если не перебить Настину надсаду грубым и решительным отказом, истерика, начинавшаяся обычно с мелкого дрожания губ и выкатывания на обозрение крупных слез. Мелкие производились для случаев иного рода: когда она резала лук, но отступать, в силу своего плохо сгибаемого характера, отказывалась.
– Купим попроще и подешевле, я не против. Хотя ты и преувеличиваешь, наша еще, нынешняя, хоть куда. – Гапонов старался не глядеть в Настины глаза. Когда он с ней познакомился, то по глупости – шутя – похвалился, что у него «Порше», расписав свое будущее лишь на ближайшую неделю. И полагая, что иллюзии шикарной жизни приведут девушку к быстрому соглашению со своими интересами на диванной плоскости. Но, во-первых, неделя безуспешных атак переросла – тем не менее – незаметно в год неровных отношений, что удивило Гапонова самого. А во-вторых, «Шевроле», восьмилетний старичок, хотя Настю и разочаровал, но все же не настолько, чтобы оборвать с ним жизненный диалог. И это давало ей повод надеяться на лучшее. У нее, кроме толстых ног, тонкой талии и умения писать как правой, так и левой рукой, наблюдалось и чувство юмора. Своеобразное, правда. Ее даже забавляло, как она однажды сказала, «старческое попёрдывание машины». Гапонова этот оборот не сказать, чтобы покоробил, но и не обрадовал. Не обрадовал, потому что, вслушавшись, он вынужден был согласиться с точностью формулировки.
– Вашей девушке, – вступил в разговор Влад, – такой обворожительной, непременно подойдет «Мерседес». Посмотрите, как формы этого красавца, этого, если прибегнуть к языку сравнений, джентльмена, удачно сочетаются с ее стройной фигурой. Это – наш выставочный экземпляр. Пройдемте в технический зал. Вы сами оцените достоинства этого чуда.
В последнее время в некоторых фирмах по продажам, неважно чего, видимо, по причине отсутствия интереса публики к искусству, стали работать литераторы, художники и музыканты. Кормить ведь семью надо. Этот явно был когда-то поэтом домашнего употребления. Судя по тщательно сколоченным фразам и пошлым сравнениям.
Помнится, в одной кондитерской, где от тортов, гостеприимно тянувших к ним кремовые розочки, и прочих эклеров-пирожных рябило в глазах, стоявший за прилавком мужичок средних лет после разговора о ценах на шоколадный рулет, их не заинтересовавший, неожиданно запел. Приятный баритон, осанка для оперного театра, запрокинутое лицо – ну, прямо Ленский в предвкушении пули.
– Купите рулетик. Ведь такой не найти вам…
Милая сентиментальная мелодия могла разбередить души, кабы не рот врастяжку, куда отчаянно захотелось всунуть предлагаемый товар. Целиком.
– И не надо, братан, нам ничего находить, обойдемся, – сказал Гапонов тогда, тем не менее, поблагодарив за удачное выступление продавца. После чего тот вполне резонно перешел на прозу, выставив на обозрение жалобную скобку рта:
– Так вы не купите, вообще ничего?
Этот тоже старался вовсю – он пытался женить «Мерседес» на Насте. Но, как все поэты, силком приставленные к технике, считал свою работу чем-то временным, явлением преходящим, за которым последует обязательно триумф признания его несравненного таланта.
– Ладно, – сказал Гапонов устало. Когда он замечал, что у собеседника кровь бежит в обратном направлении, обходя голову, или скрепки, соединяющие тело с душой, разошлись, то оставлял всякую надежду его переубедить. Неприятный след в памяти остался от знакомства с родителями Насти. Ее отец, этот недомерок с лицом страдальца, только что покинувшего отхожее место, посмотрев на Гапонова, спросил презрительно у дочери:
– И вот с этим ты встречаешься?
Вот так вот – сразу, с порога. Словно он – какой-нибудь разносчик пиццы, по случаю заскочивший в их дом и вместо чаевых получивший богатство в придачу к красавице дочке. После чего перевел взгляд вниз – пронзительный и долгий – на его штаны. Гапонов был чувствителен к таким делам: в яйцах стало тепло, даже горячо – папаша высверлил в них дырку. Не оставалось сомнений: родитель, определенно, подумал, что «и вот этот никчемный козел долбит мою дорогую дочь». Мать же, напротив, к нему отнеслась замечательно: не только напоила-накормила, но и попутно предложила переночевать, так как час уже был поздний, а место, как она сказала, всегда найдется. С папенькой с того дня Гапонов поступал просто – его игнорировал, не замечал, как не замечают, изо дня в день проходя мимо, скамейку или вывешенный портрет госдеятеля. Никаких попыток наладить отношения не предпринимал. И хотя тот со временем, присмотревшись к гостю, смягчился и даже пытался найти к нему подход, – вдруг заводил разговор о погоде или политике, – Гапонов навстречу не шел.
