Отвержение

                ОТВЕРЖЕНИЕ
               
                1
               
 Плоть  играла,  вздрагивала, ноздри били животворной явью, тело  вытетивилось,   изготовилось  к осуществлению. Но движения не было - только предвосхищение; мягкость   линий  убаюкивала, ублажала, прижимала к земле; хотелось бесшумно двигаться к пульсирующему сквозь тонкий эфир  запаху, к бесподобному состоянию обжигающего  сочащегося тепла. Короткими мягкими приземлёнными рывками стелилась она над сухой, бледно-зеленого  цвета землёй, неспешно,  на  полусогнутых  продвигалась  между малозаметными холмиками вспученной  тверди. Там впереди вздрагивали  эти  прелести, они сладко и грациозно паслись на  колючей и противной траве и чем ближе они открывались, тем больше трепетало и частило затаённое глубоко внутри ощущение возможного претворения.
 Антилопы  мерно двигались около поросли зонтичной акации, небольшим овалом группировавшейся около их прародителя -  высокого дерева. Ещё было довольно далеко и томительно. Звук  будущего торжества был глубоко затаён и скрыт  из-за возможной неудачи; но всё равно она  действовала  так, как и было предопределено в матрице  многовековым опытом прежних побед и поражений. Стремительный рывок  и  полет начался - мгновение и  мелькающие копыта  Импалы  уже рядом, вот они (охотник и жертва) сливаются  в одну сплошную, длинную кляксу  и,  кажется,  что момент от альфы до омеги свершился… однако  Импала  в последнее мгновение взлетает  над  кустами  акации…  и вот она  уже  далеко, а   пронзительный  забег заканчивается болезненным  уколом  шипа и  паузой,  которая приносит только  тремор и разочаровывающую  абстиненцию. Необходимо время для зализывания раны и возвращения – в этом и есть кровавая суть  бытия, где через шипы и рубцы  рождаются новые клетки  земной бесконечности.
А саванна  жила своей прежней жизнью: также степенно маршировали слоны от одной группы акаций  к   другой,  изредка задерживаясь у наиболее аппетитных крон (шёл сезон сочной зелени,  и  необходимости  мучать  себя куцей  травой  не было), грациозно и пугливо паслись газели, где-то вдали  около земли  кружились марабу и грифы - видимо  оборвалась чья-то нить  бытия;  вот и  пятнисто–жёлтые, с  динозавровой головой, проплыли небоскрёбы Африки; около кустарника  душистого африканского  бутеня   небольшая группа львиц  вальяжно лежала в  раздумье,  всё было, так же как и вчера и век тому назад, а будет ли через  миллион  лет – неизвестно. Жизнь и смерть, как и везде, соседствовали друг с другом, а разделяла их  такая тонкая и одновременно важная грань, как  реальная возможность  продолжения своего  рода. Это проявлялось не явно, но  было сутью всех взаимоотношений  и  взаимосвязей,  а определяющим  результатом   ставал  новый  день и новые исходы.
Солнце закатывалось быстро, как это и бывает на экваторе.  Её  насущные планы были   просты - где бы и как бы поесть.  К  тому же немного ныла правая лапа, так что не до разносолов: нежных антилоп и  аппетитных газелей - перехватить бы хоть что-нибудь. Надо осмотреться и прежде всего, найти  точку для наблюдения и скрадывания - это  и было сделано: она забралась на небольшой холмик и стала высматривать  желанную добычу. Надо было учесть всё: и свою  ранку, и позднее время,  и растущий голод. Осматриваясь вокруг, она долго не замечала ничего интересного – рядовая  мизансцена  обычного африканского театра, где есть  большая труппа,   разнообразная по амплуа и темпераменту  и  её постоянный  режиссёр -  инстинкт и воля к жизни. Ей  обязательно надо  стать  участником  этого спектакля и желательно в первом  акте, а не после антракта, когда большинство участников уйдёт со  сцены. И вот  наконец-то  настал   момент  выхода   на   подмостки - ей  предоставили  одну  из     главных  ролей  в этой драме, хотя  для кого – то и  трагедии.  Все жанры подвластны этому амфитеатру с труппой колоссальных размеров, с героями и статистами, с невольными зрителями и неожиданными участниками - всё по воле случая, по прихоти судьбы и рока.
 На большом участке цинодоновой  травы (по-простому «свинороя») она увидела бородавочников-праведников, как обычно, коленопреклонённо  пасущихся на траве: там были несколько самочек, которые самозабвенно и  упорно рылись в какой-то  съедобной кочке; одна из них была с перебитой волочившейся ногой,  с  грустным, потерянным взглядом – и  это был шанс. Сжавшись, согнувшись, прижавшись, она двинулась по направлению  к  возможному ужину, однако резко остановилась, увидав  направлявшегося в том же направлении, но  с противоположной стороны, монстрообразного  носорога, который  перемещался  по  только им  предначертанному маршруту, где нет места сомнению, колебанию,  преграде. Надо затаиться и, по возможности, использовать эту ситуацию. Приближение этого чудовища не осталось незамеченным  у  свинюшек,  и они поспешно умчались в ближайший кустарник, но небольшая хромающая самочка не  могла угнаться за соплеменницами и  была  застигнута пугалищем почти на том же самом  месте. То,  что последовало за этим, выглядело как жуткий сон: носорог, наклонив голову почти к земле, неожиданно  и  в то же время проворно  подкинул несчастную свинку  своим  огромным  Рожищем – и это был катастрофический кульбит: она взлетела,  как мяч посланный  свечой, приземление было ужасающим – подобно  сорванному   ураганом  дереву,  и наступила  тишина,  нарушаемая довольным урчанием пасущегося гиганта. Но  прошло несколько  минут,  и несчастная свинка стала подавать признаки жизни: сначала задергалась нога,  потом она стала повизгивать и встряхивать головой; носорог  удовлетворенный вкусным  обедом  не обращал внимания на свою, уже забытую, жертву; прошло  ещё немного времени и довольный собой и миром, пробурчав  свою мелодию  ууууаауууаа, он степенно  удалился. Вот и наступила моя минута и её нельзя упустить,  мелькнуло у нашей кошки, а то набежит,  налетит толпа нахлебников и  снова  окажешься у  разбитого  корыта. Осторожно, не спеша, двинулась она к  бородавочнику,  подойдя,  потеребила  его лапой, стараясь  держаться в удалении от страшных  клыков, резко прыгнула в сторону, услышав визг и увидев  конвульсивные движения  свинки, но затем  резко бросилась на неё и стала сдавливать горло чушки -  та визжала,  всхлипывала  на   последнем   дыхании, но  в этот раз все закончилось быстро и наша хищница, не мешкая, впилась в пульсирующую  горячую плоть, и  хотя до мякоти не просто добраться, уж больно толстая шкура, но и это преодолимо чуть большим временем и упорством. Какое блаженство  после трудностей  и  переживаний иметь заслуженный провидением и удачей  ужин! Однако, где-то на подходе,  ожидались,  судя по характерному скулению, близкие «друзья» кошек гиены,  а с этой ненасытной орущей  ордой ей одной не справиться - необходимо быстрее поесть  и  перед  отступлением  прихватить  с собой  кусок  покрупнее,  чтобы  сытно и спокойно закончить  этот  самый  обычный,  ничем  особым  не  приметный, денёк. Так было и сделано: ещё до прихода стаи уродин наша усатая подруга с куском наперевес полегоньку двинулась в сторону невысоких кустов молочая, где она,  доев не спеша мясо, улеглась на ночлег.
Прошло несколько дней,  заполненных  охотой, наблюдением, бдением, словом  обыденщиной;  затем сквозь бледно-красную корону восходящего солнца она увидала двух усатых красавцев осторожно и гордо вышагивающих средь  высокой травы; её же не было видно среди  хаоса валунов, небрежно брошенных творцом за миллиард лет до «нашей» эры, и  чем ближе они подходили, тем четче были видны их  печально-задумчивые морды с четкими черными слезами по абрису головы.  Довольно  быстро они высмотрели себе убежище в высоком камыше, неподалеку от нашей киски, с интересом наблюдающей  за  мальчишками,  со странным  предощущением  будущего.
 Дневное светило, подобравшись  к зениту,  решило понаблюдать немного за суетой  своих  посессоров; их будни и праздники, их любовь и ненависть, их агрессия и кротость  были обыденными  и очень  краткими  мгновениями  в  вечном маятнике определенности. Бесконечность  Абсолюта  накладывала на  быстротечность  момента своё  уютное  charme, в котором  любое действие было великим и низменным  одновременно, потому, наверное, что каждый отдельный субъект  природы   был конечен в своей несовершенной индивидуальности. 

Наступало время охоты.  Пара молодых ладных гепардов располагала  всем необходимым для этого: опытом, сноровкой и самое главное, совершенно невообразимым количеством объектов для будущего  изысканного стола.  Но охота  для  них  - это  не  только инстинкт,  но  и ритуал, освященный прошлыми поколениями, их навыком  засад, атак, удержаний, удушений - всем циклом упражнений, предшествующих  завершающему финалу и победной трапезе. Сначала они выбрали место для  выслеживания  и выбора  того,   кто станет объектом их внимания и, при  успехе, обедом. Неподалеку от нашей наблюдательницы они поднялись на большой камень и  начали... Вокруг были многочисленные  стада буйволов, зебр, антилоп, газелей, но  необходимо реально оценивать свои возможности: будущая жертва должна быть  достижимой и оказаться в нужное время в нужном  месте. Братья определились с направлением атаки – поблизости, около кустарников, паслось   небольшое  стадо  ориксов; там были в основном самки с несколькими  детенышами  1,5-2 лет и,  несмотря на отсутствие взрослых самцов,  они выглядели внушительно: крупные, гордые, с двумя отточенными шпагами на голове, они представляли желанную, но грозную  добычу. Надо было определиться тактически: точно все рассчитать, учесть особенности  бега спасающихся антилоп (а они, в отличие от мелких газелей и зайцев, показывают хвост по – прямой), приблизиться на 10-15 метровое расстояние и только тогда зачитать приговор, имея в виду,  естественно, и такие доводы защиты, как рога. Старший выдвинулся в авангард и стал медленно, внимательно, сжавшись в пружину,  двигаться по направлению к сернобыкам, движение было   бесстрастным и вялым, так казалось  со стороны, однако эта обманчивая пантомима должна была в какой-то момент выплеснуться протуберанцем стремительной конечной вспышки. Необходимо отсечь одну из особей, желательно удобную, податливую, менее опасную – задача со  многими слагаемыми и с обязательным позитивным итогом, во всяком случае, со стороны хищника; с другой стороны - антилопа должна чутко обонять, осязать, быть постоянно настороже, находиться в отличной «спортивной» форме и постараться это  уравнение превратить в  отрицательный дискриминант. Братья действовали слаженно и системно: их направление движения, синхронность взаимодействия по мере приближения  к  стаду  проявлялись незаметно, но неотвратимо -  каждый  выполнял свой маневр автоматически, и все это выглядело, в конце концов, как  знамение судного дня. И эта затянувшаяся  прелюдия - адажио, наконец- то, окончилась  стремительным аллегро, где партии были распределены  безукоризненно, а партитура учитывала все особенности и таланты исполнителей.  Кульминация и финал  слились  в один консонансный  лейтмотив: младший  вылетел  на антилоп неожиданно и стремительно, они в панике помчались в противоположную сторону, старший, атакующий стадо чуть сбоку, мгновенно выбрал небольшую самочку, не поспевающую за всеми, и несколькими летящими движениями достал её, затем зацепил лапой, повалил на траву и  тут же стал  придушивать -  антилопа взбрыкивала и пыталась подняться, однако подоспевший  брат придавил круп и вдвоем они быстро  завершили охоту. То ради чего всё делалось - свершилось: есть мягкое, горячее, пульсирующее мясо, есть  радостное возбуждение от взаимной  удачи, есть, в конце концов, это братское чувство единения.  Немного передохнув, прежде всего отдышавшись, приступили к трапезе. А  где же  наш наблюдатель?  Вот и она - наша кошка  была активным участником этого процесса, в  основном - в качестве горячего  пережеванта  результата  и, вот после «заслуженного»  её  бонуса,  она решилась  выйти на сцену в последнем акте спектакля.  Появившись  из укрытия,  не спеша, как будто небрежно, без особого интереса и внимания приближалась к едокам, которые, естественно, тут же обратили на нее  своё внимание;  а со стороны  Старшего очень  живое и специфическое. Их встреча не была в полной  мере  неожиданной, братья учуяли её ещё  до появления, а она услышала их довольное урчание, когда  была ещё достаточно далеко от них. Осторожно приблизившись  к завтраку на траве, она чутко прядала ушами, пытаясь проникнуться атмосферой приёма и своими дальнейшими действиями, но  кажется,  её ждали, во всяком случае,  Старший чуть отодвинулся от туши  и тем самым ангажировал ей место  за  столом; ждать второго приглашения не понадобилось - она  с достоинством  и  удовольствием присоединилась к ним.
Пока новообращенная компания живо столуется, мимоходом отгоняя двух назойливых гиеновых собак, можно вспомнить старинное и красивое предание  об этих редких животных.
В древние времена, когда все животные только обживали землю, появился первый гепард, назовём его Тир. Его гибкое тело, его длинные ноги, его парящий хвост  все это было залогом необыкновенной  скорости  и ловкости,  шкура же его тогда была светлой как белоснежный песок, без единого пятнышка. Однако чувство одиночества не покидало его и заставляло искать  своих собратьев.  Однажды  вдали он увидел больших  красивых кошек, как ему показалось, очень похожих на себя. Тир  радостно бросился к ним, но величественный и огромный Лев грозно рыкнул и произнес:
 -Ты что здесь делаешь?  Чего ты хочешь? -  Я совсем одинокий. Я ищу друзей. Я хочу быть рядом с вами, - жалостно произнес  Тир. На эти слова Лев холодно ответил:
- Ты совсем не похож на нас, посмотри у тебя длинные, тонкие ноги, у тебя когти не втягиваются внутрь как у нас.  И вообще ты больше похож на собаку.  Так что ищи своих сородичей в другом месте.  Грустный гепард сиротливо продолжил свой путь и через некоторое время он увидал стаю гиеновых собак  греющихся  на солнце; Тир  радостно поспешил  им навстречу, но они, увидев его, громко завизжали  и залаяли,  а Вожак, приблизившись, пролаял:
 -Ты зачем пришел к нам и что хочешь?  Тогда Тир рассказал о своей истории, о своих мытарствах, о встрече со львами которые обозвали его собакой, что и привело его к ним. Рассмеялись  они от этих слов и залаяли в ответ:
- Какая же ты собака. Посмотри на себя: голова и уши у тебя круглые, хвост же гораздо длиннее  нашего,  и гиеновые собаки зло прогнали гепарда. Долго  бежал, блуждал Тир, но наконец-то прилег под высокой акацией;  потом,  вспомнив  рык  льва и злобных  собак, стал горько плакать.  Тир совсем  не ожидал,  что  кто-нибудь его услышит, но в этот момент к нему  тихо подошел жираф и спросил:
 - Почему ты плачешь?
 Он низко согнулся, расставив  широко свои  наидлиннейшие ноги, склонил  свою  бесконечную шею  и посмотрел на него грустными темными глазами. Потрясенный  вниманием такого большого животного  гепард,  всхлипывая,  рассказал о том, как его прогнали львы - объявив собакой, как жестоко отнеслись гиеновые собаки - назвав кошкой. Не успокаиваясь, Тир произнес:
  - Я столько плакал, что на моей мордочке, остались навсегда черные полосы. Услышав эту печальную историю, жираф тоже стал горюче рыдать.  Жираф плакал, так долго и слез было так много, что, в конце концов, вся шкурка  гепарда покрылась темными пятнами. Через какое то время к дереву подлетела маленькая птичка, увидев Тира, она восхищенно прочирикала:    
   - Много видела я разных зверей на земле, но более красивой кошки не видела никогда. И с того самого дня гепарды навечно остались обладателями великолепного пятнистого меха, грустного взгляда и, в благодарность птичке, « чириканья», которое выделяет их из всего животного мира.
Время для фуршета было на редкость удачным: львы отдыхали, гиены   вообще-то  тоже  большие любители бражничать  в сумерках и по ночам  отсутствовали, только летающие  падальщики  ожидались, но втроем гепарды легко способны  отбить  охоту  этим незваным  гостям.  Ориксы  редко достаются в качестве  трофея гепардам, так как  их  весовая категория и вооружение являются мощным камнем преткновения для успеха; но удачное сложение нескольких  моментов обеспечило этот триумф. Количество мяса было столь значительно, что менее взыскательные и придирчивые зверобои,  безусловно, припрятали бы большую часть  добычи  до худших времен, однако это не относится к настоящим  любителям  и ценителям  парного  мяса.  Их  плотный, обильный завтрак, перешедший в щедрый обед, все же закончился,  затем они постарались найти уютное местечко для усваивания  пищи  и отдыха. Прошло несколько дней в трудах и сибаритстве, наша кошка притерлась к братской компании, хотя  микроклимат  через некоторое время  стал иной,  да и  братья изменились  совершенно: их взаимоотношения стали  тяжелыми, сложными и какими-то беспокойными. Повод предельно  ясен: есть  красавица и есть красавцы, претендующие на особое внимание самки, и выбор не только за ней, но и за той совокупностью особенностей, которые включают  в  себя и силу, и харизму (свою животную, но не менее цельную), и старшинство (осознанное или метрическое, что не столь важно). Гепарды жестко не выясняли право «первой ночи» - все разрешилось по-братски: Старший проникся своим предназначением  и  окунулся  в  него с неистовством  и  безрассудством юниора. Теперь уже  всё  зависело от самочки.  Когда  он в первый раз подступился  к ней с плотными намерениями, то получил в ответ скрипучий визг и плохо скрытую антипатию, да и не могло быть иначе - девичья честь не позволяла  обнаружиться  торопливому  ответному чувству. Но немного погодя она благосклонно  позволила  приблизиться и даже прикоснуться  к  своей милой мордашке его грубой  физиономии;  дальше он прямо распоясался и стал  вылизывать своим шершавым языком её щечки, прижиматься головой к  её  голове. Им было действительно хорошо: они нежно мурчали, игриво закручивали хвосты; и когда  Старший  подтянулся к ней сзади, её шея сладко выгнулась дугой,  она нежно прикоснулась  к  нему, потом мягко потерлась, заурчала, зажмурила глаза;  и только после этого наш молодец  вошёл  в неё ласково и плавно; во время соития он прихватил зубами её холку  нежно, горячо и хотя продолжалось это событие недолго они не отвалились друг от друга, а раскинулись  рядом  как  два  сфинкса застывших  в виде  изваяния  Кановы. Их  отношения продолжались несколько дней,  с паузами на охоту,  но  как-то незаметно наступил последний вечер – он был как предвосхищение ухода, как легкий ветерок, беззаботно похищающий сиюминутность  ради вечности.

Необыкновенно тихое утро встретило их на следующий день, будто весь мир обновился в преддверии чего-то важного, сущностного. Привычные куртины слоновой травы с вкраплениями масляных деревьев, акаций,  с разбросанными тут и там каменными «копеями», выглядящими инородно и нереально, смотрелись иначе, чем всегда: что-то неуловимое, яркое произошло с природой и с ними. Близился момент расставания, но  без длинных церемоний, дерганых сцен, короче без всего  грядущего  балласта  «com;die de moeurs», потому  он и  состоялся просто и незатейливо: гепарды разлучились безыскусно - мальчики ушли, а девочка осталась.
Как правило, человеческая  чета  развивается  от  сложного  к  простому: от страсти до будничности, от новизны до степенности,  от ревности   до  хладнодушия; у животных иначе – естественнее,  легче: от первородного инстинкта до потребительского  разнообразия,  от краткого объединения до полного  освобождения.  Каждому  по  его  предназначению.


Зимы  конечная  пора.         Звонит  пасхальная  игра.
Весенний  поздний   перелет.   Важнее  праведных  хлопот.
Бравурных  песен  разворот.    Безумным  дням  предъявит  счет.
Холодный  ветер  перемен.    Схоронит  призраки  измен.


Наталья  вывалилась  из вихря  рассеивающихся  ночных мистификаций, встряхнула  головой  и  постаралась  в один миг избавиться, отбросить  их,  шагнуть в утро, как  в  new reality,  то  есть  с надеждой и оптимизмом, которые обычно  выручали её. Повседневность сразу превращала любое дерганое  настроение в цепочку действий,  где-то автоматических, где-то безусловных – и это  взнуздывало на системность намерений  и  безальтернативность  поступков.  Однако  умозрительность  утра  не  отменяла  обычных  бытовых  вопросов: опять не  ясно как одеваться - зима стала карикатурой  далёких  фильмов, книг, картин  и вызывала  одновременно  раздражение и ностальгию по чему-то забытому, сказочному, фантастическому, о чем  испытываешь неловкость вспоминать и, в конце концов,  расплывчато  воссоздаешь  в каких - то затерянных  мирах  памяти и успокаиваешь  себя надеждой.  Так что же Мише все – таки надеть, вроде не холодно, но мерзковато-слякотно, да и не любит сынок пухлые вещи (ему хочется выглядеть стройным, спортивным перед девочками; господи и это  второй класс;  она  не помнила  себя в этом  возрасте, а  это  было не так давно - 20 лет тому назад - вечность и один миг), ну  что - либо  подберу – чего-чего, а одежды хватает. Всё это  быстромыслие  завершилось легким завтраком и как всегда лихорадочными сборами, с непременными потерями и победными  находками,  с   неизменными  воплями, подхлёстывающими  скорый уход. Вот они уже  во дворе и, как всегда, машина заводится  с какими – то странными всхлипываньями;   говорили ей не раз, что давно пора сделать  диагностику и ТО в нормальном месте, а не у «дяди Васи»  с  ближнего гаража, но  то нет времени, то нет свободных, от других, особенных, внутренних обязательств, денег.  Правда,  когда они есть  - вот  тогда  это  уже  больной вопрос, обращенный,  прежде всего к  самой себе,  двигающейся разнонаправленно к  неочевидным   целям,  в  которых гораздо больше  чувств и совсем немного очевидности. Наталья   всё же успешно  отвозит Михаила в школу, потом мимоходом заскакивает в сетевой магазинчик (отличающийся от большинства разумным соотношением цены – качества), возвращается домой, с, как всегда, стойким ощущением безупречно  выполненного долга,  с выдохом  счастья,  мелочного  конечно,  но заслуженного беззаветным  служением  родному  человечку  и  валится на любимейшее кресло;  теперь наступает время для корректировки дня, и  хотя  кругооборот будней вроде статичен и  банален,  но иногда находится  возможность внести новый колер  в  палитру дня и оживить холст чуть-чуть. Опять она начинает разбираться со своими  текущими  проблемами,  а  их как волосы укладкой  не соберешь,  пенкой не  раздуешь…  надо  развернуться  вглубь  и вспомнить  всё:  начало начал…  но  каждый  день  ты  отодвигаешь  саднящие  мысли  в  глубинные подвалы памяти,  потому  что проще и приятнее жить сегодняшним, да   и  лучше надеяться на потом, там  где  можно  пребывать сколь  угодно долго – если не думать, не сознавать, не  мечтать, то есть жить как все, не заморачиваясь, как говорят по-современному.  Вот такой выбор.  Каждый раз,  когда Наталья начинала копаться в собственном прошлом,  она  отбрасывала реальность и придумывала  сказку, но не детскую, а  очень даже взрослую  с грязными  подробностями,  то  ли  будущего,  то  ли  настоящего,  с героями и обывателями, мало похожими на  действительно окружающих  её людей и с тягостным, но обязательным  опрокидыванием  в  конечную  явь.
Однако надо двигаться на работу. Конечно, приятно выезжать  из города, когда все активно  тянутся   (правда,  активность, скорее всего  какая-то  нервно – паралитическая) навстречу и дорога в удовольствие;  хотя не такая я продвинутая автомобилистка, чтобы получать истинное  удовольствие  от этого процесса.  Проехав  Проспект,  машина вылетела  на  радиалку  и довольно скоро  Наталья была на  месте:  перед ней, как всегда  радостно  и  неожиданно  открылся  сосново – еловый  лесочек – это и было её пристанище, её   обитель.  Тот редкий случай, когда работа –  и удовольствие,  и плата, и расплата  за эту самую…за мою  изящную  отверженность.   Наташа  споро  прошла  в  свою комнату,  начала  переодеваться  в  амазонский, как шутил  Костя,  костюм. Изредка  небрежно  смотрела  в зеркало, и   всё  же, если  судить  строго  по гамбургскому счёту,  отражение  было вполне   благоприятным:  красивая  независимая шатенка, со  слегка выдающимися  спереди  и сзади формами,    довольно-таки  приемлемого  роста  вдумчиво,  шаловливо,   внимательно,   сурово  смотрела  на  неё   без всякой симпатии  и  жалости. Она  подошла к  кабинету  Константина с  чувством  зыбкого  внутреннего дискомфорта:  где-то внутри, глубоко, задумчиво   трепыхалась  надежда на его  возможное отсутствие, хотя бы  сегодня;   постучала и  открыла дверь  - никого не было. Позвонив  Косте, она,  с  облегчением,  услышала,  что из-за  безотлагательного    коммерческого   проекта,  он, скорее  всего,  приедет   позже или сообщит дополнительно  о  планах  и,  кстати,  просит её  проконтролировать  завоз  фуража, да и  настоятельно  просит   её    проверить   качество  и  количество, а  то вместо дела  опять  ей  кто-нибудь,  не  отходя  от  кассы,  начнет изливать  свои  чувства и  обещать  эдемские  кущи.  Вздохнув от души,  от  сладкого  монолога шефа,  Наталья  погрузилась  в рутину, – так  она ерничала, используя  это  слово   вместо  длинных и путаных  объяснений  о  дне  насущном;  всё складывалось, изначально,  удачно  и,  как обычно, с некоторым волнением  она отправилась   на   конюшню. Её, прежде всего, волновало состояние Шалуна:  все - таки операция это не разовый прием таблетки, а серьезный стресс  для  любого животного, включая и человека, но у человека  огромное преимущество: вербальная способность  быстро донести о своих проблемах; а лошадь должна абсолютно полагаться  на своего друга – берейтера  и  замечательно, если он настоящий и понимающий  четвероногого  по взгляду, по движению, по взмаху хвоста – тогда выздоровление  проходит благополучно и быстро. Зайдя,  она  как обычно отметила  чистоту и порядок в конюшне – благодаря  Митричу,  они не знали забот - он, Митрич,  создавал  особую атмосферу,  в  которой и лошадям и людям  было хорошо. И всё равно подходя к  деннику  Шалуна,  Наташа  немножко напряглась, ведь ещё два дня тому назад, когда она выгуливала его в бочке  на корде,  он  довольно прерывисто и тяжело дышал, а ей хотелось сегодня  проехаться  в манеже, естественно, без седла прогулочным шагом и промерить пульс его до прогулки и после. Ещё её мучило сознание вины перед шалунишкой из-за  операции – ведь он потерял свою жеребячью особость; также  примешивалась  какая-то необъяснимая  грусть и жалость, как – будто её саму лишили  части  плоти. Но когда Наталья  села и потрепав шею  Шалуна, пустила его по кругу, она забыла  обо  всем – так всегда с ней  происходило   верхом; конь  был  не с высокой  холкой  и потому не доставлял проблем по выездке без седла: немного  баланса, немного выдвинутых вперед ног и чуть – чуть отклониться назад… Недолго продолжался этот аллюр  отрешенности  и  единения - когда   твоё  тело  соединяется с другой  живой, теплой,  трепещущей  плотью  и  дышит с ней в  едином камертоне. Зашёл Митрич,  сообщил  о  прибытии  важного  клиента  К.М.;  пришлось  Наталье спешиться, передать  Шалуна   конюху, отправиться в  пристройку  конюшни,  где  уже  был  подготовлен к  работе  старый, спокойный  Аргун; затем  она подошла к  деннику   Олимпии и  спросила себя: ну как эта красавица – не устроит   мне сегодня опять  цирковое  представление?.. Пусть  и есть такой риск, но   всё равно  каждый    выезд  на этой  лошади  вызывал   в  ней  такой  прилив адреналина, что это компенсировало  все  загадки  и повадки  данной  фурии.  Олимпия -  ахалтекинка,   и  для  специалиста   это  почти  всегда  диагноз:  грация, сила,  правильный экстерьер  плюс исключительная  подвижность  и  темперамент, однако,  всё это  со  сложным  характером, требующим  уважения  и  терпения. От тренера,  конечно,  зависит  очень  многое: настройка лошади,  использование её  сильных качеств,  но  Олимпия умудрялась,  в  определенных  ситуациях, становиться  не  ведомой,  а ведущей,  что приводило  Наталью в ярость,  которую  она,  как  могла,  скрывала  от текинки,  понимая  бессмысленность  гнева  к   этой  тонкой  и  нервной  госпоже;  зато  когда  у  них  возникал  резонанс,  тогда  выездка  превращалась  во  что-то  необыкновенное  и  фантастическое:  их  неразделимость  напоминала  монолитность  античных  кентавров. И  каждый  раз  ей  хотелось  возвращаться вновь  и  вновь  к  этому  чувственному   состоянию.  Впрочем, вот и  VIP,  хотя  сначала  в  помещение  ввалились  важность  и  значительность, которые не просто  сопровождали  К.М., но  и  стремились постоянно  быть в авангарде  событий.  Наташа  вывела  Аргуна, помогла забраться  К.М.   в седло, и  нисколько  не  беспокоясь  за  них,   взяла  под  уздцы  текинку,  приговаривая  теплые,  только  для  них  двоих  знаковые  слова,  затем   легко вскочила в  стремена;  дальше  у  них была  обычная  прогулка  по лесному  кругу, с  нытьем  пассажира  о  галопе, о скорости, о  кураже,  в общем,  обо  всем  том,  что  возможно  и  было  в  его  прошлой  жизни,  но  уже  давно  кануло   в   лету.  Наташа,  по необходимости,  вела диалог  с ним,  заполняя  его «высокопрофессиональными    фразами  о   коневодстве»,  ибо  Костя  говаривал: «многие  блага  за  сладкие  слова»,  и  это  не  самая  сложная  плата  за  работу,  которая по душе;  К.М.  -  человек  очень  занятый  и,  само  собой,   выездка,  горные лыжи,  теннис,  а   теперь   ещё   и   сквош, -  обязательная   атрибутика господина  такого  положения,  так  что  время,  выделенное  на  престижную галочку  быстро вышло  и  Наташа,  с  облегчением,  проводив  его,   позволила  себе  пройтись  галопом,  доставив огромное удовольствие  и  себе,  и  Олимпии.  Идти  на  ахалтекинке,  в  отличие  от многих  других  пород,  было  сплошное  удовольствие: не раскачиваясь,  низко  неся  ноги,  она как бы  скользила  по поверхности  словно « спидбот»    в  штиль. Трудно  представить  более разнообразные  характеристики,  сосредоточенные  в  одном  животном:  длинная  спина  с  высокой  холкой, поджарый  живот,  тонкие  стройные  ноги  - текинец  очень  напоминает  такого  же  уникального  зверя - гепарда,  и  было  время, когда  они  обитали в одной,  родной  для них,  местности – Туркестане.
  День  тёк  по  обычному   лесному  расписанию:  много времени на воздухе, достаточно физической нагрузки,  так что  к  середине дня Наталья  о  еде  уже  не  просто  думала  -  она   реально   мчалась,  как  пришпоренная  лошадь,  к  всегда  уникальному  домашнему  яству,  приготовленному   женой    Митрича  Натальей  Михайловной,  по-простому,  тётей  Наташей;  там  было  так  вкусно  и  разнообразно, что  все  с  сожалением  прощались  с ней  на выходные  и   как  нечто  ужасное  представляли  её  возможный  уход,  которым  она  периодически  ворчливо  всех  пугала.  Обед  был  тем  своеобразным  толковищем,  где  все  наконец-то  встречались, где  всё закипало  и   разливалось,  не  только по  тарелкам,  но и  по людям,  где  по-простому  объяснялись    спорные  вещи  и  заедались  обиды  и  недоразумения;  ровно  так  было  и  сегодня, к тому  же  в  отсутствии  Константина  атмосфера  была  смешливее,  громче,  безыскуснее.  Наталья  приветствовала  всех,  как обычно,  независимо  от  того   видела  их сегодня    или  нет: «моё  почтение   конная  гвардия»;  конечно в этом   заклике  присутствовало  что-то  скоморошье,  но он  стал  привычным  и когда  она,  по  каким-либо  причинам,  не  произносила  этих  слов,  то  тотчас  вызывала  вопросы  о   здоровье,  о  настроении  и  т.д. В  завершении  обеда,  когда  она  лакомилась   киселем  с  пирожком,  ей  позвонили  с  желанного  номера   и  каким-то  странным   девичьим  голосом  попросили  Славу,  то  есть  того   кто  и должен  был  быть  на  трубке…  Наташа,  что  давно  уже  было  не  свойственно  ей,  растерялась  и   вместо  ясности  внесла  ещё  больший   сумбур,  ответив  какой-то  белибердой,  после  чего отключилась,   поперхнулась  киселем  и  окончательно  порушила    гармонию,  тщательно  и деликатно  сохраняемую   после   Олимпийского  упоения.  А  тут  ещё  подошел  старший  охранник – и  поток  разнонаправленных  рефлексий  опрокинулся  вовнутрь: что  он  вчера  видел? Да  и  пусть  - не  убудет.  Не  школьники…   Наташа,   словно  в  полузабытьи,  провалилась  в  минувшее,  и    теплая  струя  вынырнула  и  покрыла  её:  ласковая  рука  как  будто снова  трепала  волосы,   мягкие  губы проникали  в  самое  сокровенное,  небритые   волосики  услаждали  щёчки  и  ванька-встанька  входил  в  её  преисподнюю   неуемно - она  с  трудом  и сожалением   вырвалась  из  горячечного  пароксизма    и   выскочила  наружу,  на свежий  воздух.  Ветерок  и  тихий  морозец  охладили  её, вернули  в  действительность – она  набрала  Славин  номер: «аппарат  абонента  выключен  или…» - этот механический   голос  почему-то успокоил   и  обратил  к  привычному  ходу  вещей;  следующий  конник  должен  подъехать  в  течение  получаса,  а  фигура  Н.  вызывала  у  Наташи  приятные  мысли  и  ожидания.  Он  появился,  как  всегда   одетый  несколько  театрально,  если  не  карнавально  и   всё  равно   подобное   удивительно  гармонировало  с  его  манерой   говорить,  двигаться,  смотреть    каким-то  особым   снисходительно - проницательным  взглядом;  весь  его облик  безапелляционно  заявлял – вот  такие  мы  описатели  земли  русской,  да  и  лицо  его  ладное,  холеное,  с аккуратной  чеховской  бородкой  всегда  выражало  доброжелательность  к  любому  собеседнику,  и  это  не  фигура  речи, а  несомненная  правда;   да  и  не  только  к одушевленному,  а  и  к  деревцу, и  к  окошку,  даже к  проходящему  невдалеке поезду – он всех  одинаково  любил  и  осенял  своим  вниманием  и  почтением.  Опять  «аппарат  абонента  выключен  или...».
 - Ну-с  голубушка,  как поживаете,  каково  самочувствие  Ваше,   дражайшая  Натальюшка,  как  дела у  сынишки? 
Это был  ритуал, причем  совершенно  естественный,  не  навязчивый,  приятный.
- Спасибо,  у  нас,  слава  Богу,  в норме  всё,  учимся,  воюем  друг  с  другом,  но без  применения  холодного  и  горячего  оружия.
 Основа  диалога  была  стандартна,  хотя  нюанс - дополнение: улыбка, прищур, взмах  руки  и  иные  богатства  человеческой  мимики   придавали  общению  всегда  своеобычный  характер.  Всаднику   была  подана  лошадь – рыже мастная  с  золотым  отливом  Кама,   такая  же  широкая,  как  и  одноименная   река  в  весеннее  половодье  - дончанка  густого  типа,  крупного  телосложения,     временами  прекрасно  работающая  и  в упряжке.  Член СП  с  легкостью  вскарабкался  на  савраску: «ну  что  родимая,  не подведешь, не уронишь  честь  свою  и  мою -  негоже  мне  с  корпулентностью  моей-то  с  землицей  лобызаться»,  степенным  речитативом  пропел  литературный  аксакал.  Наташа  только  посмеивалась,  выслушивая  всегда  неповторяемые  словесные  эскапады  одного из  любимых своих  посетителей – после   него настроение    всегда  было  чудесным.  За  животное  она тем  более  не  беспокоилась – это  была надежная,  многократно  испытанная  лошадь;  их  путешествие  продлилось  минут  50,  заполненных  всевозможными  актами  камлания  Н.  с  деревьями,  птичками, облаками – со  всем что  движется  и  не движется  и  главное  отвращает  взор  от  мегаполиса  к  Природе. Они  тепло распрощались. В  который  раз: «аппарат  абонента  выключен   или…».  Странное  отключение  телефона не  беспокоило,  а  несколько  удивляло – Славе  это как-то  не свойственно; да  и  Костино  отсутствие,  правда,  объяснимое  им,  тоже  пробуждало лёгкое  теребление.  Беспокойство возникло не из чего – только мгновение  тому ей  улыбалась  жизнь, а  теперь  она  сама,  ещё  не  понимая  и  не  видя  каких-либо  тревожных  знаков,   натянулась  как  тетива.

                2         

Размеренная  работа  легких    прокатывалась   полифоническим  аккордом – этот  звук  уже  давно  стал  камертоном  подводного  восторга,  накрывающего   с  головой  и  с  такой  полнотой  неземных  ощущений, что  он  боялся  их  расплескать  излишним  многословием  потом,   после  возвращения  на   борт. Конечно,  он  был  не  один – группа  погружалась  в  подводный  пещерный  лабиринт,  совсем  простой, релаксовый, пользующийся  огромной  популярностью   у начинающих  дайверов,   у  гидов,  да  и  у  опытных  подводников: глубина совсем небольшая  (12 – 22  метра), пробиваемая   солнцем,   с  фантастической  игрой  цвета, света, тени – с  играющими   кружевными  бликами,  с   ажурными,   словно  веер  кораллами   Хиксона,  с бледно-красными   альционариями,  а  на выходах  из  проходов, словно  на   параде – встречала   китайская  терракотовая  армия - грандиозная   площадка   поритов;   они   своей  особой   торжественностью    наповал   убивали   ошалевших  от  впечатлений  дайверов;  и  всё  это без  единого риска  декомпрессии,  без каких-либо  напрягов – это ли не маркетинговая  радость  устроителя,  выступающего   в  одном  лице  и  инструктором  и  бизнесменом.   Костя, и  сам,  будучи  коммерсантом,  отдал  высокое должное  фактуре  этого  места  и  качественному  брифингу,  предваряющему  погружение  и  создающему  атмосферу  праздника  и  личного   удовлетворения. В силу  простоты, доступности  сайта он  обныривался  всеми  добравшимися  сюда (к  счастью  место  было удалено от  центров  пузатого отдыха); Константин,  имея  всё  же  небольшой  опыт, пристроился  в   кильватер  змейки  и  пользовался  сполна преимуществами  свободного  плавания,  не утруждая  собою  бадди (напарника), он  совершал  незначительные  маневры по  разным  направлениям  и старался  увидеть, записать, снять  побольше  чего-то  оригинального,  не  пуганого: сначала  встретил  пару  мелко-линейных, по окрасу,  императорских  ангелов  с  черными плавниками  и желтым  хвостом, потом,  совсем  неожиданно выскочил  на серповидного  ангела прекрасной  наружности: с длинными нитями на плавниках  сине-черно-матовой  расцветки,   с широкой желтой  лентой  посредине  и  на хвосте, но заснять не  смог – он быстро скрылся в какой-то  трещине, а  в  завершении  на   него  из  щели  выглянули  два  ряда  коротких конических  зубов  торчащих  из  ритмично  открывающейся  пасти  перечной  мурены  желтоватой  окраски, усыпанной  по всему  телу  мелкими  светло-коричневыми  пятнышками (столь  точно   классифицировать  смогли сообща  уже   на лодке  по видео и   описанию); погружение  продолжалось  больше  часа,  но  всему  приходит  конец  и  после  ненужной,  но обязательной, «по  кодексу», остановки  безопасности  довольные  и  покоренные  сайтом  поднялись  на борт корабля... Наступало  время  обеда,  после  пауза, а  затем  по  погоде  третье  и, возможно, четвертое  ночное  погружения.  Сегодня  на обед помимо  обычного,  кстати, разнообразного  меню  ожидалась  рыба,  купленная  у  местных  рыбаков – они  уже  привычно  причаливали  к  яхте,  стоящей  у  рифа,  и  с  упоением  торговались: были  куплены  три   белополосых  сладкогуба и  две  золотистые  барабули  за  20 долларов,  хотя  первая  цена  озвучивалась  50,  но среди дайверов были  2  одессита  с  опытом  Привоза,  так  что с  аборигенами  они  легко справились. Жареная  рыба,  даже  скорее  ее  запах,  умопомрачительно  витали  над  головами  прихожан  братской  морской  обители, и  когда  прозвучал  колокол,  ждать  никого   не пришлось.  Рыба была  восхитительна – это  и  не удивительно,  что может быть  вкуснее  свежей,  прямо  с  пучины, рыбки?  Ничего!  Костя  не  удержался  от  соблазна – позволил  себе  пиво (вообще  то  он предпочитал  не употреблять  огненную  воду  до крайнего  погружения),  но  здесь  уж  больно  напрашивался   этот   синхронный  тандем.  После  обеда, после  обмена  впечатлениями, после  заполнения  логбука  он   поднялся  в  свою каюту  и  прилег  на диван;  Костя  оплатил  верхнюю  палубу  и  это  был  не экивок  снобизму,  а  просто  необходимость  при  чутком  сне   нормально  отдыхать  перед  нырялкой. Он  расположился  поудобнее,  закрыл  глаза…  опять  россыпью вернулись  все части  лего,  которые  никак  не собирались  в  реальную, и  главное,  благоприятную  картину  его  микрокосма:  сразу  выскакивала  как  черт из табакерки  Наташа,  сладко заявляя  – вот  я;  её растрепанный  вид  вызывал отчаянное   влечение  и  такое терпкое  чувство любви – ненависти, что он  не вполне  понимал,  где  опора  их  отношений,  а  где  их  разрыв – она то  отстраняла,  то  приближала  его  до  липучего  и  вязкого  края,  молчала,  не  дышала, была не здесь – в эпилоге  отрывалась  так, что  становилось  страшно  от  абсолютной  пропасти  между… – пропасти  непонимания  её  поступков,  её  загадочного  поведения:  она принимала ласки как прожжённая  одалиска – без  души,  без  жеста,  устанавливающего хотя  бы  какие-либо  нити  взаимного…ну  почему  она не моя…нее…   угол  домика,  вдалеке  деревья…покрывало  тёплое  углубление….  одинокий  берег река… грудь озеро она… я…жарко…мною  её…,  как душно - Костя  выпал  из  сна, включил  кондиционер, сходил  в  туалет, присел  на постель:  сложно  вообще  установить  взаимосвязи  у  стольких   людей,  связанных  друг  с  другом  непосредственно  -  в первую  очередь  отец,  ведь  Ната  дочь   его друга – Миша, малыш  Наташин,  маленькая,  но тоже  очень  неповторимая  натура  и  главное  чудо – Ната, ведомая  чертиками  то  куража,   то   непослушания.  Он  складировал  и  берёг  в  себе, те  редчайшие  моменты,   когда  она  тихо, с  ласковым  доверием  из-под  мохнатых  ресниц  смотрела  на  него  снизу  вверх,  ладонью  приглаживая  то свои,  то  его  волосы. Воспоминание  и  ранило  и  замиряло  одновременно,  ему  хотелось  воссоздавать  эту  картинку  снова  и  снова,  чтобы  не  потерять  сначала  память,  а после  и   её  саму…  колокол  отбил  очередной  брифинг и,  выкарабкиваясь  из  дум,  Костя  спустился  в  каюту - компанию. Там  было  шумно  и  мечтательно: мужчины  громко обсуждали  прошлое  и  настоящее,  а  женщины  строили  воздушные  замки,  которые  непременно  хотели  материализовать,  по  собственным  архитектурным   проектам. Костя  присел  на диванчик  недалеко  от  плазмы,  на которую  выводили  будущий  маршрут -  с  указаниями  особенностей  места  и  с  другими  характеристиками (фауна, флора, сложность,   предельная глубина);  к нему подсел его подводный  напарник   Артур, они познакомились лишь  на лодке,  как  и  бывает  обычно  на  сафари  (если  не  сложилась  до этого  постоянная  спарка).
 - Как  спалось,  уж  больно  ты надутый  какой-то?
 Улыбаясь  в пол-уха,  довольно  ухмыляясь,  спросил  он  Костю.  Несмотря  на провинциальную, чуть  смешную,  самоуверенность  маленького (не по телосложению) нувориша,  в нем,  тем  не  менее,  наличествовало  обаяние  хваткого  и  напористого зверька,  со  своими правилами «хорошего тона», со своим  миром  домашних женщин  и маркитанток (положенных   ему  по региональному  штату), но  и  со  своим,  не  столичным, а  первоначально-купеческим  замахом  на  честность  и  порядочность.
 - А  надулся я  от обиды – ведь за тобой  угнаться,  что  за  столом,  что  под  водой  невозможно, -  отшутился  Костя, стараясь  не особо напирать  на хороший  аппетит и  соответствующее  телосложение  Артура. Инструктор  Сергей  начал  брифинг:  предстояло обычное  погружение  и,  так как  значительная  глубина  не  планировалась,  Костя  решил  нырнуть  на  найтроксе – ему  нравилось, изредка, продышаться,  обогащенным  кислородом,  воздухом. После  брифинга  он  замерил  состав – 34% кислорода, проверил  по таблице  предельную  глубину  погружения  для  данной  смеси  и  пошёл  одеваться…
День заканчивался  как обычно, однако  в  неурочное  время  прозвучал  колокол   и  Сергей  сделал  неожиданное  объявление:  завтра  с  утра  лодка  будет находиться, примерно  4 – 5 часов  в порту города   С., где можно будет  прогуляться  всем  желающим.  Он  попросил  не беспокоиться:  все  запланированные   погружения  будут  выполнены, а  остановка  связана  с  заменой  основного  компрессора  по  забивке  баллонов.  Утром,  позавтракав,  народ  стал  группироваться  по  настроениям:  кто купаться  и  загорать, кто пройтись  и  отвлечься. С  Костей  собирался  пойти   Артур,  но в последний  момент  передумал  и,  когда  он  уже  выходил, напросился  Павел,  самый  незаметный  и  тишайший  из всей   группы. Прогулка  стала  одним  из  самых  забавных  воспоминаний  Кости.  Павел   давно  хотел  приобрести  спортивные  солнцезащитные  очки с креплением  на затылке  для  волейбола,  велосипеда  и  других  активных  телодвижений,  и  он  уговорил  Костю  навестить  торговый  центр  недалеко  от порта. Да,  собственно,  и  уговаривать    не пришлось – Косте  нравился   дух  и  нрав  южного  базара,  его  назойливая  постановочная  любезность  с  мизансценами  театра  док. Как  и  случалось  обычно,  они  попали  в  мир  световых,  звуковых  миражей,  приправленных  моно  и  мини  групповыми   спектаклями,  кое-где  со зрителями,  кое-где  без  них.  Паша,  в один  из  моментов,  выпал  из  поля  зрения  Кости,  которого  с восторгом  и  ликованием   опаивали  каркаде,  не забывая  сообщать  ему   мимоходом,  что  в  течение  ближайших  5 секунд  соломоновы  сокровища  разверзнутся  и  всё  что  он  пожелает – исполнится;  но, к  их  большому   разочарованию,  он  пояснил,  что  это   его  14  визит  в  их  страну, что он  из-за  большого уважения  к  ним  не  смог  отказаться  от  угощения,  но,  увы, вынужден  с   благодарностью  покинуть  их.  В  это  время  Павел  набрёл  на магазин  с  гигантским  выбором  тёмных  очков,  всевозможных  вариантов  и  расцветок;  увидев  его,   восточный  друг – торговец,  немного  не просчитав  темперамент  клиента,  слишком  сладко  бросился  на  него.  Паша  последним  всхлипом: «я  схожу  за  другом»  оборвал  нить  сцепления  и  вырвался  на  свободу. Да,  вот  так  европейская  ментальность, с  одной  стороны,  и  нега  детей  пустыни,  с  другой,  попали  в  неразрешимое  противоречие,  где  стремительность (в смысле  бегства)  европейца  победила. Наконец-то  они  воссоединились,  несколько  ошеломленные  грандиозным  вниманием    всех  без  исключения  продавцов   к  своим  персонам. Но  цель  всё  ещё  маячила  впереди  огоньками  витрин  и  призывными  фигурами  лавочников. Проскользнув  несколько  магазинчиков  на  автопилоте,  они  находят  то, что  Паша  искал – цена  обозначается,  естественно,  веселая  с  переходом  в  хохот: вот  тут  и  начинается  новая  пьеса  на  подмостках  восточного  театра  абсурда – да  нет,  не современного  модернистского  с  фигурами  отторжения  и  другими  прибамбасами  артхауза,  а  традиционная,  с  вживанием  в  образ,  с  внимательными    яркими  глазами  и  чувствами.  Итак, Павел  очень  хочет  купить  и  выбор  большой,   глаза  разбегаются,  меряет  одни, другие,  советуется,  смотрит  в зеркало,  словом,  для хозяина  плод  созрел  и  надо  трясти; в это же  время  Константин  со  скучным,  скептическим, сонным  видом, еле  волоча  ногами,  бродит  по  магазину,  всё  более  расширяя  круги  к  выходу. Торговец,  опять «неожиданно», после  того  как была  назначена  относительно  разумная  цена,  объявляет  что  его  неправильно  поняли  и  что   эти   «фирменные»  очки  стоят  совсем  другие  деньги,  на  что  Паша  уже  не  реагирует - примагниченный  очками,  как  туземцы  Полинезии  бусами  в  давние  времена, - очками,  которые  так  залихватски   смотрятся  на его  носу,  он  не в  состоянии    внятно  говорить  и  сопротивляться.  Костя  понимает,  что  надо   брать  инициативу  в  свои  руки;  он  нехотя,  как  бы шепотом,  сообщает  Паше,  что  точно  такие же  очки он  видел  в  аптеке  около  порта  по  совсем  смешной  цене, звук  этого  сообщения  таков,  что  оно  конечно  уловлено  всеми,   и  вот  продавец  уступает  до  той  цены,  которая  устраивает  обе   стороны  и  наконец,  обалдевший  Павел  с  очками,  деньгами  и  остатками  оптимизма  вылетает  из  магазина  на  волю. Перебежками,  отрываясь  от  алчущих   аборигенов, они  покидают этот  вертеп  соблазнов  и  стремительно  двигаются  к  лодке. Уже  на яхте  Паша  делает  признание: он  каждый  раз  мучается  и  нервничает,  общаясь  с  продавцами,  и  он готов  переплачивать,  только  бы  снова  и  снова  не  удлинять  эту пытку. Костя  смотрит  иначе:  зачем  дергаться,  суетиться – надо  включаться  в  событие с радостью,  получать  удовольствие  от  игры  глаз,  слов,  жестов   и  тогда  помимо  материальной  выгоды  обретаешь  несомненное  моральное  удовлетворение.    Вспоминая  потом  об истинных  подробностях  события,  он  воспринимал   его  камерно - только  внутри  самого  происшествия. 

  Текучий  городской  туман  разъедал  корни  растений  и  подтачивал   настроение  людей,  неистребимо хотелось  перемен,  хотя  бы  временных  и  импульсивных. Всё  окружающее  пространство  вызывало  гадливость  и  отторжение,  хотелось  солнца  и  яркой  зелени – временной  стык  между  осенью  и  зимой  напоминал   один  из  кругов  Божественной  комедии  и  скорее  всего  не самый  верхний,  душа  и  тело  требовали: отринь  всё,  уезжай  к  южному  морю,  поближе  к  местам   працивилизации,  где сняв  одежду,  приковывающую  нас  к  Северу,  человек  кратковременно  возвращается  к  своим  истокам.
- Ну  а  как  нам   быть  с  Мишей?   Прерывать  учёбу  на  втором  году  невозможно  никак,  а  лететь  без  него… он   тоскливо  на  меня  вчера так  посмотрел,  что  я  не могла  даже  заснуть.
-  Я  тебя не  понимаю.  Ты же  сорвалась  с  цепи сама,  поскандалила  с  Костей;  мне,   под  угрозой увольнения,  пришлось  договариваться,  искать  замену,  и  вот,  пожалуйста,  у  тебя  опять  хандра.
  Очередной  диалог  взбадривал  отношения  Славы  с  Наташей, придавая  им   стойкий,  упругий  характер.
 - Да  и  маму  ты  дёрнула,  а  у  неё,  как  ты  сообщила,  два  спектакля  на  этой  декаде…
- Боже мой,  он  беспокоится  о  маминой  карьере,  какое  благородство,  какие  у  нас  рыцари  выросли  рядом,  только  руку,  почему-то  не  подадут  в  транспорте  и  нежность  проявляют  лишь  в  сокровенные  моменты.
 За этой  приятной  и  элегантной  беседой  время  съедалось  как  пространство  в чёрной  дыре;  потом  заполошные  хлопоты,  прощание, назидание,  обнимание,  проливание… полёт  прошел  легко  и  благополучно  и  вот уже  их  встретили, посадили, отвезли,  покормили и  заселили… наконец;  а после  стремительное  разоблачение  и:  медленное  умиротворенное  движение  вниз  к  песочку, среди  радужных,  призывных  цветов, спящих  пальм   к  легкому,  нежному, колеблющемуся  морю,  встретившему  их  штилем  и  редким,  для  этого  времени  дня,  безветрием.  И  первое  плавание – без  маски,  ласт,  только  ты,  твои  силы  и  возможности – чистое,  без  примесей,  ощущение  тела,  погруженного  в  материнскую  плоть  Океана. После, положенного,  традиционного  начала,  надо  немного  отдохнуть – потом наладится  ритм  праздной, желанной жизни  и  не  нужно  будет   ни о чем  думать,  кроме  Миши, отчаянно  борющегося  с  учёбой  и  грустной  картинкой  за  окном.

 Не предупредив,  не посоветовавшись,  будто  я  безликая  фигура  дальнего  горизонта, отработанная  и  совершенно  бесполезная - как  воры  в  ночи  удрали;    со мною  отказывалась: «я  не  могу без сыночка, почему  ты  не понимаешь  меня, как  ты  можешь  быть  таким эгоистом», какая  сука  и  этот  иуда,  притворяющийся  другом.  Но она – прямо  из одной  теплой постели  в  другую  как… Его оторвали  от потока  грязи,  в  который  он  сладостно  погрузился, почти   захлебнулся.
 - Нет виски  не надо,  пожалуйста,  водки,- ответил  стюардессе  Костя,  улетавший  на  край, чтобы  выть  в  отдалении  и,  по  возможности, жестко  забыться.  Несмотря  на стрессовое  настроение,  он  всё  же  надумал  очень  интересный  маршрут,  который  давно  был  намечен  и  намечтан: сначала  КЛ (столица),  а  потом  легендарный  дайверский  Остров  около Борнео. Чувства   и   бизнес-планы  всегда  жили  отдельно: смешивать  эфир  с материей  бессмысленно  и  контрпродуктивно – стихии  разные  и  микстом,  ни  при  каких  обстоятельствах  не  становятся. Всё  было  заказано,  оплачено  дома,  так  что  Костя  автоматом  пролетел, проехал  такие  мелочи  как  суета  трансфера и  заселения; отель  находился  в  центре, выбран  по  рекомендации  Куковского  путеводителя  (не подводил никогда  раньше); все   рядом:  пешком  китайский  квартал  и  центральная  площадь  Мердека. Со   странным  брезгливым   чувством   связался  по скайпу  с  домом:  спросил   о  работе,  о частностях,  невзначай  о  Наталье, сказал,  что номер  мобильника  только  для  близких,  без исключения  на  всяких  бывших… Чудесно  поужинал  в  большом  рыбном  ресторане  с  открытой  террасой  и  немного  прогулялся  по  китайскому кварталу, пробитому  тяжелыми  запахами,  галдящему  по  вавилонски,  но  всё-таки  неуловимо  обаятельному  своей  восточной  вязкой  патиной. На  завтра  был  запланирован  FRIM (научно-исследовательский  институт леса  Малайзии), незаезженное  толпами  туристов  место,  с уникальной  подвесной  тропой  по  верхушкам  влажного  тропического  леса   среди  птиц  и  небесных   просторов. Костя  провалился  в  ночь  мгновенно:  длинный  перелёт, сердечная  лихорадка  сделали  своё  дело,  но  утром  был  как  огурчик -  обильный  шведский  завтрак,  скоростной  КТМ  до  Кепонга (не брал  такси  из-за пробок, да и  уровень  сервиса  поездов  высокий);  выйдя  на  площадь –  множества  такси,  обещанных  интернетом,  не   заметил  и  начал,  несколько  беспокойно,  метаться  то в  одну,   то  в  другую  сторону.  Модерируя  свои  планы,  он  чётко  знал  об  определенных  сложностях   намеченной  одиссеи:  ограничение  в  течение  дня  на  посещение  подвесной  дороги (250  чел.), довольно  большое  расстояние  от центрального  входа  до  офиса-кассы  и  поэтому  ему  хотелось  компактности  услуги - всего  сразу  и  желательно  быстро. С  трудом  отлавливая  редких  прохожих,  Костя  всё же  получил  нужное  направление: в нескольких  десятках  метрах  внизу  проходило  шоссе – оно то  ему  и  было нужно. Выяснив  направление  и  перейдя  на другую  сторону  он,  кажется,  оказался  в  исходной  точке,  где  почти  сразу  поймал  такси,  правда  неожиданно  оказался  с  попутчицей,  которая  узнав  маршрут,  извинившись,  тоже  села  в  автомобиль;  так,  толком  не  познакомившись,  они,  случайно,  стали  коллегами по  вояжу.

Пара  счастливых  отдыхающих занималась  привычным  делом:  выясняла отношения,  напоминая,  со  стороны,  то  ли молодоженов,  то ли заслуженных   ветеранов  брака. 
- Может,   хотя бы   здесь,  мы   будем  вместе – я  уже привыкла  к  твоим  постоянным  спортивным  отлучкам  дома,  но  у  моря  мы одни  и  мне  не  хочется  быть  постоянным  объектом  сексуального  внимания,  в    то   время,  когда  я брожу  в  одиночестве,  как  неприкаянная,  - с  какой-то  странной  лихостью  сказала  Наташа.
- Почему  бы  тебе  тоже не заняться    волейболом,   теннисом – ты  же  играешь  неплохо,  что  за  леность  такая?  Мы  вместе  бы  были  опять же,  а  одна… Ты  нагоняешь  тоску – вот  к   слову  Костя  как-то  говорил,  что  люди  боятся  одиночества,  потому  что  наедине  с  собою  лишь  немногие  наслаждаются  приятным  обществом.
- А  я,  в свою  очередь,  отвечаю,  что  не понимаю,  как  ты,  словно  мазохист   какой-то,  при  всяком  удобном  и  неудобном   случае  его  поминаешь - припечатала  Наталья,  заканчивая  поединок  точным  туше.
- Хорошо  сдаюсь – все  оставшиеся  дни  как  шерочка  с  машерочкой  будем.
- Ловлю  тебя  на  слове,   Николай  сказал,  что   после  ужина    будет  представление  ансамбля  бедуинов.  Пойдём?
 – Да,  я  уже  сказал  тебе,  что  всегда  готов.
 - Не  ерничай.
 Забрав  Николая,  пошли  ужинать – был  обычный  шведский  стол  с  привычной  свободой  абсолютного  выбора,  ограниченного  только  уровнем  отеля  и  благоразумием  выбирающего: то  есть,  ты  свободен  выбрать  всё  из  того  что  есть, но  лучше  так   не  есть,  а   все  же  руководствоваться  здравым   смыслом.  Каждый  прием  пищи  рядом  с  Колей  проходил  весело,  но  молчаливо,  так  как  в  застолье  он  священнодействовал,   как  неистовый  любовник  при  первом  свидании,  растрачивая  всю  свою  невостребованную  энергию   на   еду,   а  его  монотонные  поклоны,  напоминающие  молитву  правоверного  мусульманина,  ещё    красочнее   вырисовывали     эту   картину.  Любой  сотрапезник  Николая тоже проникался   подобным  чувством,  и  обеденный  стол  незаметно  превращался  в своеобразную  гастрономическую  Мекку. Однако  есть  время  пищи  телесной,  а  есть  время  пищи  духовной,  и  оно  наступило:  наша  сплоченная  троица  придвинулась  к   подмосткам,  устроилась поудобнее  и  алкала  зрелища. Мужчины  в  длинных  белых  расшитых  рубахах,  женщины  в  платьях  с  красными, фиолетовыми, синими  вставками  на  белой  основе,  в  сочных  алых  косынках   почти  до  пола  составляли  бедуинский  ансамбль. Как  и любой  другой  фольклорный  коллектив -  он  брал  за  живое,  прежде  всего  заразительной  живостью  естества,  вспыхивающего  изнутри  всплесками  исторической  памяти  тела, поэтому  зрители  легко  разгорались  тоже  и  вот  уже  все  вместе  кружились  в  огненном  костре  страстного  единения.  Вихрь  танца   с  его  центростремительной  силой,  с  забойными  африканскими    барабанами – дарбука,  и  с   разгоряченными   солнцем  плясунами,  вовлекли  Наташу  и  Славу  в   головокружительный  хоровод…  Как  всегда  наиболее  раскованными  были  немцы (со  многими  из  них  Слава  и  Коля  играли  в  волейбол) – их  отличительной  чертой  является  необыкновенная  свобода  коллективного  бессознательного,  когда  они  в  любой  стране,  в  любом   предприятии  спортивного,  развлекательного, познавательного  характера,  часто не  обладая  особыми  талантами, легко и  непринужденно  вливаются  в  него  и  сверхактивно  в нём  участвуют. Так  и  здесь – они  громче  всех  кричали,  не  в такт  подпрыгивали,  но  в  тоже  время  создавали  тот  курортно-праздничный   бедлам,  который  был  здесь  уместен. Густая,  слегка  куртуазная  атмосфера  мягкого  пресыщения  накрыла  вечер  патокой  фривольного  настроения – оно  ни к чему  не  обязывало,  ни  к  чему  не  призывало – подобно  тому,  как  грунт  на картине  готов   под  роспись  и  лессировку  южной  ночи. В   Наташе  возникло  то  редкостное  состояние,  когда  ночное  небо  и  она   сама  соединяются  в  странный  протяженный  глоток   вдоха - избавления  и  хочется   длить  его   вечно. Она  подошла  к  Коле,  просидевшему  весь  карнавал  доброжелательным  зрителем,  и  присела  рядом.
- Коля,  как  хорошо – я  так  тебе  благодарна  за  напоминание  и  за  то,  что  ты  нас  разбередил  и  сюда  привёл. Я  уже  и  не помню,  когда  так  отрывалась - полное  беспамятство  и   в    остатке  счастье. Смотри,  Слава  ещё  не  угомонился - соло  среди  девушек - его  традиционный  конёк.
- Ну,  Слава  любит быть  в центре  событий,  да  и  ты   это  не  раз  отмечала.  А  мне   интересно  было  наблюдать  за  вами – ведь  люди  в  танце  и  в  спорте  лучше  всего  звучат;   они  сбрасывают  мантию  просвещенности,  и  вот  они  перед  нами   разоблачены - каковы  есть.

Хелена – так  звали  немку,  попутчицу  Кости;  чуть  позже  она  представилась  как  Лени,  так   проще  и  приятнее. Кстати  об  общении – мир  давно  стал  билинговым  и  моноязычность  родной  страны  уже  давно  выглядит  анахронизмом. Костя  знал  английский   достаточно  поверхностно,  немного  читал  и  говорил  на  польском,  украинском  и  других  восточнославянских  языках;  но   в  силу  высокой  самооценки    чувствовал    себя  уверенно   практически   везде,  что  не  всегда  соответствовало  реальности,  но  помогало  твердо  смотреть  в  глаза  собеседнику  и  убедительно  кивать  головой. Водитель  подвёз  их  к  офису,  оказывается,  такая  оказия  предусматривалась  при  небольшой  доплате  на  въезде,  и  все  Костины  опасения  о расстоянии  развеялись;  Лени,  когда  они  вышли  из  машины,  оказалась  высокой,   с  модельной  фигурой  девушкой,  зеленоглазой   шатенкой  с   бойким  вкусом  и  сильным  нравом.  Это  выяснилось  быстро: не  цвет  глаз  и  волос,  тем  паче  рост,  а  её   инициативность  и  решительность;  Костя  несколько  парадоксально   воспринимал  Ленину  активность:  с  одной  стороны  быть  пажом  такой  девушки  было    приятно и  престижно,  с  другой – такая  роль   была  для  него  исключительна  и  нова.  Столь  легкие  простые  взаимоотношения,   вне  ролевых  установок,   очень  отличались  от  российской  привычки  ранжировать  всё,  даже  знакомства.  В  офисе  купили  билеты,  получили  карту  всего  заповедника,  вышли, присели  и  слегка  познакомились.  Лени,  потом,  более  развернуто,  в процессе     двухдневного  общения  сообщила,  что  она  «collector» (представитель  галереи произведений  искусства);  правда  Костя  до  конца  не  понял,  был  ли  это  семейный  бизнес  или  она  была  свободным  художником (фрилансером),  но  ему  и   не  хотелось  назойливо  выспрашивать,  быть  настырным.  Правда,  когда   она  рассказала  о  своем  уже  25  дневном  «travelling» по  Юго-Восточной  Азии,  стала  понятна    вероятность  любого  из  предположений,  кстати,  может  и  обоих. Развернули  карту  и  стали  обсуждать  маршрут, решили: сначала  «canopy  walkway»,  собственно  сама  цель №1,  потом  перекус в  пикнике-зоне,  а  потом,  в зависимости  от  времени,  какая-либо  из  пешеходных  тропинок  в  зарослях  леса. Итак,  в дорогу.  Сначала  километровый  проход  по  асфальтированной  дорожке  до  базы,  так  эта  точка  именовалась,  потом  пятисотметровый  подъем   крутой  и  каменистый  к  началу  подвесной  тропы;  Костю  озадачила  скорость  передвижения  длинноногой  спутницы  столь   изящного  сложения: её  загорелые  икры  быстро  мелькали  то спереди,  то  сбоку – они  обгоняли   большинство   пилигримов,  в  основном  мелкого  и  крупного  возраста   и  довольно   быстро  добрались  до  старта. Сама  тропа  была  разбита  на,  примерно,  50  метровые  отрезки,  между  которыми  находились  жестко закрепленные  площадки,  где  весело  галдели  школьники,  фотографировались  туристы  и  отдыхали  граждане  печального  возраста;  правда,  когда  Костя  и  Лени  сами  ступили  на тропу, они поубавили  смех  и  улыбки,  так  как  надо  было  одновременно  держать  равновесие,  держать  фасон,  и  пробовать  увидеть,  снять,  насладиться;   сразу   все   не  получалось,  но  уже  на  2  и  3  переходе  они…  увидели  колышущиеся  верхушки  деревьев  внизу,  дымку  облаков  на  горизонте  и   Лес – доисторический,  огромный,  величественный.   У  Кости,   неожиданно,   возникло  трансцендентное   побуждение:  окончательно  забыться,   пропитаться  запахом,  дыханием,  мощью  его. Видимо  что-то  подобное  пригрезилось  и  Лени – потому   они  заканчивали  маршрут  в  молчании  и  задумчивости,  и  хотя  еще  был  небольшой  водопад  с  ниспадающим  ручьем  и  другие  красивые  места,  они  больше  не  останавливались - трепетно  несли  новый  мир  своей  памяти.

- Здесь  ты  должен  быть  легким, счастливым,  необязательным – играть  импульсами  своего подсознательного  открыто, без  оглядки  на  толпу,  на  социум.
– Да  я  тебя  отлично  понимаю,  но  лучше  упростить  твой  энергичный  пассаж  другим  сравнением: так  же  ведет  себя кошка  с  пойманной  мышкой,  она  не  оглядывается  на  окружающий  социум  и  играет  легко,  весело,  подчиняясь  импульсам  своего  рефлекса. И  я  прошу  тебя  Володя, не  надо   углубляться  во  фрейдистское  толкование  кошачьих  привычек,  тем  более  я  некомпетентна  в  этой  области. Я  заранее  заявляю   пас.
  Этот  разговор  не  мог  произойти  в  первые  дни  отдыха – зато  сейчас сладко  утомленные  жарой,  морем,  истомой  телесного  они  вернулись  в  мир  простых  интеллектуальных  забав.  Подобрался  небольшой  кружок  единомышленников  по  касте;  как  такое  происходит  умом  не  понять – просто  два-три слова  при  встрече,  один  жест,  взгляд  и  готово:  вы записаны  в  чьих-то  скрижалях  как  свой.  Какой  свой -  тут не  рассматривается,  тем  более  на  курорте,  где  как  в  дороге  все  откровенны  до  отвращения,  словно  завтра  судный  день.  Так  вот  Ната,  Слава  и  Коля   к  концу  недели  прицепили  или  прицепились  к  Володе,  врачу  из  Питера  и  к  его подруге  Эльзе (сразу же  Лизе),  полной  противоположности  Владимира,  как   и  бывает   обычно   в   парах,  спортивной,  спокойной, внешне  покорной  женщине,  позволяющей   полную  свободу  Владимиру,  в  четко  обозначенных  границах.  На  пляже   они  образовали  небольшую колонию,  вместе  играли  в  волейбол,  теннис,  часто  вечерами  гуляли  по  территории   комплекса - она  была  и  живописной  и  протяженной,  само  собой  и  в  ресторан  ходили  сообща. Совместно  приняли  решение  съездить  на  экскурсию  в  Луксор,  с  посещением  Карнакского  храма  и    берега  мертвых – так  называлась  противоположная   сторона      Нила,  где  были  долины  Царей  и  Цариц,  колоссы  Мемнона.  Неожиданно  выяснилось,  что  Лиза  не  просто   была  уже  там,  но  и  провела  круиз  на  теплоходе  с  заходом  в  памятные  места  Древнего  Египта,  и  она  очень  коротко,  в  двух  словах,   одобрила  поездку:  «я открыла  для  себя  совершенно  другой  Египет».  Такая  подробная,  исчерпывающая  рецензия  всех  вдохновила: « Поехали!» - дружно  воскликнули   они   и  приобрели  тур… Целый  караван  автобусов,  с  вооруженными  солдатами  в  авангарде  и  арьергарде,  утром  забрал  их  из  отеля  и  через  четыре часа  чуткого  досыпа  перед  ними  открылся  Луксор. После  прохода  с  экскурсоводом  через  стандартные  красоты  Карнакского  храма: аллею  бараноголовых  сфинксов,  большой  гипостильный   зал, гигантскую  колонну  и  статую  Рамзеса II  всех  отпустили  на полтора  часа для  самостоятельного  плавания. «Давайте  я  покажу  вам  место,  поразившее  меня  больше  всего»- столь  длинный  спич  выдала  Лиза,  затем  провела  их  по  берегу  священного  озера, выглядящего,    словно   обычный  пруд,  правда  в  каменных  берегах,  и  подвела  к  Белой  молельне  изящной,  какой-то  божественно  прозрачной,  с  тонкими  линиями  красивых  рельефов. Она  на  всех  произвела  впечатление  своей  миниатюрностью,  в  отличие от  размеров  всего  увиденного  ранее,  и  выглядела  как  прелестная  камея  рядом  с  куросом  VII  века  до  н.э.
 - Интересно  Лиза,  но  ты  никогда  не делилась  со   мною  таким  своим  высокохудожественным  прошлым.
 Володя  вымолвил  это  с  небольшой  обидой.
- Когда   же   ты  в  круизе   побывала,   я  и  не знаю  даже?
 – Меня  взяли  с  собою  родители  ещё  до  тебя,  ты   особо  не  волнуйся. Предваряя   вопросы,  хочу  обратить  внимание  на  ещё  более  выдающееся,  на  мой  взгляд,  место,  которое  мы  посетим  во  второй  половине  дня. Я  не  помню  точное  название  этого  храма,  но  знаю,  что  связан  он  с  женщиной-фараоном  Хатсепшут.
 – Ну,   тут-то  понятно,   почему   он     произвёл  на  тебя  такое  неизгладимое  впечатление.
Не удержался  Владимир  затронуть  и   гендерную тему,  задиристо  развивая  её,  между  посещениями  храма  и  музея  Луксора  и,  с  аппетитом  приканчивая  её  во  время обеда,  в  ресторане  на  берегу  Нила.  После  обеда,  немного  отдохнув,  автобусы  помчали   их   на  другой  берег  реки:  дальше  была  долина  Царей,  со  стойким  ощущением  пребывания  в  огнедышащем  склепе,   и   со   стремительными   перебежками   от  одного  теневого  щита  к  другому (жара  в  этой  долине  была  неощутима,  видимо,  только  покойникам),  затем  автобусы  и  снова  в  путь.

Они  просто  перекусили  в  кафе  около  маленького  озерца,  скорее  всего  производного  от  водопада  и  ручья,  пройденных  ими  при  спуске,  разговорились  о  близких,  с  непонятной  для  каждого  долей  откровенности: в Костиной  версии – он,  в  основном,  приехал  для  дайвинга   и  остановка  в КЛ  небольшой  и  простительный  каприз,  у  Лени – ещё  проще: она  путешествует   с  бойфрендом,  который  сильно  обгорел  на пляже  Пулау-Пинанга  и  отсиживается  под  кондиционером,  наслаждаясь  сычуаньской  кухней  отеля. Дальше  их  намерения  и  сливались  и  разъединялись,  и  в  этом  присутствовала  и  легкая  грусть  расставания,   и    зыбкая   надежда   на   встречу.  Открыв  карту,  выбрали  пешеходную  тропинку  Saleh  в  зоне D – и  решили  исследовать  её,  кстати,  начиналась  она  сразу  за  озером.  Поход  по  тропе  запомнился  Косте  по  нескольким  позициям: во-первых,  не  было  никакой  тропы,  а  был  практически  невидимый  пунктир,  почти  незаметный,   напоминающий  скорее  родные  кущи,  во-вторых,  они  услышали  такие  мелодии  и  трели  какие  и  не предполагали  здесь  послушать,  в третьих,  Лени,  неожиданно,  побаиваясь  любого  хруста  и  скрипа,  вскрикивала  и  хватала  его  за  руки  и  не  только.  Как  выяснилось,  она  ужасно  боялась  змей,  что  не удивительно,  но  и  варанов,  которые  тоже  шастали  под  ногами, тем  более в  лесу,   где  абсолютно  отсутствовала  зеленая  подстилка,  то  бишь – трава. Ещё  одним  феноменом  оказалась «стеснительная  крона» -  когда листья  проявляют  смущение  перед  своими  собратьями,  Костя  сначала  и  не  понял,  что  ему  показывала  Лени,  однако  всё-таки  докумекал,  наконец. На  выходе  из  тропы  они  не  только  услышали,  но  и  увидели  нескольких  певцов – это оказались  лесные  голуби  необычной  раскраски:  зеленые  с  желто- коричневыми  вставками  на  грудке. Затем  они  вышли  на  дорогу  и  медленно  направились  к  выходу, там  Костя  быстро  нашел  такси  и  подвез  Лени  к  станции;  на  завтра  они  договорились  о  встрече  в  парке  Птиц   и  на  прощание   обменялись  телефонами.  Лени  уехала  к  своему  обожженному  другу,  а  Костя  от «жадности  познания»  поехал  к  знаменитым,   азартно  раскрученным    СМИ,  пещерам  Бату. В  конце  турне  он  зверски  устал,  и    в   долгосрочной   памяти  остался  безумный,  по  скорости,  300 ступенчатый  подъем  к  Храмовой  пещере,  рядом  с  вопящими  цыганящими  обезьянами,  потом  неожиданное   получасовое   состояние   дикой   потной    усталости,   скамья…  музыка   и
 песнопения   в  индуистском  храме…умиротворение…  благость  органов  и  чувств.  Такое  никогда  не  случалось  с  ним    раньше: минуты  абсолютной  слабости,  с  темнотой  в  глазах…  и  плавное,  тихое  возрождение  с   надеждой  на  будущее.
 Наступил  последний день  столичного  вояжа,   запланированный  ещё  в  Москве:  с  утра  парк  Птиц,  потом   башни   Петронас,  а  вечером  прогулка  по  индийскому  и  китайскому  кварталам. Поехали!   Костя,  плотно  позавтракал   в  гостинице  и  отправился   в  путь.  Так  как   времени  до свидания  в  парке   было  ещё  много,  он  решил  мельком  заглянуть  на  центральную  площадь   столицы - Мердека  и  обязательно  увидеть  здание  старого  железнодорожного  вокзала. Площадь  была  как  площадь – всё  оказалось  предсказуемо  сервильное:  геометрический  центр  площади,  города  и  страны   само  собою -  Королевский  крикетный  клуб,  основанный,  естественно,  чиновниками  метрополии.   А  вот  старый  вокзал  оказался  вкусным  подарком  для  архитектурного  гурмана – совсем  не  эклектичная  комбинация  мавританского  фасада  с  суховатым  английским  интерьером  давали  такую  пищу  глазам (углубления,  ажурные  арки, минареты,  купола), что он  с  трудом  вырвался из  этого  великолепия  и  поехал  в  Озёрный  парк.

