Повесть из жизни оппозиции с прологом, эпилогом и моралью.
Все герои - реальны, события подлинные,совпадения не случайны, имена героев изменены по этическим соображениям.
ПРОЛОГ.
- Настя! А напиши что-нибудь про жизнь! - сказали мне.
- А я что - не про жизнь пишу? - удивилась я.
- Нет, ты возьми что-нибудь из жизни и напиши!
- "Что-нибудь" - это что?
- Нуууу...
И я поняла, что чел хочет, чтобы я написала книгу про него.
... С тех пор прошло немало лет. С человеком этим судьба нас давно развела, я успела выйти замуж, уехать в деревню, родить детей, развестись, вернуться в Питер, выйти замуж и развестись во второй раз, встретить новую любовь...
Но разговор этот время от времени всплывал в моей памяти.
И вот...
... Однажды вечером в небольшое музыкальное кафе "Саунд" на Петроградской стороне зашёл мужчина. Внимания на него почти никто не обратил, а может, просто не успели обратить и рассмотреть как следует, потому что почти сразу вошедший достал пистолет и выстрелил в стоявшего на сцене Кита. Пуля попала точнёхонько в лоб. Кит раскинул мозгами, упал и больше не жил. Несколько секунд в зале царила оторопелая тишина, потом какая-то женщина истошно завизжала в соответствии с законами жанра, за ней ещё одна, кто-то закричал "Милиция!", кто-то "Полиция!", а кто-то просто "Врача!". И все забегали, опрокидывая мебель. Несколько человек выбежали на улицу, надеясь найти и догнать стрелка, но того и след простыл.
Полиция и "Скорая" приехали быстро, но толку от этого было мало. Хмурые опера выслушивали путанные показания многочисленных посетителей кафе, пытаясь восстановить картину произошедшего. Но восстановить удалось немного. Была среда и в кафе проходил традиционный "Музыкальный вечер по средам" в исполнении полусамодеятельной труппки с немудрящим названием "Гармония чуда", коей и руководил Кит. Пардон - Николай Валерьевич Китов. Так звали убиенного по паспорту, но при жизни его никто, или почти никто, так не звал. Для всех, в том числе и для меня, он был просто Кит.
Но если личность погибшего установили быстро, то вот с описанием стрелявшего возникла совершеннейшая путаница и полный затык. Внимание почтеннейшей публики было как раз приковано к сцене, а вовсе не ко входу, поэтому и заметили вошедшего далеко не все. А точнее - человека три-четыре от силы, да и те толком сказать ничего не могли. Слишком уж быстро всё произошло. Поэтому кто-то сказал, что одет вошедший был в городской камуфляж, кто-то возразил, что камуфляж был не городской, а зелёный и камуфляжными были только брюки, а сверху была чёрная кожаная куртка типа "бомбер",а может и "косуха", кто-то третий возразил, что не было никакого камуфляжа, а были джинсы и тёмная ветровка. Точно так же один утверждал, что стрелок был худ и долговяз, другой - что коренаст и среднего роста. Но все дружно сошлись на том, что вошедший был в балаклаве. И что выстрела почти не было слышно. А это значит - стрелял убийца из пистолета с глушителем. Вот и всё, что удалось выяснить оперативникам.
- Девяностые какие-то... - пробормотал один из них. Дело, как и в те лихие годы, грозило повиснуть "глухарём".
... Прошло несколько дней. Утром, придя в отдел, старший оперуполномоченный Убойного отдела Петроградского РУВД, выезжавший намедни в пресловутое кафе, проверяя почту, обнаружил письмо с неизвестного адреса. Письмо было кратким и содержало лишь рекомендацию проверить социальные сети и несколько ссылок, по которым открылись странички в соцсетях. Страницы принадлежали убиенному Китову. Опер вчитался и... нет, он не умер и даже не повредился в уме. Он был бывалый мент и тёртый калач, начинавший своё нелёгкое восхождение по служебной лестнице как раз в начале лихих девяностых. У него было простреляно лёгкое и нож пару раз прошёл в сантиметре от сердца. Он видал всякое и всяких. Но такое видел впервые. Интернет, конечно, как и бумага, всё стерпит... Потому что дальше начался... Ну именно он и начался.
... Может ли быть что путное из интернета?
Вопрос риторический. Из интернета на меня выпало два колоритных перца: Серый и Кит.
