Капитанский сын

               


                Павел Хрипко

                КАПИТАНСКИЙ  СЫН   

                Повесть. 

                Аннотация

     В повести «Капитанский сын» рассказывается о пребывании в Троицкой крепости семьи великого русского баснописца Ивана Андреевича Крылова, его рождение, раннее детство и службу отца, храброго драгунского офицера Андрея Прохоровича Крылова.

                Биография автора

   Павел Дмитриевич Хрипко родился 30 июня 1942 года, в южном Оренбуржье, Илекском районе, селе Яман. Окончил часовое училище и литературное отделение Курганского пединститута. Работал мастером на часовых заводах Углича и Златоуста, учителем в родном селе. С 1980 года живёт в городе Троицке Челябинской области, является руководителем старейшего на Урале литературного объединения «Степь». Автор сборников рассказов, повестей, очерков: «Записки часовщика», «Своими глазами», «Четверть века на сцене», «Капитанский сын». Дипломант Южно-Уральской литературной премии. Лауреат  премии Губернатора имени генерал – майора Ф.М. Старикова. Занимается поисками малоизвестных фактов из жизни баснописца И.А.Крылова. Публиковался в журналах: «Южный Урал», «Новый век», «Евразийское ожерелье», (Оренбург), «Вестник Российской литературы», (Москва – Магнитогорск) и других. Более тридцати лет является участником Троицкого народного казачьего Заслуженного хора Южного Урала.
         
                Предисловие

     Если бы Александр Сергеевич Пушкин не включил в свою «Историю Пугачёва» «Показания Крылова (поэта)», вряд ли было бы известно, что детские годы великого баснописца прошли на Южном Урале. Из устного рассказа Ивана Андреевича узнаём и о судьбе его отца, капитана А.П.Крылова, а поскольку метрические данные о месте и годе рождения сатирика утеряны, то исследовав жизненный путь капитана, его службу в Оренбургском драгунском полку, можем восстановить недостающие звенья и в биографии Ивана Андреевича Крылова.
    Наряду с вымышленными персонажами повести «Капитанский сын», автором введены в содержание и действительные исторические личности, имена и фамилии сослуживцев отважного офицера, отца семьи Крыловых, события того времени, описание населённых пунктов и окрестностей Троицкой крепости, взятые из архивов и справочников.
    Приняв во внимание слова А.С.Пушкина в предисловии к «Истории Пугачёва», что «Историческая страница, на которой встречаются имена Екатерины, Румянцова,… Суворова,… Михельсона… и Державина не должна быть затеряна для потомства», присовокупим к ним и имя героического капитана Андрея Прохоровича Крылова, отца и наставника великого русского баснописца.

                П. Хрипко.
 
         
                Часть первая. Троицкая крепость.               

В дозор.