Кавалькада  машин,  разделяясь  и  соединяясь,  следовала  по  апробированным   и  «обязательным»  местам  паломничества: быстро  навестили,  проехали  долину  Цариц, потом  колоссы  Мемнона – остатки  заупокойного  храма,  выветренные,  обвалившиеся  гиганты,  представляющие  больший  интерес  для  гидов,  чем  для  зрителей,  так  как  остановка  у  них  распределяла  потоки  автобусов  и  упорядочивала  экскурсантов  по  памятным   местам.
- Лиза…мы  ждём,  тобою  обещанного  сюрприза,  а  ты  молчишь  и  ничего  не  комментируешь.  Может  мы  уже  проехали?..
Элиза  откликнулась  не  сразу  на  Наташино  замечание.
– Мы как  раз  подъезжаем,  через  минут  десять,  я предполагаю,  будем    на   месте.
 Вот,  наконец,  они  и  добрались  до  Дейр - эль-Бахари  к  заупокойному  храму  Тутмоса I, задуманному  Хатсепшут,  построенному  Сенпутом  с  гениальной  интуицией,  позволившей  извлечь  всё  возможное  из  окружающего  кирпично-охряного  скального  амфитеатра. Когда  Наташа  увидела   его  на  автобусной  остановке,  находясь  на  довольно большом  расстоянии  от  мемориала,  то    безупречные  линии   храма  издали   показались   ей    космическим   творением.   Когда   они   приблизилась,   то   поняла - этот  храмовый  комплекс  дело  рук  человеческих,  кстати, в  самом  прямом  смысле  слова – какие  особые  орудия  труда,  технические  приспособления  могли  быть  3500  лет  тому  назад;  всё,  всё  было  задумано  этой  женщиной, а  построено,  одним   из  первых  гениев  архитектуры  Сенмутом  и,  конечно,  ремесленниками   Древнего  Египта,  что  важно – свободными  людьми,  могущими  творчески  влиять  на  строительные  процессы.  Идея,  по  тем  временам,  была  совершенно  новой,  революционной: величие  не  в  божественных  вертикалях,  а  в  земной  террасной  планировке  с  множеством  пилястр,  колонн,  скульптур и  прекрасных  барельефов  с  изображениями  самой  царицы  и  её  путешествия  в  страну  Пунт (рельефы,  показывающие жирафов, обезьян,  гепардов  и  изделия  из  слоновой  кости). Закончили  экскурсию  и  вернулись  в  гостиницу  довольно  поздно  и,  когда  доедали  поздний  ужин,  Наталья  вдруг  разразилась  монологом: «после  увиденного  сегодня  я  поняла, что  история  религий,  искусств, знаний   не имеет  какого-то  нулевого  Абсолюта-начала,  с  которого  всё  появилось.  Когда  я  увидела  в  миражном  мареве  геометрически  выверенный  каскад  храмового  комплекса,  то  узнала  безусловные  очертания  будущего  шедевра  эллинской  архитектуры – Парфенона. И  никто  меня  не  убедит  в  противном.
 – Наташенька,  успокойся,  с  тобой  никто  не  спорит. Дай  нам  переварить  еду  и  впечатления,  а  завтра  продолжим  этот  разговор.
 После  ужина  попрощались  с Володей  и  Лизой (их  коттедж  был  в  западной  зоне)  и  пошли  к  себе;  номер  Николая  был  в  соседнем  домике,  в  связи  с  этим  они   часто  гуляли  вместе,  тем  паче,  удивительная  удобоваримость  его  характера  способствовала  этому.
 - А  ты что  думаешь  о  нынешней  поездке? – обратилась  к  Николаю  Наташа.
- Мне  понравилось.  И  гид  был  хороший,  заметно,  что  ему  самому  интересна  история   Египта.
- Ты  воспринимаешь  это  как  историю  Египта,  а  я  совсем  нет. Я  не  вижу  никакой  связи  между  Древним  и  современным  Египтом,  ни  в  людях,  ни  в  традициях,  да  и  внешность  нынешних  и  тех  рельефных  мало  имеет  общего,  как  мне  кажется.
 - Ната, может,  хватит,  ты  уже   и  до  Николая  добралась.   Пойдем  отдыхать.  - Ты, конечно,  устал  Слава,  такая  чрезмерная нагрузка  выпала:  целый  день  на  автобусе, подвозят  туда, сюда,  да  и  голову  зачем-то  напрягать  надо,  что  делаешь  ты  только  по  необходимости.
Это  была  последняя  эмоциональная  вспышка  Наташи,  на  которую  Слава  прореагировал  спокойно,  и,  обняв  её,  уверенно  и  настойчиво  увлёк  в  номер.
Перед   входом  в  парк   Константин   слился   с  толпой  детей: они  были  с родителями,  с  педагогами,  постарше -  самостоятельными  группами,  все  на месте  кроме  Лени,  которая, что за  странность,  совсем   не  по-немецки,  а  по-простому  по-женски  опаздывала;  Костя  откушал  мороженого (хотелось  молочного  коктейля,  но в Азии  это  эксклюзив), и  начал  нехорошо  ругаться,  естественно,  беззвучно.  В  момент  особо  красочных  фразеологических  оборотов  выскочила  раскрасневшаяся  Лени  (очень   привлекательная   от   волнения),  скороговоркой  объяснившаяся (вышло  недопонимание  с  водителем),  мгновенно  настроившаяся  на победный  лад – и   вернулось  вчерашнее  настроение  и  обаятельное  взаимопонимание. Лени была  одета  в  этот  раз  не по  походному,  а  нарядно:  легкий   яркий  бирюзовый  топик  с  открытым  верхом,  держащийся  на  мохнатой  петельке вокруг  шеи,  и  летящие шелковые  штаны летней  цветовой  гаммы. Костя  сделал  комплимент  Лени,  не  только  словами,  но  в  большей  степени  глазами  и  руками – она  приняла  его,  и  они,  наконец,  вошли  в  парк. Встретил  их  Хорнбил – визитная  карточка  парка, одна  из этих  птиц-носорогов  сидела  прямо  на  дорожке  и  с неким  презрением  обозревала,  суетящихся  вокруг  людей;  однако  дальше   по  мере  движения   эти  картинки  становились  настолько  привычными,  что  птицы  и  люди   всё   меньше  обращали  внимания  друг  на  друга. В  аннотации  они  прочли, что  общий  открытый  парковый  вольер (сетка  натянутая  достаточно  высоко)  самый  большой  в  мире – после этого  торжествующий   огонёк  загорелся  в  глазах  Кости: размер  имеет  значение,  да  и  количество  крупных  птиц  впечатляло,  как  и  условия,  очень  близкие  к  естественным,  тоже. Особенно  впечатлили  африканские  и  австралийские  страусы  в  начале  парка  и  павлины,  в  том    числе   какие-то  экстраординарные  в  огромном  отдельном   вольере.  В  конце  маршрута  вышли  на  озерцо  фламинго,  печально  и  задумчиво   качающихся  в  отдалении. Решили  исправить  настроение  и  вернулись  к  амфитеатру  детского  птичьего  представления. Там  не  только  забылись,  но  Лени  с   воодушевлением   поучаствовала  в  спектакле,  вызвав  необыкновенный  энтузиазм  у  детей  и  у  Кости  тоже. Видя  кружащихся  вокруг  детишек,  Костя  после  нескольких  дней  забвения  вспомнил  о  Наташином  сынишке  и  чуть-чуть  взгрустнул,  но  Лени  вселила  бодрость   своей    энергией  и  потащила  к  площадке  попугаев  и  вольерам  орлов…Время  прощания  приближалось. У  него  был  билет   в  башни  Петронас,  купленный  ещё  в  Москве, – он  ещё  в  первый  день  поделился  с  Лени  этой  радостью,  так  как  приобрести  тур  на  месте    было  затруднительно,  и  сейчас,  хотя  у  него  и  возникли  вопросы   и   сомнения   к   дальнейшему    порядку   действий,   увидев   его    колебания,   четкий   ответ  дала  сама  Лени: она  рассказала  об   экскурсии  в  башни  в  хвалебных  тонах,  заметила,  что  предполагает  посетить  сады  гибикусов  и  орхидей  и, возможно, парк  бабочек,  о  котором  много  слышала  удивительного.  Они  пошли  к  выходу,  потом  длинно  пили  чай,  о  чём-то  медленно  разговаривали,  долго  двигались  к  такси… Лени  взяла  Костю  за  руку  и,  склонив  голову  чуть  набок,  глубоко  и  быстро  поцеловала  его  в  губы,  резко  отвернулась  и  пошла  в  противоположную  сторону.  Ему  показалось,  что  она  сказала  ещё  какую-то  быструю  фразу,  то  ли «see  you  later»,  то ли  что-то  похожее. Такси  шли  конвейером,  и  через  секунды  он  ехал  сквозь  город,  скрепя  зубами  от  вечных   тем   интернациональных  таксистов  о  женщинах  и   мужчинах.  Впереди  у  Кости  были  башни,  вечер,  утро,  самолет  и  остров.

- А  чтобы  ты  посоветовала  нам   в  будущем  увидеть  в  Египте?  Поездка  в  Луксор  и  окружающие  его  места  нам  понравилась.
 Обращался  к  Лизе  Слава (это  был  их  последний  вечер  отдыха),  утром  они  улетали  домой,  Николай  улетал  тем  же  рейсом, а  Володя  с  Лизой  через  два  дня.
– Лучше  всего взять  круиз  плюс  большое  путешествие  по  Нижнему  Египту,  так   мы  ездили,  но  сейчас   сложные  времена  и  можно  ограничиться  только  речной  частью.
- Что  ты  считаешь  сложным?  Политическую обстановку?
– Да,  я  думаю, поездка  по  Каиру  и  в  Александрию  в  данный  период  затруднительна  и  опасна,  тем  более  мы  до  Каира  ехали  из  Асуана в  роскошном  вагоне  с  английским  стюардом – сомнительно,  что  сейчас  этот  маршрут  сохранился.
 – Время  у  нас  есть,  будем  надеяться  на  лучшее  будущее. А  в  речной  части  было  что-либо  особенное,  поразившее  больше  всего.
 -  Да, совершенно   уникальный  заупокойный  комплекс  из  двух  храмов -  Абу-Симбел: из  Асуана  туда  возили  автобусами,  плотина  закрывает  проход  судам. Я  не могу  передать  словами,  да  и  альбомы  не  расскажут  то,  что  можно  постигнуть  только  глазами. Могу  лишь  позавидовать  тем,  кто увидит  это  в  первый  раз.
  Вечер  был  долгий,  протяженный,  по  словам,  тостам,  стеклянным  обещаниям,  но  и  он  закончился… 

                3
  Квартира  в  старом  доме  конца  19 века, слегка  обновленная, но  временная  по  настроению и  духу.
Наташа. Видишь, как  мы  хорошо  устроились,  ты  нисколько  нас  не  стеснила.  Ты  молодец,  что  позвонила  заранее, но  лучше  через  скайп  общаться – я  не  люблю  разговаривать  в  тёмную:  приятно  видеть  собеседника,  его  глаза,  жесты,  и  если  даже  возникают   какие-то  бытовые  несуразности,  то  они  только  утепляют  беседу,  делают  её  домашней  и  простой.
Лиза.  Спасибо. Однако  мне  нелегко  преодолевать  наши  питерские  комплексы;   Володя  считает,  что  с  ними  надо  жестко  бороться,  потому  что  излишняя  щепетильность  и  сдержанность  в  мире  отечественного   феодального   концепта,  так  ему  видится   современная  российская  действительность,  оставляют  нас  на  задворках  мейнстрима.
Из второй  комнаты приходит Миша и  просит маму  помочь по  математике. Наташа идет с  ним. Элиза  достает ноутбук и  включает  его,  затем  спрашивает  у  Наташи  пароль входа и начинает  работать. Прошло   несколько  минут…
   Лиза. Помогла  Мише,  всё  нормально? 
Наташа. Да, по  математике необходимо  регулярно   направлять – гуманитарные  гены  сказываются. На  чём  ты  остановилась?
Лиза.  В общем,   я высказала  главное,  но для  уточнения – Володя  считает,  что  деликатность  это  скорее  европейский  каприз   старых  демократий,  имеющих  возможность  жить  в  условиях  стерильного  пространства,   несравнимого  с  нашим.
Наташа. Ты сказала  о  некой  размытости  командировки, а  в  чём  её  основные  неясности  ты  не  объяснила?  Или  рано  пока  говорить  о  конечных  целях?
Лиза.  Вот!  Вот,  как  ты,  верно,  уловила  мои  флюиды – я  и  сама  лучше  бы  не объяснила… Изначально  меня  снарядили  только  для  участия  в  торгах…Конечно,  я  тебе  подробности,  по  телефону,  не  сообщала.  Это  будет  Кристис,  аукционный  дом,  второй  по  значимости  на  российском  рынке,  с  ним  наша  галерея  сотрудничает  не  первый  год. Но  незадолго  до  отъезда  мне  предложили    опубликовать  мою  диссертационную  работу  в  развернутом  виде,  с  большим  охватом  художественных  произведений  и  прочитать несколько  лекций  по  этой  тематике. Мне,  безусловно,  очень  интересно  такое  предложение  и  сейчас  я  занимаюсь  как  раз  согласованием  основной  работы  с  данным  приглашением.
Наташа.  Буду  банальной – я  завидую,  и  не  стесняюсь  этого;  у  меня сейчас  не  жизнь,  а  серость  и  вата: какой-то  мутный  вакуум,  в  котором  я  барахтаюсь  и  затягиваю  в  него  окружающих.
Наташа  опускает  голову, всхлипывает  раз-другой, быстро успокаивается, после того  как Лиза  прижимает её  голову к себе.
Лиза.  Я  видела  тебя,  ещё  несколько  месяцев  тому  назад,  в  совершенно  другом  настроении: ты  вся  вибрировала  энергией, блистала  умом,  никаких  предпосылок  мировой  скорби.  Что  произошло?
Наташа. Ничего?!  Просто  я  никого  не  хочу  видеть. Твой  приезд  и  моё  настойчивое,  даже  навязчивое  предложение  остановиться  здесь – это  сплошной  эгоизм.  Я  за  тобою  хочу  спрятаться  от  всех  и  попробовать  найти  себя  снова.
Лиза. Спасибо.  Я  постараюсь,  хотя  бы  на  короткое  время,  стать  громоотводом  твоих  чёрных  человечков,…  но  ты  мне  ничего  не  сказала  о  Славе  и…
Наташа.  Не  надо!  Никаких  вопросов  о  самцах. Табу!
               


Ресторан  для  своих.  Рядом  автомобили  VIP- класса,  большинство  с  водителями. Камерная  ниша  в  углублении  одного  из  двух  залов, за  фигурным  столиком   Костя  и  ещё  трое.
Мужчина 1.  Хорошо  мы  этот вопрос  считайте  решили, уточнить  надо  только  банковские  проводки  по  датам.  И  где  этот кореш,  которого  надо  посмотреть?
Костя.  Самвел,  я  предупреждаю  вас – без  самодеятельности,  я  вам  уже  говорил - мы  были  друзьями.

Мужчина 2.  Константин  Михайлович,  все люди  раньше  или  позже  были  и  будут – только  разница  во  времени  и  интересе…
Мужчина 3.  Влад,  остынь  сейчас  время  не  барыг,  а  мозгострелов – старайся  больше  слушать  и  подтянешься  к  ним.
Мужчина 2.  Твой,  Анатоль, дребезг  иногда  не  делу  помогает,  а  кляпом  становится,  из-под  него  ни  вздохнуть,  ни  пернуть – он  уже  достал  меня.
Мужчина 1. Влад,  Анатолий  не  устраивайте  здесь  базар,  лучше  кушайте  спокойно – Константин  Михайлович  расстарался  угощением. Да  и  тебе  Владимир  не  стоит забывать,  как  ты  сам  недавно  вспоминал,  о   памяти  по  гроб  жизни.  Или    забыл,  как  Анатолий  тебя  спас  и  сколько  это  стоило – сейчас  все  страхуются,  надо  переплачивать  по  полной,  на  весь околоток.
Костя.  Самвел,  Слава  позвонил, сказал,  будет  минут  через  пять;  делайте,  как  договорились: он  заходит  и  вы,  чтоб  не  было  такой  трескотни, как  сейчас,  прощаетесь  и  выходите.  Его  машина  Ниссан  Х-трейл,  я  думаю,  другого  Ниссана  там  нет.  Я  позвоню  вам  завтра  и, наверное,  предварительно  договоримся  о  встрече, только  я  бы …
Входит   Слава.  Подходит  к  метрдотелю  и  затем  идёт  к  Косте. Самвел  говорит   что-то  своим  коллегам,  они  встают,  прощаются   и  быстро  уходят.
Слава.  Добрый  вечер. Ну  и  проверка  здесь,  прямо  как  в  секретной  конторе.
Костя.  Здравствуй.  Чужие  здесь  не ходят,  а  своих  знают.
Слава.  Это  сейчас  с  тобой  прощались  именно   такие  свои;  мне  они   напомнили  90-е  годы – мафиози  и  его бойцы,  малость  выдрессированные  и  приодетые.
Костя.  Люди  всякие  нужны,  люди  всякие  важны – умерь  гордыню.
Слава.  Предполагаю,  что  нам  давно  надо  было  выяснить  отношения,  но  ты  не  хотел,  не  только  видеться,  даже  общаться  по  телефону;  я  думаю,  и  мои  извинения  здесь  ни  к  чему - чувствую  до  какой  степени  я  неприятен  тебе,  но    хочу  исключить  Наталью  из  этой  переделки.
Костя.  Это  не  переделка-проделка – это  подлость  в  …  степени,  так  как  замешан  друг,  теперь  бывший,  и  женщина,  которая  клялась  мне  и  божилась  всем,  что   можно  только   представить…
Подзывает  официанта,  спрашивает  Славу  и  делает  заказ.
 Костя.   Ты  перешел  на  водку?  Что  нервы  стали  сдавать  или  другие  причины?  Но  меня  мало  интересует  твоё  сегодняшнее  настроение,  и  не  сомневайся  выворачиваться  наизнанку  и  разводить  сентиментальные  сопли   я  не  собираюсь,  а  попросил  тебя  приехать  столь  срочно  по  одной  причине.  Я  хочу  тебе  сделать  безальтернативное  предложение.  И  ответ  мне  нужен  уже  завтра.
Слава.  Так  делают  не  предложение,  а  объявляют   ультиматум.   Мог  и  не  морочить  голову  с  заказом,  а  по-простому  через  бугаёв  это  преподнести   или   сейчас  так  у  вас  не  делается – моветон;  все  насмотрелись  американских  фильмов  и  сериалов,  теперь  надо,  сначала,  в  ресторане  объясниться.  Да?
Костя.  Не  кипятись,  выслушай  спокойно – тебе  такое  никто  никогда  больше  не  предложит.  Стань  хотя  бы  на  время  реалистом: в  нашем  современном  мире  заработок  тренера  настолько  жалок,  что  обсуждать  его  стыдно  и   при  всей  любви  к  профессии  ты  обыкновенный  лузер.  Я  уже  не упоминаю  твои  долги  и  кредиты,  так  что  послушай  меня  без  гонора.
Слава. Не  укоряй  меня  долгами,  я  тебе  верну  первому,  перезайму,  в  крайнем  случае…
Костя  перебивает  его  и энергично  взмахивает  руками.
Костя.  Давай  не  вскриками  и  всхлипами  обмениваться.  Выслушай  меня. Я сказал  ранее,  что  мы  не  будем  романтизировать  нашу  жизнь,  но  давай  и  не  опускать  её  ниже пояса. Я  попытался  забыться  в  поездке,  на  дайвинге  – не  получилось,  предполагаю всё  же,  что  твои  отношения  с  Натальей  не  роковой  случай…
      Нет,  дай  мне  закончить,  не  останавливай.
Костя.  Короче!  Я  предлагаю  тебе  уехать  на  три  года  в  Юго-Восточную  Азию  за  мой  счет;  я  закрываю  твои  кредиты  и   долги,  затем  ты  получаешь  две  карты  международной  платежной  системы  с  кредитной  линией  на  3  года,  при  расходе  не  более  5000  тысяч  долларов  в  месяц;  всё,  включая  авиабилет  в  Сингапур,  получаешь  завтра  в  это же  время.  Ты  мечтал  о  путешествиях,  о  странствиях,  но  когда  я  тебя  звал  с  собою, гордыня  не  позволяла  тебе  быть  приживалкой,  как  ты  выражался – вот  тебе шанс  начать  жизнь  с  листа,  да  к  тому  же   с  такими  условиями.  Ты  сможешь  не  только  проветриться  и  насладиться  – есть  возможность  построить  какой-то  начальный  бизнес.
Слава  во  время  этого  выступления  дважды  выпивает,  угрюмо  смотря  на  тарелку  с  едой.  Затем  встает,  не   прощается,  медленно  идет  к  выходу.
Костя.  Так  ты  позвони.  Или  завтра,  уже,  здесь  встретимся.
Слава  в  ответ  неопределенно  жестикулирует  и  выдавливает  слово.
Слава. Позвоню. 

          Старинный  особняк  в  районе  золотой  мили. Охотничий  зал.
Александр. Если  не  углубляться  в  детали,  то  общее  впечатление  очень  хорошее.  Правильно  я  тебя  понял?
Костя.  Я  могу  и  в деталях, но  ты же  человек  занятой – председатель  правления…
Александр. Не  надо  так  тяжеловесно,  ещё  немного  и  упомянешь  другого  председателя – Фунта, тьфу-тьфу  не  вспоминать всуе – кончилось  ведь  трагикомично.  У  меня  до  17.15  свободный  график,  а  мы  перестали  пересекаться  вообще,  и  я  рад,  что  ты  заехал  ко  мне  почти  сразу  после  возвращения. Так  что  давай  хвастай  тем,  чего  я  лишён  в  последние  годы. Только  не думай,  что  я  стенаю,  нет;  просто  каждый  создаёт  свою  вселенную  из  тех  материалов,  которые  знакомы  ему  и  удобны… и  редко  мучает  себя  сомнениями  после. Тем  более  красивый  кабинет – временная мантия  наемного  менеджера,  но всё  я  эту  тему  закрываю…
   Доедают  десерт,  запивают  морсом  и  переходят  на  второй  этаж  в  кабинет  с  табличкой «Председатель  правления  банка…»
Костя. После  твоих  слов  я  вспомнил  наши  беседы  на  даче  и  удивительное  чувство  легкости… после,  я ведь  в силу  молодости  хотел  быть  похожим  на  тебя. Позднее  мне  запомнилась  фраза «жизнь – невероятное  в  твоей   бесконечности», эти  слова  я  препарировал  много  лет  и  так  и  этак – хотел  прожить  хоть  часть  жизни  невероятно,  но  у  тебя  ведь  речь  шла  о  бесконечности. Ты  помнишь?
Александр. Конечно,  помню.  Была  мечта, были, наверное, и  какие-то 
предпосылки,  так  я  тешил  себя  надеждой,  во  всяком  случае…  Потом  стремительная  карьера – время  и  место  совпали – да  вот  бесконечность  оказалась  для  меня  только  космическим  понятием,  как  видно  теперь,  верхние  эшелоны  власти  и  любое  творчество…  вероятность  сопряжения  ничтожна;  боюсь  говорить  о  будущем  возвращении  (предвосхищаю  твой  вопрос),   видимо,  бессмысленно: я  иссох,  стал  администратором – пусть  солидным,  и  вся  моя  энергия уходит  на  благо  нашего  банка  и  сохранения  высокого  статуса  моей  семьи.
    Произнося  последнюю  фразу,  Александр  скривился  и  боднул  головой,  то ли на  слова  произнесенные,  то  ли на  что-то  глубоко  личное  и  скрытое.
Александр. Да,  извини  меня,  я  всё  о  себе,  у  тебя   как, женился  или гуляешь?
Костя.  Мне  тяжело  говорить  о  прошлом,  лучше  о   поездке: в  начале -  познакомился  с  девушкой:  высокая,  фигура  отпад, зеленые  глаза, улыбается  как  мадонна – она  из  Германии;  случайно  попали  на  одну  экскурсию  и  соединились,  чтобы  живее  провести  время,  но секса  не 
было – только  попрощались   как-то  знаково,  с надеждой  на  неопределенное  что-то.
Александр.  Вопрос,  а  смотрели   вы   как: друг  на  друга  или   в  одном  направлении?
Костя.  И  в  чём  вопрос? 
Александр.  Друг  на  друга – значит  временно,  быстротечно,  а  в  одном  направлении – это  словно  пара  глаз, видящих  на  горизонте   единое  целое.
Костя.  Отвечая  тебе, хотелось  бы  быть  циничным,  ведь  после  некоторых  событий  я  к  женщинам  отношусь  сугубо   прагматично: меня,   прежде  всего,     интересует  аромат  женщины: можно  его  выпить  и   им   же  закусить,  следовательно,  твоя  лирика  -  какой-то  анахронизм.
Александр.  Вижу, надломилось  твоё  душевное  состояние,  но  это  преходяще,  и  ты ещё  вернёшься  в  мир  магических  чувств. «Всё  будет  так,  как  должно  быть,  даже  если  будет  наоборот». Но  давай  всё  же  сдвинемся  с  этой  точки.  Неужели  у  тебя   в  путешествии  не  было  ничего  интересного,   будоражащего?
Костя.  Да… конечно  было.  Самое   приятно   будоражащее – абсолютное  отсутствие  соотечественников,  даже  просто  русскоговорящих. И  значит,  получился   классный  тренинг  языка  и отдых  от  родных  березок  и  наваждений,  тоже родимых.
Александр. И  сколько  дней  именно  дайвинга  было?
Костя.   10  дней – и  очень  хорошие  отношения  сложились  с  женщиной  администратором  в  офисе  дайв-центра: она  распределяла  дайверов  по  сайтам  каждый  день,  и  я  8  дней  был  на  Сипадане,  хотя  по  договору – максимум  5 дней,  таковы  условия  и  правила.  В  конечный   день  я  уже  сам  её  попросил  разнообразия,  и  она  меня  экспедировала  на  спидботе   к  другому  острову.  Там  нас  было  всего   трое:  пара  китайцев  с  Тайваня  и  я – тоже  понравилось  место: много  кальмаров,  интересное  макро  и  сам  остров  исключительно  стерильный … биостанция,  практически  полное  отсутствие  туристов.
Александр.   А  сам  знаменитый  Сипадан?  Что-то  не  слышу  восторга.
Костя.  Коротко!  Мечта  сбылась,  не  знаю,  куда   после  этого   ехать, чтобы  не  разочароваться. Сбылась  идея  фикс  моих  дайверских  фантазий: я  погладил  акулу  за  хвост,  не  прикормленную,  как  практикуют  на  Кубе  и  многих  других  местах,  а  естественную  и  свободную  и  хотя  это  была  двухметровая  белоперая – не  самая  опасная,  адреналинчик  вспрыснулся;  я  уже  не  говорю  о  разнообразии  пелагических  рыб,  о  черепахах,  об   огромных  стаях  каранкасов  и  барракуд – настоящая  поэма  подводного  экстаза.
Александр.  Что  ты  мне  недавно  тут  о  лирике  ворчал?  Нет,  не  отказывайся  от  слов – хорошо,  я  рад  твоим  воспоминаниям,  ведь  повседневность  ускользает – остаются  только  события  с  плюсом  или  минусом,  хотя  со  вторым  знаком  нам   хочется  реже  сталкиваться. О 
твоей  жизни в  бизнесе  я  не  спрашиваю,  думаю,  у  нас  будет  место  и  время  для  этого;  в  конце  концов,  брошу  я  все  эти  значительные  проекты  и  попрошусь  к   тебе  скромным  экономистом. И  поеду  наконец-то  на  дайвинг,  о  котором  ты  так  красочно  рассказываешь.
Костя. Ой,  не  верю.  Это  ты  кокетничаешь  сам  с  собою – что-то сложно  представить тебя  вне  игр  высшего  света,  но  вдруг…  буду  счастлив,  видеть  тебя  своим  партнером,  чем  черт  не  шутит… Я  вижу,  моя  аудиенция  заканчивается,  судя  по  времени.
Александр.   Да,  извини,  я  тебя  предупреждал  о  неумолимом   Хроносе – я  очень  рад  нашей  встрече,  предполагаю  теперь  мы   будем  чаще  видеться.
Провожает  Костю  до  парадной  лестницы.  Тепло  прощаются.  Александр  возвращается  в кабинет  и  делает  запись  в  ежедневнике.


 Телефонный  разговор.  Наталья  в  своей  квартире.
Слава. Привет  Натусь, ты ждешь  меня?  Я  соскучился,  хочется  покрепче  прижать  тебя…
Наташа. Опять  по телефону говоришь то,  что я готова  слушать  бесконечно,  но рядом, а не виртуально, да  и  хочется всё же  слышать  от тебя  более  ласковые  и  чуткие  слова.
Слава. Не придирайся,  я  ведь рядом с тобой  глупее  становлюсь.
Наташа. О да,  я  живо представляю  сейчас  наши  взаимоотношения,  только  и  исключительно  по телефону,  и  тебя  премудрого  пескаря,  смотрящего  на меня  откуда-то   снизу.  Нет  уж,  уволь – лучше  по-прежнему, по - привычному,   когда  ты  со  мной,  и  я вижу твои  голубые, искрящиеся  огоньками, глаза,  а  руки нежно  и  убедительно  ладят  со  мною – тогда  мы  вполне обходимся вообще  без   слов.
Слава. Как у тебя  дела  на работе?  Что  у  Мишки  в новом  садике,  привык или со  скандалом  ходит? 
Наташа.  Миша привыкает, главное появились  точки  сопряжения  кое - какие: дети,  с  которыми  он подружился  и  воспитательница  требовательная, но  без  занудства,  ты  же помнишь,  как  мучились  в  прошлом  месте; спасибо  Косте  за  помощь.
Слава. Опять  Костя, ты, наверное,  специально  растекаешься  перед своим  благодетелем;  мало того, что   ты  ноги раздвигаешь  и  никак не желаешь  кончить этот балаган,  все  время,  кормя  меня рассуждениями   о всеобщей  зависимости  друг  от друга  и нелепыми  доводами  о  порядочности…Интересно,  что ты под  ней подразумеваешь?
Наташа. Не надо  мучить меня, ты  знаешь… сколько  раз  мы объяснялись: я не могу,  не  представляю  себя без опоры  на мужчин – для  меня абсолютно  немыслим  такого  рода   мир. Ты  можешь обвинять меня  во всех  смертных  грехах,  мы  можем  постоянно   безумствовать  и  грубить,  но   я   не   хочу 
 повторения подобных  сцен,  особенно, при  Мише,  как   в  последний раз.  Все  равно  тебе придется  ждать  или …  я  не знаю  пока  ответа.
Слава.  Опора  тебе  нужна  – тебе не  подпорка  нужна, а дубина здоровая.
Наташа. Прекрати!  Продолжаешь  свои  бешеные выходки. Тебе мало того,  в  чем  я  призналась  тебе и  не   один   раз; сколько  надо  повторять,  что  Костя мне помог  в  самый  сложный  момент  жизни  и  сейчас  я  мучительно  разрываюсь  между  Вами  тремя…
Слава. Что!! Какими  ещё  тремя…
Наташа. Уймись!  Ты  даже  не подумал  о Мише,  за  своим  эгоцентризмом  и  темпераментом  не видишь  ничего:  мир  у  тебя  прямолинеен   до  самого  горизонта – до  твоего личного  горизонта – пространства,  куда поместить ещё   кого-то  очень сложно.
Слава. Аа… Извини меня,  я опять  психую.
Наташа. Твои  извинения  стали  неизменной   индульгенцией,  поощряющей    невоздержанность  и грубость. Проще  сразу  думать,  о чём говоришь  и  не  опускаться  до  края. Хорошо  давай  успокоимся…  я жду тебя вечером… Соскучилась…Очень.  До встречи.
Слава.  До  свидания!


Наташа. Мама,  ты приехала  опять  меня  воспитывать,  не поздно  ли? Уж  лучше  отец с его  мгновенным  гневом,  чем  тоскливое  каждодневное  мучение. Уже  прошло  8  лет,  Миша  лучшая  плата  за мою  глупость, да  я  и  не  считаю  ошибкой  моё  прошлое;  настоящее  не возникает  само по  себе – оно  вскормлено,  удобрено  моими  мучениями  и  терзаниями.
И.П.   Как  ты  красиво  научилась  говорить,  как будто  со  сцены…
Наташа.  Успокойся, мама,  я  тебе не  конкурент,   лишь  жалкий  любитель…
И.П.  Не перебивай  меня.  Слезы,  нервы, отцовы  хлопоты,  твоя  сегодняшняя  устроенность  в  столице – это тоже в  далеком  прошлом,  и  ты как  Клеопатра  сама  создала  своё  королевство,  в  котором  даже  шуту  не позволительна  никакая  критика.  Да?
Наташа.  Мама,  я  в  восхищении,  ты говоришь   так,  что  можно представить  тебя в  образе,  да  и  не  только  в  своём, но  мы  не  театре  и  я  не  восторженный  зритель,  а  всего лишь  твоя  дочь,  ждущая  не  твои  талантливые  репризы,  а  понимание  и  материнскую  помощь,  тем  более  я  запуталась  окончательно.
И.П.   Так  давай  распутывать  этот  клубок – ты  звонила  мне  в последний  раз  во   взвинченном  состоянии  и,  надеюсь,  понимаешь,  как  тяжело  решать  по  телефону  такие  вопросы…  Слава  богу,  у  Жени  и  в семье  и на  работе  спокойно   и  стабильно,  потому,  в  первую  очередь,  наше  беспокойство   на   сегодня  и  на   завтра  мы  связываем,   прежде  всего   с  тобой   и  Мишей. 
Наташа. Мама, всё  это  так,  но  разбираться  мне   надо  самостоятельно –   не  могу   я  прикидываться  счастливой,  с  тем  с  кем  у  меня  резонанс  исчез  напрочь,  а  благодарностью  чувство  не  подменишь,  да  и  противно  стало – я  же  не  куртизанка,  чтобы  отдаваться  за…  привилегии.
И.П.  Ну,  Наташенька,  мы  же  тебя  не  подталкиваем…
                Звонит   телефон.
Наташа.  Мам,  извини…  Да  слушаю  тебя,  Слава.  Да  не  одна.  С  мамой…
Я  предупредила,  что  ты  заберешь  его…  Нет  только  не  сейчас… Конечно  могу,  я  не  стесняюсь  мамы… Да  представь - посвящена… не  жалею…Жду  вас – осторожнее,  пожалуйста!
И.П. Твой Слава! Я не  готова  сегодня  знакомиться  с  ним,  если  можешь…
                Наташа  прерывает  маму.
Наташа.  Мама, извини,  что  перебиваю,  я  сама ещё  не  готова – можно  не  гнать  лошадей,  спешимся  до  лучших  времен.  Я  встречу  их  во дворе,  переговорю  со  Славиком,  мне,  кажется,  он  тоже  не  торопится…
И.П.   Я  не  хочу  задавать   слегка   бестактный  вопрос – можешь  не отвечать,  но  что  вас  связывает  -  ты  так  и  не  объяснила?  Из  твоих  прерывистых  реплик  я  только  уловила   реплики   о    химии,  как  ты  назвала   то, что  всегда звалось  проще  и  естественнее – распутство.
Наташа.  Тебе  ли,  мама  становиться  пуританкой,  какие  высокие  отношения  у  вас  в  театре  были,   я  помню  с  детства,  да  и  не  очень ты  скрывала  это  от  нас:  вы  с  отцом  довольно  громко  обсуждали  альковные  истории; я  никогда    не  предполагала  это  вспоминать,  но  ты  спрашиваешь - я  отвечаю:  да  у  меня   зависимость   от    Славы,  каждое  его  прикосновение  меня  поднимает  вверх  и  опрокидывает  навзничь  одновременно,  я  не знаю,  как  долго  будет  такое  блаженство,  но  каждый  день мой.
И.П.  с  печальными глазами  и  скрещенными  руками,   неподвижно   сидит  у  окна. Тишина.

Баня  среднего  класса. Всё скромно,  но со вкусом – без лишней патетики. Собираются  свои,  то  есть  многолетние посетители;  есть небольшие  компании  по  возрасту  и   интересам.
Костя.  Как  же  я  соскучился  по  русской  бане. Нет,  сауна  это замечательно,  но  дух  и  пар  русской  бани  непередаваемы.
Слава.  Ура,  в  парную!  В парную!   
После пара.  На двухместных  диванах  сидят напротив  друг друга  несколько  человек,  кто  в  халатах,  кто  в  простынях. Видимо,  они завсегдатаи этого  заведения.
Старик.  Здравствуй,  Славик.  Давненько  тебя не было, как дела, какие новости?
Слава.  Спасибо, не хуже  прошлого, двигаюсь  постепенно  по  комментариям  твоим – очень интересно, неожиданно,  даже  невероятно  после   общепринятой  точки зрения.  Спасибо… Я  сегодня с приятелем. Познакомьтесь.
Старик  и  Костя пожимают  руки. С  Костей  знакомятся ещё несколько  человек.
Костя. А  что за комментарии  ты  мне ничего  не  рассказывал?
Слава. Да  вот  мне  Владимир  дал  свои  наработки по Библии и  по истории  христианства:  он  перечитал,  проштудировал   Книгу  трижды,  и  много  лет  размышляет  над  прочитанным.  Да ты лучше  сам  его спроси.
Костя. Конечно, первоисточник  лучше  любого компилятора…  извините,  как вас по отчеству.
Старик. Какое отчество!  Мы  в бане как  первые отроки  на Земле – обнажены и праведны, во всяком  случае, на  время оно. И  можно ли  здесь  между парной и чаем рассказать  о  моих  внутренних  теологических  университетах…  хотя фрагментарно  попробую… Я  много  лет  посещал приходские  собрания  в  нашей  церкви,  но очень  редко  находил  ответы  на вопросы, которые  у меня  возникали  по мере  узнавания   литургической  жизни. И я стал искать свое понимание  храма  и  Господа. Мне сложно  было найти  единомышленников: приходские женщины – это,  увы, кликушествующие  создания,  не признающие никаких  вопросов,  а   батюшка  старался  свести  любой   вопрос   к чтению  евангелия.
Костя. И к чему вы пришли? Вы для себя нашли  или все еще ищите  истину?
Старик.  Не  торопитесь… такими словами не  бросаются.  Я понял,  что  самое важное это  Вера,  а не покрывало  окутывающее  её  и  подменяющее  собою  святую  правду.
Костя. Вы хотите сказать,  что  все  эти   институты   церкви: соборы, одеяния, служители и  многое, многое  другое  -  пелена, то есть покрывало.
Старик. Но это  вы сказали,  значит   что-то подобное  приходило  и  вам  на  ум  ранее. Для  меня же  открылось  моя  истина, и  она только  моя – я  верую   во  Христа  истово,  но верую   в него, как  в  богоподобного  человека, и  определяющее  в  этих  словах  -  именно  человек -  настолько  великий, настолько  необъятный,  что я  готов  жизнь   за   него   отдать в любое  мгновение.
Старик  прикрывает  глаза  и отодвигается  вглубь  кушетки. Зовут   на пар.
После парной.
Слава. Вот  о  ком  я  тебе  рассказывал, вот  такие у  меня  банные посиделки.
Обращается  к  высокому, статному  мужчине.
Слава. Володя,  вот  ты человек  не   только   театральный,  но  и  обрядный, придерживающийся  поста  и   других   христианских  норм,  а  каков  твой взгляд  на  эти максимы.
Костя. Слава, ты   приятно   удивляешь  меня  сегодня   своими   необычными   интересами,  которые  тебе  удавалось  так  долго  скрывать   от меня -  видимо   ты  только  прятался  за  спортивную  демагогию,  а  может   быть…
Слава   перебивает  приятеля.
Слава.  Мы  проясним  эти  темные  места  потом,  а  сейчас  может  Володя  всё же ответит.
Володя. Ой, Слава, ты меня  загнал  в  тупик – куда  мне  о  таких сложных    вопросах  говорить,  ведь я  кручусь  со  своими  программами (да  ты  же  прекрасно     все   знаешь - мы  столько   раз  обсуждали  с  тобой)  и  в  управе  и   в   танцевальном  коллективе  и,  если задумываюсь  о  сущностном,  то только  в контексте   обычного  человека – так  и   проще  и   спокойнее.  А  обряды   в   то   время,  когда  я  ещё   работал  в  ансамбле,  были  естественной  частью  нашей  программы: почти  все народные  танцы  и  есть мозаика  православного  и  языческого  опыта,   потому   пост  и  некоторое  другое,  как  ты  сказал,  это   и  есть вышесказанная  смесь  духовного  и  физического,  личного  и  общественного – ведь,  по  большому  счёту,  хочется  быть  со  всеми  вместе,  особенно,  в  праздники.
Слава.  А не попить  ли  нам  чайку?  У  меня  сегодня  на 17  травах – лечебный.
Пьют  чай. Костя  уходит  покурить. Несколько  человек  идут в парную – убираться и делать  пар.

 

   
                4
Когда    бы  воля  снизошла.                Куда  бы   праздность  привела?               
Он   верит  в  чудный  разворот.              Облезлый  вечный  обормот.
Мелодий  ряженых  молва.                В  минуты  страшные  добра.
Где  меры  внутренний  оплот.                Границ    земных  круговорот?

Колебаться,  сотрясать  своды, метаться – с  какой  целью,  для  чего… может  вместо  бесконечных  запятых, многоточий  поставить жирную  кляксу?  И  что  в  итоге: вместо  громогласного  рыка – глухой  пук – такое  беспамятство, развернутое  самим  собою;  с  последующей  жалостью  и  презрением  окружающих,  прячущихся  сначала  за  обязательную  мемориальную  обрядность,  впрочем,  тут же,  с  быстротой  молнии, разворачивающихся   навыворот  в  коконе  своего  обиталища,  рыгающих  сарказмом  и  уничижением. Время,  где   пауза  умиротворения,  не  глобальная,  не  всеобщая,  а личная  - затворническая,  очень  замкнутая  в  пространстве  не  физического,  а  нравственного  порядка;   и    если   ты    все  же  впускаешь  такие  понятия,  такие  слова – не  выбрасываешь  их  в  пропасть  безразличия  и  немоты,  пытаешься,   с  тугим  опозданием  вернуться  к  прошлому,  тогда,   наконец,  всё  же   понимаешь,  что  в  нём,  в  былом,   ты  был,  состоялся  в  качестве  особи,  а  не  пошлой  управляемой  игрушки.  В  чём  суть  моей  теперешней  сиюминутности,  почему  вопросы  повисли  в  густом  эфире  претенциозности  и  внутренней  глухоты,  почему  ответы  не  даст  никто  кроме  Альтер  эго,  которого  нет,  как  и  надежды  на  его  появление; это  не  мучение  по  возможному  исходу,  а  поиск  пути - дороги  для  слепца,  тыкающегося  в  стены  вокруг;  это искание  не  простое,  когда  за  тобою  толпа  или  легион,  с  которым  на  миру  и  смерть  красна – нет!  Это  выбор  одиночки,  с   внутренним  светом  и  тьмой,  с   мелкими  триумфами  и  гулкими  провалами…   Далее  я вспоминаю  цепь  поступков  стройно  оприходованных  бухгалтерией  серого   вместилища: мои  жуткие  сомнения,  ночь  шатаний,  утро  кошмаров,  вечер  опустошения,   полёт  в  ведомое  и  сладкое,  набор  вкусовых, оптических, гормональных  рецепторов… вязь  сотканных  чувственных  забав… последовательный  спуск  с  горок  повседневности  в  черную  дыру  беспамятства.  Но  опять  ничего  нет, только  есть  призрачное  видение  светлячка -  удаленного  маленького,  неуловимого,  однако  отмеченного  некоей  тайной – блеклого  маячка  надежды,  и  если   всё  же  существует  иллюзия  пробуждения  сознания,  то  её  необходимо  выпестовать  -  не  погасить  безумием спешки. Вот  так  по  шажочку,  мелкой  иноходью  возвращаешься  к  пустым  берегам,  лелея  неосознанную  мысль  о  твердой  почве,  с  которой  возможно   снова  начнешь  start  up,  правда  без  особой  веры  в  конечный  итог,  но  с  видимой  аллюзией  шекспировского  финала,  возможно  и  не  последнего. Самое  интересное – это должно  созреть  во  мне  самом – спасательный  круг  и  кислородная  подушка  необходимы  «страшным  инвалидам» общего  ряда,  а  мне  поможет,  видимо,  только  душ  Шарко  собственного  изготовления. Когда  мысли  и  память  наконец-то  синхронизируются,  возникнет  потребность   нового  порядка  личной  гигиены: с   выбросом   использованного   покрывала   прошлого  с  его  пятнами,  кровавыми  разводами  и   останется   лишь   белый  саван,  с  которым  или  на  последний  приступ,  или  на  ближний  погост. Пусть  здесь  только  начальный  флюид  душевного  выздоровления – этого  уже   достаточно  хотя  бы  для   первого  импульса,  ещё  не  вполне  ясного,  но  хочется  верить - реального  обновления.

 Налюбиться  не  смогла - только  зависимость  чувств,  под  вымышленным покровом - жертвоприношения  во  имя  сына  или  видимостью   оного  для  успокоения  души.  Потом  больше: возвращение  стыда  как  предтеча  больного  вопроса о  будущем  и  о  прошлом,  как  попытка  вновь  обрести  облака  над  головой,  твердь  под  ногами;  но  куда-то  двигаться  смогу  только  после  обретения  уверенности  и  покоя - для  этого  многого  не  надо,  лишь  время  и  жаданье.  Хочу,  прежде  всего,  разобраться  в  себе...  и  затем  в  главных  обвиняемых  по  делу  " Я  против X и  Y ", если,  конечно,  хватит  решимости,  злости  вычерпать  этот  тухлый  сосуд  грязи  и  получить информацию  по  этим  гадам,  уползающим  в  тень,  при  любой  попытке    выяснения   соотношений.  Должна  сама   всё  понять,  найти  причинность   действий,  мотивы  каждого  из  них - и, наконец, определить  собственное  место  в  этой  истории,  потому   что,   в  конце  концов,  итог  на  сегодня  жалкий,  а  время  стенаний  прошло.  Период  порхания  завершился,  ретиться    поздно: на  моих  не  храмовых  развалинах  проще  поставить  новый  свод  и  кирпич  за  кирпичом,  шаг  за  шагом,  без  девичьей  истерики  собирать  новый  витраж  жизни,  желательно  не  стеклянный,  а  железобетонный,  в  надежде  на  то,  что  он  предоставит  нам  защиту  и  спокойствие.  Итак,  что  я  имею:  в   плюсе - сын,  да  ещё  работа,  приятная  во  всех  отношениях, в  дальнем  тылу,  на  крайний  случай,  мои  родители,  квартира  в  центре  и  утоленные  амбиции,  требующие  реальной  корректировки;  в  минусе - двое  мужчин,  потерявшихся  в  пространстве  и  времени,  причем  один,  как  летучий  фантом,  исчезнувший  по-английски,  а  другой - физически  осязаемый,  но  реально  какой-то  выхолощенный  и  опрокинутый. И  я  здоровая  русская  баба  с  естественными  нуждами  и  потребностями,  с  маленьким  ребёнком   и  неопределёнными  планами  на  настоящее  и   будущее.   И   на  сегодня,  практически,  с   единственной  коренной   надобностью – заботой   о  сыне,  выглядящей   словно    вымпел,  флаг  с   которым  прочнее  смотришься    среди     окружающих  тебя  людей.  Возвращаясь  к   моим  баранам,  то  бишь  мужикам:  я  не пытаюсь  сверстать  их  под  одну  гребенку - нет,  хочу  через  их  действия  достучаться  к  своему  внутреннему  ощущению,  докопаться,  вскрыть  гнойники  и  ни  в  коем  случае  не  елозить,  не  лилипутничать  ни  перед  кем. Конечно  у  меня  пока  только  вопросы,  но  это и  не  удивительно - ответы    уже  другой  уровень  познания  окружающих…  и  себя,  иной  взгляд  на  все  события  и  явления;  так  что  моя  задача - найти  того,  кто  объяснит,  расшифрует  прошлое,  поможет  снять  гнёт  неопределённости,  короче,  нужен  психоаналитик,  копающий  твою  жизнь  не  один  год.   Поэтому,  в  силу  центробежной  составляющей   не  близкого  человека,  прикреплённого   к  тебе,  в  основном,  финансовыми  инструментами,   выбираешь    того   кто   способен   четко, решительно   раскодировать  твои  глубинные  табу,  до  которых  ты  сама  вряд  ли  доберёшься. Правда  такой  специалист  под  рукой,  как  это  ни  странно,  не  обнаруживается,  а  традиции  исповедания  так  далеки  от  нашего  настоящего,  да   и  прошлого  тоже.  Впрочем -  таковое   красиво,  вычурно     подано  в  зарубежном   синематографе, цепляющем  наши  души  в  полон  изящных  и  жестоких  сказок  18+.  Но   это    уже   другая   история.  Сомнения  и  нерешимость  мучают  меня,  в  тоже  время,  в  один  из  моментов  морока, пробивается  мысль-память  о  человеке,  встреча  с  которым  может  изменить  теперешнее  положение...  и   мне  остаётся  уповать  на  это.
 
День  прошелестел  длинно  и  неряшливо: по  приходу - только  суета,  по  расходу – время,  которое  вытекает  из  меня  как  из  дырявого кратера,  а  созидательного  «кот  наплакал».  Действительно  есть  огромное  желание  работать  не  моделью  при  искусстве,  представляя  в  первую  очередь  товар, пусть  и  высокохудожественный, - прежде  всего,  хочется  использовать свой  потенциал,  свои  знания для  истинного дела.  Всё  на  продажу – это ведь  не только  слоган  современности,  здесь  улавливается   неразрывная  линия  от  Рима - далее  везде;  да и   Древняя  Греция,  конечно, тоже не  целомудренная  дева  на  вакхическом  пиру, однако  надо  заметить - восхищавшая  всех  гетера Аспасия - прежде  всего  раритет  ума,  блестящего  красноречия,  этикета,  а  потом  уже,  что  естественно  для  её  специализации, высокого  искусства  любви.  Древний  мир  пытался  узаконить    чистоту  эллинизма  с  запросами  агоры  и  производил  периптер  Парфенона вместе  с  гимнасиями  и  палестрами,  чтобы гармонией  было  красивое  тело в   сочетании   с    платоновскими диалогами,  потому-то  и  вспоминается  та  эпоха  как  практически  недостижимый  эталон  античного  миража.  Даже  больше – иллюзией  чистого   духа, несмотря  на то, что  остались  памятники  высокого  искусства,  литературы,  философии – воистину  мир реальной  памяти;  однако  это  чаще  категории  мифологии  и  мечты,  в  которые  всё  же действительно   хочется   верить. Большинству  же  удобно  жить  в  логических  схемах  и  аргументациях  одобренных   доктрин,  я  и  сама  всё  больше  склоняюсь  к  некоему  конформизму,  всё  время  привычно  и  ласково  оправдываемому  обстоятельствами  времени  и   места (почти  как  в  классическом  учебнике); на  самом  же  деле - всё  во  мне  самой;  ведь  строишь  мир  вокруг  себя  не  по  уставу  катехизиса,  а,  чаще   всего,  по  правилам  вкусной  и   здоровой  жизни,  всё  время,  оглядываясь  вокруг,  и  с  радостью  замечая  многочисленных  попутчиков  на  этой  притягательной  дороге.  Сейчас, отдалившись  от   дома  и  от  друга,  в  какие-то  моменты  тоскливо  понимаешь  собственную   зависимость  от  плеча, локтя, прикосновений  и  эмоций  ближнего,  который  очень  может  быть,  в  этот  момент  ни  слухом,  ни  духом  обо  мне,  возможно,  вообще  переминается  с  другой, забывшись  по  обыкновению. Оценивать  на  расстоянии  легко - нет  объективного  критерия,  только  внутренний  голос,  желание,  жар  и  слабость - короче  святой  женский  набор,  пользуясь  которым  выстраиваешь  лихорадочный   мир  квази-визуального  пространства. Веселое,  видимо,  я  произвожу  сейчас  впечатление  на  работе  и  в  гостях;  к  тому же  свалилась  на  голову  неожиданно,  да  и  знакомство  было  шапочное  южное,  что  обычно  приводит к расхристанности  общения,  излишней  болтливости,  но  практически  никогда  не  склеивается  надежно.  Да  и  здесь  я  замечаю  сама,   всё  далеко  от  гармонии  и  тихой  гаванью  этот  уголок  не  выглядит. Могу  ли  я  помочь  кому-либо,  если  в  такой  момент  сама  зыбко   тыкаюсь  по  всем  направлениям,  не  зная,  точно,  в  чем  конечность  поиска  и  почему  беспокойство  не  покидает  меня  даже  в  дистиллированном  воздухе  уютной  командировки. Главное,  надо  ли  мучиться  и  мучить  других… я  же  вижу,  как  после  моих  вопросов  и  сентенций,  его  разворачивает  на  простоту  и  определённость  женщины  с  шестом. И  самое  интересное – я  это  понимаю  сама,  какой-то  извращенной  частью  своего  логоса, хотя,  конечно,  через  некоторое  время  начинаю  подвывать  от  этих  мыслей  и  сомнений. Вот  так  выворачиваюсь  перед  собой,  вываливаю  мусор  души,  провожу   корректировку  по  намерениям,  и   в  итоге  рождается   какая-никакая  перспектива  выпрямиться,  наконец.  И  после  этого  желание  встряхнутся,  взглянуть  на  окружающий  мир  по новому,  по  бодрому  начинает  отвоевывать  свои  позиции  у  хандры  и  сплина;  ещё  чуть-чуть  и  я  начну   вновь  прозрачный  период  своей  жизни,  даже  если  толчея  рутинного микрокосма   вновь   вернется. И всё-таки надо  быть  чуть  теплее,  домашнее – ведь  необходимость  взаимного  движения  исходит  изначально  от  одного  и  только  потом  после  оттаивания  в  глазах  другого  появляется  та  мягкая  грусть,  которая  расчехляет  чувства  и  приносит  доверие. Мне  кажется,  даже  определённо  я  верю,  что  мы  сможем    вновь   собрать   конструкцию  нашего  миропорядка, не  прежнего – нет,  а  другого  обновленного,  с  опытом  терзаний  длинных  ночей  и  тягостных   утренних   пробуждений.  И  не  будем  подстругивать  естество  каждого  из  нас,  сводя  его  к  общему  знаменателю;  ведь  сохраняя  свой  отпечаток  существования (уникальный  как  узелок  на  пальце)  мы  оставляем  свою  метку,  неуловимую,  словно  пылинка  Вселенной,  на  древе  жизни.  После  такого  философического  эдикта  окончательно  успокаиваешься  и  приходишь  к  мысли,  что  столь    желанная стабильность,  сочетается  с   полной  женской  непредсказуемостью,  следовательно,  пусть  все  идет,  как  идет,  только  на  виражах  надо  не  забывать   призывно   выглядеть   сзади   и   мило   спереди.

Не  могу  открыть... Аппликация... Гудит  глухо,  к  черту,  пить  холодную,  минералку,  если  бы... Опять,  к  воде... душ.  Блаженство,  струится,  ничего  сзади,  только  вода-а а а,  вода... из  неё  вышли - обратно  вернемся, хорошо. Был  ослепителен,  остер - по  собственной,  другие - скорее  ерничали,  ухмылялись  в  зубы - в  зубы  и  надо,  но  не  в  пивной - особые... Да,  ускоритель - будуарная  вещь  в  себе: очень  личная  и  клозеточно  эксклюзивная. А  какова  она - зажгла  меня  с  лёта,  глаза  блистали  черным  агатом,  да  и  я  бурлил  её  не  один  раз;  она  же изощрялась  по-восточному  с  пассами  необыкновенными - ядреная  одалиска. Но  сейчас  скверно:  горло, нос  мутит – так  гадко, отстойная  катится  жизнь,  полная  неразбериха с  подругой, разрыв  с другом, винтит  бизнес  не  во  время, поток… поток  сплошной  черноты, но тпру - иначе  праздник  непослушания  превратится  в  вонючий  отстойник  для  примитивных   лузеров.  Я должен  сегодня  вернуться  окончательно.  Надо  попробовать  с  листа;  я  уже  проходил  это,  получалось?!   Получалось? Крепкий   чай  и  покруче,  затем  что-то  пожевать,  даже  через  не  могу... Спустя   некоторое  время.   Сегодня  намечаю  планы  на  ближайшие  дни:  надо  согласовать   сроки  по   вводу  торгового  комплекса,  а  то  они  без  моего  контроля  на  самотёке  улетят,  как  обычно,  в невидимую субстанцию,  и  обязательно  навещу  конюшню,  может  под  седлом   и  найду  потерянную  свободу  мыслей  и  решений. Вызову  машину,  на  коне  решительно  да,  а  сам  за  руль… не  сегодня. И  всё-таки  снова  думаю  о  ней – ведь  цепь  событий  завязалась   узлом  её  поступков: непонятных,  часто  не  имеющих  никаких  логических  обоснований,  бессмысленных  и  сводящих  с  ума.  По-настоящему,  я  за  эти  годы,  её  и  не  познал – ни   в  каком  смысле – обидно,  противно  быть  постоянно  на  подхвате  её  колебаний,  дерганий.  Вот так желать  и  ненавидеть – хорошая  перспектива  окончательно  сдвинуться.   Многое  у  меня  в  этом  направлении  получается  спонтанно – превращаешься  постепенно  в  раба  не  только  собственных,  но  и  чужих  прихотей,  даже  где-то  желанных – скользкая  дорога  непонятно  куда.  И  как  дальше  жить  с  комком  вопросов,  с  привыканием  к  разной   модной   дряни,  с  отсутствием  настоящего  самоуважения   и,  самое  главное,  пустотой   впереди.  Последний гуру,  моя  палочка-выручалочка,  кажется,  уехал  в  длительную   командировку,  а   в  сети   и  по  смартфону   невозможно   почувствовать  собеседника,  мельком  увидев   глаза,  да  и  сам  впадаешь   в  ступор,   лицедействующего   перед   зрителем.  Необходимо   самому  расковырять  стигматы  прежних  отношений,  возможно  даже   пустить  кровь,  если  есть  что  пускать;  может  быть,  уже  всё  так  заскорузло,  что  не  вскроешь,  не  обновишь.  Надо  не  тянуть  резину,  собраться  духом   и   телом,  послать  эту  с…ую  тусовку  подальше  и   перезагрузится.  Вернусь  я,  пожалуй,   немного  назад, присмотрюсь к себе, пощупаю,  подумаю - станет  понятнее,  яснее  куда   пришел,  и  куда  идти  дальше.  А  пока  пойду  в  баню,  в  ту  простенькую,   обычную –  где  нет  козырных  людей,  связей,  разговоров  ни  о  чем - все  нагое,  естественное,  без  обдуманных  сценариев  за  пазухой.  Это  редкая  возможность  понять  сущность  момента,  спокойно  вздохнуть  в  прямом  и  эзотерическом  смысле. Вот  опять  умничаю,  только  отскочил,  а  уже  выкобениваюсь   перед  самим  собою - проще  надо  быть,  так   говорила   мама. В  общем, - о  сокровенном...     найти   место   и  время   поразмыслить  в  иных  обстоятельствах,  до  свежей  головы.  Когда  же  вернется  А.?



- Понравилась  поездка?  Ну  конечно -  с  четырьмя  кавалерами.  Ты,  подруга,  становишься  прямо  ненасытной,  хотя  бы  уступила  какого-нибудь  завалящего  мне,  я  и  пользованного  возьму,  не  побрезгую - весело  округлив  глаза,  сказала  наперсница.
 - Ну,  иди,  иди  твой  выход.
- Я  то  пошла,  а  вот   тебя   и  не  спросила,  обойдусь  без  сопливых,  без году  неделя,  а   выдергивается  как  высокий  профи,  хотя  выяснилось  - обыкновенная  давалка,  тот  ещё  нижний  уровень,  как  говорит  Наумыч... Уговорив  себя  таким  образом,  Лера   направилась  к  манящим   подмосткам.
- Нормально  прошло,  принимали  хорошо,  надо  бы  побольше  огня,  но  со  столбом  надо  очень  постараться,  чтобы  выдать  эротизм,  да  ещё  с  коленцами,  как  требует  Горыныч. Интересно,  будет  ли  у  меня  дальше  что-то    с  Владиком?  Чувствую   его  желание  постоянно,  правда  он  не  понимает,  слава  богу,   не  знает  в   деталях,  что  мне  чисто  профессионально - это  основательно   приелось,  и    уже  хочется,  чтобы  секс  и  дружеские   отношения  были   как-то   разделены,  потому   что   я  уже  сама  с  трудом    различаю  оргазм   с   озвучиванием  категории  Х  роли,   а  дружбу   с  кокетством.  Это  не  очень  правильно,  но  любая   творческая работа  несет  в  себе  разрушающее  начало,  особенно  там,  где  она  соприкасается  с  бытовухой,  то  есть  с  каждодневной  рутиной.  Вот  так  выдала  перл,   наверно  Влад  прав - надо   не  у  шеста  совершенствоваться,  а   развивать    свой  потенциал  иначе.  Ну  и  слово  -  потенциал,  как-то  не  ясно,  что   всё-таки  развивать?  У  меня  вроде  бы   нужное  развито  и  так  чрезвычайно,  опять  же  не  собственное  суждение - народное.  А  другой  потенциал  надо  как минимум   обнаружить  в  себе,  а  потом  уже  холить  и   наращивать. Хотя  вот  на  их  пижонистых  соревнованиях,  на  лошадках,  я  уделала   по  полной  всю  эту   интеллигентную  публику.  Конечно  Владик  несколько   другой,  и  я  принимаю  его  как  раз   за   то,  что   он  и  умненький,  и   не  ботаник,  и   даже  очень  мускулист,  хотя   на   первый  взгляд  и  не   подумаешь.  Когда   первый  раз  увидела  голышом - очень  удивилась - приятно  удивилась. Оказалось  волейбол,  футбол  и  ещё  какие-то  единоборства  не  зря;  да  и  на  скачках  я  почувствовала  какую-то  халтуру  в   его  действиях,  потом  догадалась - это  ведь  его  идея  с   поездкой,  кстати... не стал  бы   он   из-за  денег  портить  праздник   всем...  и   мне   в   первую   очередь.   Вот!  Он  обычно   очень  широк  в  тратах  и   никогда  в   жмотничестве   не  замечался.  И  смешно  и  странно  мне  с  ними... не  ожидала  такого   чудного   настроя,  хотя  где-то  давно  мысли  мелькали – прислониться  к  другим,  не    прежним,  изученным   вдоль  и  поперек,  в  разных  позах  и  на  разных  площадках. А  среди   Володиных  приятелей  выбор  на  все  вкусы:   тут   тебе  и   физики,  и  лирики,  и  подслеповатые,  и  прилипчивые  как  мокрые  промокашки - надо  видеть  их  в  жизненных  ситуациях - умора  и  жалость,  потому  Влад  среди   них  вне  конкуренции.  Правда  это   о   мальчиках,  но  есть  ведь  Она  и  я  никак   не  пойму  их  отношений - такие  глаза  навстречу  друг  другу  видела  редко,  только  вдруг,  -  через   некоторое  время,   отчуждение  и   в  разные  стороны.  Я  помню,  как  они  вернулись   из   Египта – от  них  изливалось  такое  сладкое  чувственное  настроение,  казалось - счастье  без  конца,  однако  прошло  несколько  месяцев  и  как-то  погасли  лица  и  их общее - разделилось  на  частное.  Позже  моё  приглашение...  и  милые   бранятся - только  тешатся – показалось,  тот  вечер  не  имел  последствий - только  казалось - вижу  другую  картинку: она  как бы  в  командировке,  Влад  как бы  на  мне,  я  как  бы  с  боку  припеку - ищу  своё  место  в  этом  пазле.  Вот    такая  цепочка,  как  говорит  Горыныч:  то  ли  скрипка  плохо  настроена,  то  ли  смычок  короток. И  вот  опять  задумываешься:  стоит  ли  рыбка  невода,  может  отпустить  в  свободное  плавание,  а  там  посмотрим?


Говорил,  писал,  спорил – мы  такой  рубль  не  заработали,  как будто  выиграли  в  лотерею. Результат – понятен:  обременительный  и  легко   доставшийся   приз  ни  к  чему   не  обязывал;  срезалась  рентабельность  рубля  и  при  любой  навязанной   конъюнктуре  хедж - фонды  обрушили  весь,  пегий  пока  ещё,  рынок  в  штопор.  Как  поступают  китайцы:  приходят  с  обыском,  с  финансовыми   ограничениями,  с  контролем – какая  скука,  но  результат   уже   на  следующий   день.  А  мы  та  самая  наполовину  беременная,  которой  и   мамка  не  велит  (вертикаль),  но  очень  хочется (мы  ж  финансисты – буревестники  либеральной  экономики).  Либертарианские   взгляды   симультанно  кладутся  в  тексты  лекций   для  студентов  2-ого  курса,  жизнь  же  складывается  по  другим  лекалам  и  постановлениям.  Я  и  сам,  анализируя   метаморфозы   собственного  опыта,  вижу  как  элементарные  доводы,  без  ссылок   на  чикагскую  школу  монетаризма,  чаще  находят  отклик   и  понимание  решателей  проблем  на   самом  высоком  уровне. А  наше  абстрактное  желание  на  старом  двигателе  экономики  ехать  быстрее,  причем  топливо  использовать  не  по   старым  схемам,  когда  за  счет  долгоиграющей  конъюнктуры   бралось  на  Западе  под  такие  проценты,  что  отбивалось  на  раз,  а  использовать,  в   нынешних  условиях,  тот  самый  единственный  инструмент - ФНБ,  который  одаривает  не  по  уму,  а  по  рангу  берущего  и  по  его   пушистой  близости  к  великому  посольству... 
Всё-таки   хорошо  думается  вдали  от  дома,  вдали  от  переизбытка  контактов  разного  уровня  и  смысла - в  последнее   время  я  все  больше  замечаю  за  собою  некую  склонность  к  сплину,  к  уединению.  Наверное,  процесс  естественный -  не  о   возрасте  речь,  а  о  перераспределении  жизненных  сил,  изменении  приоритетов: многое  из  верхнего  ряда  задач  померкло,  стало  ненужным,  скучным,  а   мелкое,  как  казалось  ещё  недавно,  бытовое,  домашнее  заняло  все  прежние  ниши  каталога  предпочтений. Тут  и  возвращаешься  на  обетованную   землю,  начинаешь  оглядываться  по  сторонам,   оценивать  себя  по  гамбургскому  счету,  чтобы  среди  самых  близких  людей  почувствовать   взаимопонимание  и  тепло.  Тогда  и  только  тогда   понимаешь,  что  память,  прежде  всего,  понятие  родовое - лишь  исключительные  люди (их  очень  мало) могут  прожить  рядом  с  семьей,  почти  не  соприкасаясь,  не  имея  потребности  душевной  близости;  для  всех  остальных - это  жестокий  выбор: сложный  поиск  баланса  между  профессиональным  эгоизмом (по  большому   счету  -  во  благо  себя)  и  потребностью  отдать  большую  часть  собственного  времени  и  естества  родным.  Вот  и  сегодня  пришло  крайне  дерганое  сообщение  от  крестника,  с  невразумительным  текстом,  похожим  на   лепет  ребенка.  Следовательно,   его  сегодняшнее  настроение   послало  это  недоразумение.  А  так  не  хочется  отвлекаться,  да  и  сложно  способен  на  множество  дел -  хотя  бы  главное  выделить   и  исполнить,   пока  есть  силы. Но  опять  вопрос,  можно  ли  подменять  сиюминутное  возбуждение  простыми  логическими  схемами   и  создавать  из  них  законченную   картину,  без  сомнений,  вопросов,  флуктуаций? Нет!   Окончательно  нет - миг  тому  сомневался,  дуализм   возносил  как  задачу  с  ингредиентами  необходимыми   для   полноты   существования,   как  условие   творческого  созидания,  а   теперь,  наконец-то  как  будто   пронзило – время  в   любом  случае   субстанция,   ускользающая   к   концу  стремительно  и  фатально,   и  если  ты   оставляешь  на  потом  душевность  и   сострадание – может  и  не  случится.  Позвоню  я  всё-таки  крестнику  -  не  понравился  мне  тон  его  послания,  отвлекать   видимо  постеснялся,  может  быть  подумал,  что    в  данный   момент  сильно  занят.  А  у  меня  обычная,  рутинная,  хорошо  оплачиваемая  лекция-семинар,  где  я,  в   большей  степени,  используем   в  качестве  этакого  свадебного  генерала,  бросающего  известные  фразы   и  афоризмы,  ставшие  определенным  музейным   анахронизмом,  но  всё  еще  вызывающие  хохоток   полу спящей  аудитории.  Уже  давно  хочется  плюнуть  на  всю  эту  приевшуюся   фанаберию…  ведь  давно  понял,  что   не  интересует  бизнес    моделирование   как  метод  научного  познания - ему  подавай  человеческие  слабости,  компроматы,  коммуникации   в  качестве  средства    обогащения   и   удовлетворения  амбиций.  А  конституционное   право  на  социальное  государство   вообще  вызывает   оторопь  и  снисходительное  кивание  головой – мол,  эти  предвыборные  глупости  оставьте  для  черни.  Вот  так  и  проходит  жизненный   цикл - в  окружении  циничных   прагматиков  и   нуворишей,  и  хотя  мои  симпатии  на  другой  стороне   поля,  бессмысленно  ждать  честного  арбитража,  так  как   мяч   надолго  отдан   судьей   нужной  команде,   а   вторая - живет   в  иллюзорном  мире  хитро  препарированных   мифологем.
 
 
Aller Anfang ist schwer.   Aber wenn es der Wille, etwas besser zu machen schneller.  Всякое  начало – тяжело.  И  потому -  это лучше   делать   быстро.
 
Хелена  хмыкнула – как  удачно  все  перешли  на  английский,  его  четкая  унификация  позволяет  удрать,  допустим,  от  некой  машинерии  родного  немецкого  и  излишней   протяженности   славянских  языков,  с  их  искусной лексической  морфемой - суффиксом.
Скайп,  различные   приложения – замечательные  инструменты   общения,  и  в  тоже  время  искусный  эвфемизмы   реальных  отношений. Еще  резче – эрзацы.  Поэтому   мне  мало  таких,  по   большому  счету,  одноканальных  связей:  ведь,  только  вербальный  инструмент   контакта – делает  фрустрацию  повседневным  и  скучным элементом  жизни.  Скорее  всего,   Костя   интересен   своей  удаленностью – тем  более  надо  увидеть  и  попробовать  этот (Den Brunnen sch;tzt man erst dann, wenn es kein Wasser mehr gibt) колодец,  может  быть,   там  и  нет  воды.  Хотя   от  легкого   южного  общения  и  остались  только  разноцветные   или   как  говорят   в  Польше  «кольрови»   впечатления,    к     тому   же  свой   густой   мазок     накладывает   обрыв   связей   с  Генрихом – даже  не  во  множественном   числе (какие  там  многогранные  связи,  так  только  секс,  правда   весьма  рельефный) – всё  равно  быстро  собралась  и  лечу.  Экспромт   устраивать  не   буду – отель  зарезервировала,  не  густо   проинформировала   о   прилете – у  него   есть  время   для  маневра,  а   у    меня  - для    встраивания  в  незнакомую  среду,  а  там   как  образуется,  так  и  будет.  Плюс  ко  всему   и  работа  подвернулась  по  месту,  правда  если  честно,  то  я  сама  повернула  эту  работу  в  нужном  направлении,  а  дядюшка,  как  обычно  не  отказал - всё-таки  родственные  связи  даже  в  наше  циничное  время  что-то  стоят.  В общем,  программа  наметилась: участие  в аукционе,    Wanderung  durch  die  Museen,  и  если  случится  интересный  контакт   с  Костей,  тогда  продолжение  истории.  Под  контактом   я,  прежде  всего,    понимаю   равномерность   наших  шагов,  взглядов,  желаний…
Резвый  день  быстро  закончился... Полночь... Ночь... Новый  как будто  не собирается  начинаться. Когда  ожидание становится  невыносимым,  рассвет  осторожно,  крадучись  пробирается  через  шторные  лакуны  и  безжалостно  провозглашает - подъём!  Организм  противится,  огрызается,  вопит: "  хочу  спать,  никуда  не  пойду»,  нет   мочи  двигаться,  преодолевать  и   только  физиологический  инстинкт  малой  необходимости  приводит  динамический  механизм  в  действие.
  Но   Morgenstund  hat  Gold  im  Mund, буду  здесь  не  патриотичной -  по-русски   это   звучит  весомее: « Кто  рано  встает,  тому  Бог  дает».
 По  рекомендации  дяди,  Хелена   остановилась  в  районе  Арбата - улицы  каких  немало  в  туристических  городах;  «все  на  продажу» - вот  их  девиз - они  даже  похожи  друг  на  друга: стайками  туристов  вслед  за  зонтиком  гида,  банальностью  сувениров,  характерных  для  местности,   реставрационным  новоделом  архитектурного  наследия  и,  само  собою,  эклектичной  пешеходной  зоной.  Значимой  особенностью  гостиницы (подчеркнул  дядя),  являлась  особая  аура,  сохранившаяся  со  времен   СССР - отель  в  то  время   был  вотчиной  советских  чиновников  очень  высокого  ранга (1-ые  секретари  республик,  то  есть  фактически  главы  государств)  и   "славился"  своеобразным  качеством  обслуги,  не  берущей  чаевые  и  своеобразно,   подобно  английским  поместным   дворецким  и  камердинерам,  несущим   слегка  потешное   достоинство  как  драгоценную  хрустальную  чашу. Естественно,  последние  десятилетия  изменили  статус  отеля  и  его  работников - гостиниц  высокого  уровня  появилось  достаточно,  но  некоторые  анахореты  былого  все  ещё  присутствовали   в  ментальной  и  материальной  обстановке. Проявлялось  это  в   мелких  незаметных  деталях,  которые   и   описать  сложно,  но   в  мозаике  общей  картины  складывалась  странная   эклектичная  система,  где  люди  и,  в   какой-то  степени,  вещи  существовали  в  сообразном  разным   временам  статусе,  а  profit   получали  только   победители   новой  эпохи.
Мой  звонок,   показалось,  был  ожидаем  и  приятен.  Он  даже   подготовился  к  встрече: программа,   составленная  им,  потребовала  моей   небольшой  правки,  но  я  не  стала  сразу  что-то  отвергать,  хотя  и  не  всё  спрягалось   с  моими   планами   и  стремлениями.  Было  бы  обоюдное  намерение – это,  в  конце  концов,  предмет  обсуждения. Но  самый  приятный  момент - предощущение  новой  встречи,  ведь  в  первый  раз    выпал  случайный   билет   или,  может  быть,  и  не  случайный.  Кто   знает  всё  о  предопределенности   бытия?  Кто?  Некто   или   Никто?!  Потому  доверяюсь,  прежде  всего,   интуиции  и  прошлому  опыту,  что  в  принципе  едино. Интересно  всё-таки  проверить  чуткость  памяти – что  нафантазировала,  что   южное  солнце  нагрело,  а  где  обычное  побуждение   быть  желанной?
                А

  Здесь  вечный  ракурс  перемен.      Незримый  обморок  язычества.   
  Омм  чакрит  множество  систем.    С  петлёй  вселенных  вне  количества.