К чему это я? А захотела Настя написать роман о любви.
Ну да, как там у Чижа: "А не спеть ли мне песню о любви и всю жизнь получать гонорар?"
И решила. Спеть.
Но то ли с голосом и слухом проблемы, то ли ещё с чем... Но про любовь не вышло. А стал выходить детектив. Ну или почти детектив, потому что классический детектив я тоже писать не хочу. А выходит треш и угар с элементами чёрного юмора. Ну и про любовь немного, но это не т о, что вы подумали.
Зато получилась повесть о нашей оппозиции. Точнее, о тех, кто в неё входит и себя к ней причисляет. О «людях с хорошими лицами». Только вот при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не лица вовсе.
Каюсь! Когда-то я, в силу юности, глупости и неопытности, на заре тех самых шальных 90х, попала в их окружение. И, как это бывает, — из окружения пришлось очень долго выходить. С боями и потерями.
Таки да! Они действительно такие! Иногда мне их даже где-то жалко становится, но потом я вспоминаю то, что они сделали с нами всеми, смотрю на истерзанный Донбасс и окончательно потерявшую рассудок и всякие берега Украину и жалость быстро проходит.
Ладно.
Для начала представлю действующих лиц:
Кит. - неудачник по жизни, мечтает быть дирижёром в Ла Скала, но пока что работает охранником в супермаркете. Попутно играет в каком-то поусамодеятельном оркестре.
Куся - женщина с удивительным лицом. Вообще удивительная во всех отношениях. Моя бывшая одноклассница. Знакомая Кита.
Татик - женщина средних внешних данных, ещё более среднего образования и умственных способностей. Продавщица в супермаркете. Безответно влюблена в Кита.
Ника - её сестра.
Татьяна - сваха и владелица брачного агентства.
Дейл - автостопщик. Перс совершенно левый, но он дружит с Китом и тоже работает охранником.
Витамин - педик-наркоман, музыкант-неудачник. Друг Кита.
Шурик - поэт-неудачник и псих-одиночка. У него паранойя. Снимает у Кита комнату. Занимается неизвестно чем.Точнее - хочет написать гениальный мюзикл, от которого вселенная ахнет. Да всё время что-то не срастается.
Андрей,
Илья,
Тарас,
Игорь - охранники и коллеги Кита и Дейла.
...ну и мы с Феликсом в роли наблюдателей этого паноптикума.
Глава 1. Медленно и печально начинается действо.
… Кто знает, сколько в сети фальшивых страниц? Сколько народу сидит там не под своими, а под вымышленными именами, прячась за никами и аватарками, придумывая себе другую биографию, более складную и красивую, нежели реальная? Сколько людей на самом деле никогда не рождалось на свет, а существует лишь в виртуальном мире, созданные волей чьего-то воображения? Сколько мистификаций разыгрывается, сколько людей искренне верит в чьи-то выдумки?
Наша жизнь то, что мы о ней думаем. Для кого-то жизнь — игра, для кого-то — поле боя и то же самое можно сказать в отношении интернета. Для кого-то это помойка, для кого-то энциклопедия, а для большинства — огромная песочница, где всякий старается построить свой куличик и не дать порушить его другим.
... На следующий день опер получил по почте ещё одно послание. Уже с другого незнакомого адреса. Но почему-то, а точнее даже не почему-то, а опыт и интуиция подсказали ему, что писал тот же человек, что накануне прислал ему ссылки на страницы в соцсетях. Теперь незнакомец просто, опять же в соответствии с законами жанра, попросил опера не усердствовать в раскрытии дела. Опер ухмыльнулся. Да, погибший после изучения его "творческого наследия", симпатий как-то не вызывал. Но он, старший опер Убойного отдела, был человеком принципов. И он делал своё дело и привык делать его хорошо. Он ещё вчера вызвал к себе самого толкового из своих ребят и передал ему все ссылки, полученные по почте. Адрес проживания убиенного выяснили быстро и сегодня опер ожидал первых результатов.
И они себя ждать не заставили.