         Уже четвёртый месяц прапорщик Андрей Крылов, прибывший из оренбургского гарнизона, проходил службу в Троицкой пограничной крепости. После степного губернского города с его пыльными «дождями», иссушающими киргизскими суховеями  и надоедливой изнуряющей муштрой, Андрей дивился здесь высоченным  травам, густым, пахнущим смолою, сосновым борам, обилию птиц, зверей и в меру строгой упорядоченной службе.
     Оренбургский драгунский полк, растянутый  на сотни вёрст, по всей Уйской линии, нёс охрану российской границы до самой дальней, Звериноголовской крепости и Крылову, после муторной подготовки, предстояло впервые выйти в дальний порубежный дозор.
     Когда на востоке заалело сиреневое в прожилках, похожее на мрамор, небо, из северных ворот Троицкой крепости вышел взвод драгун. Перейдя ещё не обмелевшую к осени, коням по брюхо, неторопливую речку Увельку, выскочили на крутой левый берег и машистой рысью поскакали на восход солнца. Затравевшая  конотопом, еле приметная сторожевая дорога тянулась вдоль прихотливо вертляющегося русла реки Уй, плелась за своенравным Тоболом, бегущим на север, к Студёному океану и, словно одумавшись, уходила на восток, в сибирские дали.
     Каждый год вешние разливы спрамляли главный водосток уйского русла, бурной лавой, как языком, вылизывали слежавшуюся няшу ила, вырывали молодую поросль камыша, рогоза, подмывали корни кустарника, деревьев. Полая вода несла на себе и признаки человеческого присутствия: плетни, брёвна, копны сена, кучи навоза. Но  скоро половодье утекало в норовистый Тобол, оставляя рыбу в обширных ильменях, круглоберёгих котлубанях, извилистых ериках и проранах. Жаркие азиатские суховеи быстро выпаривали стоялую зацвелую влагу, и река снова становилась тихой и безмятежной.
         За Бобровским умётом кони перешли на шаг, дружно в такт, позвякивая удилами. Старший команды, ротмистр Наумов, приказал двум драгунам выдвинуться в авангард и следовать в полуверсте впереди взвода да глядеть в оба, в арьергард отрядил ещё двух служивых.
     Густая цветущая трава скрывала всадников почти до плеч, а частые берёзовые колки, уже расцвеченные кое-где позолотой, служили хорошим укрытием. Места к востоку от крепости были малообжитые, дикие. По ту сторону задумчивой речки Уй простиралась земля  Орды,  неохватные степи кочевников Среднего Жуза. Степняки - народ непредсказуемый, порой не прочь пограбить редкие крестьянские селения, напасть на редуты, а то и в полон угнать. За русских  пленников в Хиве, на рынке рабов, давали хорошую цену .
     Для охраны порубежных селений и поставлены цепочкой, по-над левобережьем  Уя и Тобола надёжные крепостцы с пушками, крепкими заплотами, высокими валами да рогатками. А меж крепостей ещё и  линия  сооружений поменьше, форпосты да редуты, а то и просто пикеты с вышкой да со смоляной куделей. Дозорные её поджигали, предупреждая об опасности, чёрный заметный шлейф дыма резко выделялся на фоне небесной синевы и тревожные сообщения поступали в крепость почти мгновенно.
     С наступлением холодов степняки откочёвывали со своими стадами на юг, на тебенёвку, на подножный корм, сено-то не заготавливали и граница жила в затишье, а с наступлением тепла кочевники возвращались, и снова наступали тревожные дни, особенно в первые летние месяцы.
     Драгуны ехали парами, впереди грузноватый ротмистр Наумов, насупленный и молчаливый, при нём  новичок пограничной службы, прапорщик Крылов, круглолицый коренастый служивый с крепкими плечами и добродушным взглядом внимательных карих глаз. Ему шёл двадцать седьмой год. После двенадцати лет суровой солдатской службы, он, наконец-то, получил первый обер-офицерский чин, увеличенное жалованье и новое назначение.  Здесь его всё радовало: и уважительное отношение бывалого командира, и послушное подчинение вышколенных драгун, и крепкий жеребец буланой масти. Особой робости Андрей не испытывал, в себе был уверен, пройдя строгую солдатскую муштру, он в совершенстве владел и штыком, и саблей, обучен был и рукопашному бою, довольно метко стрелял из любого оружии, да и за пять последних лет сержантской службы через его руки прошёл не один взвод рекрутов. Худощавый, жилистый, он считался образцовым служакой и в должности ротного писаря, и в копотной обязанности каптенармуса, отвечая за амуницию и продовольствие всего эскадрона. Командиры без особой боязни взваливали на него самые опасные поручения, зная, что за безродного служивого заступиться  некому. Вот и теперь из губернского города, за семьсот вёрст, в самую глушь, отправили именно его.
               