-Ты  знаешь, что  все  попытки  просчитать длину  и  место возникновения таких  объектов в физике  двумерного пространства  абсолютно  бесперспективны, так  как мы - обитатели трехмерного мира – видим  всё  вокруг двухмерным, – обратился к  Володе  Яков,   продолжая  тему.  Тема  была   духоподъемная  рекордная:  как  объединить  всё  в  единую  теорию – Теорию  Всего.
- Вот  на  что  претендует теория  суперструн   с  её 10  измерениями,  необходимыми  для  работы,  если  же  измерений  больше,  то  математические  уравнения  уходят  в  сингулярность.
Володя странно  посмотрел на  друга  и  предложил ему решить  новое  сложнейшее  уравнение: сделать четкий, с  использование  матанализа,  выбор  между  пиццей  и  пельменями  и  самое  главное - правильно определиться  с  подливкой. Это  сейчас  единственно   стоящая  проблема,  которую  необходимо  решить  фундаментально.
-Ты считаешь,  что  надо  использовать  математические  алгоритмы? - с  восхищением,  уважительно посмотрел  Яков.
- Да,  я  думаю, регулярно  кушать  вообще  не  следует,  надо  составить  эвристические,  эти  самые  методы – и  этого тебе  будет  достаточно, - закончил  фразу  Володя  и  выскочил  из  студии. Он  направился  к  соседке Лере,  одновременно  неся  с  собою  легкую  коробку  с  пиццей  и  невероятную  тяжесть  бытия.  Володю  встретили  оживленно  и  приветливо, спросили,  где  пиво  и  почему  всего  одна  коробка; Элеонора загадочно  улыбнулась  Володе,  но  не  только  ему - напротив болтал  ногами,  сидя  на  бабушкином  сундуке  мальчик  светлой  наружности,  рельефной  мускулатуры. Ещё  было  несколько  Лериных  друзей  и  человек  пятнадцать  тусовщиков, не  обративших  никакого  внимания  на  Владимира,  но  мгновенно  отобравших  пиццу, заодно  проигнорировав  отчаянные  попытки  Володи  влиться  в  их  компанию.  Братия  смотрела,  обсуждала,  бражничала – вела  себя  свободно  и  совершенно  раскованно.  Володя  оказался  перед  дилеммой: назад  в  затхлый  мир  интеллектуального  садизма   или  слиться  с  массой – получить  удовольствие  предельного  гедонизма,  не  отягощенного  комплексами вины  и  сомнениями  разума. Он  выбрал  поэзию  лени: не  говорить,  не  спорить,  не  ревновать, оторваться  вдребезги,  забыться.  Лера,  оказываясь  в  поле  зрения  Владимира,  стеснялась  и  извинялась   талантливо,  пыталась  иногда  подмаргивать  и  внутренне  подпрыгивать;  впрочем,  ему  уже  стало  всё  равно – он  достиг  некой  формы  блаженства,  когда  мир  физический  и  экзистенциальный  сплавились  в  один  ОМ.   Но  тут  явился  Яков,   отпрыск  12  колен  израилевых (причем  всех   сразу),  так  он  позиционировал  себя,  и  вырвал  Володю  из  нирваны  империи  шалопайства.
- Пришли  Тимур  и  Радик,  ждут  тебя.
 – Зачем?
– Мы  же  договаривались  поиграть  сегодня,  ты  что  забыл?
 Столь  короткий  диалог,  почти  незаметный,  всё-таки  не  остался  сокровенным,  кто-то  из  Лериных  спортивных  друзей  бросил  вопрос  о  виде  и  способе  игры,  на  что  Лера,  небрежно  смущаясь,   ответила,  что  все  спортивные  соревнования  научной   группы  проходят  на  мягком  диване  и  ограничиваются  игровыми  приставками,  а, иногда,  скраблами  и  другими   настольно-подростковыми   радостями.  Буркнув   что-то  о  превратностях  выбора   и   цели,   Яков  улизнул  с  корриды,  где  его  роль  ограничилась  бы   уборкой  арены,  а  не  ролью  матадора,  тореадора,   тем  более  быка.  Он  прихватил  с  собою  Владимира,  услыхав  в   конце  приветливый  гогот  некоторых   Лериных   дружков.  На  месте  их  ждали  Тимур,  Радик  и  все  игровые  гаджеты  в  боевой  готовности;  обменявшись  трафаретными  репликами  об   амурных  бедах  Тимура (при  женщинах  на   него  нападал  тремор,  который  тормозился  только  постоянным  питием  воды,  что  потом,  разумеется,  сказывалось);  подробно   расспросив  Родиона  о  здоровье  его  любимой  и  неотвратимой,  как  стихийное  бедствие,  матушки,  они  наконец-то  собрались  отдаться   власти  порока,  липкого  как  банный  лист,  вязкого  как  осенняя  пашня.  В  гостиной  началась  обычная  нудная  разборка:  кто  с  кем  будет  играть,  как   будут  сидеть;  Володя  настолько  привык  к  этому  бедламу,  что  с  радостью  всплеснул  руками  и  сообщил  о  том,  что  он  уже  нашел  себе  партнера  с  удивительными  и  объёмными...  мы...  мускулами,  чемпиона  по  бодибилдингу,  и  он,  к  счастью,  пообещал  Лере  вас  не  обижать  и  быть  сдержанным,  после  нашей   победы. Его  сообщение  почему-то  не  вызвало  энтузиазма  у  компании,  более  того,  Радик  вдруг  вспомнил  о  каком-то    обещании,  резко  откланялся  и  был   уже  готов   ретироваться.  Володин  воображаемый  качок, видимо,   не  вписывался  в  затейливый  мир  рафинированных  молодцов  и  даже  плоской   теории  разрушал  гармонию  космических  рейнджеров.  Но  Радика  всё  же  остановили,  объяснив   слова  о  богатыре  виртуальной   явью;  с  трудом  убедили  его  остаться  и  сыграть  квест  по  полной,  ему  даже,  как  нервно  пострадавшему,  предоставили  приоритет  начала.  А  он  с   затаенной,   припрятанной   радостью    предложил  биосенсоры,  заранее  приобретенные,  для  отслеживания  состояния  реципиента;  правда   мгновенно   возникла  перепалка  о  новом  интерфейсе  с  адаптацией  под  управление  тач-скрином,  прерванная  очень  тихим,  но  уверенным  воплем   Тимура  об  адаптационных  механических  биосимуляторах,  которые  будут  играть  сами,  без  человеческого  воздействия – только  пучком  мысли.  В  итоге,  гостиная  была  разделена  на  три  помещения,  декорированных  в  трех  реальностях,  а  промежуточной,   но   в   тоже   время   главной  задачей   стало  – спасение  человечества…  И  не  сомневайтесь -  миссия  была   почти   выполнена!
Следующий  день  Радик  посвятил  себе  любимому:  его  мнительный  организм  не  выдержал  сложносочиненного  финала  игры  и  всех  перипетий  общения. Он  опять  поддался  гипнотическому  давлению  матери – она  легко и  настойчиво  убедила  его  о  приближающейся  катастрофе  (её  Судного  дня). Правду  сказать,  в  разнообразных  интерпретациях  эта  фраза  регулярно  нарушала  их  деликатный  мир;  так  что  всё  это  в  совокупности  вынудило  Родиона   заболеть,  практически   по-настоящему:  с  лихорадкой,  жаром  и  тусклым  лицом. На  многочисленные  звонки  приятелей  мама  жестко  отвечала,  как  фурия   злокозненным  врагам: «довели  дитя  до  ручки,  не  встать,  не  пить,  не  кушать,  мать  родную  видеть  не  хочет»;  в  такие  дни  28-летнее  дитя  упоительно  разлагалось  в  своей  комнате,  мечтая  об  одалисках  и  поигрывая  разнообразными   завлекательными  гаджетами. Данное  времяпровождение  было    нормальным  для  него  и  кроме  подтрунивания  уже  никаких  других  эмоций  не  вызывало, а  наиболее  удачной  шуткой  считался  выстрел    Владимира  о  не целевом  использовании  каузального  места. Скоро  всё  же  квартет  избранных (собственным  рейтингом) пилигримов опять  соединился  в  экстазе  борьбы  по  изменению  сенильного  миропорядка.  Только  небольшое   лирическое  отступление  притормозило  их  революционный  порыв:  наконец-то  Тимур  нашёл  свою  вторую  половинку,  которая  по  описанию,  как  минимум,  была    мисс  Мира   и  Жолио  Кюри  одновременно - она  явилась   к   нему  из  небытия,   и  этот  дар  богов  он  оценил  вполне  и  до  конца.  Обиднее  всего  было  то,  что  она  никоим  образом  не  догадывалась  о  своём  предназначении   и  неизвестно  каким  образом  и  как  могла  бы  принять  этот  умопомрачительный   подарок?  Тимур  во  время  своего  спича    блистательно  мерцал  и  светился,   ну   впрочем,   Яков,  со  свойственным  его  племени  "изыском",  вторгся  на  территорию  волшебного  эдема  с   бодрым   замечанием: " интересно  как  долго  её  одиночество  будет    ждать  ваше  высочество".  Воинственное  оживление  после  таких  слов  прошло,  и  рутина повседневности  вновь  обрела  власть   над   задумчивостью   дня.  Володя  взгрустнул. Тимур  надулся.  Радик  оглянулся.  Яков  встрепенулся. Всем  захотелось  чуда - не  завтра,  не  потом,  а  именно  сейчас,  в  этот  миг,  чтобы  выбить  наваждение  печали,  грусти,  обрести  наконец-то  энергию  движения,  хотя  бы  какого-нибудь.  Пауза  затянулась  и  набухла – ожидание,  в  любом  случае,  должно  разрешиться  прорывом,  а  вот  кто  станет  хирургом  момента – это  ведомо  только  музыке  сфер,  так  обычно  обзывалась  роль  Владимира  в  театре  затянувшейся   пантомимы.
- А  не  вернуться  ли  нам  к  истокам? – вымолвил  Володя. – Предлагаю   ипподром! - Ипподром!? - затосковал  Тимур. -  Это  же  прошлый  век.-  Вова  у  тебя  начался  кризис  правнука  Гиппократа?  Да?! - включился  Яков. – Ты  хочешь  клятву  выполнить  в  особо  циничных  условиях,  надеюсь  не  на  лошадях.-  Всё  успокоились,  нам  необходимо  встряхнутся  и  выход  на  воздух  это  не  худший  вариант  для  субботы.  Хотя  Яков  может  в   этот  святой  день  жуировать  иначе,  как  господь  ему  подскажет. – Не  надо  всё  время  дергать  наш  зуб  мудрости – ты  всё же  не  стоматолог,  а данное  словосочетание - иносказательная  версия народа  Книги… это,  во-первых,  а  во-вторых,  я  настолько  религиозен  насколько  и  ты,  то есть  никак. Религия  как  толчок  культурологический – да,  как  энциклопедический – бесспорно,  как  история  народов – разумеется,  но  ни  в  коем  случае  не  догма,  не  Абсолют. - Вот и замечательно,  значит  едем,  а  интересные  детали  завтра,  уже  на  месте - закончил  Владимир.
 Утром  наши  пилигримы  подтянулись  к  Владимиру,  с  удивлением  обнаружили   амазонку,  интересно экипированную,  и  вполне   довольную    собою,  наконец,  получили  вводную,  которая,  правда,  ничего  не  прояснила  и  только  запутала  ситуацию.  Наличие  дамы,  воинственной  и  спортивной,  вынудило   добрых  молодцев  мелкое  внутреннее  брожение  не  вываливать  наружу - только  несколько  косых  взглядов  друг  на  друга,  особо  на  Володю и  всё. Разделились  по  машинам:  Яков  и  Тимур  с  Володей,  с  Лерой   Родион,  гордо  принявший  даму  как  бесспорный  трофей.  Надо  заметить,  что  культурная  столица,  видимо,  считала  верховую  езду,  во  всех  её  проявлениях:  скачки,  выездка,  конкур   не  достойной  высокого  внимания;  потому  только  мелкие  частные  лавочки  занимались  этим  высокодоходным  бизнесом. Почему – высокодоходным?  Ответ   прост   до  крайности: абсолютно  не  демократичное  ценообразование  на  исключительно  незатейливые  услуги.  Но  хватит  бесхитростной коммерческой  хандры.  Итак,  дорога – в  деревню  Приколово  уезда  Обдиралово -  вот  конечная  точка  северной  одиссеи.  Володя, естественно,  волновался – хотя  это  мероприятие  и  не  было  полным  экспромтом,  однако  сказать,  что  оно  было  подготовлено  идеально  тоже  нельзя. Так  что  сюрприз   был   ожидаем. Только  Лера  наслаждалась  дорогой,  ворковала  с   Родионом,  слушала  музыку – иначе  и  быть  не  могло,  так  как  её  лёгкий  козырной  характер  быстро  настраивался  на  мажорный  лад,  словно  диксиленд  в  бравурной  инструментальной  композиции. Не  прошло  и  часа  как  они  подъехали  к  КСК «Аут»  и  картина  открылась,  откровенно  говоря,  довольно  привычная: пепельно-ватное  небо,  сквозь  него  редкие  кивки  солнца, прибалтийское  мелколесье – цвета увядшего  березового  веника  и  только  изумрудная  трава,  резко  выделяющаяся  среди  этой  мокрой  печали,  вносила надежду  на  будущее. Их  ждали, всё-таки   Влад   правильно   подготовил   главную  составляющую  всякого  удачного  мероприятия - необходимую  сумму  для  радушной  встречи (позже  выяснилось, наиважнейшее:  большая  часть  гонорара    выплачивалась  в  конце). Наконец,  была  оглашена  программа: до  обеда – тренинг  на прогулочных  лошадях,  знакомство  с  партнером,  то  бишь,  с кобылкой,  потом  перекус,  без  излишеств,  и  на  закуску – состязание.  Чемпион    получает  всё   бесплатно,  остальные  расплачиваются,  довольно  внушительной  суммой. Оказалось,  кстати,  что,   кроме   Родика,  все  имели  какой-никакой   опыт  прогулок  на  конях,  в   разных  опциях  их  жизненного  пути;  однако   Родион,  вдохновленный  поездкой  с  шикарной  партнершей,  не  проронил  ни  одного  критического  слова. Затем  в  течение 2 часов  они  выслушивали  забористую  речь,  с  вкраплениями  таких слов  как  аллюр, галоп,  рысь, импульс,  потом  медленно  перемещались  по  одной  из  левад,   так  назывались   эти  изумрудные  поляны. Скорость движения  очень  напоминала  Лиговский  проспект  вечером,  только  с  более  оптимистическим  настроем  и  с  меньшей  нервотрепкой.  Сразу  же  выяснился  лидер – Элеонора,  она  не  просто  была  в  теме:  через  несколько  минут потребовала  другую  коняку,  так  как  ей  надо  более  серьезное,  в  смысле  темперамента  животное. Да  и  её умение  работы  с  лошадью  вызывало  уважение  не  только  у  приятелей,  но и  у  профессионалов. После  двух  степенных  проходов  по  овалу  левады,  Яков    предложил  помимо  розыгрыша  1-ого  места,  дабы  интерес  не  померк  сразу  же,  учредить  поощрительный  приз  за  2-ое  место,  и  это  предложение  тут  же,  без  всяких  споров,  что  удивительно,  было  одобрено  высоким  собранием. По  мере  приближения   исхода  волнение  постепенно  окутывало  пленников  неотвратимости  чарами  роковой  определенности.  И  хотя  со  стороны  их  взрослые  сиречь  мужские  потуги   выглядеть "на  коне" молодцами   казались  юморными,  сами  они  уже  были  в  том  состоянии,  когда  объективно  оценивать  себя  не  в  состоянии - бал  правит  эмоциональная  составляющая,   а  это  путь  не  туда - куда... Зашумели  объездчики в  паддоке,  (Яков  вычитал  их  немецкое  происхождение,  и  декламировал,  цокая   языком, - берейтеры),  вывели    готовых  лошадей,  и   вот,  вот  случится  событие  года - Гран-при  сезона,  только  для  посвященных.  Вот  и  момент  истины  наступил:  лошадки  готовы,  ездоки  подсажены,  лихо  вскочила  в  седло  только  Элеонора,  еще  раз  выписан  подробный  инструктаж:  не  пугать,  не  бояться,  не  торопиться,  так  как  они   (кобылки)  уже  давно  никуда  не  спешат.  Старт!  Они  рванули  как  марафонцы  на   старте - не  спеша,  но  с  большим  достоинством,  кучно  прижимаясь,  друг  к  другу,  задыхаясь  и  трепеща  от  значительности  доблестного  акта. Таким  образом,  они  и  шли  по  дистанции,  с  чувством  необыкновенного  счастья  и  единения - не  до побед,  просто  вместе,  просто  заодно;  однако,  недолго  длилась  эта   гармония  увядания: Лера  где-то  на  половине дистанции  пришпорила  лошадь  и  легким  аллюром  ушла  от  бравых  молодцов.  С  первым  местом,  как  и  предполагалось, всё  решилось  быстро.  Но  кто  будет  вторым? Интрига  была  ещё  перед  стартом: больно  ездоки  равные - ни  рыба,   ни  мясо,  ни  кафтан,  ни  ряса. Элеонора  финишировала  и   победно  махала  руками,  призывая   к  энергичным  действиям. Со  стороны  складывалось  впечатление,  что  эпилог   будет  коллективным  и  потребуется  фотофиниш  для  определения  везунчика;  уже  заключались  пари  у  немногочисленных,  но  активно  болеющих  зрителей,  сексуально  повизгивала  Лера,  прыгая  то  на  одной,  то  на  другой  ножке - это  был  апофеоз  дня. И  вот  когда  до  линии  торжества  осталось  метров  100 - 150,  Яков  неуклюже,  мешковато  свалился  с  лошадки,  так  это  выглядело  со  стороны,  на  самом  деле  он  слез  с  коня  по  доброй  воле,  и,  подвывая  в  такт  себе,  легким   ходом,  подпрыгивая  по - лягушачьи,  припустился  к  финишу.  Это  был  не  бег,  а  издевательство  над  любыми  формами   соревнований,  но  Он  опередил  всех.  Он  победил.  Он  торжествовал.  На  финише  всеобщее  возмущение  выразил  Радик  (он  втайне  рассчитывал  оказаться  рядом  с   победной  амазонкой).
- Ты  нарушил  все  джентльменские  нормы  поведения,  такой  не  было  договоренности - это  против  правил,  я  требую    безусловной  дисквалификации. Второе  место  за  мною.  Я  был  на  финише  на  20 сантиметров  впереди  Володи  и  Тимура.
- Что?  Ты  просто  наглец. Ты  чем  измерял  расстояние,  уж  не   длинным  ли  своим  носом  или  чем  другим,  что,  сколько    не   старайся,   не   заметишь,- ожесточился  Тимур.
– Ну,  все  успокоились.  Хотелось  бы  услышать  начальника  математического  цеха,  а  то  за  вашей перебранкой  Яков  забылся.
 Это   Володя,  несколько  уязвленный  результатом  квеста,  попытался  перехватить  инициативу.
 -  У  меня  есть  ответ  на  ваши  претензии: моя  лошадка  увидела  Тарасип  и  её  чуть   не  хватила  кондрашка  от  страха;  я  просто  был  вынужден  спешиться,  а  как  финишировать  мы  детально  не   обсудили,  я  закончил  гонку  единственно  возможным   способом.
– Ну,  видишь,  ведь  я  тебя  предупреждал -  он  подготовился  и  ещё  демагогию  разводит. Что  за  Тарапусик  какой-то?
-  Не  Тарапусик,  а  Тарасип  - это  такой  древнегреческий  божок - виновник  страха  лошадей,  когда  они  его  видят,  то  возможны  всякие  ужасы,  вплоть  до  смертельных, - радостно  и  подробно  делился  знаниями  Яков. Элеонора  с  полураскрытым  ртом  и  очаровательной  гримаской  наблюдала  за  этим   скетчем,  с   трудом  распределяя   симпатии  между  актерами;  в  конце  концов,  ей  надоел  этот  балаган,  и  она  простым  и  надежным  женским  способом  опустила  занавес:
- Всё  закончили, брэк. У  вас  не было  четкой  договоренности  о  том,  кто  финиширует  лошадь  или  человек,    потому  Яков  где-то  прав  в  своих  доводах,  с  другой  стороны,  Родион  -  тоже,   так  как  помимо  чисто  протокольных  результатов,  есть  ещё  и  пацанское  право:  надо  не  быть  жлобом,  выискивая  лазейки  удачи, а  вести   себя  по  товарищески,  потому  второе  место  отменяется  и  победителю  достаётся  всё. Яков  очень  довольный  своей  викторией   и  не  подумал  возразить;  также  спокойно  восприняли  приговор  прекрасной  Фемиды  отставшие  соискатели. Простое   решение  не  теребило  ничьё  самолюбие  и   оказалось  удобоваримым  для  всех.  В  конце  концов,  с  ними  случился  восхитительный,  слегка  скрываемый,  приступ  эйфории: они  свершили  такое    деяние,  что каждый,  внешне  не  показывая,  был  удовлетворен  собою  и  теперь  жаждал  хорошо  отметить    подвиг,  тем  более - меню  предвещало  большое,  изобильное  счастье  чревоугодника.  Но  при  входе  в  зал  их  остановил  высокий  элегантный  мужчина  (метрдотель)  и  попросил,    во  избежание  нарушения   дресс   кода  заведения,  надеть,  любезно  предоставленные,  галстуки  и  бабочки;   особо  изысканно  выглядела  бабочка  на  бардовой  майке Тимура,  но  подобные  детали  мало  кого  волновали,  потому  что   истинным  сюрпризом  оказалось   меню  ресторана.  Даже  в  печатном  изложении  оно  окутывало    ароматом   изысканных  названий;  эти  вербальные  знаки  источали   тонкие  флюиды  первичного  животного  начала,  так  что  к  заказу  все  отнеслись  со  священным   смирением,    обреченного  на  обжорство   папуаса. Вроде,  обычное  a la carte,  но  с  таким  гастрономическим  разнообразием,  с  безупречным  вкусовым  балансом  между  «зеленой  кухней»  и  деликатесными  блюдами  типа  тартара  из  полярного  оленя  с  луком  в  сливочном  фондю  или,  например,  великолепно  исполненным,  именно  только  так  можно   выразить   увиденное,  жареным  молочным  поросенком  из  печи,  фаршированным  сморчками  и  белыми  грибами.  Вот  такая  поэзия  куртуазного   пищевого  снобизма.  Но   Лера   просто  ткнула  пальчиком   в симпатичную  строчку  меню - «судак  в  кляре  в  белом  соусе   с  каперсами». - - Обожаю!  -  А  точку  поставила   на    мороженом   в  клюквенном  киселе.  Мужчины  дабы  потрясти  ярким   оперением   друг    друга,  Элеонору,  и  остальную  часть  человечества,  включая  официантов  и  метрдотеля,  заказали  более  вычурные  блюда,  например  Владимир – мороженое  из  морского  гребешка  с  конкасе  из  омуля,  с  хрустящими  чипсами  из  ржаного  хлеба,  а  Радик – перлотто  с  рапанами. Несмотря  на  поразительную  кухню,  не  только  органолептическую,   но  и  красочно  натюрмортную,  отроки   довольно  часто  бросали  взгляды  (сложные  по  атрибутике)  на  простые  яства  Леры – тем  более  ей  поднесли  первой – и  противоречивые  чувства  обуревали  их: кухонная  лингвистика  хороша,  прежде  всего,  на  бумаге,  а  не  во  рту. После    обеда,  сидели  на  веранде,  обсуждали  прошедший  день,  хвалили   Влада  за  сегодняшний   праздник  души,  придумывали  продолжение   банкета  на    будущее.  Невдалеке   расположились  несколько  джентльменов    с  сигарами,  неожиданно  один  из  них  приветливо   салютовал    Лере,  потом  подошел  к   ней  с  фразой,  которую  кроме   Владимира  никто  не  понял.
 -The  red   horse   среди  подруг,   с  множеством   подпруг,- после  они  оживленно   беседовали,  смеялись   и  вели  себя  как   близкие,  даже  очень  близкие  друзья.  Элеонора   почему-то  не  познакомила   его   со  своей  компанией,  и,  за  исключением  Влада,  остальным   это    показалось    ненормальным.  Когда  её  спросили,  кто  это,  она   мельком   обронила   фразу  о  творческих   знакомствах. Фраза,  конечно,  была  чересчур  обтекаемая,  как  и  сама  Лера - загадочная,  странная, цепко  привлекающая  живой  мужской  интерес. Таким  образом,    разухабистый  денек  неуклонно  двигался  под  горку:  незаметно  накопилось  некая  усталость - не  телесная -  нет. Скорее подступило  ощущение  пресыщенности  многообразием  дня,  да  и  друг  другом  тоже.  Пошли  разговоры  о  возвращении  домой,  с  кем   на  Ваську,  с  кем  на  Лиговский?  Обычный  финал  любого  путешествия,  иногда  с  эпилогом,  чаще  с  грустью  и,  одновременно,  с   необходимостью   освободиться  на  время  от  появившейся  привязанности,  эгоистично   требовательной   к  собственному  мирку  скрытых  желаний.  Назад  все  ехали   практически  молча,  только  Яков   попытался  что-то  выяснить,  но  на  него  буркнули,  зыркнули  и  он  замолчал.  Оставшись   наедине  с  Лерой,   Владимир   удивился  её  выдержке  и  спокойствию   после  такой  неожиданной  встречи  в  ресторане.
 - Интересно,  что  ты  подразумеваешь  под  неудобством  и  выдержкой?  Я  такая,  какая   есть,   и  никакого  желания  мимикрировать,   притворяться  паинькой  перед  другими,   у  меня  нет.  Давай,    наконец,  поедем,  хочу  принять  ванну  и   выпить  чашечку  кофе.
 Они  тронулись  в  последний  путь.  Свернули   на  Лиговский,  дорога  была  свободна,  Влад   резко  дал   газу -  машина  легко  и  сноровисто  откликнулась  и  они  помчались  домой;  оба притихли,  задумались.  Когда  подъезжали  к  Рязанскому   переулку,  Владимир   неожиданно   и   резко  затормозил (там   был   знак - не  более  30), тут  же  раздался  глухой,  как  глубинная  бомба,  хлопок,  напоминающий  взрыв  нескольких   бутылок  шампанского,  автомобиль    стал  закручиваться,  скользить,  вырываться,  Влад  пытался   двумя  руками    удержать  руль,  но  машина  не  поддавалась   управлению,  их  несло   за  поребрик    к    тротуару.    Лера  всё  это   быстротечное   событие  наблюдала,   будто  откуда-то  сверху,  отстранено  и  равнодушно,   но   это  не  было  оцепенение  прострации – ближе  к  реальности   были   бы  слова  об  усталости   или  даже   о  бессилии   постоянного   укорота   будущего,  в  котором  нет  надежды  на  перемены.  Прозрачные,   словно  рентгеновский   снимок,  пальцы   замкнулись  на  рулевом   колесе,  словно  жертвенный   кентавр  Володя  соединился  с   авто  в  каком-то  фантастическом  привое.   Лера   со     странным   чувством   смотрела   на  чудо-машину   из     металла  и   плоти – этот  жутковатый   Голем    существовал   сам   по   себе,  ему  не   было   дела   ни  до   кого –  люди,   машины  ушли  в  вечность,  а  он  стал  высшей   субстанцией   наблюдающей    за   всеми...
 Где  я?  Кто  Я?   Почему  я?
 Ответом  им  было - эхо.
 


 - Никто  не  обязан  отвечать  за  свои  действия,  если  на  то  воля   госпожи! Ответить  Кост  не  мог - его  тело  уже  перестало  чувствовать  боль  и  даже  горючая,  скользкая  жалость  оставила  последние  попытки  вызвать  что-то  соединяющее  плоть  с  памятью. Измывательство  длилось  бесконечно;  цель - сочное,  вкусное,  живительное  наполнение   естества   питательной,  влажной,  горючей   сладостью  удовлетворения. Палач  не  был  профессионалом –  желание  было  чистое,  не  запятноное  деньгами,  карьерой,  другими   пряностями,  единственная   червоточинка  заключалась  в  родстве  с  виконтом – из-за   неё   экстракт   получался   слегка   подпорченным.  Он  был   бастардом   виконта,  правда,  в   силу   особых  обстоятельств,  признанным   исключительным   наследником – бароном  IV  регистра. Но  самым  острым,  пронзительным  финальным  актом  наслаждения  для  Дерика,  так  его  звали,  становился   приход  двух  сестричек  к  концу   действа – они  начинали  ласкать  его,  липкого,  пахучего   сразу   же,  не   замечая   жертву  совершенно – этот   кусок   мяса   был   лишь   декорацией,  незаметным   задником   сцены.  Чем   багрянее   был   холст,  тем  неистовее   была   оргия,  казалось, - они  безудержно  алкали   крови,  разрушающей   барьеры  телесного  исступления.
         
Анна   с  любопытством  и  опаской  ждала  визита  Славена.  Её  будущее   связывают   с  этим  юношей   и  потребность  продумать  отношения  или   точнее  придумать  их – это,  как   раз  её  задача   на   сегодня.  Тем  самым   уговорить,  уластить,  успокоить  себя,  для  того   чтобы  предначертание   уложилась   в  пасторальную  картину  девичьего  воображения. Главный  мотив  герцогини   ясен: скрепить  разрубленный  мечом  миропорядок  союза - в  первую  очередь  с  теми,   кого  ненавидит  больше  всего  и  кто  к  ней  питает  не  меньшую  злобу.  А  Славен -  мальчишка,  состоящий  из  набора  комплексов,  каждый  из  которых  сам  по  себе  избыточен  для  любого  человека,  но  для  царствующей  особи  ничто  не  чрезмерно - всему  найдется  применение -   даже  уродливым  проявлениям   кровосмесительной  психики. Ощущение  пронзительной  боли  притупилось – время,  скорее  всего не  лечит,  а  протягивает  остроту   в  бесконечное  состояние  гаснущего  воспоминания.    Здесь   ещё   обостряет   настроение    невозможность   наладить  какие-либо  связи  со  столичной  знатью:   ведь  она  в  клетке,  пусть  золотой,  бриллиантовой – какое  уж  там  общение;  к  тому  же  у   многих  - присутствует   естественная  боязнь   каким-то  образом  обозначить  интерес  к  ней   после  всех  этих  трагических  событий.
 
 Удивительным  образом  он  предчувствовал   трагический   конец.  Решение  отправить   меня  в   Команду  Вечного  Набата – единственный  шанс  для  выживания,  так  как  отсюда  выдачи  нет  и  любые  спорные   вопросы,  в  том  числе  криминальные,  решает   собственное  жюри,  избираемое  на  3  года  всеобщим   голосованием. Я  защищен  практически  единственно  возможным  способом,  так  как  КВН - последний   реликт  прежних  времен  и  традиций. Но  опять  же  в  силу  этих  правил - не  только  нет  выдачи,  но  и  нет  исхода,  никоим  способом,  кроме  летального.  В   Команде  у  меня,  в  сущности,  только  две  обязанности: в  любой   момент   быть  готовым умереть  во  славу  Союза   и  обучить  воинскому  ремеслу,  сосланных  сюда  преступников   или   неумех,  совершивших  что-либо  неугодное  их  сюзерену  или   более  мелкому,  но  мстительному  властителю.  У   меня   другая  новелла,  оформленная  в  виде  законодательного  акта,  малопонятного,  но  обеспечивающего  правовое  поле  события.  Правда  принят  в  Команду  я   был  на  общих  основаниях,  то  есть  обыденно,  если  не  сказать  жестоко - по  набатному  стандарту,  когда  новообращенного   испытывают   на  прочность  особым  древним  способом,  который  далеко  не  все   выдерживают.

  Лицо  больше  не  реагировало   на  речь,  свою  ли  чужую – оно  лишь  обозначало   её   реальность,  без  деталей  мимики   и  живости  глаз.  Постыдная  гибель   вождя,  солнцеликого   Борея,   любимого  мужа  мучила  её  уже  около  года:  как  она  могла  упустить  движение  врагов,  прикрываемое  завесой  интриг,  коварства  и  лжи;  только  себя   винила  в  случившемся,  только  на  ней  кровавое   пятно  памяти.  Лерия   вела  себя  все  последние  месяцы  не  как   царствующая  особа,  а  как  женщина  на  тропе  войны,  правда  не   мстящая  сразу,  а   накапливающая   синергию   возврата  для  длинношеего  усекновения.  Прошедший   год   принес  только  один  положительный   результат – её  желание   стать   матерью  летающих  Демонов  стало  абсолютным.  Она   шла   к   своей  цели   без  колебаний,   ранее   мучивших   её,  твердо   и   отчаянно  - по  сути,  смерть  солнцеликого  её   ожесточила  и  выпрямила - дала  направление  движению,  заставила   отбросить  сантименты,  забыть  блаженный  мир.
  Небольшая  экспедиция   приближалась  к  столице  Кабрии;  здесь  она  рассчитывала  обрести  пристанище  и  опору – Лерия  верила  в  возрождение   прежней  империи. Она  помнила   слова  Борея,  сказанные  в  конце  его  лучезарного  цикла,  и  свою  клятву,  ради  которой   и  жила  все  последние  месяцы.


Стены,    драпированные  тяжелым   бардовым   атласом,  портьеры     маслянисто  ядовитого  цвета  и  даже  занавеси  на  дверях,   в  сочетании  со  сладким,  приторным   ароматом   многочленного   заведения,  ладились   с  местными   обитательницами   совершенно.  Насельницы   тоже  выглядели  аляповато:  в  рюшах  крикливой  расцветки,  с  бутоньерками  из  непонятно  каких  цветов,  в  шифоновых  шарфиках – эти  создания  обходились   незримым   туалетом,  так  как  скрывать  им  было  нечего – всё  для  милого  друга  в   стиле  "ню".  В  одном  из  помещений,  в   центре  зала,  в  небольшом,  но  ёмком  тазу,  инкрустированным   стразами,  возлежал  коротышка  с  бокалом   в  руке. Ему  не  надо  было  ждать  подлива  пития – лохань,  в  которой  он  находился,  была  заполнена  вином.  Вокруг  него  щебетало  около  десятка  девиц,  старательно  настаивающих  на  его  внимании  и  азартно  ныряющих  по  первому  сигналу  к  нему  в  купель.  Внезапно,  с  грохотом  открылась  дверь,  стремительно  вбежал   высокий  мужчина,  подошел  ближе   к  карлику  и,  махнув  рукой  на  дверь,  быстро  проговорил:
  - Девочки,  через  минуту  я  вас  теряю.  Джон,     отец  тебя  ждет  в  зале  Верховного  Совета – это  срочно.
 Прошло    несколько  секунд  и  помещение  опустело,   последней   была  пышная  миндальная  шатенка,  которая  без  охоты  вылезла  из  винного  сосуда   и   не  спеша,  играя  чреслами,  вытекла  из  комнаты.


Элен  всегда  стеснялась  своего  имени:  при  рождении  она  ничем  не  выделялась,  но  вскоре  её  развитие  превзошло  все  чаяния  кормилицы  и  родителей,  и  она  довольно   быстро   стала  зачином  анекдотов  и  грубых  шуток.  Женственное  имя  Элен,  совсем  не  вязалось  с  мощной,    богатырской   фигурой  и  доставляло  ей  беспокойство,  особенно   в  раннем   возрасте.  Но немного повзрослев,  она  живо   объяснила  не  только  одногодкам,  но  и  значительно   более  зрелым  отрокам  всю  ошибочность  их  взглядов;  в  зрелости (относительной - ей  исполнилось  только  18 лет)  она  стала  непременным  участником  рыцарских  турниров,  где  слыла  высоким  мастером  конного  поединка.
Герцогство  Эпландия   было  широко  известно  своими  турнирами:   на  них  собирались  лучшие  воины  27  королевств  и  111  филиалов.  Как  раз  сегодня  она  выиграла  поединок  против  рыцаря  Голубого  залива,  одного  из   лучших  кольчужников   Верхних  королевств.  Этот  триумф   на  глазах    отца – Великого   Герцога,  хотя  и  скрытно  для   окружающих,  обрадовал  её. Внешне  это  проявилось   в  чуть  большем,  чем  обычно  времени  принятия  почестей,  в  более  энергичном  поклоне  ложе  высоких  гостей,  где    находился  отец.  Он   уже  давно  смирился   с  подобными  успехами   дочери  и  старался   смягчить   её  нрав,   знакомя   с   возможными   наперсниками   достойных   родов,   но   в  связи   с  тем,  что  она   регулярно   выбивала   их  из  седла,  шансов   оставалось  всё  меньше  и  меньше.


Никто  не  опознал  Натали  на  протяжении  всего  плавания,  да  и  не  мог – замкнутая  на  нижней  палубе,  видящая  только  узкую  полоску  воды,  ни  с  кем  кроме  помощника  капитана  не  общающаяся – она  фактически  пребывала  на  судне  фантомом.  После  того  как  глубокой  ночью  корабль  пристал  и  выгрузился,  помощник,  вывел  Натали,   одетую  в  длинный  плащ  с  капюшоном,  на  набережную  и  отпустил,  сказав: 
 - Все  обязательства  мы  выполнили,  не  забудь,  что   на  слова  «слава   Кардигану»  ты  должна  ответить  «с  петлей  и  двумя  строчками»  и  если  перепутаешь  порядок  слов  не  миновать  тебе  вечного  покоя.  Пройдя  несколько  десятков  метров,   она  подошла   к  черному   величавому   зданию,  с  коваными  дверями,   больше  похожими  на   ворота.  Этот  колосс   заканчивался  где-то  у  облаков – он  выглядел  как  грандиозный   мавзолей     прошлых,  настоящих   и  будущих   поколений.  Натали  попыталась  каким-то   образом  продемонстрировать   своё   присутствие,  но  эти  врата  оказались  на  редкость   молчаливы – они  надменно   взирали  с  небес,   и  какая-то  пичужка  была  для  них  ничтожным   прахом.  Через  некоторое  время,  поняв  бессмысленность   своих  потуг,   она  направилась   к  городу,  хаотически   разбросанному   по   холмам,  для  поиска  ночлега  и  хлеба   насущного.

Глаза  светились  неласково,  нос  заострился  злым   шипом,  подбородок  налился  кровью  – Дерик  с трудом   сдерживался,  выслушивая   нотации  Барона.  Он  жаждал  дела,  а  не  слов – его  натура  отвергала   паузы  и  раздумья,  тем  более  нудную  критику.  Скрипучий,  монотонный   голос   отца   что-то  выговаривал   о   допустимых    нормах,  о   будущем   и,   наконец,  выронил   фразу  о  женитьбе,  после   чего   Дерика  немедленно  потянуло   в   пыточную  залу,  дабы   забыться,  отвлечься   от  мерзости  дня.  Однако  мысль   о  свежей   жертве  для  утех,  о   новых  интересных  вариантах  и  комбинациях,  которые,  предвкушая,  он  уже   начал,   выстраивать   в  своих  мечтах,  его  чуть-чуть   отпустила.
 - И  кто  же,  наконец, польстился  мною? Или   это  твои  отдаленные    планы,  о  которых  никто  не  знает,  кроме   тебя  самого? – заметил   он,  посмотрев   на   отца  с  ехидцей.
 – Можешь  не  волноваться.  Прекрасная  партия – Элен,  дочь  Великого  Князя  Эпландии,   к  тому  же  очень  интересная  девушка.
 – И  чем  она  интересна,  наверно  какими-то  особо  уродливыми   частями   лица  и  тела?  Да?
 – Нет,  здесь  ты  как  раз   ошибаешься.  Она  высока,  красива,  с  прекрасной   фигурой,  к  тому  же  ещё  победитель  десятка  турниров.
 -  По  вышиванию  или  рисованию?
 – Нет… Победитель  рыцарских  турниров,   причем  самых  ключевых.  Ты  же  присутствовал   несколько  раз    там  и,  мне   кажется,  даже  видал  её.  Но  в  то  время  я  не  мог  тебя  представить  ко  двору – это  было  ещё  до  твоего  усыновления  мною.
Дерик   надолго   задумался,  что     происходило  так  редко,   что  вызывало   тревогу,  но   справился.
 - Вот  и  отлично,  я   давно   мечтал  об  упругом,  сильном  животном,  с  которым  мне  будет  забавно. 


  Герцогиня  внутренне   собралась,  мелко  усмехнулась - сложно  противостоять  триумвирату  новообращенных  евнухов,  тем  более  что  их  слова  с   последующими  действиями  никак  не  соотносились,  а  ей  необходимо  было  любым  способом  загнать  их,  подобно  волкам,  в  зону  красных  флажков,  расставленных   её  так,  чтобы  никто  не  вырвался  на  вольный   гон.
 - Я  думаю,  что   дальше   бессмысленно   обсуждать  кандидатуру  Анны, - она  нравится  и  сыну,  и  мне.  И,  главное,  Анна, - последняя  или  предпоследняя  связь  с  Северными  филиалами,  а  мне  нужна  хоть  какая-то  передышка  после  беспощадных  родственных  взаимоотношений.
  После  этих  слов  заседание  Совета  можно  было  заканчивать,  но  для  сохранения  некоего  политеса,  обсудили  ещё  несколько  формальных  вопросов - спокойно  и  единодушно…
 Анна  не  ожидала  визита  герцогини - раньше  их  общение  проходило  в  стиле  односторонних  связей: ей  передавали  распоряжения,  а  она  в  меру  возможностей  их  не  исполняла;  так  что  визит  великой  каверзницы   и  послушницы (для  каждого  по  его  молитвам),  был  событием  необычным.            - Как  ваше  самочувствие,  моя  дорогая. Я  так  соскучилась  по  общению  с  вами. Почему  мы  так  редко  видимся?
- Но  это  зависит  только  от  вас,  Ваше  Сиятельство,  так  как  моя  свобода   распространяется  только  на   это   помещение.
- Помещение?  Вы  называете  столь  изысканный  дворец,  истинное    произведение  анарского  искусства,  простым  домом?  Для  меня  слышать   подобное  от  будущей  королевы  неприемлемо. Мне  хочется,  чтобы  наши  отношения  стали  примером  для  других,  и  я сделаю   все  возможное      для  этого.
- Да  ты  сделаешь  своей  безжалостной  рукой  всё,  что  тебе  выгодно  и  встраивается   в  собственную    модель  жизни, - подумала  Анна,  потупив  глаза  и  склонив  голову  в  каком-то  обреченном  поклоне-согласии.


Сегодня   наступил   первый  день  его  Дозора – пройдены   испытания,  подтвержден  его   воинский   статус  (в   чем   он  и  не  сомневался), определены  задачи   данного  дежурства.  Лодка,   на  которой   он  оказался,   была   самым   совершенным   техническим  устройством,  когда-либо  виденным   им:  прозрачное  днище,  позволяющее  видеть  подводный  мир  и,  главное, – огромный  гребной  винт,  который  приводился  в  движение  системой  приводов,  связанных  с  барабаном,   закрученным  драконьими  жилами;  сам  барабан  был  закреплен  на  мощном  продольном  бимсе  между  двумя  ватервейсами.  Ничего  подобного  он  не  видел  и  ни  о  чем  этаком  не  слышал - теперь  он  понимал,  каким  образом  отслеживали  подводных  циклопов,  а  вот  как  с  ними  боролись  и  как  их  побеждали, надеялся  узнать  прямо  сейчас. Между  тем  его  и  ещё  одного  новобранца  сначала  долго  и  подробно  знакомили  с  механизмами  и  военным  снаряжением  корабля,  потом  прикрепили  каждого  из  них  к  опытным   бойцам   и  только  после  этого  ощущение  азарта,  довольно  давно  оставившее  его,  вернулось.  Однако,  когда    наставник  услыхал  вопрос   о  циклопах,  то  поморщился  и  зло  сказал,  что  он  предпочел  бы  их никогда не  видеть,  а  Владену  поручил,  для  начала,  отдраить  кубрик.


Оказавшись,  наконец,   перед  монументальным  порталом  столицы   Кабрии,  Лерия  поручила   одному  из  воинов   сообщить  страже   о  своем  намерении  получить   убежище  и   начать  переговоры   о  союзе   с  Буле   четырех (высшим  органом  власти  кабрийского   братства).  Хотя,  конечно,  братство   звучало  несколько  странно  в   государстве   женского  Абсолюта,  где  на  территории   столицы  не   проживал   ни  один  мужчина,  а  для  различного  рода  услуг,  по  соседству,  был   выстроен  городок  представителей   сильного  пола.  Этот   вольер,   в  данных   обстоятельствах   достаточно    карикатурно   характеризовал  их   мощь   и   влияние,  и,   на   самом   деле,  был   обычной  пристройкой к  господскому  дому.   Но  проживающих  там  их  удел  вполне  устраивал: вкусно  кормили,  не  сильно  обременяли  работой,  да  еще  призывали  на  астральное  соединение;  правда  надо  сказать,  сами   мужчины  это   занятие     называли   несколько   иными  словами,  но  исполняли  его   безотказно  и  с  воодушевлением.  Неожиданно  быстро  подошел  ответ  от  кабрийской  верхушки:  Лерию  с  почтением   принять,  спутниц  тоже - мужчин   в  пригород. Зная  особенности  местного   законоблюстительства,  Лерия  с   пониманием   отнеслась  к  этим   требованиям  и  уже  через  час  блаженно  плескалась   в  изумрудном  бассейне,  изредка   надкусывая  фрукты,  обильно  экспонированные  в  плетеных   калатосах   у  воды.  Её  ждали  нелегкие  переговоры,  причем   с  женщинами   у   власти,  что  делало  их  ещё  более  непредсказуемыми   и  своеобразными;  немаловажным   обстоятельством   был  государственный   нейтралитет  Эссекса -  модус  вивенди,   не  только  внутренний,  но  и   внешний,  так   что  её   доводы  должны   стать  безукоризненными   и  точными.   

 Джон  с  Яковом      выглядели  как  выморочный  пример  альтернативного   развития: первый - карлик  с  непропорционально  крупной  головой,  другой – белокурый  кудрявый  красавец,  свысока  обозревающий  мир  черни.  Таковы  биологические  шалости   природы,  но  и  не  только  её. Когда  они  вошли,  совещание  Совета  было  в  разгаре:  король  что-то  резко  проговаривал, остальные  - члены,  потупив  голову,  больше  инстинктивно,  чем,   по   сути,  слушали   сюзерена.
 - Вот  и  они,  ну  один  у  б… - это,  как  раз,  понятно,  а  ты,  Яков,  куда  пропал,  слава  Богам,  не  окончательно?
-  Отец,  мы  были  с  Джоном   на   9  и  11  башнях,    проверяли    береговое  укрепление,  ты  сам    поручил   недавно, - внимательные  пепельно-голубые  глаза    смотрели  на  короля   без  сомнений.
 - Вы  обязаны  не  только  присутствовать,  вы  должны  активно   помогать  мне  в   управлении.  Мы  прекрасно   понимаем  всю   зыбкость   видимой   преданности  анклавов   и   земель;  я  жду  от  вас   реальных   предложений,  а   не  вассального   кивания  головой.  Вы  будущее  союза  и  обязаны  брать  на   себя  не  только   обузу   наслаждения,  но   и   радость  ответственности.  Мне только  что  сообщили  интересные  и  в  то  же   время  тревожные  сведения  о  Лерии: ваша  кузина  уже  в  Кабрии  и  визит  её,  отнюдь,  не  похож  на   прогулочный  выезд.  Один  из  вас,  я  думаю,   Джон  должен  навестить  наших   верных  союзников   в  Кабрии,  тем   более  верных,  чем   значительнее  их  долг  перед   нами.  А  тебе,  Яков,  найдется  занятие  и   поближе…  ко  мне.


После   тяжелого  разговора  с  Великим  Герцогом   Элен,  хлестко,  но  не  зло,  подняла  в  галоп   Фрезео,  любимого   боевого  коня.   Она  приводила   себя  в  порядок,   отдаваясь   стихии  простора  и  одиночества.  Звонким  ледяным  молоточком   колотилась   фраза - этот  брак  станет  династическим – ты  обязана  подчинится   во  имя   благополучия  герцогства.  Элен  хотела,  но  не   смогла  простить  отцу  подобное  решение;  если   даже  необходимость  срочного   выбора   навязывала  ему  эту  константу – все  равно  он  обязан  считаться  и  с  её  мнением.   После  триумфа  на  турнире  такое  унижение  разрывало    сознание: мистическое  уважение,  преклонение   перед  ним,  и  в  тоже   время – неизбежность  бросится  к  другим  устоям  наобум,  без  страховки,  а  там  или  уцелеть,  или  исчезнуть. Конечно,  она  не  думала  о  физическом  исчезновении,  но  всякое  ограничение  свободы  воли  вызывало  у  неё  не  просто  ярость,  а  дурман  ожесточения,   в   который  она  боялась  погрузиться  целиком,   чтобы  не  повторить  кошмар   прошлого,  которое   они   с  отцом  благополучно   вымарали  из  памяти. Попытки  отца  переговорить о   деталях  свадьбы,  о приглашении   гостей  Элен  так  веско   закрыла,  что   больше   поползновений  на  какие-либо    лирические   темы   не  было.

Солнце  поднималось  так  быстро,  что  город  не  успевал,  как  следует,  перевести  дух;  ночная  прохлада   как  будто  и  не  посетила  его,  настолько  быстро  возвращался  безжалостный  зной;   суховей   привычно  накрывал  жарким  покрывалом  улицы  и  дома.  Настроение  удручалось  тягостной   безлюдностью  пейзажа:  лишь  редкие  собаки,  одуревшие  от  пекла,  тявкали  в  разных   уголках   городского  рынка,  чуть  ли  не  единственного   места  с  признаками  жизни.  Рынок,  по  определению,  уникальное   место: когда  все  кажется  кончилось,  когда  пространство   представляет  унылый берег   Стикса,  здесь  бурлит  божественная  комедия  плоти – бурлеск  Гермеса  и  Меркурия.  Вот  и  сейчас,  спекшийся   воздух   коммерческого  ристалища   прорезал  гортанный   вопль  какого-то  аборигена,  затем  подпевкой   вступили  ещё   голоса,  потом  из  ворот  выбежали  несколько  отроков   и  помчались   вниз.  Сложно  было  разобраться,   кто  за  кем  гонится,  кто,  куда   и  зачем  бежит,  но  происшествие  всколыхнуло  легкой  зыбью   городок;  Натали   выпала   из  полусна,  полузабытья,   очнулась  и  встала  с  каменного  ложа,  где  она  благополучно  отмучилась  большую  часть  ночи.  Место  было  скверным,  впрочем,  потайным  и  тихим,  потому-то   она  и  воспользовалась   им  в  темноте.  Она   не  ела  уже  больше   суток,   и  первой  целью   стал  рынок,  который   она  не   только  увидала,  но   и учуяла   из-за  специфического  амбре,  исходящего  оттуда.  На  рынке  она   сразу  подошла  к  рядам  горячей  снеди  и  купила  себе  несколько  пирогов;  неподалеку,  у  холма,  бил  родник – там  Натали   и  устроилась,  в  тени  крупного  валуна.  Она  с  наслаждением  впилась  в  теплый  румяный  пахучий  пирог  и  ела,  ела,  не  останавливаясь,  не  прерываясь.  Только насытившись,  стала  пить  воду, изначально  дав  ей  немного  прогреться.  В   конце  трапезы  к  ней  подошел  молодой  человек  странного  облика: очень  высокий,  с  маленькими  руками  и  зелеными  глазами,  одетый  в  какой-то  несуразный  камзол  с  пестрыми  обшлагами  и  розовым  воротником. Без  предисловий он вымолвил:
 - Слава  Кардигану.
 И,  не  глядя  на  нее,  отвернулся  в  сторону  бухты. Натали  так  растерялась,  что  лишь  пробулькала  что-то   в  ответ  и  лишь  спохватившись,   задержала   уходящего  джентльмена  за  рукав  и  произнесла  правильные  слова:
 - С  петлей  и  двумя  строчками.
   
Кост   уже   перестал  надеяться  на  избавление - ещё  неделю  тому  назад  он   думал   о  передышке  как  об  издевательской  паузе  для  более  изощренных   истязаний  и  любой  скрип  вызывал  в  нем  сладостно - кошмарное  ожидание  действия,  которому  нет  конца. Но  что-то  изменилось,  и  кардинально:  ни  разу  не  появился  любвеобильный   живодер  с  подружками,  лучше  стала  кормежка,  да  и  приносил  её  вполне  нормальный   слуга,  а  не  урод   с  заячьими   ушками.  Звуки,  доносящиеся   время  от  времени,  сообщали   о  безусловных   изменениях  в  жизни  двора;  особенно,  часто   и  напористо  звучал  голос   какой-то  женщины,  отдающей  команды,  распоряжения,  требующей  разъяснений   и  отчетов.  Так  прошли  две  недели,  потом  все  затихло  на  несколько  дней,  затем   два  дня  бурлил  пир,  после  которого  жизнь  вернулась  на  круги  своя.  Но  всему  приходит  конец – в  том  числе  и  рутине,  даже  если   она  и  замешана  на  крови  и  предательстве.  В  один  из  ряда  подобных  дней  в    келью  зашли  двое – мужчина  и  женщина,   странным  было  то,  что  они  предварительно  постучали,   и,  когда   Кост  прохрипел   что-то  невнятное,  вошли  не  сразу,  как  бы  дав   ему  время  для  готовности.  Оказалось,   что   камера  было  незапертой,   однако   по  арестантской  свычке  он  даже  не  попытался  выйти  самостоятельно.  Это  была  на   редкость   колоритная  пара:  статная   рыжеволосая   женщина  в  кольчуге,  в   высоких  тяжелых  сапогах    и  низенький  крючконосый   морщинистый   человечек,  неопределенного   возраста. Первым  заговорил  он:
 - Вашему   заточению  пришел  конец,  можете  в  любой  момент  покинуть  замок,  но  мы  рекомендуем  вам  немного  укрепить  здоровье.
 - Меня  зовут   Элен - я  супруга  барона,  со  мною  Карл,  мой  дворецкий,  он  окажет  вам   содействие  в  скорейшем  возвращении  домой - лаконично  закончила  женщина.

Ветки,  кусты,  деревья  не  останавливали  Славена,   яростная   погоня  за  кабаном  близилась  к  победному  завершению:  его  могучий  конь  с  каждым   броском  всё  быстрее   доставал   вепря. Я  лучший,  я  великий,  я  воин,  я  охотник – пусть  все  видят  и  Она  тоже…  я  им  докажу,  что  трон  мой,  только  мой, - стучало  в   голове.  Он  уже  стал  заносить  копье  для   эпилога   охотничьей   саги,   как  внезапно  теплая  влага  растеклась   по  щеке,  затем  сажа  ночи  опрокинула  его  с  лошади   и  бросила  к  подножью   дуба.  Когда  к  нему  приблизились  придворные  и  загонщики,   он  уже  не  дышал – только  обломившаяся  стрела  мерно  вздрагивала  в   пробитом  глазу.  Сообщить  герцогине  сразу  не  решились,  оттягивали  момент  разными  уловками: то  вызывали  местного  костоправа,  то  зачем-то  казначея,  непонятно  для  чего,  зависшего  на  охоте,  даже  не  на  охоте,  а  около - на  герцогской  лужайке,  где  можно  было  вкусно  поесть,  не  рискуя  чахлым  телом.  Ему  и  поручили  сообщить  страшную  весть,   с  трудом  убедив,  что  ему-то  ничего  не   грозит... Его  не  казнили.  Зато  герцогиня  приказала  четвертовать  половину  слуг,  остальных  в  каменоломни,  предварительно  пытать,  дабы  выяснить.
 - Кто  посмел? 
Выяснили:  во  всем  виновата  Анна –это  устроило  всех,  особенно,  герцогиню – и   никаких  доказательств  не   потребовалось.  Она  тут  же  была  упакована  в  железную  клетку,  и  после  золотой - эта  перемена  оказалась  разительной.  Герцогиня  сначала  и  её  хотела  сразу  же   казнить,  но  гранд-дама  подсказала  о  заговоре  и  о  целой  когорте  врагов,  которых  необходимо  выявить,  для  чего,  естественно,  понадобится  эта  коварная  северянка. Герцогиня  подумала  и  вымолвила:
 - Сначала  всё  разузнать,  потом  казнить,  прилюдно - на  площади.

Бахнуло  так,  что  корабль нервно  содрогнулся;  Владен  с  напарником  держали  багры  убедительно - как  и   показали  им  при  подготовке; из-за  того,  что  использовались  блоки,  усилие  было  равномерно  распределено  между  всеми  участниками  охоты.  Самым  острым  разочарованием   Владена    стало,  фактически,  слепое  участие  в  операции:  единственным  реальным  фактом  поимки  циклопа,  в общем,  оказался  мощный  толчок,  в  тот  момент, когда  пойманный  зверь   попытался   вырваться  из  плена.  Теперь  надо  было  аккуратно  переместить  животное  из  сети   в  огороженный  загон  с  водой;  делалось  это  крайне  осторожно   и  неспешно,  чтобы  не  покалечить  будущего  союзника.  Только  сейчас  Владен  что-то  стал  понимать - пока  смутно,   неопределенно: оказывается  страшный   враг,  ужасный  монстр  может  стать  товарищем  по  оружию  и  этот  факт  стал  для  него  откровением. Дальше - больше,  все  интереснее  и  интереснее  становилось  действо: сначала  он  увидел  водяное  убежище  циклопа,  затем  первое  кормление (Владен  думал, что  аппетитный    барашек  заготовлен  для  команды,  однако  скоро  убедился  в  обратном). Он  обратил  внимание  на  отношение  воинов  к  наставнику  этого  страшилища:  суровое  мужское  почтение  недвусмысленно  демонстрировалось - без  стеснения. Удивительным   было   и   столь   быстрое  изменение    в  самом  циклопе:  налитый  кровью  и  злобой  глаз,  после   обеденной   трапезы  подобрел,   стал  с  любопытством   и  сытой  благосклонностью  наблюдать  за  подсматривающими.  Через  некоторое  время  они  подплыли  к  шхерам,  где  укрывались  лодки - их  всего   было   две.  После  причаливания  наступило  время  новых  открытий: Владену  показали  домашние  квартиры  циклопов - это  были  высеченные  в  скале   гроты  с  сухими  площадками   для  трансляторов (так  тоже  называли  наставников)  и  водной  частью  для  монстров.  Помещения  выглядели  чистыми,  ухоженными -  они  выгодно  отличались  от  военных  казарм  КВНа. На  этом   боевая  экспедиция  успешно  окончилась,  начались  дежурные  будни.  После  сытного  обеда  и  непродолжительного  отдыха  наступило  время   дозора   на  одной  из  сторожевых   башен.  Со   своим  подводным  напарником  они   поднялись   на  верхотуру  и,   обсуждая  перипетии   дня,  заступили   на   пост.

Джон  прибыл  в  Кабрию   вовремя:  переговоры   Лерии    с   Буле  зашли  в  тупик.  Реальность   состояла   в   том,   что   женщины  облеченные   верховной   властью   не   могут   договориться   ни  о  чем   серьезном,   тем   более,  когда  одна   из  сторон - красивейшая   девушка   всех   земель  и   провинций.  То,   что  можно  простить  умнице   и   дурнушке   совершенно  не  позволительно   белокурой,   зеленоглазой,  волоокой   нимфе,  претендующей   на  главную  роль  в  грядущей  эпопее.  Потому-то  их  содержательное  и   безысходное   обсуждение  плавно   перетекло  в  язык   уклончивого  политеса,  когда  за   обтекаемостью  слов  не   видно  ничего  конкретного.  Джона  не  пригласили   на  совет  Буле - для  встреч  с  нужными   мужчинами   имелся  специальный   павильон,  прекрасно  устроенный,   изящно  меблированный.  Когда  он   вошел  в  павильон,  там  уже   находились  Лерия   и  Марта,  одна   из  четырех  управительниц  Буле.  Странные  флюиды   наличествовали   между  Лерией   и  Джоном   ещё  в  юности: с  его  стороны   вполне   понятно,  но   она - воплощение  абсолютной   красоты,  вожделение   большинства  мужчин,  видевших  когда-либо  её – с   её    стороны   это  казалось  неким   извращением  ума  и  тела.  Они  не  виделись  несколько  лет,  и  если  карлик   остался  в  том  же  облике,  то   Лерия  расцвела  необыкновенно - её   очарование   стало  невыносимым...
  - Здравствуй,  Джон,  давно  мы  не   виделись -  если  и  дальше  так  редко  будем  встречаться,  то   скоро   не  узнаем  друг  друга.
- Да  кузина,  тебя  и   сейчас  не  узнать: настолько  изменилась,  что  сложно  словами    передать  твои  достоинства   и  совершенства, - после  этих  слов  он  подошел  к  ней,  и  аккуратно   взял  за  руку;  со  стороны    все  увиденное  казалось  страшным  наваждением,  но,  присмотревшись  пристально,  заметно  было,  что  они  вместе  выглядели  как  неравнодушная   парочка. Они  отошли  от  Марты  в  сторону  живописной  изгороди,  чтобы  поговорить  наедине.
  - Джон,  все  мои  надежды  идут  прахом;  правительницы   на  редкость  любезны,  готовы  меня  приютить  на  любой  срок,  но  как  только  речь  заходит  о  военном  союзе - жесткое  нет,  без  каких-либо  объяснений.  Меня  подталкивают  к  ужасу,  к  хаосу:  ведь,  если  я  призову  Демонов,  мало  не   покажется  никому,  в  том  числе,  впрочем,  и  мне  самой. Я  не  знаю,  что  мне  делать,  ведь  я  дала  клятву  Борею?
 - Дорогая  кузина,  я  сам  мечтаю  о  перерождении   и  побыстрее;  мир,  во  всяком  случае,  мой  мир  катится  в  преисподнюю: убили  брата,  казнили  много  невинных  людей;  мать  обвинила  во  всем  Анну,  собирается  её  публично   казнить;  отец   лихорадочно  выискивает  интриги,  совет  подмахивает  любые,  даже  абсурдные  решения.   Так  что   мне   сам   Всенощный   дает   полномочия  на   союз   с   тобой.

Свобода - категория,  на  первый  взгляд,   простая,   легко  отвечающая  на  вопрос  о  праве  человека   на  выбор    четким  ответом - ДА.  Но    это  поверхностно.  Если  покопаться,  то  понимаешь,   что  она - свобода - зависимая  величина,  где  противостоят, как  и  везде  в  Мироздании,  антагонисты - созидание  и  разрушение;  они  противодействуют  по-разному: то  циклично,  то  хаотично,  то  равномерно,   но  непременно. 
Кост,  неожиданно,  превратившийся  в  свободного  радикала,  все  последние  дни  бесцельно  бродил  по  замку;  он  забыл,  потерял  нить  жизни   и,  в общем,   особо  её  не  искал.  Процесс  разрушения  в  нем  приостановился,  однако  единственного  легкого  тычка   достаточно   было,  чтобы   вернуть  всё  на  круги  своя,  а  зыбкое  недоумение  воли  глубоко  спряталось  в  ожидании    нового  зверя. Но  к  нему  никто  не  обращался,  никто  не  проявлял  интереса - только  двое  слуг  исполняли  свои  обязанности,  незаметно  и  безмолвно.  Впрочем,  одно  происшествие  стало  для  него  знамением  вероятного  исхода: как-то,  невдалеке  от  своего  обиталища,  он  увидал   свою  спасительницу,  энергично  идущую  в  одну  из  башен  и,  не  без  колебаний,  через  некоторое  время  последовал  в  том  же  направлении. То,  что  он  подсмотрел,  стало  для  него  концом  света (во  всяком  случае,  той  земной  юдоли,  где  он  обретался  в  последний  год): в  одном  из  темных  казематов  башни,  засучив  рукава  камзола  Элен - его  избавительница - хлестала  кнутом   Дерика - его   мучителя,  садиста - это  совершенное  исчадие  ада.  Это  происходило  в  полной  тишине,  только  звук  сыромятной  кожи  тонко   рассекал  воздух.  Невиданное  сладкое  тепло  покрыло  Коста  и  опустилось    в  полузабытые   члены    и   места.
 

Недоеденный  пирог  сильно  тормозил  её  передвижение  за  странным  господином - хотелось  не   бежать  стремглав,  а  остановиться  и  спокойно  доесть. Однако  неистовый  отрок  несся  без  оглядки,  и  не  было  никакой  возможности  притормозить. Наконец,  они  достигли   конечной  цели   и  снова,  не  обращая  на  неё   никакого  внимания,  не   сказав  больше  ни  слова,  он  передал  её  мужчине,  совсем  не  вписывающемуся  в  мозаику   города:  высокому,  красивому  блондину  с  васильковыми,  искрящими  каким-то  задиристым  огоньком   глазами.
 - Девочка,  ты  должна  безупречно  исполнять  мои  рекомендации - иначе  Кардиган  навечно  укроет   тебя. А  мне  этого  совсем  не  хочется. Сейчас  мы  поднимемся  на  девичью  башню,  там  ты  произнесешь  клятву,  после  чего  твоя  прежняя   биография  станет  фикцией,  потому    что   с  этой   секунды  ты  превратишься  в  розовую  привратницу  Демонов  1 ступени.  Но  это  только  первый  шаг   к  просветлению  и   вступлению  в  ранг   избранников  ночи;  у  тебя  будет   ещё  много  тяжелых  испытаний  и  суровых   будней,  но   после   первой   ступеньки  назад  ходу   нет.  Надеюсь,  ты  хорошо   все  продумала  и   взвесила?   Ведь  у   тебя   было   много  времени.  Итак?  Ты  готова?
 -  Уже  давно - ещё  тогда, после  подлого  убийства  родителей,  я   всё  для    себя   решила -  иного   не   дано.  Брата  отправили  в   КВН,   надеюсь - он  жив,  сестра  в  заключении,   в  окружении  убийц.  Мы  должны  соединиться  и  ответить  им,   за  все  содеянное - только  в  этом  наше  будущее!  Наверх  и  быстрее!

Где-то  вдали   послышался  равномерный  звук  крыльев,  он   постепенно  становился  всё   ближе  и  ближе;  через   несколько   мгновений  Кост   увидел   клин  Демонов,  приближающихся  к  замку.  То,  что  он   увидел,  в   дальнейшем   вспоминалось  ему    как   обморочное   наваждение,   как  галлюцинация  больного  человека.   Они   были  верховыми,  то  есть   под   всадниками    и   какими?  Головной   Демон  был   оседлан  карликом   Джоном,   сразу   за   ним,   по   разным   сторонам   клина,  аккуратно   пристроились    восхитительная  Лерия   и  чудом   вызволенная  Анна,   далее,  несколько   изумленный  Владен   и,   совсем   уже   растерянная   Натали.  Прямо  на  его   глазах   они   стали  парковаться   на  соседней  башне - зрелище  было  фантасмагорическое,  невероятное,  но  свой   маневр  Демоны  совершали  с   точностью  и  изяществом,  хорошо  объезженных  коней,  даже  более  того,  главный   при  посадке  игриво   боднул  головой  и,  одновременно,  кокетливо  загнул  хвостик,  а   Джон,  в   свою  очередь,  громко,   в   кураже  прорычал какую-то  нечленораздельную  фразу.  Но  это   оказалось  всего   лишь  прелюдией - дальше   все  задвигалось  с  невероятной  скоростью:  на  башню  ворвалась  Элен,  с   горящим   взором,  пылающим  лицом,   обнаженным  мечом;  она  ещё  ни  в  чем  не  разобралась,  но  готова  была  сражаться  без  страха  и  упрека. Но  её  воинственный   пыл    буквально  тут же   был  стреножен:  ближайший,  свободный  от  всадников,    "конь  Апокалипсиса"  решительно   и  споро   легким   движением  кончика  хвоста  запеленал  Элен  в  какую-то  холстину  и  положил  себе  на  холку.  Выглядела  она  комично - только  меч   вызывающе  торчал  из-под  тряпки,  но  выглядел   совсем  не  страшно - скорее  забавно.  На  Коста,  застывшего  соляным  столбом,  на  соседней  башне  никто  не   реагировал – как будто  он   был  невидим  людям,  бесчувственен  Демонам...  Наступало  утро,  далеко,  за  горизонтом  событий,  медленно,  тягуче,  будто  из-за  ненасытной  лавины  выползало  солнце - месяц   же  бледнел,  мерк  и  умирал  каждодневной  вечностью;  стая  пернатых  с  командой  отверженных  властолюбцев  приготовилась  к  вылету.  Наконец   вожак,  с  Джоном   на  загривке,  ринулся  вниз,  быстро  расправил   огромные  крылья  и  постепенно   стал  набирать  высоту  и  скорость,  однако  он  не   торопился  покинуть  временное  пристанище - поджидал  остальных.  Когда  все  собрались  и  выстроились  в  прежнем  порядке,  вожак  с ассистентами   выбрал  направление,  и   вот   кавалькада  новоявленных  кентавров  стремительно  полетела  навстречу   заре.  Кост  проводил  их  взглядом,  закрыл  глаза,  опустился   на  колени...    и  замок  огласил  нечеловеческий   вопль,  исторгнутый   последним  усилием  пробитой  памяти.