... А тем временем в кухне небольшой квартиры на Старопетергофском матушка покойного, старательно промакивая скомканной салфеткой сухие глаза, поила пришедшего к ней опера скверным чаем с засохшими булочками и повествовала о сыне, который оказался, вот незадача! - совсем не таким, как хотелось. Причём с детства. А ещё точнее - с рождения. Потому что у Кита оказалась родовая травма и он стал в глазах родителей каким-то ущербным, бракованным, если угодно. Нет, прямо это не говорилось, но отношение к сыну как к чему-то порченному было и Кит это чувствовал. Дети вообще всё это чувствуют. И Кит это чувствовал. И впитывал.
Кит ещё в юности понял, что он - «на любителя», или на любительниц, это уж как сказать... Но если с любительницами был напряг — девочки-одноклассницы, а потом и однокурсницы отвергали его робкие ухаживания кто со смехом, а кто и с негодованием, то вот любители возникали в жизни Кита с завидным постоянством. Поначалу Кит принимал их внимание просто за дружеское участие, абсолютно не понимая, что за ним стоит кое-что ещё. Понимание приходило позже, а за ним следовало обычно поспешное бегство. Отношения такого рода Кита пугали. Невинности, однако, Кит лишился в объятиях девушки. Одноклассница, такая же зашуганная и затравленная другими ребятами, как и Кит, согласилась на его робкие домогательства больше, наверное, для самоутверждения. Всё произошло в раздевалке в школьном спортзале так быстро, что оба ничего не поняли и кроме боли, причём чисто физической, не почувствовали ничего. К счастью, она не забеременела, но о своём «подвиге» по глупости и наивности поспешила разболтать подругам. Времена были ещё консервативно-строгие, советские, так что новость быстро стала известна школьному начальству, те сообщили родителям, те скандал по-скорому замяли, девочку поспешно перевели в другую школу, а Кит какое-то время ходил по школе в ореоле коварного соблазнителя и казановы местного разлива. По прошествии месяца он был жестоко избит одноклассниками. Повод, однако же, был небанальный. Кита спросили, как зовут солиста «Скорпионз». Естественно Кит не знал, за что и получил «в табло». С собой у него была пластинка не то с «Хованщиной», не то с «Борисом Годуновым», каковую пластинку и разбили об Китову голову. Происходило всё за школой. Дома ему влетело ещё и за пластинку.
Вскоре после этой истории в жизни Кита появился очередной любитель, задержавшийся в его жизни довольно надолго. Наверное потому, что не выказывал своих домогательств в открытую, а действовал мягко и деликатно, с настоящим тактом и грацией. Любитель звался Витамином ибо давно и прочно сидел на какой-то химической дряни, а чтобы заработать на оную дрянь ничтоже сумняшеся приторговывал своим задом. Оное не мешало, однако же, быть музыкантом в каком-то оркестре и какое-то время даже Витамину удавалось совмещать высокое с непотребным. Да и начал Витамин с того, что привёл Кита в свой оркестр.
Воспитывала Кита бабушка. Родителям было некогда. Вернее - это они так говорили. Мать считала, что главное, что она их с братом родила и на этом её миссия окончена, остальное её не интересовало, отец о своих родительских обязанностях вспоминал только тогда, когда кого-то из сыновей надо было выпороть, а свою роль, как отца свёл исключительно к проверке дневников и тетрадей. Дом и детей тащила на себе бабушка. Бабушка делала с ними уроки, готовила еду, шила одежду — от трусов до пальто, водила по кино, музеям и театрам, мазала зелёнкой разбитые коленки и ставила горчичники, когда Кит с братом болели. Она же прикрывала их от папиного гнева. Любимцем бабушки был Кит. Потому что «мальчик занимался искусством» - ходил в музыкальную школу и играл в ансамбле на ксилофоне. Бабушку это приводило просто в мистический восторг и почти религиозный экстаз.
- Это будет второй Гергиев! - говорила она всем, - Это просто Ойстрах! Ойстрах какой-то!
В музыкалку и на репетиции оркестра великовозрастного Кита по-прежнему сопровождала бабушка.
Узнав о появлении в Китовой жизни Витамина бабушка пришла в ужас. Витамин ей не понравился сразу же, окончательно и бесповоротно.
- Это бандит из подворотни! - заявила она на семейном собрании по случаю воскресного обеда, - Он рано или поздно нас всех ограбит, обворует и убьёт!
Кит пытался возражать, но вотще. Отец привычно пригрозил великовозрастному сынуле поркой и принял решение поменять в квартире дверь на железную. Тем паче, что времена уже были довольно лихие — начались девяностые с их бандитским беспределом и перестрелом. Народ массово вспоминал английскую поговорку про мой дом - мою крепость и укреплялся как мог. Дверь поменяли, но ключей Киту не дали.