Первая стычка
 
   До Ключевского форпоста оставалось не более трёх вёрст, когда примчался дозорный с сообщением, что впереди виден сигнальный дым - знак тревоги, и, как бы в подтверждение известия, вдали бухнула пушка. Ротмистр сразу же подал команду и взвод,  пустив коней вскачь, помчался к укреплению.
       Вскоре внизу, за высоким крепким амбаром, земляным валом и деревянным заплотом открылся и форпост.  Вокруг него, охватывая полукольцом, суетились конники в остроконечных малахаях. Их было довольно много, более  полусотни, у одного в руках чадил факел. От него разбойники пытались зажечь ещё несколько головёшек, чтобы перебросить через стену, но это им пока не удавалось. Осаждённые отстреливались нечасто, беловатый пороховой дым, раз за разом вспархивал за валом редута и окутывал осаждавших. Ещё раз бухнула пушка, но большого урона, видимо, не принесла, кочевники по – прежнему не оставляли попытки поджечь строения внутри форпоста, чтобы вызвать панику у его защитников.
    Ротмистр сориентировался мгновенно: разделил отряд на две части, и охватом с двух сторон, драгуны бешеным аллюром помчались к укреплению. Разбойники заметили, что с горушки  на них несутся две лавы всадников, но за плотным облаком белесой пыли трудно было определить число нападавших, именно на это опытный командир и рассчитывал. Опасаясь окружения, степняки быстро сгруппировались и, давя, и опережая  друг друга, кинулись к броду, стремясь поскорее убраться на свою сторону.
Когда первая группа драгун, возглавляемая Крыловым, подскакала к речке, от разбойников осталось только тающее облако пыли, исчезающее за горизонтом. 
      Прапорщик помнил строгий приказ командира полка «без больших надобностей границу не переходить»  и вернул разгорячённых драгун, устремившихся было в погоню.
     Когда все конники подтянулись к форпосту и спешились, с тягучим скрипом растворились тяжёлые ворота, из них выскочила стайка измазанных сажей подростков, следом, не спеша вышли старые казаки, их было не более десятка. Один из них, припадая на правую ногу, подошёл к Наумову и, сняв прожжённую папаху, низко поклонился ротмистру:
   - Благодарствуем вам, господин офицер, если бы вы вовремя не подскочили, пожгли бы нас эти шиши, как есть пожгли, никого бы в живых не оставили, разве кого бы на продажу увели.
 – А где же ваши служивые?- сдвинув брови, спросил Наумов, - рыбалят, поди, на озёрах, али ползуниху в бору собирают?
- В лугах они, ваше благородие, на покосе. Времечко-то золотое. И так инды трава перестаиват, всё дожди шли, а тут вёдро выдалось, ну и решили покосить, трава-то прочахнет на солнышке. Оно, ить, как сено есть, то и скотине зимой веселее. Чуть свет ноне выехали и, поди ж ты, эти кайсаки на нашу голову свалились. А нас, защитничков, отставных инвалидов, всего ничего да десяток мальцов- сидёнков. Ну, ничё, управились, постреляли маненько, даже из  пушчонки их пуганули. Кабы они огнём не стали бросаться, мы бы и сами выдюжили. Ну и ребятёнки - молодцы, всё загасили, не дали огню заняться. А я говорил васейка  атаману, когда коней водил поить, кыргыза, мол, на том берегу видел по за камышами. Так ни в какую, не поверил, ишо и посмеялся - «эт тебе сослепу привиделось». А он и высмотрел, что казаки на покос собираются.
- И часто у вас такие нападения бывают? – спросил Крылов.
 - Летось часто бывало, а ноне впервой. Да это шайка, сабарманы пробеглые, они и своих-то не прочь пограбить, а ханские теперь не лезут, говорят уговор с царицей подписали, но вряд ли долго выдержат. Их джунгары с юга теснят, житья им не дают, как бы и до нас не докатились.
      Вскоре на взмыленных конях прискакали казаки с покоса во главе с атаманом. Виноватясь за свою оплошность, сердечно, со слезою в голосе, благодарили драгун, ротмистра, заторопились накрывать стол с угощением.
     - Ни-ни,- запротестовал Наумов,- мы на службе, взяток не берём, только благодарности принимаем. Нам ещё скакать да скакать, Эти придурки пока по мордасам не получат, не угомонятся, они кого-нибудь ещё потревожат, надо поторопиться, упредить.
     После короткого привала отряд драгун на рысях отправился дальше, по-над Уем, к Каракульской крепости.
               
Ротмистр Наумов.

