Раннесредневековый китаец нисколько не сомневался, что шесть линий - это гексаграмма; индейцы хаолопетапла, близкие инкам, но удаленные от магикан, особенно от последнего из последних, но все-таки умевшие считать до тех пор, пока не кончались пальцы, - сказали бы, что шесть линий - это всего-навсего шесть - то есть пять и одна - либо две, но взятые трижды - этих чертовых линий. Профессор из Массачусетса, когда вы изволите позвонить в его дверной колокольчик, долго не открывает, шаркает тапками, откашливается (любитель покурить трубку) и одышливо сопит за дверью мореного дуба с пуговицей глазка: изучает и раздумывает, а распахнуть ли. Наконец, загремел засов; распахивает: чем, если не секрет, не кромешная, что называется, тайна, обязан, столь неурочно и не сказать, что кстати. Нас беспокоят шесть линий, за тем и пришли. Шесть? Остановимся пока на шести. Линий? Их. Причем, такой, знаете, лесенкой. Да, и еще, пока не совсем запамятовали: если некоторые из них целые, так сказать, сплошные, то иные из них же словно бы прерваны, пунктирно разорваны - что бы они могли значить для нас с вами, свершившихся и завершенных евпропеоидов этих стремглавных лет и не менее мельтешащих зим. Массачусетсец мнется и не приглашает войти внутрь своего бунгало - полным ходом уборка, я и сам, можете убедиться, держу в одной руке веник, в то время, как в другой - совок. Время уборки, мы понимаем, то есть, мы не совсем вовремя. Но я обещаю подумать, я вообще люблю думать, пожалуй даже в большей степени, чем наводить порядок. Как вы говорите, шесть линий? Да, именно так, шесть, в различнейших сочетаниях. Если хотите, в шестидесяти четырех. Ага, кивает, я поразмыслю, а вы заглядывайте, пообщаемся по-соседски. Да мы, собственно, в ваших краях проездом, случайно, видим - красивая дверь, вот и взяли и позвонили. Ну, пишите тогда. Электронная почта, собака, точка, ком.
___ ___
___ ___
___ ___
А последний город, в который мы вошли, и был Тай Пин. Он идеально подходил нашей небольшой армии, был ей как бы как раз впору, не то, что расползшийся по болотистым пустошам Цинцзян, где я ни минуты не провел в отдыхе или благочестивом безмыслии, постоянно отвлекаемый заботами о непосредственной обороне стен, в то время как мои командиры напивались в подворотнях, - но и не был тесен, как те нелепые северные крепости, которые воздвигают энергичные, но обделенные умом бывшие торговцы, чтобы сохранить от разграбления свое, как правило, довольно ничтожное богатство, - и которые мы брали за полдня, просто выманивая стражу со стен и быстро входя внутрь по трупам. Здесь я выспался; и еще две ночи ушло у нас на разведку окрестных лесов и рытье подземного хода. Поэтому я и не мог связаться с базой при помощи голубей - мы еще не вполне были уверены, что за нами не наблюдают. Нет, и разведчики все вернулись вовремя, и никто из них не был встревожен. Я лично беседовал с каждым, это в моих правилах. Нет. Никто из них не опускал взгляд и не отводил глаза в сторону. Не могли. Последнего, два года назад, кто решился провести меня, я подвесил за язык прямо посреди лагеря, так что теперь за своих людей я ручаюсь. Возможно, в городе, оставался кто-то, кого я не вполне осознал в первое время (хотя обычно такие вещи я чувствую сразу), а потом, да, вы знаете, нам уже было не до скрытых врагов внутри. А я-то откуда могу знать? Когда все началось, те, кто успели уйти, и должны были отвлечь их от ворот, просто ушли, и все, и растворились, словно мы их видели до этого во сне, а затем разом проснулись. Да, на этот случай у меня всегда заготовлено все необходимое. Да. Почему? Нет, что вы. Так распорядилось небо, это случается. В какой-то момент... да. Да, я понял вас. Хорошо. Да. Он заедет? На какой, белой Audi quattro? А номер? Хорошо, я понял. Да, я такие вещи всегда... Да, да, вы не волнуйтесь. Все будет в порядке. Что, и водителя? Где? Понял. А... Да, я понял. Спасибо. Все, да. Удачи нам всем, мы заслужили ее долгими вечерами.