- А зачем тебе ключи? - спросил отец, - Бабушка и так всё время дома.
Если в жизни Кита и появлялись какие-то девы, то надолго они в ней не задерживались. Большую часть из кандидаток на руку, сердце и жилплощадь Кита отсеивала бабушка. Кто-то не нравился отцу, остальные сбегали сами. И только Витамина не смущали ни дресс-код, ни фейс-контроль, как и наличие возможных конкуренток. Но и в дом Витамин не приходил. Встречались они на репетициях. И именно там Витамин впервые попытался Кита соблазнить. Кит не соблазнился. Всё же такая «любовь» его не привлекала и Витамин это понял и свёл всё к пошлой фразе «останемся друзьями». «Дружба» заключалась в том, что время от времени Витамин «чистил морковку» Киту.
Именно тогда, в юности, в оркестре, у Кита и появилась Мечта Его Жизни: стать дирижёром и не где-нибудь, а в Ла Скала. Уехать из этой «сумасшедшей страны», как говорила одна их с Витамином общая знакомая, «от этого убожества, где никакой культуры», туда, где «нормальная жизнь». Почему именно Ла Скала, а не, скажем, Венская Опера, или Бродвей с его Метрополитен Опера? Не знаю. Ла Скала — и точка. Чуть ли не каждый вечер, засыпая, Кит представлял себе одну и ту же картину, как он выходит к дирижёрскому пульту, как раскрывает ноты, как стихает какофония настраиваемых инструментов в оркестровой яме, занавес открывает сцену, а он вздымает руку с дирижёрской палочкой, последние секунды тишины, как обратный отсчёт перед стартом и — вот обрушивается водопадом увертюра.
В жизни же было всё не так. В жизни был полусамодеятельный оркестрик, в котором Кит играл то на трещотке, то на ксилофоне, с пьяницей-дирижёром, которого, кстати, выгнали из Мариинки за пьянку, музыкальное училище, где на Кита положила глаз одна перезрелая старая дева-преподавательница сольфеджио и Витамин, игравший с Китом в одном оркестре и периодически запускавший трясущуюся ручонку ему в штаны.
* * *
Вику с детства все звали Кусей. Вика-Викуся-Куся. Было в ней действительно что-то от собачонки такой маленькой, карманной, из тех вечно трясущихся пучеглазых наполовину лысых, состоящих, по чьему-то меткому выражению «на пятьдесят процентов из истерики, на пятьдесят процентов из ненависти». Кусе постоянно казалось, что все её хотят обидеть и потому она кидалась обижать первая, чтобы не обидели её. В раннем детстве Куся переболела серозным менингитом, неделю пролежав под кислородной маской, потому что сама дышать не могла, после чего дурочкой не стала, но и умной её назвать было нельзя. Первые два класса Куся отучилась в детском психоневрологическом интернате.
Меня с Кусей судьба свела уже в десятом классе, где она тут же избрала меня в качестве объекта нападок, одновременно пытаясь играть со мной в дружбу. Я долго не могла понять, что ей от меня надо и как она, собственно, ко мне относится, а когда поняла, то и выпускной подкатил и мы расстались. После выпуска мы ещё пересекались пару раз, Куся пыталась занять у меня денег, читай — подарить без отдачи, но была послана. Потом уже, много позже, я узнала, что Куся «подрабатывала» в гостинице «Советская» «интердевочкой», одновременно пытаясь словить себе заграничного мужа. С мужем ничего не вышло, ни с заграничным, ни с отечественным, клиенты же так и норовили Кусю кинуть, да и товарки-конкурентки пару раз подловили в тёмном переулке и слегка попортили Кусе товарный вид. Путанить тоже надо уметь, а Куся была твёрдо убеждена, что ей все вокруг по жизни обязаны и вовек не расплатятся. Клиенты сами должны были к ней в очередь становиться и спрашивать, куда деньги положить, учителя в школе и в институте, куда Куся поступила благодаря маминым связям, просто обязаны ставить отличные отметки, а все остальные-прочие — просто Кусю обожать и изо всех сил добиваться её дружбы.