         Крылов впервые был назначен в такой дальний поход, в незнаемую им сибирскую сторону и, хотя он  считал себя опытным  воякой, в былой службе, в Оренбурге,  в степь выезжал редко, чаще всего состоял при гарнизоне, обучал солдат, в боевых действиях  участвовать ему почти не приходилось и теперь пытался проверить себя, узнать на что способен.
  - Ну, что, прапорщик, запасмурнел, жалеешь, что не догнал киргизцев?- Спросил ротмистр, невольно угадывая его мысли.- Ничего, ещё навоюешься, обрыднет.
 - А вы, ваше благородие, давно служите в этих местах?- поинтересовался Андрей, польщённый тем, что старший по званию интересуется его переживаниями.
 - Да, нет, всего третье лето, а кажется целую вечность. Здесь пока пушки особо не палят и харч добрый – жить можно, а к хорошему быстро привыкаешь. Баталий особых тут не ведётся, а стычки бывают. Читал твой послужной список, подивился, у нас много схожего. Я тоже и каптенармусом послужил, и ротным писарем, а потом в шведской кампании участвовал под началом князя Мещерского. Седенький простенький старичок, а какой умница был, он и солдата берёг. Мы тогда и Гельсингфорс взяли, и помогли Фридриху на престол сесть.
 - Да, шведы тогда хотели все земли вернуть, какие Пётр Алексеич отвоевал,- вмешался Крылов.
 - О, братец, да ты  гишторию знаешь, откуда?
 - Да от батюшки своего набрался, капитаном был, царство ему небесное, под Кунерсдорфом голову сложил.
 - Да, знакомое местечко. Была там знатная заварушка.  Наших головушек немало в том краю полегло, подо мной коня убило, ногу зацепило. Эскадрон мой тогда в деревушке под Берлином чуть самого прусского императора в плен не взял, из-под носа успел улизнуть. А потом и Берлин брали, пять дней в осаде продержали и всё, лапки кверху, я тогда ротмистра получил.  Потом Елизавета Петровна преставилась и новый император, Пётр Третий, снова с немцем побратался, неразбериха началась и вот я теперь здесь. Тут хоть и глушь несусветная, зато поспокойнее, чем в столицах. Зверья, дичи всякой вволю, а я люблю поохотиться. Рыбы в озёрах, хоть ведром черпай, да и служба попроще, киргиз против русского  солдата слабоват, только числом берёт и то не всегда. На наши земли пока особо не лезут, так иногда шайки оторвяг побузонят.
     После Ключёвки, до самой Каракульской крепости, дорога уходила от реки и петляла, минуя старицы, поросшие густым ивняком, дерезой и кустами вишенника, густо усыпанного ещё не созревшими зелёными ягодами. Места были довольно опасные, за каждым колком  могли таиться степняки. Ротмистр приказал не растягиваться, не расслабляться, быть всем начеку, особое внимание уделить вьючным лошадям. Везли с оказией боевые припасы, порох, кое-какой провиант да денежное довольствие.
     Крылов, исполняя обязанности помощника командира, постоянно следил за движением отряда: часто оглядывался, иногда,  придержав коня, дожидался последнего всадника, следил, чтобы не отставали, менял дозорных, не упускал из виду и заречную чужую сторону. Она почти ничем не отличалась от нашей российской.  Та же, ласкающая глаз, густая зелень первотравья, сплошные заросли тальника по берегу реки, но берёзовых колков на нашей северной стороне было больше, а на песчаных суходолах попадались и золотокорые сосняки.
     Андрей остановил коня, схоронясь в тени густого вишенника, поджидал арьергардных дозорных, и неожиданно увидел за речкой в реденьком подлеснике конника в лисьем малахае. Тугой ветер с остервенением тормошил густые ветви кустарника и тёмная фигура то исчезала, то появлялась. Прапорщик, пропустив дозорных, остался на месте, наблюдая за действием чужого наездника. Как только драгуны скрылись за поворотом, следом тронулся и всадник, двигаясь параллельно их движению. Он старался быть незамеченным солдатами и это ему удавалось. Крылов некоторое время следовал за ним, а затем, пришпорив коня, поторопился к командиру отряда. Отметив особенную наблюдательность прапорщика, ротмистр заметил:
 -  Не плохо бы перехватить этого соглядатая,- и хитро прищурившись, добавил,- ну что, Крылов, попробуй  словить лазутчика.  Возьми пару драгун, продвиньтесь вперёд  и на той стороне, в скрытном месте подкараульте. Если сразу не схватите, в погоню не рвитесь, сразу же назад. Запомни! В степь ни ногой!
       Уставший от надоедливого однообразия, Андрей с усердием взялся за исполнение приказа. Выдвинувшись на две версты от отряда, тройка драгун вплавь перебралась на другой берег и затаились в прибрежном колке. Ждать пришлось недолго. Прошёл отряд, прорысили дозорные, вдали показался всадник на низкорослой лошади, крадущийся по-за кустарниками. Когда кочевник приблизился настолько, что можно было различить раскосые глаза на  тёмном лике, конь его вдруг тревожно заржал, встал на дыбы и, развернувшись на месте, стремительно унёсся вглубь степи. Реакция кочевника была столь неожиданной и мгновенной, что пока Андрей с драгунами выпутывался из подлеска, лазутчик уже скрылся из виду. Помня настоятельный приказ ротмистра, Андрей велел своим служивым возвращаться к отряду. Чувствуя себя виноватым, Крылов ожидал разноса от Наумова, но тот только ухмыльнулся:
- Ну что, прапорщик, размялся немного. Не горюй, кыргыза  в степи не возьмёшь, у него и кони, как собаки, за версту чужого чуют, да они и пошустрее наших.
     Но вот река распалась на два русла, образовав довольно большой остров ничейной территории.  Песчаный холм, намытый весенним паводком, густо порос кустарником и высоким  травостоем, а за ним, по излому крутого берега, открылась, наконец, и невеликая Каракульская крепость. Расположили её  весьма удачно. С запада, востока и опасного юга её прикрывала глубокая река, объединявшая два потока и оттого ставшая довольно широкой. Сия невеликая фортеция уже успела обрасти и неказистым форштадтом: худыми избенками, крытыми чаканом, соломой, а то и просто дёрном, мазанками  из плетня, облепленными глиной да сараюшками для скотины. По углам крепости возвышались две невысокие башенки, рубленные из толстых брёвен.
      Отряд заметили, видно, ещё издали, так как из ворот выскочила тройка конников и порысила навстречу.  В крепости  квартировала  рота драгун да два взвода гренадеров , да  казаков полусотня - все ждали жалованья. Хлеб, убоину, да кое - какую одежонку служивые добывали у полесских крестьян. У них было подешевле да они больно - то и не торговались, зная, что солдаты их же обороняют от набегов супостатов.
      Пока унтер-офицеры передавали часть провианта да жалованье, ротмистр объехал всю крепость, осмотрел укрепления, где похвалил, а где и высказал неудовольствие.  - «Что вы будете делать, ежели киргиз с тыла обойдёт, он же вас голыми руками придушит. Ров завален мусором, хоть на телеге переезжай, стога с сеном прямо у крепости, да и форштадт ваш в стены упирается. А если эти халабуды загорятся, они ж всю крепость спалят».
     Комендант, молодой, недавно назначенный поручик, виновато кивал головой и обещал всё исправить незамедлительно.
                ***
      У Наумова не выходило из головы дерзкое нападение на Ключёвский форпост, и он хотел было продолжить движение, но солнце повернуло к закату, до ближайшей фортеции не поспеть, ночевать на открытом месте рискованно, а здесь казачки топили бани, пекли пироги, варили в котлах большую уху – субботний день. Решено было заночевать, а выехать на рассвете.