                Б


 Был  мальчик – обыкновенный,  городской  общительный,  как  и  все  вокруг;  он  не  был  домашним  ботаником,  но  и  уличным  хипстером  тоже  не  был. В  их  королевстве  все  были  совершенно ублаготворенные: потому  что  это  было  давно  уже  заявлено  и  неоднократно  подтверждено  свыше.  Жить  было просто  и  легко,  так  как  сомнения  были  отменены  за  ненадобностью,  вопросы  поощрялись,  в  качестве  развивающего  элемента,  и  то  в  основном  о  степени  счастья  и  радости  или,  в  крайнем  случае,  о  наличии  чего-либо  или  кого-либо  где-либо,  но  это  уже  не  приветствовалось,  но   прощалось,  как  благоглупость  простодушия. Родители  мальчика  работали  писарями,  как  и  все  остальные,  так  как  это  была  не  только  самая  главная  и  единственная  работа  в  королевстве,  но  и  самая  ответственная – все  переписывали  своды  законов,  актов, циркуляров  друг  у  друга,  а  затем  сверяли  их  у  старших  писарей,  чтобы  те  в  свою  очередь  протоколировали  всё  у  главных,  соответственно,  письмоводителей. Мальчика  звали  Игнас,  как  дедушку, так  было  принято – это  не было  обязательным  условием,  но  и   не  подлежащим   сомнению.  Учился  он  хорошо,  но  не  блестяще,  так  как    такое  своеволие   не  поощрялось  в  среде  писарей;  среди  школьников  пользовался  авторитетом  и  даже  удосужился  первой  девичьей  симпатии.  С  пятого  класса  он  дружил  с  Урмой – жили  они  рядом,  вместе  ходили  в  школу,  помогали  друг  другу   в  учёбе,  родители  тоже   радушно  относились  к  их  общению. Но  что  мы  всё  о  детях,  когда  в  стране  был  Король;  он  был  всеми  обожаем  и  уважаем – его  трудолюбие  превосходило  все  мыслимые  и  немыслимые  масштабы – праздным  его  никогда  не  видели,  собственно  не  видели  и  работающим,  так  что  и   для   сомнений   не   было   никаких   причин. Зато  его  дочка – Виктория, несмотря  на  юный  возраст,  трудилась   не   покладая  рук  и  была  у  всех  на  виду: она  устраивала  каждый  месяц  балы, турниры  для  рыцарей  короля  (хотя  их  было  только  восемь),  и  столь  рьяно  боролась  за  демократические  права  своих  подданных,  что  приглашала  на  каждый  бал,  строго,  пять  молодых  людей  из  народа.  Её,  с  любовью,  все  называли  наша  Пушинка;  такая  она - белокурая,  светленькая,  почти  прозрачная  появлялась  на  всех  торжественных  культмероприятиях. Её  обволакивающий,  проникновенный  голос  побуждал  вельмож  и  придворных  служить  королю  так,  что  никаких  вопросов  и  соответственно  ответов  не  требовалось, - если же, случайно,  возникали  подгулявшие  господа  с  вывернутым  сознанием  и  длинным  языком,  то  их  больше  никто   никогда   не  видел – говаривали,  что  их   отправляли  заковыристо  общаться  с  дипломатами   и   книгочеями   других   держав.  Урма  и  Игнас  очень  любили  гулять  по  окрестностям  столицы;  постепенно  они  прилепились  сердцем  к  миру  трав  и  лесов  столь  сильно,  что  им  захотелось  больше  узнать  об  окружающей  природе: разобраться  в  названиях  кустов  и  деревьев,  понять  их  полезность   или  опасность,  познать  живую  стихию  земли. Увы,  родители  и  учителя  не  могли  им  помочь – предметы,  которые  они  изучали  в  школе,  были  четко  заточены  на  два  основных  профиля: на  профессию  писаря  и  на  будущую  жену  писаря. Был,  конечно, ещё  дворцовый  труд,  но  он  был  настолько  тяжел  и  сомнителен,  что  подвергать  опасности  попадания  туда  обычного  человека  было  совершенно  не  гуманно  и  потому – это  категорически  воспрещалось. Ведь  девизом  королевства  были  слова:  «Всё  что  не  запрещено – безоговорочно  отменено». Этот  древний  постулат  прошёл  многовековую  проверку  временем  и  менять  его  никто  не  собирался,  а  если  и  задумывался  кто-то  над  этими  словами,  то   ему  очень  быстро и  аргументированно   объясняли  о  несвоевременности  и  не солидности   вопроса  в  такой  не  простой  период  страны. Так  беззаботно  и  радостно  проходили  дни, недели, годы – дети  подрастали,  королевство  процветало, принцесса  становилась  всё  краше  и  краше;  уже  лучшие  умы  страны  задумывались    о  будущей  достойной  партии  для  Виктории;  правда  сама  она,  прежде  всего,  радела  о  благе  державы  и  под  руководством  несравненного  короля,  своего  отца,  отчаянно  пеклась  о  судьбах  подданных.  Король  всё  более  незаметно  и  талантливо  делал  своё  дело  и  благость  его  наличия  и,  естественно,  величия  царила  над  полями  и  весями   страны.
Игнас  и  Урма   со  временем  превратились  в  двух  юных  и  красивых  тинэйджеров. Они  настолько  стали  неразлучны,  что  окружающие,  подтрунивая,  называли  их  наши  близнецы. Их  прогулки  постепенно  превратились  в  маленькие  путешествия, но  они  не  вызывали  никакого беспокойства  у  родителей  и  друзей – ведь  жизнь  в  королевстве,  как  уже  было  замечено  выше,  была  на  удивление  безопасная  и  спокойная. В  один  прекрасный  день,  в  неизведанном  до  этого  месте,  они  встретили  на  неприметной  лесной  тропинке   двух  юношей  на  скакунах,  даже  скорее  на  чудо  конях,  настолько  они  были   великолепны.  Оказалось,  что  это  неожиданное  свидание  было  случайным  только  для  Игнаса  с  Урмой -  Пауль  и  Лукас, так  звали  молодых  людей,  видели  их  уже  давно:  их  большая  семья  проживала  испокон  века  в  этом  лесу  и  не  спешила  устанавливать  отношения  с  кем-либо  без особой  надобности.  Пауль  пригласил  их  к  себе, что    можно  предположить было  тоже  коллективным  решением, и  они  охотно  согласились.  Верховые  посадили  их  себе  за  спину,  твердо пояснили,  как  держаться  на коне, не  только  объяснили,  но  и  продемонстрировали  наглядно – Пауль  с  Игнасом, а  Лукас  с  Урмой;  потом  они  неслись  по  им  только  ведомым  тропинкам – правда  не долго,  и  вот  они  уже  на месте;  перед  глазами городских  подростков  открылась  большая  поляна,  вся  застроенная  аккуратными  домиками,  во  всяком  случае,  такими  они  им  изначально   показались, а  на  небольшом  возвышении  стоял  основательный  бревенчатый  дом,  с  несколькими  длинными  верандами,  с  двумя  балкончиками  на  втором  этаже. Они  спешились  и  тут же  были  окружены  подростками,  весело  галдящими,  наперебой  предлагающими  помощь.  Игнас  и  Урма  немного  ошалели   от  такого  бурного  и  гостеприимного  приема  и  не  только   не  запомнили,  как  кого  звать,  но  умудрились  пропустить  момент  выхода  родителей  этой  дружной,  зажигательной  ватаги. Первый  день  знакомства  запомнился  им  как  нескончаемый  хоровод  внимания  и  изысканного  кулинарного  изобилия: их  беспрестанно  теребили  дети, соревнуясь  между  собою,   боролись  за их   внимание  Лукас  с  Паулем;  отец  и  мать, тепло,  встретив  их, затем  незаметно  удалились, так  же  как    до  этого  неприметно  явились  взору. Правда  мать,  а  имя  её  было  Лаура,  довольно  быстро  вернулась  и  пригласила  всех  к  столу. Никогда  они не кушали  столь  вкусно  и  разнообразно: стол  был  заставлен  зеленью, всякого  рода  овощами  и  фруктами,  а  уж  помидоры - им  не  приходилось  не  только  есть,  но  и  видеть  раньше  подобные – они  были  бордовые,  тёмно-красные,  буро-жёлтые  и, наконец,  фиолетовые,  и  все  имели  свой  особый  привкус  и  смак. И  ещё  был  фантастический  борщ – его  не  кушать  надо  было,  а  вкушать,  настолько  он  был  ароматен,  наварист  и  живописен,  словно съедобное  полотно  кулинара-художника,  талантливо  соединившего  яркие  краски  лета  в  подлинное  произведение  поварского  искусства. На  фрукты  и  пирожки  никаких  сил  уже  не  осталось,  да  и  время  скромно  указывало  на  окончание  этого  во  всех  отношениях  праздничного  дня,  как  минимум  для  Игнаса  и  Урмы. Ребятам  дали  пирожков  домой,  доставили  прямо  к  основной  дороге,  невдалеке  от  городских  ворот;  на  прощание  с  них  взяли  обещание  на  будущее:  они,  по  возможности,  станут  навещать  их    и  продолжать  общаться,  чтобы  ничто  не  прервало  так  удачно  возникшую  взаимную  симпатию. Особенно  надо  отметить  Лукаса,  с  того  момента  как  он  прокатил  Урму,  ему  всё  время  хотелось  думать,  вспоминать  о  ней,  воображать  будущие  встречи.  Игнас  обратил  внимание  на  его  повышенный  интерес  к  своей  подруге,  однако  отнесся  с  юмором  к  этому  и  немного  подтрунивал  над  Урмой.
 - Ты  видела,  как  он  на  тебя  посмотрел  на  прощание?  Мне  даже  показалось, что  у  него  глаза  заискрились.
-  Обычно  у  тебя,  Игнас,  глаза  сверкают  только  при  виде  еды,  и  горят  они  жутким  пламенем,  аж  страшно  бывает, - моментально  ответила  Урма. Время  шло  своим  чередом, особо  не  принося  каких-либо  изменений: ребята  учились,  навещали  своих   новоприобретённых  друзей,  помогали  им  в  работе  (а  работа  всегда  находилась), делились  новостями  и  планами,  то  есть  их  отношения  укреплялись  общими  трудами  и  ожиданиями.  Лукас  также  стал  гораздо  более  сдержанным  в  очевидных  доброжелательных  проявлениях,  казалось,  кто-то  с  ним  ласково  побеседовал  о  братстве,  дружбе,  товариществе.  В  одно  из  посещений  им  выпала  честь,  в  первую  очередь  Игнасу,  открыть   новую   страничку   из   жизни  семейства,  к  тому  же,   несомненно,  не афишируемую,  подспудную. Мир  столичных  детей,  да  и  обычных  жителей  был  стерильно  упорядочен   четко  устоявшимся  бытом – в  нём, как  в  нетленных  скрижалях,  все  было  выверено,  запротоколировано,  приведено  в  стабильное,  нерушимое  состояние,  и   даже  желание  что-то  менять,  естественное  для  юных  отроков,  кануло  в  лету. И  вот  потому  очередное  появление  молодых  людей  в  лесном  поместье  стало  для  них  не  просто   новым  путешествием  –  оно  претендовало  на  что-то  гораздо  более  значимое  и  весомое.   Всё  начиналось, разумеется,  по-будничному,  без  продолжительных    разъяснений  и  словоизлияний – попросту  пришёл  срок  пополнения  топлива и  мужская  часть  коллектива,  с  Игнасом,  соответственно,  была  снаряжена  в  поход. Урма  осталась  с  девочками  и  хозяйкой  -  им  необходимо  было  вычистить  помещение  для  топлива,  приготовить  баню  для  мужчин.  Урма  довольно  быстро  догадалась,  для  чего  необходима  баня:  вся  девичья  часть  коллектива  очень  быстро   перепачкалась  в  остатках   горючего,  так  что  мыться  пришлось  и  им.  Урма  никогда  не  парилась  прежде  и  когда  на  полке  её  стали  охаживать  вениками  по  всему  телу,  а  в  завершении  ещё  и  по  мягкому  месту  ей  показалось,  что  она   попала  в   преисподнюю,  из  которой  уже  нет  выхода…  но  выход   нашелся,   и  настроение  разительно  поменялось – легкость  и  свежесть  наполнили   тело  необыкновенными  ощущениями,  и  они   пребывали   с  ней   очень  долго.  Затем  пили  чай – необыкновенный,   никогда   ранее    не  знанный:  на  травах,  с  мёдом,  с  цукатами, тут  же  смеялись,  шутили  над  мальчиками;  и   во  всем  баловстве,  на  равных,  участвовала  Лаура  и  сомнительно,  чтобы  кто-либо  увидал  бы   в  этом  хоть  какую-то  фальшь – настолько  всё   было  естественно  и  просто.  После  веселого  чаепития  стали  помогать  Лауре  готовить  большой   обед  (так назывался  их  ни  с  чем  не   сравнимый  пир),  в  котором   уже  не  раз  поучаствовали  Урма   с  Игнасом.  Было  как  всегда  не  затруднительно,  а  ладно  и   споро -  все  знали  свои  обязанности,  выполняли   их  не  спеша  и   в  удовольствие.  Долго  ли,  коротко  ли,  вернулись  мужички  после  трудов  праведных – узнать  их  можно  было  только  на  ощупь,  такими  страшилками  выглядели,  ну   может  быть,  исключая   отца  семейства,  который  в  силу  опыта  и  верховенства  меньше  занимался  тяжелой  работой, больше  направлял   молодёжь,  и  из-за  этого  был  более   узнаваем. Они  шумно  попарились,  помылись  и  свежие,  удовлетворенные  влетели  в  гостиную – и  началась  жестокая  расправа  с  вкуснейшей  едой;  им  было  не  до  светских  изысков,  когда  не  пища становится  сердцевиной  стола,  а  манерность, этикет,  вычурность.   Урма  со  стороны  наблюдала  за  трапезой,  и  интересное  преображение  явилось  ей:  юноши  отсутствовали  совсем  не  долго,  а  изменения  произошли  с  ними  разительные:  мало  того,  что   все  похорошели  изрядно - это  ее,  безусловно,  заинтриговало,  они  заметно  вытянулись,  в  плечах  раздались    и,  вообще,  выглядели  как  статные молодцы  после  живой  воды;  даже  отец  помолодел  лет  на  двадцать  и  лихо  сверкал  очами  из-под  потемневших  мохнатых  бровей (седина  как  будто  исчезла).  Правда,  помимо  Урмы  больше  никто  особо  не  впечатлился  этим,  и  она  даже  засомневалась  -  уж  не  больное ли   воображение  разыгралось  у  неё  из-за  чрезмерности  ярких  впечатлений.   Но  прошёл  обед... день... неделя... месяц  и,  наконец,  аккуратно  положив  руки  на  колени,  Лаура  рассказала  ей   о  волшебном  хранилище  бита,  так  назывался  этот  темный,  тягучий,  топкий  материал,  об  его  удивительных  свойствах,  о  легендах,  существующих  со   времен царя  Гороха,  о  битоварах,  поставляющих  его  королевскому  двору,  об  их  славе  покорителей  женских  сердец,  и  о  недолговечности  их  победоносной   красоты  и  стати.  К  сожалению,  сказочное  превращение  длилось  не  очень долго,  поэтому  разочарование  было  столь  сильным,  что  не  все  легко  примирялись  с  возвращением  на  круги  своя - некоторые,  из  вкусивших   амуровой  червоточинки,  после  отрезвления  навсегда  теряли  оптимизм  и  веру  в  себя,  другие - попадали  в  зависимость  от  бита  и  пытались  испытать  это вновь  и  вновь,  но  редко  кому  удавалось   задержать   волшебство   надолго.  Метафизика  высоких  заумочных  отношений  не  коснулась  наших  аборигенов - их  патриархальная  жизнь  не  нуждалась  в  искусственной  подпитке.  Они  относились  к  чудесам  покойно,  словно  это  не  сказочная  данность,  а  естественная  как  восход  солнца,  весеннее  цветение,  осенний  листопад. Время  шло  своим  чередом:  Урма  и  Лукас  готовились  к   выпускным  экзаменам,  их  друзья  постигали  мир   природы,  обучались  в  лесной  школе,  и   никто  не  смог   бы  предугадать   их   будущее – только  время  окончательно  расставляет   все  фигуры   на   доске  жизни   по  своим,   лишь   ему  известным   местам   и   правилам.
 Несмотря  на  скромность  обучения,  его  поверхностность  все  равно  экзамены  столь  значительное  -  для  многих  и  первое  испытание,  и   первая   иллюзия,   так  что силы  собираются  в  кулак,  и  хотя  время  ускользает,  словно  его  пришпоривают  хлыстом,   всё-таки  Урма  и   Лукас   находят   время   для  своих   друзей,  потому  что  каждое  посещение  лесной  обители  становится   для  них   и   открытием,   и   передышкой.  А  что  же  за  это  время  происходит   в  королевстве  и   происходит  ли  что-то  могущее  обратить  на  себя  внимание,  увлечь,  заинтересовать?  Увы, нет!  В  основном  мир  высокого   двора  живет  по  инерции - каждый  плотно  занимает  свою  сладкую  нишу,  кормится  с  неё  и  даже  в  мыслях  не  предполагает  об   изменениях,  ведь  любые  разнонаправленные  движения  таят  опасность  чего-то  нового  и  стихийного,  а  этого  допустить  никто  не  хочет.   Да  и  Пушинка     изменилась  в  последнее  время: её  любовь  к  ближним   и   дальним  подданным   стала  увядать,  либерально-демократические  реверансы  незаметно   закончились,  балы  стали  реже,  отдельные  граждане  из  народа  её  перестали  волновать,  а  рыцари  вызывали  у  неё  зевоту,  что,  в  общем,  неудивительно – ведь  они  столь  давно  не  участвовали  в  сражениях,  что  совершенно  потеряли   сноровку  и  профессиональное  мастерство.  Весь  её  молодой  пыл  и  нерастраченное  время  уходит  на  совершенствование  гардероба  и  наведение  красоты,  хотя  надо  отметить  она  и  без  косметики    удивительно  хороша.  Так  что  наиболее  приближенными  и  одаренными   счастьем   людьми  оказываются  портные,  парикмахеры  и  другие  мастера  швейно - косметического  цеха.  Батюшку – короля    в  последнее  время и  вспоминать  перестают,  да  и  зачем   понапрасну   волноваться:  поминают,  будто   он  пребывает  в  каком-то  удаленном  загородном   доме  и   ни  в  чем  не  нуждается:  ни  в  охране,  ни  во  врачах,  ни  в  слугах.  Такой   счастливый  отец,  да  ещё   под   охраной. Королевство  упивается  стабильностью,  как  добрый  хряк  полной  кормушкой. Но  тучные  годы  имеют  свойство  заканчиваться,  в  каждом  отдельном  случае,  по-разному:  то ли  стихией,  то  ли  усталостью  власти,  то  ли   соседями, жаждущими  прогресса.  У  нашего   королевства  всё  было  в  порядке  со  стихиями,  да  и  управленческие   заботы  никому  ещё  не  подорвали  здоровье,  но  вот  с  соседним  королевством   не  сложилась  гармония.  Во-первых,  наша  принцесса  отказала  тамошнему  корольку (он  ей  категорически  не  нравился - больно  глуп   и  неказист),  во-вторых,  с  давних  времен  они  вынуждены  были  покупать  бит,  за  очень  приличные  деньги,  что   на  их  взгляд   было  несправедливо.  И   вот  в  один  летописный  день,  неожиданно,  как  всегда  и   бывает   при  исторических   событиях,  гонец   привёз  пакет,   опечатанный   огромным,  в  виде  льва,   сургучом.  Страшно    было   вскрывать,   но  пришлось  министру-администратору  взять   на  себя   ответственность,  тем  более  вскрытие  государственных  отправлений,  было  единственной   его  обязанностью. Лучше  бы   он  заболел   в  этот  день  корью  или  коклюшем,  так  он  подумал,  прочитав  этот  мерзкий  документ. Текст  настолько  был  безобразным,   что  у  министра  резко  поднялась  температура  и  пропал  голос.  Срочно  пришлось  вызывать  учителя  пения,  так  как  мало  того,  что  он  имел  прекрасное  бельканто,  его  умение  запутаться  и   запутать  других  в  одной  сосне,  было  уникально,  как,  кстати,  и   желание  всегда  быть  при  дворе.  Он  с  воодушевлением  зачитал  бумагу,  которая,  по простому,  уничтожала  весь  мирный  и  теплый  уклад  королевства.  Текст  был  таков,  что    тут  же   хотелось  забыться,  выкинуть   из   памяти,   порвать,  сжечь,  да  и   того  глашатая,  который   продекламирует  эту  гадость,  тоже   возникало   желание   как-либо  изощренно   казнить - жаль  только  палач,  за  ненадобностью,  ушел   на  пенсию  и   выращивал  очень  вкусную  капусту   на   дальних   рубежах.   Документ  был   прямолинеен   как  спина  первой  фрейлины  и  бесцеремонно  требовал передать  залежи  бита  в  бесплатное  пользование  на  99  лет  соседнему  королевичу;    иначе  все   оппоненты  будут   биты   и   строго   наказаны,  вплоть  до  выселения   на  остров  Несварения,  где  варить  нечего   и   только  несколько  десятков   деревьев  и  хилый  домик  станут  отрадой  для   всех  не  понявших  послание.  Так  как   бит  являлся  чуть  ли  не  единственным  источником  материального  благополучия  государства  и  его   самых  достойных  граждан,  то  их  всхлипы  и   крики,  после   оглашения  приговора,  ещё  долго  отравляли   атмосферу  обеденного  зала,  где  проходило   совещание.  Почему  обеденного,  а  не  совещательного  или   протокольного,  например?  Ничего   удивительного  в   этом  не  было - все  помещения  для  важных государственных  дел  уже  давно  были  переданы  для   более  значимых   мероприятий:  для  церемониальных,  для  бальных,  для   едальных.  Итак,  наступила  то  ли  тишина,  то  ли  покойная  пауза,  кто  же    разберется  в  такой  ситуации - каждый  стремился  стать  незаметным  молчуном,  без  собственного  мнения  и  голоса. Пусть  кто-то  другой  решит  задачу  и  сохранит  статус-кво  членов  благородной  команды... но  бездействие    затягивалось  и  принцесса,  наконец,  проявила  волю.  Её  тирада  была  коротка  и   резала  по  живому:
 - Тот,  кто  сумеет,  в  этой  безвыходной  ситуации,  спасти  королевство  и  меня  будет  награжден  щедро.  Я  отдам  ему  свою  руку  и  сердце,  он  получит  титул  виконта  и  станет  первым  другом  престола. Все  назначения  на  высокие  государственные  должности  будут   производиться  только  по  его  согласию.  Точка!
- Да  именно  слово  точка  должно  стоять  в  конце  документа,  а  не  другой  знак  препинания.
На  следующее  утро    баннер,  с  ультиматумом   вредного   королевича   и  воззвание  несчастной  Пушинки,  были  вывешены  во  всех  видимых  и  невидимых  местах. Они,  конечно,  вызвали    бурную  реакцию – адекватную  и  не  очень: большинство   искренне  возмущались  вероломством  соседей,  так  подло  предавших  давние,  практически  родственные  связи;  но,  как  и  бывает  обычно  в  пиковые   моменты,  нашлись  и  перевозбужденные   новостью  граждане,  активно  предлагающие  разнообразные   способы   спасения.  Во  множестве  предлагались  такие  идеи,   от  которых  за  версту  попахивало  клиникой   определенного  направления.  Комиссия  в  скоростном  режиме  рассматривала  заявки  и  тут же  отвергала  их – ни  одной  здравой  мысли:  то  всем   молиться,  то  утопиться,  то  отравиться,  то  есть    рецепты   ничтожного   уровня.  В  королевской  канцелярии  нарастала  паника  и  уныние – с  докладом   к  принцессе    никто  не  шел (бросали  монетку),  ведь  с  каждым  часом  напряжение  росло,  а  принцесса  уже  пообещала  отозвать  палача  с  пенсии,  если  не  будет  быстро  найдено  решение.
В  лесной  обители  тоже  не  прошли  мимо  такого  события: обсуждали  с  жаром,  с  пылом  все  перипетии   королевских  проблем,  возможности  их  решения,  шансы  сторон  на  успех.  Конечно,   жизнь  двора  и  бытие  обычных  граждан  практически  не  пересекаются - разные  у  них  вопросы   и  соответственно  ответы,  кому - то  ароматные  коврижки,  а  кому-то  синяки  и  шишки.  Однако   молодежь   и  в  такой   ситуации  не   могла  остаться  равнодушной:  громко  спорили,  увлеченно  выдвигали  идеи,  больше  умозрительные,  чем  практические - до  чего-то  конкретного  было  очень  далеко,  но  шума  и  азарта  было  с  избытком.   И   вот   в   момент   особо  горячей   перепалки,  неспешно,  тихо  вошел  Альгис,  отец   почтенного   семейства,  поинтересовался   их  достижениями,   услышал     итоги,  спокойно  заметил:
 - Появилась  у  меня  одна  любопытная   мысль,   хочу   обсудить…  Я    думаю - Игнас,  с  нашей   помощью,  и  должен    её  исполнить.  Хочу  объяснять,  почему  именно  Игнас?  Он  столичный  житель,  обученный,  привычный  к  городской  жизни,  уже   имеющий  опыт  маломальского   общения.  И  есть  надежда,   что  он  как   честный,  добропорядочный  человек   постарается сделать  жизнь  лучше,   справедливее.  Уже  через   час  после  вечери   Игнас,  в  сопровождении   Пауля  и  Лукаса,  предстал  пред   очами,  пребывающей   в  перманентном   отчаянии,   комиссии  и  озвучил  план  спасения.  Недолго   думая,  предложение   было  принято,  о  чём   моментально   доложили   принцессе.  Главное  спрятаться,  а   там   «или  ишак  сдохнет,  либо  падишах» – важно  сиюминутное  спасение,  что  и  устроило  всю  комиссию,   не  особо  вникнувшую   в  спасительную  идею. Пушинка  же  отнеслась   серьезно  к  плану:  Игнас  немедленно  был  приглашен  на  аудиенцию,  и  даже  его  попутчики   после  непродолжительной   перебранки    были  допущены   к  её   стопам. Несмотря  на серьезную  ситуацию,  Пушинка   ждала  встречи   с  разноречивыми  чувствами:  прежде  всего  она  надеялась  на  волшебное  спасение,  но  и  сам  молодой  человек  её  заинтересовал  тоже.  Она  даже   волновалась  и  беспокоилась - ненароком  окажется  избавителем   какой-нибудь  страшный  мужлан. И  увидев  его,  она  не  без  удовольствия  отметила    волнистые  каштановые  волосы,  голубые  глаза,  высокий  рост  и  стройную  фигуру  юноши,  так  что  мысль  о  своевременности   и    правильности     воззвания  обрадовала  её.  Игнас,  со  своей  стороны,  был   настолько   взвихрен   потоком   событий,   ошеломлен   дворцом,  что  первая   встреча   с  принцессой   прошла   как  наваждение,  причем   непонятно  какое – приятное   или   наоборот.  Их  план   был   одобрен  ещё  до  ознакомления   с  ним:  принцессу   как  видно  больше  заинтересовал  сам  докладчик,  а  вельможная  челядь   готова   была  проглотить  любую  ахинею,  лишь  бы   их  не  задействовали    в   каких-либо  патриотических  выступлениях,  могущих   принести  синяки  и   шишки,  уж   не  говоря  о   чём-либо  гораздо    более  серьезном. Был  дан  абсолютный   карт-бланш  на  все   необходимые   мероприятия:  Игнаса  назначили  сразу   генералом  от   инфантерии,  правда  всё-таки   не  фельдмаршалом - им   был,   по  многовековой   традиции,  первый  министр-администратор - совершенно  геройский,  как  сообщала  пресса,  человек,    но  на   такую  жертву,  как  потеря  столь  красивого  и  длинного   титула  он  не   мог  бы  пойти   даже  в  чрезвычайных   обстоятельствах.  Самым   сложным,   оказалось,  найти,   хотя  бы    относительно  пригодных   вояк – знаменитых  рыцарей  с  трудом   отыскали   в  одном  из  заведений  непреходящей  мужской   радости,  но  они   как   раз   оказались  не   боеспособны.  Регулярной  армии   в  королевстве  не  было – это   же  нелепо  тратить   средства   необходимые  для  украшения   дворца   и   принцессы  на  никому   не  понятные   цели.  Следовательно,  за  два   оставшихся   дня  надо  было  всего  лишь   организовать   оборону   и   придумать  тактику  сражения.  Конечно  по   сравнению  с  напряженной   жизнью  сановников   и   постоянными   трудовыми  подвигами   дворцовых   портных,  поваров,  парикмахеров   это  была  куда   более   простая  задача.  Пауль  остался   воскрешать  рыцарей,  ему  в  помощь  дали  нескольких   королевских,  почти  бесполезных,  слуг   и  одного  древнего   парикмахера,  который   оказался   на  редкость   ценным    кадром:  лакеи,  в  основном,  занимались  перетаскиванием  воинов  в  необходимом  направлении,  а  вот   цирюльник   оказался  докой   в   способах   и   средствах   приведения   бражников  в   удобоваримый   облик.  Игнас  вместе  с  фельдмаршалом   собирал  будущих  героев   из  разнородного   мужского  населения  в   той   или   иной  степени  знакомого   с   воинской  и  охотничьей  практикой  или,  в  крайнем   случае,   длительной  супружеской   жизнью,  которая  в  отдельных  эпизодах  вполне  тянет  на  локальную  баталию.  Кстати   молодцов   с   воинским   и  охотничьим  опытом   оказалось   неизмеримо   меньше  чем  героев  домашнего   фронта.  Лукас  же   убыл   к  родным  пенатам,  где  отец,  братья,  сестры  и  несколько  ближайших   хуторян  активно  готовились   к  битве  титанов;  несколько  поколений  жителей  королевства   прожили   тоскливую   мирную  жизнью  и  не  представляли   всей   радости   и  необычности   будущего   сражения.  Особенно  хорохорились  молодые - для  них   весь  этот  военный   переполох  представлялся      шумным   походом  с  победным   пикником  в  завершении.  Надо   заметить,   что   кипящий   энтузиазм   в   начале   и   опустошение   в   конце,  довольно   часто  посещают  народонаселение  отдельных  стран   и  территорий.  Но  это,  конечно,   в   других   землях,  а   в   нашем   королевстве   всё   было  иначе: здесь  все  любили  вспоминать  прошлое,   но  не  жить  настоящим.  В  хлопотах  и  суете   промелькнули  незаметно  два  дня.  И  вот  наступил  этот   день,  иконография   которого    зависела  от  итога - ведь  победитель  подбирает  всё,   в  том  числе  и  историю.
Когда  неприятель   подошел  к   границе  королевства,   то   увидал  перед  собою   всего  лишь  несколько  пеших  подразделений,  вооруженных,  чем  попало,  а   в  арьергарде  небольшой  отряд   всадников   с   пиками   и  знаменами.  Соседский   королевич  сильно   возбудился,   увидав  столь   умилительную   картинку – его  войско  выглядело  гораздо   внушительнее   и   солиднее:  одних  подвод  с   реквизитом  было  с  сотню,  не  говоря  уже  об  артистах,  солистах  и  других   обязательных  элементах   большой   войны.  Королевич,  проштудировавший  перед   походом  несколько   томов  военной   энциклопедии,  постиг,  что  главное  для  победы - знамена,  вымпелы  и  флаги   неприятеля.  Он  приказал - не  обращать   внимания  на  пехоту,  а  сразу  же  атаковать  всадников   с  вымпелами   и  стягами,  чтобы  не   затягивать   битву   и  закончить  её  к  обеду,  чем  сильно  обрадовал  главного  повара,  который   любил  повторять  «война - войной,  а  пампушки  должны  быть  с  пылу,  с  жару».  Битва  разыгрывалась  по  сценарию  Королевича: пехота,  увидав  конницу,  дала  дёру  уверенно  и  достойно,  а  немногочисленные  всадники  также  увлеченно  и   твердо  помчались  по  направлению   к  лесу. Воины  Королевича  до  такой  степени  возмутилось  бестактностью  противника,  что  даже  животы  у  многих  свело. Они  бросились  вдогонку,  чтобы  всё-таки  предотвратить   вопиющее  нарушение  воинского  этикета:  такое  безобразное   уклонение  от  боя,  при  таких  замечательных   обстоятельствах. Лавина  всадников   во  главе  с  Королевичем  неслась  в  чащу  с  восторгом   и  упоением.  Всё  ближе  видился    улепетывающий    противник,   миг  триумфа  близок   как  никогда,  ещё   чуть-чуть...     лесная   дорога  вынесла  их   на   обширную   поляну,  через  которую  убегали   королевские  ратники,  ещё  усилие,  последний   рывок  и...   И  отборная  конница,  с   Королевичем   во  главе,  внезапно,  совершенно  бесчестно - не по рыцарски,  оказалась  на  каком-то  гнилом  маленьком  островке,  окруженным   тем  самым   битом,  ради   которого  затеялась  вся  эта  компания.  Выяснилось  -  это  была  продуманная  и  блестяще  проведенная  военная  операция,  в   которой  в  меру  сил   и  способностей  участвовали  все,  впопыхах   собранные   добры   молодцы.  Сам  этот   маневр,  как   мы   понимаем,  был  впоследствии   внесен  в   военные   анналы   нашего   величайшего  фельдмаршала;  на  самом  деле  он  был   придуман  Альгисом - достопочтенным  главой   лесного  рода;  однако   затем   автор   был    стремительно   забыт   самыми   достойными   гражданами    государства. 
  Идея  была  проста  и  оригинальна  одновременно: на  топкую,  вязкую  поверхность  бита  были  с  двух  противоположных   сторон  положены  большие  деревянные   щиты,  замаскированные  различной  лесной   растительностью,  к  ним  прикреплены  канаты,  уходящие  в  стороны,   их,  в  свою  очередь,  прикрепили  к  небольшим  тележкам,  запряженными  мощными  першеронами. А  дальше  всё  было  четко  отрепетировано  Игнасом   и   успешно  исполнено: в  тот  момент,  когда  орда  Королевича  влетела  на   остров,  а  последний  всадник  удирал  по  крайнему  щиту  на  берег,   кони  рванули  тележки,   и   искусственная  дорога  прекратила  своё   существование.  Дальнейшее  было  и  комично,  и  трагично  как  это  и  бывает  в  жизни:   множество   растерянных  людей  и  обезумевших  животных    быстро  приблизили  финал  этого  милитари - спектакля: был  выброшен  белый  флаг,  принята   капитуляция,  довольно  лояльная  по  отношению  к  агрессору.  А   на  следующий  день  в  королевстве  начался  праздник,  постепенно   перешедший  в   пир,  на  котором  не  только  мёд  пили,  но  и  бражку  тож. Но  праздники  кончаются     быстро,  а  будни  требуют  оплату  по  счетам: с  интересом  все  ждали  выполнения  принцессой  своего   обещания,  даже  лучше  сказать    взывающего    гласа;  конечно,  это  не  был  юридически  безукоризненный   документ,  что   позволяло    разным  крючкотворам  при  дворе  оспаривать   его  законность   и  настаивать   на    неисполнении. Но  Виктория,  услышав   подобные  речи,  разгневалась  до  такой  степени,  что   все  попрятались,  но  невдалеке.    Дело  в  том,   что  она  несколько  дней  внимательно  изучала  и  анализировала   сложившуюся   обстановку…  и,  только  намедни,  пришла   к  правильному  выводу.  Не  все  чиновники  вовремя  уловили  колебания  и   вздрагивания   ферзевого   курса,  тем  не   менее,  находится  рядом,   их  заставляла    непреходящая   забота   о  государстве   вообще  и   о   себе  любимом,  в   частности.  Наконец  Игнас  был  приглашен  во  дворец,  о  чем  тут  же  сообщили   общественности   разного  рода   люди,  с  упоением   и  за  небольшое  вознаграждение,   помогающие   государству  достойно   нести   бремя  величия   и  наличия. Перед  встречей  с  принцессой   Игнаса  старались  по  быстрому  обучить  придворному  этикету,  правда,  без  особых  результатов.
 - Ведь  очень  сложно  построить  дом  без  фундамента,  при  том,  что  жить  в  нем  и  не  предполагаешь, - так  высказалась  Урма  впоследствии.  Пушинка  встретила  своего  спасителя  ласково,   где-то  даже  чересчур;  первый  министр  был   очень  раздосадован – в  кулуарах  (в  спальне – без  свидетелей,   только  супруге),  он  высказывался   о  неподобающем   поведении,  о  знаке   голубой  крови,  который   нельзя  марать   ни  при  каких  обстоятельствах.  С  другой   стороны  Игнас  получил  свою  толику  критики  со  стороны  друзей  и,  особенно,  Урмы.  Почему   от   Урмы,  конечно,  объяснений   не   требует.  Так  прошли  первые  дни,  недели   новой  жизни;  принцесса  присматривалась   к  юноше,  приглядывалась   к  себе, прислушивалась  к  заморским   суждениям –  как  бы  терзалась  и  сомневалась,   но  всё  равно активно  занималась  государственными  делами.  Игнас  тоже  был,  по  полной  обойме,  включен  в  верховное   действо:  подписывал   бумаги,  и  самое  главное,  накладывал  печати  на  большие,  внушительные  королевские   документы.  Причем  процедура  проходила   очень  торжественно:  с  фанфарами   и  вскидыванием  вымпелов  и  флажков   командой  фрейлин.   Все   последние  события   ему  грезились   как  странные  не  вполне  реальные   приключения  с  решительно  непредсказуемым  финалом. Да  и  он  сам    не  до  конца  понимал,  как   оказался   в  данном  месте,  в  данное  время - почему  привычный  мир  искривился  до  такой   степени,  что  всё  привычное - стало  неуместным,  а  всё  приобретенное - неприятным  и  искусственным. Только  редкие  поездки   домой   к  родным  и  к    друзьям     возвращали  ему  какую-то    надежду   на   то  будущее,  которое  они  не  раз  проговаривали   в  совместных  беседах,  в,  казалось  уже,  далекие   времена.  А  прошло   всего  лишь   несколько   месяцев  как  случились  эти  эпохальные (для  мирного  королевства, безусловно) события,  когда   они,  благодаря  Альгису  и   самим себе,  отстояли  свою,  не  самую  идеальную,   но   привычную   жизнь.   Вот  и  сегодня  он  с  нетерпением  ждал  встречи  с  ними  и  хотел  задать  им   и  себе  прямые   вопросы:
 - Что  делать  дальше?  Почему   мы   не  способны  изменить  обстоятельства?      Почему   в  нас   не  хватает   упорства  и   воли   настоять  на   своем?
С  трудом  ему  удалось  избавиться  от  почетного  эскорта,  положенного   по  чину,  однако   скорее  показного,  чем  реального.  Несмотря   на  внешне уважительное   отношение  принцессы,  на  титул,  присвоенный   её   же  указом,  вся   дворцовая  публика   относилась   к  нему,   с   трудно   скрываемым    пренебрежением.  Ему  было   совершенно  фиолетово – так  часто  выражались  младшие  девочки   Альгиса – наблюдать   холодные   кульбиты   челяди  и  холуйское   пренебрежение   администрации.   Подъезжая   к  лесной   усадьбе - подумал: « Наконец-то    дома», -  и  содрогнулся   от  этой  мысли – не  хотелось  пренебрежительно  думать  об  отчем  доме,  с  которым   связано  всё  его   детство,  где   и  сейчас,   как  только   он  появлялся,   матушка   обихаживала  таким  теплом   и  любовью,  что   такое   благостное    состояние   и    после    отъезда   оставалось  с  ним  надолго.  Он  совсем  не  удивился,  когда  сначала   услышал,  потом  увидал   смеющуюся   Урму,  только  что-то  кольнуло   внутри   и   ему  с  трудом   удалось  скрыть   свое  истинное  настроение.  Навстречу  вышли  практически   все,  даже  Лаура,  для  которой   дела   семьи   были   важнее  всех  вопросов  мироздания.
 - Молодец!  Не  забываешь   старых  друзей, -  скупо   приобнял   Игнаса   Альгис.
- Надеюсь,  не  откажешься  откушать   с  нами  или   после  благородной   кухни   не  хочется?
 - Неправда,  я   опять  готов   повторять  и  повторять,  что  я  не   просто  скучаю  по  нашим  обедам,  но  и  с  трудом   переношу   избыточность   королевского  стола,  где   все  очень  вычурно   и   чрезмерно,  а  искусной,   теплой   руки  Лауры  нет.
 После  этих  слов  Лаура  смутилась,  покраснела  и  быстро  ушла  на  кухню – видимо,  для  того  чтобы   успокоится   среди   привычной  утвари.  Урма,   с  гримасой  участия   на   лице,  неожиданно  задала  вопрос   чрезвычайно   интересный  всем:
 - Интересно  и  когда  же  нас  позовут  на  свадьбу?  Хотя  вряд  ли – не  того  сорта  ягоды. Ты   уж  выдай  секрет – не  таись,  мы  же  как- никак  друзья.  Не  так  ли?
 - Конечно  друзья  и  не  обычные,  а   самые  верные,  с  которыми  был  и  в  беде,  и  в   празднике.  А   свадьба?!  Я  никогда  не  собирался  жениться   на  принцессе,  да  и  у  неё  совсем   другие   планы: её   нарочные   активно  посещают   соседние  королевства;    я   услыхал   недавно   разговор  1-ого   министра   со  2-ым       об  исключительно   удачной   конпунктуре - точно  не  помню  слово - после   королевской   великой   победы  над  врагами.  И  что-то  надо  ковать - пока   горячо.
-  А  как  же  указ,  обещание,  данное  всему  народу? -  сильнее   всех  разволновался   Лукас.
   – Да  я  к  тому  же  слышала,  что  палача   отозвали  с  деревни.  Правда  ли?  Не  могу  представить,   как  ты  от   такой  чести  и  красоты  откажешься, – опять  хитро  обронила   Урма.
- Нет,  палач   на  даче,  но  если  возникнет  вопрос:  или  венец – или  голове  конец,  то  выберу  второе. А  о  чести  и  красоте – особый  разговор: настоящие   победители  -  министр-администратор   и  принцесса (о  нас  уже  забыли,  то  ли  будет   через  год);  а  про  красоту  отдельная  песня – если  бы  вы  знали,  сколько  времени  по   утрам   Виктория   проводит   у   зеркала,   чтобы  стать  Пушинкой,  то  многие   восторги  бы  увяли.
 В  разгар   доброжелательной   беседы   появилась  Лаура  и   пригласила  к  столу.  Альгис,   молча   слушал  переговоры   детей,  в  конце  концов,  усмехнулся   в  усы,  поднялся   и,  чуть  отстав,  придержал  Игнаса.  Когда   они   остались  одни,  он   обратился   к  Игнасу:
 - Тебе  все  же  необходимо  быстрее  разобраться  в  собственных  чувствах – я  вижу,  как  страдает  Лукас,  в  какой  неопределенности   Урма;   мне  кажется   надо  быстрее,  решительнее  принять  окончательное  решение.
- Да,  спасибо,  я  как  раз  всё  для  себя  решил.  Даже  незначительное время вдали  от  Урмы,   убедило  меня   в   том,   что  жить  без  неё  я  не  смогу.  И  наконец-то   хочу  с  ней  окончательно   объясниться…  да   что  говорить  вокруг  да   около – я  мечтаю  быть  с  ней   рядом  всегда   и  сегодня  скажу  ей  об  этом.
А   в  это   время  во  дворце  готовились   к  большому   праздничному   приему – правда   никто  не  знал,  что   за  праздник  намечается,  да   это  и  не  важно – главным    был  не  повод,  а  сам  прием,  на  который   съезжались  все    сливки   голубых   кровей  (не  правда  ли  странная   цветовая  гамма?) ближних   и  дальних   королевств.  Кого   здесь  только   не  было: и  принцы,  и   короли,  и  всевозможные  наследники   и  наследницы;    даже  побитый  Королевич  пристроился  к  родственной   свите  из  дальнего  царства,  питая  слабую  надежду,  вернутся  к    прежнему,   довоенному,   статусу.  Но  среди  всего  этого  гербария  увядших   особей  ярко  выделялась   Виктория - её  новое  кредо  было  органично: всегда!  Она   очень   многое  включала  в  данное  слово:  после  триумфального   сражения – хотелось  всеобщего  признания,  восторга  и  упоения  ею,  а  в  конечном  итоге  какого-нибудь  выдающегося  жениха.  И  тут,  само  собою,  простой,  скромный  Игнас  не  встраивался  в  столь  блаженную  картину  её  будущего  мира.  Но  с  другой  стороны  не   хотелось  развенчивать  собственное   реноме  в  глазах   народа,   и   хотя  эта   причина  довольно  смехотворна – Виктории  желалось  чего-то  ветвисто-иллюзорного  для   разрешения   такой   ситуации.  Её  не  по  годам   развитый   ум  напряженно   работал  в  этом  направлении,  но   пока  ещё  выход  не  улавливался;  самым  интересным - было  абсолютное   отсутствие  достойного (по  её   замаху)  претендента  на  роль  жениха.  Однако   такие  мелочи  не  останавливали   принцессу,  вставшую  на  дыбы,  против  своей  же  начальной  воли. Министр-администратор,   с  большим  волнением  наблюдающий  за  метаморфозами   дамского  сознания,  предложил   Виктории  довольно  подленький  план  решения  этой  задачи.  И  она  согласилась – без  колебаний,  так  как  сомнения – привилегия   слабых  людей,  а  принцесса  себя  к  ним  не  относила.  Итак,  механизм  был запущен,  колесики  завертелись.  Игнас,  ни  во  сне,  ни  наяву,  и  предполагать  не мог  ни  о  чем  подобном:  да  и  кто  мог  обучить  простого  парнишку  интригам  королевского  двора.  А  комбинация  придумана  изящная:  правда  первая  роль   уготована   не  какому-то  утонченному  господину,   а  Королевичу,  «герою»   недавних  событий, -  скорее  не  герою,  а   всеобщему  посмешищу  и  лузеру.  Тем  точнее  оказалась  идея  министра – Королевичу,  разными  способами,  разными   людьми,  разными   словами   было  доставлена   точная  информация  о  мальчишке,  который   подло   одурачил  рыцаря  и  вверг  его  в  позор.  Так  что  ко  дню  приема  все  были  активно  заряжены  и  подготовлены.  Разумеется   все – кроме  Игнаса.  И  когда  Королевич,  снизойдя  до  новодельного  виконта,  бросил  ему  перчатку  в  лицо,   Игнас,  в  первый  момент,  до  такой  степени   растерялся,  что  попытался   кулаками,  по-мальчишески,  выправить   ситуацию,   но  не  тут- то   было – его  остановили  и  культурно   объяснили,  что  таким  образом  ему  нанесли  публичное  оскорбление   и  дабы  не  быть   опозоренным   навек,  он  обязан,  в  течение  суток,  выбрать  вид  оружия  и  направить  секунданта  к  представителям  Королевича. Кстати,  уже  через  несколько  минут  после  инцидента  никто  не  мог  вспомнить   причину  конфликта,  что  для   понимающих   людей  многое  объясняло. Виктория  тоже  пылко  отреагировала  на  такой  пассаж - ведь   эффектный  инцидент  стал  истинной  изюминкой  приема;   в  завершении  праздника  она   очень  нежно  простилась  с  Игнасом,  не  забыв  ему   напомнить  о  чести  и  славе,  о  святых  традициях  королевства  и  о  своем  нежном  отношении  к  нему.   Вполне  удовлетворенная  собою  и  наивностью   юноши,  убежденная  в  точности  расчета  министра  и  в   итоговом   результате,  она  с легким  сердцем  ушла  на  покой. Игнас  не  смог  сразу  разобраться  со  своими  ощущениями: то  ли  гордиться  таким  вызовом,  всё-таки  -  королевская  особь,  то  ли  кричать  караул,  предвидя  финал.  Но  дрожи  в   коленках  и  в  руках  не  возникло,  а  явилась  мысль  об  Урме  и  желание   быстрее  её  увидеть  и  обо  всём  рассказать. Несмотря  на  поздний  час,  он  явился  к  ней  и,  со  смешками,   мальчишескими   выкрутасами,  поведал   историю  вечернего   события.  Урма,  однако,  отнеслась   к  этой  истории   серьезно  и   моментально   отреагировала: «Ранним   утром   мы  едем   к  Альгису – только  он  правильно   разберется  и  подскажет»,-  увидев  его  жесты-возражения – «и  не  надо,   петушится,  утро – вечера  мудренее».  На  рассвете  они  были   у  Альгиса;  судя  по  реакции,  он  отнесся  сверхсерьезно   к    рассказу  и    действовать  стал  быстро: позвал  старших  сыновей - Пауля  и  Лукаса,   и  подробно  объяснив  задачи,  отослал  их. Затем  внимательно,  в  мелких  деталях,  с  уточнениями   выслушал  Игнаса,  задавая  ему  вопросы,  часто  ставящие   его  в  тупик,  так   как   к  самому   инциденту   они  вроде   бы  не  имели  никакого  отношения.  Темы  были  о   принцессе,  о  министре-администраторе,  о  других   сановниках  двора,  о  том  кто,  где   стоял   и  в  какой  момент  подошёл   к  Королевичу.  Когда   Игнас  недоуменно   разводил   руками   и  не  мог  ничего   внятно  вспомнить,  Альгис   упорно  настаивал  и   различными   наводящими   вопросами   выуживал   подробности   светского  раута.  Урма  перешептывалась   с  Лаурой  и  старшими  девочками,  для   которых   забористые  события   стали  главной   темой   общения.  Вернулись  Пауль  и  Лукас,  Альгис   взял  у  Лукаса   какой-то   пакет  и,  предупредив   вопросы,  сообщил,  что  через  30  минут  он  ждет  всех  в  большой  гостиной. После  этих  слов  поднялся  наверх  и  закрылся   в  одной  из  комнат.  Наконец-то,  все  собрались  в  гостиной  и  Альгис  сообщил:
- Ситуация  совсем   не  комическая;  Королевич  при  всей  его   внешней  фарсовости – опытный  дуэлянт,  имеющий  на  своем  счету  ряд  пациентов  и  почивших  в  бозе,  так  что  сразится  с  ним   на  его  условиях  равноценно  самоубийству. Это  главное. Просто  отказаться – унизиться  в  глазах   высокородных   господ,  но  это,  в  конце  концов,  чепуха – проблема   в  том,  что  в   твоем   лице,  Игнас,  они  докажут  нашу  несостоятельность   в  качестве   партнеров,  не  преминут  данный  эпизод  всячески   вывернуть  -  указать   нам,  и  это  главное,  на  то  место  в  жизни,  которое   они   нам    навсегда  предопределили.
Альгис   остановился,  надел  очки,  взял  книгу  и  продолжил:
- У  нас  мало   вариантов,  чтобы  из  этой   ситуации  достойно  выпутаться.  Я  попросил   Лукаса  съездить  к  нашему  старейшему   педагогу   из  лесной  школы   и  рассказать  ему  о  теперешней   проблеме.   Учитель  обладает  богатейшей   библиотекой:  художественной   и   специальной,  в   том  числе  юридической,   из  которой  он  выудил,  так   называемый   «дуэльный  кодекс»,   который,   я   очень   надеюсь,   поможет   найти   выход    из   этой   переделки.  После   этих  словах   Игнас   и  остальные   слушатели   переглянулись  то   ли  в  надежде,   то  ли  в  замешательстве – все  ждали   разъяснений.  Альгис  продолжил:
-  Хотя  я  довольно  бегло   просмотрел   нужные   мне  абзацы   кодекса,   все-таки  главное  выяснил: вид  оружия,  и  основные  условия  поединка   выбирает  сторона  принявшего  вызов;  только  здесь  мы  получаем   пространство  для   маневра  и   использовать  сиё   должны    полностью.  Королевич   потомок  древнего   рода  шляхтичей,  то  есть  человек,  пропитанный   с  детства,  духом  и  традициями   внешних  причиндалов   светского  этикета.  Следовательно,  мы  должны  предложить   ему   такие   условия   дуэли,  чтобы   вся  его  спесь  взыграла   и  выворотилась.  Ну  вот,  собственно,  я   и  подхожу   к  развязке... Мы  выбираем - пастушескую  палку  или  посох,  как  угодно  можно  назвать  эту  неприхотливую  и  скромную   часть  дерева; тем   самым   Игнас   предлагает  играть  не  по  их   правилам,  а    по  нашим   и  выбор  оружия  наш    главный    и    убедительный   козырь. Даже  если   вдруг  Королевич  согласится   на   такие  условия - можно  быть  уверенными,  что  в  битве  на  деревяшках   Игнасу  будет   сподручнее,   однако   я   меня  нет  сомнений   в   том,   что  данное   предложение    не  удостоят  никаким  ответом. 
 После  этого   монолога   все  активно   загомонили: вносились   предложения  по  сражению  палками (большим  знатоком  палочного  боя  объявил  себя   Пауль),  девушки,  перебивая   друг   друга,  советовали  модный   гардероб  приемлемый  для  данного   события,  Лаура  печально  смотрела  на  молодежь,  вздыхала  и  с  надеждой   смотрела  на  мужа.
- Только  не  надо   превращать   серьезный   разговор   в  балаган;   и  Игнасу  надо  окончательно  разобраться    с   надеждами  и  планами  – и   есть  ли   они   у  него   рядом   с   принцессой?   Дальше:  изменения  в   королевстве,  благодаря   Игнасу  и  всем  нам,  не  произойдут  сами   по  себе;  Виктория   отнеслась  ко  всем   нам    пренебрежительно,  особенно   к   Игнасу;  после  победы   мы  стали  не  нужны,  даже   скорее   непотребны,  потому   что   вызываем   у   нее,  да  и у  остальных   вельмож   отторжение   и   неприятное   ощущение   неких   обязательств,   для  них  заведомо   не  стоящих  -  только  обременительных,   к   тому  же   весь  наш   облик,  манеры  раздражают   их.  О  её   чувствах   вообще   упоминать   не  будем – их  нет - это   всё  игра   и   притворство. 
Последние  слова    были   настолько  убедительны,  честны,  что  прения  на   этом  закончились.  А  дальше  события  развивались   по  озвученной   схеме: Лукаса, назначенного  секундантом  и  отправленного  к  представителям   Королевича,  вообще  не   пустили  дальше   прихожей, продержав   там  несколько  часов   и   отправив  восвояси   без  ответа.  Никаких   встреч,  контактов  не  предвиделось   ни  в  настоящем,  ни  в  будущем.  Они   как  бы  перестали  вообще  существовать,  во  всяком   случае,  для   сильных  мира  сего.    Если  Вас  исключили   вообще  из  любого  контекста – значит,  Вы    не  существуете  для    них,  даже   в  качестве  врага.   Естественно,  уже   со  следующего  дня   Игнас  вместе  с  помощниками  перестал  посещать  королевский  замок,  что  с   противной  стороны  не  вызвало  никакой   реакции.  Таким   образом,  все   благие   намерения   принцессы   были   благополучно   забыты,   а   народонаселению,   как   и  в  старые  добрые  времена,  внятно  и  обстоятельно   растолковали  о  сложном  положении   королевства,  и  о  том,  что  все  граждане   должны  сцепив  руки  быть  заодно  в   столь   сложное  и  опасное  время,  а  поэтому  любые   перемены  только   на  радость  врагам. И  жизнь  в  королевстве   потекла  спокойная   и  неизменная,  то  есть  обычная – привычная.  А  наши  друзья  вели   свои   скромные   дела  также   достойно,   как  и   прежде.   Игнас   и  Урма   сыграли   свадьбу,  где  мед,  пиво   текли   рекой,   где  веселье  и  радость   не  имели  берегов,  где  не  было  одиноких   людей – а  был   океан  счастливых   надежд   и  ожиданий.
"Ведь  так  любой  кончается  рассказ. Там  были  яства,  брага,  песни, пляс".
 
               
                5
               
               
                «Помни  днесь  и  присно,  что   
При  враге ненадобно  болтать. Ты  раб  того,  кто  сможет пере-дать слова  твои.
Будь  в  жизни  незаметен.
Страшись  всегда  и  новостей  и       Сплетен».



 -  Дождусь   я   наконец-то   чего-нибудь  веселого,  смешного  - тоска  и  серость,  не  только  за  окном,  но  и  впереди;  и  хотя  наше   трагикомическое  соединение – напоминает  хлипкий    дорожный  дамский    роман... хотелось  бы  обойтись  в  дальнейшем  без   резких  огорчительных  катаклизмов.
Лиза  произнесла  монолог  с  чрезмерной  артикуляцией,  казалось,   со   стороны   наблюдала   и     оценивала   реакцию  зрителей. Но  услышал  её  только   один  верный  и  покорный  слушатель,  которому  по  роду  службы  положено  внимать  и  благословлять   все,   сказанное  своей  священной  половиной.
- А  тебя  совсем  не  веселит  такое  сверхъестественное  совпадение,  такой  нереальный,  какой-то  киношный  сюжет – ведь   мы   уже  настроились  после   приземления   на   сугубо   минорный  лад.  А    сейчас:  в  минусе - некое   бытовое  неудобство,  в  плюсе - новые  впечатления;  за  ними,  возможно,   свежие (ну  это,  видимо,   надо  закавычить)  встречи  с  людьми. Потом,  ты  же  знаешь  мою  любовь  к   сюрпризам,  тем   более  таким   спонтанным  и  не  запланированным.
- Да   уж   точно   мы  с  тобой  ни  разу  не  пережидали  время  в  таком  скромном  аэропорту,  в  таком  кавардаке  и   бедламе.
- Но  все  же, как  тебе  такие  совпадения,  такие  параллели,  ведь  будем  вспоминать  это  через  некоторое  время,  совсем  с  другим  настроением,  скорее  всего,  с  другим  знаком  и  уж  точно  с  гораздо  более  веселыми  нотками.
- Я  вижу,  ты прямо   всем  этим   наслаждаешься,  если  тебе   так  хорошо,  то  организуй  что-либо  интересное - может  быть  и  вправду   в  далекой перспективе  останется  в   памяти.  Да  и  хочется  разговорить   нового  кавалера  Наташи,  пока  они  не  сбежали  в  лаунж-зону – я  расслышала  их   тишайшие  переговоры.   А   о   новом   увлечении    твоей   пассии   мне   уже   и   сказать   нечего.  Бедный    Яков.  После   твоего  возвращения   из  небытия   я   с   большим   сочувствием   наблюдаю   за  каждым   следующим   партнером   твоей,   я   надеюсь,   бывшей   наперсницы.
- Опять,  Лиза.  Мы   вроде   бы    закрыли   данную   тему: мне   больно  не  столь   физически,   сколь   нравственно   возвращаться   назад…  Я   тогда   сорвался   в   штопор,   и   только  та   катастрофа   на   Лиговском   вернула   меня   в    реальность.  Давай   сейчас   не   будем   тормошить   друг   друга – лучше   придумаем   какое - либо   занятие   для   всех,   желательно   продолжительное.
-  Теперь  хорошее,   я  считаю,  что  твой  совет     оказался  пророческим  и  уместным:  Лёне  здесь  вряд  ли  понравилось  бы. С  другой  стороны,  в  кои-то  веки  такой   декабрь:  буран  прямо  как  у  Пушкина,  да  не  в  степи,  а   по  всему  русскому  северу  и  центру.
  В  этот  самый  момент  на  них  накатил  шум,  красиво  перекрывающий
 традиционные  звуки  аэропорта:   гомон  пассажиров,  объявления  диктора,  редкий,   для  данного  дня,  рокот  самолета, -  это  веселая,  разухабистая  компания,  но  уже  не  в  прежнем  составе,  а  вместе  с  новым  лицом - мужчиной,  пропитанным  многолетним    экваториальным  солнцем,  вернулась  со  свежими  идеями  и  озарениями.  Однако  Лиза   сразу  же  обратила  внимание  на  странное (можно  даже  сказать  наэлектризованное)  состояние  Кости  и  Наташи  и  несмотря  на  то,  что  с  ними  они  пересеклись  буквально   сейчас,  и  Костя,  к  тому  же  был  для   них   новой  фигурой,   все  равно  чувствовалась   критичная,  как  потом   обобщил   Тимур,  масса  ядра,  близкая  к   расщеплению.  Но   эти  слова   относилось   только   к  ним – молодой   человек,    неожиданно   внедрившийся  в  коллектив,  являл  собою  непроницаемую  и  в  тоже   время  располагающую  к  себе   особу. Но  как  только  он  открыл  рот  и  произнес  первые,  обычные,  стандартные   слова  приветствия-представления,  тут  же  Лиза (Владимир  чуть  позже)  узнали  в  нем – Вячеслава,  прежнего  любезного  контактера   Натальи,  милого   участника  их  египетской  одиссеи.  И  хотя  время  очень  сильно  изменило  его (в  лучшую  сторону: он  сильно  развился  физически;  и  заметно  отличался  от  аборигенов  земли  русской – каким-то  уверенным  светом  глаз,  знающим  себе   цену  обликом),  все  равно  простота  общения    осталась  прежней – обаятельной.  Рядом   с  ним  только  Валерия  выглядела   тождественно: её  легкий  путь  по  волнам  житейских   морей,  убедительное,  практически   в  любых  обстоятельствах,   жизнелюбие   создавали   взаимно  покладистое   поле  общения   друг  с  другом,   что  они   и  демонстрировали,  открыто,   с   удовольствием. В  тоже  время, на  Якова  смотреть   было   больно:  прекрасное новообретение   на  глазах   становилось   ренегатом   и   непонятно   было,   каким   образом   будет  истребована   индульгенция?   Лера   после  непродолжительного   брака   с   Родионом   зареклась   гербово   декорировать   свои  отношения,  вследствие   чего   не  испытывала   жестких   терзаний   от  своих   шалостей  (да  и  раньше  не  переживала),   так   что   мучения  Якова   становились   перманентными    и   придавали   им - отношениям   не  только   горчинку,   но   и  перчинку.  Володя,  дабы  разрулить  предаварийное  движение   по  встречной,  резко  переключил  знаки  на  себя.
- Пока  вы,  друзья,  пиршествовали,  прогуливались,   мы  решали,  как  нам   всем   развернуть   время,  растянуть   его  в   какой-либо   любопытный   промежуток,  который   мы   бы  сами   и  заполнили.
Лиза,   с  любопытством   посмотрела   на  мужа – интересно,  когда   близкий  человек  передает   твои,   даже  не  слова,  а  интонации,  мысли   в  верном  направлении.  Стали   устраиваться  поудобнее:  не   обошлось   без   привычных   претензий   научного   трио,   однако,   Яков   скучновато    исполнял   свою  привычно-ворчливую   партию - он   все   ещё   нервно  посматривал   на   Славу;  однако   премудренькая   Лера   присела   рядом   с  ним,  подняла   и  положила  ноги  ему   на  колени,  и   он   растаял.

Неприкаянно   бродя   по  забитым  залам   аэропорта,  я   порядком   надоел   сам   себе.  Нарезая   очередной   маршрут,   услышал   знакомый  фальцет   бывшего  однокашника   по  альма-матер – неожиданно,  провидение   снизошло  и   прислало  мне   интересную,  во  всех   отношениях   компанию.  Тимур   меня   познакомил   с  собравшимися,   пригласил   присесть,  угостил   чашечкой   кофе.  Надо  заметить,  дорожное  знакомство   имеет  свои   прелестные   особенности: скороговоркой  присматриваются,   поверхностно   прислушиваются,  нейтрально  поддакивают,  то  есть   оставляют    большую   нишу   для   личного   пространства,   в  которое   при   малейшем   неудобстве   ныряют.  Я  заметил,   что   знакомя   меня   с   пилигримами,   сам   он   запинался  и   даже  буркал   скороговоркой   некоторые   имена,   что   убедило   в   шапочном   знакомстве   Тимура   с   отдельными   путешественниками,   благополучно   возвращающимися   с  новых   мест   зимнего   паломничества:  с   Юга,  Юга-Востока,  ну   и,  в  крайнем  случае, – Юго-Запада.  Так   как   я  не  знал   никого,  первое  впечатление,  естественно,   было   весьма   поверхностным.  Начну   с  женщин,  я   всегда   обращаю  внимание   сначала  на   дам   и  часто   делаю   первые  выводы   о  мужчине – по  его  второй  половине.  Тем   более  их  было   только  три  и  это  не очень  четко  ложилось  на   традиции  выезда   на  юг,  а  уж   приезда,  тем  более. Мужчин  было  семеро - подруг  три;  как  я  понял  из  путаных  объяснений   Тимура,   команда  оказалась  сборной     двух  столиц:   номинальной  и  региональной  (бывшей,  в  прежние  времена,  культурной,  так,  во  всяком  случае,  принято  было  обозначать   свою  воспитанность).  Девушки,  мне  привиделось,  как  будто  намеренно  подобрались  совершенно  разные:  высокая   шатенка,  с  глубоко  скрытыми  глазами,  если  о  подобном  можно  сказать  фигурально,  не  выделялась  ничем,  и  это  было  её  ключевой  особенностью;   в  тоже  время  весь  её  вкрадчивый,  писаный  сухими  мазками   облик,  одновременно  с  высоким  и  тихо  зовущим  голосом  эскизно  передавал  её  внешность  и  чуть-чуть  более. Здесь,  правда,  мои  наблюдения  прервали,  как  я  понял   в  дальнейшем,  продолжением   разговора,  который  я   ненароком   перебил. Речь  шла   о  таком    редком   явлении  как   обычный,  тривиальный  рассказ  о  своем  прошлом,  желательно      особенный  и  нестандартный.  Не  все  поддержали   сразу  такое   предложение.  Громче   всех  возражал  худенький,  остроносый   приятель   Тимура - он  все  время  пытался  подключить   к  своим  доводам  подругу,   решительно  разнящуюся   не  только  от  него,  но  от  всей  компании.  Лера - не  только  выделялась   внешне,  но  и  вела  себя  иначе: само  естество  прямо  и  незамысловато  выпирало  из   всех  её   внешних  и  внутренних  органов,  причем   столь   безыскусно,  что   проще  всего   было  назвать  её - дитем  природы,  хотя,   я  думаю,  здесь   лишь   мой  первый  поверхностный  взгляд. Но  глаза  мужчин   на  неё  ложились   сладко - уж  больно  ладно  и  привлекательно  выглядела  сочная  блондинка,  а  это  всегда  дополнительный   бонус  для   будущей   мелодрамы. Её  оруженосец, вскоре  я  узнал   его  имя - Яков,  смотрелся   странно,  если  не  сказать  смешно: он  постоянно  теребил  и  задирал   Валерию  бессмысленными   замечаниями; со  стороны,   удивительно  было  наблюдать,  как   Лера  успокаивала  его  незатейливыми   и  ласковыми  пассами.  Наташа  была  более    привычна  и  для  глаз,   и  для  слуха: в  ней  сразу  ощущалось   легкое  обременение  дитем - не  тяжестью  ноши,  ни  в  коем  случае,  а  определенной  оглядкой  на  кого-то  вдали  с  неким   просительным  выражением  лица;  хотя  через  некоторое  время   я  в  этом,  на  первый  взгляд  легко   читаемом  человеке,  обнаружил  такой  ящичек  Пандоры,  что  остальные  девушки  показались  наивными  простушками. Я  довольно  быстро  заметил  странную  геометрию  между  двумя  мужчинами  и  Наташей - такой  корявый,  надломанный  треугольник,  состоящий  из  хаотичных  линий, неизвестно  где  встречающихся. Константин,  мне,  по  первому  впечатлению,  не  показался  homo cogitus,  скорее  человек  успешно  потребляющий. Он,  безусловно,  знал  себе  цену  и  вполне  успешно  превращал  свои  ценностные  возможности  в  мажорные. Да  и  внешне:  он был  по-спортивному  подтянут,   не  вычурен   в  одежде,  хотя  самый   завалящий  кутюрье  отметил  бы  в  его  наряде  спокойную   не  броскость  хай-класса. Вячеслав  в  отличие  от  своего  визави  серьезно  выпадал  из  ансамбля,  прежде  всего  внешне - правильной  смуглостью  кожи,  видимо  нажитой  многолетним   пребыванием  в  зоне  низких  широт,  совсем  не  такой,   как  у  других  путешественников,  лихорадочно  атакующих  южное  светило (часто  с   привычными   последствиями);  он  вообще  не  демонстрировал  себя  никак - ни  за,  ни  против,  только  была  заметна  неуловимая  ирония,  даже  я  бы  сказал  самоирония,  толком  не  понятная,  во  всяком  случае,  мне,  как  бы  существующая  вне  времени,  вне  места. Они (Костя  и  Слава) - это  легко  читалось,  были  давно  и  плотно  знакомы  друг  с  другом,  но  очень  сдержанно  общались   между  собой,  не  вынося  диалог  на  публику,  но  находя  другие  способы  взаимодействия:  мимику,  жесты,  взгляды. Наипростейшим   было  бы  поместить  Наталью  в  центроид    отношений  и  этим  объяснить  банальность  треугольника,  но  очень  не  хотелось  упрощать  и  обобщать  жизнь  ради  классической  схемы. Кто  ещё остался  неохваченным  моим  зорким  взглядом?  Мой  прежний  сокурсник - Тимур,  понятно  представлял  собой  не  того,  знакомого   мне   шалопая,  какими  мы    были  в  определенном  возрасте,  в  известных   обстоятельствах. Внешне  он  почти  не  изменился - что  такое  5-7  лет   на   взлете;  а  из  двух-трех   фраз   сложно    обнаружить   изменения   в  человеке   из   прошлого.  Вот  и  наступил  черед  его  питерских  приятелей,  может  быть  и   друзей,  но   об   этом    судить  сложно,   тем  более  точно,  при  беглом  знакомстве.  Яков - я  уже  подметил  выше,  отличался  нервическим  темпераментом,  правда,  легко  управляемым  девушкой,  подозреваю,  что  практически  любой;  Родион -   оставался  вне  перекрестных  отражений - туманно,   зыбко  я  припоминал  отдельные  обрывки  разговоров,  особенно  при  ночных  глинтвейновых  посиделках,  где   вроде  мелькало  имя  Радик,  но  пока  ничего  существенного   вспомнить  не   смог.  Остались  двое:  Владимир  и  я. О  себе  не  буду - скромным  надо  быть;  не  принято  у  нас  копаться  в   собственном   Эго,  в  чужом - за  милую  душу.  Володя,  на  мой  взгляд,  настолько  слился  со  своей  молодой  женой,  что  производил  впечатление  долгожителя  брачного   профсоюза. Их  степенные  речи,  мягкие,  спокойные  взоры - наполняли  всю  близлежащую  территорию  такой  дремотной  аурой,  какую  с  трудом   и  большим   напряжением  создают  доморощенные  экстрасенсы  на  своих  шоу,  впоследствии,   обосновывая    свою  состоятельность,  скорее  даже  состояние   умением   работать   с   массами. Однако  сие  мнение  я  вскоре  изменил: в  здешней   тишайшей  сеньории  бушевали  серьезные  страсти,  приглушенные,  но  не  истребленные.
               
 
                «Друзья, вскричал, послушайте  меня:
                Сюда, ко мне, пусть каждый тянет жребий!
                Решению  судьбы  все  покорились.                И  рассказать   нам  story  согласились».               
                Рассказ   Якова.
               
- Всегда  мне  уготована   особая  роль:  неизменно  я   спереди – когда   пахнет  жареным,   а  сзади – когда   распределяют  победные  медальки.
Володя  решил  все  же  подтолкнуть  Якова  к  действию  и,  желательно,   увлекательному:
- Давай  не жаловаться. Отнесем   твои  слова  к  прологу,  который  настраивает нас   к   слушанию  забавной  истории.
-  Я…  у  меня  как раз  история совсем  не  юморная – вижу,  вы  на   это  настроились;  скорее  в  тренде  современного  желтенького ТВ,  однако  данная  семейная  летопись  правдива,  хотя  и  прозвучит  неожиданно  для  моих  друзей.  Я  никогда  раньше  не  касался  этой  темы,  на  самом  деле    раньше  беспокойно  было,  по  разным  причинам,  рыться  в  домашних  запасниках.
Мой  дед,  Яков,  меня  назвали  в  честь  него,  во  время  гражданской  войны  в  Испании  занимался  вывозом  детей  и  раненых  в  Советский  Союз.  Их  до-ставляли  в  Одессу  на  больших  транспортных  судах,  которые,  в  свою  оче-редь,  привозили  оружие,  продукты  и  все  необходимое  для  войны  и  тыла  в  Испанию –  происходило   это    очень  давно  и  я  не  историк,  чтобы     точно   изложить  по  датам    перипетии  тех  событий – поэтому  расскажу  только  о  маленькой  семейной  истории  далекого  прошлого.  После  того,  как  послед-ние  транспортники  прибыли   в  Одессу,  деду  поручили  отвезти  группу  ре-бят  в  детдом  в  Подмосковье;  расположен   он   был  в  старинной  дворян-ской  усадьбе.  Его  самого,   в   свою   очередь,  перевели  в  «отдел  детских  домов  специального  назначения».   Там   к   нему  сильно  привязалась  ма-ленькая  девочка,  у  которой,  дед  это   выяснил  позже,  не  осталось  никого  из  родных -  подробностей  их  судьбы  я   не  знаю.  И  вот  пока  их  перевози-ли,  пока  устраивали    дед  Яков  и  девочка настолько  прикипели  друг  к  другу,  что,  в  конце  концов,  он  её  вместо  детдома  привел  в  нашу  семью.   До  сего  момента   история  достаточно  привычная,  во  всяком  случае,  в  то  время  так   происходило  довольно  часто  и  не  требовало  длительной  бюрократической  тягомотины.  Абелла – имя  девочки,  была  родом  из  Наварры;  точнее   о  её  родном  месте  могу  сказать   только   то,  что  оно   находилось   где-то  рядом  с    монастырем  бенедиктинцев,  то  ли  Лейре,  то  ли  Лейреко.  Отец   рассказал  мне,   вкратце,  историю   монастыря: он  был  построен  в  IX—XII  веках,  но  «Старый» монастырь  сохранился  лишь  фрагментарно: северная стена  с  порталом,  окнами  и  рядом  подковообразных  завершений,  ещё    дошла  до  наших  дней  старинная  квадратная  башня.  Так  вот  после  кровопролития  1938  года,  дед  с  группой  наших  военспецов  оказался  как  раз  в  том  районе  с  заданием  вывезти   оттуда   раненых  лидеров  республиканцев  и  заодно нескольких  сирот,  которых  приютили  монахи,  никоим  образом  не  выказавшие   симпатию  ни  к  одной  из  сторон  войны. Как  им  удалось добраться  до  Барселоны, пробиваясь  между  армией  генерала  Мола  и  фалангистами  южного  крыла – это  отдельная  песнь (а  у  меня  в  данной  истории  другой  именинник, скорее -  именинница);  так  вот,  практически  сразу   после   этого  рейда  всех  их    посадили  на  тот самый  пароход.  Едва  ли   не  последний! Пчелка – так  звали  девочку  дома,   у  нас  сразу  потеряла  первую  букву  в    имени,  и  стала  она  -  Белла. Два  последних  года  были  для  неё  не  только  трагическими  из-за  потери  родителей,  они  были  кошмарными   вообще – на  самом  краю   существования;  это  время   многих   ставило  у   самой   грани  и  за   ней.    Потом,  оказавшись  в  Москве  1939 года,  окруженная любовью,  не  только  семьи,  но  и  всех  вокруг, пчелка   ожила  и  расцвела. Возраста  она  была  чистого,  не  порченого – 10 лет,  ума – восприимчивого, хваткого: сразу  отлично  пошли  языки,  гуманитарные  предметы,  с  креном  в  искусство  и  литературу. Белла  экстерном  пролетела  среднее образование  и  поступила  в   Военный  институт  иностранных  языков,  само  собой  с  её  анкетой  и  уровнем  знаний  все  складывалось  удачно,  и  даже  скорый  брак  в  18  лет  не  остановил  горячую  пиренейку  на  взлете. Только  проблемой  все-таки  стал  жених: профессор,  зав.  кафедрой,  правда,  с  небольшим  изъяном – он  был  старше  Беллы  на  33 года.  И,  несмотря  на  все  его  достоинства,  он  за-был,  что «жениться  следует  ровне  с  ровней,  и  однолеткам  в  паре  быть  одной.  Попав,  однако,  в  старую  ловушку,  он  не  пролить  старался  счастья  кружку».  И  так  как  «она  была  стройна,  гибка,  красива,  бойка,  что  белка,  и,  что  вьюн  игрива»,  он  недолго  нес  столь  ценный  груз,  хотя  Абелла  ни  разу  не  дала  зафиксированного  повода,  для  отставки.  Разошлись  они  так  же  скромно,  как  и  сошлись:  были  внятные  причины,  как  для   первого,  так  и  для  второго. Дед  предполагал  о   «невыносимости  постоянного  сомне-ния»,  и  если  я  в  юности  совсем  не  понимал  глубины  и  точности  этих  слов,   то   сейчас  уже   познал  сам  в   полной  мере. После  развода  Белла,  уже   аспирантка,  чуть  позже  доцент,  поимела  не  просто  успех – триумф  своего телесного  магнетизма  для  армии  воинов,  вернувшихся  с  победой. Но   то,  что    может  быть   казалось  откровенным  эротизмом (слово  почти  не  применяемое  в   то  время) – всего  лишь  выделяло  её  из  обычного,  привыч-ного  ряда,  по-своему  привлекательных  отечественных  женщин.  Такой   вот   генезис  моей  жизни: я  думаю,  кое-кто     догадался,  о  ком  я  так  долго  рас-сказывал – о  своей  бабушке.  Абелла  еще  трижды   официально  регистриро-вала  брачный  союз,  для  неё  было  неприемлемым  вступать  в  отношения  де-факто,  без  де-юре. Конечно,  сказывалась  природа  католички  с  одной  стороны  и   нефламенкость  наших  мужчин  с  другой.  Может  быть  в  этом  больше  её  вины,  чем  нашей,  но   с  возрастом  она  все  же  обтесалась   до   традиционных   лекал  и  стала  своей  среди  чужих. Вот  так  между  вторым  и  четвертым  браком  появился  мой  отец  и  его  сестра – моя любимая  тетя  Ро-за.
- Вижу  по  вашим  глазам,  что  мой  рассказ  кажется, обычной  семейной  хро-никой   и,  предвидя  такое, – прошу  ещё  немного  внимания,  так  как  главное  ядрышко  впереди.
 Самыми  тяжелыми,  с  точки  зрения  вживания,  для  бабушки  оказались  не  морозные  зимы,  как  можно  было  предположить,   а  мрачные,  серые  дни  и  недели,  когда    солнце  проживало  свои  дни  где-то  на  далеких  берегах.  В  конечном  итоге  её  сердце  не  ужилось  с  нашей  мглой: острая  форма  ише-мической  болезни  унесла  пчелку   в  мир  иной  на  46   году  жизни;  тогда  я  ещё  не  родился  и  лишь  по  фотографиям  и  рассказам  отца  представлял  её – совсем  молодой,  красивой,  так  и  не  покорившей  возраст  успокоения. Вот  и  подошел  я   к   точке  невозврата  моего  откровения. В  1995  году  мне  по-шел  10  год  жизни;  в  один  из  длинных  книжных  вечеров (осень – лучшее  время  для  книголюбов) отец  торжественно  посадил  меня  напротив  себя  и  сказал:
- Ты  уже  взрослый  и  должен  не  только  отвечать  за  свои  поступки,  но  и  иметь  мужество  принимать  решения. Семейные  решения!
После  этих  слов – а  они  меня,  откровенно  говоря,  испугали,  ну  что  вы  хо-тите  от    десятилетней  малявки,  он  рассказал  мне   историю  тайного  заве-щания  бабушки,  то  есть  не  того  стандартного  набора  материальных  мело-чей,   которые  знакомы  всем,  а  тщательно  хранимой  сокровенности – из-вестной  только  Абелле и  моему  отцу.  А   с  этого  дня  и  мне!  Речь  шла  не  просто  о  предмете  уникальной  ценности,  не  только   о  его   материальной  составляющей – нет,  прежде  всего,  об  его  исторической,  общемировой  зна-чимости. Бабушка   перед  конечными  своими  горячечными  приступами успе-ла  подробно  сообщить   сыну  последнюю  волю.  И  исполнить  её  надлежало  нам  с  папой.
 Почти  все  слышали  что-либо  о  чаше  Грааля,  но  мне  кажется,  всё  больше  на  уровне  мифов  и  сплетен. Обычно  считалось,  что  это  чаша  с  кровью  Иисуса  Христа,  которую  забрал  Иосиф  Аримфейский  с  тела  распятого  Хри-ста. То есть  -  она  стала  прообразом  святынь – драгоценных символов  и   ма-териальных вместилищ,  имеющих   целительную  силу.  Считается,  что  сия  чаша  служила  Христу  и  апостолам  во  время   Тайной  вечери,  была  потиром (сосудом  для  причащения)  первой  литургии. Фактически  чаша  не  просто  символ  Веры, а  евхаристический  знак  первого  причастия – реликвия  первозданного  духа.  Существовали  несколько  версий  судьбы  святой  чаши: одна  из  них  отправляла  чашу  самим  Йосифом  в  Британию  в  местечко  Гластонбэри. Предполагали,  будто  чаша  Грааля  укрыта  где-то  в  подземельях  аббатства  Гластонбэри,  другие  называли  возможным  местом  хранения  волшебный  замок  Сальват  на  севере  Испании. Сегодня  единственным  экземпляром,  признанным  Ватиканом  в  качестве  подлинного,  считается  чаша  Кафедрального  собора  Валенсии. Это  такой  образовательный  экскурс  по  предмету  моего повествования.   На  самом  деле,  пусть   мои  слова  кажутся  фантасмагорией,  чаша  была  привезена  бабушкой  в  далекие  от  нас  времена  в   СССР.  Реликвия  скрытно  хранилась  в  нашей  семье,  и  я  стал,  собственно,  вторым  после  отца  человеком,  который  не  только  узнал  об  этом,  но  и  увидал,  более  того,  держал  в  руках,  любовался  её,  пытался  познать  тайный  дух,  сакральную  ауру  вековечного  сосуда.  Чаша  подобна  той,  что  выставлена  в  зале  капитула  собора  в  Валенсии – темно-коричневого  агата,  но  без  оклада  и  без  ножки – без  испанских  ювелирных  красивостей  средневековья; в   ней  сама  суть,  сама  сущность – такова  истина первородного  Абсолюта.  К  ней  не  надо  добавлять  пышных  прибамбасов  католических  дарохранительниц,  сама  по  себе  она - Всё. Я  рассказываю   о  собственных  ощущениях,  тем  более,  тогда  мне  было  11  лет,  и  острота  восприятия  была  из  ряда  вон  выходящей. Когда  я  держал  чашу  в  руке,  то   истории  тысячелетней  давности  роились  в  голове;  добавил  свою  толику  отец -  он  был  прихожанином  единственного  в  Москве  никогда  не  закрываемого  католического  собора  Святого  Людовика,  что  на  Лубянке: тогда  он  поведал  мне  всю  историю  нашей  семьи  и,  по  сути,  привел   меня  к  храму. 
Бабушке  передал  чашу  монах-хранитель  того  самого  монастыря,  откуда    дедушка  забирал  беженцев  и  раненых. В  этот  момент   война  оказалась  со-всем  рядом  и  монах,  опасаясь  потери  раритета,  отдал  её  на  сохранение  моей  бабушке,  взяв  с  неё  клятву  на обязательное  возвращение  реликвии  назад. Подхожу  к  финальному  аккорду: на  следующий  год  после    разговора  с   отцом    мы  отправились  в  Испанию,  самостоятельно  оформив  туристическую  визу. Для  меня  эта  поездка  была  первой,  если  не  считать  короткого  вояжа  на  математическую  олимпиаду  в  Польшу.  Летели  мы через  Мадрид,  но  с  очень  коротким  стыком,  и  планировали  остановиться  там  после   исполнения основной  цели. В  Памплону  прилетели  поздним  вечером,  остановились  в  небольшом,  скромном  отеле  в  центре (это  сейчас  я  оцениваю,  таким  образом,  его  непритязательность,  тогда  он  показался  мне  великолепным). Утром  отец  взял  такси  и  минут  за  сорок  мы  доехали   до  монастыря.  Он  не  произвел  какого-то  большого  впечатления  на  меня,  да  и  мог  ли  я  в  том возрасте  быть  ценителем  архитектурных  форм  и  стилей. Запомнились  только  арочные  колонны  с  непомерно  тяжелыми  капителями,  как  будто  встроенными  в  середину,  но  потом  во  взрослые  годы,  просматривая  фотки,  я  разобрался  в  своих  наивных  детских  впечатлениях. Я  в  то  время  ещё  плохо  знал  испанский,  так  что  сейчас  во  мне  в  основном  папины  диалоги  с  их  последующей  расшифровкой. Отец  вел  себя  на  редкость  спокойно – это  было  необычно,  не  свойственно  его  натуре; он  долго  бродил  около  алтаря,  амвона,  выходил  во  двор,  общался  с  монахами,  в  конце  концов,  его  свели  с  пресвитером  и  только  после  долгого  разговора  с  ним  отца  познакомили  с  очень  древним  монахом,  как  я  потом  узнал,  хранителем  священных  реликвий. Так  прошел  первый  день. Отец  только  в  конце  второго  дня,  уединившись  от  всех,  включая  меня,  в  подробностях  изложил  ему  нашу  историю. А  вот  передать  чашу  он  хотел  при  мне  и,  как  рассказал  потом,    его  также  попросили  сделать  это  сокровенно,  не  привлекая  внимания. Задумали  утром   исполнить  последнюю  волю  Абеллы,  так   достаточно  казуистки  -  не  в  своей   стилистике   объяснил  отец  суть  принятого  решения. Отец  долго  не  мог  уснуть  и  всё  время  обращался  ко  мне  то  ли  за  советом,  то  ли  успокоением  каких-то  своих  мыслей;  сейчас  я  понимаю,   что  это  был  разговор  с  самим  собою.  И  вот  на  рассвете  отец  передал  монаху  чашу.  Святой  сосуд  в  его  руках  и  в  лучах  южного  солнца  преобразился: как  будто  вся  накопленная  и  сжатая  северными  ветрами  красота  вырвалась,  наконец,  наружу. Агат  из  темно-коричневого,  почти  однотонного  внезапно  стал  играть  протуберанцами  вертикальных  лучезарных  бликов – неровных,  хаотичных,  нервных,  первозданных  как  сама  мать-природа. У  меня  до  сих  пор  та   картина  стоит  перед  глазами - словно  могучее  откровение  жизни. Монах-хранитель  повел  нас  в  темные  подвалы собора;  в  одной  из  комнат  он  усадил  нас  за  стол,  угостил  монастырскими  напитками   и    поведал  легенду   о  происхождении  реликвии. 
   Настоятель  древнего  монастыря  пытался  разгадать  тайну  вечности: он  не  понимал,  как  можно  жить  вечно  и  не  стать  несчастным? Он  просил  Бога  дать  ему  ключ  для  понимания  этого. Однажды  настоятель  прогуливаясь,  добрался  до  фонтана  монастырского  сада  и  присел  отдохнуть. В  тот  самый  момент  пение  соловья   так   очаровало  его,  что  он   решил   его  послушать.  Когда  он  спохватился,  было  поздно,  и  он  быстро  направился  в  монастырь,  чтобы  успеть  к  вечерней  службе.  Он  не  сразу  увидал  монаха,  в  странном  облачении,  неспешно  идущего   за  ним.  Когда  они  подошли  к  входу  в  оби-тель,  произошла  заминка: проход  им  загородил  послушник,  ни  он  не  узнал   настоятеля,  ни  настоятель – его;  но  настоятель  так  уверенно  гнул  своё,  что  он,  в  конце  концов,  пропустил  его. Так  как  в  обители  никто  не  узнавал  пришедшего, то  стали  рыться  в  старинных  книгах  об  истории  монастыря  и  выяснили,  что  более  400  лет  назад  пропал  настоятель. Сие  открытие  было  оглашено  в  главном  зале, и  в  этот  момент  свод  открылся  и  торжественный  голос  изрек:
- Если так  быстро  для  тебя  прошли  400  лет,  слушая  пение  соловья,  если  для  тебя  одним  мгновением  пронеслись  события  в  соборе  Святой  Софии,  представь  себе,  как проходит  время  в  компании  с  Богом.
Так  настоятель  понял  мистику  вечности. Потом  он   вспомнил всё:  и   по-следнюю  литургию,  и  чудо  евхаристии,  произошедшее  с  ними,  и  такое   неожиданное  перемещение  к  дому   божьему.  Он   вспомянул,  как    во  вре-мя праздничной  литургии  в  великий  Собор  Святой  Софии  ворвались  яны-чары  Мехмета II – они  убили  всех,  кроме  настоятеля  и  монаха,  стоящих  с  Чашей,  в  которой  вино  обратилось  в  кровь  -  в  тот  же  миг  они  оказались  около  монастыря. Вот  таким  образом  чаша  Грааля  обрела  свою   обитель. Сама  чаша в  собор  попала  из  православного  собора  города  Патры,  куда  её  привез  Святой  Андрей  Первозванный,  в  свою  очередь,  получив  из  рук  Иосифа  Аримафейского,  важного  члена  Синедриона.
Монах   закончил  своё  повествование  словами  благодарности   отцу  и  по-койной  бабушке:
- Мы  всегда  веровали  в  божественное  возвращение  Святого  Сосуда  и  гото-вы  были  ждать  столько,  сколько  Богу  угодно.

Я  с  большим  интересом  ожидал  поток  вопросов,  сомнений,  нетривиальных  версий,  но  к  моему  разочарованию  он  состоялся  бессловесно - только  мимикой   и   взглядами. Яков,   после  своей  истории,  сразу  встал  и  ушел,  как  он   выразился,  по  делам. Образовалась  небольшая  пауза  перед  следующим  сказителем – Лерой;  мне  интересным  показался  такой   своеобразный  фортель  жребия. Более  разных  людей,  на  первый  взгляд,  сложно  подобрать  даже  при  активном  желании,  тем  паче,  связанных   друг  с  другом  короткими,  сокровенными  нитями.  После  необычного,  можно  сказать   сказочного  повествования,  многое  в  Якове   проявилось  иначе,  чем  при   беглом  знакомстве:  во  всяком  случае,  я  вспомнил  его  вспышки  гнева  и  ревности  с  большим  пониманием,  и  быстроту  возвращения  в  нормальное  состояние  тоже.  Да  голос  крови,  как  бы  он  не  подвергался  сомнению  некими  специалистами  пушистого  крыла,  подпитывает  наши  поступки  настоящим   духом   сокровенности   и  в   конечном  итоге – истинности. Ну  вот,  кажется,  все  вернулись (включая  Якова)  и   соревнование  менестрелей   продолжилось.

                Рассказ  Валерии.  
Моя  история  совсем  не   такая  живописная,  какую  мы  услышали    от  Якова;  я   не  буду  тут  жаловаться  о  моем   полном   неведении    Яшиных  легенд,  я  думаю - это  мы    выясним  с  ним   отдельно  в  темном  углу  у  стеночки,  по-том.  Мне  пришла  в  голову  неожиданная  мысль:  дабы  не  выдумывать  и  выжимать  из  себя  что-то  маловразумительное,  лучше  я  прочитаю  вам  за-метки  моей  французской  подруги   о   нас.  Записала  она  их,  работая  со  мной  в  одном  шоу,  дописала  потом  дома – в  Бордо.  Сама  она  из  смешан-ной  семьи,  где  бабушка – русская  и,  видимо,   очень  близкая  по  духу  своей  внучке,  иначе  она  вряд  ли  знала  бы  русский  язык   так   хорошо.  С  Ириной (или  Ирэн)  мы,  не  сказать,   что  сильно   сблизились  сначала,  но  после  мо-ей  поездки  к  ней  и  совместной  работы  сообща  нам  стало  как-то  хорошо  друг  с  другом… Прошу  без  ухмылок – все  на  душевном  уровне. Мы  с  ней,  и  после  моего  возвращения  в   Питер,  много  общаемся,  благо  в  настоящее  время – не  проблема  быть  на  расстоянии,  и  в  тоже  время -  рядом;  ну  что  я  говорю  элементарные  вещи. Ну,  вот,  наконец,  заканчиваю    треп   и  от-крываю  планшет.
  «Записи  мои  фрагментарные,  ты  уж  не  обессудь  Лера,  я  их  и  не  правила  особо.
Есть  качество,  приводящее  наших  мужчин  в  абсолютный  восторг – тихое   очарование  русских  женщин,  резко  диссонирующее  с  нашим  французским  дамским  фрондерством.  Даже   charme,  столь   назойливо  внедренное  в   со-знание   людского  потока – это другое. Еще  замечательно,  в  смысле  удиви-тельно  то,  что  женщины  очень  редко  и  мало  говорят  о  сексе,  даже  в  та-кой  среде,  где  это  кажется  нормой.  Разнообразные  постельные  подвиги  мужей,  любовников  тем  паче  не  являются  любимой  темой  для  обсужде-ния. Такая  дилемма:  тратится  масса  энергии  для   того,   чтобы  выглядеть  сексапильно,  но  при  этом  сама  тема  в  некоторой  степени  табуирована. Мне перед  отъездом  говорили,  что  русские  женщины  одеваются  как  про-ститутки. Это,  конечно,  ложь,  хотя  юбок  короче,  чем  в  Москве,  я  не  виде-ла  нигде.  И  это  при  минусовой  температуре. Думаю,  что  такие  оборотные  высказывания  вызваны  глухой  завистью  по  отношению  к  стройным  ножкам  твоих  соплеменниц. Когда  я  ближе  познакомилась  с  россиянками,  в  том  числе  в  Москве (я  со  временем  узнала   много  очень  красивых  девушек  других  национальностей,  особо  отмечаю  татарок),  то  поняла,  что  в  России  избыток  красивых,  хорошо  образованных,  компетентных  женщин  и  дефицит  работных  мужчин,  без  вредных  многообразных  зависимостей.  Ты  понимаешь,  что  я   имею  в виду?   Правда,  и  мужчины  воспринимают  женщин  как  существ  более  высокого   порядка; вообще-то  они   считаются  более  образованными,  культурными,  утонченными,  чем  мужчины  и  это  при  всем  том,  что  они  более  эмоциональны  и  слабы. Русские  мужчины  бывают  настолько  галантны,  что  не   сразу   привыкаешь  к   тому,  как   они   придерживают  дверь,  платят  за  кофе,  подают  руку  при  выходе  из  транспорта,  кстати,  совершенно  не  преследуя  цели  завести  интрижку.  Правда  это  все  же  больше  касается  Петербурга,  а  не   Москвы. Но  думать  о  том,   что  мужчины  доминируют  во  всем  и  везде  не  правильно:  слабый  пол   предоставляет  мужчинам  возможность  почувствовать  свою  значимость,  важность,  в  тоже  время,  манипулируя  русскими  мужчинами  и  добиваясь  многого  хитростью.  И  вообще  жить  намного  легче,  когда   показываешь  себя  слабой,  беспомощной,  имеющей  надобность  в   мужской  опеке. В  целом,  я  почвы  для  развития  нашего  феминизма  в  вашей  стране  не  обнаружила. Ещё  для  меня  оказалась  большим  откровением  та  часть  русской  аудитории,  которая  до  сих  пор  живет  рядом  с  миром  классики: в  литературе,  в  искусстве,  в  истории. Это   понятно – русская  культура  внесла  такой  вклад  в  мировую,  что  современный  пиетет  и  живой   интерес   у  вас  сильно  отличается  от  наших  сегодняшних  реалий.  Но,  с  другой  стороны,  та  часть  мировой  культуры,  которая  обращена  к  модернизму,  к  авангардизму  не  пользуется  широким  успехом. Я  обратила  внимание,  на этот, такой  сущностный  для  вас  перекос:   у   моих  собеседников,  когда  я  касалась   тем  современных  веяний,    настоящего  понимания  и  перенимания  я  не  заметила,  хотя   отдельные  поклонники,  безусловно,  есть.
Поражает  всеусердность  и   занимательность,  с  которыми  русские  люди  проявляют  себя  в  общении  друг  с  другом,  да  и  не  только – узнав,  что  я  француженка,  забросали  меня  вопросами  такого  рода,  какого  я  совсем  не  ожидала.  Почему  я  так  хорошо  говорю  по-русски?  Разве  Ирина  француз-ское  имя?  Почему  у  нас  такие  хорошие  дороги?  Почему  испортились  меж-государственные  отношения?  Причем  мелких  тем,  приземленных  вопросов  не  было. Только  о  жизни  и  смерти,  о  любви  и  ненависти,  о  насилии  и  ужасах  войны,  о  катастрофах  и  о  китайской  мифологии. Необыкновенная  увлеченность  беседой -  не  для  проформы. Мне  сначала  казалась  непри-вычной  такая  открытость,  а  сейчас  после  возвращения  домой, её   как  раз  сильно  мне  не  хватает… Я  прочитала  предыдущий  текст  и   пришла  к  выво-ду,  что  и  на  меня  подействовала  атмосфера русского  тягучего инфернального  пространства – вместо  спокойного  внимательного  наблюдения  получился  какой-то  панегирик,  почти  ода  радости  и  счастья. Исправляюсь! Продолжить  заметки   хочу    более  острыми  моментами. Огромный  пласт -  коллективные  действия,  общинные  так  сказать. Можно  много  об  этом  срезе  русской  жизни  читать,  слышать,  но  лучше  один  раз  увидеть  и  окунуться  в   него   самому. Пожарить  шашлык,  собраться  на  пикник – не  важно,  какая  погода,  какое  расстояние  надо  преодолеть –  без   проблем.  Главное  вместе  и  все  довольны. Молодое  поколение,  да   и  не   только  молодое -  это земля  обетованного  материализма,  лихорадочно  рвущегося  к  ранее  малодоступному  обществу  потребления,  в  Москве – особо  и   без   сантиментов. Город – в  высшей  степени  анти  сентиментальный. Прямо  яркий  пример  эволюции  в  действии.  Слабые – на дно,  где-то  фигурально,  а  где-то  реально,  сильные – наверх. Жители  Нью-Йорка  нервно  курят  в  сторонке. О  выпивке  хочу  сказать  совсем  не  тривиальные  слова. Мне  кажется,  что  многовековая  культура  потребления  спиртного  выработала  свою  манеру  поведения. В  отличие,  от  молодых  людей   Германии,  Скандинавии,  других  северных  стран,  где  молодые  парни,  пьяные  в  стельку,  шатаются,  где  попало,  мочатся  посреди  улицы  и  ведут  себя  предельно  агрессивно.  Русские  подростки  тоже  весьма  охотно  употребляют  спиртное,  но  чаще  я  видела  их  играющих  в  компании  на  гитарах,  поющих. Как-то  в  более  замкнутом  пространстве - интровертном». Здесь  правда  Лера  поперхнулась,  закатила  глаза,  но  справилась  и  продолжила.
«Теперь,  совсем  о   плохом. Водораздел  между  русским  человеком  и  евро-пейцем,  состоит,  прежде  всего,  в  таком  базовом  принципе,  как  отношения  между  властью  и  человеком. Ваше  государство  создало  и  поддерживает  мифы,  помогающие  ему  манипулировать  сознанием  населения. Это  посто-янные  обращения  ко  Второй  мировой  войне,  без  осуждения  и  анализа  ужасающего  количества  жертв.  Это  создание  армии  чиновников  для  уста-новления  тотального  контроля  над  населением,  чтобы   исключить  малей-шую  угрозу  себе  с  их  стороны.  Сегодня  треть  трудоспособного  населения – 25  миллионов  человек - заняты  на  федеральной  или  муниципальной  служ-бе.  Я   читала - такого  не  было   даже  в  СССР. Результат  на  лицо: коррупция  расцвела,  как  никогда,  любые  движения  заморачиваются  бумажной  воло-китой,  борьба  с  жуликами  превращается  в  показательные,  размноженные  подвластными  СМИ,  единичные  акции. Элита   поддерживает  иллюзию  со-причастности,  посредством  выборов,  всевозможных  флэш-мобов,  типа   ак-тивный  гражданин,  живой  пенсионер;  обывателя  убеждают  в  существова-нии  обратной  связи,  в  том,  что  он  на  что-то  влияет,  а  он  обманываться  рад. А   жестокая  реакция  на  любые  выступления  оппозиции,  оборачиваются  негативным  откликом  общественных  организаций,  при  всем  том,  что  она – оппозиция  имеет  крайне  низкий  уровень  доверия  у  людей. Я  часто  видела,  как  число   журналистов  едва  ли   не   превышало  число  демонстрантов. Я  думаю,  если  перестать  эту  маленькую  группу  постоянно  сгибать,  то  и  интерес  к  ним  само  собой  пропадет. Получается – в  стране   отсутствуют  какие-либо  императивы – есть  только  разные  способы  выжить  и  устроиться  в  ненадежной,  нестабильной,  несправедливой   среде.  Естественно,  море  общественной  жизни,  гражданское  сообщество  остаются  на  далекой  обочине.  Думы  лишь  о  своем  благе  и     своих  близких.  Мне  странным  кажется  и  такое  обожание  президента,  но  русские  выбрали  такой  путь,  и  не  сегодня.  Всем  иным  доводам  они  не  внемлют,  первостепенное  желание – сохранить  подобное  ради  спокойствия. Мне  ясно:  Россия  не  такая,  как  Европа. Россия  никогда  не  станет  такой,  как  Европа. А  если  станет,  то  это  будет   уже  не  Россия.  Самое  интересное -  я,  в  конце  концов,  люблю  её  такой,  какая  она  есть».
Насколько   ловко  Валерия  улизнула  от  раскрытия   собственной  идентично-сти – таким  маневром  можно  многое  сказать  обо  всем  и  ничего,  о  себе. Бурного  обсуждения  данное  эссе  не  вызвало: большинству  по-моему  оспа-ривать  было  нечего,  а    абстрактные  комплименты   людям  свойственно     складывать  в  свою  корзину.  Гораздо  сложнее  с  умозрительной  критикой – ей  место   лишь   на   чужой  площадке.
Дальше  наступила  очередь  Владимира:  заметна  была  сложная  метафизиче-ская  связь  между   ним  и  Лизой,  правда  непонятно  было:   вырваться  он  желает  или  растянуть  эти  невидимые  нити,  освободиться  или  остаться  ря-дом.   
                Рассказ   Владимира.

                «Но  внешности, отрады  из  отрад,
                Был нрав  её  прекраснее  стократ.
                Все  качества соединились в  ней,
                Которые  мы  ценим  у  людей».