Человек, увидевший Кусю впервые, видел перед собой такую девочку-припевочку, которая залезла на табуретку рассказать стишок, чтобы добрый Дедушка-Мороз достал из мешка для неё подарок. Со временем Куся стала воспринимать саму себя как подарок окружающим, которые должны были за рассказанный стишок, или спетую песенку осыпать её дарами. Желающих было маловато, а Куся всё стояла на табуреточке и ждала, когда поняла, что окружающие не торопятся, да им вообще нет до Куси никакого дела, то жутко обиделась и принялась «кусать окружающих за пятки» по меткому выражению Славочки — ещё одного нашего одноклассника. Славочка и оказался, в конце-концов, единственным, кто обратил на Кусю внимание. Правда к тому времени он успел утратить волосы, молодость, товарный вид и потенцию. А ума у него никогда не было. Зато хамства на десятерых, оно же его и сгубило в конце-концов. И Куся опять осталась не при делах.
Как все люди, чья жизнь не сложилась и кого успех обошёл стороной, Куся обожала учить жить окружающих. Ещё один способ самоутвердиться, - это упиться собственным снобизмом. И Куся превратилась в снобку. Точннее — снобизм был ей присущ изначально, но сейчас он достиг превосходной степени.
«Настоящий телефон начинается от десяти тысяч!» - вещала Куся безапелляционным тоном, - «Я вообще только айфон признаю за телефон, всё остальное можно на помойку выкидывать!»
При этом в сумочке её лежала древняя «Нокия 3310».
«Настоящий автомобиль начинается от полутора миллионов! Всё, что ниже — это средство передвижения!» - поучала она кого-то по телефону, проезжая на трамвае по Лиговке.
Но настоящей трагедией Кусиной жизни был пресловутый «пятый пункт». Куся принадлежала к довольно забавной категории евреев-антисемитов, искренне ненавидящих и своё происхождение, и своих соплеменников.
Нет, среди русских тоже встречаются махровые русофобы, искренне ненавидящие Россию и русских, но, в отличие от этих, которые вдруг устыдились, «что они русские» и от того русскими быть перестали, ибо русский это состояние души, а не национальность, еврей, возненавидевший своё еврейство, всё равно останется евреем. И потому Куся всячески скрывала своё истинное происхождение, называя себя полячкой и рассказывая, как её предки-поляки бежали из Варшавы ещё в начале Первой Мировой. Кто-то, как я, ей верил, но большинство Кусю раскусывало по счёту раз. И потому Куся всех искренне считала быдлом.
В конце-концов в жизни Куси, этой обиженной девочки-переростка, всё ещё стоящей на табуретке в ожидании Деда Мороза, который всё не шёл, возник Кит. Кит и стал для неё тем самым Дедушкой Морозом.
К тому времени Куся успела лишиться работы, влезла в кредит — познакомилась в интернете с каким-то восточным мачо, который обещал на ней жениться, но только после того, как она предъявит ему доказательства своего богатства, ибо папенька его миллионер и нефтяной шейх, велел ему жениться только на богатой. Куся пошла в банк и взяла кредит в миллион. Деньги отдала какому-то левому парню, который представился братом жениха. Больше ни брата, ни денег, ни жениха она не видела, понятное дело. А так как в залог банку Куся оставила квартиру на Фонтанке и отдавать кредит было нечем... Пришлось Кусе переехать жить к подруге. У подруги было небольшое кафе на Петроградской стороне, куда Куся устроилась работать официанткой. Жила она там же, при кафе, в подсобке. Кафе было переоборудовано из квартиры, которую подруга в своё время выкупила и перевела в нежилой фонд. К тому моменту в голову Куси уже начали приходить первые, ещё робкие, но правильные догадки, что добрый Дедушка-Мороз может и не прийти. Вообще. Но Куся гнала их от себя. Потому что не хотела верить. Ведь Дедушка-Мороз всегда приходит.
А я, глядя на Кусю, раз и навсегда перестала верить в миф о том, что евреи — самая умная нация. Дураков, а особенно дур и среди них хватает. Впрочем, Кусины проблемы меня тогда не интересовали. Я меняла работу. И долгое время мы опять не виделись, да, честно говоря и не стремились.
