Решила высказаться по поводу книги Алексея Иванова «Географ глобус пропил» (С.-Пб. «Азбука-классика» 2005).
В аннотации указано, что «роман впервые публикуется в авторской редакции». Пожалела об этом уже на 17-й странице:
« - Да я хоть за кого бы пошла, лишь бы от тебя избавиться!
Надя с досадой грохнула в шкафу плечиками. У неё было красивое надменное лицо с тёмными продолговатыми глазами и высокими славянскими скулами» (с.17-18). Дать портрет героини, конечно, необходимо, но место для него выбрано крайне неудачное. Здесь мог бы помочь хороший редактор, но увы…
Читать было не всегда легко: в книге много нестыковок, так что приходилось возвращаться, вспоминать, прикидывать. Вот несколько примеров того, чего по логике быть не может.
Будкин — близкий друг Служкина, уже пять лет как женатого, и не верится, что Надя и Будкин незнакомы, тем более, что круг общения главного героя весьма ограничен.
Странным кажется и то, что Саша не знакома с Колесниковым (на самом-то деле они успели где-то познакомиться и даже стать любовниками), хотя знает его жену и всю частенько собирающуюся компанию (« - Не понимаю, зачем каждый год устраивать такой кутёж? - недовольно ворчала Надя, шинкуя морковь. - Ладно бы ещё — дата была круглая!.. А так?.. Лишь бы нажраться»). (с. 109)
«На каникулах Служкин сидел дома...» (с. 294) Это весенние каникулы, март. Но на каникулах отдыхают только учащиеся, учителя (когда у них не отпуск, а отпуск бывает летом) ходят на работу — именно так и никак по-другому.
Перед экзаменом географии в девятых классах (который в школе мог быть не ранее июня) Служкин рассчитался (этого потребовала завуч Роза Борисовна). Проходит какое-то время. И вот последняя глава:
«Двадцать пятого мая утром Служкин отвёл Тату в садик и снова завалился спать. <...>
В его школе проходил Последний Звонок. <...>
Церемония на волейбольной площадке уже закончилась, но девятиклассники, видимо, ещё долго оставались на школьном дворе — смотрели друг у друга свидетельства, фотографировались классами и по отдельности, с учителями и без». (с. 504)
Все учились в школе и помнят, что сначала проходит последний звонок (25 мая), потом экзамены, после экзаменов — выпускной, на котором и вручаются свидетельства девятиклассникам и аттестаты закончившим одиннадцатый класс. Так, как написал Иванов: в начале мая экзамены, 25 мая последний звонок, на котором вручили свидетельства, - никогда не было и быть не может.
Трудно поверить и в то, что в середине четвёртой четверти, за месяц-полтора до экзаменов, Служкин отправляется с группой девятиклассников в многодневный поход. То, что родители отпускают в поход на катамаране детей, никогда в подобные походы не ходивших, вообще за гранью понимания.
Главный герой с сентября по конец мая учил Машу и не знал, что она дочь завуча. В это поверить невозможно, тем более, что один из «отцов» - мальчиков, подружившихся с Географом, - сосед Розы Борисовны (« - Овчину хорошо, - завистливо сказал Тютин, вытирая ладонью рот. - Ему пить нельзя. Он на одной площадке с Розой Борисовной живёт, и мамаша его с ней дружит...») (с. 116)
Боюсь утомить своих будущих читателей и приведу последний пример-нестыковку. Служкин ведёт уроки географии в трёх девятых классах (о работе героя в других классах не упоминается), это шесть часов в неделю — треть ставки. На такие деньги в девяностые (да и сейчас тоже) можно было покупать только по буханке хлеба и бутылке молока в день, а герой и день рождения отмечает, и курит постоянно, и на выпивку тратится, и в походы ходит, т. е. берёт напрокат палатки и другое туристическое снаряжение. .. Ерунда какая-то получается: ни на треть, ни на полставки в школе работать нет смысла (то, что за это получишь — копейки, которых не хватит и за коммунальные услуги заплатить), разве только по совместительству, но про другую работу Служкина не говорится...
Недостаточно убедительны, на мой взгляд, характеры некоторых героев. Например, сущность Ветки - школьной подруги и бывшей любви нашего Географа - исчерпывается одной сценой:
«Служкин стал снимать куртку и поинтересовался:
- А благоверный где?
- Колесников-то? На работе, где же ещё?
- Слава богу, - сказал Служкин и вытащил из куртки бутылку.
- Витька! Ты воще!.. - выхватывая бутылку, закричала девушка. - Портвяга! Я сто лет мечтала нажраться! Пошли!
Проходя в кухню, Служкин флегматично заметил:
- С одного флакона не нажрёмся, Ветка.