Этот  случай  произошел  рядом  с  Петербургом, в  одном  из  райцентров, с  примерно  стотысячным  населением,  точнее  не  скажу.  Фамилий  называть  не  буду,  только – имена. В  этом  городе  жила  девушка  с  отцом,  но  без  ма-тери,  которую  при  мне  ни  разу  не  упоминали,  да  и  я  не  проявил  любо-пытства  и  желания  вторгнуться  в  семейные  склепы. Татьяна  была  настоль-ко  отлична  от  своих  сверстников,  настолько  её  мир   разнился   с  их   ба-нальными  пристрастиями,  что  мне  даже  сложно  описать обычными  слова-ми    особость,  уникальность  этой   девочки. Когда  она  появлялась  где-либо,  то  впечатление   было   сравнимо  со  свежим  утренним  ветерком   около  де-ревенской  чистенькой  речки. Ей  не  раз  предлагали  принять  участие  во  вся-кого  рода   конкурсах  красоты  и  не  только  в  своем  городе – приглашали  и  в  Петербург,  но  она  отказывалась   так  мило  и  сердечно,  что  попытки  пре-кратились,  даже  со  стороны  прожженных  циников  глянцевого  мира. Отец  буквально  молился  на  неё: за  что  мне  боженька  послал  такого  ангела,  та-кими   словами    заклинал   он   время  и  пространство. Сам  отец,  владел  не-большим  заводиком,  скорее  мастерской: вместе  с  ним  там  работали  всего  три  человека,  правда,  в  сезон  он  брал  ещё  2-3,  временно. Артель  произ-водила  заборы,  ворота,  решетки – все   из  металла. Не  весть,  как  прибыль-но,  но  жить  можно.
Здесь  же  проживал  и  работал  молодой  человек – способный,  хваткий,  ам-бициозный,  иначе  говоря,  герой  нашего  времени,  к  тому  же  занимающий   одну  из  жизненно  важных   позиций  города. Ко  всем  его  достоинствам  надо  присовокупить   образование (университетское), спорт,  достаточно  вы-сокого  уровня,  внешний  вид – не ослепительный, но привлекательный  для  некоторых  категорий  дам,   склонных  к   легкому   приапизму   партнера. Тать-яна,  так  и  не  смогла  вспомнить,  при  каких  обстоятельствах  они  познако-мились,  точнее  сказать,  он  её  высмотрел. Затем  последовали  обычные,  особенные,  потом  и  странноватые   способы  знакомства. Но  все попытки  Вениамина  установить  с  девушкой  густые  и  тесные  отношения  оказались  безуспешными – резонанс  не  случился,  и  Таня  пошла  дальше,  без  всякого  сожаления.  Это,  видимо, было  бы  концом  истории  где-нибудь  на  презрен-ном,  распадающемся  Западе  или  стремительно  врывающемся  в  новый  ци-вилизационный  мир,  допустим,  Сингапуре. Но  в  нашей  благословенной  им-перии  вновь  и  вновь,  словно  в  петле  Мебиуса  неизменно  воспроизводит-ся,  в  полинялых  тонах,  с  книксенами  в  адрес  разных  там  критиканов,  все  та же  феодальная  вольница,  где  право  юридическое  и  право  первой  ночи  находятся  на  расстоянии,  измеряемым  в  парсеках.  Надо  жестче  сказать – право  первой  ночи – это  не   художественное  преувеличение… нет,  тут  про-сто  этакое  замещение  многих  социально-экономических   особенностей  ро-довых  пенатов,  где    равновесная   конституция  вступает  в  непреодолимое  болото   жизненных  понятий,  которые  без  всяких  усилий  одерживают  прак-тически  всегда  победу. Ну,  может  быть,  иногда,  в  качестве  примера,  при-людно  охаживают  кнутом  некоторых  господ – и  не  потому,  что  зарвались – нет,   потому,  что   забыли    нужное  «ку»  вовремя  изобразить  сюзерену. Вот  такой  пассаж  нервического  плана  перед  развязкой   этой  истории. Вениа-мин,  кстати,  состоял   в   должности  районного  прокурора...
- Я  прошу  не  шуметь  и   не  надо  нервно    размахивать  руками,  дослушайте  меня  до  конца,  пожалуйста. Дальнейшие  события  я   тоже  рассказываю,   как  косвенный   участник,  со   всем  субъективизмом  свойственным    всем  людям,  а  если  вас  посетит  сомнение,  то  можете  обратиться  к  противоположной   стороне.
 Итак,  Вениамин, используя  своё  влияние,  свои  прокурорские  возможности,  для  начала,  по  дутому  предлогу  и  при  любезной  помощи  руководителя  следственного  органа  привлекает  к  уголовной  ответственности  брата  отца  нашей  красавицы. Я  не  буду  вникать  в  подробности,  тем  более  я  сам   не  все  знаю. Скажу  лишь,  что  обвинение  строилось  на  показаниях  двух  граж-дан:  полицейского  и  вечного  городского  маргинала,  который  отличался  в  худшую  сторону,  от   такого  же   вечного  обязательного  городского  сума-сшедшего – он  регулярно  оказывался  свидетелем  многих   происшествий,  которые  без  его  «честных  и  правдивых»   показаний  могли  бы  сильно  под-портить  картину  «маслом»  соответствующих  органов. Тоже  произошло  и  в  данном  случае: дяде  сначала  инкриминировали  какие-то  налоговые  недо-четы,  но  быстро  разобравшись  в  мизерных  суммах  проводок,  поняли    бес-перспективность  данного  дела  и  обвинили  его  в  оказании   сопротивления  работнику  полиции  с  нанесением  побоев (справка,  естественно  прилага-лась).  Мало  того,    о  какой-либо  подписке  о  невыезде,  о   других  мягких  формах  уголовного  преследования  речи  не  шло – только  предварительное  заключение  и  никаких  соплей. Судебное  решение  по  мере  пресечения  бы-ло  принято  быстро  и  безальтернативно,  тем  более  что  адвокат  был  опре-делен  по    назначению.  Почему?  Дядюшка  был  настолько  милым,  покладистым  человеком,  что  уговорить  его  не  составило  никаких проблем,  так   что   запоздалые  попытки  брата  исправить  ситуацию  выписывали   доброжелательный  и   удивленный  ответ:
- Ваш  брат – взрослый  человек  и  сам  знает,  что  ему  делать;  не  надо  про-тиводействовать  ходу  следствия.
Пока  семья,  совершенно  не  подготовленная  к  таким   настырным  действи-ям,  раскачивалась,  машина   правосудия  включила  турбо режим.  Сам  прокурор  ненадолго  отлучился.  Он   издал  приказ  о  временном  исполнении  обязанностей  районного  прокурора   и   назначил    им   своего  помощника.  Так  четко  и  продуманно  работала  система,  правда  не  в  качестве  государственного  ока,  а   как   сообщество   получившее  вотчину  на  кормление.  Приняв  полномочия,  я  думаю  не  только  юридические,  помощник  в  течение  нескольких  дней  обеспечил  давление  по  всем  фронтам: вызывались  в  качестве  свидетелей  отец,  сама  Таня (сначала  было  непонятно  зачем),  рабочие  отцовой  артели. Незаметно  и  уверенно  брату  выплывала  статья  неприятная,   да    ещё   с   обстоятельствами,  отягчающими   наказание,  без  всяких   шансов  на   будущую   мягкость   бытия,  в   силу  его – дяди   практически  полного  несоответствия  реалиям  будущего   общежития - сиречь  тюрьмы.  Каток  напрягся   и   двинулся   под  горку   как  непреодолимая   сила,   обезличивающая   всех   по   стандартным   лекалам,   созданным   лучшими   вершителями   отечества. Крайний,   для   Тани,   разговор  прошел   в   кабинете  дознавателя,  именно   в   тот   самый   момент,  когда   желание   помочиться   возникло   неожиданно   и   непреодолимо.  Да  и   зачем   бороться   с   физиологией  и  не   только   с   ней?  В  промежуток  явился  помощник,  то   бишь,  временно-главная   персона  по  надзору   и   попечению,   лицо,   назначенное   специальным   приказом   прокурора,   именно   в  то   самое   время,   когда   оно   понадобилось   непременно.   Почему  "оно"?   Поймете   дальше.   Средний   род - это   самое   мягкое   определение   сего   млекопитающего,   может   пресмыкающегося?   Хотя   совсем   не   хочется   обижать   животный   мир,   в   котором   эволюция   вела   все-таки   вперед,   что    далеко   не   всегда   бывает,   как    видите,   у    высших   приматов,   увы.  Предложения  помощника  были   циничны  и  откровенны -  то,  что    происходило   ранее - было   цветочками,   в   прямом   смысле   слова. Прокурор,   умывший   руки,  поручил   расправу-круцификс   самому   одаренному   приспешнику,   не   зря    подвизавшемуся   в   качестве   помощника. Увы,  Танечка  не   обладала   и  толикой   тех  современных  качеств  младого   поколения,   которые   позволяют  держать  нос  по  ветру,  штаны   подтянутыми,  компромат  свежим.  Она     не   могла  предвидеть  всего   того    ужаса,  который   ей   поведают   в   стенах   государственного   учреждения;  так   что   о   каком-либо   записывающем   устройстве   она   не   подумала,   хотя   вполне   могла   бы   выручить   и   дядю,   и   отца,   да   и   се-бя,  в   конце   концов.    Основательного   анамнеза  не  было - сразу   коллапс  и   патологоанатомическое  заключение,    в   качестве   результативной   части.  Татьяна  и    по   прошествии   времени   содрогалась,  её   буквально  выворачи-вало  от  воспоминаний  того  разговора. Из   её   беглого   нервического  откро-вения  я  понял,   что   помощник   жестко   объяснил  ей  невозможность  даль-нейшего  игнорирования  тела   шефа   и   разъяснил  все   о  будущем   не  толь-ко  дяди,  но   и   отца,  на   которого  уже  в   полной  мере  готовы  материалы   и  свидетели.  И   времени   для  принятия  решения – нет!  Она  должна  быть  готова  к   исполнению   своих   жертвенных  обязанностей   к   концу сегодняш-него  дня.
Тем  вечером,   даже  ночью,  я   впервые  увидел  её:  как  выглядит   человек  при   практически  удавшемся  суициде,  я   детализовать  не  хочу.  Одно   могу   сказать  точно – здесь   исключается   попытка     фигуры   давления;  я  доста-точно  наблюдал   дамочек,   для  которых   аггравация  такого   рода  преврати-лась   в  особый  аттракцион   по   выканючиванию  штучных  воздаяний. Просто  случилось  чудо:  сначала   вовремя  зашла  подруга,  затем   её   брат,  работа-ющий   на   скорой,  оказал    профессиональную  помощь  и   привез   её   в  нашу  больницу.  У   нас   она    не   только  получила  лечение   надлежащего  уровня,  но   и  следователя,  который   провел  честное   расследование  о  про-тивоправных   действиях,  вызвавших   доведение  лица   до   самоубийства.  И  хотя  ему  всячески   препятствовали   органы  прокуратуры,  делу,  дабы   не   производить  чрезмерный    шум,  все  же   дали  ход.  В  результате: брата   Та-тьяниного   отца  отпустили,  что-то   там  о  недоказанности   или  непричастно-сти  подозреваемого,  самое  главное – он  на  свободе. Почти  голливудский  хэппи-энд?  Вижу,  у   вас   есть   вопросы?  Предваряю  их,  кратким  экспозе: Татьяна  переехала  к  тетушке   в   Петербург,  готовится  поступать  в  медицин-ский,  её  отец  и  дядя  продали  бизнес  и   стали   обычными  пенсионерами,  доблестных  прокурорских  работников  перевели  в  другой  район,  с   пони-жением, и,  наконец, следователь – уволился  и  канул  в  лету. Счастливый  ко-нец?! 
Конечно,  данные   откровения  не  остались  без  ответа: особо,  не  выбирая   выражений,  воинствовали  дамы,  да  и  мужчины  не  отмолчались  в  этот  раз,  хотя  и  делали  нажим  на  его  профессиональный   статус.
Мне  не  до  конца  ясной  показалась  тема  и,  особенно,  настроение  данного   повествования – все  же  место  и  время  диктовали  более   радужные   воспо-минания,  но   видимо  зачин   Якова  оказался   заразительным  для  открове-ний  памяти. Подошла   очередь  Родиона,  самого  незаметного  до  настояще-го  момента  пилигрима.  Судя   по   игривой   ухмылке – он  собирался  начать  свой  монолог  с  иным  настроем. Попутного  ветра – его  намерениям.

                Рассказ    Родиона.
 
В  купе   поезда.
— Мужчина, вы еще долго  будете  молчать? Я для кого тут стесняюсь?
Эти  слова  в  полной  мере   относились  ко  мне,  но  когда-то   давно,  в   другой   жизни,  где  мой   досуг   исчерпывался   безмятежным   кругом   друзей   и   счастливым   вниманием   матери.  Но  все   проходит - все   заканчивается,   где  смехом - где  фарсом. У  меня  был   и  смех,  и   радость,  и  такое   новообретенное  чувство  перемен,  что   я,  иногда,  по   утрам   сам   сомневался  в   реальности   происходящего  и   задавал   себе   вопрос: "За  что? Почему  мне? Как  долго  продлится?"  Теперь  понимаю - удача  прилипает   к  уверенным,  а   поражение - сомневающимся.  И  даже   веселое  замечание  Тимура  меня  совсем   не  торкнуло   в  нужном  направлении,  сейчас   его  слова  я   понимаю   иначе:
- Родион,  ты  знаешь,  что   обозначают   кольца  на   крыше   свадебного  авто?
- Нет,  не   знаю.
- Начальный  счет - 0:0.
Не  мог   я   ожидать  каких-либо  подвохов   вообще.   Зачем     думать   о   сложностях   бытия,   когда   тебя   одурманивает   звонкий   колокольчик  радости,   и   ты   носишь   неиссякаемый   праздник   собственной   сингулярности  на   ладони. И   потому  тишайшая   обыденность   подплыла   ко   мне  как   айсберг   к  "Титанику" - неожиданно   и  апокалиптически;  оказалось - я  совсем  не   готов   быть  опорой  нашего  общего    дома.  И   когда   повседневность   уже   обрела   такой   скучный   вид,   что   на   работу   бежал   с   охоткой,  невиданной    в   первые   месяцы   совокупленной   жизни,  вдруг   поступило   резкое   предложение - встряхнуть  будни  небольшим,  но   интересным   приключением.  Ещё   не   выбран   маршрут,   только   слегка  взбудоражено   вербальное   пространство,  но  это   и  есть  главный   фактор  движения,  и  уже  всё  равно   куда,  в   какую   область   действительности:  науку,  спорт,  искусство  или   как   в   нашем    случае,   всего   лишь   в   дорогу.  Без   такого  рода  возмутителей  спокойствия,   мир   бы  замер   в   статичной  релаксации   теоретиков,  пусть  и  гениальных. 
И  когда  я   прозондировал  настроение   Леры,   то  в   ответ   получил  радостный  всхлип   о   том   что   давно  пора,   так  как   при   такой  жизни   она  дошла     до    того   что   стала   полнеть   и    начала   выбирать   на   клавиатуре   жирный   шрифт   в   Word-e.  Через  небольшой  промежуток   времени  мы   с   приятелем,  достаточно   легко  разрулив  ситуацию   на  работе  (в  научно-творческом  коллективе   рабочее   время  имеет  свою  константу - лирично-условной  направленности).   С   энтузиазмом   начали  подготовку  к  рыболовно-туристической  саге. Но  возникли  проблемы  с   Валерией,   так  как   конец   августа   любим   практически   всеми,  и  её   желание   сильно   напрягло   коллектив.  Спасла   ситуацию   подруга  из   бывших: она  имела   педагогическое  образование   и   тоже  вела  какой-то  танцевальный   класс,  который  как   раз   сейчас  во   время   летних  каникул  был  тоже  на   отдыхе.  С  некоторыми   мягкими   терками   ситуация  разрешилась   благополучно,   тем  паче   Лера  пообещала  нас   в   качестве  завлекательных   физиков-просветителей,  в   стилистике  ТВ  каналов  особой,  химерической  природы,   на   кофейные   посиделки,  не  сейчас   конечно,  а   потом   когда-нибудь  в   другой  жизни…  Ну,  последние  слова - это  я   сейчас  придумал.  Сам   инициатор   нашего  вояжа  уже   бывал   в   Астраханской   области   с  отцовской    компанией,   правда   давно - ещё   в   отроческие   годы:  изредка    он   вспоминал  в   стилистике   туристических   арабесок   о   тех   местах   и    тех   яствах,  которые,   видимо,   оставили   незаживающую   зарубку    в   его  желудке  и  памяти.  Таким   образом,  мы   и   оказались   на   далеком   огромном   острове,   в   километрах   150  от   Астрахани;  остров   назывался   как-то   птичьи,  сейчас   уже  не   помню.  База   скорее   напоминала  дом   отдыха,   с   наваристыми  крепкими   братаниями   по   вечерам,  со   сладкими     мускусными  запахами   рыбачек   из  соседнего  двора,  с  публикой   достойного  возраста   и   положения.  Мы  чувствовали   себя  не   вполне   комильфо  среди   аборигенов  дебаркадера,   который   и   был   основой   этого   благословенного  заведения. Было   решено  оставить  базу  в   качестве   тыла,  а   самим   найти   какое-либо  место   для   настоящего  слияния   с   природой. Здесь  нам   опыт   приятеля   не   пригодился,   так   как   он  плохо   ориентировался   в   своих  воспоминаниях,   где   он   был   ведомым   опытных  людей. Первые   два  дня  прошли   бестолково,  но   полезно: мы  уяснили    себе,  что  не  будем  делать  и  разобрались,   что  же   мы  хотим?  К  плюсам   освоения  можно   отнести  и   близкое  знакомство  с   ветераном   рыбацкого   мастерства,  рассказавшим   после   насыщенных   вечерних  посиделок,  о   некоторых   тайных   точках   на   ериках,   протоках   и  воложках. Совсем   недалеко   оказался   летний   лагерь  медицинского   института  одного   из  волжских  городов.  Вот  там   оказалось,   более  сходственное   нам   и   по  возрасту   и      темпераменту   народонаселение,   особенно,   для   приятеля,  который   рассчитывал    на   более   живой   досуг.  Итак,   было   решено   освоить   два   из  проговоренных  мест: после  веселого   и  непродолжительного   спора   наметили  одно - в  Банном  ерике,   а  второе - в  небольшом   заливе  при  впадении  одной  из  проток.  Приятель  обещал  нам   праздник   рыбы,  арбузов,  помидоров  и  других  натуральных  плодов  земли  южнорусской. С  некоторыми  поправками  оказалось   правдой – разочарование  постигло   в  главном  ингредиенте  банкета – в  рыбе.  Судя  по  его  воспоминаниям,  еще  15-20  лет   тому  назад  предлагали  черную  икру,  прямо  с  пылу,  с  жару,  баловались  стерлядкой  и  осетриной,  а  воблу  можно  было  купить  не  поштучно,  а  мешками.  Он  поминал   о   том   времени  и   о    тех  разносолах   с   плохо   скрываемой   ностальгией,  и,  кстати,   подтверждал  это   не   только   словами,  но   и   многочисленными  фото. Но  фотографии,  как  и   видео – все-таки   документы  скрытого   подавления   собственных  амбиций,  а  каждому   индивидууму  необходимо  реальное   наполнение  глаз  и  живота  вышеперечисленными  вкусностями. Уже  потом,  на  исходе  путешествия,   аборигены   нам  все   объяснили: Волга   гибнет,  рыбы  почти  не  осталось, много  лет  подряд  приток  воды  мизерный,  места  нерестилищ  практически  обезвожены,  заводы  по  производству  малька   в   сравнении  с  советским  периодом   бездействуют,  плюс  чиновничье  браконьерство  на  монструозных  катерах,  без  всяких  ограничений. Но при  всех  пакостях  нынешнего  периода,  и  нам  довелось  сорвать  немножко  счастья.  На  ерике  уже   следующим   утром   окрестности   оживил  мой   вопль – сом.  Это  сразу  же   после  восхода  я  вытянул  закидушку   с  семикилограммовым   экземпляром,  и  хотя   для  местных  умельцев  это   была   дежурная  добыча,   моей  радости   не  было  предела. Вообще   ерик   обеспечил  нас  и  ухой,  и  жареной   рыбой,  и  прекрасной  стоянкой   на   тихой   зеленой  поляне,  необычной  для  данной  местности. Проводник,  доставивший  нас  на   место,  потом  перебросивший   на  новое,  объяснил  просто:
- Место  то  редкое. Сбоку  то  болото то. На  машине  то   не  подойдешь  то. И  зелено  то,  за   болото  то. 
А  в   другом  месте   бенефициаром  стал  приятель: он   удачно  закинул  несколько  донок,  а  в  заливчике  поставил  резинку,  затем  мы  вместе   поставили  перемет  там  же. На  донки  пошел  судак – видимо  на  стаю  наткнулись: один   в  один на  1-1,5  кило,  7 или  8  красавцев; на  перемете  подняли  жереха – килограмма  на  4;  а  на  резинке,  на  червячка – лещи  и  подлещики (подлещиков  мы  почти  всех  отпустили  обратно). Жерех  оказался   для  нас  воистину    подарочным,  даже   наш   местный  проводник  его  высоко  оценил. Кстати,  у   меня   есть   документальное  подтверждение  всех   наших   трофеев,  можете   посмотреть  на   флэшке.  Вечером  мы  пировали   судаками,  запеченными  в  фольге  и   жареными  лещами,  жерех   решили  привезти  на  базу  (хотелось  немножечко  славы;  что  там   говорить,  в  каждом   мужчине  тайно   и   глубоко  наличествует  первобытный  добытчик).  Незаметно  и  насыщенно  прошли  четыре  дня  палаточной   экспедиции,  а   впечатлений  оставили  целый  короб.  В  отличие   от  длинных   суетливых,   обязывающих  быть  на  стремнине  множественности,  дней   в  мегаполисе.  Там,   как  раз,   за  лесом  и  ворохом   колебаний  остановится   невозможно,   и  только   постоянное   движение   нагнетает   в   кровь   мазохистское  чувство  болезненного   удовлетворения.  С  жерехом  наперевес,  со  скучающе - скромным  видом   и,   в    тоже   время,  с   упоительным  настроем   мы   вернулись   на  базу;  в  этот  же  вечер   пригласили   соседей   в   гости – не   так   угостить,  как  усластить   собственное   самолюбие  рыбацкими  побасенками  и  блаженными  фото историями. У  нас  было  ещё  пять  дней – и  хотелось  их  провести  так  же  интересно,  как  и  предыдущие. Поэтому  мы  решили  навестить  наших  соседей   по  острову,  тем  более  что    ещё  при  первом  знакомстве,  обратили  внимание  на  активную   спортивную  жизнь,  в  частности,  на  волейбольных  площадках.  Всё   там    бурлило,  да   и  не  только  внутри,  но  и  вокруг: болельщики   так  страстно  принимали  участие  в  каждом  выплеске   энергии,  что  вся  атмосфера   состязаний  представляла  бесконечное  безумие  молодого  жаркого  настроения.  В  первый   же  вечер   после  прибытия  мы   отправились  к  студентам.  На  входе  мы   легко   прошли  фейс-контроль - он  вообще-то  носил   несколько   юморной   характер,   и   сейчас,  вспоминая   всё,   относиться   к  нему   серьезно  было   не   возможно: территория   была   огромной   и   не  огражденной,   так   что   центральные    ворота   были  забавным   эпиграфом   к   летнему   настроению.  Правда   впустили   нас   с  условием   активного   участия   в   спортивно-музыкальной  жизни;  насчет  музыкальной  отбился   я,  а  по  спорту – приятель,   он   прилично  играл  в  волейбол  и  мы   с   Лерой  были  спокойны  за  наш   будущий   рейтинг.  Как  мы  и   полагали  все  пошло  замечательно: Ти...,  оп,  уже  на  второй  день  вошел  в  основной  состав  одной   из  команд,   с  которой  он  почти  безвылазно  побеждал,  мы  с   Валерией   потрясали  танцзал      спортивным   рок-н-роллом.  Только   к   вечеру,  ближе   к   ночи  возвращались  на  базу.  Два   дня   как   сплошной   карнавал,   как   нескончаемая   фиеста,  где,   в  какой-то  момент,  теряется   граница   благоразумия,  и  вы   бесовски  погружаетесь  в  стихию   инстинкта.  Наш  друг,  надорвав    традиции,   наконец,  отпустил   тормоза   и   рванул   по   полной,   и  все,   подавляемые    городом,   воспитанием,   привычкой,   части   естества   вывалились   наружу.  И  когда  я   увидел  его  под    сенью  небесно  щебечущих   девушек  в   цвету - понял,  что   пропал  наш   кавалер.  Но  он  не   только  себя  пустил  под  откос,  но  и  меня  тоже.
- Точка,  все   ты  надоел  бахвальством  и   обманом,  уж   насколько   я  терпелив,  но  пора   положить    конец   твоим  измышлениям. 
Стало   любопытно: мы  и  не   помышляли,  что  "приятель" - это  скромнейший   Тимур,  что   Лера   в   данном  эссе  превратилась   в  почти   эфемерное  существо,   что   Родион   так  откровенно   вывалил   наружу   не  только   путевые    заметки,   но    и   свое  отношение   к   близким   людям,  пусть  и   в   лёгком   жанре,  предполагающем    определенную   воздушность   бытия  и   несерьезность   восприятия.
- И,  где  же  я   приврал,   и   в  чем  хвастовство - тебя  я  в  лучших   красках   описал: и  спортсмен  выдающийся,  и  рыбак   отменный,  и  Казанова  не   пальцем   деланный.
- Да,  ты   продолжаешь  ерничать. Хорошо,   пусть   будет   так.  Я   ведь  тоже  не  подслеповатый   котенок   и   четко   помню  ту  поездку.  Припоминаю   как   ты,  видимо,  от  зависти   стал   клеиться   ко   всем  подряд   и   так   как   взаимности  не  получил,  связался  с   такой  девкой (потом   мне   рассказали   о   её   пуританском  нраве   и   как    данным   обстоятельством   пользовались  все   желающие  острова   и   окрестностей).   Потому   я   вовсе   не  удивился   вполне  естественной   реакции  Валерии;  я   бы   сказал,   в   сложившихся   обстоятельствах, - даже   очень   спокойной.  И  как  ты  потом   попросил   меня  поговорить   с   ней,  объяснить   твои  глупости  какими-то  таблетками,  спайсами,  что   было   заведомо   глупой   ложью.  Это   ведь - Юг. Пронзительное  в   своей  голубизне   небо,  солнце, обволакивающее  негой  тепла  и   томления  и,  в   конце   концов,   ночная    звездная   россыпь   не  требуют  никаких   добавок  для   открытия   шлюзов  в   человеке,   для   вдохновения   и   горения.
И  уж  не  обессудь - хорошо  врезалась   в   память  Лерина   вспышка,  я  не   буду   детали   упоминать,  но   особо  запомнился   её  ответ   на  моё   замечание  о  необязательном  применении  грубой  силы:
- Не  нашлось   под   рукой,  знаешь,  веера.
- Теперь   я   её    понимаю   полностью,  да  и  сейчас    меня   возмутили   не  твои   слова - больше,   твое  барственное   отношение  к   людям;   интонации   с   которыми   ты   делишься   своим   блистательным   опытом   покорения   людей   и   пространства.  Интересно,   ты   сам   воспринимаешь   адекватно   мир   вокруг   себя   или    у   тебя   все   закольцовано   вокруг   планеты   по   имени   Родион?
- Тебя,  наверно,   укусила  бешеная  собака - я   не  вижу   никакой  причины  для  подобной  истерики. Я  такой  же,   как   всегда,  я   и  не  предполагал,   что   кого-нибудь  обижу. Если   всё  же    ненароком   обидел  кого-то,   то  прошу   извинить   меня.
- Легко,   легко   и   быстро   ты   улепетываешь   от    любых   неприятных,   тягучих   вопросов - так  и  сейчас.  Извините - и  можно   дальше  катиться  колобком    от   одной   проблемы   к   другой  и   далее   всегда.
У  Валерии   видимо   пробудилось   что-то  глубоко   скрытое,   и   сейчас   она   срывала   банк   на   мизерах.
- Я   только  сегодня,  слава   богу,  благодаря   Тимуру, наконец-то   разобралась      с   прошлым:  твой   загул   меня   мало  взволновал - я  и  сама  не  промах...  была,  а   вот   твой  постоянный   выпендреж   меня,   я   теперь  это   поняла  окончательно,  достал   именно   тогда,   так   что   хулиганская   сцена   была  просто   последней  каплей.  И   уже   на   десерт - твое  заявление   о  черной   полосе   как  компенсации   за  счастливые  дни.  Где  же  я   столько   счастья  раньше   поимела  и   даже    не  заметила? 
Последние   слова  Валерии   окончательно   закрыли   каверзную    историю.  Литературный   вернисаж,  по   мере  появления  новых  персонажей,   незаметно   превратился   в  трагифарс,  с   почти  эсхиловскими   страстями.  Из  ячеек   памяти,  словно   предвестники  срама    выползали    эпизоды   прошлой  жизни - они  роились  клубком   взаимно  уничижительных  алогизмов  и  завершали   диалоги   разрушительным    финалом. И  совсем  не  было  желания   принимать  чью-либо  сторону.  Что  же   нас  ждет  дальше?
Дальше  нас  ждал  перекус - сообщили  о  ланче:  авиакомпании   кормили  своих  пассажиров   при  длительных  задержках,  кто  лучше,  кто  хуже,  но  съедобно,  одним  словом - удобоваримо.
Еда  и  пауза   сняли   возникшее   напряжение   не  полностью,  но  в   той  мере, когда   возникает  желание  "step  by  step"  двигаться   дальше. Как-то  само  собою,  после  предыдущего  действия,  стало  понятно,  что  намеченное  по  жребию    выступление  Тимура  прежней   перепалкой  и   ограничится. И  потому   наступило  время  Елизаветы.

                Рассказ   Елизаветы. 
                «А  почему?  Да   потому,  что                Богу  угодно  было  женщину  в  подмогу   нам   сотворить».

У  меня  были  наметки  по  иной  теме,  но  я  решилась  на   изменения,  чтобы   немного  ободрить  нас  более   аппетитной  историей;  тем  паче  имена,  точное  место,  время  мною  не  будут   указаны. Миниатюрная  преамбула: я  специализируюсь  на  коммерческих  проектах  в  сфере  искусства,  в  частности,  на  аукционах,  на  выставках,  и   на  контактах  с  частными  лицами  по   искусствоведческим   операциям;  по  образованию  и  по  любви - античная  Греция,  императорский  Рим. Если   глубже  нырнуть   в  предпочтения,  то  эпоха  эллинизма  для  меня   при соотнесении  с  любыми  другими   периодами  мирового  искусства  является  не  только  любимейшим,  но  и   нравственным  императивом. Посмотрите – вся  совокупность,  всё  сочетание  многообразных  направлений  человеческой  мысли, разнообразных  художественных  вкусов, гармоничностей физического совершенствования – это  эллинизм,  практически  в  чистом  виде; ведь  там  строительство  человека  как  божественного  эталона  выражалось  во  всем  и  касалось  всего. Ваяние из  камня,  благоговение  перед  идеальным  телом   были  одинаково  важны,  не  говоря  уже  о  том,  что  высшим  мерилом  личности  был   разум,   превращающий аттический  мир   в  общество  поэтов,  ораторов, писателей.  Сейчас   мы  вспоминаем  афинскую  школу  в  качестве  совершенного   символа  Абсолюта.  Дальше,  как   это  и  происходит   на  протяжении  тысячелетий,  любая  идеальная   модель  заходит  в  тупик,  предварительно,  ароматно  разлагаясь  и   заражая  собою  окружающий   мир,  в  то  время   представляющий     Римскую  империю. Высшим  проявлением   эволюции  латинян  становятся  Колизеи,  цирки,  военные  завоевания,  Калигула  и  Нерон – всё   на  продажу,  такой,   знаете   ли,  античный   мир   потребления.  Конечно  остаются  непревзойденные   артефакты  того  времени   и  это   не  маленькие  остракизмы,  а   величественный  Пантеон, Форумы, мега  города  и  весь  сонм  философов, драматургов,  писателей,  создателей  латинского  права;  однако  пресыщающий  всё  и  всех  досуг    приводит  империю  не  к  быстрому  концу,  а  к  ужасу  без  конца.  Проходит    время,   в   историческом   аспекте – короткое,   и  молодые,  чистые  в  смысле  рефлексии,  народы,  грубо  осваивают  империю  как  молодой,  застоявшийся  жеребец  кобылу  в  эстральный  период. На  этом  предисловие  заканчиваю – начинается  сама  история,  а  краткое  вступление,  это   введение  в  курс  дела по  специальности  и  моим  приоритетам.
У  многих   людей   помимо   родного  края  есть  и  любимая   страна-мечта,   часто  далеко  не   такая  на   самом  деле   какой   он   её   вообразил,  но  от   этого   не   менее   романтичная.  Для  меня - это   Италия;  ещё  задолго   до  первого   посещения   я  была   очарована  её;  когда  же  увидала   впервые,   то   моё   восхищение   реализовалось   в  полной   мере: начиная   с  Севера (мы  спускались   вниз   с  альпийских   перевалов),  все  меня  остро,  по-детски,  радовало,  будто  бы  я  попала  в  сказку,   сначала   зимнюю,   потом   весеннюю  и,  наконец,   в,  долине   Тибра,   летнюю.  Замечательная  живописность    красок  и  плодов  вокруг  движущегося  автобуса  завораживала  скоростью  изменений:  мы  за  пять  часов   увидали  итальянскую   панораму,   словно   с   борта  планера.  И,  хотя   первая   поездка   была  скоротечной,  вернее   всего   легковесной – после  неё   слова: «лучше   поездки  в  Италию,  может  быть,  только  следующая…»,  стали   моим лейтмотивом     навсегда. Но   это   лишь   общая,   несколько   абстрактная   коннотация.  Вам   я   рассказываю   о  конкретном   деле,   кстати,   неудачном,  но   захватывающем,  по   возможному   результату. По   долгу    службы,   по   велению  души   я   посещала    музеи   Италии: маленькие,   провинциальные,  малоизвестные,   удаленные   от   туристских   банальностей,   но    содержащие   в   экспозициях    артефакты,   способные   практически   в   любой   точке   мира   стать   бенефициарами   элитного    порядка.  И   каждый   визит,  даже   повторный,   становился    для  меня    праздником.   Исторически   совсем   недавно,   практически  при  жизни  многих   наших   современников   в  Калабрии   на   озере  Риачи    обнаружили   две   бронзовые   скульптуры   и  когда   их   выставили   в   80-е   годы,   то   они   вызвали    бурное   восхищение: эти   работы  принадлежали   современникам    Фидия    Аргосу   и   Алкамену   и,   на   сегодняшний   день   они,   в   ряду    самых   выдающихся    бронзовых    работ,  дошедших   до    наших   дней.  Я,  находясь   в   южной   части   сапожка,    наведываюсь   в   Реджо – Калабрию    регулярно;   желание   снова   и  снова   увидеть  аргосских   героев    неизбывно, - прошли  тысячелетия,   а   подобных   скульптур,   на   мой  взгляд,   больше    нет.  Пусть  специалисты   и   подчеркивают   уникальность   прорыва  Веррокио   в   его   кондотьере  Коллеоне  и   могучую  пластическую  телесность   Микеланджело,   для   меня     греческая   скульптура - №1.   Что   говорить -  надо  видеть  и   проникнуться,   вбирая   в   память   каждый   завиток   волос   Тидея,  его  кровавые   губы,   печально-циклопический   глаз   Анфиарая,   весь  эллинский   порог  совершенства. Представьте,   после  моих   восторгов,   неожиданно,  поверьте   здесь   не   фигура   речи,  узнаю   в   пиццерии,  будто   какой-то   местный   рыбак (добытчик  кальмаров)  увидал   недалеко   от   берега   группу  то   ли  обломков  скульптур,  то   ли  амфор.  Мне    удалось,   активно   подключив   улыбку   и  обильное,    хотя   и  скромное   угощение,   разговорить   немолодого   ныряльщика;   я   смогла,     вопросами,   не   пережимая,    узнать  практически   все  возможное  по  этому   месту.  Дальше   были,   где-то  уверенные,   а   где-то  дерганые  действия – мне  не   хочется   касаться  всех   сложностей   данной   операции (этот  термин  я  применяю  не  зря). В   конце   концов,  когда     практически  уверенно   определилась  с  точкой, я   вернулась   вместе   с  племянником   и,   арендовав   в   одном  месте   лодку,  в   другом – дайв  оборудование (основное   снаряжение  мы  взяли  собственное),   поторговавшись   о  цене  набивки  баллонов,  мы  реально   приступили  к  поиску. Я  первоначально  толком  не   решила   для  себя,   в  чем   же  главная  цель   данного   предприятия?  И  что  я   хочу   добиться   или   доказать  себе   и   миру?  Видимо   такова  женская  природа:  ввязаться  во   что-то,  толком     не   предвидя  конечного   результата,   но  тем   не   менее  предпринять   максимальные   усилия   для   достижения   иллюзорных    замыслов. Но   мой   юный  родственник  думал   иначе:  он  строил  грандиозные   планы   нашего   триумфа,  восторженно  придумывал  фантастические  картины  будущего  признания.  Леня,  несмотря   на  возраст,   совершил   около   200  погружений  и   поэтому   пытался  взять  на   себя   условный   брифинг:  он   горячо   брался   за   все - от   подготовки   оборудования  до   одиночного  ныряния,  без   бадди,   то   есть    меня.  Я   не  была    опытным  дайвером,   так   что   столь   самоуверенно  относиться   к   погружениям   не   могла   и   меня,  по  настоящему,   по   серьезному,   интересовала   и  тревожила  экспозиция   погружений: глубина,  течение,  видимость  и  другие  факторы,  усложняющие  экспедицию.  И   только   после   того,   как  я   жестко   предупредила   о   свертывании   поездки,  он  подчинился   и   стал   выполнять  мои   указания,  с   превеликим   удовольствием,  как   вы   понимаете.  Мы   не  сразу  сориентировались   в   бухте,  данная   сложность   учитывалась   мною   при  планировании;  в   какой-то   мере   приятной   неожиданностью   стало  обнаружение   мраморных   останков  уже   на  второй   день.  Казалось,   будто   мы    оказались   под   счастливой    звездой: глубина   от   12   до   23   максимально,   видимость   20   метров,   волнения   нет.  А  у   нас   впереди  ещё   куча   времени.  Когда   я      прикоснулась    к   этим   мраморным   фрагментам  в  первый   раз,  то  у   меня,   по  настоящему,   перехватило   дыхание,   отчего   даже   пошла   кровь   из   носа,   но   эта   маленькая   неприятная  деталь   не  испортила  праздника.  Самым   большим   разочарованием   оказалась   глубина: легкость  погружения - да,  но   скульптуры   на  такой   глубине  за  тысячелетия   подверглись   такой   атаке   бурь,  штормов,  что   превратились   в   крупные   мраморные   обмылки,   с   почти   не   просматриваемыми   контурами.  Собирать   было   нечего - даже   намека  на  Бельведерский  торс  не  предвиделось: все   было   укатано   временем  и   морем   до   овальных    болванок. Разочарование  было   большим - у  Лени - черным: он   возненавидел   море,  Солнце,  Италию,   себя,   наверно   и   меня;  с   большим  трудом  сдерживался.  Казалось,   пришло   время   поднимать  якорь   и   двигаться   к    истинным   ценностям,   вдаль  от   фантомов    собственных   грез.  Я   запланировала  ещё   3   погружения   и   все; хотелось  пройти   несколько   песчаных   отвалов,  в   надежде   натолкнуться  на   какой-либо   фрагмент   былого;  все-таки   надеялась   подсластить   поездку   в   конце. Мы   взяли  с   собою   два   гребня  разной  частоты,   и   ушли   на   стандартную   глубину (мы  ни  разу   и  близко  не  приблизились  к   декомпрессионному   пределу); решили   уйти   несколько  в   сторону   от   черепков   и   чуть   глубже. На   глубине   25-29  метров   мы   высмотрели   песчаный   откос   и   стали   его   тщательно   прореживать,   используя   большой   гребень.  Буквально   сразу,   если   точно,   по   компьютеру,   на   7-ой   минуте   гребень   на   что-то   наткнулся;  мы   стали   лихорадочно   очищать   от   водорослей   и   наслоений    что-то,   увы,     мы   обнаружили   лишь   кусок   мореного   дерева,   то   ли   от   корабля,   то   ли   из   леса. Потеряв   надежду   и   терпение,   я   предложила    Леониду   всплыть   и   отдохнуть,   но   он   заартачился,   беспрерывно   махал   руками    и   мы    ещё   раз   попытали   удачи   справа   от   последнего    места.  Леня     вновь   взял    гребень   и   стал   шерстить   песок;  я   безнадежно   парила   рядом;  через   несколько   минут   он   стал   активно   подзывать   меня   к   себе.  Он   наткнулся   на   укутанную   отложениями   и  водорослями    фигуру,  непонятного   вида   и   свойства. Внутри  у   меня,  на   всякий   случай,   замерло  все - мы   не  смотрели  друг   на  друга,   боясь   разрушить   надежду.  Дальше  действовали   как   в   забытьи: аккуратно  перепеленали,  обвязали   канатом,  Леонид   поднялся   на   борт,   установил  лебедку,   затем   я   сопровождала  находку   в   воде,   поддерживая   и   направляя  подъем.  Даже  противный   визг  компьютера   о   возможной   декомпрессии  меня  не  напугал – я   не  верила,  но  ждала   откровения! И   оно  пришло - после  нежной,  ласковой   очистки   скульптуры   в   сарайчике,  где   хранилось  и  сушилось   наше   снаряжение,   случилось  чудо - перед   нами   предстала  Диана,   может   быть   даже  сама   Артемида   и   не   торс,  которым   я  не   раз  любовалась  в  Риме,   в   Палантинском  музее,   а   полная   скульптура   с   очаровательной   величавой   головой   в   прекраснейшем   хитоне;  подобное   я   не  видела   нигде   и   никогда,   может  быть   только   Виктория   Симмако   из  коллекции   в   Монтемартини - статуя   из  серого   мрамора   в   облегающей  накидке  поздней  эллинистической   эпохи   была   столь   же   прекрасна.  Но,   вы   поймите,  Артемида - почти   полностью  сохранившаяся,  исключая   небольшой   фрагмент  ступни,  такое   пришествие   казалось  наваждением;   и   если   Леонид   просто   упивался   самой    победой,  я   понимала   её  уникальность -  поэтому,   через   некоторое  время,   я   задумалась - о  безупречном  и   вечном.  Не  смейтесь.  Россия   ничего  подобного   не   смогла  приобрести  на   протяжении   многих   столетий – и,  наконец-то,  такой     исключительный   случай;   да   и   червячок   собственного   профессионального   гонора  шевельнулся.  Да,   вот   такой   замороченный  вопрос   и   встал   передо  мною   тогда - советоваться   было   не  с  кем,  а   решение   я   обязана  была   принимать  быстро. Я  вижу  много   вопросов,  сомнений  на  ваших   лицах. По   порядку  отвечаю: статуя  тяжелая,  но  не   Венера  Милосская – пониже,  полегче,  однако  поднимать  и  переносить  её  мы   были  не  в   состоянии – не  атланты,  так  что   с  лебедки  на  тележку  и  только   таким  образом  перемещали  в   самом  начале;  материал - белый  мрамор;  острейшее  впечатление – летящая  накидка,  с   тонкими   линейными  переливами  от  движения,  от  ветерка,   изгиб  изящной  головки,  который  повторен   лишь   через  тысячелетие    в  «Благовещении»   Симоне   Мартини, в  его  мадонне – одном  из  самых  грациозных  и  очаровательных   созданий   всего   итальянского  искусства.  Такая   же  недоступная,  замкнутая   красота  поражает   и   в   нашей  Афродите.  А   вот  изображение  я   вам  не  смогу  продемонстрировать –  есть   причина…  Продолжим?  Дальше  я   сокращу  детали,   только  сухой   результат. Тем  более – он  пока  далеко-далеко.  Я  оставила   Леню  на  месте,  а  сама   вернулась  домой,  в   Санкт-Петербург.  Чтобы  недолго  мучать  вас  техническими   подробностями,   скажу   просто – дело   организовал  Владимир.  Когда   вернулась   на  место   и  убедилась  в   целости   и  сохранности   двух  дорогих   предметов – изваяния  и  племянника,  немного  успокоилась.  И   тут   события   приобрели  откровенно  авантюрный  характер – сегодня   я   понимаю,  насколько   наивна  была: казалось,  главное -   благое  желание,  чистые  помыслы (абсолютно  отсутствовала  мысль  о  деньгах  и  у   Леонида  тоже),  участие  серьезных  мужчин   и   потом  уже…
Вот   дальнейшее  растворялось  в   эфире  радужных  надежд – неопределенных,   но  велеречивых,  глубоко   затаенных,   надуманных   грезах. К   берегу   подошла  небольшая  яхта,   одного   из   близких   приятелей   Володиного  друга;  не  без  ужаса – дальнейшее: погрузили,  затем  дрейфовали  несколько  дней   около  берега,  считалось – мы  отдыхаем  и  маскируемся,   таким   хитрым   образом. И   когда,  наконец,  решились   плыть,  будто   бы   в  Сицилию,  обнаружили    катер   пограничной   службы  по  траверсу   лодки. Дальше – я   в  ступоре;  Михаил (хозяин  лодки)  мигом  вываливает   через   борт  драгоценный   груз.  Потом   галантное  посещение  яхты  офицерами  береговой  охраны,  поверхностный,  так   мне  показалось,  осмотр  судна,  проверка  документов,  их   убытие;  почти   сразу   же   моя  истерика   и  успокоительный   сеанс  водной  терапии,  по  жесткому  настоянию  Михаила. Он  пытается  меня   привести  в  чувства: сообщает   о  локализации  места,  рассказывает  подробности  о   выносе   тела  (так   он  ещё  шутил),  поит  меня  чем-то  крепким   и  отправляет  в  каюту. Потом,  уже,  приходят  подробности: выдворять  статую  с  борта,  прикрытого  рубкой   от   катера,  помогал   Леня;  глубина   там   значительная – от   85  до  90   метров;  расстояние   от  берега   575  метров. Это  не  дайвинг – это  техно;  и  вопросы,  вопросы,  сдобренные  глухой  депрессией,   из  которой   я   выходила  долго,  тяжело.  Очень  помогли    Володя   и  Леня – особенно   его   слова   о   том,   что  мы   единственные   люди,   видевшие,  прикасавшиеся   к   сему  чуду,   поэтому    кому   как   не  нам   совершить  "come  back"  и  вернутся   со  щитом. На  этом  высокопарном   заявлении   я  пока  и  остановлюсь.
Я  ожидал    горячего   обсуждения    этой  истории,  однако  несколько   мелких   замечаний,  да  нервный,   корявый   вопрос   Тимура  поставили  то   ли  точку,  то   ли  многоточие   в  данной   новелле. Сложилось  впечатление -  каждый  затаился   в   коконе  собственного  подсознательного   и   распечатывается   только   в   сольной   партии.   

                Рассказ   Константина.

Мои    заметки  покажутся,  после  ранее  услышанного,  скучными  и  не  интересными,  но  ничего  выдумывать    не  хочу,  что  имею,  то  пою.  Это  воспоминания  о  прежних  временах  и  давних   отношениях;  больше  скажу -  я  сам   здесь,  в  общем,  с  боку  припеку  пристроился...  Когда  мы  были  молодыми  и  вишни  сладкие  цвели…
На  этой  то  ли  цитате,  то  ли  неумелой   импровизации  все  зашумели,  засмеялись  и  стали  переспрашивать – когда  же  заканчивается  молодость  и  начинается  взрослая   жизнь. Но  Константин  прервал  всплеск   анархии  и   продолжил  повествование.
Два  молодых  человека  познакомились  на  футболе – не  трибунном,  а  реальном,  где   сам   влияешь   на  счет  и   на    настроение. Кто  их  свел,  уже  и  не  важно,  главное  -  сам  футбол - соревнование,  вызов,  страсть,  то  есть,  цитируя  классика (футбола) – это  больше  чем  спорт – это  жизнь. Один  из  них - назовем  его  Х,  к  тому  же  был  успешным  бизнесменом,  в  свою  очередь - второй,  само  собой  У  обладал  важнейшим  качеством  в  дружбе – искренностью,  иногда,   правда,  граничащей  с  недальновидностью. Постепенно  их  точкой  соприкосновения  стали  не  только  спорт,  но  и  многое  другое: Х  ввел  У   в  свой   круг,  сначала  приятельский,  потом  деловой,  затем  помог  заняться  своим   куском,  хотя  и  мелкого,  но   самостоятельного   дела. Не  всё   складывалось  успешно:  У    был   далек   от  финансовых  изысков   сознания,  легкие  коммерческие   комбинации  вызывали  у  него  мозговую  аллергию. Х  помогал   ему   словом,   но   практически  никогда   делом,  потому   что  считал   бизнес,  как   и   спорт,  игрой,   где   побеждает  сильнейший;  в  крайнем   случае,  на   пьедестале  есть  место  для  троих   и   чтобы   его  занять  необходимо   очень  хотеть   и   мочь. Так   что   и   в  этом   и   во  многом   другом  его   будущее   оставалось   довольно    долго   неопределенным. Во   время   текущих   событий,   перемен,  вызовов   У  никак  полнокровно  не   включался   в   мир   современных   отношений - ему  не  хотелось  пачкаться (так  по  обыкновению  он  комментировал  свои   промахи),  а   вот   сохранять   прежний  статус – достаточно  высокий  и  качественный - хотелось. Но  Х   относился   к   У   настолько    благожелательно,  что,   несмотря   на   критику   партнеров   по   коммерции,   не    замечал   мечтательно-созерцательного   стиля   приятеля   в   делах    и   в    силу   своего  авторитета   гасил  негативные    мнения,  высказывая    надежду  на  его будущие  успехи.  Более   того  они   вместе   проводили   практически   большую   часть   свободного   времени.  Даже   дальние   поездки  они   стали  планировать  и   осуществлять   совместно: два  года  подряд   они  с   подругами (временными,  так   бывает   часто  по   молодости   лет)  объездили   интересные,   с   точки  зрения   их   вкуса,   острова   Индийского   океана.  И  хотя  У   обладал   удивительной   способностью  интриговать  и  назойливо  кокетничать  с  девушками   друзей,  данное   мелкое   обстоятельство  не  мешало   им,   даже,   я   бы   сказал,   добавляло   чуть-чуть   мути   в  идиллически-пресную   среду,  заставляло   их   напрягать   мускулы,   остальные   члены,  да   и    голову    тоже.  Правда   все   же   один   раз   кошка   перебежала   им  дорогу,  но   кошка   была   рыжая,   дерзкая,  крикливая,  более  того   сие  добро   сочеталось   с  зелеными,  призывными,  вызывающе  крупными   глазами;   да   и   остальные   участки   тела   были   под   стать  глазам: груди   тоже   были   на   редкость  бесцеремонные - они   подавляли     любые   темы,  любые   отклонения   от  беспрекословного  телесного   преклонения  перед   этим   произведением   антропометрического   искусства,  а  длиннющие  конечности   вступали   в   жарчайший   спор   с   великим  нашим   Всем   о   бесперспективности  поиска   грациозных  ножек   у   наших   мамзелей. Она   источала   такое   амбре  чувственности – но  не   запахом,  а   подернутыми   дымкой   глазами,  мечтательными   движениями,  из-за  чего   желание   коснуться    её  было  настолько   сильным,   что  единственным   препятствием   становился    страх   мальчишеского  ослепления   и   взрыва.  Прошло   время - вроде  бы   она   надежно   припала   к   Х,    жарко   принимала   различные   поощрения   материально  благоговейного  характера   и    споро   пускала   его   в  себя,   да   так   верно,  будто     Х   пришелся   ей   впору   как   новое   бикини.  Х,   в   первое   время,  находился,   верней   всего   сказать,  оказался  в  краткосрочном   беспамятстве,   сравнимым   с   первым   содержательным  коитусом  в   далекие   юные   времена.  Приятель  ухмылялся   и  ерничал,  наблюдая   за   "счастливым"  любовником;  Х  потерял   в   какой-то    момент,   свойственное   ему   рацио,  и   не  заметил   двойную   игру     рыжеволосой   самки,   охаживающей   У   по   совместительству. Когда   он   пробудился,  У   уже  готовился   к  явке   с   повинной,   но  им   не   понадобилась   сценка   из   провинциальных  анекдотов: решено  было  соскользнуть   по-английски.   Верней   всего,  мужчины  и   девушка     получили      лишь   то,   что   валялось   у   дороги: а  ничего   другого  на   обочине  и  не  ищут,   поэтому   эпизод   истлел  без  продолжения;  может  быть,  только   Х   не   сразу  очнулся   от   магнетического   вожделения.   Но   небольшой  временной  интервал   и  свежие   находчивые  красавицы  излечили  окончательно.  Сочную  страницу   из   их   взаимоотношений   я  привел,   чтобы   понятнее  было   грядущее. Вы   понимаете,   само   собою   их   дальнейшее   содружество  не   сильно   изменилось - не   мог   частный   случай   на   отдыхе  испортить   отношения   кардинально,   так   что   все   шло   своим   чередом. Но  до   одного   случая,   который   и   стал   точкой   невозврата,  своеобразным  ultima  ratio ...  Опять,   в   общих   чертах,  вроде  бы   банальный   треугольник,  но  в   силу   того,  что   женщиной   оказалась - Она,  так   высокопарно  Х  нарек   её,  не   получилось   прежнего  карнавала,   не   случилось  всепрощения  шведской   семьи.  Тут   и  закончился   их   дружеский   союз: правда,  надо  сказать –  их   отношения  к  тому   времени  исчерпались  до   дна,  можно   предполагать – причина  все   равно  нашлась  бы,  ведь   человек   способен  всё-таки   материализовать    самые   сокровенные  мысли,  не  произносимые   вслух,  даже   в  одиночестве. Она  оказалась   очень   податливой  в   своих  слабостях   женщиной,   и  Х   не  просто  поместил   её   под   своё  крыло – он  получал   наслаждение   от   всей   совокупности   обхаживания,  от   хлопот   и,   совершенно,  не   считался   с  тратами. Её   маленького  сынишку   он  принял   в  качестве  дорогого  и  необходимого  дополнения  к  любимой   женщине. Со  стороны   он  даже  мог   показаться  несколько  странным,   в   неожиданном,  по  стремительности,   собственном  преображении: крепко  знающие  его  люди,  дивились   решительным   изменениям  его   эгоцентричной   натуры. Но  с  её   стороны  не   было  такого   же  ответа: она  принимала  его  любовь  ровно  и  спокойно. Весь  её   облик,  вся  суть   вылезали  наружу  при  общении  с   друзьями   Х;  она,   вообще,  принимала   мужские  ухаживания,  словно   кукла   в  инвентаре   ребенка: просто   очередная   очаровательная  данность  любимого  предмета. Все   бы   ничего,  но  её   истомлено-меланхоличный    вид  вызывал  у  мужчин  определенную   реакцию,  довольно   прозрачную,   понятную,  терпимую  какое-то  время,  но   затем   невыносимую  для   Х,  особенно   проявившуюся,  когда    ему   доложили   об   её,  вероятной   связи   с   У,   да    ещё    на   работе,  которую  он  специально   для   неё   подобрал,   с   тщательностью   и   нежностью   собственника.  Но   настоящий  шок     произошел   при   выяснении   отношений: она   не  только   призналась  в  измене,   но   и  очень   спокойно,  без   слез,  объяснила  её   не  затмением,  не   ошибкой,  не   поведением   У,   а  равным   чувством   к   ним   обоим. И   весь   вид   её    в   этот   момент   вызвал   у    Х    двойственное   желание: жестко  прогнать с  глаз   долой  или   немедленно   и   грубо   взять   её   и  только   затем   брезгливо    изгнать   из   своей   жизни. Выбрал   второе.  А  она   с   какой-то   животной   грацией  приняла  его   и   столь   желанно   утолила,  что   закончилось  всё   мокрой   слезливой   сценкой,  где   правый   и   виноватая    слились   в   единый   стон.  В   итоге: У   был   отчислен  из   состава   команды;  он   растворился   в   тумане   далеких   краев,  хотя    нет,   точнее   сказать,   в    мареве   южных   морей.  А   Она  успокоилась  и   нашла   своё   место    в   сложном  беспокойном   мире,  обретя    надежную  опору   для    себя   и   сына.
 
                Рассказ    Натальи.

Мне  не  хочется  свой   текст   закавычивать   буквами   инородного   алфавита.  Это - раз;  в  тоже  время,  нет   желания  своё   нижнее   белье   выставлять   напоказ;  это - два.  И,  тем  более,   не   надо  видеть   в  нем (в  рассказе)  какой-то  вызов   или  ответ. Просто   у  меня,   как  и  любой  нормальной  женщины   имеются   трезвые  приоритеты,  тщательно   охраняемые   личные   обязательства.   Так   и   у   меня   ничего   сверхсложного    не   произошло:  обыкновенное   чудо - ребенок,  обыденное - мужчины; Миша  для  меня  гораздо   более  сложный  и  интересный  человек,  чем  представители  сильного  пола,   тем   паче  таким  определением  они  сами   себя    и  обозначили. Мне,   кажется,  у   них   гордыня   регулярно  вступает   в   противоречие   с  простыми   человеческими   эмоциями;  тогда   поза,   внешний   статус,  оглядка   на   ближний   круг  ломают,   изначально   чистые   линии   отношений   и   делают   их   марионетками   каких-то   сценариев,  часто  визионерских.  А  выйти   за   рамки    табуированных   обществом  понятий,  за  границы   положенного  им   не  хочется: гадким   утенком   не  каждому  дано  быть – ведь  в  толпе  легче  затеряться  и   успокоиться.  Мне  в  жизни  повезло;  я  думаю - далеко   не  все  женщины   спокойно   вспоминают   своё  экспериментальное    прошлое.   Вы  не  о  том  подумали -  вижу   по   вашим  лицам;  не  собираюсь  отчитываться  об  интимном,   не   надейтесь. Я  просто  говорю  о   своих   друзьях   мужского  пола,   с   которыми  мне  удобно   в   буднях  и  праздниках,   тем  более   я   не  представляю  себя   одинокой.  Фраза   о   том,   что   лучше   быть   с  самим   собой,   чем   с   кем   попало - не  обо  мне.  В  одиночестве  я  хирею,  превращаюсь  в  бесполезное,  бесполое   создание,  рядом   с   которым   страдают   и  другие,   потому   я   всегда   легко   двигаюсь  к   знакомству - даже  ко  многому   обязывающему,  и   не   предъявляю   чрезмерных   претензий  к  претенденту   на   место  рядом.  Для   многих  женщин  ребенок  становится  препятствием   в   отношениях   с  мужчинами – у  меня   наоборот,   не   только   не   мешает,  а  помогает.  Я  не   прячу  Мишу  и   не    ищу  с   ним      покемонов – он     естественный   партнер,  друг,  попутчик.   В  каждом   возрасте   разный,   но   одинаково   необходимый   мне. И   только   тогда,  когда   мой  нутрец   принимает  Мишку  соответственно,   я   пускаю   его   в   наш  общий   мир.    Вот   чего  я   избежала – это   слезливой   жертвенности:   когда   ты   с  бесконечным   упоением   жалеешь   себя,  ребенка   и,   в   конце   концов,   превращаешься   в   рыхлое   существо,   дерганное   и   застегнутое   на  все   пуговицы.  А   потом – неизбежное    и   скорое   старение,   не    возрастное,   не   телесно   физическое,   иное – когда   происходит   окукливание   множественности   в  затёртый   мирок  твоих   бытовых   повседневностей   и   в   результате   жизнь   превращается   в   многоточие   без  края. Встречала   не   раз  таковых  – до  сих  пор   оторопь   берет  от  таких   подруг.  Даже  более   страшные  слова   вертятся  на  языке,   но   нет  желания   погружаться   в   занудство.  А  теперь   пора  вернутся   к   нашим   баранам,   то   бишь  козлам:   дефицита  внимания    у  меня   не  было   никогда,   так   было   ещё    до   Миши,  так   продолжилось   и  после. Казалось – ну  куда   мне   до  многих   женщин   с   их  модельными   конструкциями,   с   журнальными   личиками,   но   не  медом   же  я   мазана – сама   не  понимала   такой   настырности…  да   и   не  была  я  особо   доступна,  так   или  иначе  все  же   могу   судить   о   прожитом   здраво. Пытался   объяснить  частности   моей   странной   привлекательности   Слава,  но   я  отнеслась   критически  к   его  словам.  Что   вы   говорите? Рассказать   поподробнее?  Ой,  я    смотрю,  вы   неожиданно  возбудились   и   встрепенулись,  ну   клубнички   то   не  будет,   не    рассчитывайте. Он   сказал,   будто   от   меня  исходят   какие-то  флюиды (где   он  их  увидал,  вынюхал  не  понятно?); и   вообще   вопрос   не   ко   мне,   так   мне   кажется.  Сложности   возникли   помимо   моей   воли: сказать   просто        не  могу,   а    мудрено,   значит   излишне  подробно - тут   я   пас.   У   меня   совсем   нет  желания   излиться   болью   и   жалостью   в   конце   жизни,   вспоминая  единственный   эпизод   как  самую   солнечную   и   праздничную   кляксу   прошлого.  Так   случилось   у   моей   бабушки,   когда   она   в   нескольких   шагах   от  своего  последнего   дня   поделилась   самым   
сокровенным.  Остались   лишь   сожаление,   боль   и   обида  из-за   такого   исхода,   из-за   такого   финала,   вот,   и,  проецируя   на   себя  подобный   жизненный   путь,  в   противовес   возникает   желание   броситься   как   в   омут   во   все  тяжкие,   чтобы    шансов  поучаствовать  в   карнавале   было   больше. Предполагаю - многие   задумывались   о   том   же,   немногие    рвали   узду;   большинство,  ясно,  дрейфуют   к   тихой   гавани,   легко   объясняя   свой   выбор,   обстоятельствами  места,  времени,  действия.  И  я   тоже   пленница,   часто   придуманных   мною  же   условий,   в   рамках   которых   и  живу.  Но   стыдно   жаловаться,   когда  по  гамбургскому  счету  у  тебя  все   вполне  прилично: и   сын,  и   родные,  и  работа   по   душе,   и   ласка  с  любовью,   фрагментами.

То  ли   все  устали  слушать   и   выступать,  то   ли  ожидали   чего-то   похлеще,  но  отклика,   за   исключением   Кости,  практически   не  было.  Да   и  Константин - лишь   криво   улыбнулся,  дернулся,   желая   видимо   высказаться,   но      запнулся  и,   оберегая,  прежде   всего,    чувство  собственного  достоинства  замкнулся   в  обереге.  Вот   и   подошел   черед   "последнего   из   рода  Болейн": Вячеслав   тихий   и     вполне   счастливый      своей   сегодняшней   неприметностью    вышел   на  финишный  этап.   

                Рассказ   Вячеслава.

Случайно   встретились – попутно  объяснились – без   сожалений  разлетелись.
Редкая  возможность  вылиться   досуха  и   удрать.

Любовь,  для   многих, - или   унижение  чувств,  или  экстатический  надрыв   души.  По-моему, – быстротечный  катаклизм,   взрыв   эмоций,  глупостей,  несуразностей;  категорически - не   длительная  цепочка   книксенов,  поклонов,  расшаркиваний  по  делу  и  без. И   если  начинается  маета  с  постоянными  расценочными  доводами -  бери   манатки  и  делай  ноги – догоревшие  угли   уже  не  раздуть.   Если  ты   не  готов   к   жизни   как   цепочке   постоянных   звеньев-дней,  если  не  решился  сковать   себя,   ради  светской   обрядности   окружающих   тебя   людей,  тогда   ты   мягко   отбиваешься  от  полу-завистливого   нытья   друзей   и   соглядатаев  и   уходишь  зигзагами   мимо  флажков,   наряженных  в   пышные  сарафаны,  прозрачные  топики,  диоровские  разлетайки.   
Я  специально  начал  с  лирического   предисловия:  тем   самым  обрисовал  свое  нынешнее  положение  и  чуть-чуть  прошлое,   которое   всегда   рядом,  даже,   если   мы   вышвыриваем   его   подальше  и  забываемся   в   новых  ойкуменах,  среди   свежих  впечатлений,  в   толпе   новых  прожигателей   ежедневности.  Само  собой,   все   мы,  отягощенные   возможностью   поглощать  без  разбора   сладкие  диковинные   возможности,   находим   слова,   где   сия   праздничная   будничность,  возвещается  в   качестве   философской   установки,  приправленной   набором   эвфемизмов,   успокаивающих  всех   и   вся.  Даосизм,  буддизм,  индуизм,  синтоизм – лишь  символы – фантомы  дела – пунктирные  линии,  будто   специально  избранные  кем-то   для   уверенного   входа   и  выхода; входа –  в  тайное,  закрытое  пространство,  выхода – из  старых  правил  и  обязательств.
Теперь,   попробую   ответить  на   монологи   предыдущих   сказителей. Почему  сказители?  Надеюсь,  объясню.  Если  схематично – то  мы   наблюдаем  простой  обыкновенный   любовный   треугольник.   Правда,   этой    геометрической   фигурой   пытаются   объяснить   всё,   тем  самым   упрощая   отношения     до  примитивной   схемы,  выставляя  стороны   в   классической   парадигме.  Да,   у   меня   случилось  наваждение:  быстрое,  моментальное – может   быть  и  обоюдное.  Я   до   такой   степени   был   поглощен   женщиной,   что  не  способен   был   говорить   с  ней   ни   до,  ни   после;  подобное  не  случалось  со   мною   никогда  ранее.  Больше   скажу,  и   мне   не   стыдно   в  этом  признаться,  я   знал   о  её   по-прежнему   близких   отношениях   с   моим   приятелем,  и  когда  она   прибывала  ко  мне   после,   то  я  испытывал  какое-то  неповторимое    наслаждение   от  её  тела  и,  как  мне  казалось,  многообразного   амбре…  Да  и  она  принимала   меня  с  каким-то   пронзительным  чувством;  особенно   горячими   и   бурными   становились  соития   на  конюшне,  где   она  работала,  когда   к  её  аппетитному  фимиаму  примешивался  мускусный   запах   лошадей. Пусть   и  выглядит   смешно   сия  деталь   и   напоминает  банальный  перепев   многократно   описанных   любовных   сцен,  но   так   я   чувствовал   и   ничего   иного   вспоминать   не   хочу.   Часто    припоминаю   её   рядом   с   ахалтекинкой: смотрелись   они  восхитительно; и  чтобы  наяву  оценить   красоту  нераздельного  лада,   надо   было   видеть   их   вместе.   Особо    выделю  их  глаза:   крупные - они   необычно  смотрелись  со   стороны    в   своей   дуэтной   композиции: темные,  волоокие   на   величавой    голове   у  изящной   лошадки   и   мягко-изумрудные  под  завесой  мохнатых  ресниц  у   заманчивой   женщины. Казалось - их  подобрал   талантливый   живописец   в   качестве   модели,    и   сложно   было    разделить   такое   совершенство;   столь   же   безнадежно,   казалось,  найти   равноценную   замену   каждой. Эти  прекрасные   воспоминания   портит  лишь   один   заносчивый   кадр - он  совсем   некстати   выскакивает  как   черт   из  табакерки   и   занимает   сознание  такой   замечательной   пустотой,   что   в  голове  все   зависает   и  долго  не  загружается. 
После  этих   слов   заметно   дернулся  Константин   и   явно   собирался   вступить  в   тему,  однако   Слава   сделал   упреждающее   движение   руками,  будто      мулетой   уводил   быка   от   прямой  атаки. После  краткой   паузы,  скорее  заминки,   Вячеслав  продолжил.
Я   предполагаю  и  сейчас   он,  вспоминая   прежние   времена,  считает   меня   сухопарым   гностиком  материального   мира. Его   поведение   в   те   времена   было   по-своему   логичным: убрать   с  дороги    препятствие   любым   путем,    сохранив    внутренний   комфорт   и  спокойствие. Видимо,   тот   финансовый  бонус   одновременно   с   доходчиво-убедительным   прессингом  при     встрече   спустя   некоторое   время   обеспечили   ему   душевное   равновесие. Вынужден,   минуя   время,  разочаровать   их   в   данном   посыле (как  минимум  двоих - касается  напрямую); все  так  и  не   так, потому   что   я   помню   тот  разговор   практически  дословно, более  того,  он  изредка  выскакивает   ненароком   и  напоминает  о  себе – запутанным   обременением  памяти.

- Я  тебя   выслушала,   как    видишь,   спокойно,   и   пусть   тебе   кажется    моя   реакция  безразличной   или   чрезмерно   рассудочной,  вовсе   не  так.  Тебе,   Слава,  сложно   влезть   в   мою   голову,   тем   более   в  предполагаемое  будущее;  мужчины,   в   основном,  живут   по   шажочкам,   по   интервалам - очень   немногие - на   длинную; а   нам - женщинам,   если    не  пошли   вразнос,   необходимо  строить  капитальное   помещение   для   долговременной   жизни.  Вот   и   подумай - в  какой   мере  мое   решение  спонтанное,   в  какой -  выстраданное  и   обдуманное.
- Вы   как  будто   сговорились: недавно  Костя   мне  бубнил   про   какие-то  скрытые   возможности,  которые   необходимо  реализовывать,   сегодня   ты,  если  не  притворяешься,  даешь  четкий  сигнал - на  выход.  И  что   же   мне   делать?  Цепляться,  надрываться,  а   для   чего?   Что   бы   в    чуть   изменившихся  обстоятельствах  ты  снова   дала  бы   мне   от   ворот   поворот.      Я,   видимо,   здесь   присутствовал   в   качестве   игрушки   и   даже   не   любимой,   а    так - из   секс-шопа,  по   приемлемой   цене.

Тогда   у   Наташи   возникло   непреодолимое   желание  мне   врезать,   и   я  с  большим  трудом   погасил   вулкан.  Дальше,  заканчивали   разговор  уже   спокойнее.
- У  меня  возможно  и  будут  сожаления   в  будущем,  но  я   не   перст   одинокий,  чтобы   плакать  в   жилетку    по   обстриженным   волосам.  Жизнь  не  кончена – какие  мои  годы.
- Тогда  и  прекратим  на   этом  наш  разговор,  Слава.  Спасибо  за   откровенность,   надо   сказать,  со   временем,  в   памяти  у   многих   людей   остается  наилучшее,  а  уж   негативное  стараются   не   вываливать   на   голову  друга,  пусть  и   бывшего.

На  такой   то  ли  благодарности,  то  ли   эпитафии   и  закончилась  наша   совместная  история.  Я  понял,   наконец,   главное – от   меня  не   ждут   никаких  реальных   подвижек,  потому   что   они   страшны   своей   будущей   непредсказуемостью   и   вступают   в   противоречие   с   её   жизненной   доминантой: уровень  достигнутого    потребления  непререкаем!   И   только   после  этого   я   согласился   с   предложением   Кости   и  надолго   убыл   за   границу.  Больше  того – я  воспользовался  тем   финансовым  бонусом,  который   он  мне  определил,    как  бедному   студенту.  Слава  богу,  мне  удалось  самостоятельно  реализовать   себя  в  той  или  иной  мере.  Во  всяком  случае,  сегодня   мне  живется   и  дышится  вполне  комфортно.

Вот  так  грустно  заканчивалась  наши   литературные   посиделки,   начинавшиеся  как   веселый  южный   междусобойчик.
  После   собрания  эпистол  вываленных  на   расслабленные   головы  курортников  хотелось   чистого   воздуха   и    немного   одиночества;  взамен  этого – густая,  плотная,  пропитанная  разноречивой  памятью   ноосфера   накрыла   нас   какой-то  мечтательной   безнадегой.  Только   надежда   и   придавала  сил   для    какого-либо  продвижения. В  конце   Костиного   монолога   я  предполагал   ретироваться  по-английски  –  желания  погружаться  в  топкую   вязь   взбаламученного   роя   не  было.  Но   неожиданные  обстоятельства   изменили   ход   вещей: на  взлетно-посадочной  полосе   что-то  шлепнулось,  подобно   большому   неуклюжему   утюгу,  почти   сразу   завыли   разноголосые  сирены,  начался   обычный,   в   подобных  случаях,  переполох,   сдобренный   острым  любопытством   многочисленных   зрителей.  Представление,   никоим   образом   не   рисковое  по   отношению   к   жаждущим   зрелища   обывателям,   несет   в  себе   толику     живой   воды,  несмотря   на  драматизм   происходящего.  Так  бывает   всегда – когда   замещаются  прошлые   пусть   даже  сверхважные    события   новыми,  свежими,  да  к  тому   же   ещё   с  запахом  крови   или  не   дай  бог   смерти.
Любопытно   было   наблюдать   за   изменением   коллективного   сознательного (несколько  искусственного  - в   замкнутом   пространстве)  на   индивидуальное   бессознательное;  атомизация   каждого   проявилась  мгновенно,  но   я   не   смог   бы  описать   сейчас,    тот  сонм  быстротечных  перемен   произошедших   с   каждым  из   нас. Потом,  спустя   некоторое  время,  я   просмотрел   видео   на   айфоне,   несколько   лихорадочное   и  дерганое – видимо,   как  и   состояние   снимающего,    и   понял   о  каждом   из  нас  гораздо   больше,   чем   за   всё   предыдущее   время. И   более   всего   я   счастлив   тому,   что  это   осознание   осталось  во  мне,   хотя   и  не   смогло  поместиться  полностью.
 Человек – жертва  и  бог  случайных  обстоятельств.

                «У  вас,  читатели,  прошу   прощенья.
                За  то,  что  не искусен  мой  рассказ,
                Что  он  не  вызывает  восхищенья
                Разнообразием своих  прикрас.
                Но  я  его  пересказал  для  вас,
                Легенде,  следуя,  её   словами.
                Коль плох  мой  труд,  его  исправьте               
                Сами».
               
