Мой приятель работал в девяностые годы психиатром в больнице для душевнобольных. Как-то рассказал он мне удивительную историю болезни одного из своих пациентов.
Вот его рассказ.
Привезли этого человека в нашу больницу ночью. За время моей работы я повидал много душевнобольных, но этот человек поразил меня своим внешним видом. Он был так тонок и худ, что, казалось, состоит из одних костей, и лицо его было тонко и узко, а огромный тонкий унылый нос нелепо нависал над плотно сжатыми губами.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Я не помню, как меня звали, а сейчас моя фамилия Каплан, – ответил он, не сводя с меня неподвижных глаз.
Я не подал виду, что удивлён. Но мне надо было составить историю болезни, и я продолжил беседу с больным.
– А Фанни Каплан, стрелявшая в Ленина, не ваша родственница? – спросил я.
– Да, – ответил он, улыбаясь, – она моя прабабка, но ей не удалось убить Ленина, а я довершил её справедливое дело. Я убил великого вождя мирового пролетариата.
Мы какое-то время помолчали, и я продолжил беседу. И вот что мне удалось выяснить.
Звали его Иван Петрович. Было ему на время нашей встречи сорок лет. Ещё в советские годы он окончил политехнический институт, работал инженером на автомеханическом заводе. Инженером он был, видимо, как говорится, рядовым. А вот отец Ивана Петровича работал на этом же заводе начальником цеха и был членом заводского парткома. Отец отличался редкой уже в те годы фанатичной преданностью коммунистической партии, принципиальной требовательностью к окружающим и к самому себе. Коллеги его даже побаивались. Требовательным он был и к своему сыну. И Иван Петрович не огорчал отца: школу окончил с серебряной медалью, институт – с красным дипломом, отслужил по призыву в армии, а в тридцать пять лет, уже работая на заводе, был принят в члены КПСС.
Распад Советского Союза, отстранение КПСС от руководства страной, запрет на распространение коммунистической идеологии для Ивана Петровича и его отца стало огромным потрясением.
И уже скоро завод, на котором работали отец и сын, перешёл в частные руки. Новые хозяева сократили объёмы производства, в результате многие работники завода оказались не у дел и были уволены. Уволили и отца Ивана Петровича. Ветеран труда, орденоносец, честный коммунист оказался не нужен заводу и был отправлен на пенсию.
Но ветеран, покидая родной завод, удивил всех. Он вывез на свою квартиру гипсовый бюст Ленина, простоявший в кабинете заводского парткома не один десяток лет.
К такому странному поступку ветерана заводчане отнеслись по-разному. Одни смеялись над стариком, называя его «чокнутым коммунякой», другие одобряли поступок ветерана, говорили, что он спас бюст великого Ленина от неминуемой утилизации.
И больших трудов стоило перевезти и втащить на пятый этаж спасённый бюст вождя мирового пролетариата: был он не менее двух метров в высоту и весом более пятидесяти килограмм. Но несмотря на все трудности и неудобства, отец и сын нашли в своей небольшой двухкомнатной квартире достойное место для великого Ленина.
Большим ударом для Ивана Петровича стала смерть его матери. Заболел и отец. Он слёг и уже не вставал. Умирал отец мучительно, находясь то в сознании, то в бреду. И как-то, придя в сознание, отец обратил на сына свой неподвижный взгляд и потребовал дать ему слово хранить и оберегать бюст великого Ленина. И Иван Петрович дал слово. А отец закрыл глаза и умер.
Прошло полгода одиночества. По вечерам Иван Петрович заходил в комнату отца. Он подходил к книжному шкафу с сочинениями классиков марксизма-ленинизма, наугад брал в руки какой-либо из ленинских томов, листал, перечитывал отдельные страницы и поражался мудрости великого вождя. А на Ивана Петровича смотрел гипсовый Ленин. И казалось, что смотрит вождь на Ивана Петровича с сочувствием и пониманием. И в такие минуты Иван Петрович чувствовал, как невидимые жизненные нити связывают его со счастливым прошлым и светлым образом отца.
И с этого, казалось бы, простого чувства и началась психическая болезнь Ивана Петровича, приведшая его, в конце концов, к трагическому финалу.
Иван Петрович стал примечать, что, находясь вне дома, он ощущает, что ему чего-то не достаёт, и мысли его постоянно обращаются к бюсту вождя, и придя домой он уже не может ничем заниматься, а садится на диван и смотрит на бюст. А бывало, ночью Иван Петрович слышал неповторимый, с картавинкой, голос Ленина, доносившийся из комнаты отца. И Ивану Петровичу становилось не по себе, и он не мог понять, сон это или явь.
Измученный такой непонятной и таинственной привязанностью к бюсту, Иван Петрович уже стал подумывать, а не предложить ли бюст Ленина как экспонат какому-нибудь музею, но вспоминал о слове, данному отцу перед его кончиной, и отгонял от себя эти мысли.
И внешняя жизнь Ивана Петровича изменилась. Он честно отрабатывал на заводе свои часы, но уже не общался, как прежде, с коллегами. Ему были чужды их разговоры о демократии, свободе слова, частном предпринимательстве.
В эти годы по всей стране сносили памятники Ленину, и бывало, революционно настроенные коллеги отпускали шутки, спрашивали Ивана Петровича, когда и он отправит своего гипсового истукана на свалку.