«Таскать тарелки» для Куси было унизительно, но ничего другого в жизни не подворачивалось и не предвиделось. Потому как идти ей было некуда — разве что бомжевать по помойкам и переходам подземным. Квартира на Фонтанке была продана, деньги забрал банк, заграничный жених растворился в тумане вместе с миллионом. Меня тоже нельзя было бы назвать образцом благоразумия, глупостей я в своё время наделала и дров наломала изрядно, но когда услужливая память вдруг некстати подкидывает мне воспоминания о том, как я однажды сваляла дурака, то вслед за этим я тут же вспоминаю Кусю и мне становится легче.
Естественно, что с таким «анамнезом жизни» Кусе была одна дорога — в оппозицию. Потому что наша оппозиция — это сборище неудачников и лохов по жизни, у которых в их бедах виноват кто угодно, только не они сами. Господа присяжные и пристяжные! У меня тоже вот жизнь была не пряник и не мёд! И дров я, повторяю, наломала изрядно! Но мне вот почему-то и в голову не приходит обвинять в своих бедах и неурядицах кого-то кроме себя! У этих же вечно кто-то виноват, а они всегда в белом и жертвы. Словом, познакомились они в декабре 2011, на каком-то очередном митинге белоленточных. Лузеры, хакеры и прочие хомячки дружно трясли хилыми кулачонками и верещали «Мы здесь власть!». Куся в то время как раз только что лишилась квартиры. Виноват, разумеется, был президент. Ну да. Ведь это именно он навязал ей знакомство с сетевым аферистом, выдававшим себя за сына иностранного миллионера (ага-ага! Станет миллионер знакомиться в сети! Как же!), именно он надоумил её взять в банке непомерный кредит, да ещё и наличными и отдать пакет с деньгами первому встречному проходимцу, поверив ему на слово... И именно он же, Путин, обязан поэтому вернуть Кусе её квартиру, или уйти. А квартиру ей вернут те, кто придёт на смену плохустику-президенту.
Кит прогуливался среди жидкой толпы митингующих, время от времени прислушиваясь к тому, что там вещают ораторы в матюгальники. Вещали всё одно и то же и Киту вскоре стало неинтересно. Его окружали люди с удивительными лицами на которых отпечаталось одинаковое выражение какой-то детской обиды и вселенской тоски. Такие глаза, с навеки застывшим в них просящим выражением, бывают только у бездомных собак и у нищих. Некрасивые, дёшево и безвкусно одетые, в большинстве своём рано постаревшие дамочки и такие же, как молью траченые, мужички. Некоторые привели с собой детей, которые тут же затеяли в толпе игры в догонялки и прятки, то и дело спотыкаясь и подскальзываясь и налетая на других людей. Кто-то шлёпнулся и ревел в голос, кто-то уже с кем-то дрался. Взрослым и дела не было. Взрослые были заняты более серьёзными делами: они президента свергнуть пытались. Отдельной группкой держалась молодёжь, преимущественно парни в тёмных куртках и грубых армейских ботинках, но попадались и девицы — все как одна ненакрашенные и с одинаково колючим выражением лиц. Над их группками вскоре поплыл голубоватый дымок с характерным запахом, а молодые люди быстро передавали друг другу по кругу одну сигарету на всех. То были нацболы — птенцы гнезда Лимонова, неизменные участники всевозможных митингов и заварушек от политических до футбольных и музыкальных. Пройдёт ещё каких-то два года и эти самые ребятки в едином порыве «Крымнаша» и «Русской весны» дружно переметнутся на сторону президента, которого сейчас поносили. И многие уедут воевать за Донбасс.
Кроме этих перечисленных в толпе прогуливалась парочка аниматоров в костюмах хомяков, изображавших, видимо, тех самых «сетевых хомячков», кои, по выражению одного из нацболышей, «расправили плечи» аки атланты, а так же корреспонденты всевозможных СМИ.Была среди них и Розмари - корреспондентка ВВС, говорившая по-русски без акцента. Она сразу возлюбила лимоновцев и уже от них не отходила. По периметру площади перед ТЮЗом, где, собственно, всё и происходило, мялся в оцеплении ОМОН, дополнявший картину.
Куся из этой общей массы выделялась выражением оскорблённого достоинства на уже поувядшем лице и макияжем а-ля «индеец на тропе войны»: густо нарисованные синим, явно тупым, косметическим карандашом стрелки на глазах, наводили на мысли о древнеегипетских фресках, ярко-синяя подводка для глаз, алая помада и толстый-толстый слой пудры и тональника. Пудра осыпалась на воротник затёртой шубки из козлика, довершали всё это великолепие детская шапочка с помпоном и потёртая сумочка из кожзаменителя с логотипом Гуччи. Куся никак не могла понять и смириться с тем, что ей уже не двадцать лет. И не двадцать пять.