- А ты Татку из садика сюда приводи, а я пока ещё сгоняю. Татка же нормально с Шурупом играет…
- Нельзя, Ветка, - вздохнул Служкин, срезая пробку с бутылки.
- Жаль, - разливая портвейн по чашкам, призналась Ветка. - Ну, как там у тебя в школе? Молоденькие-то училки есть?» (с. 48)
Выпивка и секс — это всё, что интересует Ветку, и её последующие появления на страницах книги ничего не прибавят к образу героини, а её слова и поступки будут практически «кальками» с процитированной сцены.
Другую подругу главного героя представляю себе чуть отчётливее, чем Ветку-схему: слабая на передок, Сашенька свои связи с мужчинами пытается обставить романтически (такие сашеньки часто встречались по жизни). Однако художественной убедительности героине явно не хватает.
Более полнокровным получился образ учительницы немецкого языка Киры — хищницы, охотящейся за мужчинами и предпочитающей обеспеченных. Хотя, когда не с кем провести ночь, сгодится и Служкин (как, впрочем, и Сашеньке).
Вот сюжетный ход воспринимающийся как неубедительный: главный герой в детском саду встречает свою бывшую одноклассницу, с которой не виделись со школьных времён. А дети-то в одной группе, Тате четыре, значит, не первый год Служкин бывает в садике, и Лена тоже.
«- Лена!.. - вдруг крикнул Служкин её вслед, и она оглянулась. - Лен, мы же теперь каждый день встречаться будем?» (с.55) Чудак Служкин, чудак Иванов?..
Главный герой очень хорошо рассуждает о том, что взгляды на жизнь, в том числе на семейную, формируются в детстве, поэтому он должен ради дочери сохранять семью: «Вырастет Тата и поймёт, что из-за неё у родителей жизнь не в ту сторону пошла, - и каково ей будет жить с этой виной, в которой она-то и не виновата? Каково ей будет, если она поймёт, что родилась нежданная, нежеланная, по залёту, по нашей ошибке? Что она о нас будет думать и о себе самой?» (с.213)
А здесь я перестаю ему верить: «Ты ведь поймёшь меня, да? Ведь день твоей свадьбы и день рождения Андрюши не трудно сопоставить...» (с. 213) То есть Лена, конечно, могла ему назвать и день своей свадьбы, и день рождения сына. Но в то, что Служкин это запомнил, не верится: не мужская это логика, скорее, женская, главному герою не свойственная.
Не хватает убедительности образу Таты: какой-нибудь детали — жеста, словечка, чёрточки внешности ребёнка - художественной подробности, которая, по словам замечательного филолога А.И.Горшкова, «призвана представить изображаемый характер, картину, действие, переживание в их своеобразии, неповторимости» и позволила бы читателю почувствовать, поверить: главный герой любит свою дочку.
Кот Пуджик тоже, на мой взгляд, недостаточно убедителен. Я не верю тому, что он вбежал в квартиру с продолговатым сугробом на спине. Выбравшись из глубокого снега (если допустить, что он туда как-то попал), кот бы перво-наперво отряхнулся: коты не собаки, они не любят купаться в снегу, даже, наступив в лужу, брезгливо трясут лапой.
Про жену главного героя Надю мы ничего не знаем: ни образования, ни профессии, ни подруг — а всё это важно.
Сюжетная линия Служкин-Маша воспринимается надуманной. То есть молодой учитель может, конечно, влюбиться в красивую ученицу, но вести себя в такой ситуации он будет не так, как главный герой. Да и вообще Служкин слишком много говорит и рассуждает об этой своей любви, говорит даже с посторонними — трудно в такое поверить. Что касается четырнадцатилетней Маши, откровенно и настойчиво предлагающей себя взрослому женатому мужчине, то в психологическом плане это неправдиво, особенно если помнить, что мать девочки - завуч Роза Борисовна.
Среди достоинств книги прежде всего - пейзажи: «Вдали в затоне виднелся теплоход — белый-белый, вплавленный в чёрную и неподвижную воду, просто ослепительный на фоне окружающей хмари, походивший на спящего единорога» (с. 68)
Пермь — большой город на большой судоходной реке, и читать об этом интересно.
Замечательны и рассказы Служкина об истории Пермского края: «Мы выходим к кромке обрыва. Внизу — страшная высота. Впереди, до горизонта, разливается даль тайги. Тайга туманно-голубая, она поднимается к окоёму пологими, медленными волнами. И нету ни скал, ни рек, ни просек, ни селений — сплошная дымчатая шкура» (с. 383).
«Здесь жили великие народы, о которых человечество уже давно забыло. Здесь были крепости, каналы, капища. Были князья, жрецы, звездочёты, поэты. Шли войны, штурмами брали города, могучие племена насмерть дрались среди скал. Всё было. И прошло.
