Притча
1.
В неподвижном ночном воздухе стоял резкий запах гари.
-…и запомни, настанет время, когда не будет никто ни на кого охотиться. Будут вместе жить волк с овцой и тигр с ланью…
- Никогда такого не будет, - голос слышался отчётливо, хотя стражника не было видно из-за насыпи. Да и вообще из земляной ямы видно было только звёздное небо с полукругом стареющей луны. Он вспомнил, что не далее как минувшим вечером сам связанными ногами раздавил скорпиона, непонятно как попавшего к нему в яму. Руками он действовать не мог, они были скручены за спиной ремнями из бычьей кожи.
- И наступит время, когда люди прекратят поклоняться охотнице Артемиде, которую я иначе как богиня-убийца не назову.
- Мерзкий богохульник! Лучше бы помолился богам в свою последнюю ночь.
- Богам?! А еще скажу тебе главное – никаких богов во множестве нет и быть не может. Многобожие – плод скудоумия и помрачение рассудка. Бог один, и рано или поздно будут люди молиться одному истинному Богу.
Послышался звук удаляющихся шагов. Не захотел стражник больше слушать его богопротивную речь. Кровоподтёки на лице уже затянулись, ныл ушиб на левом локтевом суставе, но больше всего болело вывихнутое колено. Ещё спасибо, что эфесский архонт вовремя выслал стражу для поимки, если бы не стражники, толпа бы его точно запинала ногами до смерти.
- Эй! Я ещё не всё сказал!
Его уже никто не слушал. Он хотел ещё объяснить, почему архонт так спешил. Всё дело в том, что храм Артемиды был построен не из цельных кусков мрамора, а лишь облицован тонкими мраморными пластинами, пустоты внутри стен были заполнены высушенным ослиным навозом, перемешанным с сухим тростником. Хотя в смете числился цельный мрамор. Если бы сооружение было действительно мраморным, его бы просто невозможно было поджечь, чему там гореть? А храм полыхнул как солома. Архонт был главным, кто нажился на этом подлоге, и теперь он боялся, что поджигатель выдаст его, и вскроются огромные хищения собранных народом средств. Поэтому стража так быстро отбила преступника и оцепила пепелище.
2.
-… но почему везде пишут, что он сжёг храм ради одной только славы? Это же очевидная чушь.
На это у историка Феопомпа для учеников всегда был готов ответ:
- А вы что, хотите, чтобы мы написали о единобожии и прочих утопических идеях? Нет, ребята, историки служат общественной гармонии, а не хаосу. Задача истории как науки в том и заключается, чтобы исправлять ошибки прошлого во имя мира и покоя. И потом, детальное изучение преступления наводит на мысль, что таким образом этот человек хотел привлечь внимание к своему учению, то есть, прославить его, а, значит, и прославить самого себя. Поэтому мы правы – он действительно хотел славы.
- Ещё вопрос, учитель. В своих сочинениях вы упоминаете его имя, тем самым нарушив договор о забвении имени. Зачем вы это сделали?
- Имя ничего не значит. Если мы не сообщим о том, что это был за человек, то, считайте, что он предан забвению. Ни у меня, ни где-либо ещё ведь не написано о его мировоззрении, философии, вере и прочих глубинных причинах его злодеяния. В людской памяти этот преступник не останется даже как безумец. Безликий заурядный человек, возжелавший вдруг славы – вот каким его запомнят люди. Ни характера, ни образа мыслей, ни идей, вместо всего этого лишь чернильные закорючки на пергаменте: Г-Е-Р-О-С-Т-Р-А-Т. Это и есть настоящее забвение.
Ученик задумался. Ему давно уже не давал покоя ещё один вопрос: как вообще мог сгореть храм, построенный из мрамора? Но, впрочем, он признавал, что не является большим специалистом в этой сфере, поэтому, боясь показаться невеждой, промолчал.
3.
Человек ускользает. Туман настоящего переходит в туман прошлого. И слышим мы в нём лишь искаженное эхо чьих-то обрывочных фраз. Видим лишь закорючки букв на папирусе, на бересте, на офсетной бумаге, на экране компьютера. Где ты, человек? Где ты?
Что мы знаем о тебе? И что должны знать? А был ли вообще ты на свете? А если был, то каким ты был и что делал? Что могут поведать нам оставшиеся после тебя закорючки?