Уж не знаю, чем они друг другу понравились, но расстались они друзьями.
Тут, пожалуй, нужно вернуться лет на несколько назад, чтобы рассказать, что же происходило с Китом всё это время. Получается, что рассказывать о нём у меня не выходит без рассказов о других.
«Питер — город маленький!» - поговорка эта звучит антитезой другой, не менее известной: «Москва — большая деревня!». Ну и теория шести рукопожатий ( или не шести? Сколько их там?) тоже работает. Так вышло, что все эти люди оказались и моими знакомыми. Или в реале, или в виртуале.
Итак, Кит. Он, повторяю, возник в жизни Куси как раз в тот период, когда она «таскала тарелки» в кафе подруги. Кит к тому времени уже заведовал самодеятельностью Финляндской Железной дороги, ибо судьба его к тому времени сделала очередной кульбит... Ему к тому же отчаянно нужна была площадка для выступлений его «ансамбля имени песни и пляски». И почему-то он решил, что занюханное кафе на Петроградке ему подойдёт. Наверное потому, что денег на аренду чего-то более приличного у него просто не было.
Кит вскорости тоже оказался на мели и тоже с кредитным жёрновом на шее. И тоже лишился квартиры. Но у него была своя история. Начать, пожалуй, нужно с того момента, когда Кит вдруг оказался относительно свободен. Точнее — он вдруг с удивлением обнаружил, что стал взрослым, как ему было торжественно объявлено на семейном совете и отныне на жизнь себе должен зарабатывать сам. И Кит немедленно впал в панику, потому что ничего в жизни сам делать не умел, не мог и не хотел. Нет, что-то он умел, например, бренчать на гитаре, тюкать на ксилофоне и даже немного дирижировать. Но зарабатывать этим на жизнь?! Тем паче в разгар «лихих девяностых»?! Тогда требовались совершенно иные умения.
Но большинство людей как-то выживало. Из растерянности Кита вывел всё тот же Витамин. Для начала он предложил поехать на гастроли с оркестром. В то время Кит учился, точнее, числился в каком-то ВУЗе, не третьем курсе. Кажется, в ЛИИЖТе, или, как его теперь называли ПУПСе. Петербургском Университете Путей Сообщения. И все студенты отныне были «пупсики». Туда его кое-как пристроил отец. Кита железные дороги не привлекали от слова совсем, но надо же было куда-то балбеса пристроить, а занятия музыкой отец искренне считал чепухой, если не сказать больше. А может, и не в ПУПСе, а ещё где-то... Не суть. Нет, музыкалку Кит к тому времени с горем пополам закончил.
- А можно? - робко спросил Кит, который до этого никуда дальше дачи в Синявино не уезжал и без разрешения бабушки даже в соседний двор гулять не ходил.
- Нужно! - ответил Витамин, которого жёстко «кумарило» в отсутствие очередной «дозы».
- Что с тобой? - встревоженно спросил друга Кит, - Заболел?
- Почти. - сквозь зубы ответил Витамин. Накануне попытка заработать на очередную «дозу» закончилась провалом: клиентов на потасканную «прелесссть» Витамина не нашлось. Кит его слова понял по-своему и предложил «полечиться» народными средствами: рассолом, или новомодным «Алказельтцером». Витамин сказал, что не поможет и попросил взаймы. Взаймы у Кита не было: ему до сих пор не давали карманных денег. Так что вариант с гастролями, как средством эти самые деньги добыть, Киту понравился.
Ехать пришлось недалеко. Не то в Тверь, не то во Псков. Приехали они туда глубокой ночью, вагон, в котором ехал их полусамодеятельный оркестр отцепили и отогнали в тупик, но оркестранты этого не заметили, потому что отъезд на гастроли был ими обмыт и даже очень обмыт. Так что утром никто не понял, где они находятся. Встречать их никто не пришёл. И началась паника. Наконец было решено выслать разведчика, дабы прояснить дислокацию, а заодно и найти «лекарство» от похмелья, коим страдали все. В разведку вызвались идти все, но дирижёр указал трясущейся похмельной рукой на Кита с Витамином.