Отцы слушают непривычно внимательно. На уроках в школе я такого не видел. По их глазам я понимаю, что они ощущают. Они, конечно, как и я, у Чёртового Пальца тоже почувствовали незримый и неизъяснимый взгляд. И вот теперь у них под ногами словно земля заговорила. До самых недр, до погребённых костей звероящеров, она вдруг оказалась насыщенной смыслом, кровью, историей. Эта одухотворённость дышит из неё и проницает тела, как радиация земли Чернобыля. Тайга и скалы вдруг перестали быть дикой, безымянной глухоманью, в которой тонут убогие деревушки и зэковские лагеря. Тайга и скалы вдруг стали чем-то важным в жизни, важнее и нужнее многого, если не всего». (с. 386-387).
Речь Служкина — ещё одно несомненное достоинство романа. Меткая, афористичная, эмоциональная, она характеризует главного героя как образованного, мыслящего, начитанного. Только не совсем верится, что тот же самый Служкин методично и упорно пьёт водку со своими учениками-девятиклассниками...
Ну и вопрос в заключение: можно ли считать роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил» значительным явление современной литературы? Нет, конечно. Наряду с сильными страницами в нём много надуманного, художественно неубедительного, а что касается атмосферы 90-х, то я её не увидела и не почувствовала.
***
Высказалась на днях по поводу художественных достоинств романа А. Иванова «Географ глобус пропил». Убедилась, что на литературном сайте присутствуют люди (пишущие, вроде бы, люди) не видящие и не желающие видеть художественных просчётов писателя, считающие, что главное в книге — содержание, а недостаточно совершенная форма, — мелочь. Для меня очевидно: явной, зримой черты между содержанием и формой нет и быть не может, а недостатки формы отражаются на содержании, становясь его недостатками. Как бы то ни было, постараюсь остановиться именно на содержании и сформулировать своё мнение о героях Иванова.
В виде эпиграфа процитирую Стругацких, слова одного из героев романа «Отягощённые злом».
«У нас есть чувство глубокого удовлетворения, есть чувство законного негодования, а вот с чувством собственного достоинства у нас давно уже напряженка. Поэтому, когда наш немудрящий опыт и наша многоопытная мудрость, столь же глубокая, как глубокая тарелка для супа, сталкиваются <...> просто хотя бы и с отпетым хамом или образцово-показательным подлецом, — мы, как правило, теряемся. Нам бы опереться тут на чувство собственного достоинства, раз уж недостает мудрости или хотя бы жизненного опыта, но собственного достоинства у нас нет, и мы становимся циничными, небрежными и грубо-ироничными».
Начну с того, что для меня является самым важным. Во многих героях Иванова — Служкин в их числе — я не смогла разглядеть чувства собственного достоинства. Не буду останавливаться на Ветке, Сашеньке, Кире, готовых тащить к себе в постель любого. Скажу о главном герое. В том, что не очень хорошо складываются отношения с учениками, больше виноват учитель. Уважающий себя человек, волею судьбы оказавшись в школе, не позволил бы себе вести такие неинтересные уроки (формальные, скучные, «никакие»), какие ведёт Служкин. И педагогического образования тут не надо, надо просто немного потрудиться, посидеть в библиотеке, поискать интересный материал, что для умного, эрудированного Служкина не проблема.
Молодой, здоровый, сильный мужчина довольствуется грошами, которые платят в школе (в настоящее время за свои шесть часов он не получил бы и трёх тысяч в месяц). В трудные времена можно согласиться и на непрестижную должность. Лично я больше уважала бы главного героя, если бы он подрабатывал сторожем. Работа такая, что времени для чтения и философствования сколько угодно — развивайся на здоровье. Но, похоже, что «труд упорный» нашему герою, как и когда-то Онегину, «тошен». Только у Онегина были сотни (а может, и тысячи, Пушкин этого не уточняет) крепостных. У Обломова, кроме Захара, ещё «триста захаров». А кто должен содержать Служкина? Жена? Родители? Жить-то хочется хорошо и полнокровно: отмечать дни рожденья, ходить в кино, беспрестанно курить, часто покупать спиртное, а что касается такого хобби как туризм, то оно требует немалых вложений.
Безответственность главного героя переходит все мыслимые границы. Сплавляться на катамаране с группой девятиклассников, никогда в подобных походах не бывавших, — такое адекватному учителю и в страшном сне не приснится (это если предположить, что родители отпустят детей в такой поход и школьная администрация даст добро — чего не может быть, потому что не может быть никогда).
Пьянство и сопутствующие ему явления: драки, приводы в милицию, конфликты с женой, попытка совратить четырнадцатилетнюю ученицу — это поступки нашего героя. Конечно, Служкин, умеет хорошо и красиво рассуждать. Однако характеризует человека прежде всего то, что он делает.