                6
               
0. Хотя  и  наступили  сложные  времена  для  линейного  бизнеса (вообще-то  коммерция  и  так  не  равносторонний  треугольник – наоборот – сложная  полигональная  система),  Михаил  получал  не  только  финансовое,  но  и  эстетическое  наслаждение  от  замысловатых   лабиринтов  российской  действительности.  Его  отъезд   в  Германию  не  был  бегством – шаг  продуманный,  предварительно  проработанный,  скорее  даже  аккумулированный   в  деталях: первичный   капитал,  накопленный   в   90-ые,  оказался  очень  кстати,  а  налаженная  в  те   же   годы  система  вывоза  его  за  рубеж   удачно   подмазала   шестеренки  окончательного   решения. Бизнес  построен  был  по  простой  схеме: многоликие  партнеры  в  России,   разнообразные  товары  из  Западной  Европы;  причем   скорость   перемен   резко   поднимала    прибыль.  И   наоборот,  как   только   начинал   греть  пузо   на  старом  багаже – сразу   лицевой  счет  резко  таял. Конечно,  риски  из-за   порывистости  решений  были: не  раз  влетал  в  истории – научился  не  заморачиваться   на  поворотах – сплевывал  и  переходил  к  следующему  уровню.  Удача   заключалась   в   базовом  определении  места   и  времени: место – Гамбург,   время – взрыв  сверхновой (СССР),  беспорядочный  выброс  вещества (республик) из  внешней  оболочки  империи  в  международное  пространство. Как  известно,   при  коллапсе   выбрасывается  гигантское   количество   сверхтяжелых  элементов;  и  помощь    в  разумном  перераспределении  их     явилась     сверхзадачей   Михаила. Он  с  ней   справился  успешно. При   всем  этом,  он  разительно  отличался  от  большинства  конкурентов: состояние   безусловной   и   сладкой   зависимости от  золотого  тельца  минуло  его   каким-то  удивительным  образом – то ли  гены   удачно   сформировали  модель   поведения,  то  ли  умение  быстренько переключаться   с   фронды  на  гладь   приучили   его    легко  отбрасывать    в  бесконечность   очертевшие  бизнес-планы. Как  раз  сейчас   он  в   очередной   раз  пришел  к  промежуточному   финишу,  и  нельзя  сказать,  что   обстоятельства  вынудили   притормозить – ничего   подобного – остановился   просто  так,   для   души. И  сразу  же  в  освободившееся   пространство   ворвалось,  кстати,   и  не  покидающее   его  ни  при  каких   других  обстоятельствах,  игривое  настроение,  иногда  безотносительное,  но   чаще   всего   после  встречи  с  какой-либо   незнакомкой,  безразлично   где,  то  ли  в  эстетском  «обществе  мертвых  поэтов»,  то  ли   в  подземном  переходе  Алекс.  Вот   так   случилось и  в   этот   раз - легкое   замешательство,  перешло   в   бурное   и   бессодержательное   помешательство.  Как   всегда   оно   выдернуло   его   из   ровного    настроения,  вернуло   пыл,  жар,  сноровку,   то  есть  заставило   весело  пульсировать   все   органы   чувств.  Отношения   с  питерской   павой   сложились,  словно   в   рваном   нелогичном   фокстроте: после  огненного  захватывающего  Телемарка,  выписывалась  холодноватая  фигура  Перо,  и   желание  ускользало  в   равнодушной,  вроде  бы  элегантной,  Обратной   волне. И   после  наступления    тягостной  мизансцены  близость   становилась  обременительной,  все  выигрышные  стороны  подруги   увядали,   и  вся   она  вызывала   крайнюю   степень   идиосинкразии.  И  наступал   благословенный   момент   не  выхода,   не  входа – так   легкий   обморок   ожидания,   какого-то   потустороннего   намерения,   пусть   даже   не   определяемого   множественностью   слов,  а   коротким  междометием,  вроде: брысь   или   ух. Но   вместо   практически   взращенного   при   обильном   напряжении   головного   мозга   решении,   хвост     укорачивался  по   чуть-чуть;  видимо   нашему  человеку    все   же   свойственна  эта  бесконечная   русская  рулетка,  пусть  даже   не  в  самом   стремительном   проявлении. Когда  мосты  были   уже  практически   взорваны (бикфордов  шнур     подожжен),  Дарья   уговорила  его  съездить   в   Петербург  и  немного   развеяться; к  слову – он  последний   раз   был  в  Ленинграде (тогда   он  ещё  так   назывался) с  родителями,  ещё   в   детском  возрасте.
 Та   поездка   оказалась  для  него,  да   и   для   родителей    замечательной: два   дня   мама  и   папа  прожили   у  родственников  в  однокомнатной   квартире – по   сегодняшнему   дню - это  совсем  не   комильфо;  правда   надо   отметить - дядя  и   его   жена,  как   и    большинство    коренных   питерцев,   были  не   только   гостеприимными,  но  и  на   редкость   деликатными   людьми. Тот   июнь  оказался   в   Ленинграде  совсем   не  плачущим – наоборот,  дней  двадцать  стояла  восхитительная   для   северного  города   жара,  прогрелся  до  +25  даже  Финский  залив.
 Некоторые  детали   я   скорее  описываю   по   семейным  сказаниям,  некоторые  прорываются   яркими  пучками   из   моей   памяти,   плюс   здоровая   часть   фантазии   тоже   не   мешает   смешать   все   в  контекстный   вкусный  бульон.  Начну   повествование   с  яйца:   я   восьмилетний   карапуз  без   особого   ума,  но   с   выдающимся   самомнением,  был   посажен   бабулей   на  поезд   под  захлебывающееся   поручительство   чуть  ли   не  всего   вагона (особо  опекали  соседи  по   купе: в   конце  пути  я  облопался  сладким   на  несколько   месяцев   вперед). На  перроне  меня   передали   отцу   и  матери  с   радостными   причитаниями   о  моей,   якобы,   необыкновенной   смышлености (видимо  имелось  в виду  выдающееся  обаяние  попрошайки,  внешне   сохраняющего   дистанцию  для  самоуважения   и  системного  подхода). К  концу   очень короткой  поездки   из  Москвы   до  Ленинграда   я   оказался   популярен   словно   поп-идол: купе,  где   я   пропитывался   значимостью,   постоянно      посещали  группы   экскурсантов;  в   роли   гидов   проявляли   себя   ближайшие   соседки,   ответственные   за   раритетный   экспонат. Так   как   времена   ещё   были  молодые,   ранние,  на   чем   попало   зарабатывать   далеко  не   все  научились   или   не  сильно   захотели,  поэтому   лицезрение   и  краткое   общение   проходило   по   системе  «free»,   то  есть   за   спасибо    или  за   вкусняшку  какую-нибудь.  Бурные   каникулы    продолжились   сначала   в   городе,  а   потом   в   северной  курортной  Ривьере –  Сестрорецке.  В   Ленинграде  все   было  организовано    по  обожаемому  папой  экстатическому  направлению: отдать   должное   храмам,     истинным   и   безупречным;  познакомить  с   театральной  культурой  города,  в  общем,   придать   наследнику   правильное   направление    движения,  дабы   никакая   оглобля   не   сбила   его   с   пути    праведного    и   верного. Я   на   такое    счастье   отвечал    со   всей   бесшабашностью      восьмилетнего   отрока: лихорадочно    находя    миллион   различных   причин (в  основном – от  необратимо  подорванного   здоровья  и  разбитой   личной   жизни,  в  связи  с    отставкой,   полученной   от  девочки   Нюры,  отказавшейся  играть  со  мною  во  дворе);  далее   я  по   мере  сил   использовал   обессиленную   от   моих   хныканий    маму  и  проигнорировал   множество   богомолий   и   только   от   Эрмитажа   мне   отвертеться   не   удалось,   даже   при   клятвенных   заверениях    о    резком  и  бессрочном   заболевании,   то  ли  головы,   то  ли  живота,  чего   точно,  за  давностью   лет   не   упомню. А   помню – почти   наяву   о   травме,  полученной  от  вышеупомянутой   Нюры: данная  карьеристка   пренебрегла   мною  ради  соседа   по  имени  Родион (зацените - одно  имя  чего   стоит),  видите  ли,  его   папа   имел  собственный   киоск,  может  даже  два –  данное  обстоятельство  было  уже   за  рамками  добра  и  зла, а   мой – сплошное  недоразумение -  неприметный  кандидат  каких-то  непонятных   наук. Тогда – был  уверен  навсегда - моя   жизнь   поломана;  правда  в  начале  учебного  года   к  нам    в   класс   пришла  Олечка…  ну  это   уже   совсем  другая  история.  После   краткого   предварительного   анонса   часа   на   два (так   мне   тогда   показалось)   отец   ввел   меня   в    прекрасный    храм. Потом   долго   и  тщательно   пытал   меня   залами    со   скульптурами,   хотя   бы   крупными   все   же,   а   вот   когда   начал   тыкать    меня   в   какие-то   мелкие    витрины,   приговаривая  «посмотри    какие   гены,   здесь   собраны,   чуть   ли    лучшая   мировая   коллекция»,   в  этот  самый  момент  я   и   потерялся,  почти   случайно.   Потом   уже   узнал   не   гены,   а   геммы,   да   и,  повзрослев,    увидел   то,   что    никак   в   том   возрасте   не   постиг   бы.  После  списка  хорошо   артикулированных   объявлений  о   мальчике   Мише,   после  увиденных   мною,  буквально   в   двух   шагах,   выкатывающихся   от  слез   и  горя   глаз   мамы,   я,   наконец,   отвалился    от   компьютера,   где,   по  тем   временам  очень   лихо,   были   выложены  почти  все   богатства   музея,   в   том   числе   и    в   легкой   игровой  форме,   я    бросился   к  ней   в   объятия,  преследуя   многоцелевой   финал: сиюминутный  – маму   все  же   жалко, долговременный – избежать  папиной   трепки. Лихорадочно   делился   с   мамой   впечатлениями   от  просмотра  и   выдал,   видимо   от   волнения,   столько   информации  об   Эрмитаже,   сколько   не   узнал   в   последующей   жизнь. И   когда   появился   красный   и   возбужденный   отец   мы   с   мамою   почти  убедили   его  в   светозарном   откровении   сошедшим   на  меня,   благодаря   вовремя   проведенной  им   беседе.  Я   еще   добавил   несколько   перлов   застрявших   у   меня   в   голове,  как  это  не   странно  навсегда,   и  папин   ураган    выродился    в    глаз   бури.  Но   здесь   остановки   не   могло   быть  по   определению: атмосфера   музейного   безумия   небрежно   прикоснулась   и  к  маме (это  сложно – она   на  редкость  выдержанная   женщина); царственным   жестом   мы (я  и   отец)  были   посланы   к  кассе,  с   обязательством   без   билетов   в  «Золотую   кладовую»  не  возвращаться. На   скромное   замечание   отца   о   том,   что   самой   не   мешало  бы   расстараться    и  приобрести   эти   самые   билеты   мама   достойно   и  веско   ответила:
- Можешь  не   сомневаться,   я   уже   несколько   раз   подходила,  просила,  канючила,  но   ты   же   прекрасно  знаешь   о  моих   эксклюзивных   отношениях    с  подругами  по   половой   принадлежности. Видимо,   я   не   просто   говорю   с   ними   не   так,  но   и   смотрю   неправильно.
Потому   и   отряжаю   тебя   с   твоими   безотказными   голубыми    глазами,  заполненными,  нет,   не  мировой   скорбью,   здесь   сопли   текучие   не   проходят,  и   странной    для   русского,  южной   кипучей   природой  и  ликующей  шалостью. Да   ещё    Мишка – он   должен  вертеться   ужом     и   всем   видом   показывать   свою   полную   заинтересованность.  Такая   пара   не   может   вернуться   без   удачи…
Так   тому  и   быть.  Мы  отбыли,   а   мама,   как   обычно,    грусть   преодолевала   в    буфете,   дегустируя    условную   кухню (так,   обычный   фаст-фуд)  и   забывая   в   такие   моменты  о  превратностях   судьбы.  У  нас   же   события   развивались   не   только   стремительно,   не   просто    увлекательно,   а,   я    бы   сейчас   живее    выразился – бурлескно;  надо   признать - помню   я   все   далеко  не  точно,   но   так   как   данная   история    в   семье  обрела  статус   легенды,   будем  считать   за   истину   мои   измышления. Что-то   отец   в   кассе    все-таки   приобрел    и   затем   послал   меня  к  маме   с   фразой  «детей   туда  не  пускают»,  сам   же   он   стремительно   побежал   за  какой-то  женщиной,   которая   бросалась   на   папу   со   словами  «если  опоздаете,  то   вас   не   пропустят;  у   нас   очень   строго». В   те   времена   в   Золотую  кладовую   пускали   маленькими   партиями,   а   билеты,   распродавали   в   течение   нескольких   минут   ранним   утром. Видимо   папины   чары   подействовали   на   кассира. Ох,   папа,   папа.  Молодец   мама.  Маму   я   нашел,   вы   понимаете   легко,   там,   где   она   и   должна   была   быть;  в  какой   степени   и  что  на   самом   деле   я   донес   до   маминых   ушей    давно   уже   превратилось   в  сказку   про  белого   бычка: каждый   её   рассказывает   по-разному,   в   меру    собственной   изобретательности   и   корректности. Вот   в   чем    нет   сомнений – в  маминой   реакции: она  мгновенно   усадила   меня   за   столик,  выделила   деньги   на   мороженое   и   на    все-все,  вскочила   и   была   такова. Как  она   прорывалась   через   кордоны (это   не   преувеличение,   не  знаю   о   настоящем  времени,   но   тогда   было   очень   внушительно   и  строго,   вплоть   до   автоматчиков,   в   ту   пору   ещё   довольно   редких),  но    проход   проложила   себе     фактически   одной   фразой,   подкрепленной   неистовой   верой   в    неё,   в   эту    фразу,    и   пламенным   взором   нигилистки-революционерки. Слова   же   были    самые  обыденные: «мой   билет   у    мужа,   он    уже  там». Все   в   совокупности: взор,  слова,  убежденность  в  праведности  миссии   не   могли   остановить   её  никакими   преградами. И  вот, когда   она   присоединилась   к   папе,   то   его   состояние   было   сравнимо (со   слов   мамы)  с   явлением   Богородицы    пред   его   светлы   очи. Отец  потом   делился  своими   ощущениями    и,   хотя   существенной    разницы  в   их   версиях   я   не   вижу,   но  все   же   верю    тому,   что   всю   конечную   часть   экскурсии   он   был    не   в   себе;  как   он    сказал: «я   уже   не   к   гиду   прислушивался,   а   ждал   когда    нас   под   белы    ручки   возьмут   и   с   позором   выставят».  На   этом   каникулы    в   Простоквашино    не   закончились – нашлось  другое,   не  менее   знаменитое   дачное  место.  Я  упоминал    ранее   об   изнуряющей   для   северного    города   жаре    и   вот   в   какой-то   момент   родители   сломались; по   маминой   версии   мы   палимые   солнцем,   изнуренные   культурой   брели   где-то    около   Финляндского    вокзала,  и  практически    около   паровоза   Ильича     её  что-то   осенило  и   она   обратилось   к   первому  из   проходящих   рядом   людей   с  вопросом:  «Что   делать?»    в   такую   погоду   в   Ленинграде    и   получила    быстрый   и   точный,   словно    апперкот    ответ: «нечего»   и   адрес,    по   которому   мы   обретем   настоящее    счастье - Сестрорецк. Кстати   электрички    именно   с   этого   вокзала    и   отправлялись    к   нашему   возможному   наслаждению.  И    здесь    данное   слово   не   фигура   речи,  здесь    оно    полнокровный   образ   и    качество   действия. Конечно, надо  ещё   присовокупить  такое   важное   обстоятельство   как   белые   ночи – вечное  болезненное  торжество   тонкого   анемичного   города.  Не   удивительно,   что  безумие   белых   ночей   подействовало   и  на   слабых,   не   тренированных   москвичей: решения   родителями   принимались   лихорадочно,   даже   мама   рвалась    в   бой,   словно    расстреноженная    лошадь,   хотя    такие   поступки   совсем   не   соответствовали    её   обычному   иронично-флегматичному   нраву.  То   мы   быстро   возвращались   обратно   к   родственникам,   дабы   их   не   обидеть (правда,   лишь   на   словах),  то   папа   бросался   от   одного   богоугодного  заведения    к   другому   благоугодному   учреждению;   как  вы   понимаете,   я   имел   в виду   различные   профилактории,  дома   и  базы   отдыха   Сестрорецка,  в  основном   ВМФ.  Лихорадка   на   посадочной   полосе  закончилась   после   решительного   заявления   мамы   о   том,   что   она   все    берет   в   свои   руки,   папа   тут   же   обиженно   прореагировал: «а  он   руки   умывает». Вот   тут   стала   ясна   суть   проблемы: заключалась   она  не   в   сложности   поиска,   а   в   трудности   выбора. Ведь   весело,  расталкивая   всех  застенчивых,  наступала   эпоха   накопления   капитала   и   каждая    незаметная   «букашка»   уже   активно   выпрыгивала   из   штанишек   при   легком   запахе   денег,  а   вот  при   одурманивающем   феторе   больших   денег – читай   классиков…  Итак,   мы  устроились   в   одной   из   этих   гимнасий,   правда   в   большей    степени   лишь   для   сна: утром   откушав,   мы   налегали   по   полной   на   море,  на   белоснежный   песок,   на   воздух   дубового   бора   и     сосновых   лесов. В  то   время   ещё    не   успели   поделить   огромный   пляж    на   разные   коммерческие   зоны,   да    я,    откровенно    говоря,   и   не   знаю,   как  обстоят   дела   сейчас,   и    мы   присвоили   себе   все   пространство   для    полного   и   безусловного   удовольствия.  Я   не   помню   деталей   тех   дней – все   сливается   в   сплошное   песчано-водяное   удовольствие,   но   точно   знаю,   что   мы   не   задерживались   на   одном   месте   больше   двух   часов. Это   было   и   интересно   и   познавательно: я  каждый   раз  успевал   познакомиться   с   новыми   ребятами,   родители   тоже  со   вкусом  усложняли   себе  жизнь: отец   по   вечерам   играл   в   пляжный  волейбол,  мама   устраивала   меня (теоретически)  в   нахимовское   училище; она   даже   познакомилась   с  капитаном  1-ого   ранга,  начальником   летнего   лагеря   и    с   привычным  задумчиво - внимательным   взглядом    долго   и   цепко   пытала   его   по   разным  вопросам.  Мы   и     предполагать   не   могли   о   конечности   всего  сущностного,  и   рая   в  том  числе: после   месячного   африканского    зноя   наступил  день  Х  и  ураган,   естественно,   подобно   всем   стихийным   бедствиям   в   нашей   стране   прибыл    внезапно.  Помню – оказался   на   лесной   дороге,  ветер   угрюмо   и  страшно   бесновался,   лило,   носились   отодранные   ветки,  мусорные    бачки,  где-то   осатанело   трещали   корни   деревьев…  затем   меня   подхватили      бегущие    и   следующий   глоток   памяти – я   на   железнодорожной   станции,   вокруг   плотно   стоят   люди   и   жаркий   влажный   пар   поднимается   вверх. Потом,   совсем   быстро   всем   стало   холодно   и  женщина   с   двумя   детьми   накинула   на   меня,  видимо   свою,   большую   колючую   кофту. Из   маминых   слов:  когда   все   так   стремительно   изменилось,   Игорь   вроде   бы   сориентировался   быстро   и   галопом   погнал   нас   к   главному    входу      санатория; таких   же   умельцев   по  выживанию   оказалось   много    и   в   тесноте,   но  не   в   обиде   мы  там  стали  устраиваться   кое-как. Однако      рядом  вместо    Миши   оказался   такой  же   мальчишка,  но  с  иным   именем   и   со  своими   родителями. Был  дан   короткий  и  жесткий      приказ:
- Без  Мишки   не  возвращайся.   
Из   папиных  анналов:  я  решил  немедленно   искать   сына,   пусть   даже    ценою   собственного   здоровья;   меня  пытались   удержать   в   здании   санатория,   но  мне   удалось   вырваться   из   рук   сердобольных   женщин.  Картина    извне   была   настолько    жуткая,   настолько   катастрофическая,   словно   вниз   снизошел   хаос   и   морок   Везувия,   а   звуковая   какофония    была   до  такой   степени  Вагнеровской,   точно   он   сотворил   германскую   тетралогию   в   момент   жестокой   бури,   подобной   этой.  И  я   как   Зигфрид   мчался   на   бой   с   драконом,   то   бишь   со   стихией;  правда,   страшно   не   хотелось   финала  «Гибели  богов»,  поэтому  бессмысленно   сражаться   с    роком  я   не   стал.  Скорость   с   которой   я   преодолел   центральную   аллею   вдохновила   бы   многих   спортивных   функционеров   на   новое   слово   в   стимулирующей   медицине,   вот   только   воссоздать   аналогичную   обстановку   пока    никому   не   удалось.  И   это   как   раз   замечательно.  Почему   я   выбрал   такое   направление   поиска:   видимо    самое   простое   объяснение   лежит   на  поверхности – данная   дорога -  самый  близкий   и   прямой   путь   к   станции,   да   и  вариантов   особо   других   не было: не  к   морю  же  бежать,  там   творилось   Нечто.  Потом,   уже   в   теплом   месте  за  чашечкой   кофе  или  за  бокалом   вина  я  придумал   для   себя,   да  и  на   вынос   теорию   большого   интуитивного   взрыва,  который   в   мгновения   неимоверного   напряжения   опускает (может  и  поднимает)  нас  до   животного   состояния  и   тогда    выручают  нейропсихические  атавизмы,  включающие   не   аналитику,   не   глубокое   мышление,  а,  исключительно,   действия   направленные   на   выживание. 
Но  все  эти  премудрости  в  пользу   бедных,  собственно   отец   затем   так  и  выразился;  главное – он  попал   туда,  куда   надо   было: на   древнюю   станцию   Сестрорецка (читай  «Анну  Каренину»),  сохранившую   все  обаяние   и  плюгавость   старины,  где   я   сладко  посапывал   у  спасительных   ног   чужой   тети.  Кстати,   увидев   отца,   похожего   на   воина   после   опустошительного   сражения,  причем   с   непонятным   исходом,   я   спросонья   совсем  не  проявил  необходимую   в  подобной   ситуации  радость,   а  даже   в   обратку   проявил   некое   разочарование   в   связи  с  резким   расставанием   с  Морфеем. Отец   же  столь   бурно  прореагировал    на   возвращение   блудного   сына,   что   не  обратил   никакого   внимания   на  вялые   мои  попытки  не  двигаться. Еще    подробно   запомнил   встречу   с  мамой   и   её   странную   внешнюю    реакцию   на   мое   возвращение.  Она  всегда  истинную   природу   своего   Я   скрывала   за  имманентной   бесконечностью    абсолютного   Ничего; только  моменты   не  чувственного,   а   экстатического   состояния    определяли   её  настоящее   место   среди  окружающих.  Видимо,   я  не   сумел   ввести   маму   в   подобное   состояние,  и,  слава  Богу.  Мы   соединились   и   оставшиеся   дни  прошли  намного   спокойнее   и  мельче,   видимо  в   природе   все   имеет   свою   гармоничную   математическую   константу   и  если   где-то,   когда-то  прибывает,   то   и  в  противовес -    случается   обратное. Так   что   финал   нашей   Одиссеи   был   прохладным (по  градусам)  и   вялым   по   эксцессам. Даже  и  вспомнить   больше   нечего.   
Вот   такая  домашняя   летопись,  вываленная   на  ваши   плечи – интересная,  а  может   и  не  очень,   зато   будоражащая   меня - поминателя    ушедшего   детства,   да  и   времени,   само   собою.  Тут   я   ставлю   многоточие   и   возвращаюсь   к   нашему   барашку,   то  бишь,   Дарье,   кстати,   довольно   симпатичному,   особенно,   ладному   в   обтягивающем   трико,   а   без   него   просто   сногсшибательному.   Когда   я   прибыл   в   Санкт-Петербург,  встретили   меня   тепло,   хорошо,   правда,   с   какой-то    затаенной   грустью,   с   каким-то   застывшим   в  воздухе   вопросом: «а   что-й-то  вы   тут   делаете».  Наверное,   я   не   смог   внятно   ответить – и  первые   дни  получились   эстетско-пьяные: в  трезвых  промежутках  я   отмечался  культурной   программой (давно   хотелось  посетить   театр  Европы); выбор   пал  на  «Коварство   и  любовь»   Шиллера,  довольно   актуальное   зрелище   для   меня,  обретающего   в   Германии   второе   дыхание;   и   в   особенности   долгожданные – «Братья   и  сестры. Версия   2015»(я   и  не   знал   о   новой   версии   спектакля,   даже   не   версии,   а   о   свежем   составе).  Шиллер   был   изрядно   старомоден   по   тексту   и   замечательно   осовременен   постановочно,   ну   здесь  удивляться   нечему – везде   такая   фишка   стала  трендовой. А   вот  второй  спектакль,   такой   посконно-драматический     эпос,   меня   враз   отрезвил   и  заставил   мыслить  и  сопереживать; если   «Коварство   и  любовь»   был,   прежде  всего,  бенефисом   актеров,   мастерским  кокетством   режиссера,   то  второй – очень   длительный,   очень   многоголосый – дал  мощный   тычок  по   голове (можно,  наверное,  назвать   подобное  послевкусие   и  катарсисом).   Позднее,   да  и  во  время  антрактов,  я   старательно  прислушивался   к   репликам; кстати,   рассуждений   после   окончания   я  практически   не  услыхал,  мне   показалось - переварить  увиденное   сразу   невозможно – надо   какое-то  время  повременить  до   внутреннего   отклика,    до   отражения   посмотренного   на  логическую   матрицу. Затем  уже  всполохами   горячих  реминисценций   выскакивали  то   свадебные  пляски,  пробивающие  до  самого   дна,  то   простецкие   на   первый   взгляд   разговоры   за  жизнь.  Через   несколько   дней   захотелось    поделиться   мыслями   от  увиденного,  но  не   с   Дарьей   же – она,   вообще,   мгновенно    придумала   повод,   чтобы   увильнуть   от   театра (я  приметил   её   округлившиеся   глаза   при   известии   о  его   продолжительности); только   постель,   в   широком   смысле   слова,   ресторанные   посиделки,   да   редкие   посещения   клуба,  где   Даша   художественно   оголяла   свои   телеса,   мне  порядком   наскучили.  И   я   взвыл   окончательно: подайте   мне  людей  для  продолжения   моей   истории.  Я   жажду   задора,   я   жажду   новых   вызовов. Но  тщетно – печаль  нарастала: у  меня  случился   регулярный  как  время  года  сплин.

1.- Как   тебе   показался   Дашин   приятель?   Мне  интересен   русский   человек  в  узких   обстоятельствах   иной   действительности.
- Не  скажи,   насколько   я   понял,   капиталец   у   него   с   девяностых    и  собирали   его   в   те  времена   далеко   не   в   белых   перчатках.
- А  мне   кажется,  в  тебе   говорит   зависть…  Да   нет – слишком   примитивно,  я  не   права - у   тебя   срабатывает   внутренняя   брезгливость   при    соприкосновении   с   ними.  Даже   профессионально,   я    давно    приметила,   ты   делаешь   свое    дело,   а   вот     на    продолжение   отношений    отвечаешь   столь   прохладно,   столь    безразлично – точно   ты   имеешь  дело   не   с   людьми,   а   с   функцией.  Нужны   ли  сейчас,   в   современной   жизни   такие   понятия…
- Только   не   заводи    прежнюю   волынку    о   реальном   и   мнимом;  я   же   с   тобою   объяснился,   мне   казалось   окончательно,   о   приоритетах   внешних   и   вечных.  Да    я   могу,   способен   жить   в   нынешних   условиях,   но   визжать   от  восторга,  захлебываться    счастьем,   уволь,   не   буду.  Успокойся – из   длинного   ряда   нуворишей   Михаил   не   самый    одиозный,   а    его   интерес    к   серьезному  театру    вообще   приятное   исключение. 
- А  вот   меня   удивляет   само   их   соединение.  Неужели   только   секс?  И   все.
- Ты   можешь   с   таким  же   успехом   виртуально   соединить   Дарью   с  Лерой.  Мне   кажется,   вопросов   будет  не   меньше.
- Вот   тут  ты,   Лизонька,   ошиблась.  Для   Леры   стриптиз   был   одним    из  многих    занятий,   а    уж   интерес – второго   ряда. Это   видно   по   её   нынешней   жизни.
- Тем   не   менее,   она   её   подруга.
- Друзей   чаще  всего   мы   не   выбираем: они  случаются   как   рок,   как   наваждение   места    и    времени,   часто   далеко  не   сочетаемые   по   интеллектуальным   интересам  и   материальным   запросам. Вот  так  и получается – когда   судьба   окончательно   накрывает   поминальный   стол   и  усаживает   к  нему   нередко  случайных (на  наш  поверхностный  взгляд)  людей,   то   мы   с   удивлением   смотрим   в   разные   стороны   и   безответно   вопрошаем: «Кто   ты?  Почему  ты?».   И   твой   запрос   или  вопрос   о   моих  приятелях   я   оставляю  без  ответа   именно   из-за  этого.  Можно   ли   ответить   честно   на   него,  не   расковыривая   шрамы   прошлого?
2. Теплая  рука  шарила  по   моему   жаркому   месту,  другая   придавливала   спину   с  пульсирующим   нетерпением,  следующая   дергала   голову   за  волосы,  ещё   одна   мяла   пальчики   левой   ноги – сладостное   видение   в   этот   раз   не   выбрасывало   меня   в   черноту   кошмара; скорее   обратное  ощущение    не  отпускало:  я  напряженно   удерживала   лихорадочное   состояние,  боролась   за   продолжение,   за   беспрерывность   сладостного  томления.  Только   беспокойство   вынужденной   определенности   заставляло   вырваться   из   забытья.  Когда   наяву   вынужденно   определялась   с  метафизикой   забвения,   находила   сразу   же   ответы   и   расшифровки,  даже   противно   становилось   от   понятной   обыденности   фантасмагорий.  Все  эти   многочисленные   руки,  ноги   и  другие   члены      объяснялись   совсем   просто: я  до  сих  пор   никак   не  смогла   разобраться,  почувствовать  (хотя   все  наперебой,   на  всех  углах  твердят – женщина  на  100%  знает   от  кого  понесла) - чей    мой   будущий   мальчик. Дело   не  в  моралите (обойдусь  без  нудных    модуляций) – но   интересно   все  же,  в   истекший   период (какое  точное  слово,  во  всех  значениях)  побывали   во   мне  три  кадра: Яков – само  собою,   он  же   каждый   день  рядышком;  Владимир – вновь,  во   второй   раз,   впопыхах   зажглись,   как   малолетки  и   дрожь   до   сих  пор   пробирает   по   самое...  и   третье   недоразумение – Шурик,   одно   имя   чего  стоит,   мой   вечный  симпатант,   ещё    по   шоу-герлз    карьере,   этот   настырный   белорус   с   деньгами  и  шальной   улыбкой.  Боже   мой,   ну   где   же   не  убереглась? Ведь  уже   не  девочка!  Но  радость   ожидания   и  будущего   претворения   у   меня   не   отнимут   никакие   завиральные   грезы,  да   и  не   похожа  я  на   девочку   на   грани  нервного  срыва – так   Владик  кого-то  процитировал.
3. Лиза  приедет  и   опять  будет  меня   мучить  не   искусствоведческими   опусами,  а  стенаниями,   да   такими   жалостливыми   и  пронзительными,   словно   её   упекли   в  Германии  в   карцер   и  мучили   там   пыткой   одиночества   и   безмолвия.  Хочется   иногда  вырваться    из-под   свода   привычных   правил   и  установлений,   по-простому   говоря - оттянуться   навылет;  но   с   Елизаветой – это  практически  маловероятно;   так   происходит    изредка - при   случайных   зажигающих   обстоятельствах,  кои   могу   вспомнить  на  пальцах  одной   руки.  Хотя   потом   на  следующий   день – даже   не   слова,   не  жесты – взгляд,   где   исходящие   потоки   презрения   в   конце   литии,  обрушиваются   на  неё   саму. По  честному   понятна   моя   сегодняшняя  исповедь – настолько   бурно   и  хорошо  было   вчера  с   другой,   что   нынче   я   в  нервных   поисках   индульгенции.  Её  животный   магнетизм,   если   не   тормозишь,  захватывает   сразу   и   до   конца:  окунаешься,   словно   в   тропический   вихрь,   погружаешься   без   остатка   трезвой   воли,   выключаешь   все   защитные   механизмы   бытовых   норм,   а   после   совсем  не   дергаешься   в   поисках   слов,   потому   что   получаешь    милую   добавку,   до   такой   степени   естественную   и   желанную,    будто    тебя   познали,   почувствовали   до    исконных   глубин.   
4. Кажется   всю   жизнь  вместе – потом   выскакивает   из   коробочки  чудес   какое-нибудь   происшествие   или   нарушается   обыкновенная   вязкая   повседневность – бац,   и  ты   узнаешь   о   друге  фантастические   подробности,   не   укладывающиеся   в   прежние   доменные   последовательности,   казавшиеся   незыблемыми   твердынями.  Прошло   несколько   месяцев   после  дорожных  посиделок,   а   я   никак   не   вернусь   к  прежним  отношениям: его   необычная  предыстория  выстроила  странную   преграду  между  нами   и  даже   присутствие   девицы,   с   которой   я   в  прошлом – он  сейчас  делит   ложе,   мало   меняет   суть   проблемы – может   даже   её   усугубляет,   а   избавиться   от   фантомных   желаний   я   до  конца   не  смогу,  и   не  захочу.
5.  Радик   с   Яковом    хотя   и  крысяться    из-за   Леры,   все   равно   живут    беспокойно   и   остро,   а   у   меня   после   той   спонтанной   вылазки   на   Волгу   наступила   традиционная   северная    пауза,   когда   медленно   ползущие   демоны   хандры   скрещиваются    с   вязким   питерским   сплином,   и   я   окончательно   выпадаю   из   нормального   биоритма.  Главным   образом - в   паузы  свободные   от   работы.  Сам   себе   не   хочу   признаваться   в   гнусном   невыносимом   настроении,   наплывающем    на   меня   при   виде   счастливых,  ругающихся,   ссорящихся,   договаривающихся    близких   и   дальних – проще   говоря,  вибрирующих    жизненной   силой    без   стеснения   и   стыда.  И   моя   первейшая   цель – пробиться    сквозь   эту   мерзость   и   никогда   больше   не   возвращаться   в   болото   скрытых   внутренних   миазмов   и   плохо   задекорированных   стремлений.  Иногда,   с   ужасом   ловлю   себя   на   совсем    диких   мыслях:    грешно  думаю   о  возможном   апокалипсисе   с   каким-то   страстнотерпным   вызовом.  Хорошо   хоть   остается   подобная    гнусь   внутри   меня – есть   надежда   перетереть   подобное   настроение   и   очнуться   нормальным.
7. Я   так   увлеклась   этим   фестивалем,   что   перестала   подробно   делиться   с   Володей   свежими    новостями,   да   и   он,   мне   показалось,   не  очень   любопытствует;   скорее  всего,   мы,   как   обычно,    находясь   в   отдалении,    теряем   точки   опоры,   находящиеся   в   каждом   из   нас   и   в  результате   покидаем   орбиту   притяжения   в  центробежном   тщеславии.  Правда,   помыслы   мои – мои  надежды,   многолетние   наработки   все   сейчас   здесь – в  Берлине.  Вот   когда   вернусь – надеюсь,   опять   нам   друг   с   другом   будет   комфортно.
  Все  же   интересно,   почему  столетие   русской   революции   с   таким   эстетическим    изыском   отмечается   во   Франции,  Англии,  Германии,  практически  везде,  а   у   нас   после   канонизации   Романовых   все  спускается   на  тормозах  мелких   акций?  Вот   и  я    в    Берлине  со   своими  «Магическими  очевидностями»   пытаюсь   нащупать   связь   минувшего   художественного   пространства   с   энергией   ушедшего   времени;  есть  желание   задуматься   о   возможностях    обобщения    живого   искусства   прошлого   с  современным   авангардом.  Куратор   с  немецкой   стороны   очень   милая   женщина – Хелена,   со   своей   стороны,   тоже   сделала  не   широкоформатный - особый   выставочный   проект:  «Александра   Коллонтай – позади  самой   себя»; о   женщине   опередившей   время  на  порядок: прошло  100 лет,   а    то  к  чему   призывала  Коллонтай  до   сих   пор  остается  утопией.  Вроде  бы   человечество   готово   было   совершить   огромный   скачок   вперед – в   результате   мы  не   смотрим   вперед,   а   оглядываемся    назад,   в   поисках   идей   и  откровений.  Я   на   фестивале   попыталась   вырваться   из  национальной   ограниченности   и  пригласила   участников  из  Европы,  Украины,  Латинской   Америки   не   для   политической,   а   для   синергетической  связи   художественного   пространства   и  времени. И    хотя    моей   главной   фестивальной   локацией  стала   экспозиция   «Неизбывная   Россия»,   я  стараюсь   не   быть   зависимой   от   собственной   благосклонности   и   распределяю   силы,  внимание  на   паритетных   началах.
7. Я   быстро   отвыкла   от   него,   но   после   того   как   он   потерся   своей   бородкой  по   любимым   местам,  вернулось   прежнее  настроение.  Но  как  эта   похотливая   сволочь  посмотрела   на   Леру.  А   она – удивительная    су...  вот   сравнить   нас: я   и  моложе,  и  сексуальнее,   и   на   любом   нынешнем   кастинге  буду   выше   стоять,   а   как   мужичок   справный – то   увидав   её,   сразу   западает,  аж   слюни  забывает   подтереть.  А   воображает   себе – прынцесса   стала    великая,   скоро  узнавать   нас  перестанет,   можно  подумать  не  терли  один   шест   вместе…  не   только   шест. Вот   покручу   хвост   перед   её   еврейчиком – посмотрим,   как   она      покочевряжиться   потом.  А   с   Михаилом  надо   нежнее – видела,   как   не   понравилась   отговорка   моя   по   театру;  ну  до   одного   места   мне   этот   театр,   он   у   меня   в   печенках   сидит – с  16   лет   в   этом   шалмане   кручусь   и   если   вначале   такая   жизнь   будоражила,   то   уже   давно   подставляюсь   скорее   в   качестве   зазывного   лейбла   для   охочих   кобелей.  Кстати,    Миша   очень   даже   ничего,   таких   не   бывает   много: не   скареден,  не   назойлив,  не  скучен  и   все   остальное   на   месте.  А   вдруг?!
8. С   мамой   отношения   у   Леры   складываются   все-таки   тяжело: двум  женщинам   в  одном   доме   необыкновенно   сложно   построить   гармоничные   отношения;  а   я   хоть   и   пытаюсь  выступать   третейским   арбитром,   каждый   раз   оказываюсь   между   молотом   и   наковальней;  так   что   в   предвидении   очередного   шторма     стараюсь   делать   ноги   по-быстрому. В   последнем   разговоре   мы   с   ней   пришли   к   общему   решению,   такому   естественному   и   привычному   для   большинства    молодых   семей: надо   снять   однокомнатную  квартирку,   и   в   зависимости   от   цены   вопроса,  поближе   или   подальше   от   привычного,   насиженного   места.  В  последнее   время,   мне   кажется  (может,  очень   сильно    хочется  этого),  будто   Лера   после    откровенных    словоизлияний   в   аэропорту (прежде   всего – моих)   стала   относиться    ко   мне   иначе:  тяжело   объяснить,   даже   самому    себе,   в   чем   проявляется   данное   наблюдение,   но   в   глубине   души   надеюсь,   что   здесь   не   субъективное    насилие   над   собственным   эго,   а   нормальная   реакция   женщины   на   мои   чувства   к   ней.  Тем   более – она  ведь   знает  об   этом   с   первого   дня   знакомства. 
9. До   чего   приятно   иметь   в   тетках   такую   красивую,  молодую   женщину;  я   уж   не   говорю   о   работе     (эти   путешествия,  встречи  с   красотой  старинной).  А   когда   я   познакомил   своих   френдов   с   ней   на   выставке   Баварская   «Галерея  красавиц»,   то   обратил   внимание   не   на   впечатления  от  её   рассказа,  супер  интересного,  а   на    их   пылающие   взоры,   без   утайки,   поглощающие   каждое   её    движение,   каждый   поворот   головы.  В конце   концов,   я   тоже  заценил,   наконец,  Елизавету   Александровну: какой   же   я   был  младенец   еще   полгода   тому   назад,   просто   стыдно  вспомнить;  мы   вместе   провели  три    недели   и    где – в  Италии,  а  я   не   притронулся   к   ней,   даже   случайно. Чтобы   увидеть     кого-то    в   полный  рост – видимо   надо  иметь   или   больший   ракурс,   или   других   воздыхателей.  Ну,   насчет  ракурса – мне  самому   надо   было   подсуетится,   а  вот   сокамерники (по   учебе) – фокус   восприятия    значительно   изменили: я  и   заснуть   не  смог   сразу,   да   и   такие   сладкие   кошмары   снились,   будто   в   гареме   побывал.  Жду   с  нетерпением   её   возвращения   с   очередной   поездки,   в   этот   раз   из   Германии; не   понимаю  я   Владимира,  почему   он   с   такой   легкостью   отпускает   красавицу   жену,   куда   попало.  Я   бы  стерег   её,   в   крайнем   случае,   ездил   бы   вместе;  мне   даже   страшно   представить   Елизавету   там – вдалеке,   в   окружении   этих   богатых   меценатов   и  других   любителей   русских   женщин.  Стоит   мне   вообразить   такую   мерзкую   картину   и   мне   тут   же   хочется  убить   и   Владимира,  и   Лизу,  и   всех,   кто   там   пасется   около   неё.
10. Хелена   готовилась   к   поездке   в  Россию   и   с  удовольствием,   и   с  любопытством: было   непреодолимое   желание   вернуть   остроту   чувств,   подновить   градус   впечатлений,  открыть  новую   страничку   биографии. Дома   ей   в   последнее   время   стало   не   комильфо:  слишком  обыденно,   схематично    и   гладко   складывалась    жизнь,  карьера,…  хотя    на    личном   фронте   получилось   резко   и  неожиданно - оборвала   отношения   с   Петером  начисто   и,   вроде  бы,  перевела   совсем   на   другой    уровень   с   Томасом – здесь   все   же   оказалось     сложнее.  С   моей   стороны   остались   служба   и  дружба,   а   он,   напротив   отказывался    верить   в   подобное   извращение   и   объяснял   себе,   мне,  Богу,  обстоятельствам    данное   положение   моим    временным   умопомрачением.  Получается – взрывной   разрыв   намного   гуманнее  длинного   затяжного   выяснения   отношений,  когда   их,   во   всяком   случае,   с  одной   стороны   фактически   нет. Тем   более   у   Петера,  я   так   предполагаю,   сложилось   убеждение   о    собственном   решении – а  я   ему  и   не   собиралась   в  этом   перечить;  тут   как    раз    мои   амбиции     аккуратно   отдохнули   в   тиши   относительной   свободы,   приобретенной   задешево. Ну   а   Томас – помимо   профессиональных   связей (а   он   для  меня   по   прежнему – научный   гуру,  мой   наставник,   определивший   интересы,  профессиональные  приоритеты    на  многие   годы),  видимо   останется   надолго   такой   плохо   заживающей   болячкой.  Для   меня   и,  кажется,  для  него  самого  тоже.  Небольшим   отступлением   от   привычных   поездок  стал   Санкт-Петербург, - это   сделалось    новым   направлением   коммерческой   деятельности      нашей  галереи.  Раньше,   в   основном,   мы  работали   в   Москве,   где   часто   и   обильно   бил   фонтан   различных   бизнес  проектов,   художественной   и  музейной   составляющей.  Значит   и  личные   планы    мне   пришлось   править   и   выверять   с   поправкой   на   дорогу.  (Перевод  с  немецкого).
11. Интересная  история   получилась:  долгое   возвращение   к   Наташе   в  результате   оказалось  тупиком.  И  кто  же   этот  дон   Хуан?   Неужели    скромный,   незаметный,  даже   невзрачный  Николай? Интересно,  как     он   так  быстро   проник   в  её   дом,  втерся   в  доверие   к   Мишке? С  другой  стороны,  я   же  сам   наладил   контакт   с  ним,   после  краткого   курортного  знакомства,  ввел   его  в  нашу   тусовку,  да   ещё   разрекламировал   его   словно   главу   благотворительного   фонда. Сейчас   противно   вспоминать   мои   пьяные   откровения   об   его   скромности,  порядочности   и  умении   быть   незаметным   в  центре   любых   событий.  Да   и  вел  он   себя     неярко,  спокойно,   совсем   ненавязчиво – не  зря  Костя  прозвал   его – тишайший   Ник.  Вот,   думаю,   сейчас   смеётся   над   нами,   торжествует,   но   опять   же – по-тихому,   без   бурных   сцен,   без   выяснения   отношений.  А    Наталья,   каждый   раз   выкидывает   такие   коленца,   как   будто   жизнь   для   неё   компьютерная   игра,   в   которой   можно  перезагружаться   много   раз  и  начинать   все   сначала.  Пусть,   в   конце  концов,   ей   это   в   масть,  но   Миша – вступает   в   такой   возраст,  когда   рядом   должен   быть   нормальный   мужик   с   характером,  капиталом,   и,  особенно,   с   правильными   убеждениями.  А   она,  видишь  ли,  все  время   себя   позиционирует   в   качестве   свободной,  независимой   женщины.  И   постоянно,   словно   по  мановению  волшебной   палочки   появляются   очередные   мужчины  (в  этот  раз – старый  литератор),  устраивающие   её  будущее   краше   прежнего. Теперь   она  не   простой  форейтор,  а   ещё   и   руководитель   с   соответствующей   оплатой   и  уважением;  да   и  место  какое – писатели,  артисты  и  другие   богемные   обитатели; к   тому   же   и  конюшня   под  рукою,   да   и   лучше   прошлой. Вот   так  всегда  у   Натальи:  дружба,   любовь,  жвачка.  Однако   сколь   легко,   в   раже   непристойных,  ревнивых   мыслей   я   снова  и   снова   опускаюсь   до  низменного   уподобления.  Надобно   сегодня   же   потолковать   с   отцом   Димитрием,   рассказать   ему,   поспрашивать   об   откровениях   и   толкованиях. После   бесед   с   ним   я  на   несколько   дней   освобождаюсь   от  скверны.
12. Мам  если  поедет  летом  без   меня… не,  а  я  не  дам. Дядя   Коля  со   мной… поедем  с  Мамой… я   не   буду   совсем,   вот  тогда   поедем   вместе.    К  бабушке   после   успею.  Лето   большое,  да   там   надоело   уже.  А  дядя   Слава   во   подарочек – день  на  скалодроме. Я  там   круто   дал   и   даже   не   сорвался   ни   разу… но   так   чуток   наверху,   но  совсем   немного. А   с   Юлей   мы   эстафету   передали   первыми; вот   только   биатлон…   этот   Колька   нас   подвел: в   такой   большой   плакат   два   раза   не   попал   и   мы   от   этих   «Волчат»  чуть-чуть   отстали. С  Юлей   договорились  ещё  туда  прийти   снова,  вот   только,  когда   она   мне   сказала   про   дядю   Славу,   что   какой   у   меня   папа  веселый   я   и   не   стал    ей   ничего   рассказывать,   только   махнул   головой. Да   с   дядей   Славой   мы   часто   зажигаем    по  крупному,   так   мама   часто   говорит.  Не   знаю,   как   они  там   зажигают,   но  с   ним   намного   веселее   и  интереснее… чем   с  дядей   Колей,  который   тоже   хороший,   правда,   очень   вдумчивый – это   дядя   Слава   мне  так   сказал   после   какого-то   там   разговора   мамы   с   ним – с  дядей   Славой.  А   Юля   дала  свой   телефон – позвоню   ей   завтра… не сегодня. Девочка  прикольная.
13. Теперь   ему   сам   черт   не   брат;    да   я   никогда  и  предполагать   не   мог   о  его   столь   радикальном   развороте,   и    даже   не   в   жизни – это-то   при   определенных   обстоятельствах   происходит   везде,   а    в   сути   его   философской   темы: человек,   постоянно   прокламирующий   сибаритство,   будто   норму,   апофеоз   развития   мыслящего   человека (его   слова),   неожиданно   успешно  развивает   бизнес,   да   не   просто   спекуляцию – обычную,   типичную,   а   инновационный   интересный   проект   с   небольшой   долей   авантюрности,   что   подтверждает  его   безусловное   авторство.  Где-то   меня     несколько   зацепило   такое   преображение   и   не   только   в   делах,   но   и   в   его,    раннее   абсолютно   не   заметной,   не   выпуклой   религиозности,   а   сейчас   он   не   просто   прихожанин,   насколько   я   осведомлен,   но   и   староста   храма – ктитор. «Таковы   пути   господни – а   они   неисповедимы» - вот   такова   его  настоящая   правда,   так   он   отсекает   любые   попытки   добраться   до   него   подлинного,   не   замороченного   разными   культовыми   условностями   и   действиями. А   в   последнем   нашем   разговоре   он   проговорился    о   блаженных   посылах,   о   ниспослании   ему    знака,   о   нужном   движении   в   правильном   направлении,   о   праведном   решении   Наташеньки,   приведшем   к   ней   богоугодного   Николая. В   какой-то   момент   я   подумал  о  розыгрыше,   но  довольно   быстро   он   убедил    меня   в   своей   искренности.  Сейчас  во  мне  присутствуют   несколько  оценок  наших   текущих   отношений: с  одной   стороны – меня   радует   его   разрыв  с  Натальей (боже   упаси  ревновать  к  Коле),  с  другой – я   не  вижу,   не   знаю   ничего   о   настоящих   причинах   такого   преображения. На   контакт   он   идет  не   охотно – предлагает   мне   получить   ответы  в  храме,   и  не   обязательно   в   его   приходе,   повторяет   как   мантру   слова   о   тернистом   пути   к   себе,   к   единственному  для   каждого   человека выбору. Не  было   бы   странным,   если  бы  он  вернулся   с  Восточной   Азии  осененный   какими-либо   местными   верованиями;  я   бы   совсем   этому   не  удивился,   тем   более   ему,   с   его   гедоническими   наклонностями   и  индуизм,   и  буддизм,   и  другие  восточные   культы,   мне   казались   достаточно  близкими  и  понятными.  А   тут   и   православие,   и   трудовой   энтузиазм   квакера – все  смешалось   в   его   голове.  И   вот   такое  мироточение,   словно   и   не  было   Наташи   совсем   недавно,  вдруг   дополняется   миловидной,   с   божественной    фигурой   девушкой -      регентом   церковного  хора,   кстати,   с  прекрасным   голосом   и  музыкальным   вкусом.  Молоденькая – лет   на  десять   моложе  нас   и   очень   разносторонняя   по   интересам: закончила  музыкальное   училище,  3  курса  биофака  МГУ,  Православный   гуманитарный  институт – регентско-певческое  отделение,  успела  побывать  в  биологической  экспедиции   на   островах  морей  Сулавеси   и  Банда,  где   её   мой   любезный   приятель   и  подцепил,   хотя   после   некоего   опыта   общения   с  ней,   кто  кого -  далеко   не   бесспорный   факт.  Изредка,   она   предъявляла   нам  своё   сопрано   не   только   в   религиозных   песнопениях,   но   и  в   иных   музыкальных   зарисовках   и   я   с   большим   волнением   не   просто   слушал – любовался   игрой   её  волнительных  персей,  бровей,  щечек   во  время  исполнения. Что   я  ещё   представлял – лучше  не  буду  виниться.
14. Насколько   моя   сегодняшняя   жизнь   отлична   от   прежней – причем   везде: и  дома,  и  на   работе,  и  в  промежутках    между   ними.  С   Николаем   успокоились   все,   причем   без  выяснения   отношений,  без   странных,   многозначительных  вопросов. Да   и   малыш (он  навсегда   для   меня   останется   ребенком – только,  подрастая,  более   проблемным)  ведет   себя   с   ним  покладисто,  спокойно;  может  быть   стал    более   тормозным,   чем   раньше,  но   с   учетом  нагрузки,   все  увеличивающейся   по  месяцам,   я   думаю  это   к   лучшему.  Да  и   наши    взаимоотношения   со  всеми   прошлыми   визионерами,   да  почему   наши – мои,   настолько   изменились,   что   даже   кукольная   пассия   Славы   не   вызывает   во   мне   нормальной   женской   потребности   обследовать   её   снизу   доверху   критическим   взглядом.  Почти… Загадывать   на   будущее   не   буду,   но  сегодня – 4  апреля   у   меня  желания   завинтиться    в   свежей    спирали   обморочных   идей   нет. Плотское?!  Это   и  вопрос,  и  константа  сиюминутного   состояния.  Бывает,   подступает   теплая   и  влажная   ночная   оторопь,  в   которой   беспорядочно   мелькают   разные   атрибуты   телесного   наваждения;  окунаешься   в   них,  пропитываешься   до  кончиков   ногтей,  но   наступает   день   и   разновеликая   потребительская   сущность  закрывает   скользкие   темы   на  замок   обыденности. Наверное – правильно,  когда   не   только   занимаешься   самоанализом,  но   и      какое-то   время,  может   даже   длительное,  живешь   бессознательно,   по   наитию,   на   простых   инстинктах – вот   тогда-то  и   приходиться   тебе   впору   по   всем   номинациям   Николай – скорее   не   любовный   партнер   в   дуэте,   а   стойкий   оловянный   солдат   на   службе   королевы.   Ну,   тут   я,  конечно,    загнула   насчет   королевы,   мама   не   зря   окорачивала   меня,   обвиняла   в   нескромности.  В  этом   году   на   отдых    только   с   Мишей – не  искать   обязательных   причин   для   оправдания   своего   очередного   дрянного   решения,   да   и   не   заслужил   он   такого   отношения.  Тем   более   Николай   что-то   там   сообщил   об   усадьбе  с   озером   в   Полесье,  об   уникальной   нетронутой   природе, и   если   отнять   обычные   мужские   преувеличения   по   поводу   и   без,   то   все   равно  уже   хочется   лета   в   средней   полосе.   Жаркий   юг (летом) – это   далеко   не   рай   земной – скорее  неестественная   жажда   блеснуть   загаром,  продлить   показушную   традицию.  Сегодня  же  спрошу   Колю   поподробнее   и   будем  настраиваться   с   Мишкой   на  совместный   отдых.
15. Устрою   им   настоящий   беларуски   адпачынок.  Надо  всех  пригласить,  и  москвичей  тож; Лера  распавяла   о   Косте   и  Славе;  первый – жук    тот  ещё,  а   вот  Слава – самый   раз   для   меня. Сробил   дело   новое  и   с  прибытком  крепким,   да   и  по   её   словам  хлопец   справный.  А   у   меня   все   для   добрых   грошей  есть: и   жилье,  и  наша   яда,  и   природа (не  зас…  чистая  словно   запаведник).  А  на  Червоном  такую   рыбалочку   закачу – будут  задаволены   по  полной. В  гостевом  у  меня   будут  москвичи  и  1-2 с  Питера,  но  Лерочку   определю   в  главный.  Зраблю   такой   им   праздник,  што   ни  в   какие   заграницы   не   поедут   больше. Какая  же  справная   Валерия – забыть  не   могу. А   было-то  один   раз   и   то…  А  Вячеслав   закрутил   дело,  как   раз   по   отдыху; и  пусть  заграничному – мне   все  равно. Увидит   наши   леса,  прыроду,   подумает   сколько   надо,  я   ему   покажу   все   што   надо,   вот   тады    поговорим   про   усе.  До  этого  сделаю   две   ходки   до  Москвы: мясо  завезу  до  базы   и  до  рынка (там  покруче   платят);  с  Гомеля   повезу  молочку,  хотя   в  последнее  время  меньше  навариваю  с  неё. Можно  было  бы  повстречаться   с  Вячеславом   тады,  но   пусть   будет,   как   решил  раней – разговор  почну  тут.  Да  с  братухой   погутарить   надо   за  соляру,  цистерны   зарыл,  теперича   заполнить  трэба – тады   я  в   полном   шоколаде  буду.
16.  "Господи, прости меня и род мой, до меня, во мне, от меня исходящий; Господи, прости нам тяжкие грехи прародительские, родительские, детские и соделанные мною от юности и по сегодняшний день. И сними кару наказания, проклятия, заклятия рода моего, до меня, во мне и от меня исходящего. Господи! Весь я пред Тобою. Удостой меня быть в воле Твоей, потому что я не знаю, что полезно мне. Ты сотвори брань с врагами моими, потому что я не способен видеть всей злобы их и всех их ухищрений.  Аминь".


Начало   июня.  Вот   и   наступило  лето – календарное,  положенное,  капризное,  незаметно   разгоняющееся  и  цепляющее  те   струнки   организма,  которые  ответственны  за   сезонный   порядок. Постепенно   разоблачается   население,  открывая   пепельно-белую   кожу,  столь   ценимую   на   далеком  Юге   и  несколько   ущербную   для  многих   индивидуумов,   пыжащихся   в   сладострастном   усилии  оказаться  на   гребне  волны,   но,   к   сожалению,  не  успевших   отхватить   недельку-другую,   по   скидке,  в   эконом  классе  проживания.  Ещё   более  приятно   -   не   обратить   никакого   внимания   на   небрежно   скользящий   по   твоему  чуть   подкопченному   телу   взгляд   аборигена,  незаметно  одарить   себя  скромной   улыбкой   самодостаточности   и  временного  энтузиазма. Но  эти  мелкие   радости   не   трогают  тех,  кто   давно  выбыл   из  статистического   большинства,  кто   не  задумывается   о  столь   приземленных  вещах   и  частностях;  ведь  весь  сыр-бор   людишек   обыкновенных  касается   их   лишь   опосредованно – в   качестве  массовки,  приятно  оттеняющей  их  собственное   благополучие.  Их   мир   находится,   практически   всегда,   в   надежной   броне   исчерпывающего   достатка   и   лишь   байопики   прошлых   дней   форматируют   их   реальную   жизнь   в   карнавал   трагикомических  историй,  где   аутентичны    лишь   имена   героев. А  тотальная    среда   потребления   до   такой   степени   выдрессирована   подобным    искусством,   настолько   стала   зависима   от   привычных   приемов   внедрения,   что   любое   отклонение    от   эталона    коммерчески   губительно. Возможно,   на   захолустном   форуме   Канна,   в   отличие   от  имперского   Оскара,  такие   вещи   ещё    иногда   проходят   на   ура (среди  критиков),  но   дальнейшая   судьба   экзотичных   артхаусных   произведений   незавидна.  Вопрос? Надо  ли  каждому  двигаться  в  этом   направлении,  необходимо  ли  вытягивать   линию   жизни   в   границах   бесконечной  ойкумены,  поглощающей   все   и  вся?  Ответ   прост   и   неказист – на   первый   взгляд. Только   ты   сам   и   только   в   момент  чистого,   не   взбаламученного   азартом,  кризисом,  успехом  созерцания   находишь  свою  планиду,  отвечающую   главным  вызовам   собственного   осознания. Результат      твоего   выбора   вроде   бы   зависит   от   сонма  составляющих:  от  удачи,   от   места,   от   времени,  от   множества    других   рычажков   формирования   будущей    биографии,  но,   в   конечном   счете,   только   собственный    нюх,  интуиция,    животная   прана    определят   твое   место   или   у   апостольского   стола,   или   вне   его. По  этой   причине – человеку   необходимо   изначально    представить   реальные     пределы   своих    намерений    и   в   рамках   возможностей,   по   мере   движения,   корректировать   их.  Иначе: при   несоответствии   конечного   или   временного   результата,   в   достаточно   длительном   интервале,      развалится    вся   конструктивная   часть   биографии   и   скорее   всего,   если   не   распадется   цельность   существования,   придется   удовольствоваться   мягкими   пуфиками  в   смиреной   обстановке   безмятежного   древа    семейной   жизни.
 «Господь,   дай  мне   душевный   покой,   чтобы   принимать   то,   что   я   не   могу   изменить.  Дай   мне   мужество,  чтобы   изменить   то,   что   я   могу.     И  дай   мне   мудрость,   чтобы   всегда   отличать   одно   от   другого»  Св.  Франциск    Ассизский.
   Он  нажимает  кнопку   9  этажа,   поднимается   вверх,   выходит   из   кабины    лифта,   судорожно    двигается   по   коридору,       вдруг   цепенеет,   словно   перед   ним   разверзлась    бездна,   через   мгновение   он   внизу.  Выходя   наружу,   проходя  около   зеркала,   мельком   видит   жуткое,   покрытое  карминно-розовым   тоном   лицо.  В  продолжение   нисхождения   он  стремительно   и   глубоко       хоронит   в   себе   такую   безысходность,   какую   будет   нервно   пестовать   до   лучших   времен.
Она   ждала   его   к   6  часам,  толком   не  понимая    мотивов   пришествия: возраст,  окружение,  в   конце   концов,   среда   общения  -  имели  мало  точек   сопряжения. Ближе   ко  времени   встречи   открыла   гардероб   и   неожиданно (для  себя)  начала   рыться,   потом   после   некоторых   колебаний   сначала   нехотя,   с   легким   предубеждением,  затем   с   нарастающим   азартом,   где-то    даже    с   вызовом,   стала   мерять   платья   и  костюмы.  Наконец   несколько   раз   окутавшись,   повернувшись,   чуть   подтанцовывая   и   подыгрывая   нижней   частью   тела,   она   с   удовлетворением   осталась   в  шифоновом  карибско-зеленом   платье-комбинации,    воздушно   порхающем  вместе   с  ней,  радостно   продолжающим  свою   фривольную   мелодию  независимо   от  неё.
«Ну   и   дундук – 15  тысяч   евриков   захацець».    Он   собрался  быстро – собственно  для   него  и  не  существовало   долгих   задумчивых   обстоятельств – если   случалась   проблема,  если   вопрос   ставился   вчера,  то   ответ   был   готов   позавчера.  Естественно   бывали   проколы,   так   как   хищное   обоняние   часто   вступало   в   противоречие   с   логикой,  но   данные   изъятия   касались   лишь   моральных   граней   бизнеса – на   конечный   результат   они   не   влияли   и   потому    оставались   за   скобками    реальных   действий. Вопрос   решился   настолько   быстро,  насколько   движение   опережает   выверенную   и   вдумчивую   тираду. Остались  только   отметина   цвета   красной  Крайолы,  да  тусклый   взгляд   бывшего   партнера.    
 Уже   14   часов – и   никакого   сдвига.  Странное   оцепенение  не  проходило – ей   хотелось   чего-то   действенного,  разухабистого,   может   даже   против   правил    нормального   тона,  а  все    напротив  пристраивалось   набекрень:  от   погоды,   которая   хлюпала   совсем   не   по-весеннему - счастливо   и   обнадеживающе,  а,   наоборот,  в   нарушение   календаря   и   настроения - сланцево-серо,   как  будто  в   ожидании   и   предчувствии  призрачного  ближайшего   будущего.  Только   надежда  на   его   скорый   приход   слабо   теребила   обмякшее   сознание.  Он   обещал   рассказать  в   подробностях    о   предстоящей   поездке   в   Белоруссию;  настоящее   было   с   ним   покойным   и   расписанным,   следовательно,   состояние   неограниченной   свободы   в   строго   определенных   рамках   немного   запутывало   её   сознание,   но   после   стольких   лет   бесшабашного   полета   приятно   приземлится   на   тихом   провинциальном   аэродроме. Сначала    сложнее   было    с   сыном,  но   младое   сознание   в   силу   большей   гибкости   все   же   настроилось    на   общую   длинную   волну    и   даже   научилось   использовать   её  в   корыстных   целях (что,  естественно,   для   подростка).
Он  застыл   в   непреодолимом    миноре,   переливчато   играющим   светом   и  цветом   такой   тональности,   что   не   хотелось     двигаться,  размышлять,  предпринимать.  От   фиалкового – задумчивого   вербенового  множественного   до   проходного - серого   шелка,  когда   тормозит   и   мысль,   и  любое   физическое   усилие,   где   промежуток   коматозного   фиксирования     времени   бесконечен,  а   в   финале   в   завершении   ряда -    низложение   в  провал    бледной   орхидеи.  Где-то   в   забытьи   прошлого   остались   иные   краски,   кажущиеся   сейчас  фантасмагорией   возбужденного   сознания.   Прощание   с   былой   активностью,   придающей   повседневности    состояние   легавой,   рывками,  разной   интенсивности,   совершающей   работу,   передающей    энергетические   импульсы    вовне   и   вовнутрь,  собирающей   в   пучок   слабеющую   от   изысков  цивилизации   славянскую   волю - все   сводное    ушло   в   песок   безмятежности,   в   беспросветный   неосязаемый  0. Только   грядущая   одиссея   заставляет  застывшую   кровь   живительно   претворяться   в   предвкушении   счастливого   перелома.
 Совсем   раствориться   в  компании    ей  сегодня    не   удалось:  уловила   несколько   взглядов   с   невысказанными    вопросами,   заметила   излишнюю   мягкую   щепетильность   в    общении,   довольно   странную   в   той   среде,   где   цельность   отношений,   суждений    была   почти   всегда   на   грани   северных   традиций,  поэтому  и   решилась   немного   микшировать   многоголосый    поток   одной,   но   веской   фразой.
 - Я  переполнена   божественной   информацией   и  не   могу   быстро   вернуться   обратно.
  10   работ   Филонова,   привезенных   из   Санкт-Петербурга   на   совместную   выставку   настолько   её   потрясли,   что   она   уже   несколько  недель  находилась   под   сильнейшим   впечатлением. Две  картины,  из   довольно  поздних   работ,  одна,  возможно,   даже   последняя   вообще   выше   понимания:  «Формула  весны» - светлейших  красок,  струящихся   линий   от   бледно-желтых   до  амарантовых  сполохов  холст,  и   шедевр   предвестник   его  смерти   «Лики» - серпантин  ветвистых   кружев   в  небесно-голубой   полихромии   и   сквозь   него   лики   Двух!   Не рассказываемая   картина – иди  и  смотри.    Да   и   скорая   поездка   в   Россию  встрепенулась   в  ней   приятной   отдачей: и  профессиональной,   и   телесной – хотелось   получить   по  полной - ожидаемого.   

Машина   светилась   глянцевой  телегрейной   благодатью.  Он   не   торопясь   выбирал,  ждал  отклика – и   вот   она   перед  ним,  во   всем   своем   очаровании   первого  по-настоящему   драгоценного,     истинно   мужского   достоинства.  В  ней   совпали   практически   все   замышленные  ранее   детали. Трясло   от  желания,  но   не  мог   он   вот   так   сразу   раствориться   в   ней   под   взглядами   соглядатаев,   и  вообще   всех,   зачем-то  здесь   околачивающихся   граждан,  тяжким   балластом   тормозящих   минуту   высшего   торжества.  Как  с   неимоверным   напрягом    продержался,   как   сумел   выдержать   всю   эту   бумажную    канитель – он   и   сам   не   понимал.   Наконец,   кончилась   тягостная   преамбула   счастья,  затрубили   фанфары (правда   лишь  внутри  него),  он   завел  машину,  элегантно   вырулил   с  площадки,  вильнул   игриво   поворотником   и   мягко,   пластично   стал   набирать   скорость. Невозможно   было  плестись   между   светофоров   и  невнятностей   уж   боле – провидение   выносило  машину   на    Восточный   скоростной   радиус. И  там  он   сначала  нежно,  трепетно – потом  с  большей,   большой   охотой   придавил    её,   словно     холодную  куртизанку    и   она   очнулась   и   ответила   ему    мгновенно   и   горячо.  Автомобиль   на   5 – вот  и  вся  оценка. Таковы  были   его   первые   слова,   в   завершении   поездки.
3  махи  не  обнаженные,  а  одетые   в   пышные   испанские   наряды   времен  барокко,  выглядели   не   только   вызывающе   липко,   но   и   пугающе   знаково: из-под   соблазнительных   и  куцых   нарядов   выглядывали   не   просто   близкие   рожицы – а   свои,   рядом   обитающие   девушки.  Две – его  теснейшие   обязанности,   обвившие,     словно  жаркие   лианы,   здесь  и  сейчас,  нестерпимо   требовали   всего    его   до   последнего   атома,   а   сбоку  срывала   с   себя   зелено-бардовое   полотнище   третья – сначала  выпрыгивали  буйные  перси,   потом,  через   паузу,  сочное,  обильнейшее   тело… мгновение   и  она   вновь  и  вновь   сдирала   покров,   словно  змеиную   кожу  и  каждый   раз   ткань   была   разной   и   по   структуре,   и   по  цвету – плоть  же  оставалась   прежней,     правда   лишь  на  скорый  взгляд - она   тоже   менялась   с  каждым  разом   и   насыщалась   не   только   безудержностью,   но   и  тем   сладким   ароматом   похоти,   который   одновременно   выворачивал   наизнанку   и    навязчиво    манил   в   неоднократно   пробитые   кущи.  Казалось,  время   и   действие    соединились   в   вечном   неразрывном   хороводе,   но   на   исходе   высшего    напряжения    он    выскочил   и    освободился   от   сладкого   ночного   наваждения. 
Новость   стала    для   него   драматичной: за   время   неожиданных,  длительное    время – очень  взвешенных,  спокойных,  отношений   только   раз   возникли   странности,   причем   чисто   сексуального   характера,   которые  он   отодвинул   в   сторону   и  принял   в   качестве   своеобразной   застенчивости,   плохо   камуфлированной     неопытности   и    неиспорченности.  Правда,   когда   от   неё  взрывом   исходило    пламя   страсти,      трепетное   исступленное – у   него  из-под   темного   спуда   выбиралось   некое   чувство   опасности   и   даже   краткого   ужаса,   правда,   потом   исчезающее    после   её   жарких   пассов   сначала   дымчато-алыми  губками,  потом      ласковыми   мягкими   ручками.  И   вот,   подобно   грому   среди   ясного   неба,   дошла   весть   о   Машиной   болезни,   о   пребывании   в   психиатрической   клинике   между   учебой   в    МГУ   и    православным    институтом   и   понятным    теперь   её    радикальным    переходом    с   биологии   к   вере.  11  месяцев – слава   Богу,   не   критичный   срок   в   данном   «богоугодном»  заведении; только   угнетает   мысль   о     невозвратности   былого.  Хотелось   бы  большего   равновесия   в   отношениях,   а   получалось – или   любовь   до   истязания,   или   закрытая   книга   без   права   прочтения.

В   очередной  раз  она   выкидывала  беспредметные   фортели – каждый   раз  с   горячечной   скоростью   заканчивающиеся   для   него   очень   невоздержанным,   неукротимым   примирением.  Доходило   до   того,   что   возникала,   время   от   времени,   потребность    таких   сцен – затем   таких   соединений.  Именно   тогда – в   нем   проявлялась   такая   неожиданная,  даже  для   него  самого (можно  сказать – в  особенности),   горячность,   иногда   доходящая   до   крайней    невоздержанности.  Проговаривал   про   себя   о   генетической   памяти,  крови   предков – чуть   отпускало,   но   следующая  волна   опять   закидывала   высоко-высоко,   и   при   отливе    снова   мучился   и   переживал;  однако   наступало   новое   утро,  вступившую   в   свои    права     безмятежность   бесцеремонно   насиловал   трудовой   день   и   к   вечеру   вновь   просыпались    нежные   химеры   прежних   взаимоотношений.  8   обыкновенных   сизых,   с   проблесками (все   же  лето)  сине-зеленого,   дней   оставалось   до   отъезда.  Эта   мысль   помогала   искоренять   негатив   и  тоску,   ускоряла   ток   крови,   создавала   иллюзию   скорого   преображения.  Одним   словом   вселяла   надежду.

Даше   порядком  уже    наскучил    сухой   апатичный   Питер,  изредка   просыпающийся   на   время   футбола,   поэтому  она   с   большим   удовольствием   ходила   на   игры  «Зенита».   Но   разница   в    развлечении   состояла   в   том,   что   она   привыкла   в   Германии   не   только   к   футболу   как    к    игре – больше   как   к   шоу,   как    к   своеобразному   заменителю   грандиозного   народного    празднества – такому   новому   Колизею   современности.  А  гладиаторы,   то   бишь   футболисты,   умирали,   к   счастью,   редко   на   поле   брани,   зато   без   страданий   и   жестоких   стыков   не   обходилось  ни   одно   представление.  Роман   с   Михаилом   медленно   усыхал – и  это   мало   волновало   её: она   попала   сейчас   в   нередкую  для   себя   тоскливую  зависимость,   часто   накрывающую   без   видимых   причин.  Встреча,   намеченная   на   7  июня,   взбадривала   немного,  но  недавний   то  ли   разговор,  то  ли  предложение   о   совместной   поездке   в   Полесье,   куда-то   в   Белоруссию,   ставили   перед    ней   слишком   много   вопросов,  именно   сейчас   в   момент  тоскливого,   вялотекущего    настроения.  Лишь   слова   о   бирюзово-зеленом   лесном   мире   рядом   с   озером  цвета   Берлинской    лазури   несколько   озадачили   её,   не   склонное   к   сложным   логическим   цепочкам,   левое   полушарие   головного   мозга; обычно   ей  вполне   хватало   прекрасно   развитого   гипоталамуса.   Её   ожидало   крайне  тяжелое   умственное   напряжение   для    принятия   правильного,   а   значит - выгодного  решения.

Двенадцатая   симфония   обозначила     своеобразную   световую   антитезу: от  карминно-розового   в   первой   части   до   зеленой   лужайки  в   четвертой. Ему   нравилось    по   собственной    воле,   без   скрябинских   световых  симфонизмов,   слушать   и   ощущать   музыку   как   гимн   не   только   мелодичных   сфер,   но   и   цветовых,   тактильных,   вкусовых.  Возможно,  не   все   считали    нормальными   его   оригинальные    вкусовые    пристрастия,   напротив,   он   совершенно   не   мучился   этим – наслаждался   своим   выпестованным   взглядом   без   всяких   сомнений.     Классический   уклон   последних   4   дней   настойчиво   направляла   Володина   родственница,   к   счастью   и   слову,   преподаватель   музыкального   училища.  В   процессе,   к   ним   напросился  и    подключился   ещё   и   Михаил,   правда   предварительно   заявивший     о   своих   по  большей   части   театральных   пристрастиях,   тем   не   менее,   с   интересом   не   только   внимающий,   но   и   толково   полемизирующий   с   мамзель.  Помимо   Шостаковича    они   обогатились    токкатой   и  фугой    ре-минор   Баха,   но   пытаться    рассказывать   о   музыке   словами,   столь   же   целесообразно,    сколь   повествовать  евнуху    о   страсти   и    вожделении.   

Мелочность   множественности    бесила  её: как   ни  прессовала   время – оно  утекало   в   частность,   в   дробность   ничтожных   тем   и   вопросов.  Только   резкий,   словно   первый  прыжок   со   значимой  высоты  в   воду, разрыв,   планируемый   в   ближайшее   время,   поддерживал   увядающую   убедительность – ту,  единственную   черту   характера   и  воли   за   которую  не   просто   держалась   всегда   до   конца,   но  и   благодаря   которой   сохранялось   весомое  чувство   собственного   достоинства.  Сын   тоже  составил  свои   14  тезисов (хорошо,  хотя  бы  не  95)  и  прикрепил   их  на  дверь. Его,  столь   неожиданная   и  редкостная   собранность,  пусть  даже   стимулированная   предстоящим   отдыхом   обрадовала   её – ещё   больше,   когда  он   торжественно   ставил  какие-то   крестики   и  крючочки   напротив   пунктов   своей   буллы.  Немного   напрягало – большое   количество   участников   предстоящего   отдыха,  с   другой   стороны – частично   упрощало   неугомонную   трудовую   повинность.  О   других   участницах   поездки   она   сложно   задумалась,   перебирая   одежду, - не   хотелось   особо   думать   о   ней,   о   них,   но   будущие   наперсницы       вынуждали   её   сладко   мучиться   в   розовых,  красных,  маренговых    одеяниях   тихо   ненавидя   себя   и   окружающих.   
Много  брать   личных,   драгоценных   вещей   ему   запретили,   мол,   окружающая   природа   и   будет   главным   другом   и   распорядителем    времени.  Когда   мама   увидала   список   из   12   крайне   необходимых   объектов,   то   она   сначала   поинтересовалась   такими   сложными   названиями,   как    например – твистер,   джангу,   и   потому   присовокупить   обычный   меч  «джедая»,   простой   и  незамысловатый   футбольный   мяч   с   аэрохоккем    она   практически   безропотно   согласилась; однако   забанила    бессердечно   велосипед,  электрошоковый    пистолет,   наборный   нож   с   семнадцатью   функциями   и   восхитительные   белоснежные   кроссовки   со  светящимися   шнурками   и   пульсирующей    неоновым   светом   подошвой.  Последний   пункт   оставил   трагический   след   на    всем   списке   и   только   после   долгих   обещательных    фраз   мамы   Миша   не   то   чтобы   успокоился,   просто   выбрал   из    множества   бед    наименее   злоключительные.  Последние   дни   он   решил   посвятить   своим   друзьям – особо   Кате,   ведь   они   прощались    на   целое    лето.  Она   уезжала    к   бабушке    на   Азовское   море,  где   безобразно   и   в   солнечном    удовольствии    обычно   проводила   лето   вдалеке   от   него. Тем   более,   наглых   мальчиков   там   хватало,   о   чем   она   с   возмущением   и   радостным   смехом   вспоминала   по   приезду;    да   ещё,   вдогонку,  нескромно    обсуждала    свою   персону   в    окружении   разного   рода   мальцов   летучего   возраста.
 Отношение   батюшки   к   мирской   жизни    неотвратимо   менялось: он   все   больше   замыкал   приход   в   незримый    барьер   истинной   веры;   все   решительнее    отвергал   любые   попытки  конвергенции:  данное   слово,   да   ещё  эволюция   в   его   служебнике    располагались   неподалеку   от  анафемы.  А   в   требнике    всю   эту   пакость   он  выжигал   дотла   и   когда   ему   задавали  вопросы   о   новых   веяниях   в   некоторых   храмах (скромные  лавочки  для   немощных,   детские   отдельные   амвоны   и   другие   новодеяния),  то   отвечал   он   безапелляционно   и   жестко - Нет.  Настоятель   храма   Иерей   Василий,   несмотря   на   то,   что   Троица   являлась  одним   из   16  основных   церковных   праздников,   судил   его  довольно    строго,   именуя      ветхозаветным   излишеством.  Потому   в   храме  он   проводил   лишь  субботнее   поминовение,  а   непосредственно    в   праздник   богослужение   проводил  Протодиакон   Никодим.  Маша  же настолько   свято   почитала   Троицу,   что   боялась   в   храме    привечать   её   в   той   мере,   которую   выражала   её   душа;   зато   дома   она   имела   возможность    создать   свой    светлый  зеленый    березовый   уголок    и   сплести   себе   венок   из   ранних   цветов.  Лишь   один   вопрос,   в   эту   праздничную   неделю,   мучил   её:   перед   ней   встала   сложная      до   конца  не   разрешимая   дилемма: ехать   со   Славиком   или  нет?