Надо сказать, что Витамин, хоть и глотал всякую химическую дрянь в таблетках, водки не пил, предпочитая самодельное домашнее вино, прозванное в народе «Привет Горбачёву». Делалось оно так: трёхлитровая банка сока, лучше виноградного, или старое слегка уже забродившее варенье, немного дрожжей и килограмм сахара. На горло банки надевалась резиновая перчатка, а сама банка ставилась в тёмное тёплое место — бродить. Как только перчатка полностью расправлялась, надуваясь от выделявшихся при брожении газов, вино считалось готовым. Банку этого шмурдяка Витамин прихватил с собой. С него-то Кит и начал своё знакомство с Бахусом. Бормотуха Витамина была принята благосклонно не только Китом, которому она показалась «амброзией чистой с нектаром сладким», но и остальными членами «джаз-банды», как называл их дирижёр. Как он оказался в своём купе, Кит не помнил, но смутно припоминал, что кто-то расстёгивал ему ширинку на штанах, а потом что-то делал с его мужским достоинством. Что именно, не понятно, но было приятно. Хотя сейчас, утром, шагая с Витамином по путям и жестоко маясь от похмелья, Кит не был уверен, что ему это не приснилось.
И закончилось всё хорошо: почти все остались живы и относительно здоровы и даже концерт прошёл более-менее с успехом. Кроме дирижёра — его после этих достопамятных гастролей хватила кондрашка, явившаяся закономерным следствием принятия на грудь всяческих горячительных напитков сомнительного качества. Проще говоря — отравился палёным вискарём. А может и пресловутым «Роялем», коим в начале девяностых были полны все ларьки. И дирижёром, совершенно неожиданно для себя, стал Кит. Потому что учился на дирижёрском в музыкальном училище и потому что больше некому было. Оркестр был, надо сказать, никакой. С бору по сосенке. Играли музыканты «кто в лес, кто по дрова» и Киту пришлось с ними изрядно повозиться, прежде чем снова выходить «на люди». Прежний дирижёр с оркестром не работал. Вот с тех-то пор и появилась у Кита его Мечта о Ла Скала. Но пока что приходилось тупо играть у метро. Большую часть выручки Кит забирал себе, а тех, кто пробовал возмущаться просто выгонял. Таким образом состав оркестра сменился почти наполовину и из него ушли почти все сколько-нибудь талантливые люди. Остались либо послушные, либо пофигисты, либо те, кому просто деваться было некуда. Но костяк своего «театра имени Карабаса Барабаса» Кит заложил уже тогда. Тогда же и идея пришла. Киту, вобщем-то, всегда хотелось уехать «из этой страны», как они все говорят. Для таких даже словечко придумали: «этостранцы». Потому что страну, в которой они родились и выросли они всегда называли «эта страна». И тяготились ей, стыдно им было, что они родились здесь, а не в каком-то другом, лучшем, по их разумению, месте. И от того страну, имевшую несчастье стать им родной, они ненавидели. Один мой знакомец называл их «колбасной оппозицией», мол, колбасы им не хватало для полного счастья, хотя ещё веком раньше Фёдор Тютчев предложил для них другое название: «подкинутое сословие». Подкидыши. Кукушата, подкинутые в чужое гнездо. Чужие везде и для всех и в глубине души осознающие этот факт и свою ущербность, а от того ещё более озлобляющиеся и на страну, и на тех, кто здесь живёт и называет Родиной.
Кита так же, как и Кусю, очень огорчал его «пятый пункт», но, в отличие от неё, Кит искренне жалел, что в нём нет ни капли еврейской крови. А следовательно — дорога в «эрец исраэль» - «землю обетованную» ему была закрыта. Оставался только один выход — женитьба на еврейке с последующим выездом. Для наших фрондирующих образованцев в позднесоветские времена это было достаточно распространённой практикой. Даже поговорка была: «Жена-еврейка не роскошь, а средство передвижения». Но в том-то и дело, что замуж за Кита никто не спешил, даже вниманием не баловали — ни русские девушки, ни еврейки, вообще никто. Только Витамин и был. Ну и ещё кое-кто.
А Витамин с тех пор завёл моду иногда подпаивать Кита и в пьяном виде ублажать его орально. Потому как в трезвом виде Кит ни за что не соглашался.