     Драгуны, молодые в большинстве парни, обрадованные отдыху, до одури парились в баньках, наперегонки прыгали с крутого яра в прохладную уйскую воду, резвились, как дети. После наваристой жирной ухи да угощенья от местных казаков, кое-кого потянуло на песни, но ротмистр приказал окрестности не будоражить, выставить усиленные караулы и лечь спать.
      Наумова, несмотря на расслабленность после встречи, не покидало тревожное состояние. Разбойничья шайка наверняка следила за передвижением отряда и могла уйти вперёд, к Берёзовскому редуту. На отряд они вряд ли рискнут напасть, но малому укреплению  могли нанести урон  и немалый.
                ***
     В редеющем предутреннем сумрачье отряд вышел из крепости, от Уя поднимался густой, почти непроницаемый пар, белёсые его клубы стелились по земле, опускались на траву, крупы коней, холодили заспанные лица служивых, но вскоре туман ушёл к тучам. После долгой  рыси кони перешли на шаг.
 - Туман кверху подымается, ненастье будет,- нарушил молчание Крылов.
 - Да хоть помочило бы немного, а то, поди, заветрогонит. Тут горячий воздух сушит, как из печки, да ещё с песочком,- откликнулся Наумов и совсем некстати спросил,- А за что ты, господин прапорщик, под следствие попал? Бес попутал?
 - Это не меня, ваше благородие, бес попутал, а тех, кто мне жалованье отпускное выдавал. Отпуск мне в январе дали, ну я расписался, деньги в карман, да и в Тверь поехал, матушку навестить. Вернулся на службу точно в срок, а меня вызывают и спрашивают: как я умудрился отпускное жалованье дважды получить. Крючкотворы армейские намутили, и на меня же всё и свалили, следствие завели. Хорошо хоть полковник Еропов за меня вступился, а то бы по судам затаскали. Вы, поди,  не верите мне, ваше благородие?
  - Ну почему же? Знавал я Николая Степановича, пересекался с ним не единожды. Праведник, большого ума человек, ему бы давно генералом быть, да правомудрие его не дозволяет.
                ***
     За Чёрной речкой, у самого брода, отряд догнала целая дюжина бородачей. Яицкие казаки с вахмистром да хорунжим торопились в Звериноголовскую крепость.  Дюжий широколицый вахмистр, пырнув взглядом Крылова, протянул с усмешкой:
 - Ну что, ваш бродь, бают, ты чуть киргизца не пумал?
 – Откуда знаешь?
 – Сорока на хвосте принясла.
–Ох, и народ,- усмехнулся Андрей,- уже передали. Так, то лошадь его учуяла, она вроде собаки.
 – Да, лошадки у кайсаков не нашим чета, выносчивые, ещё и драться умеют и кусит, и лягнет, чужого и близко не подпустит.
– Да вот и ваши кони против драгунских выигрывают.
 – Эх-хе, господин прапорщик,- почёсывая бороду, ухмыльнулся казак,- у вас не кони, а одры казенные, каку дали, на таку и садись, а мы, ить, коней на свои кровные покупаем, под себя ладим, шибче дитя родного пестуем, холим. Казак, ить, шпоры не носит, да и нагайка со шлепком, токмо от слепней. У нас  для телеги - лошадь, а конь только под седло.
 – Ну, да ладно, вахмистр, раздухарился, - остановил казака Крылов,- знамо, ваши кони знатнее наших, вон и гусары над нами насмехаюся, мол, пехоту на коней посадили.  Пусть мы гарцевать особо не стремимся, зато и для пешего боя зело способны, а против штыка не попрёшь.  А, ну, как коня твоего в бою поранят, что будешь делать?
- Чур, тебя, накликаешь ишо беду. Оно, ить, конь под нами, а Господь над нами, ты и думать такое не моги.
- Послушай, казак, ты ж ещё молодой, а бороду, как старик отрастил.
– А борода делу не помеха, то образ и подобие Божие, из староверов мы.
– А почто вас в такую даль занесло?  Не по доброй же воле?
 - А чевой- то ты , ваше благородие, всё пытаешь меня? По делу мы, а по какому, говорить не велено.
     Чтоб не сердить топырчатого казака, Андрей умолк и на этом беседа прервалась. Не могли даже и предполагать эти два случайно встретившихся служивых, что через несколько лет им придётся общаться  совсем в иных обстоятельствах.
               