Мне могут возразить, что судьба Служкина нелегка и время тяжёлое - «лихие девяностые» - вот и пьёт с горя. Тут уж я никак не соглашусь. Во-первых, жизнь героя складывается удачно: получил хорошее образование, здоров сам и здоровы близкие, растёт дочка, есть жильё, есть интересное хобби, есть друзья (какие — другой вопрос, но ведь «каждый выбирает по себе»). Во-вторых, «лихие девяностые» коснулись героя лишь чуть-чуть, настоящих ударов судьбы он не испытал, может, поэтому так расслаблен, безволен и душевно ленив.
Автор данной статьи немного старше автора романа, но они люди одного поколения, молодость которого пришлась на 90-е. Так вот, то, как эти пресловутые 90-е «прокатились» по жизни автора статьи, многих его родных и друзей, не идёт ни в какое сравнение с жизнью счастливчика Служкина. Конечно, кое-кто из знакомых мужчин стал чаще «заглядывать в бутылку», кое-кто из женщин сосредоточился на поисках богатенького папика — было такое, что скрывать. Но большинство не просто работало — пахало, чтобы выжить, поднять детей: работа (часто не одна), подработка (какая придётся — тяжёлая, грязная, не по специальности — на всё соглашались), огороды, деревня: посадить картошку, лук, чеснок, вырастить, потом постараться продать. И никто не отвернулся от пожилых, больных родителей: помогали, ухаживали, научились и уколы делать, и массаж.
Тяжёлое, смутное, лживое было время, и мы ничего не могли изменить, но мы старались не прогнуться под царящее безвременье. Позволю себе процитировать великого Искандера: «Быть честным в рамках собственной жизни, что тоже нелегко, но тоже возможно. И этим самым сохранить храбрый огонёк живой души, который, конечно, не может озарить страну, но он побеждает идею полноты мрака!»
В интернете познакомилась с немалым количеством отзывов читателей. Многие сочувствуют главному герою, чистому душой, вынужденному жить в провинции среди грубых и не понимающих его людей. Наивное суждение. Провинция, по большому счёту, — понятие не столько географическое, сколько духовное. Глубокий, серьёзный, духовно богатый человек не потеряет себя нигде, даже в малой деревушке. А уж Пермь — город-миллионник, у Пермского края интересная история, он богат полезными ископаемыми, там протекают большие судоходные реки Кама и Чусовая. Служкин — знаток истории и географии своей малой родины (так я определяю то, что некоторые называют «провинцией») - даже не пытается найти применение своим знаниям (так написано у Иванова: герой много времени проводит дома, занимается домашними делами, пьёт, даже с учениками, иногда совмещая выпивки с вылазками на природу, общается с друзьями (тоже посредством выпивки), а поискать работу или подработку ему, похоже, и в голову не приходит).
Настораживает то, что читатели оправдывают Служкина. Многие так и пишут в отзывах: герой — один из тех, с кем встречаешься каждый день, он близок и понятен, он такой как все. То есть нетребовательность к себе, безволие, привычка плыть по течению, постепенно опускаясь, — качества обычные, привычные, следовательно, нормальные, и образ Географа вполне отвечает запросам массового читателя. Критики у нас давно уже нет, кого печатать и раскручивать, решают издатели, главная цель которых - прибыль. Раскрутят, расхвалят в заказанных статьях — и готов кумир для «простых людей» (очень не люблю выражения «простые люди»: люди — сложные, а упрощают и опрощают их с определёнными целями).
Думаю, что связывать образ Служкина с «лихими девяностыми» - натяжка. Служкины были всегда, только делать из них героев времени стали не так давно.
В заключение процитирую Рождественского. Не получается выделить самое важное: всё самое важное, поэтому стихотворение, которое помню со студенческих лет, приведу полностью:
Укоры друзей
и семьи
забудьте,
в расчет не берите!
И все неудачи
свои
вы сразу
на время валите.
Пусть вас не тревожит
ничто. Зарывшись в уютную вату,
кричите, что время —
не то!
Твердите:
оно виновато!..
Минуты,
недели,
года
пускай отвечают,
покуда
бегут
неизвестно куда.
Летят
непонятно откуда.
И если вам в полдень
темно,
и если на празднике
горько,
валите на время!
Оно
все выдержит,—
вон его сколько!
Пускай отвечает сполна,—
за что? —
это, в общем, не важно.
Хотя бы за то, что
жена
соседская
лучше, чем ваша!
За то, что судьбы
не связать.
За то, что вам тускло и тошно.
За то, что… за то, что… За то что
вам нечего
людям
сказать.