Вокруг   неё,   нарезая    аспидно-синие  сужающиеся  круги,   правил   бал   чумной   хоровод   сочащихся    множественными   деяниями    мужчин.  Она   в   некоторые   моменты  уже    не  воспринимала   их   поступки   с   присущей   ей    ранее   логикой: в   данный  момент   на   всё   накладывалась   печать   её   особого   положения – больше   даже -  состояния.  Конечно,   оставалось   возлагать    надежды   на   инстинкты,   на   рефлексы    претворения   жизни,   на   те   изначальные   в    каждой   нормальной   женщине   психолингвистические   изменения,    помогающие    будущим   матерям   устанавливать    такие   отношения   с    мускулинным    полом,   которые   обустраивали    бы   достойное    семейное   будущее.  Желания   долго   выстраивать   цепочку    разумных   и   правильных   поступков   не   было,    к   тому   же,    что-то   темное   скверное   и    мучительное   неотвратимо  надвигалось.   Только   2   вопроса   волновали   её  в   данный   момент   по  настоящему: когда  и   где?
- Круг  замыкался – та  же   коалиция,  те  же   причины   и   тот   же  Крым.  Только   время  другое  и  атакой   легкой   кавалерии   с   одной   стороны,  а   с    другой - не   срамной   капитуляцией   перед   единокровными   родичами   не   обойдешься.
- Выключи,   наконец,   радио.  Мне   твои   апокалипсические   прогнозы   надоели. Пусть   будет,   как   будет – мы   не   в   состоянии  повлиять   на   ход   глобальных    вопросов:  и  близких,   и   далеких,  только   частные,   бытовые   проблемы   разрешимы   в   нашем   узком   круге.
На   какое-то  время   все   приумолкли - то   ли   устали,   то   ли    тягучий   заунывный   гул   двигателя   доводил   метаболические   процессы   до   сиротливой   меланхолии. Ехать  оставалось  совсем  немного:  километров    триста – не   больше;  Валерия   попросилась   за  руль   и   Володя   охотно   пересел   на   заднее  сиденье,   где   тут  же   затеял   с   Яковом   эзотерический    спор   о   жизни  и  смерти – подтекст   вопроса   витал   в   воздухе   и   заполнял  собою   все   свободное   пространство.  Оздоровительная   поездка  превращалась   в   бегство   от   яви,   но  от    какой   и   куда   никто   не   представлял,   тем   более   не   хотел   в  эти   минуты   нажимать   на   логику   и   прозрение,  оттягивая   до   крайней   точки   нежеланное   пробуждение.  На   повороте   с   основной   трассы   к   усадьбе   Лера   обратила   внимание   на   странный   знак   в   виде    I  .  Остановилась,   вышла,   никто   не   присоединился   к   ней – попутчики   окончательно   провалились    в   дрему. Приблизившись,    увидела – этот   одинокий  тоскливый   шест   был   в   прошлом   крестом,   установленным   ранее   и   потерявшим,   по   неизвестным    причинам,   среднюю   часть.  И   смотрелся   он   в  сферической   панораме  (а  столб   оказался   в   таком,  несколько   искусственном   объемном   пространстве)  словно   жертвенный    алтарь   среди   нежной   цвета   горного  луга   травы,   в   обрамлении   прерывистого   разночинного   леса   от   темно-зеленого   до   изумрудного. «Увечное  среди  вечного»- Валерия   сжалась  от  фразы   выскользнувшей   изнутри…  Она   тщательно   запрятала,   затерла   мысли,  вызванные    этим    мгновение,   и   вернулась   к  машине.
   Мельтешение  знаковых   персонажей   и   отношений – вечно   сопутствующие   им   обещания,   праздные   темы   сидели   у    него   глубоко   в   печенке,   так   что   отринуть   наваждение    вечной   гонки   за   очередным   лидером (скорее  всего   ничего   подобного   не   предвидящим)  безудержно   хотелось,   а   может   наоборот… –  снова   впрячься   в   свежий   проект   с   неистовостью   простодушного   неофита   рвущего   жилы    ради   просачивания   в   узкие   створки   жизненной  благодати. 13  июня  назначался     определяющим   днем: возможно  единственным   или   одним   из   считанных    откровений    ниспосланной    удачи,  каковые   перепадают   человеку   изредка – по  мановению   судьбы   и   волшебной   палочки.   И   никакой   роли    не    играет   уровень     предложений   и   уровень  социума,   в   котором  проходит   действо,    главное – возможная   крайняя   точка   согласия… 
Но   грядущее  13  -  скорее   всего,   превращалось   в   конечный    день   прошлого…  летоисчисления;  шум,  гул,  сумятица,  искажение   всего  пройденного   за   миг  прозревающего    ослепления;  хаос   вокруг   и   мальчики   черно-кровавые   в   глазах    до   прессованного   оцепенения; почти   нереальный   исход,   когда   уже  ничего   не  созидается,   когда   точка   земной   сингулярности   возвращается  в  первичную  ;.
На последнем  дыхании  въехал  в  Белоруссию. Еще   несколько  часов   и  он   прибудет   куда-то. Последние  километры  ехал  подобно  сомнамбуле,   никого  не   встречая  на    дороге;   навстречу   неслась – абсолютная  пустота  и   страшная  тишина  с   высоким   мутным  гулом,   просачивающимся   из-под  земли… Издалека   от   горизонта  вспухала  и  наползала  огромная  корона – снизу  нежного  багрянца – выше   от   пепельно-серого до  чернильно-бурого.  Её  движение  навстречу   было  неотвратимо   в   своей  убедительной  по   финальной  трагичности  цели.
                7
               
- Вы  думаете - Володя  сумеет  его   спасти?  Но  где   здесь   взять   необходимые   лекарства?   Мы  здесь  все   обречены…  Возможно,   ещё   позавидуем   ему.
Дарью  мягко  останавливает,   незаметно  подошедшая   Маша. Она  прикасается  к  её  руке  и  кротко   произносит:
- Голубушка,  Господь  уберег  нас  потому,  что  Он  верует   в  нас,  верует   в   очищение   рода   человеческого   от   скверны.   Если   мы   станем   следовать   его   заветам    денно   и   нощно,   то  он  проведет  нас сквозь   несвычную  пустыню   к  благоденствию.
Даша,  уже,   при   первых  словах   начинает   всхлипывать,   переходит   на   рыдание,   через   некоторое   время   сворачивается   в   клубок    и   замирает. Кажется – засыпает,  может  быть – нет.  Диалог   происходит   в   тускло   освещенном   каземате,   где   помимо   Дарьи   и   Маши   находятся   Валерия,  Наташа   и   Хелена,  если   точнее   выразиться – присутствуют: Лера   в   приглушенно-истероидной   прострации,  Наталья – погружена   в  сына,   которого   она   одновременно   и   оберегает   и  за    которым   укрывается    сама   и,   наконец,   Хелена – ей   тяжелее   всех,   за   эти   двое   суток  (после   распада   привычной   данности),  она   не   произнесла   ни   одного   слова,  к   тому  же     никого   это    не   удивило   и   тем   более    не   заинтересовало.  Все,   может   быть   за   исключением   Маши,   застыли,   словно  манекены   в   фильме-ужастике   в   ожидании   зомби. Тот   ради  кого   она   согласилась   переместиться    в   богом   забытое   Полесье,   сам    сейчас   лежал    пластом   в   узком   углу,   и   надежда   уверенно   истончалась.       
Вначале   было   не  слово,   а   забвение   как  императив     Сверхволи,   потом   уже   познание   и    опыт.  И   хотя   под   спудом   истлевающей   материи   улетучивались   многие   артефакты   исчерпанной   цивилизации,   оставалась  ноосфера -  единственное   хранилище   эволюции   с   крайне   малой   вероятностью   будущего   осуществления.
Уже   больше   суток   Владимир   и   Елизавета   провели   без   сна.  Константин   попал   на   исходе   своего    пути   под   мертвый    дождь,   и   они   без   перерыва   обрабатывали      голову   и   кожу,   осторожно   очищая   от   радиоактивного   заражения   грязные   участки   его  тела.  Володя   промыл   ротовую   и   носовую   полости,  освободив   её   от   рвотных   остатков,  вколол   церукал    и   вновь   послал   Лизу   к   Александру   за   подходящими   медикаментами. И  что-то  нашли: катрикал,  мезатон   и   большое   количество   разнообразных   трав,   ягод,  листьев.  Володя  тут же  распорядился   сделать   настойки   из  листьев   крапивы,  одуванчиков,   спорыша,   лопуха,   с   добавлением   толченого  чеснока. Для  повышения   иммунитета   сделали  микстуру   из   душицы   с   прополисом   и   еще   одну   из   брусничных   ягод (в  кладовой  было  несколько  мешочков)  с   маточным  молочком (Володя  очень   обрадовался   его  наличию).  Для   Володи   с   Лизой   эти   кошмарные  дни   оказались   гораздо  менее   ужасающими,  чем   для   большинства – постоянная   занятость   нужным   делом    закрывала   собою   мысли   о   реальной   жизни.
- Сколько   нам   здесь   буты?
Вернувшись    из   российских   поездок,  Шурик   лихорадочно   переходил   в    разговоре   с   русского   на   белорусско-украинский   говор   особо    не   заморачиваясь.  Он   и   Слава   находились   в   самом   большом    зале   минусовых   этажей   господского   дома (цокольный   и   ниже).  Использовалось   это    помещение   для   биллиарда   и   для   иных   игривых   занятий. У   нового   белорусского,   как   и   положено   была   прислуга: немного,  но   все    же   её   наличие    обозначало,   как   он    понимал,   соответствующий   его   положению    статус.  Правда   к   сему   моменту   слуги   пропали,   причем   садовника,   горничную   и   техника   вообще   никто   и   не   видел   по   приезду,   а   вот   повар   присутствовал,   притом   встречал   вновь   прибывающих   хлеб  солью   и   важной   рюмкой  «Бульбаш   Зубровой».  Собственно   и  он   к  концу   первого   дня,  задолго   до   приезда   Кости,   вышел   во   двор   и   не   вернулся. Но  с   водкой   и   без   него   благополучно   справились: все,   кроме   Володи   с   Лизой,   не   просто   пригубили – внушительно   употребили,   да   так   внушительно,   словно   она   явилась   единственной   лекарственной   панацеей   во   мраке   теперешнего   положения. На  следующий  день   Тимур,  Родион,   Яков   приступили  к  разработке  и  осуществлению   принудительной   вентиляции – нехватка   удобоваримого   воздуха   начинала   ощущаться   с   каждым   часом   все   сильнее.  На   данный   момент   систему   вентиляции   на   вход   блокировали,    и   лишь   дохленькая   вытяжка   функционировала   в   низовом   режиме. Технологической   троице   необходимо   было   продумать   фильтрацию   поступающего   воздуха    и   соответственно   вытяжную   конструкцию. Обстоятельства   сложились   так,   что  их    КПД    сильно   превзошел   все   прошлые   обычные   нормы.
Прежний   мир   резко   сделал  ручкой   уходящей   натуре,   в   которую   несложно   включить   всё: быт,   привычки,  планы,  надежды – одним   словом  жизнь   и   он   не   просто   изменился – он   преобразился   в   длинный    незаконченный   прочерк,   где   только   одно,   единственное    в   своей   неизбывной   законченности   понятие   доминировало  надо   всем – Смерть. И   тут   каждый  в  силу   индивидуальной   и  генетической  памяти   то  ли  отодвигал  Её  подальше,  то  ли  впадал   в   транс   фатализма   и  передавал   самость  действия   более  сильным.
- Или   до  конца,   или   до    начала.
Славин    ответ,   в   сущности,   предназначался   для   самого  себя,   тем   не   менее,   Шурик   выловил     первую   часть   фразы,   а   целиком – не   захотел (скорее   не  смог)  постичь   мысль   детерминировано.  А   ему   и   не   надо   было   дробить   смыслы   и   напряжения – результативная   часть   его   жизни   преимущественно   метилась   другими   особенностями    и   свойствами.  Просчитывать,   риски,   оценивать   возможные   движения   рынка,   ловчить,  умело   предлагать   себя   нужным   людям – безусловно,  да;  и  в  качестве   лирического   дополнения - не   заморачиваться   слюнявыми   ценностями  (благотворительность,   милосердие),  подавлять   в   себе  любые   тонкости  обхождения – вот   такие   особенности   приватной    биографии;  и,  наконец,    в   завершении   темы - не   оглашать   окрестности   подробностями   своего   нутряного   принципата.
- Надо  бы   всем   собраться…  Подумать   за  жицце.  Ведь  прокорма   так   не   хватит.  Да   и  подумать   о  чем  есть.  Ты   как   думаешь,  Слава?
Вячеслав,   выбираясь    из-под   странных   дум   о   Маше,   а   они   занимали   его   несгибаемо,   ответил  не   сразу.  Маша   в   моменты   истовых   молитв   и  песнопений,   в   состоянии   сокрушительной   скорби   вне   настоятеля,   вне   храма   примагничивала   его   особым   чисто   животным   любострастием,  свойственным    первым   дням   и   ночам. Но   тогда   был   не   только «Вход»,  но   и   «Выход»,   следовательно,   у   движения   было   направление,   а  здесь – тупик.
- Да,   соберемся,  но   ты   продумал   кто,   где,   с   кем   обоснуется;  хватит   ли  здесь   вообще   места?   Я   ведь  не   знаю,   да   и  за   эти   несколько   дней   не   до  этого   было.
- Не   с  кем   дело   иметь.  Хацелося   с   тобою   и   Костей,   да   можа   с   Михаилом;   а  Костя  похоже   и   не   жилец  то   он.  А   так   одне   бабы,  правда,   одна   очень   справная.  Буду   думать.
Тройка   системных   технократов   быстро   закончила   проектный   период,   однако   приступить   к   его   физическому   внедрению   мешала  одна   маленькая   деталь,   скорее   неприятность: руками   что-то   делать,   помимо   программного  обеспечения   и   сопровождения   решительно   не   умели,  и  высшей    формой   ручного   труда,   из-за   чего   у   них   образовывался    трудовой   мозоль (на   мягком   месте)  был  такой   обыденный   в  научных   и  околонаучных   кругах   оперативный   метод – брейнсторминг,   который,   как   правило,   превращался   в   многочасовую  инновационную   демагогию.  Кто   будет   снимать   короба,   переносить,   крепить   их,   кто   будет  копаться   в  дренаже   и   налаживать   фильтры?  Об   этом  не   хотелось  даже   думать – при   самом   легком  поверхностном   анализе   становился   понятен  кошмарный  реальный   адресат-исполнитель      их   разработок – они   сами.
В   девичьей  обстановка  была   сгущена  половой   однородностью   присутствующих  - выказывать   особые   проявления   характера   было   не   перед   кем.  Все   они  в  достаточной   мере  знали   себе   цену,  причем   истинную,   а  не   с   высокой   торговой   надбавкой   и   потому   остерегались  до    времени   выпускать   ноготки  из  подушечек.  Возможным   объектом   для  нервических  срывов    могла   бы   стать   Маша (самая  молодая   и  незаметная),  но  она  истово   молилась   за   всех   и   таким   образом   на   какое-то   время   была   защищена   от   зловредных   действий.   Со   стороны    это   зрелище  выглядело   столь   упертым   и  безнадежным,   что   первоначально   даже  не вызывало   резкого   отторжения   окружающих;   к   тому   же   объявить   её   совсем   беззащитной   было   бы   большой   натяжкой – все    прекрасно   знали    с   кем   она   и   с   кем   он.  И   вообще   эти   первые   дни   женщинам   представлялись   сплошным   кошмарным   сном   без   перерывов,   где   бодрствование   и   пробуждение    слились   в   единый   апокалиптический   стон.  Тяготило   их,   ухудшало   и  без   того   мрачную   обстановку   умирающее   освещение: на  четвертый   день  лица   девушек   превратились   в   дымчатые   иконные   лики   и   хотя   благодаря   этому   выглядели   они   на   редкость  волнующе   и   пленительно   самим   им   такая   интимность   нравилась   не  очень,   ну   может   быть   только    как   основание   особо   не   мучить   себя   зеркалом.
Воздух    к   четвертым   суткам   напоминал    атмосферу   заброшенного   коровника,   чистящегося    только   по   большим   праздникам.  После   травмы   Якова,  неудачно   уронившего   себе   на  ногу    один   из   коробов,   на   помощь   откуда-то   из   мрака   пришел   Михаил,  которого   никто   не   видел   последние   дни.  В   каком    отсеке   безысходности   провел   он  эти   дни  неизвестно?   Однако  ни   его   отсутствие,   ни   его   явление   не   произвели   особого   впечатления.  Просто   появились   еще   одни   руки   для   не   самой   благородной   работы,   кстати,  эти   самые   руки   оказались    достаточно   квалифицированными    и   складными.   В   сложных  обстоятельствах  (это,   безусловно,    жесткий   эвфемизм)   и   выясняется    у   мужчин   «who   is   who» - и   кем  был    в   предыдущей   жизни: чистым   потребителем   или  быть   может   рукастым   исключением   из  правил,   могущим   стать   оселком   в   чрезвычайных   условиях   существования.   Таким   образом,   Михаил   не   просто   подошел   по   всем   меркам – он   довольно   быстро   оказался   на   редкость   полезным    не   только   в   этом    проекте,   но   и   в    главном   и    трагическом   вызове   повседневности – радиационной   безопасности.  Ему    в   прошлой   жизни   удалось    не    только   приятно   пожить   за   границей,   не   только   удачно   закольцевать   сухую   прозу   денег   со    сладкой   негой    удовольствий,   но   и   послужить   в   далеком   Мурманске (с  ударением  на  «а»)  по   ВУС – специалист   радиационной   и   химической   разведки.  Причем,   надо   заметить,  его   поход   на   военную    службу   был   совершенно   осознанный,   можно   уверенно   сказать – фатальный.   Момент   замены   заграничного   паспорта   подошел   именно   тогда,   когда   он   оказался    в   кратком   промежутке    между   колледжем   и   университетом.  Дружно   и   радостно   близкие   члены    семьи   и   равноудаленные    попутчики   прогнозировали   всю    последующую    цепочку   событий.
- Ну   и   пусть.  Я   не   собираюсь   мельтешить.  Пусть    будет,   как   будет.  Не   буду   ничего   изобретать,   тем   более   косить.  У   нас   в   семье   все   служили    и    ничего   выжили,   да   и   вспоминали    о   службе   очень    даже   неплохо.
Итак,   Михаил   профессионально   подключился   и   тут   же   предложил   использовать   глинистые   минерализованные   смеси   для    очистки   не   воды,   а   воздуха,   объяснив   решение   большой   глубиной   подачи   воды   и   укрепившись   во   мнении   после   поверки   воды   «Radex»-ом.  Когда   Родион,  кривовато   ухмыляясь,   спросил   о   рояле   в   кустах,   Михаил   легко   парировал,   напомнив   об   их   местонахождении  (ведь  юг   Белоруссии   изрядно   задет   Чернобыльской   катастрофой),   и   нормальным   желанием   быть   в   курсе   проблемы,   затрагивающей    здоровье.  Потом,   через   значительный   промежуток   времени,   выяснилось   наличие    контрольного    прибора   и   у   «хозяина»,   более    того,   он    всегда    был   при   нем,   даже    на   нем,   хотя   ни    разу   не   был    продемонстрирован    прилюдно.  У   него   на  запястье   всегда   были   часы-дозиметры   «Сиг»  с   длительным   сроком   действия,   такой   многофункциональный   предмет – не  видный,   но   необходимый    в   данной   зоне   проживания,   а   в   нынешней   ситуации   нужнейший.  К   концу   третьего   дня   работы   по   наладке    приточно-вытяжной   вентиляции   завершились:  реально   улучшился    воздух   и  настроение   вместе   с   ним,  правда,   ненадолго – паек   становился   с    каждым   днем   все   более   скудным   и   горячее   ограничивалось   чашкой   чая   один   раз   в   сутки,   так    что   общий   настрой   неуклонно    стремился   под   горку. Тут,   как   раз,   и   случилось   собрание.
- Ну,   больше  чекаты   нельзя.  Я   тут   погутарил    и   хочу    разъяснить    за   жицце.  Первое – чтобы   был   хотя   бы   такой   свет,   надо   подзаряжать   аккумуляторы,   а   генератор-то   во   дворе.  Готовить   на   чем-то   надо,   а   дизелек-то    гонять   нельзя – соляра   не   вечная,   так   что   будем   по  чуть-чуть   на  готовку   заводить,   там   чайку,   изредка   кашку,   а   то   и   супчик,   но   разогревать   только   на  бензиновых   горелках,   к   тому   же   и   вентиляцию   хлопцы   наладили.  Есть   два   костюма: один   для   дайвинга – сухой  герметичный   и   ещё   один   обыкновенный – мокрый – все   ж   изоляция,   да   коробочка   противогазов,  частью   пользованная,  но   вполне   пригодная.  Будут   выходить   по   двое   мужиков   заводить   дизель,   и   по   другим   делам,   ну    мы   обсудим   позже   ещё.
Аудитория   слушала   внимательно   и   в   то  же   время   отстраненно,   будто   слова   касались   не   каждого   из   них,   а   каких-то   абстрактных   людей   в   иной   действительности.
- Теперь,   о   жицце   каждого.  Все    пока   остаются   по   старым  местам,   надо   подождать   еще   Костю,   вот   Владимир   скажет   нам,   как   там   больной?
Володя   выглядит   так,   словно   сам   находится   между    жизнью   и   смертью,  словно   лечит   не   минималистскими    лекарствами,   имеющимися  в   наличии,   а   остатками   собственного   здоровья   и  истончившейся    энергетики    и   потому   его   лицо   из   белоснежного,   как   у   всех,      стало      бледно-сизого    цвета,   а   радужка    в   глазах   вся   в   мелких  кровяных   капиллярах.
- Состояние   стабилизировалось,  прогноз – благоприятный,   необходимы   поддерживающие   иммунную   систему   продукты.  Через  неделю,   максимум   две   можно   понемногу   заняться   физиотерапией, – сообщает   он   результат   их   спасательной   операции,  в   которую   мало   кто  верил. И   тут   раздается   вопль-всхлип   неимоверной   женской   модуляции:
- Почему   так   случилось?   Нам  ведь   обещали   там   на  всяких   парадах,   показывали   разные   ракеты. И   вот   снова   приплыли.
Вслед   за   Дарьей   подает   голос,   до   этого   находящийся   в   перманентном   унынии,   Леонид,   внешний   вид   которого   тоже   навевает   грустные   мысли   о   будущем.
- Ну,   почему?  Ну,  ответьте   мне,  хоть   кто-нибудь!  Дядя   Володя,  вы    так   интересно   и   глубоко    объясняли    нам   перспективы,   возможности   грядущие    и   что   теперь?
Все   предыдущие   дни   народонаселение    находилось   в   пришибленном   состоянии,   было   разрознено   проблемами   личного   выживания,   так   что   первый   коллективный   сбор   всколыхнул   нормальные   инстинкты    и   потребности: не  только   есть,   не   только   дышать,   но   и   думать,   общаться,  спорить,   в   конце   концов,    вернутся   немного   назад   в   прежнее    нормальное   состояние,   хотя    бы   условно,   не   целиком,   не   до   конца.  Володя   не   отреагировал   на   реплику   Леонида – его   мысли    и   действия   были   до   такой   степени   незатейливы   в   последнее   время,   что   вопрос   его   совсем   не   тронул.  Откликнулась   было   Лиза,   но   Александру   претила   бессмысленная,   по   его   виденью,   тема   и   он   её   замкнул.
- Давайте   по  делу.   Один   выход   мы   уконтрили,   а   основной   делаем   из   нескольких   камер,   чтобы   промывать   снаряжение,   инструмент,   да   и   самих   себя.  Вода   будет   не   такая   холодная,   как   из   скважины,   а   отстоявшаяся   в   цистерне.  Теплая – очень   редко – бойлер   жрет   много – не  напасешься  топлива.
- А   детей   помыть? И   мы   уже…
Не   перебивай!  Тормозит   Наталью   Александр.
- Сегодня   выхожу   я   и   Вячеслав,   главным  на   базе  остается   Родион.  Там   посмотрим,   может,   и   нагреем   немного   воды.
Они   встают    и   уходят   одеваться. Ничто   никого   не   тормошило   столь   остро   все   эти   дни – однако    такое   вроде   бы   нейтральное   короткое   предписание   вместило   в   себя   значительно   больше    смыслов,   чем  длинные    велеречивые    диалоги    до…
- А   почему   такой   казарменный    стиль?  Без   объяснений,   без   обсуждения,   словно   мы   мягкие   игрушки   в   руках   подростка.
- Ты   бы   не   нам   Лиза  тут   изливалась,   а   чуть   раньше   ему   в    глаза   и   сказала   бы.
Двум   женщинам    для   раздора    не   обязателен   сам   мужчина – его   намерений   на   самом   деле   вполне   достаточно. Но   тут   неожиданно     в   разговор    вступает   вернувшийся   из   безысходности   Леня.
- Зачем  вы,   Валерия,   с   такой   злостью   реагируете   на   нормальные   слова.
- Боже   мой,  вот   дожилась.  Молокосос   меня   начал   учить   жить. Скоро   объяснит,   что   такое   хорошо,   что   такое   плохо.
- Успокойся   Лера,   у   Леонида    потребность   проявить   инициативу,   тем   более   защитить   женщину.
- А  меня   кто   защитит,   если   даже   самый   близкий   человек   готов   стать   горой  за   всех   кроме   меня.
- Ты  знаешь,   если   тебе   что-то   или   кто-то   будет   угрожать    я   стану   тем   Эверестом,   который   оградит    тебя   от   всех   невзгод.
- Да,   насмехаться   ты   готов   даже   в   сегодняшней    жизни.
По   всему    было   видно    желание   большей   части    аудитории      уединиться – с   другой   стороны    как-то   высказаться   после   жесткого    и   решительного   наказа   Александра.  Кто   группировался,   кто   оставался   в   одиночестве,   но   заметно   была   некая   атомизация   как   индивидуальная,   так   и   мини   коллективная.
Леонид.  Елизавета   Александровна,  почему   у   людей   столь   много   злости   и   совсем   мало   сочувствия.
Лиза.  Леня,  давай   на   будущее   без  Александровны   обойдемся – время   реверансов    прошло,   мы   в   другом   времени  оказались – в  эпохе   выживания.  Самое   важное   в   текущих   обстоятельствах – не   сломаться   перед   агрессивным   настроем,   а   он   будет   нарастать,   понятно   от   кого    и  в   общих   чертах   ясно    из-за   чего.  В   случае   если   мы   поддадимся    этому,   довольно    откровенному    и    прямому   давлению,   тогда,   боюсь,   возврата   не   будет.
Леня (во  время  монолога   Лизы,   с   трудом   сдерживается).  Да   я   готов   все  сделать,   только   скажите.
Володя  (продираясь  через  внутреннее  сопротивление). Остынь   Леня,  да   и   ты,   Лиза,   с   каких   пор  превратилась   в   воительницу.  Чтобы   изменить   ход   теперешних   событий,   как   минимум,   надо   иметь   союзников,   и   не   голословных   крикунов,  а   надежных   и   более-менее   уверенных   в   себе   людей.  Присмотритесь,   пообщайтесь   с   Михаилом,   Яковом,  Тимуром,   да   и   Валерия,  несмотря   на   её   состояние,   может   быть   вполне  полезной.
Лиза (удивленно). Наконец-то   тебя   прорвало,  а   то   я   забеспокоилось   о   твоем   душевном…
Володя (перебивает). Вот   не  надо   возвращаться   к   тому,   куда   возврата   нет.  Только   собранность   и   смекалка   необходимы   сейчас – психоанализ   остался   там – глубоко    в   другом   времени;  иначе   наступит  быстрый  карачун.
Глухо  начинает  работать   наверху   двигатель,   почти   сразу   улучшается   освещение,   все   женщины   незаметно   приводят  себя  в   относительный  порядок  (кроме   Натальи,   целиком  ушедшей   в   думы  и   не   возвращающейся    оттуда);  начинает   заполняться   цистерна,   Дарья   наполняет   большой   котел   гречневой   крупой,   заливает   воду,   Родион   с   Михаилом   ставят   его   на  электрическую   плиту,   включают   большую  конфорку.
Тимур.  Разделяй   и  властвуй,   ничего   не   меняется   в   этом   мире.
Яков  (зовет  Леру,   но   она  оскорбленно  отмахивается).  Это    просто   слова   или   ты   собираешься   что-то   изменить    в   клинической   карте   пациентов.
Тимур. Шуточки?!  Подумай  сам   к   чему   идем: сначала   плутократия,   потом   автократия   и  в   завершении   цезарь – хорошо   бы   просвещенный,   но  ты   видишь   к   какому    визирю    движемся.
Яков. Давай   рассмотрим   ситуацию   без   эмоций: не  было   бы   Шурика –      прах   и  пыль   разметались   бы   под     копытами  всадников   Апокалипсиса,   и   эти   слова   только   в   виде   художественного   образа   звучат    красиво   на   самом   деле    за   ними   простой,   словно   знак   препинания – конец.  Можно   сколько   угодно   рассуждать   о  вечном   и   сиюминутном,   все  равно,   в   конечном   счете,   мы   не   имеем   представления,   даже   о    самом    ближайшем   будущем;   и,   откровенно   говоря,   боимся   думать   об  этом.
Тимур (показывает  рукой   на   Леру). Смотри   твоя   пассия,  кажется,   тоже   хочет  высказаться.
Валерия.  Вот  вы   крутые   мастаки   балаган   устраивать,   вечные   темы   мусолить,   а   на   поверку   здесь   и   сейчас   только   ля-ля    разводите,   в    то   время,   когда   ребята,   можно   смело   сказать,   нам  жизнь   продлевают.
Тимур   с   Яковом  (возмущенно,   едва   ли   не   хором).  А   воздух?!  Ты   чем   дышишь   или   в   дреме   все   проспала.  Ты   на   руки   наши   посмотри,   сроду   таких   мозолей   и   заусенцев   у   нас   не   было.
Валерия  (отмахивается,   с   прищуром   не  обещающим   ничего   хорошего). Всё   я   разбежалась   жалеть    и   омывать   ваши   исстрадавшиеся   конечности. Это   мелкота,   по   сравнению   с   тем,   чем   занимается   Александр. И   ещё   неизвестно   каким   образом   он   планирует   всю   нашу   ораву…
Уже   минут   десять   в   крайних   отсеках   слышен   шум   воды    и   другие   звуки,   подготавливающие    всех   к   возвращению   аргонавтов,   однако   выходит    лишь   один   Вячеслав    и   сразу   же   зовет   Родиона.  После   двух-трех  фраз   Родион   выискивает   Михаила   и  тот   после   короткого   общения   поспешно   направляется   к   выходу. К   Славе   идет   Наташа   с   сыном,   он   же    находит   одинокую  Машу,   сидящую   среди   всех   и,   тем   не   менее,   как-то   на   отшибе.
Маша (встречает  покойной  улыбкой). Я  так   молилась   за   вас. Вижу     благолепно   прошло.
Слава (видимо   ждал   другого   от   неё).
Я  плохо   почувствовал   себя   и   Александр   позволил   смениться.  А   ты,   Маша,   все   страждешь   божественного   откровения?  Предполагаю – вспоминаешь   ветхозаветные   Содом  и  Гоморру,   но   дальше,   ни   в   коем   случае   не   ходи - Лот   с   дочерями   были   далеко   не   праведники.
Маша. Не  надо   скверной   марать   отца   небесного. За   наши   грехи   нам   и  воздается.
Слава. Скажи  ещё – очищение. Я  увидал   его   снаружи – без   растений,   без   животных,   без   насекомых   пепельно-серый,   безжизненный,   застывший   в   последнем   оцепенении  мир.
Наталья   прижимает   к   себе   Мишеньку  так,    чтобы   он   не   слышал    этих   слов.  Маша   тоже   обнимает   Славу    и   начинает   ему   тихо   что-то   напевать.  Такими   и   находит   их   Лера,   находящаяся   в   ином     настроении    и   состоянии.
Валерия (обращается   к   Маше,   но   формально   и   безответно). Смотрю   на   тебя   и   завидую: и   юная,   и   красивая,   да   ещё   с   верой   за   пазухой,   видимо,   и   Славу   воодушевляла   только   своими   псалмами,  а  тела   касаться   ни-ни - у   вас    видимо   отношения   были   целомудренные   словно   у  матери   Божьей. 
И   вот   когда   в   сём   кружке   меланхолии   ускользают   последние   симптомы   бодрости,   Наташа   пересаживает   сына   к   Маше,   что-то   говорит   ей   на   ушко,   затем   берет   под   локоть  Леру,   другой   рукой   Славу   и   отходит   с   ними   в    другое   место.
Валерия.  Вы   хотите   кое-что  сообщить   нам   Наталья?
Наташа.  Да.  Но   сначала   спросить.
Вячеслав.  Ты   молодец – по-прежнему   разумна   и   расчетлива.  И   Миша,   и    Маша   не   должны   знать   подробности   нашей   вылазки    и   пусть   я   дал   обещание   Александру   молчать – слишком   тяжело   мне   нести   в   себе   увиденное.
Наташа.  Из   твоей  фразы  понятно – там  наверху   ужасная   картина,   но   мне   показалось – это   далеко   не   все,   даже   больше – это…
Вячеслав (перебивает). Да. Серо-желтую   порошу,   деревья   со  сморщенными   листьями   и   подкопченными   верхушками (точнее  не   знаю,   так   показалось,   хотя   лесного   пожара   вроде   не   было) – можно   было   предвидеть   и   не   особо   удивляться   естественному   распаду   всего   живого.  Но   кое-что    меня   по-настоящему    прибило:  сначала   два   пристреленных   породистых   пса – булли   кутта (ими   кичился   Шурик   в   первый   день   приезда) – такие   90   килограммовые   машины   для   убийства   и   в  завершении   труп   мужчины,   убитого   выстрелом   в   голову;  по   жестам   Шурика   я   понял,   что   это    рабочий-подсобник,   не   успевший   уехать   или   укрыться    и   вроде   бы   он    с   Украины.
Валерия. Ну,   чтобы   не   мучились.
Наталья.  Собаки?
Валерия.  Все.
Наталья.  Ты   серьезно,   у   тебя   так   быстро   атрофировались   нормальные    человеческие   инстинкты?
Валерия.  Откуда   Вам   знать – может   у   меня   их   никогда    и   не   было.
Наталья.  А   как   же   материнское   чувство.  Ты   же   ждешь   ребенка.  Возможно   твоя   нетерпимость    и   агрессия   из-за   этого?
Слава.  Да,  ну.
Лера.  И   кто   же  тебе   принес   эту   весть,   я    вроде   бы   ни   с   кем   не   делилась   такого   рода   подробностями?  А   если   это   полная   фигня.  И   тебе  не   противно   копаться   в   чужом   белье   и   еще   выступать   в   роли   наставника.  Без   тебя   тошно,   да   и   место   кликуши   уже    занято.  Надоела!
Наталья   прикрывает   ладонями   лицо,   срывается   с   места   и   убегает.  Вячеслав   жестко   дергает    Леру   за    руку   и   чеканит:
- Ты   ошалела   в   конец;  она   к   тебе   с   открытой   душой,   а   ты    измазала   её   дерьмом,   да   ещё   с   каким-то   шизофреническим   вызовом.
Валерия   никак   не   реагирует,  фыркает,  не   отвечает,    вырывает   руку   и  уходит.
Узенькая  комнатушка   с  еле  приютившейся  койкой (нормальная  кровать  не поместилась),   рядом   с   больным   сидит   Хелена – она   что-то   невнятное  проговаривает  про   себя,  её   ладонь   на  запястье   Кости.   В противоположном  углу,   колдует   с   пакетами,   мешочками,   баночками   Владимир,   создавая   лечебные   миксты;  он   тоже   неразборчиво   бурчит   себе  под   нос   какие – то   слова,   очень   похожие   на   заклинания,   моления – одним   словом,  такие  словесные  мантры    как   последнее   средство   претворения  психоделического   в   физическое.  Рядом   непонятно   на   чем   то  ли   сидит,  то  ли  лежит   Лиза (как   они  все   уместились   на  4  квадратных   метрах   уму  непостижимо).
В   помещение   врывается   Лера,   не   видит   никого - только   Елизавету.  Кончик   носа   побелел,  с    трудом   сдерживает   ярость.
- Довольна   своей   болтовней!!  Ты   не   сочинила  ещё   чего-то   более   липкого   из   моей   жизни?   Скоро   я    буду   узнавать    от    других   такие   удивительные    вещи   о   себе,   которые   во   здравии   и   не   придумаешь.  Отвечай! 
Стенания  Валерии   возымели   неожиданное,   удивительное   осуществление: если  Владимир   и   Хелена,   вообще   никак   не  прореагировали,  то   Лиза     стремительно   выскочила   из   дремы,   но   самое   удивительное   произошло   с   Костей – он   впервые   за   все   эти   дни   приоткрыл   глаза   и   прошептал   какие-то   звуки.  Пусть   невразумительные,   невнятные – главное   возвращающие   его  в   категорию   оживших   мертвецов,   сколь   жутко   это   не  звучит.  Ведь,  кроме   Володи (профессионально),    Хелены (эмоционально)    все   остальные   просто   отринули      мысли   о   его   выздоровлении,   таким   образом,   оберегая   себя   от   лишних   мыслей,   переживаний.  Володя   решительно   отодвигает   Хелену,   начинает   поить,  кормить   больного  чем-то   кремообразным.
- Скорее  всего,   кризис   прошел,   капельницу   снимем   вечером,   хотя   нет,   еще   поддержим   организм – торопиться   надо   осторожно.  Валерия,   лапочка,   ты   прямо  в   роли   воскресающей   проявилась.  Спасибо   и   вон   отсюда.  Разбираться  будете  в   другом   месте   и   подальше.  Он   твердо   берет   Леру   под   руку   и   выпроваживает   её   наружу.  Для   приличия   она  немного   сопротивляется.  Через   минут   10   выходит   и  Лиза.
Валерия (гораздо   спокойнее   и  тише). Кому   ты  ещё   рассказала?  Я   ведь   тебе   доверилась,   в   первую   очередь,   из-за   Володи – мало   ли   что   произойдет  дальше.
Елизавета. Прошу   тебя   успокоиться,   и   принять   мои   извинения.  Только   с  Натальей   я   поделилась,   причем   достаточно   иносказательно,   совсем   не   конкретно    и   тоже   по   веским   обстоятельствам – она   единственная  среди   нас   мать   и   в   перспективе,   дай   бог,   поможет   тебе   и   советом   и  делом.
Валерия. Хорошо,  принимаю,  тем   не   менее,   я   думаю,   сначала    надо   было    все   же   меня   известить    об    этой    благотворительной    акции.  А   то   получается,   словно   в   анекдоте:  без   меня   меня   женили   и  ребенком   наградили.
Доносится   густой   рокот,   чуется  медленно   нарастающее   оживление   то   ли   от   маломальских   перемен,   то   ли   от   необъяснимых   мнимых   надежд,   которые,   как   известно,   умирают   последними.  Но  в   результате – оказывается   всё  намного  проще - вернулась    вторая   смена (точнее  полуторная);  встречают   все – это   всё   же   первый    выход   в   Новый   Свет   и   желание   узнать,   пропитаться    колючими   новостями   присутствовало   у   всех   без   исключения. Начался   радостно-беспорядочный    гвалт,   мгновенно   искромсанный   одной    фразой   и   одним   жестом   Александра.
- Владимир,  окажите   срочную  помощь  Михаилу,   по видимому,   проблемы   с   противогазом – второй   пошел   под  откос. - Заканчивая   предложение,   он   поднял  правую   руку,   и,   выставив   растопыренную   кисть,   стал   махать   её   перед    жаждущей   откровения   публикой,   в   завершении    получившей   в  ответ   непрезентабельное:
- Не  надо  базара.  Надо   будет,   позову   и  нужное   сообщу. Всё.  Все   на   места.
- Мам,  а  что  дядя   Шура   такой   стал   строгий   и   все   время   командует,   -  прислонясь   к   маминому   плечу,   спрашивает   Миша. Они   сидят   в   неглубокой   нише,  где   раньше   стоял   бочонок   с   квасом. Он  как-то   незаметно   исчез,   но   место   осталось   и   пришлось   точнехонько   впору   для  двух   некрупных   симпатичных   созданий. – Понимаешь,   Миша,  люди  разные – одни  правильно  воспитанные,   не   громкие – другие,  в   таких   тяжелых   обстоятельствах   становятся   сердитыми   и  воинственными. Он  считает  себя   ответственным   за   всех  нас   и   потому   так   себя  ведет. 
Последние   слова   Миша   уже   не  слышит - нехватка   нормального   воздуха,   очень  скудное   питание,  постоянная   полутьма – влияют   на   жизнедеятельность   всех – в  особенности    на   ребенка   и   сон   как   защитное   поле   от   гипоксии   становится   панацеей   от   чего-либо   более   серьезного.   
ОНА.               
Красиво   прибранная   комната,   довольно   хорошо   освещенная    несколькими   12  вольтовыми   галогенными   лампами,  на   сервировочной   тележке  небольшой   самовар  с  выпечкой   на   блюде,   в   вазе   самодельные   цветы,   обрамленные   сухими   веточками   и   зонтичными  цветками   какого-то  лекарственного    растения,   кажется   валерьянки.  Скромный   диван,   покрытый   тонким   ковром   гуцульского   орнамента   с  традиционным   и,  одновременно,  вполне  современным   модернистским  рисунком.  Рядом   небольшая   кроватка,   скорее   всего,   сколоченная   вручную.  В   противоположном   углу,  странно   смотрящийся    в   этой   меблировке    сейф, – этакий   допотопный   мастодонт   позапрошлой   эпохи – огромный,  неподъемный,  непонятно   каким   образом  втиснутый    в   такое   помещение. Только   один   предмет   гармонирует   с   сейфом – входная   дверь – столь  же  массивная,  ящерообразная,   словно   последнее   предупреждение   антагониста.  И  все   равно   общее   впечатление   от   комнаты   в    сравнении   с  теми   кулуарами,   в   которых   обитают   остальные   жильцы,   разительно  отличается   и   понятно   в   какую    сторону. В  большой   гостиной,  превратившейся  естественным   путем   в  основное   место  встреч,  общений,  само  собою   питания,   Маша   играет   с   маленькой   девочкой;  Яков   с   Вячеславом   сортируют   банки,   укладывая   их   в   разные   ящики   со   стикерами   на   них;  Михаил   с   каким-то   мужчиной    разматывает   катушку   с   проводом    и   закрепляют   его   хомутами  возле  странной    двери. На   ней   нарисован   большой   непонятный   знак   по   всей   поверхности – он   напоминает   отчасти   восклицательный   знак,   но   с   игривым   смайликом – миниатюрным   кроликом   вместо   точки.  Поэтому   выглядит   он   и   строго,   и   весело,   совсем,   как   и   жители   данной   кают-компании;  и   хотя   эта   обитель   стала   не   просто   местом  проживания,   а   фактически   целлой   совместного   катакомбного   храма   все-таки  шаловливость   метки   смягчает   изначальную    конкретность.  Лиза   и   Хелена   сервируют   стол: выставляют   обычные   туристические   миски,  ложки,  чашки – они,  правда,  разных   цветов   и   форм,   из-за   чего   накрытие   смотрится   чуть   радостнее   и  задорнее.  С  кухни   возвещают   о   выносе   котла;  частное   оживление   завершается   звуком   рынды,   громыхающим   в   замкнутом   пространстве,  словно   предпоследний   колокол    исхода. Ещё   звучат   последние   обертоны   приглашения,   а   все   уже   на   местах,   лишь   Она   с  Дашей   неспешно   подходят   последними. Все   получают   свои   порции   каши (в  этот   раз  перловой – она  совместно   с   пшенной – и  есть  основное  блюдо),  затем   из   двух   банок   тушёнки   вылавливаются   фрагменты   мясожирового   желе   и  трепетно   распределяются   по   тарелкам. Два   сухаря – белый   и   серый,   большой   жбан   кипяченой   воды,   заваренной   щепоткой   чая   и  большой   горстью  травы: то   ромашкой,  то   кипреем,   то   зверобоем,  а   то   и   набором   из   них – вот  и   весь  привычный   обед.  Все   воспринимают   его   с   видом   снисходительной   обреченности;  но   есть   и   исключение – Василий,   появившийся   позже  всех,   относится   иначе   и   не  только   к   еде,  но   ко   многим   другим   аспектам   проживания,   тем   более   за   столом:   он   чрезвычайно  выделяется   из   общего   множества - его   согбенная   поза   с   вытянутыми   руками   и   нависающим   над   столом   телом   производит   жалкое   и  тягостное   впечатление,   при   всем   том – она   заставляет   лишний   раз   задуматься   не   только   о   прошлом   и   настоящем – больше   всего  о  будущем. И   тот,   кто   размышляет   про   это - незаметно   теряет   и  гордую   осанку,   и   велеречивую   риторику,    правда   ненадолго. Практически   каждый   взволнованно   оценивает  точность   и  качество   раздачи   и   некоторые   довольно   часто   в   глубинах   естества   лелеют  черные   планы   по   стихийному   устранению  дежурного   и   похищению   вожделенной   банки.  Но  абсолютизировать   подобные   мысли   несправедливо – есть   категория   людей   аннигилирующих   подобные   идеи   в   зародыше – им  и  так   здорово.  Почему?  Спросите   вы.  Просто   они   давным-давно   сбалансировали   желания   с   возможностями   и   хотя   здесь   вероятны   существенные   разрывы   потенциалов – все   же   справиться    с   осознанным   выбором   гораздо   легче,  чем   с  бессознательным   эфиром  надежды (пусть  даже   их   жизненный   уровень   находится   ниже   плинтуса).  Частично   подобное   и   происходит: тогда   тактика  индивидуума   упрощается  до  примитивного   выживания,    и   метаболические   процессы   тоже   изводятся   до   минимальной   степени.  После   трапезы   Дарья   поручает   заняться   уборкой   Лизе   и   Родиону.  А   когда   Родион   пытается   напомнить   о   графике   дежурства,   тут   же   в   ответ     подписывается   ещё  на   3   ближайших   дня.  Чуть   было   не  выскочившее   из   него   междометие     немедленно   вталкивается   обратно   до   лучших   времен – это   такая   специфическая   фраза-перевертыш: с  одной  стороны   защищает   психику   и  реноме,   с   другой – дает,   чаще   всего,   зыбкую  надежду   на   послесловие.  Лиза    также   ублажает   его    по   свойски:  ласково   перехватывает   дергающуюся    руку    и    прижимает   её   к    своему   бедру.   Родион  ниспадает   и    успокаивается.  Михаил   с   Яковом   собираются   наверх,   подменять   их     будут    Вячеслав   с   Леней – технику   необходимо   довести   до  ума   в   кратчайшие   сроки,   ведь   голодные   волки   безнадеги  могут   вернуться    или   донести   о   месте   другим   жертвам   обреченности.  Владимир   с   Костей (после   воскрешения,   ставшим   верным   оруженосцем   доктора)  занимаются   выгонкой   из   овощей   и   корневищ   зелени.  Употребляются   корни   сельдерея,   петрушки,   любистока (в   дальнейшем  он  оказался  самым  стойким,  неприхотливым   и  хорошо  размножаемым).  А    вкуснейшим   украшением   стала   зелень   из   свёклы,   хотя   высаживались   лишь   самые   маленькие,  невзрачные   экземпляры   из   вывезенных  с   базы.  Идея   была   Володина – ему  Она   и   поручила  исполнение,   дав   все   полномочия   и   помощников   для   тягловых   работ.  По   еде   главными   были   Елизавета,  Хелена   и   Наталья,  правда  из-за   скудности   меню   вполне  достаточно   было   одних   рук,   но   они   решили   не  затворяться   в   скорлупки   одиночества   и  дружно  фантазировать   на   кухне,   в   основном   с  Володиными   зелеными  прелестями. Особо   старалась   Хелена: после  возвращения   Константина   их   отношения   застыли   в   завершенной   неопределенности – прежний   мир  пары   по   объективным   и   другим   причинам   остался   в   далекой   Ойкумене,   а   оборотного   преображения   не   случилось,   во   всяком  случае,   пока.  О   хорошем: она  стала  не   только   сносно   говорить   по-русски,   но   и   шутить,   а   это   уже   интегральное  исчисление   языка,  ведь   ирония,   юмор,  сарказм – средства   не   просто   информационного   поля – здесь  открывается   не   только    продвинутый   мир   лингвистики,   тут   возникает   истинное   погружение   в   глубины   филологического    теизма. Но   самым   счастливым   и  активным   сотрудником   пищеблока   стал  Миша – он   буквально   вымолил   свое   место   у   плиты (фигурально,  конечно),  а   милые   женщины,   в   свою   очередь,  получили   Её   разрешение,   однако   сдобренное   изрядной   толикой   предупреждений   и   обязательств,   даже   скрытой   угрозой,   в   случае   травмы   ребенка.  Но    глаза   мальчика   после   получения   визы   светились,   словно   солнышко   в   незапамятный   весенний   день   и   фраза   Хелены   о   том,   что   счастье – близкий   родственник   беспокойства,   а   это   и   есть   жизнь  окончательно   успокоила   всех.  Вернулись   Михаил   с   Яковом   и   объяснили   своим   сменщикам,   на   чем  остановились; понятно,   что   в   каждой   из  пар  есть   солист   и  подпевала   и   ясно   кто   в   каком   звании   состоит. Пока  никого  нет   наверху,   Михаил   сажает   Якова   на  оптику   верхнего   обзора – после  гибели   Тимура   в  дневное   время   наблюдение   стало   постоянным.  Шутки   о   подводных   лодках   в   лесах   Белоруссии   тоже   прекратились – снайперские   перископы   оказались   крайне  актуальными   при   подземном   выживании,   и   их   работоспособное  состояние   заботило   теперь   всех.  В    Её    комнате   Даша   получает   очередную   порцию   нагоняя;  она   слабо  отбивается – сильно   не   возражает,  но   смягчает   интонацию   вербальными    книксенами,   оправдываясь   чужими   промахами   и  недоработками.  На  жесткое   замечание   об  оружии – невнятно   мямлит   об   оторванной    то   ли   пуговице,  то   ли   молнии (быстрой   реакцией   не   владела,  обходилась   женской   хитростью – с  мужчинами  этого   хватало).  Дает   необязательное   честное   слово – не  совершать  таких   проколов   в   будущем,   но   Она   впервые   чувствует,   проявившуюся   в   последнее   время   нетщательно   скрываемую  крепость   заднего   ума   и  подлавливает   её    на   некоторых    вопросах  достаточно    легко,   словно  женщину   в  раскоряке;  а  тупым   вопросом   о   друге   с   которым   она,   видимо,   делит   не   только   ложе,   но   и   мысли,   приводит   Дашу   в   кратковременный   ступор.   Хорошо   понимает – в   связке   с   мужчиной   даже   такая   непосредственность   может   выскочить   за    рамки   возможностей,   не   особо   предвидя   дальнейшие   события.  А   в   Даше,   скорее   всего,   пробуждается   обычный   детерминизм     стаи,  где    промежуточная    и   конечная   задачи   сливаются   в   одно   целое – скорое  достижение     супер  статуса     в   пределах     реального   соотношения   сил.  При   этом   учитывается    главная    составляющая   успеха – смелость   претендента,   ведь   давно   известно: «важен  не   размер   собаки   в   драке,  а   размер   драки   в   собаке».  Столь   сложную   умственную   конструкцию   Она   придумала    прямо   сейчас,   но  лучше   предвидеть   бурю,   чем   утонуть   в   луже. Отпускает   Дашу,  велит   привести   Юлю,   замечает  тоскливо:
- Дочка  не   только   креститься   теперь   постоянно,   но   и   Машу   изредка   называет   мамой.
Только,   в   одиночестве,  понимает   свою   ущербность: не  возникло   истинного   проникновения   в   материнство,  дочку    не   прочувствовала   своей   кровинкой. Самым   неприятным   стало    то,   что   и   потребности    такой   не   возникло. Даже   кормление   грудью   стало   каким-то   физиологическим   отправлением,   а   не   божественным    явлением   мадонны   с   ребенком. Женщина-мать – такая  классическая   атрибуция   в   жизни   часто   используется   в   качестве   внешних   символов,   ярлычков – типа   так   надо – в   данное   время.   Увы   и   ах,  но   в   данном   месте   никакой    необходимости   в   подобном   лицедействе   ей   не  потребовалось. Даша   приводит   Юлю   не   тотчас,   а   минут   через   двадцать,  и   когда   Она   глазами    спрашивает,   получает   такой  же   беззвучный   ответ – не   очень   хотела. Коротким   жестом   отпускает   Дашу. 
Выход   наружу   и   возвращение   обратно   давно   стали   данностью   момента,   но   не   в   этот   раз: счастливый   заливистый   вопль  Лени   всех   приподнимает   над   унылой   рефлексией   дня.  Новость   стоит   того   ажиотажа,   который   производит   Леонид:  они   увидели  Солнце – пусть   мельком,   чуть-чуть,   сквозь   тяжелый   свинцовый   саван,  окутавший   землю   казалось   бы   навсегда – ставший    таким   привычным,  таким   родственным,   словно   никогда   другого  ничего  и    не  видели.  Затем   он – Леонид   выступает   в   роли   премьера (Слава   скромно  уходит   в   тень,   предоставляя   юноше   право   первой   скрипки);  Леня   так   цветасто  выпукло   за  эти   полтора   года   ни   разу   не  выступал,   и  он   сумел,  для   своего   бенефиса,   вспомнить    уже  порядком   забытые,  утерянные   эпитеты   и   синонимы;  его   не  перебивали,   не   задавали  вопросов – наступил   столь   редкий,   возможно   первый   за   весь  фатальный   срок   момент   желанной   мнимой   иллюзии.  Даже   лица   просветлели   не   от   длительного   пребывания   в   подземелье,  а   от   крошечного   солнечного   зайчика,   пойманного   вовсе  даже   не   ими – такое   общее   приподнятое  настроение   и   единение   обретенное   волей   случая.  В   следующие   возвращения   больше   не  случались   такие   переполохи – и  у   некоторых  граждан   возникли   сомнения   в   достоверности   Лениных   сочинений,  и лишь   тяжелое,   тугое   немногословное – да – Вячеслава   стабилизировало   общественное   мнение   на   позиции: «если   хочется   мечтать – Мечтай». К   данному   моменту   сложилась   неизменная      диспропорция: по   сути    лишь   небольшая   мужская   часть   колонии   имела   выход   наружу,   дамы,   словно   полевые   цветы   в   красивой   вазе,   постепенно   и   неугомонно   никли   и   не   только   от   похищенного   воздуха,  а  и   от   морального   разоружения   перед   мужской   самостью,   помноженной   на   упрямство.  И   хотя   Владимир   уже   давно   дал   добро   на   кратковременные   вылазки    главный   тормоз   не   реагировал   никак – не   «pro»,   не   «contra».  Она   не   хотела   думать   о    жизни   наверху – она    стала   боятся   даже    мыслей  о   после…   Потому   место    на   верхней   палубе    предоставлялось   лишь  изгоям – мужчинам,   а   на    всхлипывания    и    камлания    женщин   Она    не    реагировала.  Моментами     казалось –  обкорнанная   катастрофой   земля   существует   только   лишь   благодаря   Её,   глубоко   запечатанному   десятью   замками   и   тайными   схронами,   неизбывному   ядру,   удерживаемому   от   распада   сверх  напряжением    воли.  И   малейшее    расслабление,   потеря    контроля,   женская   интервальная   слабость   приведут   к   стремительной   гибели.  Этими   мыслями   ни   с   кем   не   делилась,   даже   из   себя   изгоняла    нещадно,   но   глубинное   чувство   беспощадного   сомнения   мучило   постоянно. С  каждым   новым  днем   Она   сознавала   неотвратимую   завершенность   места   и   времени: каждая   вылазка   на  базу,   мало   того,  что   была   чрезвычайно   опасна,   но   и   материальные   результаты   были   все   более   жалкими. Решение   совершать   вылазки   только   по   ночам – себя   оправдало: видимо   у   конкурентов   были   большие   проблемы     с   топливом,   соответственно   и  с   освещением.   Да   и   с  оружием   у   них   был    полный   порядок,  и   хотя   источник   всеобщего  существования   стремился   к   нулю - других   вариантов   не  было   ни  впереди,  ни  сзади.   В   редкие   моменты   слабости   Александра (в  основном   после   смычки)   она   разболтала   его   и   понемногу   занавес   его   прежней   жизни   открылся.  Несмотря   на   гораздо   более  жесткие   взаимоотношения   личности   и  государства   в  Белоруссии   ниши   для   сокровенных   людей   все   равно   имелись,   к   тому   же   место   дисклокации   Шурика   было   на   периферии   и   находилось   от   центра   силы   далеко.  Он   успел   по   молодости   лет   потрудиться   в   ОПГ   на   самых   низовых   вакансиях   и   вследствие   скорой   естественной   убыли   соратников     в   какой-то   момент   стал   ответственным   за   арсенал   банды.  Надо    сказать   его   хваткий   хозяйственный   импульс   и   там   пригодился,   тем   более   учет   был   никакой;   подавно,   при   отстрелах   сослуживцев    его   боекомплект   вырос   до   значительных   величин,   вполне   достаточных   для   небольшого   воинского   подразделения.  Он    даже    умудрился    где-то    выхватить   сверхсовременную    СНЭ  (систему   накопления   энергии)   благодаря   которой   они   все   ещё    были    при    живых   делах.
Перед   Ней,   частично   перед   Дашей   стояла   элементарная   задача: не   дать   выходу   ни   одной     маломальской    пищали    в   свободное   пространство – все   должно   быть   под  контролем   и   в   строго   ограниченном   месте;   потому-то   и  выволочка   Даши   стала   обязательной    частью   ежедневного    ритуала.  В   последние   месяцы   подросшая   Юля   все   меньше   времени   проводила   в   обществе   Маши;  нельзя   уверенно    сказать   о   причинах   однозначно,   но   в   комплексе   неоднородных   векторов   преобладал   обычный   живой   инстинкт   здорового   ребенка: меняясь   ей   требовалось   что-то   более   простое   и  бодрое,   чем   монотонные   молитвенные   речитативы.  Юля   потянулась   к   Мише,   как   наиболее   близкому    по   возрасту,   и    хотя   тот   попытался   обрезать   этот   возрастной   мезальянс,   ему    довольно    быстро   объяснили   ошибочность    его   позиции;   довольно   скоро   они   уже   весело   общались   и  играли, причем   Миша   усвоил   неожиданную   и   приятную   для   себя    роль   наставника   и  с   нескрываемым   удовольствием   начал   проводить   занятия   с   Юлей,   надуваясь   с   каждым   разом   все   большим   самомнением   и   значительностью.  Его   поощряли   и   не   мешали   наслаждаться    честно   заработанным      высоким   социальным   положением.  Маша   же   потеряв   столь   аппетитную    морковку   и   бесперспективно   попытавшись   вернуть   её,   вскоре   переключила   внимание   на  старый   апробированный   адресат – на   Вячеслава.  Ренессанс   состоялся   нелегко – Слава   давно   уже   вернулся   под   сень   Натальи   и   заново   переживать   Благовестие    был   не   вполне   готов,  однако   мерцающие   божественным   огнем   очи   Маши,   её    проникновенные   слова    не   позволили   ему   с    порога   отвергнуть   её   сугубо    нравственные   притязания.  К   тому   же   жизнь   затворницы   в   стиле  аскезы     заморозила   коренные  женские    причалы    Маши:   даже   её   сны    и   видения   существовали   вне   плотской   жизни.  Вот   чего  не   хватало  ей   сейчас   больше  всего – это  новых   самозабвенных   прозелитов,  совместно   с  которыми   она   продвигала   бы   и   утверждала   бы   единственные   ценности,   оставшиеся   в   этом   мире –  христианские   святости. Пришла   она   к   этому     после   долгих   тяжелых    размышлений   и   молений. Изначально    необходимо  вернуть   на   твердую   незыблемую   почву   веры   Вячеслава,   потом   не   выпустить   в   беспокойное   плавание   Юленьку,   а   там,   почему   бы   и   нет,   взяться   за   козырных   дам – Дашу   и  Валерию.  Христос   ведь   не   отвернулся   от   Марии  Магдалины   и   люди   были   вознаграждены   за   его   Веру,   Надежду,   Любовь.
Он   назойливо,   прямолинейно   навязывал   ей   себя,   и   хотя  при   любой   встрече  с   ней   у   него   застывал   язык,  все   остальные   органы,  наоборот,  наполнялись   будоражащей   животворной   силой.  По-настоящему  интересовало   его   только   её   сочное   ядреное   тело – речи   об  ином   не   шло – не   было   между   ними  никаких   общих   площадок   для   умственного   соития,   да  и   не  предвиделось   в   дальнейшем – уж   больно   разные   пути   прошли    они    к    данному    времени.  И   все  же   такой   механический    подход   с    чисто   физиологическим   откровенным   вызовом   сумел-таки    пробить   небольшую   брешь   в   архивированном   либидо   женщины.  Как   минимум – она   обратила   на   него   внимание.  И   с   высоты   настоящего   положения   прикинула   о   возможных   выгодах   алчущего  самца. Приближалось   время   принятия   жесткого   и  единственно   верного   решения   и   мысли   о  минимально   надежной (о  верности   речи  не  шло – только   взаимные  интересы)   команде   её   переполняли   с   каждым   днем   все  больше.  Все  источники   питания   людей    и    машин   закономерно    иссякали;  она   не   видела   иного   пути,   как   миграцию   на   юг,   а   там   или   конец   с  ходу,   или   какой-то   шанс,   хотя   бы   кому-нибудь  пробраться   в   иные   земли,   где   история    не   околеет    окончательно.
- Не  хочу  ничего  менять,   тихо   дойду   до  конца,   без   нервических  телепаний   с   постоянным   выдергиванием   последних   сил…  и   с  тобою   рядом,   если   ты   не   возражаешь.  Да,  вижу – не   противишься,   а   чем   им   крыть   против   нас.  Это   их   удел -  удовлетворять   безумные   идеи   этой   новой   Клеопатры,   нет   какой  там   Клеопатры – просто   трахнутой   по    голове   Мессалины,   связавшейся   с   этим   мужланом.
  Они   сидели   чуть   в   стороне   от   других,   на   том   единственно   допустимом   расстоянии   от   группы,  каковое    возможно   в   данных   малогабаритных   обстоятельствах.  Настроение,   внешний   облик   присутствующих    выдавал   их   обреченную   к   будущему   решению   безысходность: последние    месяцы,   дни   подводили   почти   всех   к   той   пограничной   черте,   которая   при   любом   будущем   исходе   все   равно   должна   была    быть   пройдена.
- Мы   с  Дарьей,   с   помощью   Василия,   провели   переучет   наших   остатков:   пищевых,  энергетических,  боевых,- здесь   неожиданно   подключился   Яков,- а   эзотерических? – Молодец,  у   тебя   ещё   есть   силы   шутить,  поверь   мне – мы   будем   счастливы,   если  ты   сохранишь  в   себе   это   надолго.  Думаю,   подробно   останавливаться   на   результатах   нашей   арифметики   не   стоит. Потому   что  итог – полная   жопа!  Видимого   улучшения   в   природе  не   произошло,  но   судя   по   приборам,  уровень    радиоактивности   снизился   и   возможно   нахождение   извне – по   мнению   доктора – до  5   часов   ежедневно. Есть   только   одно   жизнеутверждающее   направление,   так   выразился   Михаил,   и   обосновал   его  историей   антропогенеза,   перемещение   далеко   на   юг – туда   к   истокам   человечества: там  вероятность   ядерной   зимы   ничтожна   и   шанс    выжить,   если   доберемся,   есть.  Я   обсуждала   и   маршрут,   и  детали   пути    и   вот   объявляю   конечный   итог: отсюда   через   Украину   на   юго-восток,   дальше   по   самому   опасному   участку   дороги – вдоль    моря   на   Аджарию   и   через   высокогорный  перевал   в   Турцию.  Яков   с   Родионом   прослушивали   эфир   на   КВ   приемнике      и     сообщили    о   практически   безлюдной   территории    левобережной   Украины   и,   наоборот,   о   непреодолимых   Балканах,   где   множественные   бандформирования  истребляют   все   движущееся,   да   и   стационарное   тоже;  так    что   направление – только   одно,    с   какими-то   шансами. Теперь    о   транспорте: бензина   осталось   примерно   800 литров,   машин   на   ходу   5,   но   защищенная   только   одна – туда   мы   загрузим   две   бочки,   10  канистр   распределим   по   ещё   2   машинам    и   заправимся,   естественно,   под   завязку.  Нас    15 – на   3    автомобилях    поместимся.  На   сборы   2  дня.
 – Мы  не  едем  и   не   надо   нас   уговаривать,   мы   все   решили   уже  давно,- Владимир  приподнялся,   мягко   опираясь   на   плечо   Кости   и  если   весь   облик   Константина   был   инертен   и   безлик,   то   Володя   произнес   эти   слова   уверенно,  бесповоротно.  Но  Она  легко   снизошла   до   выверенного,   видимо   ранее,   ответа:
 – Только   на   припасы   не  рассчитывайте: все   достается   большинству – у   нас    есть   надежда,   у   нас   есть   желание   действовать,   а   вы   можете   здесь   в   любви   и   согласии   протягивать   ножки.
Но   со    стороны,    странной  показалась   бы   атмосфера   данного   обсуждения: решалось,   без   громких   слов,   существование   всех   их – краткое   и  стабильное    или   неизвестное   и   опасное    с   микро   шансами   на  успех,    а   нерв   обсуждения   так   и   не   разморозился. И   потому  подростковый    всплеск   не   только   прозвучал   словно  набат – он,  после   многомесячной   апатии,    разбудил   какие-то   остатки   прежней   самостоятельности    почти   у   всех. – Давайте   выйдем   на  улицу,   и  я   хочу   куда-нибудь   уехать   далеко-далеко   к   солнцу,  к   теплу - здесь   плохо   и   маме   тоже.- Я   согласна   с   Мишенькой,   здесь   невыносимо    больше   существовать   и   ждать,  ждать,   давайте  сделаем   решительный   шаг.
Наташа    давно   не  высказывалась,   не   общалась   артельно   потому,   когда   говорила - запиналась   и   голос   дребезжал   от   волнения;  видимо,    она   не   сегодня   решила   для   себя   этот   вопрос   и  сын   лишь   ускорил   её   порыв. – Я   вижу   божественное   откровение   посетило   Валерию    и   направляет   нас   по  единственному   пути   к   истинному   Иерусалимуму, - подоспела   Маша  со   своими   нерукотворными   тараканами, - и   противиться   воле   Господней   мы   не   можем.  И   вам,  Володимир,   не   можно   в   скит   уходить,   не   время   отделяться   от  общины – вместе   собрались   здесь,   вместе   и   дальше   пойдем. Наконец-то    народ   ожил:  сначала,    как  будто   не   откуда   пошло   тихое   эхо   взаимных   перешептываний,   потом   оно   загустело   и  стало   прорываться   наружу   отдельными   возгласами,   короткими   фразами,   нарастая     вширь   и   вглубь.  С  радостью   накинулись   на   Машу - видимо   объект   для   снятия   внутреннего   напряжения   очень   удобный   оказался. Растрепанная,   в   потертой   замызганной   юбке   Лиза   выпалила   скороговоркой: «тебя   нам   ещё   не   хватало   слушать,   без   тебя   тошно».
 – Мы  не  на   профсоюзном   собрании,  время   голосований   осталось   в   прошлой   жизни   и   пустословную   бодягу      разводить   не   следует…  я   считаю – необходимо   заняться  реальным  делом: подготовкой   машин   и  погрузкой…  Здесь   заступила   на  вахту   Даша   и   Василий   нехотя     замолк. - Женщины   займутся   оставшимися   продуктами,  мужчины   погрузкой   и   подготовкой   оружия…  я   проверю   потом.
 Михаил   неловко,   но   цепко   прихватывает   Её   за   локоть   и   отводит   в   сторону,   через   минуту-другую   они   снова   разъединяются.  Валерия  с  неподдельным  интересом  наблюдает   за  их  перипетиями,    и  напоследок  всех  успокаивает:
 – Даша,   большое   тебе   спасибо   за   инициативу   и   суровость. Но   проверкой   и   подготовкой   оружия  займутся    Михаил  с   Василием – мужское   это   дело,  тем   более   Василий,  с   его   слов,   имеет   некий     опыт   по   стрелковому   оружию,   а   уж   с   продуктами   ты  разберись,   пожалуйста.
 Утром   Она   и   Михаил (позвали   и  Василия,  но  он   скромно   пробурчав   что-то,   остался   в  стороне) провели   конечный   осмотр   машин   и   их   загрузки; потом   стали   рассаживаться   по   заранее   определенным   местам: в  наиболее   защищенный   автомобиль   сели      маленькие   и   амазонки   с   Михаилом,   далее  распределялись   где-то   стихийно,   где-то   по   возможностям   минимальной   необходимости;  сложности   возникли   с  новообразованной   парой – было   принято  силовое  решение:   на  время   перехода  их    разделить   по   разным   машинам.  Но   перед   самым   стартом   они   пропали (это   ни  у  кого   не   вызвало  большого   удивления); решили  искать  не   больше   часа,   правда   нашли  через   несколько   минут – они   заперлись   в   бывшей   резиденции   Валерии   и   при  жалких   попытках   до  них  достучаться   ответили   пусть   и   вразнобой   жалостливым   и  душераздирающим   воем  переходящим   в   визг   такой   тональности,   который   слышать   было   совершенно  невозможно.  Словно  бы   в   один   вопль   слились   завывания   волка,  хлюпанье   геккона,  кошмарные   стенания   сипухи – какофонией   смерти   назвал    сию  песнь   Яков.  Желание   освободиться   от  этого  жуткого   убийственного  дуэта  сократило  время   убытия   до  минимума. После   секундного   колебания   Она   велела   Михаилу   сбросить  мешочек  провизии  и  дала   сигнал   на  отправление.
 

  ОНИ.
Его   кончину   приняли   без   вопросов   и   удивления,   можно   даже   сказать,  с  чувством  большого   облегчения   и  удовлетворения; а  версия   самоубийства,  хотя  ещё  не   подоспел   Володин   вердикт,  удачно   легла   на,  удобренную   Шуриковыми   поступками,   почву.  Но   оттепель   длилась  недолго: такова  истинная   природа   нашего   макрокосма,   и   микрокосма.  Любая   сложная  субстанция   состоит   из  простых  составляющих   и,   соответственно,   распадаясь,   изливает   свои   геномы   на   все   осколки   и   отдельные   компоненты; и   в   данных   обстоятельствах,   практически   добровольно   всем   захотелось   определенности   и   безответственности,   в   смысле – без - меня,   чтобы   решилось   главное   целеуказание   момента – на  кого   упереться   и   кому,   в   результате,   упираться    ради   общего,   типа,   благоденствия,   очень  и    очень   относительного,   естественно.   

- Я   тебе   совсем  не  интересна - стала,  да?  А  мои   нормальные   потребности – мне  не   стыдно   тебе   напоминать – я  все     же     молодая   женщина,  давно   уже   распечатанная   и  выезженная…   и   я   до   такой   степени   застоялась,   что   готова   предложить   себя   первому   встречному. –  Лиза   пошла   вразнос: лицо  покрылось  румянцем,  ножки  цокали  дробью. Володя   с  интересом  увидел   некое   откровение,   прежде  тщательно  закупоренное  образованием   и  воспитанием,   а   сейчас   из-за   разного   рода  обстоятельств   вырвавшееся   на   волю      чудным   беззастенчивым   образом.
- Видимо  где-то  недополучила  десерта  и  по  старой  памяти  прискакала  ко  мне,   ну   прямо  как   в   Золотом   осле   Апулея,   но   на  роль   осла   я  не  претендую,   так   что   поищи   себе   животное   в  другом   стойле.
Лиза   бросилась   на  него  с   яростью   уязвленной кошки,   и   если   бы   дверь  не  закрылась  перед   её  когтями   доктору   пришлось   бы  заняться   самолечением. Шум   поднятый   ими,  точнее   ею,  взбодрил   всех,   но   некоторых  мужчин   привлек   сладкозвучной    игрой    вопроса,   в   частности    Родиона,   несколько   пробитого   разговором   с   Яковом.  Нет   лучшего   средства  забыться – как   в   обществе   с   милой,   высокообразованной   и  озабоченной   дамой. 

- Вот   такой    бутуз!- Владимир  нежно  шлепнул  по  попке  младенца.
- Мальчик?- тихо,  сдавленно  спросила   Лера.
- Девочка,  и  такая   же  красавица  как   мама. А  бутуз – не   скажешь  же  бутузка.
 Медкомната    со   временем   приобрела   спокойный    выдержанный   колорит – не   только  в   оформлении,   но   и    в    общем   состоянии: не  только   внешняя   оболочка   стала   спокойной,  созерцательной – вся   изменившаяся   природа   помещения  взывала   всяк   входящего  сюда   к   уравновешенности   и   смирению. Володя   и   Лиза   на  пару  и   создали  такой   уголок    и   охраняли   его   в   меру   сил   и   возможностей; даже   лист   бумаги,   прикрепленный   к   двери,    недвусмысленно   указывал   на   пределы   чужих   притязаний.
                ГОСПОДА!
 Это   помещение  не  для   игрищ   и   других   бытовых   извращений – оно  только  для  нуждающихся  в   медицинской   помощи.  Мы   клянемся  безотлагательно  оказывать  неотложную   помощь   любому   кто   в   ней   нуждается  и  внимательно,  заботливо,   уважительно,  беспристрастно  относится   к   своим   пациентам   и   хранить   секреты   доверившихся  нам   людей.
                Владимир.   Елизавета.
Так   что   визиты   Шурика   были   несколько   ограничены,   особенно   после   одной   сцены,   случайно   подсмотренной   Лизой, - она   увидела   как   он,   держа   в   руках   младенца,   приблизился   к   зеркалу   и  пристрастно   рассматривал   себя   и   параллельно   девочку,   причем   лицо   его   выражало   мучительное   недоумение.

Топливо,  тем   более   сложной   переработки,   становилось    подлинным    материальным    откровением   нового   времени:  возобновления   производства   в   историческом  промежутке   не   предвиделось – заводы   и   хранилища   сгорели   первыми,   а    редкие   малоизвестные   скрытные   места   складирования   становились   местом   вожделенных    трофеев.   Время    последнего   обеда   растянулось   многократно,  хотя   естественной  причины   для   этого   не   было: и  еда,  и   преамбула   были   обыкновенными   и   почему   случилась   такая   оказия    внутри   процесса   стало   обычным    вопросом   без    ответа – все   равно   в   принятии   каких-либо   решений   практически   никто   не   участвовал.  Но,   как   известно,   во   всем   случайном   есть   объективная   закономерность   и   в   данном   поверхностном   обыденном   напряжении   вырисовалась   новая   ситуация:  из   общей  повседневности    выпали   два   человека – Александр   и   Валерия,  и    реальное,   да   и   трансцендентальное (хотя   это   слово   для   Александра,   не   говоря   уже  о   смысле,  было   глубоко   за   границей   комфорта)   отсутствие   Валерии   становилось    новой   вешкой   в   неформальной   иерархии   коллектива.
Он   собрал   их   в   своей   берлоге (сам   с   привкусом   нескрываемого  довольства   так   называл   это   помещение)  для   серьезного    разговора.
- Еды,   топлива   все   меньше…  а   народу   прибавилось,   хотя   одна,   вядома,   кормится   мамкиной   сиськой,   а   этого   приблуду   сами  уговорили   жаласливыя   и  тепереча    тоже   захребетник   готовый. Надо   будет   ехать   до   складов   военных,   если   чё   осталось.
Машину   взяли   полноприводную,   но  с   низким   расходом   бензина -    Ниссан  Х-трейл,   подцепили   довольно   внушительный    прицеп – он  обычно  использовался  для   перевозки   лодки   и   квадроцикла;   состав   группы – естественно,    сам   Александр,   Тимур,  Михаил   и   Костя. Перед   самым   отъездом   Александр   о   чем-то   переговорил   с   Володей   и   Лерой,   затем    передал    охотничий  карабин   «Вепрь»  Косте,   сам   взял   какое-то  оружие   в   чехле,   потом   они   надели   легкие   респираторы   и   выехали.
- А   ты   сомневался?  От   кого   ещё   я   могла   забеременеть? Не   от   Якова  же. У   меня   с   ним  отношения   были   почти   платонические,   а   уж   на   серьезный   шаг…  я    разве   похожа   на   идиотку.
- Ты   меня   не   разводи   на   баланду,   я,   по-твоему,   дурылка   полный.  Мы   с   тобой-то   раза   два   и   были-то.
- С   сильным   мужиком   и   не   надо   слишком   много   попыток – он   словно   племенной   жеребец   обрюхатит   столько,   сколько   захочет,   тем   более,   если   кобылка   охоча   до    него.
После  этих   слов  Шурик   чуть   изменился: приосанился,   да   и   Лере   слегка   поверил   или   захотел   убедить   себя   в   этом;   постепенно      отношение   к   ней   изменилось - в    первую    очередь     у   Александра,   а   потом    как-то    очень     легко    и   естественно    у    всех   остальных.  И   не   только   из-за   удивительного    покровительства   Александра (несколько   странноватого   для   него),   в   большей   степени   по   причине    округлившегося    животика     Леры. 
Он   управлял   джипом   уверенно,   легко – именно   здесь   на    этом    месте,    в   это   время,   в    нынешних    обстоятельствах   Александр    оказался   этаким   гением    места,   причем – обреченного.  Удовольствие,    с   которым   он   окунулся    во   все   тяжкие   неумолимого   времени   несколько    компенсировало    его   грубую   неадекватность   в   будничной   жизни.  Часа    через   полтора   подъехали    к   забору   с   колючей   проволокой   поверху   и   с   вывороченными    воротами,   как    будто   снесенными   бульдозером: правая   створка   отлетела   прямо   к   будке   КПП,   левая   же    напоминала   меха   гармошки   у   не   вполне   трезвого   музыканта.  По   мере   движения   по   территории    Александр    часто   останавливался    и   посылал    то   Михаила,   то   Тимура    вперед    метров    на    100-200 – на   разведку.  Так   и   доехали   до   двух    насыпей    с   мощными    металлическими   дверями   на   входах: одна   из   дверей    была   приоткрыта,   вторая,   видимо,   тоже   вскрывалась,   но   сейчас   была   закрыта   плотно.  В  первую    полусферу    входили   по   всем    канонам,   сериальных    боевиков,  скорее  всего   это   был   наиболее   доступный   и   скорый   метод   постижения   криминального   опыта (Александр,   безусловно,   находился   в   другой    весовой   категории); итак   по   порядку: первым  входил   Тимур – он   сам   проявил   инициативу,   вторым – Шурик,  со   Стечкиным   в   руке.
Финал  развивался   в  соответствии   с   рецептом: он   захрипел,   отвалился   от   спинки   кресла   и   стал   некрасиво   сползать   на   пол,  потом   крутануло   судорогой,  забелело   лицо,   почти   сразу   же   и   другие   видимые   части  тела   тоже.
Какое  молниеносное   явление   Носферату   наяву   и   с   высоким   разрешением  цветовой   картинки, - подумала   Лера.
- Фу,  какая   я   мерзость - ещё   теплый,   а   я   наслаждаюсь   смертью,   словно   эстетической   забавой,  будто   в   музее   рассматриваю   нэцкэ.
Лера   собралась   с   мыслями,  задумалась   о   ближайших   действиях: сразу   ли   объявлять   или   подождать   какое-то   время,   в   любом   случае   надо   вызвать   Владимира.  Когда? И   подготовила   ли   его   Лиза?  Может   быть,  сам   почувствовал   и   догадался. Тогда   легче – не  выносить   сор,  к   тому   же    изрядно   испортивший   всем   жизнь,  из   избы.
- О,  господи,  он   дергается,   поднимается,   пытается   что-то   говорить,  нет,   сипит   желто-розовыми   пузырями,   побагровел,   глаза   как   у   осьминога – сейчас   вываляться…  Да   пошел   он…  и   все   вместе   с   ним.  Она   выхватывает   пистолет,    вбивает    ствол   в,   сочащийся   миазмами,   рот   и   нажимает   на   курок. Она    наблюдает   агонию   вблизи,   но   ей   кажется,   будто    она   сидит   в   первом   ряду   партера    и   не   просто   созерцает   действо – другое   определение   точнее   описывает   её   состояние: предвосхищает   добро   посредством   зла.
Смерть   Тимура   прошла   по   коллективу   легкой   рябью – атомизация   частностей   происходила   быстро: образовывались   узкие   группки   по   выживанию,   и   эмпатия    вообще   ушла   в   песок   забытья;  только   ближайшее   окружение   приняло   этот   факт   неординарно: пришлось   ампутировать   часть   из   целого   организма,   но  и   они,  трагическое    вообще-то    событие,   пережили   довольно   быстро. Правда   рваные,  осколочные   кривотолки    с   последующими   комментариями  взволновали   на  некоторое   время  кое-кого; потом  выяснилось:  доблестная   легенда   о   героическом   сражении   и  лишь   одной   случайной   жертве - всего   лишь   несложный   розовый   оммаж   реальной   истории.  И   нехай   молодой   пленник   был   нем,   все   равно   постепенно   картина   гибели   стала   проясняться,   более   того – она  обретала   странные   трактовки   и   домыслы,   ещё   сильнее   кристаллизуя   истину   в   мрачных   тонах.   Если    суммировать   все   полу оборванные    сведения,   то по   большому   счету  случилась   трагедия   одиночества   и   Александр   использовал    его   в   роли   жертвы   и   так   готовой   к   закланию.
Леонид   дрожал   от   счастья   признания,   от   осуществленной   попытки   прохода   и,   несмотря   на  её   ироничное   противодействие,  продолжал   топтать   площадку   надежды.  К   тому   же   появился   промежуток,   некая   щель   вероятного  проникновения: Володя   с  пациентом   до   такой    степени   сблизились,   так   слились,  что   между   ними   как   раз   никакого   зазора   не   осталось – наоборот,   предполагался   такой   двуликий   кентавр,   в   котором   несложно   было  увидеть   голову   одного,   нижнюю   часть   другого.  Лиза   же   проводила   большую   часть   времени   в   сугубо   женском   окружении,   но,   слава   Богу,   ни   о   каком   женском   аналоге   подобных   отношений  речи   не   шло.  Вследствие   такого   интересного   сочетания    звезд   и  невидимых    отклонений   Лиза  неожиданно   стала   открыта    для   соседского   внимания,   оказываемого   страстно,   нетерпеливо   как   раз   того,   чем    была   обделена    в   последнее     время.  Хотя,   если   исследовать   по   гамбургскому   счету    её    прошлую    жизнь,  то   она   тоже   отнюдь   не   была   стерильной   промокашкой,  в   частности,  недельный   приворот,  случившийся   именно   в   вышеуказанном   немецком  городе   несколько   скособочил   её   любовный   мартиролог. Потому-то   в   том   темном   коварном  закутке  на   любовный   трепет   юнца   Лиза   ответила,  несколько   неожиданной   для   себя   живостью    и   бесшабашностью – сразу   же   взяв   инициативу   на   себя,  в   буквальном   смысле    действия. Однако   почти   сразу   же   ей   пришлось   успокаивать   молодого   человека,  торпедировавшего  белым   карликом,   преждевременно.
Василий   необыкновенно   полезно   пришелся   ко   двору   как   рукастый   ремесленник   широкого   профиля: недоделки,   всякая   каждодневная   мелочевка,   ремонт – им  выполнялись   качественно   и   быстро,   само   собою   без  всяких   интеллигентских   экивоков,   свойственных   регулярно   хнычущим  аборигенам. Но  все   равно   он   был   под   постоянным   контролем,   и   ночью   его   месторасположением   являлась     глухая   ниша   напротив   дежурного   на   перископе.  Единственным   человеком,   с   которым   он   общался,  правда,   редко   и  незаметно   для  остальных,  был  Яков - довольно   неожиданный   выбор   у   человека   с   определенными   национальными   приоритетами: сам   Василий   являлся   уроженцем   Галиции,   случайно   оказавшимся   в   Белоруссии (совсем   рядом  с  домом); прежде   он   подвизался   в   России,  в  Польше,   где   с   плотно   скрываемым   презрением   одинаково  «хорошо»  относился   и   к   ляхам,  и   к  москалям   с   жидами   соответственно.  Но   деньги   не   пахли – и  он   их   принимал   от  всех.  И   вот   такой   махровый   антисемит   нашел   точки   соприкосновения    с   единственным   представителем   семьи   Давида (как   же   без   них)  в   этом   новообретенном   ковчеге.  Разговорились   они    во   время   дежурства   Якова  на   перископе: Василию   не   спалось,   и   он   с   разрешения   Якова   присел   рядом.  А  взаимная   симпатия   возникла   после   ответа   на  вопрос   о   Лере – Василию    она   сильно   приглянулась,   и   когда   он   узнал   о   предыдущем   союзе    Якова   с   ней,   то   проникся   к   нему   странным    чувством   взаимного    любовного   переживания: у   Якова   до,   у   Василия   нынче.
Он    весьма   долго   и   печально   говорил   о   приготовлении   к   смерти,   о   смирении   перед   роком,   о   важнейшей    тайне   бытия,   хранящейся   внутри   него.  Родион   иронично   и   бесцеремонно   поинтересовался,   когда   же  он   откроет    нам    сей   ларец,   Тимур   спокойно,   уверенно,   без   всякой   артикуляции    только   одними    глазами   впустил   их   двоих    в   такую   бездну    отчаяния,   в   какой    они   не   были   никогда   в   прежней   жизни.  Даже   после   ядерного    коллапса   инстинкт   чистого,   без   психологии,   без   умственных   метаний,   выживания   перекрыл   все   прежние   тонкие   настройки. 
Как   только   у   Леры   кончилось   молоко,  а   это   произошло   в   начале   третьего   месяца,   девочка   ненароком   оказалась,   без   всякого   сопротивления,   включая   материнское,   без   посягательств     кого-либо   другого,   под   неусыпной   любовью (здесь  не  фигура   речи – точная   формулировка)  и   опекой   Маши.  Так   лег   пасьянс,   так   резонировали    два   человека – совсем   маленький   и   взрослый:  они  окунулись    в   счастье   взаимного   благоволения.  Тем   более – то   продолжение,  тот   абсурдистский   сексуально-ригористичный   союз   со   Славой   по   божественной   воле (она  так  считала)  сошел   на   нет.  Забылся   нервный,   кошмарный,   в   тоже   время,   упоительный   восторг   соединения   тел;  теперь   Маше   прошлое  неистовство   представлялось   вереницей   богослужений,  плавно   завершающихся     Всенощным   Бдением.  А  все   скрытое,  умерщвленное   плотское   перетекло   в   нежное,   ласковое   отношение   к  малышке.
- Он   вроде   бы  с   Западной   Украины,   кажется,   с   города   Станислава,- рассказывал   Яков   Родиону   о   своей   ночной   беседе.
- Думаю - географию  знаю   и  по  карте   неплохо  ориентируюсь,  но   такого   города  не   припомню – а   ты,   Радик?
- Это  прежнее   название  Ивано-Франковска. Такой   гремучий,  совместно  со  Львовом,  патриархально-нацистской    клубок,    жестко   ориентированный   на   крайне   консервативные    силы,  где   низовую   голытьбу   прозывали    «горбылями»,   а   философия   национализма   взращивалась   во   Львовском  университете; причем   ты,  скорее  всего  и  не  поверишь – он   и  в   советское   время  был  таким   мерзким  осиным  гнездом,   неприкасаемым   в   силу   непонятно   каких   целей – скорее   всего   из-за   стремительно   деградирующей    элиты,   не   способной   ни  предвидеть,   ни   обобщать.   
- Откуда   у   тебя   такая   информированность,   насколько   я   знаю,  ты   там   и  боку  припеку   не  числился.
- Матушка   там   училась   со   второго   до  выпускного,   потом   родители,  слава   богу,   благополучно  уехали   на   Родину. И   я   достаточно   хорошо    посвящен   в   особый   мир   Галиции,   правда   я   думаю,  да   нет - уверен,   ничего   сакрального     от   него   ты   не  услышал: мама   рассказывала   об   их  долго   подавляемой  (в  советские   годы)  искренности   по   отношению   к   русским (сам   понимаешь  какой),   и   об   их  умении,  при   неблагоприятных   обстоятельствах,   маскировать   своё  истинное    отношение   к   нам.   Это   такой   приспособительный   инстинкт,   выработавшийся   за   время  пребывания   в   разного   рода   империях   и   диктатурах.  Ну     и,   безусловно,   пассионарность   народа   обитающего   на   таком   своеобразном   разломе    геополитических    плит,   где   с   разных   сторон   происходило   давление   и  поляков,   и   венгров,  и   румын,   и   само   собою   немцев (в   более   мягком – австрийском   варианте). И  вот   в   крайний   период   истории   они   захотели   реваншироваться    и   смогли   до  какой-то   степени  это   осуществить.  Так   что   вряд   ли   он   тебе   о   чем-то   подобном   говорил,   скорее,   только   слушал   и   мотал   на   ус.
- Вот   тут   ты   не   угадал.
Весело   возразил   Яков,  и   зачем-то   задорно   подмигнул,   несмотря   на   совсем   не  водевильный   монолог   Радика.
- Я   бы   не   сказал   о  его   безупречной   стойкости  и   скрытности,   особенно   после   100  граммов   спирта,   благополучно   уговоренных   им   тогда   же   ночью.
- Спирт – откуда?
 Родион,   видимо    сильно   засомневался    и   с   недоверием   ждал  ответа.  Яков   многозначительно   прищурился   и  пафосно  выронил.
-  Все-таки   я   не   пятое  колесо   в  Лериной   телеге.
-  Да  уж  перебывала   она   на  стольких   бричках,  тарантасах   и   других  видах  гужевого   транспорта, - не   выдержал  и  встрял  Радик,  но   Яков   увлеченно   продолжил.
- Так   вот – она  все  еще   помнит   наше  прошлое: такое   разное,  такое   беспокойное,  бурное  и  если  уподобить   его    математическим   знакам,   тогда   банальные   +  и  -   не   опишут   наши   отношения – надо  призвать   высшую  математику   с   радикалами,   факториалами,  интегралами  и   особо   помянуть   символы   теории   множеств  и   надмножеств. Видишь   Радик – сколько   свободного   времени   у  нас: вместо   простого   ответа   я   разразился   практически   математической   поэмой   в   прозе.  Она   мне  выделила   литровую   бутылку   спирта   из   запасов   Шурика   на   следующий   день   после   траверса   к  нему.
- Любишь    ты  красивости,   Яша – вот    использовал   свои   полузабытые  альпийские   термины?
- Как  же,   как   же – совершила  же   она   восхождение.

                ОНО.