                4. Берёзовский редут

      За Чёрной речкой  потянулись вязкие пойменные луга, заросшие непролазным разнотравьем и чертополохом. В старицах и котлубанях ещё плескалась  оставленная весенним разливом рыбёха. Сытые белопузые чайки в тугих, будто накрахмаленных перьях, покачивались на ленивых волнах. Долгоносые серо-махрястые  добытчицы-цапли на своих, будто составных палках- конечностях, осторожно обходили прибрежные мели, охотясь за лягушками.
      Андрей с интересом следил за постепенным изменением ландшафта.  Дорога утягивалась на восток, всё ближе к Сибири. Теперь уже густые дубравы разнолесья,  березняка, осинника подкатывались почти к самому берегу Уя, постепенно переходя в сплошные сосновые боры. Опавший после половодья неторопливый Уй, скалился крутыми слоистыми ярами, ноздрястыми глыбами отвалов, раскрывающими древние тайны земли. Крылов припоминал рассказы однополчанина Уржумцева, что где-то впереди на Тоболе покоится Звериноголовская крепость, которая и название своё получила по найденной в осыпях огромной голове какого-то древнего зверя. А за Уем, как за определённой природой границе, наблюдалась совсем другая картина: пожухлые степные гривы, чубатые волны седого ковыля, белесая полынь да редкие берёзовые колки. Недаром же говорят - великая степь, бескрайняя и опасная.
     Раздумья прапорщика прервал резкий голос ротмистра:
 - Попридержи коня, господин прапорщик, да дождись арьергарда, поспрошай всё ли ладно. Что- то у меня под ложечкой заныло, то ли рана старая мозжит, то ли предчувствие какое-то недоброе - не пойму.
     Андрей, пропустив весь отряд, дождался замыкающих конников, перекинулся словами. Ничего подозрительного никто не замечал, да и дорога отдалилась от реки, уводя от топкого грунта. Частые озерки словно кипели от водоплавающей дичи:  чёрные казарки в белых ошейниках, горластые кряквы, юркие чирки, изящные шилохвостки – всё это шумело, беспрерывно двигалось, ныряло или, выставив свои пернатые зады, торчало вниз головой, выискивая подводный корм. Встревоженные конским топотом, они все в раз шумно взлетали  и снова садились на воду.
     Солнце было в самом зените и служивые надеялись, что командир вот – вот объявит привал, заодно можно было и поохотиться, но ротмистр не останавливаясь, гнал отряд вперёд и вперёд, ругая себя за длительную остановку в Каракульской. Дурное предчувствие не давало ему покоя.
     С запада, вдогонку отряду, набегала огромная, в полнеба, тёмно – синяя туча. В зловещей её черноте зигзагами сверкали молнии, но грома не было слышно, кони перешли на крупную рысь, драгуны надеялись до дождя успеть в укрытие. Встречный ветер парусил одежды, охлаждал разгорячённые крупы лошадей, потянуло чем - то горелым.
     Наконец, за внезапно открывшимся лесом слева засинело большое озеро, а справа показался и редут Берёзовский с наружным рвом, бруствером, заплотом, надолбами и рогатками. Выше всех строений виднелся сруб башни с растворенными настежь проезжими воротами. Над одним из длинных строений тянулся чёрный дым, доносились выстрелы, а перед редутом, со стороны реки, полыхали сразу три избы, острые языки лизали плетни, сарайки,  меж них носились всадники в малахаях, виднелись мечущиеся фигурки людей.
     У Наумова опять заныло под грудиной и он, не остерегаясь и не пропустив впереди себя драгун, как обязан был сделать, а только махнув рукой, помчался вперёд, всё более отрываясь от скачущих за ним всадников.
     Крылов, пустив своего коня в намёт, как ни старался, не мог догнать норовистого командирского жеребца, скачущего всё быстрее.
     Разбойники, заметив появившийся вдали отряд конников, потянулись цепочкой из ворот к реке. Крылов, приостановив жеребца, послал часть драгун на перехват кочевников, а сам повернул коня в распахнутые ворота, пытаясь догнать Наумова, и сразу же за срубом башни увидел двух дерущихся всадников. Ротмистр своим длинным, тяжёлым палашом отбивал наскоки юркого визжащего кочевника, после одного мощного удара клинок сабли был отрублен у самого эфеса и участь разбойника была решена. Но не успел Андрей облегчённо вздохнуть, как из-за угла башни, со спины ротмистра  вылетел другой кочевник и кинул аркан в голову Наумова. Андрей был на равном расстоянии от обоих всадников и совсем рядом с протянувшейся верёвкой, он понимал, что через миг шею командира захлестнёт смертельная удавка. Ещё со службы в Оренбурге  Крылов знал, что свои арканы кочевники плетут из конских хвостов и грив и перерубить его с одного маха невозможно, к тому же удар по верёвке только затянул бы петлю. Выход был только один. Прапорщик мигом выхватил один из двух кобурных пистолетов,  разрядил его в разбойника  и подскочил к Наумову. Колючее кольцо петли  плотно перехватило шею ротмистра и только мига не хватило, чтобы его затянуть. Наумов попытался сам освободиться от смертельной удавки, но руки  дрожали и не слушались. Андрей быстрым движением растянул петлю и отбросил её в сторону.
      Ротмистр, оправился от минутной растерянности и глянул на своего спасителя. В его глазах Андрей заметил слёзы.
 - Премного благодарен тебе, Андрей Прохорыч! Спас ты меня,  всю жизнь воюю, а с такой верёвочной снастью встречаюсь впервые. Крылов, обрадованный тем, что удалось спасти командира от неминуемой гибели, что  его  искренно, не официально, на равных повеличали по имени отчеству, растрогался.
 -Да, Степан Львович, здесь у кочевников свои свычаи, а бросать аркан я тоже обучен. С вашего позволения этот трофей я заберу себе.