А Иван Петрович оставался верен коммунистическим идеалам, верил в светлое будущее человечества и не терял надежды на то, что уже скоро общество осознает ошибочность выбранного им пути и вернётся на коммунистический путь развития.
Но жизнь уже была другой, а люди, окружающие Ивана Петровича, были озабочены только одним: как бы добыть денег и выжить. И как-то незаметно совершился его разрыв с миром, в котором уже не было ни общественной жизни, ни морали, ни высоких целей, и каждый человек был сам по себе.
И Иван Петрович перестал замечать жизнь.
От одиночества Ивана Петровича могла бы избавить любовь. И как-то он познакомился с девушкой, и они начали встречаться. Но всё разладилось, когда Иван Петрович привёл девушку в свою квартиру, и она увидела бюст Ленина и выслушала рассказ о слове, данном Иваном Петровичем отцу перед его кончиной. Девушка не поняла такой необычной любви к вождю мирового пролетариата и стала избегать встреч со странным ухажёром.
Бывало, в голову Ивана Петровича закрадывались крамольные мысли. Быть может, думал он, и действительно, коммунизм – это утопия, а над всем миром и над людьми властвуют деньги, и всё, что было: революция, строительство справедливого общества, мечты о светлом будущем человечества – есть великий обман, а главный обманщик, заманивший в коммунистические сети миллионы наивных людей – Ленин.
Иван Петрович отгонял от себя эти ужасные мысли. Но, как знают психиатры, даже капля сомнений у человека, постоянно пребывающего в одиночестве, начинает расти. Так и крамольные мысли, посещавшие Ивана Петровича, росли, крепли и, в конце концов, привели к резкому повороту в его отношении к Ленину. Каким-то странным образом любовь к вождю соединилась в сознании Ивана Петровича с чувством неприязни к нему.
Иван Петрович в коллективе слыл трезвенником, и коллеги посмеивались над его принципиальным неприятием спиртного. Но вдруг, то ли от одиночества, то ли по какой-то другой причине Иван Петрович начал выпивать, и как это часто бывает, в начале понемногу. Но уже скоро ему и бутылки водки на вечер не доставало.
И когда Иван Петрович пребывал в состоянии опьянения, а случалось это теперь каждый вечер, зародившаяся в нём неприязнь к Ленину перерождалась в беспричинную ожесточённую ненависть к его гипсовому изваянию.
Как-то, будучи пьян, Иван Петрович облил бюст Ленина крепким горячим чаем. Случайно это получилось или с умыслом, Иван Петрович не смог бы объяснить, но когда он увидел обезображенное лицо вождя, то почувствовал удовлетворение от содеянного.
Иван Петрович всячески старался причинить ненавистному уже гипсовому бюсту неприятности. Однажды, находясь в сильном опьянении, он нацарапал гвоздём на постаменте оскорбительные слова: «подлый обманщик». А как-то, не найдя лучшего места, колол молотком на гипсовой голове Ленина грецкие орехи. И уже вошло у Ивана Петровича в обычай бросать в ленинский бюст свой ботинок.
Три дня перед роковым припадком Иван Петрович пил водку, не выходил на работу и пребывал в состоянии какой-то тупости, похожей на наркотический сон. Он лежал одетым на кровати, а когда ненадолго приходил в себя, наливал в стакан водки и выпивал.
Но временами Иван Петрович погружался в глубокий сон. А сон этот был неспокойным, фантастическим, полным разнообразных ощущений, то наводящих ужас до холодного пота, то светлых и ясных. И по пробуждении Иван Петрович долго не мог понять, сон это был или реальность. И его душила тяжесть, и казалось ему, что на него навалился огромный камень, и в голове его вертелась навязчивая мысль, от которой он не мог освободиться. Мысль эта была страшной, и он гнал её от себя.
И даже психиатры затруднились бы сказать, какая таинственная и могучая сила вдруг подняла с кровати измученного водкой и болезненными сновидениями Ивана Петровича. Охваченный внезапным порывом ненависти он бросился в комнату отца с желанием уничтожить гипсового истукана. Но когда Иван Петрович ворвался в комнату, то остолбенел: он увидел на постаменте живую голову Ленина. Голова как-то странно дёргалась, глаза с прищуром пристально смотрели на Ивана Петровича, рот приоткрылся, и голова произнесла: «Диктатура пролетариата неизбежна».
Иван Петрович понял: Ленин жив и будет жить вечно. И от этого понимания ему стало так страшно, что захотелось кричать: «Не хочу!»
Иван Петрович, не помня себя, схватил лежавший на столе молоток и обрушил его на ненавистную голову.
И на глазах у Ивана Петровича голова Ленина, как в замедленной киносъёмке, начала разваливаться на куски, которые с глухим стуком падали ему под ноги и расплывались по полу мутной, зловонной жижей.
И Иван Петрович, в ужасе от содеянного, с молотком в руке выбежал из квартиры в коридор. Он бился в истерике, повторяя: «Я убил великого Ленина!» Соседи вызвали милицию и «Скорую помощь».
Я поинтересовался у приятеля дальнейшей судьбой больного, и приятель ответил, что этот удивительный пациент через две недели скончался от кровоизлияния в мозг.