У Насти подобные проблемы порой возникали: и кровь ее отказывалась посещать голову, и душа буксовала.
– Откройте капот, – попросил Гапонов Влада, когда они вошли в технический зал и где стоял готовый для показа «Мерседес», близнец того, что красовался на витрине.
– Знаете, – доверительным тоном сказал продавец, – нынешние машины изготовлены так, что водителю нет надобности заглядывать в их внутренности – все со всех сторон закрыто. Это могут делать только специалисты – в гараже.
– Я подозреваю, – воскликнул Гапонов, ничего, конечно, не подозревая, а наобум бросая слова, авось этот прыщ сломается, – вы не знаете, с какой стороны подойти к рекламируемому вами же товару.
С оскорбленным видом Влад просунул голову в кабину и нажал на какую-то кнопку. Капот не открылся. После второй попытки, такой же неудачной, он вылез с красным лицом и увядшими глазами.
– Милый, – Настя была вся в парении – в томительном ожидании чуда, ее натурально оторвало от земли в предвкушении будущей омерседесенной жизни, такой прекрасной, что позволит ей презрительно кривить губки в присутствии подруг, владелиц полудохлых тарантаек. – Оставь мальчика в покое. Давай сначала купим, а потом разберемся, как открывать этот самый – капот.
Гапонов посмотрел на любимую. С кем он встречался год? С персонажем анекдотических пересудов.
Афоризм родился сам собой. Поза им выбрана была соответствующая: вполоборота к этим мелким мошкам, так, чтобы они видели его одухотворенное лицо в профиль. Вкупе с напряженным телом, как бы помещенным в начало отсчета нового времени, сулящего – благодаря таким, как он, – перемены к лучшему.
– В периоды кризиса, когда наблюдается нехватка толковых идей и целеустремленных людей, в самый раз освободиться от лишнего – с тем, чтобы налегке приступить к строительству лучшего будущего.
– Что это значит? – Высокомерно спросил юноша и поглядел на Настю, явно намереваясь найти в ее лице сообщника.
– Это значит, – холодно ответил Гапонов, кивнув в сторону «Мерседеса», – что оставляю вам свою девушку. Думаю, вы найдете общий язык на фоне замечательных форм этого металлического джентльмена.
– Как ты можешь? Ты шутишь? – закричала Настя. – Негодяй-дяй-дяй.
Отъезжая на своем неброском «Шевроле», Гапонов слышал плач Насти. Ее интересовало, как она сейчас доберется до города, и нисколько – почему он так именно поступил. Она даже попыталась бежать за машиной. Она его проклинала.
Год прошел. И все-таки не сказать, что впустую. Гапонов включил радио. Если бы были задеты его возвышенные чувства, то он бы поступил иначе: возможно, сидя перед компьютером, тратил бы безостановочно пальцы на составление прощального письма. Возможно, искал бы выход в музыкальных паузах между градусными наполнениями времени.
А кризис предполагает концентрацию воли – и отвергает всякие розовые сопли и стенания.
Торговый центр, где продавались автомобили различных марок, расположился в отдаленном пригороде, за жилыми домами. И чтобы доехать до них, надо было пересечь еще пустырь, который спустя какое-то время превратится в заурядный район, один из многих, что не привяжет сердце местного обитателя к бесцветному виду. В позапрошлом году он ехал в противоположном направлении – с другой девушкой. По другой дороге. Тогда на ее требование докладывать ей чуть ли не ежечасно чем он занимается и где находится, Гапонов ответил расхожей фразой, что никому ничего не должен. С какого-то момента, он заметил, женщины, пытаясь его подчинить себе, забываясь, переступают черту союза равноправных душ, отчего в отношения приходит зима.
Выработанная привычка терять невзначай спутниц притупила ощущения – новизна ушла, оставалось каждый раз неясное неудовольствие. Где же та Вика, что потерянно смотрела ему вслед, была как на ладони, одна на онемевшей везде земле? И что, в отличие от Насти, не плакала, не кляла его и не делала никаких попыток его придержать? Тогда тоже был кризис, необратимый, – в их чувствах друг к другу.
Все-таки, подумал запоздало Гапонов, лучше было бы отвезти Настю куда-нибудь в лес и там сделать вид, что затерялся среди грибов. С такими, как у нее ногами, крепко цепляющимися за землю, она нигде не пропадет.