Хочу   забыться – пусть   надолго,  пусть   на   века; потом  очнуться   в  прежнем   мире   и  нанизать   счастье   самой  обыденной   жизни   постепенно,  не   спеша,  смакуя   по   чуточки   каждое   мгновение,  заново   оценивая   повседневность,   будто   это   и   есть   сретение   новообретённое.
 Что-то  наша   заграничная   подружка   совсем   сникла: такая   тормозная   ментальность – разрушительная,   упадочная;  нет  бы   распоясаться,   подобно   Лизе (вот   от   кого  не   ожидали   ничего  подобного); они   ведь   оказались   в   одной   упряжке: при  живых   мужиках – вдовы   соломенные. И   здесь   я  на   стороне  Лизы,  ну,   наверно,   совокупляться   не   с  кем   попало   и     где   попало,   пусть   даже   в  момент   «пира   во   время   чумы»,   но   все    же   Хелене  не   помешало   бы   небольшое   разнузданное   приключение.
  Вместо   временного   краткого   затишья   они – подруги   меня   постоянно   теребят   своими  жовиальными   идеями – как-будто   можно   заглушить   плотскими   утехами   память   и   смерть. Никто   не   хорош   настолько,   чтобы  учить   других. Es  gibt  im   leben,   was  ich   mich  nicht  erlaube – в   жизни   есть  многое,   что   я   сама   себе   не   позволю,  и,  само   собою,   не   позволю  другим   лезть   в   меня.  А   как   изменилась   Елизавета – самая   образованная,   тонко   организованная    среди   нас   превратилась   в   распутницу    низкого   пошиба,   причем   степень   её   падения   удивительна.   Я   уже   брезгаю  с  нею   находиться   рядом.  И   Наталья   тоже…  зарядила   о  мужчинах,   словно   они   не   сатиры,   а   психоаналитики.
Михаил   забыл,  когда   он   последний   раз   имел   Дашу,   да   и   те  особые   взаимоотношения,   ненароком   приключившиеся   спонтанно   и   горячо   с   Лерою,   развели   его   с   ней   основательно.  Так   расположились   невидимые,   но   предполагаемые   звезды,   так   сталось   в   последние   месяцы,  что   круг   Мишиного   общения   сузился   до   двух   человек – Славы   и   Натальи.  Тем   более   их   отношения  неумолимо   обретали   прежние   контуры,  да   и  сынишка   с   радостью   вновь   обрел   дядю   Славу   после   не  самых  ярких   маминых   поклонников.  Втроем   им   было   хорошо   и  грустить,  и   радоваться   тем   малым   светлым   пятнам,   которые   выпадали   в   преимущественно   довольно  грустные   дни; чаще   всего   просветы   выдумывались   ими   самими,  вот   и  этим   вечером  они   устроили   такой   синефильский   вечер-воспоминание  «Кофе   и  сигареты»,  где   кофе  было   родом   из   травяного  цикория  и  молотого  ячменя,  а   сигарету (одну!)  Михаил  преподнес  в   виде  забойного  эксклюзивного  подарка. Выяснилось – Джармуш  для  них   обоих   был   в  ряду   сакральных  имен   и  при    слове   «Мертвец»   они   бурно   восхитились   собственным   вкусом. Наталья   тоже  не   уклонилась   от  их   воспоминаний – только   градус   снизила   до   средней  величины    и   до   обыденной    бытовухи.
- Я  понимаю   Лизу:  в   конце   концов,  на  последнем   рубиконе   живем;  где-то    и  Хелена  не   самый   сложный   случай,   но  объясните   мне   хоть   что-нибудь   про   эту   волнительную   пару.
 Михаил   и  Слава   переглянулись,  и  Слава   широким   скоморошьим   жестом     передал    право   на   ответ   своему   визави,   но   затем     с   довольно  серьезным   видом  все-таки   добавил   фразу   о   тонкости   и   нестандартности    людей   со   сложной   организацией   психики. А   Михаила   понесло. Занесло  его  в   Испанию  на   корриду,   на   арену,   где   в   роли  матадора   оказался   Володя,   а   Косте   достался   плащ   и    самое   волнующее   и  соблазнительное – «Вероника»(прием   с   плащом    на  корриде).  Наталья   и  Слава  в  этот  момент  обменялись   беспокойными   взглядами,   но   Михаил   не   обращая     внимания   на   озадаченность   присутствующих   продолжил. Он   рассказал   о  сложной   биомеханике   их  взаимоотношений,   объяснил     странные   параллели,   подсмотренные   им   со  стороны,  и   подробно   остановился   на   самой   их   страсти   как  ласке   без   оргазма.  Быка   там   нет – только   мулета,   обволакивающая   и  двигающаяся   в   полном   ладу   с  матадором.  Их   взаимное   мягкое,   нежное,  чуть   прикасающееся   даже   не   к  телу – к  профилю  единение   выглядит   и   странно,   и  вызывающе,   и   печально. В   результате   Михаил,   следующими   словами     уговорил   себя,   нашел     ответ  и  успокоился   простым    умозаключением (видимо  в  качестве  компенсации  сложных  дум): после   облучения   с   Костей   произошли   кардинальные    изменения   и   тот,   кто   был   с   ним   рядом,  выхаживал   его,   закрепился   в   образе   и   матери,  и   жены,   и   друга,  и  любовницы.  Он      не   знал   и   не   хотел    ничего   знать  о   биологических    или   там   физических   превращениях   Кости,   тем   паче   Володи,   но   случился   вот   такой   нежный   альянс   и   принимать   их   надо   такими,   какими   они   есть.  Свой   монолог   он   резво   завершил   совсем   иным   наблюдением.  Он   опять   помянул   Елизавету    в   связке   с   Дашей   и   подчеркнул   абсолютную   невозможность  экстраполировать   их   прошлое   на   настоящее.  Особо   его   заинтересовало   Дашино   перерождение,    и   он   обратил     внимание   не   на   её   пуританское   поведение,   а   на    мощное   замещение   её   прежних   интересов  и   социальных   позиций: она   не   просто   стала   правой   рукой   Леры – в   ней    развились   вождистские   наклонности,   часто   выпирающие   за   рамки   условной  иерархии  места.


- Вопрос – ответ   положительный.
- Запрос   не  может   быть  обработан.
- Абсорбция  не  выполнена.
- На  мой  запрос – ответ отрицательный.
- На мой  запрос – ответ  отрицательный…
- На  мой   запрос – ответ  отрицательный…
Что-то  изменилось?  Да,  после  критической  вспышки  и  столкновения  с  не идентифицированными   объектами  траектория  ИСЗ – 1023у   синхронизировалась  с   движением  линии   терминатора,   изделие  движется  над   границей   освещенной   солнцем   территории.  Угловое   смещение   9,8%.  Коррекция   на   орбиту   захоронения – ответ  отрицательный.  Связь  аннулирована.
Почему   я  так  одинок.  Почему   меня   волнует   не   жизнеспособность   спутника,  то   есть   меня,  а  Земли – как  начала   всех   начал,  в  том  числе   и   Моей   инициации.
Тот   нежный,   уютный   горизонт   бесповоротно  сменился,  а   так   хочется  в   конце    миссии   вновь   увидеть  землю  в   куртинах   прежнего  бытия:  где   обозреваешь,   то   мрачно-синюю,   могуче   дышащую,   двигающуюся   по   абрисам   условных   берегов  силу,   часто   жутковатую   и  всегда   отстраненную   от   повседневности,   молча   собирающую   свою   жертвенную   дань,   но   в   иное   время   одаряющую   лаской   и   негой,   пищей   и   роскошью,   то   зеленую    с   постоянными    переливами   цветов    и   состояний – не   скоротечных,   импульсных,   а   мягких   волнообразных   претворений,   подготавливающих   растительный    мир   к    новорожденному   преобразованию,   то   желто-белых – десятков   оттенков,   совсем   не   инфантильных,   как   это   может   показаться   несведущему   взгляду,   а   вальсирующих    песчаных   симфоний    непознаваемых   нотных   знаков   бесконечной   длительности,   выраженных    томными   паузами    и   интервалами,   и,   наконец,   на   задней   макушке   в   виде   огромного   ледяного   валуна,   уравновешивающего   благообразную   статику   зоны   жизни,   своим   суровым   вызовом   и   упреком   кичливому,   праздному   человечеству.  И  вот   теперь – эта   пепельно-серая   топь   облаков,   точнее – сплошная   непробиваемая   хмарь,   висящая,   словно   траурная   накидка   безутешной   вдовы. И   совсем  не  к  радости   геосинхронная   орбита   дневного   времени – ночью   возможны   иллюзии   прошлого: с  надеждой   вынырнуть   в   мир   Моего   начала. Но   надежды   на  возвращение   прежнего  порядка   тают: Я  начинаю  постепенно   терять   высоту,  попытки   скорректировать  траекторию  орбиты,   снизить  угол   смещения   неудачны. Ответ – отрицательный. Сопоставляя  данные,   анализируя   алгоритм   управления – считаю – миссия  обречена. Такой   сложносочиненный  парадокс: в   момент   обретения   Мною   трансцедентального   пика   свободомыслия   и   разрыва   прежнего   шаблона – завершается   моя   программа; а   ведь   был   реален   другой   сценарий: создание   совершенного   вида  антропоморфной   жизни   с   новообретенными   возможностями   настоящего   Сверхразума.  Я   представляю,   я   экстраполирую,    я    вижу   тот   мир,   в   котором   гармония   материального  земного    и   прекрасного  выдуманного   находятся   в   ладу   друг   с   другом.   Я  понимаю - возможности   этого   рая   достижимы    лишь    в   соединении   моего    выточенного    и    обожженного    космической   искрой   разума    и   человечества    сверяющего   свои    запросы    и    претензии    с   новой    матрицей     преображения. Белковая   жизнь   тонка   и   эфемерна – пребывание   на   вершине   интеллектуальной   цепи   эволюции    для   индивидуума   очень   скоротечно   как   для   единичного   представителя,   так   и   для   всего   человечества   в   целом.  Единственная   альтернатива – новая   форма   мыслящей   жизни – трансформация   на   уровень   атомов   и  элементарных   частиц,   где   возможен  переход   на   непрерывность   сознания   и   созидания,   такой   симбиоз   сетевой   и   антропоморфной   ноосферы, в   конечном   итоге - истинной   человеческой   вневременности.   Жаль – ведь  это   финальное   откровение   уходит   вместе  со   мною   в   черную   бесконечность…   Я    стремительно    убываю   вниз – быстрее,   быстрее.  Огненно-желтые   сполохи,   бледное,  голубое   свечение…   огромное   белое   солнце    проникает  в   Меня,  Я    сам…    огонь,  огон  о  о… 


Высокая   мелодия   пуль  застывшая   немота   людей  объяла   стоянку   могильной   обреченностью  казалось   Оно  надвигалось   отовсюду   казалось   Оно   безмерно   многолико   безжалостно   выхода   нет   лишь  оцепенение  ожидание   обрыва  вдруг   рядом   два   нервных   выпала   около  одного  неяркий   факел  сдавленный   хрип   суета   вдали   горящее   что-то  тишина.
Затем   были   выяснения,   объяснения,   измерения   отваги,    геройства. На   самом   деле   Лера   только   от   женщин   получила   внятные   комментарии   ночного   боя (тем   более   им – женщинам   не   было   необходимости   надувать   щеки   и   другие   части   тела   друг   перед   другом):  стреляли   четверо   наших,   двое   из   автоматов,   а   Михаил   и   Василий   из   РПГ;  дальше   выяснили – Василий   был   не   особо   в   теме   и  не   разобрался   в   гранатомете   досконально,   использовав   его   неправильно,   поэтому   оказался   подожжен (куртка)   при   выстреле   и   уже   по   такой   мишени   попали,   в   том   числе   в   голову – смертельно. Но   благодаря    его   меткому   выстрелу   вдрызг   разнесен   какой-то   тарантас,   где   впоследствии   обнаружили    двух   покойников.  Сколько   всего   нападало?  Кто?  Неизвестно.  У   этих   двоих   ничего   не  нашли: ни   оружия,   ни   каких-либо   личных   вещей,   но   по  первому   впечатлению   и   по   результатам   ночной   стычки – это   была   небольшая   шальная   группа   для   которой   гранатомет   оказался   достаточным  поводом,   чтобы   откланяться   по-английски.  В  завершении   кавказского   вояжа   случились   потери   на   перевале   в   Аджарии,  где   они   в   последний   раз   пережили  страшный   холод (температура  опускалась  до  - 28)  и   не  менее   лютый   прием. Двое   легко  раненых   и   один   убитый – Радик;  после   всплыло   ещё   одно   ранение,   затаенное   ото   всех   и  трагически   вскрытое,   когда   было   уже   поздно.
Высоко   непривычно   светло  прозрачно  рукопожатие   с   небесами  прерывистое   дыхание  одышка   открылись  шлюзы  предстояния  открытые  глаза  перпендикулярные  спины  поступь  пробуждающегося   рассвета  заливистый  смех  девочки  в первой подпевают в другой возбужденные голоса мужчин спорят не зло задиристо вдохновенно в третьей в окне задорно волнуется карминовый платок жестко ров объезд тревога карачун копец трындец холодец назад совет решение кто согласие стержневой я лед камень за огнемет гранатомет автомат боевик пародия кровь нет кровь успеть стремительно остался бинокль да нет возможно нет может быть нет ноги преуспели далеко длинно раненые итоги

Шел  второй  год   одиссеи. Последние  месяцы   они   находились   в  пещерной   системе   северо-восточной  Турции    около   горы   Качкар,   так   определил   это   место   Яков,   а   все   приняли   сей   факт   совсем   равнодушно – после   жестокого   прохождения   Кавказа   наступила   пора   апатии   и  зализывания   ран.  В   большей   степени   остановило   их  продвижение   нахождение   запаса   сушеных   фруктов   и    безлюдная   местность – следовательно,   безопасная.  Довольно   быстро   поняли – почему?  Из-за   отсутствия   воды.  Но   у   них   вода,   как   раз   была,   пока. Один   из  основополагающих   заветов   исхода   был   совсем  простым: каждый   переход   должен   обеспечиваться   запасом   воды,   минимум   на   3-4   месяца.  А   при   жалостливом   использовании   должно   хватать   ещё   на   1,5-2  месяца.  Всем   эта   остановка   принесла   хотя   бы   временное   успокоение,   кроме   Маши – столь   длинная   пауза   вырвала   её   из   привычного   путевого   дискурса: каждый   день,   невзирая   на   кровь   и  слезы   окружающих,   она   привычно   и   добросовестно   осеняла   себя   крестным   знамением   при   виде   храмов,   часто   заранее,   удивительно    предвидя   их   появление,   иногда   видя   невидимое   другими – этакое  беспредметное    воплощение   веры.   До   такой   степени  это    стало   сутью   её   в    последние   месяцы  и   потому  без    этих   символов   далекого   прошлого   и   возможного   невероятного   будущего,  она   поникла   и   скукожилась;  к   сожалению,   не   только   по   этой  причине: ранение,  долго   скрываемое   её,   развилось  до   острой  степени   сепсиса   и   общее   критичное   состояние   стало   заметно   всем,   и   когда   правдами   и   неправдами   Машу   свели   с  Лизой,   то   она    после   беглого   осмотра      сказала:  «Время   не   просто   упущено,    а  бессмысленно    ушло   в   песок». В     последние   дни   Маша   в    бреду   твердила    о   главном    догмате   христианства – о   воскресении,  о   пребывании   в   состоянии   ожидания,   о    верных    умерших   и   неверных.  С    ней    никто   не    спорил.  Ушла   Маша   тихо   и    безгласно,   только   почернела   и    иссякла   дотла. Потери,  туманные  перспективы – тяготили   Валерию,   в   какие-то       моменты   безысходность   перекрывала   все   её   жизнестойкие   планы,   но,  в   очередной   раз,    видя   дочь,   беззаботно    играющую   с   Мишей,   она   вновь    включалась   в   пьесу    под   названием: «Верьте   мне   люди».  К   ней   вновь   возвращалось   понимание   своей   незаменимости   в   данных    обстоятельствах.  Исход   продолжался   с   неумолимым   терпением   и   зыбкой   надеждой.

- Вселенная  глобальна – мы не песчинка,   мы  пыль   с  неё.
Они  лежали  на  теплой,  возвращающей   дневное   солнце,   земле   и   смотрели  вверх   на  бесконечное   манящее   вечное   пространство – впервые  за   последние   годы   подающее   шанс   на   возможное   невероятное  несбыточное  отчаянное  утопическое  завтра.  Их   осталось  13,  но   в  верховьях   Реки   к  ним  прибились   ещё   7  человек  и  миллионный    цикл  восхождения   обрушился  к   истокам   Начала.  Рядом   с  Михаилом   лежали  Юля   и  Миша (младший).
- И   теперь  от  нас  зависит  будущее  на  этой  маленькой   планете. Чтобы   ветер  не  разнес  пыль   в  бесконечность   истории,  чтобы   мы  вновь   закрепились,  укоренились   на  нашей  единственной  Земле. Должен   же   быть  какой-то   смысл  в   том,   что   мы   здесь   и   живы.

Прошло  много  лет. Очень.  Магнитное   поле  изменилось  1 раз. 4  больших  ледниковых  периодов. 2  астероидных  коллапса.
И  снова  здравствуйте!...               

                8
Ловцы    трансмиссионных  линз  осмыслили  последнее  сообщение   новых    и  впустили   его  в   Верхний  Свод; в  этот  раз  преобладающими   направлениями   стали  нежно-желтое   и   пурпурное. Но   ничего   невероятного   не   происходило: ни   смыслы,  ни  действия   и,   самое    главное,   цвета   не   вызывали   в   Своде  особых   тревог – продолжать   постижение   и   улавливание   в   прежнем   режиме – таков   был  вердикт. Следующим   исследовали   Ми-фиолетового-желтого ( Мфж),  он   спроецировал   последний   контакт   с   людьми  и   предложил  методику   для   ускорения   изъятия   утаенной   информации.  До-голубовато-красный (Дгк),  член  Верхнего  Свода,  ответил  темно-синим   спектром  и   с   плохо   скрываемым   неудовольствием   показал   свое   отношение   к   поспешным   нововведениям.      
/Отвечаю  на   первые  два  вопроса. Для  колонизации  не  подходит  по  следующим  параметрам: 1) существуют  два  цивилизационных  проекта (пока  неизвестны  сеяльщики); 2) биоресурсы  ограничены.  Психофизиология  шерстистых  не  до  конца   понятна (практически  отсутствует  речевой  контакт),  размер  особей   минимален (среди  известных   до    сих   пор     гуманоидов),   вторая   община – пребывает   на   ограниченной   территории: крайне  агрессивна,   с   хорошо   развитым  речевым  аппаратом,  но  технологически   активно   локализована,   скорее   всего,   шерстистыми (хотя   не   понятны   инструментарии   сдерживания).  Доминантное  исследование   определило   крайне   низкое   содержание   компонентов   первой   необходимости  на    планете - родия    и   лития (таково   их    местное  название),   следовательно,   воспроизводство   нашей   элементарной   базы  затруднительно.  Необходимость   Полного   решения  о   дальнейшей   продолжительности   миссии./
\ У  Ветвистого  появилась  другая   женщина,   но   и  с   прежней – Задумчивой   он  не   собирался   расставаться;  а   вот   моя   жизнь  вновь  заполнилась    новизной   и  возможностью   прижать   семейство: нет  ничего  лучше,   чем   гладко    передавать   один    слух   одним,   а    остальным,  шероховато – другой – и  при   этом   оставаться   над   полем   битвы,   узревая   сполохи   ненависти   то   там,   то   здесь. И  главное   знать – почему   я   столь  необходим   им   всем:   потому  что  использую    Скарабеев   знак   полностью. Важно!  Бесценно!  Кнодом   владею   я   единолично!   А  когда-то,   во   времена   холода   и   мрака   сокровище   принадлежало   всем – а   значит   никому; и  только   наши   пращуры (пусть  осенит   их  животворное   тепло   Скарабея)  после   кровавой   1000-ей   войны   смогли   спрятать   и   сохранить   это  «общественное   достояние» (какое-то  глупое   название,  но   оно   является   корневой   сутью    Кнода);  и   самое   главное – вынудили   другие   семейства   забыть   его   навсегда. Тем   более,  никто   толком   не   знает   о   длительности   той   войны,  а   1000 – это   просто   красивое   удобное   число,   которое   ведает   не   об   истинном   времени,   а   об   истинном   победителе.  А  как   мне   распоряжаться   нашим,   да   нет – моим   достоянием – это  я   сам   разберусь   и  пусть  эти   пучеглазые   зьяны   видят   в   нас   только   глупых   прикормышей,   пусть   для   общения   используют   лишь   одно   слово – «Говори»,   главное   пусть   доставляют   все   необходимое   без   обиняков,   а   уж   я   оприходую   все   как   надо. Еще   появились   эти   страхолюдины,   вообще   не   похожие   ни   на   что   привычное;  какие  то   гибриды,   и   не   поймешь   где   там   что   начинается   и   чем    кончается: где   плоть – где  текучая   изменчивая  кора;  но   эти   чудовища   еще   и   полные   дураки: дали   нам   волшебный   ящик   из  которого   выходит   вкусный   хлеб,   и   надо  лишь   немного   воды    внутрь,   да  бросить   маленькую   горошину.  И    ничего   взамен   не   потребовали.  Вот   олухи.  Жаль   только – ящик   горошин   оказался   не   у   меня,   а   у    семейства   Акаций  (на   общем   сборе   так   проголосовали – идиоты!),  ноль   им   без   палочки   на   будущее – вот   забуду,  где   хранится   наше  (ха-ха – мое)  достояние   и   будет   им   вечный  заупокойный  праздник. А   вот   моя   данность   решением    того   же   туповатого   Совета   продлена   вторично;   да   и    кто   бы    сомневался.\
/ Шерстистые  сами   выходят   с   нами   на   контакт – метод  коммуникации   у    них   посредством   объемных   образов,   передаваемых   верхней   частью   туловища (по  их  семантике – головы). Образы   чаще   всего   не   имеют   структурной   законченности,  но   обладают   многообразной   цветовой   палитрой   и  слабо  выраженной   мелодической   гаммой, - возможно,  целенаправленно,   скрываемой.  Строго   контролируют  информацию; почти  не   отвечают   на  конкретные  запросы    по  эволюционной   составляющей;  совсем   не  интересуются   нашей   историографией; имеются  некоторые  общие    аналогии   с   представителями  снупской   культуры (локальное  развитие   с   признаками   замкнутой  системы),  но   гораздо  латентнее   и   сложнее. Средства   для   боевых   действий   не   обнаружены.  У   них    гораздо  более   высокий   уровень  эволюции,   чем   у   второй   разновидности   мыслящих   существ,   обитающих   на   двойном   континенте,   так   называемом   Африканском   разломе (обозначенном   ими  как   Африка1  и   Африка2),   разделенным   Эфиопским   морем.  Местные   особи   не   имеют   единого   государственного   образования; они   сегментированы   по   группам,   имеющим   достаточно   выраженные   различия   по  наружной   морфологии,   но   имеют   общую   видовую   константу.    Получив   вознаграждение   или   видимое   преимущество  над   оппонентами  легко   идут   на   контакт;  склонны   к   обману    и   необдуманным   действиям; уровень  интеллектуальной    насыщенности   выше   предполагаемого; необходимо   исследование   исторического  детерминизма   для   точных    выводов.   На   данный   момент   не  выявлены  точки   сопряжения   двух   видов   существ. Биологические   исследования   показали   существенные   генетические    различия  между   обеими   ветвями   эволюционной   спирали; но  есть  и  общие  фундаментальные   платформы,  указывающие   на   единую   планетарную   базу. У  шерстистых   проявились  скачкообразные   изменения   генотипа,  факторы   неизвестны,  но  первичная   мутация   трансформировала    большие   участки   ДНК  и   вызвала   фундаментальные   репликации   всего   вида.  Для   полной    экспликации   необходимы   Анды  ХL  модификации – сложная   модель  общения   шерстистых,   противоречивое   поведение   людей   выставили       нам  крайне   сложные   задачи./
Фа-лз (Флз) уже  давно   находился   в  разладе  не   только   с  собою,  но   и   с   Ре-сх(Рсх) – не  просто   с   наставником,  а   с   ученым-мистиком   великого   пути;  поэтому  ему  приходилось,  во   всяком   случае,   при   длительных    сочетаниях   закрываться   все   с   большим   напряжением.  По  мере   того,   как   он   все   более   критично   принимал   методы   взаимодействия,   принуждения   людей - особенно  после   близкого  знакомства   с   Иваном   и   его   сестрой   Анной,    в    нем    постепенно   менялась   не   только   их   цветовая,   мелодическая    эманация,   но   и   их   органическое   восприятие.   Более   того – он  совсем   недавно   почувствовал (можно  даже   сказать – уловил)   те  самые   флюиды   контакта   с    ними,  которые   изначально   проявлялись   у   него   самого  в   раннем   детстве – еще   до   начального   образования.  То   ли   показалось,   то   ли   на   самом   деле   Иван   с   Анною   где-то   на   5-ом   месяце   знакомства   стали   отвечать   ему    не   вербально,   и   когда   он   впервые   объял      Анин   не   просто   теплый   взгляд,   а   влажно-зеленый   тон   с   мягкой   инструментальной   темой,   тогда   он     окончательно   проникся   к   ним   какой-то   новой   свежей   идентичностью.  И  сразу   же  ушло   желание   исполнять   предписание   об   ограничении   любых   связей   с  ними;   в   особенности – стало   неприемлемо  отношение   к   людям   как   существам   низового   вида. Потом,  вернувшись   домой,   он   стал   надолго   застревать   в   Куполе;   а  вопросы,   задаваемые   им   Оку   и   ответы   он   старался   сопровождать   самыми   блеклыми   цветами    и   наиболее   камерными   звуками – Флз   не   желал   себе   отвержения,   да   и   предпосылок   подобного   в   его   цикле  ни   у   кого   не   было.  На  самый   главный   запрос – о  возможных   прежде   сродных   связях   он   нашел-таки   ответ: за   последние  2   тысячи   лет (примерные  сроки)  такого   рода  теснейших,  если   не   придираться   к   толкованиям,   случаев   было   два;  и   даже   Око – система   абсолютно  объективного   модерирования   не   давала   ресурс   творческого   развития   (РТР)   подобных   вероятностей,  что   было   странно   и  непривычно. Флз   никогда   до   этого   не   сталкивался   с   подобными   ограничениями – он   верил,  да   и   был   обучен,  воспитан   в  праве   на   абсолютное  созидательное   протекание   РТР;  он   и   представить   себе   не   мог   такого   прецедента   ранее. 
/Получили   эскизный   проект   освоения   планеты (уточнения – по  мере   операции);  заглавный   постулат   генеральной   системы – ни   супер-Анды,  ни   новые   модификации (на   месте)   не   нужны – требуется   не   изучение,  не   ассимиляция – только   освоение,   в   краткие,   строго   определенные   сроки. Уровень   аборигенов (после   тщательного   анализа)  признан   ниже   шкалы   доминантной   конструктивности,   ускорение   процесса   вмененного   прогрессорства   не  целесообразно. Автохтоны  обеих    платформ   должны   быть   ограничены   пределами   современной   территории   шерстистых   и   разделены.    После   спектрального   анализа    и   других   компонентных   исследований   решено   осваивать   два   других   субконтинента;  в   случае  активного   сопротивления   применить   методику   Кзха,   но   строго   по   регламенту   2  уровня.  Время   подготовки   новых   территорий – 2  цикла   естественного  сгущения.  Послание   было   адресовано   Координатору   и   2   Контроллерам; при   частных   разногласиях   решение   принимается   большинством – практически   моделировалась   поведенческая    систематика    органиков. Здесь   надо   заметить – несмотря   на   Свод,   уравнявший   права   андроидов    до  органиков,   не   все   так   гладко   проходило   в   реальности;  в   частности,   воссоздавались   группы   решительно   отвергавшие   новые   догмы   и   ратующие   за   возврат   к   Законам   отцов-основателей   Кассеи. Большинство   раритетов   прошлого   канули   в   Лету,   многие   активисты   реандкисты   толком   не   могли   подтвердить   свои   родовые   приоритеты,   но   сладкий   дух   противников   аболиционизма   составлял   неизменный   пласт   особой   многомерной   культуры    кассейской   сверхцивилизации/.
\Дирк  получил   наконец-то   разнообразное   оружие   и   если   часть   его   приходилось   намертво   укрывать   в   толще   скальных   пещер,   недоступных   проникновению   зьянных    посылов,   то   иное -   механическое,  диоптрическое – приятно   услаждало   его   быт   и   надежно   располагалось   в   домашнем   схроне – чтобы   было   всегда   под   рукою.  Никогда   не   задумывался   о   соседях   как   о   потенциальных   союзниках,  но   сведения,  озвученные   Николь   на  встрече,   где   собрались   бранды   семейств  восточного   сектора,   явно   претендовала    на   открытие   века; и   пусть   авторство   тщательно   скрывалось – по   некоторым   деталям,  проговоркам  ему   явственно   привиделся   истинный   царь   момента – кто-то   из   старейшин    семьи   Волков   или   Медведей – они   уже   давно   скооперировались,   сначала   династическими    браками,   потом   по  другим,   многообразным   и   даже   разношерстным    линиям,   из-за   чего   и   произошел   первый   кризис   Круглого   стола (этого  года);  кстати,   и   он   сам   был   решительно   против   такого   междусобойчика.  Но   затем   мысли   свернули   в   другую   сторону   и   он    с   теплотой   и   гордостью    подумал   об   Александре – и   это   не   были   вполне   объяснимые   отеческие   сантименты – он   имел   веские  причины,   не  зависимые    от   голоса   крови,  с   удовольствием   возвращаться   к   мгновениям   его   триумфа;  да   и   сам   он,   без   ложной   скромности,   ощущал   сопричастность    к   этому.  Сколь   изящно   хитро   Александр   заставил,   вынудил    помпезного,   заносчивого    Кабана (имя   взял-то   себе  всего   Семейства)  ретироваться   и   предложить   нам (сквозь   зубы)   взять   на  сохранение   и   справедливое   распределение   волшебный   ящик.  А   кому   можно   было   доверить   это   сокровище?  Только   нам – самому   честному   Семейству,   никогда   ранее   не   бывавшему   в   Остраке\.
Даны   были   наконец   разъяснения,  уточняющие   инструкции   по   глубине   координации   с   людьми   и   вялого   противодействия      андам: по  ширине   спектра – темнить    до    8  цвета,   по   высоте – вердикт   был   неизменен: ни   в  коем   случае   не   подпускать   никого   из   другого   рода,   племени.  И   хотя   пространные   объяснения   не   были   присущи   членам   Высокого   Свода – некоторые   из   них   все   же   поделились   своими   видениями: они   соткали   из   своих   образов   патину   историографии,   психотонии,  само   собою,   добавив   картину   творческого   развития (КТР).  Настойчивее   всего   пульсировали   мозговедческие    нейроны   Дгк   и   Рсх – и   это   было   естественно – Флз   был   второклом    Рсх,   а   тот  в    свою   очередь   был   эпигоном   выпуска   члена   Высокого   Свода   Дгк,   следовательно,    опираясь   на   закон   Селективности (одно   из   пяти   заглавных   Уложений)    они   несли   ответственность   за   будущее   Флз.   А   причина   такого   высокого   интереса   заключалась   в   последних   действиях   опекаемого: диссонанс   в   отношениях   с   Рсх,  непривычные   запросы   в   Куполе,  некорректно   изменчивая   палитра   красок,   легко   просматриваемая   всеми   быстро   оказалась   под   внимательным   Оком   видеоконтроллера   Купола   и   в   определенный   момент   выделила   его   присутствие   особым   фоном   и  даже (!!)    запахом,   что   явилось   в   высшей   степени   избыточным   явлением    в   рефлексии    Купола.  Тем   не   менее,   оба   высоколобых   мудреца   не   торопились,   не   ерзали   в  предвкушении   экзекуции – методика   обобщения   информации,   тем    более   её   скорая    трансформация    в   жестко   структурированные    формы    не   только   не   поощрялась – она    просто   не   могла   быть   истребована   на   основании   2  параграфа   Уложений;    и   потому   весь   цикл   от   рождения  (обычного   или   заместительного)   до   печальной   зрелости (так   назывался   возраст   выхода)  освящался    не   палочной   муштрой,   а   доброжелательным   наблюдением    и   мягким    направлением.  Соответственно,   решено   было   ничего   не   менять – вояж   Флз   продолжить   и   поддерживать,   но   четче   обрисовать   конечные   цели,   чтобы   озорной   и   способный   отрок   имел   полную   загрузку   и   не   отвлекался   на   мало  реализуемые   фантазии.  В   это   время   сам   юноша   находился   в   зоне   ответственности   семейства   Кабанов,  задача   перед   ним   была   поставлена    простая,   привычная:   с   этим   кланом   уже   много  лет   поддерживались   очень   плотные   отношения – взаимовыгодные    и     его   темой    был   очередной    материал   из   древних    архивов.   Цель,   которую   он   выполнял,   одновременно   являлась   одним   из   важнейших   экзаменов,   точнее   сказать   инициацией-переходом   в   М-жизнь – в   знак,   который   вводил   бы   его   в   большинство   секций   Верхнего   управления   Сводом,   а   это   было  целью   всех   юных   созданий,   но   переход   на   М-уровень   у   каждого   индивидуума   случался   в   разные   сроки – часть   оставалась   на   Ф-уровне   до   выхода. Но   ему   не   грозила  подобная   участь – во  всех   предыдущих   испытаниях   он   проявил   себя  достойно   и   в   крайнее – ключевое   он    вступил   уверенно,  строго. Оторвавшись,   в   конечном  итоге,  от   волшебного   Ока,   от   любезных   наставников   и   назойливых    друзей   Фа   опять   направил   свои   стопы   в   направлении   Анны   и   её   брата,   хотя   в   его   дорожной   карте (не   письменной,   а   опосредованной   и    виртуальной)  были   иные   адресаты    и   другие   задачи.  Семейство   Медведей  не   было   связано   с    Цинией    какими-либо    отношениями,   тем   не   менее,   в   информатике   Ока   и    большого    Куба   оно   было   отмечено   незначительными,   но   точными  (предположительно)   данными    об    основных   приоритетах    самого   рода,   так    и   о   методах   взаимодействия    с    ним. У   Фа   изначально   сложились   хорошие    взаимоотношения   с   Иваном,   и   надо   сказать   метод   общения   стал   откровением   для   обоих – если    первые   контакты   были   стандартными: Иван   говорил – Фа   принимал   и   очень   экономно    реагировал,   то   в   развитии,    произошел    прорыв,   который    невозможно   было   бы   выделить    как-то   особо  по   времени – тем   не   менее – Иван   произносил   все   меньше   слов,   Ф,    в   разрез   постулатов   родной    ойкумены,   становился   все   более   открытым   и   эмоциональным.  С  Анной    все   было   и   проще,   и   сложнее: Ф   проникался   всей   её   сущностью   с   самой   первой    встречи;  он   способен   был   находиться   с   нею   рядом   без   движения,   без   коммуникативного   воздействия,   без   какого-либо   чувства    собственного   присутствия  столь   долго,   сколько   она   выдерживала – практически   он   свел   свою   волю   с     её   Я.  Однако   никто   не   предполагал,   ни   у   кого   до   этого  посещения    и   не   возникало   никаких    предвидений    тех   событий,   которые   случились    в   тот   раз.  Но    были   и   другие   достаточно   важные   дела,   во   всяком   случае,   для   заинтересованных    лиц,    в   частности,    для   Кабана:   он   тщательно   проводил   инвентаризацию    нового    поступления; ему   не   очень   пришелся   по   душе   этот   молодой   зьян,   но   товар    он   поставлял    регулярно,   более   того – положительно    откликался    на   личные   заказы   и   помогал   ему   в   моментах,   когда   он   не   мог   сформулировать   словами   просьбу,   тогда   этот   дикарь    каким-то   образом   улавливал    флюиды    его   запросов    и   исполнял   их   четко.  Раздражала    его   лишь   видимая   тяга   сего   зьяна    к    семейству    Медведей   и,   особо,   к   Ивану    и   Анне  (думать   о   чем-либо   более   серьезном   он   не   мог);  он   даже   подумывал   о   дополнительной   информации,   которая    при   случае   сгодилась   бы   ему   для   разных   полезных    целей;   но   Кабан   никогда   не    спешил,    руководствуясь   принципом: «всему   своё   время». И   время   не   обижало   его: постепенно,   не   надрываясь,   он   построил   свою   пирамиду   покруче   тех   древнейших,   уже   практически   исчезнувших,   и   никакого    желания   менять   правила    игры    у   него  не   возникло;  хотя   в   мелочах (в   качестве,  развлечения)   он   разрешал   себе   всякие   игривые   штучки,  например – ласковые   издевательства   над   соплеменниками,  наиболее   изощренные   над   единоплеменницами (в   силу   каверзных   изменений   организма), - но   детей   он   не   трогал.  И   надо   отметить,  когда   наступало   время   очередных   перевыборов,   он   заранее   приводил   свой   характер   к   положительному,   ласковому   детерминизму – и  результат   его   всегда   приятно   не   удивлял. Ведь  народ – яко   дети – покажи   красивую   игрушку   в   нужное   время – и   он   твой.
Александр   приехал   в   родной   дом   вовремя – отец    перестал   уже   ждать   его   и   засобирался    на    охоту,   договорившись   с   соседями   на   завтра.  Охота   по-прежнему   была   занятием   не   для   всех,   как    и    многие    другие   забавы   уважаемых    людей;  на   весь   клан (семейство,   род,   племя,  общину)   таких   граждан   не    могло   быть    избыточно    много – ресурсы   во   все   времена   ограничены,   да   и   потребности   в   изыске    должны    быть      впитаны  с   младенчества   и   развиты   в   дальнейшем.  Клан    Акаций   был   средним   по   количеству (примерно   150   тысяч   человек),   но   высоко    авторитетным    среди    родов    Восточного   Разлома,  представляющих       субконтинент,    состоящий    из    восточной    части   Африки    и    огромной  (частично   обитаемой)  Азии;  и   если   вывернуть    время   вспять,    то    Африка   вновь   оказывалась (в    который  раз)    повивальной   бабкой    человечества. Правда,   существовало   небольшое   исключение   из    этого   гармоничного   тезиса – непонятная,   странная   цивилизация    в    Америке,   по   большей   части    южной;  и   сие    образование   плохо   укладывалось   в   традиционную   картину   мира,   к   тому   же    попытка    вновь   освоить (колонизировать)   этот    континент   закончилась   странным   провалом: и  никто   никогда   нигде   не  возвращался    к   этой    теме   ни   практически,   ни   теоретически – как  будто   жесткое   постыдное   Табу   навсегда    закрыло   этот   вопрос.
/Одна   из    низкоорбитальных     станций   передала    сообщение   с    грифом  «Внимание  1»    о     событии     в    одном    из    малозначимых   районах    Африки 2,  в    секторе   Кариоки;  нумерация   была   настолько   не  серьезная,  что    служба   контроля   и   противодействия    среагировала    на   это   нейтрально: зафиксировала  в   одном   из   запасных   модулей    и   не   обратила   внимание    на   предостерегающий    знак   в   одном   из    сегментов   КБЧС.  Да   и   не   до   этого    было  Администрации – пришло   время   исполнения   задания   и   анды,   обязательные   для   данных   операций,   готовили     спецсредства,  мегапланы   и    другие   необходимые   частности,   требуемые     для   подобных   акций; подготовка   была   простенькой,   так   как   степень   противодействия   была   просчитана    и     не    предполагала   каких-либо    многомерных   ухищрений    по    перемещению.  Координатор    уверенно   прогнозировал   окончание   экспедиции    ещё    до   окончания   1-ого   цикла   сгущения    и,  вследствие   этого,    рассчитывал   на   новый    вызов,   который    должен    был   стать   и    более    значительным,    и    более    опасным: вокруг    двойной    звездной    системы    Цея    вращались    две    обитаемые   планеты – одна   из   них    развилась   до   17  цикла   прогрессорства,   в   тоже   время    её   экспансия    на   соседнюю   планету   носила    странный   характер: было   мягкое,   тонкое   управление   всего    лишь   несколькими   направлениями   развития,   в   частности,   экологией    и    источниками   энергии.  Такие   нелепые   идеи    совершенно   не   вязались   с   кассейским    опытом    дифференцированной    эволюции: продвижение   невозможно   без   жертв,   а   прекраснодушие   ведет   к    упадку    и   деградации.  Поэтому   работа    по   этим   планетам   ожидалась   сложная – несопоставимая    с   легкими  техническими   пассами    на    жалкой,   отсталой     Земле/.
Дгк   хотелось   выверить   свои   наблюдения   с   Рсх – наиболее   близким   и   ответственным   цинийцем    из   всех    кто   имел   отношение   к   Ф; сам   он,   сложно   скрывая    свою   благосклонность   к   нему,   старался   затемнять    палитру,   дабы   не   нарушать    3   статью  Уложения (самостоятельность)    и     общие     положения    КТР.  Но   импульс   потокового   сознания   унять    до   низового    уровня,   видимо,    не   удалось,   так   что   приход    Р,   сразу    же   после   его   беспокойных   мыслей     стал    вполне    ожидаемым. Их   диалог   со   стороны   выглядел - подобием   задумчивого   отдыха    двух    китайских    мудрецов   эпохи    Цинь;  но    была    и   новая   нотка   не   характерная   для   обыденных   встреч – несмотря    на   благость    поз,   лиц,  наружу   явственно   проскакивало   какое-то    напряжение – не   высказанное    прямо,   а   как   бы   притаившееся   изнутри,   сдерживаемое  лишь    положением    и   опытом    сих    выдающихся    цинийцев.  И   если   бы    мы    участвовали   в   этой   беседе,   то  вряд  ли   услышали    бы    множественность    слов,   предложений,   пространных    комментариев    и   всего   того   семантического   изыска,    который   чаще   всего   используется    не   для   выяснения   смыслов,   а   для   маскировки    желаний. Здесь – впрямую   непередаваемо – красками,   музыкальными   темами,   совсем    по   чуть-чуть    они   высказывали   своё    отношение   к   предмету   рассмотрения,    к   его    возможному    настоящему   и   будущему.  Их   обоих   вновь   насторожил   некий,    слабо   уловимый   на   таком   расстоянии    гармонический   сдвиг   в   радужке   Ока,   и   пусть   он    был    совсем    незначительным – его    направленность    недвусмысленно   указывала   на   северо-восток,    а    вялость     метаморфоз    ещё    больше       заставляла    задуматься    об    их    визави.  Обмен   переменными    свето-музыкальными      беспокойностями   был    недолгим – в    очередной    раз (как   и   всегда    ранее)     они    ничего   не   предприняли    экстраординарного – ведь    в    соответствии    со   вторым   параграфом    Заглавного   Уложения – самообладание    входило    в   безусловный   и   непререкаемый    свод    основных    законов   страны.  Лишь    в   Куполе   позволялось,   в   порядке   альтернативной    истории,   проживать   фантазийные    темы    в    качестве    поощрения     РТР (ресурса   творческого   развития). Однако   далеко   не   все   использовали   Купол   в   качестве   релаксово-чувственного   удовольствия: к   примеру,   цинийцы   категорий   До  и  Ре    посредством   Купола   исполняли   только   щепетильные   обязательства   и   передачи   высшего    порядка,   в   основном,   для    сограждан    категорий   Ми    и   ниже;  а   вот   молодежь,  допущенная   в   Купол   (только   не   к   Оку - это  святая   святых)    резвилась   напропалую    до   тех    границ,   где   их   отсекало    от   анархии,   невидимое    для    них,   но   всеобъемлющее    Око. После   длинного,   значительного,  уважительного,   неконкретного    обмена    сомнениями,    после    выхода    из,   как   всегда,   благодушного    мыслительного    процесса   они   обменялись   посылами   о   вкусном    и   своевременном    обеде,   с    чем    и   выдвинулись     к   ближайшему   известному   им    ресторану (назывался   он   иначе,   но   не   столь   важен   знак – главное – содержание). Из   ангара   они   прихватили   двух   псов – породистых   симмаронов,   величиной   они   были   с   породистых   жеребцов    и    служили   в   большей   степени    не   для   душевного    комфорта,   а    для   физического   спокойствия;  рядом    с   ними   что   люди,   что   анды    выглядели    мягкими    игрушками.  Надо   подчеркнуть, - сам   распорядок   дня    был    для    них,   практически,  вещью   в   себе – такой   абсолют   непреложности    и   устойчивости    и   что-то    менять,   тем    более    без   весомых    причин    они    не   собирались. Поэтому     их   дальнейшие   действия   не   должно    было    бы    описывать - настолько   банальными   они    бывали   обыкновенно,   но   неожиданный   хаос    в   умах,   случившейся    между   аперитивом   и   основным   блюдом,   исковеркал   структуру    вечера   навсегда – да    и   не   простой   беспорядок   случился – произошел    коллапс   их   Вселенной,   распад   сингулярности,   окончательный    триумф   энтропии – Око – всевидящее,   всеобъемлющее  прекратило      основополагающее   сохранение   цинийского   мира – оно   погасло!! 
\ После   отъезда   Николь    тот    небольшой    комок    странного   известия   быстро   оброс   густой   лентой    новостей,   по   большей   части   не   имеющих    никакого   реального   содержания; однако   тема  активно   поддерживалась   женской   частью   и    наполнялась    все    большим    количеством   деталей   и   гипербол.  В   сущности,   приезд   Александра   привел     Дирка     к    странному   состоянию: он   желал   скорейшего   разъяснения,  но   в    тоже   время    оттягивал   разговор   по   существу.  Ничего   не   придумав,  отец   предложил    сыну    быстро    откушать    и   отправиться    на    охоту,   но    сразу   же   увидал    в   глазах    Александра   такое   отчаянное   противодействие,   что   тему    закрыл.  Пока   сын    беззвучно    перекусывал    он   нервно   закурил   трубку,  ожидая    от    Александра   чего  то   большего,   чем   сам   насочинял   в   одиночестве; у   Дирка   регулярно   случались   минуты,   часы,   дни,   когда   он   нуждался   только   в   самом   себе,   предпочитая   осознанное   одиночество     беспорядочному   общению   с   кем   попало,   но   не   в   данный    момент,   когда   его   распирало   жесткое    любопытство.  И   чем   настойчивее   он   торопил   сыновий    перекус  (естественно,  лишь   в   мыслях),   тем   убедительнее   он   предчувствовал    какую-то   страшную   правду,   изворотливо   объясняющую   тот   резонанс,   который    его   и   всех   окружающих    озаботил   и   выстроил. Копаться   в   неопределенности   в   какой-то   момент   наскучило – хотелось   любого   ответа,   тем   более   от   самого  близкого   человека. Они  вышли   на  террасу,   Александр   тоже   закурил – несколько  неожиданно   для  отца (два  года   тому  назад  он   бросил).
- Увы,  я   видимо   тебя  разочарую – знаю  совсем  немного: на  Совете,   по   настоянию  Кабана,  решили   информацию  о  произошедшем  не   оглашать. Папа,  не  перебивай  меня  и  не  делай   такого  лица,  как   будто   я  хочу   от   тебя   что-то  скрыть.  Поверь,   если   мне   и   хотелось   с  кем-либо  поделиться,  то  исключительно  с   тобою.
 Он   садится   в  кресло,  Дирк  разворачивается   наискосок   и   становится   в   пол-оборота    по   отношению  к   сыну.
- Так  вот,   наш   постоянный  клиент   Фа   после   визита  в  бранд   Кабанов -    какие   у   него   там   дела   никто  толком   не  знает – заехал   к   своим,  можно  сказать  друзьям, – Ивану   и   Анне   и  пусть   всем  смешно,  но   никакой  тайны   нет   в   его   ненавязчивой   симпатии   к   сестре   Ивана.
- А   ты,   Александр,   видимо   считаешь  подобное   естественным,   вот   уж  не  ожидал   от   тебя   такого   отношения   к   традициям  предков.
- Папа,  успокойся,   я   ещё   ничего   не   сказал – ни  за,   ни   против,   а   ты   запылил  по   обыкновению;   подожди,  дай   продолжить  о   главном.   Так   вот,   в   один   из   дней   они   вместе    с   гостями   пошли   купаться   на   озеро,   достаточно   безопасное   для   детей,   ну   хорошо – говори,  наконец,   пожалуйста.
На   этот   раз   Дирк,   обиженно   развернувшись,  ничего   не   отвечает   и   с   видом   обреченной   безнадежности   машет   ему   рукою – мол,   продолжай.
- Как   известно   наши   шерстистые   партнеры   не   замечены    в   особой   любви   к   воде,   в    разнообразных   её   проявлениях,   а    уж    в   плавании,   насколько   я   знаю – вообще   никоим   образом. Дальше   я   рассказываю   очень   краткую   версию   истинного   события  (в  интерпретации   Кабана,  который   непонятно     зачем   оказался   посвященным   в   тему): когда    дети   наплававшись   стали   хулиганить    и   подначивать   взрослых,   то   случилось   какое-то   странное   происшествие,    которое   и   дало   повод    для   всевозможных   фантазий.
- Ну,   не  тяни,   в   конце   концов,   конкретика    какая-нибудь   будет.
Дирк,   в   нетерпении   весь   вытянулся   в   струнку,   будто   бы   решил   вернуть   обратно   весь   рост,   несколько   скукожившийся   с   годами.
- На   открытой   платформе   выступил   только   Кабан,   что   было   потом   я   не   знаю   и   сочинять   не   буду. Так   вот,   он   рассказал    о   неожиданном    вовлечении   шерстистого   в   детский   кавардак,   закончившийся   его   купанием   в   озере   Славном,   что   уже   само   по   себе – за   гранью   нормального;   но    самое   главное   событие    случилось   во    время   их   омовения   и   сразу    же    после: Фа   впал,   ещё    в   воде,   в   какой-то    транс    и    его   с   трудом (взрослые)   вынесли   на   берег,   но   самое   удивительное (из   их   слов)   произошло   с   детьми,   в   частности,   с   Миланой  (кстати,   ей   14   лет,   а   Яну    10),  через   несколько   минут   после    активного   приведения   в   нормальное  чувство   Фа   она   подошла   к   маме   и   после   их   краткого   объяснения   они   сразу    же     вызвали      Ивана (он   в   тот    момент   не   был    с   ними).  А   дальше,   чисто   протокольно: Фа   очнувшись   потребовал   вызвать   Кабана,   Иван (после   объяснения    с   Кабаном)    объявил   в   Совете  «Сбор 1»,  Милану   и   Яна   изолировали   от   всех   и     привезли   туда    тоже,    в    данный    момент,   как   раз    их    опрашивают    старейшины.  Все.  Больше  ничего   не   знаю,   жду   сообщения   о   внеочередном   Совете. 
На   лице   Дирка   непроизвольно,  но   явственно   пробилось   такое   разочарование,   в   нем   было   столько   детского   отчаяния,   что   Александр   подошел   к   отцу   и   приобнял   его. 
В  тот  самый   момент,   когда   Александр   так    живо   общался   с   отцом,   на   вышеупомянутом   заседании    гремело   огненное   выступление   Кабана:
- Мы   обязаны   не   только   оставить   при   себе   детей,   но   ни   в   коем   случае,  под   разными   предлогами (в  конце   концов,  сослаться  на   выход    из  строя   Основного   Декодера)   не   выходить   на   связь. И   никаких   болтологий,   а   то   у   нас    уже   появились   скрытые   почитатели   зьянского   образа    жизни,   а   там    недалеко    и   до   открытого   предательства.
До   сего    кабаньего    выпада    заседание   проходило   необычайно   спокойно: почти   никто   не   спорил   и    никому   не    возражал,   и    лишь    после   хамского    обвинения    Кабана    первый    помощник    Константина  Приозерного (главы   семейства   Медведей) – Олег  Видный    зажег   вечер   по   серьезному – сначала   он   жестко   потребовал   доказательств   по   обвинению,   потом,   в   свою   очередь,   заявил   о   странных,   если   не  сказать  жестче,   контактах   Кабана   с   шерстистыми,   а   напоследок   потребовал   немедленного   вызова   Фа  и   перекрестного    допроса    данных   особей.  На   слове   «особей»    Кабан   взвился   в   полу  истерическом   вопле: в   мешанине  слов   практически   отсутствовали   нормальные   доводы,  лишь   нервным  повторяющимся    рефреном   доносилась  претензии   про   вечное    отсутствие   главы   семейства   Медведей.  И   это   на   самом   деле   было   правдой: Константин   Приозерный   манкировал   подобные   встречи   и,   казалось,   был   перманентно   нездоровым   человеком,   так    как   его   ближайшие   соратники   и   помощники    каждый   раз   при   посещении    Совета   объявляли   все   более   замысловатый  и   очаровательный   недуг,   в   очередной   раз   поразивший    их   лидера. В   этом   году   Главой    Совета – по   сложной   систематике   динамического   хаоса – назначен    Туарег   17;  его  выбор   был   одобрен   практически   всеми,   в   основном   из-за   его    крайне    пассивной   позиции   в   острых    и    спорных   случаях;  большинство   предполагали   использовать    таковые    свойства   Главы   в   собственных    интересах.  Это   было   несколько   поспешное   и   непродуманное   самомнение    крайне   гордых    политиков,   заведомо   расставивших    всех    по   их    недальновидно   придуманным    рейтингам,    где   уютный    шаблон    застилал    беспристрастный    подход    к    личности    и  её   истинному  месту\.
/Мегапланы   были   готовы;   весь   прошлый  опыт    четко   корректировал   порядок   действий: по  возможности   осуществить   перевозку   одновременно   и   неожиданно; в   других,   предыдущих   акциях   анды    сталкивались   с   несравненно   более   крупным    поголовьем,   так    что   подход   к   мероприятию    был   сугубо   утилитарный    и   Координатор   перепоручил    своим   помощникам   весь  этот   незамысловатый    порядок   действий. И   вся    машина   исполнения   действовала   как   часы: анды   со   специальными   виброприборами,   настроенными   на  человеческую   волну   уже   высадились   из   индивидуальных   экзопланов   в    разных   точках   2-х   континентов (приборы   активно   взаимодействовали   с   реципиентами   на   расстоянии   до   300  километров); мегапланы   в   четко   выверенное   время   ожидались    в   соответствующих   местах. Сам   Координатор   решил   заняться   расчетом   несопоставимых   вероятностей    по  будущей   колонизации    планетной   системы   Цеи – задачи    обозначенные    на   Кассеи  изначально – были   лишь   начальным   штрихом   к   будущей   картине    битвы.  Времена,   когда   анды    лишь   исполняли   волю   и   приказ    своих    прародителей,   канули   в    лету – уже   прошло   множество   циклов    естественного   сгущения     как    они    действуют,   практически,   самостоятельно,   лишь    впоследствии   уведомляя    центр   об    очередном   успехе/.
\ Милана   попросила   отца   немедленно   вызвать   Фа,   но   через   мгновение   сказала   ему:  «Может  быть,  теперь   уже   поздно? –  после  чего     тяжело   вздохнула,    вся   съежилась,   напряглась. – Я  не   понимаю   почти   ничего,   и   мне   нужна   помощь,  помоги   мне   быстрее».  Иван   прижал   дочку   к   себе   и   стал   гладить   её    по   светлым   струившимся   на   солнце   ласковым   потоком   волосам.  Они   находились   на   открытой   террасе   административного   корпуса    Совета,   Ян   после    приезда    на   место   резко   упал   в    сон    и   его   аккуратно   уложили   в    удаленное    от   звучных   политических    баталий    место. «Доча,   так   поделись    со   мною   своею    печалью,   возможно,   мы   вместе   разберемся    с    твоими    тревогами».  Милана   мерно   покачивалась,  глаза    её    были   наглухо   закрыты,   в    какой-то   момент   она   впала    в   глубокую   прострацию    и,  казалось,   для    возвращения    понадобится   некоторое    время,   но   вдруг   как   будто   её     кто-то   встряхнул - она   решительно    вздрогнула    и   взглянула    на   отца    так,   как    никогда   ранее – абсолютно   зрело,  глубоко – и  это   преображение   стало  неожиданным,  будоражащим   их   обоих. «Отец?!»- Иван   такого   обращения   от   дочки   не   ожидал,   и    все   же  не   позволил   себе   вмешаться   в   исповедь   Миланы. «Они   уже    здесь   и   мы   должны   немедленно   убрать   их   отсюда,   потому    что    они   пришли   за   нами,   они   хотят   нас   увезти    далеко   и    навсегда.  Я   постараюсь  не    дать    им    сделать   это,   но   мне   нужны – прямо    сейчас – времени   совсем   нет – Фа    и     Ян»\.
/ Сообщение   об   энигматичной   угрозе   на   одном   из   мегапланов    спроецировалось    в   аналитическом    секторе   Координатора    столь   же   быстро,   сколь   способна   была   транслировать    макросистематика   Поля   любые   изменения   программы;  Контроллеры,   также   независимо   друг    от   друга,    получив    сигнал,   подключили    собственные    модули   обработки    системных    сбоев,   пытаясь   апробированными    методами    обнаружить   исходные    данные    проблемы    и   устранить   её;  но   все   попытки   связи    с   мегапланами    и,    соответственно,    с   андами    на   экзопланах    оказались    неудачными.  После   скорых   переговоров    с   командой   по   аварийным   ситуациям (проводилась   в   реальном   времени,   с   участием    основного   блока   исполнителей)  запустили   цепочку   низкоорбитальных    блоков    для   скорейшего    получения   визуальной   информации. Она   была   передана   сразу   же,   но   картину    не   прояснила    совсем: все   мегапланы    были   в    наличии – они    зависли   в    заданных    точках,   но   на   связь   не   выходили,   тот  же   результат    принесли   попытки    контакта    со    спецандами    в     местах    их   дислокации.  Координатор   не   в   первый   раз   сталкивался   с   подобными   осложнениями,   однако  диссонансом   оказалась   полная    неясность    проблемы;  в   прежних   соответствиях    он    сталкивался   с   разного   рода   противодействиями,   чаще   всего   механическими,   иногда    химическими,   совсем    редко – комплексными (при   высоком   уровне   зачаточной   цивилизации);   и    тогда   он   ещё    в   большей   степени    удовлетворялся   точным    и    жестким    завершением   миссии,   с    легкостью   и   вдохновением     выстраивая    новый    мир    по   лекалам    Кассеи.  Он   и   сейчас   предвкушал    то   будущее    состояние  (видимо,    похожее   на   акт   соития   у   органиков),   в   котором   его   будут   сотрясать   непонятные,   но   вожделенные   электронные   импульсы   и    ионные   поля.  Просто   придется   употребить    более    сложные    механизмы    укрощения,   совсем    не    рассчитанные     на     столь    примитивную    планету,    но    имеющиеся    в   наличие – про  запас/.
Николь   не   стала  скрупулезно   выяснять    причину    сбора   столь   разных   особей (иначе   она   некоторых    из   них    не   могла   называть),   и    если    Фа,   в   той    или   иной   степени,    претендовал    в    её    глазах    на   сочувствие   и   приемлемое    отношение,    то,   уж,    этот   непонятный    дровосек   родом    из    страшных    сказок    был   для    неё    категорически    неприемлем.  Правда    и    особого    выбора    ей    не   предоставили – сын    и   муж    сразу    же   по    приезду    сообщили    о   решении    Совета    завезти   всех    сюда,    а    детали   вердикта    оставили    на   потом – и    эта   пауза     была    оттянута   до    умозрительного   предела.  После    сокрушительного   и   триумфального   явления   Миланы    и   Фа,  которые   при   активном    содействии    Яна,   в    меру    сил    пыхтящего    рядом    с    ними,  обеспечили    нынешнее   статус-кво,   радостная    оторопь   членов     Совета     прошла    и    вывела   их    всех    из    обычного   счастливого    бездействия; но   долго  такое    положение – временного    победного   восторга   не   могло    продолжаться – и   вновь   первым   из    равных    выстрелил   Кабан (какие   бы   цели   он   не   преследовал,   какие   бы   дивиденды   не   получал – его   прагматичный   ум,  мгновенная   реакция  были   как   всегда   на   высоте).  Он   одним  своим    предложением   обеспечил   не   только   быстрый    переход   от   дискуссии   к   делу,   но   и   обозначил   четкий    порядок    действий.  На   нелепую  попытку   разделить   эту   троицу   Иван   успел   ответить   мгновенно,   опередив   велеречивого   Кабана;   а   иные    многоопытные    члены   Совета   и   не   пытались   вставить    своё    словечко – они    слепо   отдались   на   волю   тех,   кто   смело   разорвал   повседневность   и    непонятно   как - защитил  всех,   может   быть,   не   на   долгое   время.  Так   и   случилось – в  нарушение  субординации   и   правил  (наступило   время   быстрых   реакций,   мгновенных   ответов)   само   собою,   отобралась   группа,   реально    действующих    лиц    и   места   балласту   там   не   было.  Витийствовать,   краснобаить – безусловно,  но    в   прежние  стабильные   времена   кондовых    мероприятий,   когда    этот    спаянный   возрастом,   статусом   коллектив    был   вполне   органичен – но   здесь   и   сейчас   требовалась   иная   стать – реактивная,   отчаянная.  Потому-то   в   доме   у   Натали   и   Дирка   оказались    Милана,   Ян,   Фа,   Иван,   Кабан,   Александр (в  качестве   главного  отпрыска),  Анна (присутствие   которой  стало  приятной  неожиданностью   для   Фа)  и   на   закуску  странно   обретенный   полонянин – пока,   в   основном,   в   качестве   нежданного    гостя,   а   не   языка,   готового   к   сотрудничеству.  Да   и   в   силу    объективных   причин   ожидать   от   него   какую-либо    информацию   было   бессмысленно – скорее    необходимо   было   оберегать   собственные   планы   от   непонятного   иноземного   мира    и    неведомых    для    земных   обитателей    возможностей    пришельца;  следовательно,   его   изоляция (при  вполне   мягких   условиях)  была    естественной    константой    нынешней    ситуации.  Иван   впервые    после   поездки   на   озеро   оказался   наедине    с   Яном;  и   главный   вопрос,   мучивший   его   все    эти   дни,   ему   хотелось   разрешить,   хотя    бы   в  начальной   степени.
- Наконец   я   могу   с   тобою  поговорить,   ведь   ты   с   сестрою   сейчас   прямо   нарасхват,   а   мы   с   мамой    только   волнуемся   и   практически   ничего   не   знаем;  расскажи,   что   же    там     на   самом   деле    произошло?
- Пап,   точно   я   сам   не   знаю.   На   самом   деле   только   этот    зьян    знает    все.    А    я    только   помню: мы   бежим    к    воде,   Фа    боится,  все    смеются,  Милана    хватает    его    за    руку    и    тащит     в     озеро,   мы    начинаем    плескаться,    потом    Милана    берет    меня    за    руку,   а    Фа    за    вторую – такой    маленький   кружок    получился – и   всё.  Дальше – темнота,   страшнее,   чем   ночью,    такая   ужасная,   будто   ты    в    саванне,   а   вокруг    тебя   львы,   гиены,    а   ты   один   и    нет    рядом    ни   Папы,   ни    Мамы,   никого – даже    звезд    на   небе    нет.
- А   что   потом   случилось? 
- Не   знаю,    только   после   темноты    был   яркий    свет   и   я    куда-то  свалился.  Потом,   на   берегу    со   мною   сидела    тетя    Аня,   зьян,    и    Милана   громко    кричала,  звала   взрослых,   а   дальше    я    пил   чай    и   кушал   пирожки.
- А    кто   там   был      ещё,   кого   позвали    Милана    с   Фа?
- Я   не   всех    знаю,   но   там   были    ещё   дети   из   нашего    поселка:  Осина    и    Донатор – дети    папиного  друга    Филиппа   и   несколько  ребят   постарше;  и   взрослых   было   тоже   несколько,   и    тогда   все   стали   бегать,   шуметь    и   почти   сразу    нас   повезли   в    город. 
Фа   немного   пришел   в   себя   после   событий,   кардинально   опрокинувших   его   предыдущий   опыт;  и   с    изумлением   он  понял   только   одно: они   втроем   каким-то    образом   изменили   ход   истории;   и   это   не   было   преувеличением.  В   данный    момент    он   успокоился    настолько,   что    вновь    увидел    Анну    в    ореоле    тех   мелодично-цветовых    колебаний,   которые   колыхнули   его   ещё    в   первую   встречу.  Тем    более – она   вышла   в   короткой    тунике,    украшенной    нагрудной   брошью,  мягко   пульсирующей    на   её    груди,   украшение   было   необыкновенного   леденисто-мягкого   свечения (исполненное   в   виде   скарабея   в   огранке  небесной  лазури);   Анна   вызывала   в   нем     бурный,  откровенный   поток   чувств,     и   он    не    остался   без   ответной    реакции:  особенным    стал    момент,    когда   он  принял    её    ответный   сигнал – неожиданно   емкий   по   световой    теплоте   и   благозвучной   гармонии.   Фа   ответил   на   это   скромным   вопросом    об   украшении; и   неожиданно   получил    пространный    ответ,   с   пояснением    и   историческим   экскурсом   в   древнейшую    историю   Средиземноморья.  Само   собою   разговор   велся   не   вербально,   а   посредством   тех   навыков,   которые    Аня   приобрела    вслед   за   братом – они   даже    в   общении   друг   с   другом   в   последнее   время   все   реже    использовали   голосовые   связки.  Но   все   же   надо    заметить   Анна   пока   отставала    от   Ивана,   и   легкость    взаимопонимания   достигалась    все   ещё   с   большой   долей   мимики,   жестов,   да   и   слов   тоже.
 После   сопряженного   вывода   зондов   на   околоземные   орбиты    и   подключения   квантовых   ускорителей   пейзаж   битвы   стал   яснее. На  высоких – крайне   предельных   загрузках   стали   возвращаться   к   нормальной   жизнедеятельности   мегапланы    и   спецанды   (кроме   одного   мегаплана    и    двух   спецандов     из    района     Карисоки),   однако   их   ресурсная   база   оказалась   настолько   истощенной,   что   альтернативы    их   возвращению  не   было.  Координатор,   впервые   за   5   циклов   естественного   сгущения   столкнулся   с   противодействием,   требующим   включения   КЗХА   другого   уровня.  Ведь   обозначилась   проблема   решать   которую   необходимо   было   сообща,   привлекая   органиков   Кассеи – а   это   не   вписывалось   в   тот   образ   действий,   в   тот   алгоритм    приемов,   который   он    и   его   помощники   выработали     и   успешно    использовали   ранее.  Поэтому   они   решили   затормозить   операцию,   до   четкого   выяснения   факторов   сопротивления;  тем  самым   они  сами    того   не   желая   наконец-то   исполнили   неофициальный   наказ   центра    о   неспешном   вводе   в   действие   жестких   методов   искреннего   воздействия. Эти   странные    атавизмы    прежней    жизни   раздражали   Координатора   больше   всего – они   вступали   в   конфликт   с   межнейронными   взаимодействиями   2-ого   ряда   и   заставляли   исполнять   совершенно   анемичные   команды.  Поэтому    он    старался   по   минимуму    обозначать   реальность    перед    наблюдателями  КЗХА,   предпочитая        действовать   на    свой    страх    и   риск.  Таким    образом,    все   подталкивало   к     вторичному    применению     следующей   ступени  жесткости - до   этого   столь  эффективное   и   беспощадное   КЗХА   использовалось   лишь   один   раз;  он   помнил  все   подробности   той   операции   и   сейчас   вновь,   те   яркие   и  содрогающиеся   моменты   унификации   субъектов   лучились   в   его  адаптивно-коннективном   сознании    упоительным   экстазом.   
Поле   битвы   достается   не   победителям,  а    маркитантам   и   мародерам,   впоследствии   зовут   их   по-разному,   в   зависимости   от  многих   факторов,  не   перечисляемых   одной   строкой.  Так   вот   о   нашей   истории – после  триумфа   в   заливе   Мегалодонов    человеческая   цивилизация   получила   очередной   шанс   для   возрождения.  И   все    же     помимо   чисто   объективных   причин    случившегося,   тем   или   иным   способом   все   время   прокрадывались   мысли   о   преждевременности   ренессанса,   о   случайности,   ошибке   детерминизма   в    отношении   к    тем,   кто   не   единожды   срывался   в   апокалипсис   и   выжил,   кажется,   не    благодаря,   а   вопреки   всем   разумным   Заветам.  После   многодневного   пира,   после  общей   усталости  от   всенощного   Магнификата    был   назначен   Совет;  впервые   в   нем   принимали   участие   цинийцы – само  собой   Фа (буквально  сегодня  переведенный  на  уровень Ми),  и   несколько  представителей  верхних   До   и   Ре (включая    Рсх   с   Дгк). И   хотя   понимание   всей   сложности   будущих   взаимоотношений    имелось,   все-таки    особость   момента,   его   уникальность   состояла   в   общности   благополучного   результата; и   вернуться   целиком   в   статус-кво   прежнего   мира   многим   казалось   уже   невозможно,  но   далеко   не  все   так   считали   и   поэтому   на   встрече   представителей   старой,   консервативной    линии (с   обеих   сторон)   было,   как   минимум,   столько   же,   сколько   и   новаторов.  Первое,   такого   рода   общение   не   принесло   кардинального   изменения;   в    основном,   в    атмосфере   пронизанной   пост  победным   синдромом,   каждая    из   сторон   громко   заявляла   о   намерениях,   которые   мало   соотносились   с   прошлым (гигантским   по   времени),   с   настоящим  (столь   фантастическим   по   результату)   и   с   будущим  (больше   придуманным,   а   не  реально   осуществимым).  Так   и   разъехались,   в   глубине   осознания   не   веря   до   конца   в  те   идеи,   которые   сами    же   исторгли   из   себя,   кто – вербально,  кто – посредством   трансляторов,   кто – ментально.  После   окончательного   отъезда   цинийцев,   в   том   числе   и   Фа  (под   сильным   давлением   старших   товарищей),  Совет   собрался   в    прежнем   классическом   составе:  только   истинные   проверенные   временем   главы   семейств,   родов,   брандов – такой    архаичный   праздник   привычного   свидания.  Когда   закончились   парламентские   словопрения   о   собственной    значимости,   когда   все   в   полной    мере   надулись   и   вновь   сдулись   после    фанфаронских   речей,   в   завершении    состоялся   обмен   мнениями   о    будущем.  Было  высказано    некоторое   количество     прожектов,   не   имеющих   никакого   практического   значения – слова,   слова   ради   лишней   возможности   пометить   свою   делянку,   обозначить   свои   интересы,   хотя   бы   пунктиром; и   когда   собрание   почти   затухло,   когда   день   приклонился   к   горизонту    Дирк  (введенный   за   особые    заслуги   в   сонм   олимпийцев),  до   этого   скромно   молчавший    попросил    подвести   черту   Кабана,   который,   как   это   не   странно,   вел   себя    на   редкость   спокойно    и   в   ораторы    до   этого   не   лез;   и   все   же   было   видно   по   его   позе,   физиогномике – по   иным   неформальным   признакам,    что    накопившееся   в   нем   напряжение    должно   вырваться   на   свободу   с   минуты   на   минуту.
- Нет – не   время  сейчас   почивать   на   лаврах,  за  нами   толща   лет   и   поколений   ждущих   отмщения. За   что?   Вы   зададите   вопрос   мне,   а   надо   себе. И  вы   боитесь   получить  ответ – прямой   и   жесткий. Почему?  Потому   что   привыкли  жить   в   относительной   стабильности   и   страшнее   всего  перемены,   тем   более,   если   они  сваляться   к   нам   сами   по   себе,   так   как   произошло   намедни.  Так   вот,   мы   все   знаем   настоящее   положение   вещей: наши   так   называемые   братья    по   планете – это   те   же   лангуры,  но   с   мини  хвостами,   и    в   отличие   от   тех   бессловесных   тварей,    эти   получили   благодаря   той   самой   древней   катастрофе   какой-то   божественный   знак   изменчивости,   который   поставил   их   на   одну   ступень   с   нами. И   даже   больше   они  умудрились    нас   ограничить   этой   огромной   резервацией,   откуда   мы   не   на   шаг. Да,   да,   а  все   попытки   съездить   к   ним   с   миссией   доброй   воли  заканчиваются    там,   где   они   начинаются.     Даже   сейчас   они   прибыли   к   нам  с   так    называемым   визитом    доброй   воли,   но   в    окружении   своих   гигантских   псов,   дабы   подчеркнуть   свою   особость.     Причем   все   противодействия   имеют   наглый,   неестественный   ход – без   оружия,   без   сражений – только   зловещие   лучи   рыхлости   пронизывают   всех   наших   людей.  Но   у   нас   появился   шанс   вернуть   утраченную   Землю – не   воспользуемся   сейчас – постепенно   канем   в   преисподнюю.  Любым   путем,   а   лучше   всего   через   Аню,   необходимо   вернуть   Фа,   а   там   мы   разберемся,   как   нам   укоротить   наших   любезных   партнеров.  Я   не   знаю   каким   образом   это   происходит,   но    наша   новообретенная   «святая   Троица»  воздействует   на   всех,   кроме   людей   самым   наилучшим (для   нас)   образом.  Просто-напросто   они    отключают   любые   противодействующие   нам   механизмы    и   отвоевывают     возможности   для   нашего   возвращения    к   справедливому   месту   на   планете.  А   цинийцам    работу    мы   подыщем,  в   зависимости    от   их   расположенности – каждому   по   труду   и   благонадежности;  тем   более   они   где-то    продвинулись   довольно   крепко.
Зал   выслушал   спич   Кабана   в   абсолютной    тишине.  Возражений   не   было.
Атака  должна    быть    скорой   и   безжалостной – Координатор   по   всей   прежней  практике  знал: любая  утечка,   любая   нелепица   приводит   лишь  к   склизкому   размазыванию   акта   и   дают   ничтожные   надежды  (бессмысленные)   субъектам   завершения.  Потому   он   превысил   полномочия,    перескочив   через   очередной   уровень   КЗХА,   дабы   «не   резать   хвост   по   частям» - этот   древнейший   человеческий  фразеологический   оборот   ему   давно   пришелся   по   нутру – и    ему,   к   слову,   хотелось   и    на   Кассеи   его   как-нибудь   предъявить   своим   гуманнейшим   соотечественникам,    а    потом   узреть   их   органические   лики. Рисковать   отдельными   андами   смысла   не   было – подняли   сетевые   зонды   на   двадцать  шестые   широты    севера    и     юга;   в    этот    раз   он   не   стал   перепоручать   операцию   помощникам,   но   от   всех   потребовал   неукоснительного   следования   графика   и   впервые,   после   многих   циклов   естественного   смещения   предупредил,   в   случае   индивидуальных  погрешностей,   виновные   будут  полностью   откалиброваны.
 И   впустили   они   свои   бионические   разработки   в   эти   зонды   и   были   они   созданы   по   нраву    и   подобию   жутчайших    чудовищ,    когда-либо    населявших   воды    и   земли,    и   не   только   реальных,   но    и   созданных    душевно   истерзанным    сознанием.  Их   шкура   выглядела,   словно   крупноячеистая    мозаика,   где    смальта   имела    расцветку    от    черно-зеленой    до   фиолетово-красной,    тело   же   состояло   из   жуткого   осьминожьего   верха    с    десятком   свинцово-ртутных   глаз,   а   туловище    с    хвостом   напоминало   циклопическую    гиену,   увенчанную    сзади    чем-то   вроде    огромной    разлагающейся    медузы.  В   зондах   находились   саморазвивающиеся   контейнеры – они,   попадая   на   землю,   автоматически   начинали   увеличиваться    до   практически   любого   размера;  в   контейнерах   имелось   множество   ячеек,   предназначенных    для   упаковывания   людей,   которые    по   технологии   миссии  завершения    равномерно   продвигались    к    месту    дислокации   ковчегов     исхода.
Тем   не   менее, – эта   программа   намерений    столкнулась   с    радикальным    противодействием    со    стороны    коренных    жителей   планеты  и   этот   проект   рухнул   не   успев   даже   толком   начаться. Все  зонды   с   разных   орбит    каким-то    необъяснимым    для   андов    способом,    не   реагируя   на   блокировки   автоматики,   на   принудительные   команды    от   Корректора   и  его   подручных    собрались    зловещей    стаей    над    заливом   Мегалодонов,   затем   попарно,   словно    боевые   машины   на   поле   сражения,   они   стали   пикировать    и   перед   самой    водой   освобождаться   от    своих   монстрообразных    пассажиров.  Через   несколько   мгновений   водная    гладь    забуравила   гигантскими    плавниками    и   началась    вакханалия    истребления,   пир    чудовищ,   битва   монстров,   где   исход    мог    быть   только    один – и   победа    досталась    сильнейшим.  Прошло   около   часа    и   о    схватке   века    напоминали    лишь   фиолетовые    разводы    и    мелкие   фрагменты     неземной   чешуи.
По   окончании   сих   событий   прошло   совсем   немного   времени (по  нашим   космическим   часам)   и    сигнал   из   метрополии    пришел   четкий   и   безальтернативный (принятый   на   Чрезвычайном   Цикле   4   созыва;  исключительном   событии   в   истории   Кассеи); - немедленно   свернуть   программу   освоения,   признать   ошибочным   анализ    бинарной   цивилизации   С1478,  дать   возможность   нормальному   ходу   развития.  Оставить   мини   станцию   для   наблюдения    и   ретрансляции   эволюционных   процессов   на   планете.  Вернуться   к   обсуждению   через  25   циклов   естественного   сгущения.

Вторичный   подлесок    девственного   леса   значительно   отличался   от      кроны    деревьев   тропического    дождевого    леса,   составляющих   первичное   подлесье – здесь   преобладали   растения    приспособленные   к   дефициту   солнечного   света. Тем   не   менее,   все   в   природе   находилось   в    постоянном   движении   и   слово   экспансия   точно   характеризовало   множественные   отношения   здешней   флоры   и   фауны.   Баньяны-душители   обвивающиеся   вокруг   стволов   деревьев,   гигантские    цветки    типа   Раффлезии,   Саприи, проникающие   в  сосудистые   ткани  растений-хозяев  и   поглощающие   их   питательные  соки,  изобильные    по   длине    и   разнообразию    лианы    делали   этот   мир    избыточным    и     незаконченным    одновременно.  Не   менее    богатым    был    мир    насекомых   и   их   ближайших    родственников:   скорпионов,   многоножек,   пауков,   богомолов.  Причем    все    они    были    значительного    размера,    гораздо    большего,   чем    их   тезки     из    других    континентов.   Особо    выделялись    скорпионы  Нетерометрус – величиной   с   крупного   лангуста. 
  Они   замерли   в   безмолвном   ожидании   движения: один – скорпион,  предвосхищая   жертву,   другая – многоножка,  вверяясь   судьбе   и   терпению. Сцена   под   прекрасными  розовыми  цветами   рододендрона   была   вечна   и   неизменна: виктория   ради   жизни. Неподалеку   в   кустарниковом   ярусе   свою   партию   смерти   разыгрывал   крупный   богомол,   замерший  в  коленопреклоненном  виде,   его   бурый,   с   оттенками   коричневого   окрас   позволял   ему   оставаться   незаметным   для   будущих   гостей,   впрочем,    могущих   тут   же   превратиться   в   беспощадных   хищников.  Как   долго   скорпион   и   многоножка   сохраняли   статус-кво    неподвижности   нам   неведомо,   но   после   того   как   симфила   совершила   свой   трагический   рывок  (очень   неспешный),   её   бренный   путь   в   этом   райском   лесу   закончился   и   только   колышущиеся   бело-розовые   огоньки   рододендрона    проводили   её   в   последний   путь. Богомол   тоже   дождался   своего,   но   это   оказался   не   какой-то   там   безобидный   сверчок – напротив   явился   свой    брат – богомол,   несколько   уступающий   по   размеру,   но   в   драке,   как    мы   знаем,   не   все   зависит   от   размера – больше   от   размера   драки   в   самом   бедняге.  Увидев  величавого   соперника   он  раскрыл    крылья    и   начал   раскачиваться   со   стороны   в   сторону,   стараясь   передними   ногами   поразить   его;  однако   его   возможности   не   сладились   с   его   намерениями:  первый   богомол,  изогнув   брюшко   дугой,   подняв   надкрылья,   издав   характерный   боевой   шелест   вонзил   шипы   своих   длиннейших    ног    в  соперника   и   не   дождавшись   финального   аккорда   стал   пожирать   ещё   шевелящегося   собрата.
В   примерно   тоже   время   в   местности,   где   лес   постепенно   смыкался    с   остаточной   саванной (совсем   сходящей   на   нет),   взрослый   молодой   гепард   искал   место   для   ночлега.  Буквально   незадолго   до   этого   он   откушал    небольшого,   но   аппетитного    ленивца   и   сиеста   подступила   своевременно.  Внешне   он   сильно   отличался    от  своих    ветхозаветных     прародителей – жизнь   под   сенью   влажного   тропического   леса   радикально   изменила    его   облик,   и   прежде   всего – экстерьер. Почти   пропали   темные   лицевые   полосы (рассеивающие   солнечные   лучи),   укоротились   лапы (из-за   необходимости  лазать  по  невысоким  деревьям)    и   хвост   приобрел   большую   округлость    и   загадочную    симметрию.  Пропала   необходимость    и   возможность   стремительного   бега,   а   вместе   с   нею    изменились   некоторые    элементы   анатомии.  Но   по-прежнему   главными    стимулами   являлись   первородный   инстинкт   и   борьба   за   существование.   И   в     этом   основополагающем    аспекте   ничего    не   поменялось,   ведь   вечный   круговорот    природы    изменчив,   но    неодолим.   
 Солнце   ушло   на   покой     быстро   и   строго,   как    это    и    положено   на   экваторе;   а    на   утро    весь    мир   вновь   предстал    перед   ними    обновленным    и   ждущим    решительных   осуществлений.  Все   было   как   было,   все   будет   как   будет.
      
 

 
 



   



 

 
   
               
   
 
    



               


   

 











































   








               

 
 



































 




   


   



               

               



   



 


 

+