                5.Добыча прапорщика

     Развернув коней, они оба поскакали  к створу распахнутых ворот. Скачущий впереди Андрей заметил, что впереди, саженях в ста от редута, в сторону реки, крупной рысью  несётся кочевник, замыкая цепочку удирающих разбойников. Впереди него, поперёк седла свешивалась ноша: то ли ребёнок, то ли женщина. Всадник с остервенением хлестал  нагайкой свою взмыленную лошадь, пытаясь, видимо, перевести её в галоп, но это ему не удавалось: довольно тяжёлый груз был непосилен для низкорослого маштака. Крылов, пришпорив своего послушного жеребца, стал быстро нагонять разбойника. Тот, по нарастающему топоту сзади, видимо, заметил приближающегося драгуна и беспрестанно оглядываясь, и хлеща коня, приближался к съезду в реку. Расстояние между ними быстро сокращалось  и Андрею стало ясно, что кочевнику с ношей от него не уйти, понимал это, вероятно и сам похититель. Но  Крылов боялся самого страшного. По своему, ещё оренбургскому опыту, он знал, что степняки ускользающую добычу в живых не оставляют.
     Прапорщик, сжавшись в комок, приближался к всаднику и, не отрывая взгляда, следил за его руками и, когда расстояние сократилось до выстрела,  выхватил из кобуры свой второй пистолет. В этот же миг  разбойник, слегка нагнувшись, выхватил кривой нож из-за голенища и занёс над головой жертвы. Андрей тщательно прицелился, зная, что промахиваться нельзя, кочевник безжалостен, и нажал спусковой крючок. Пуля пробила затылок сабармана, он свалился набок, туго натянув поводья, конь встал на дыбы, уронив ношу под ноги. Крылову достаточно было мгновения, чтобы оказаться рядом.
     На взрыхленной копытами тропе лежала небольшого роста женщина в изорванной одежде. Андрей спешился, склонился над упавшей, вгляделся - то была девушка лет семнадцати, глаза её были закрыты, бледное лицо было исцарапано и измазано кровью. Когда прапорщик бережно поднял её лёгкое тело, она на миг приоткрыла веки и застонала. Проводив глазами драгун, скачущих к реке, Андрей понёс девушку к редуту, тщательно выбирая дорогу, чтобы не оступиться.
     У башни Крылова встретил ротмистр. Хитро улыбаясь в свои пышные усы, подмигнув прапорщику, протянул: -
 - С добычей тебя, Андрей Прохорович.
 - Да вот девчушку отбил у сабармана,- сконфуженно промолвил прапорщик,- выживет ли, уж больно избита.
 - Ничего, молодая, крепенькая, околемается, да родичей поищи,  пусть помогут.
                ***   
     Вскоре преследование было закончено, тела убитых  убраны, выловлены  и кони степняков. В редуте, к счастью, разрушений было не так много: сгорела крыша казармы, да пострадали избёнки, стоявшие у заплота, но многие защитники укрепления были ранены. Драгуны развернули свой походный лазарет и вскоре помощь всем пострадавшим была оказана.
      Отыскалась и тётушка спасённой  Крыловым девушки. Охая и плача, она приговаривала:
 - Уж и не чаяла увидеть тебя, Марьюшка. Он ведь, супостат окаянный, по всему подворью за ней гонялся, кабы за косу не ухватил, она бы увернулась, нагайкой мне по голове, а ей бровь рассёк, кровью умылась. Ну, ничё,  тело молодое поправится, даст Бог. Да кто же отбил-то её, донечку мою?
 - Да вон тот молодой офицер  и спас её,- указал на Андрея старый казак с перевязанной рукой, - я из башни отстреливался и всё видел. Кабы не его благородие, не видать  бы тебе Марейки. Разбойник уже и нож занёс над её головой, порешить хотел, да офицер  успел голову этому башибузуку прострелить.
Тётушка повернулась к Андрею и упала перед ним на колени, пытаясь поцеловать ему руки.
 - Что ты, матушка, охолонь, милая, Бог с тобой,- оборонялся сконфуженный прапорщик,- мы на том и стоим, что бы вас защищать.
 - Да, она, ить, страдалица и так столько вытерпела, сиротинушка полная. Родительница да отец её, царство им небесное, от набега сгинули. Тады орда набежала, всю деревню спалила, кого побила, кого в полон увела. Мой-то муженёк, покойный Василий Иваныч, в погоню был отряжен. Нагнали супостатов, кое-кого отбили, в  деревню, на пепелище вернулись, там он и нашёл девчушку, в кустах, как пичужка, пряталась. Ну, а кому оставлять, там и людей-то почти не осталось, у каждого своё горе. Привёз её домой, сиротинушку, а у меня-то  и своих трое. Приняла я её да выкормила. А потом уж я одна осталась, Василий-то из похода не вернулся. Живём помаленьку, с хлеба на квас перебиваемся. Слава Богу, казачки помогают: то рыбки привезут, то дичинкой побалуют. Да и Марейка добытчица добрая, по лесам шастает, то грибов, то ягод насобирает, так вот и живём, досыта не наедаемся, а и с голоду не помираем.
                ***
     Разбойная шайка не успела нанести большой урон редуту, главной целью кочевников, видимо, был захват живой добычи на продажу, но троицкий дозорный отряд опять  им помешал и теперь довольно серьёзно. Было перебито более половины нападавших, остальные рассеялись по степи.
    Драгуны помогли загасить чадящие головёшки, укрепили ворота, стены, подправили рогатки. Служивые, в большинстве обыкновенные крестьянские парни и мужики, с охотой брались за топоры, заступы, пилы, давая волю рукам, истосковавшимся по работе. Подправили и хатёнки, развороченный тын и когда солнце перевалило за полдень, ротмистр подал команду приготовиться к движению. Надо было ещё до заката прибыть в Крутоярскую крепость.
                ***
     Перед самым отъездом Андрей решил заглянуть в лазарет, куда перенесли  спасённую им девушку, узнать состояние  здоровья. Он не мог подавить в себе желание увидеть её ещё раз, этому, как ему казалось, беззащитному существу, хотелось чем-то помочь, пожалеть. Он почувствовал в себе пробуждение каких-то новых неведомых ранее мыслей и побуждений. Андрей поймал себя на мысли, что в последующие часы после схватки с кочевниками все его мысли крутились вокруг спасённой девушки. Помогал ли он перекрывать крышу казармы, носил ли брёвна для укрепления рогаток, допрашивал ли пленных  - всё время думал только о ней, о Марии.
      Он рано был отлучён от матери, от женской ласки. Ещё в подростковом возрасте  отец, обер-офицер Оренбургского гарнизона, увёз Андрея с собой, чтобы пользуясь правами обретённого дворянства определить и сына в воинскую службу. Малый был здоров, крепок и отец, сам прошедший суровый путь из солдат в офицеры, другой  судьбы своему сыну  не желал.
      Так в плотном окружении  мужчин воинского сословия Андрей выучился грамоте, пристрастился к чтению редко попадающих в его руки книг, у него заметили ровный красивый почерк и в восемнадцать лет он получил чин ротного писаря, в двадцать лет назначен каптенармусом, заведовал цейхгаузом и всею амунициею. Через год стал сержантом  и спустя четыре долгих лета получил первый обер-офицерский чин.
    Ещё в ранней юности ему часто приходилось писать под диктовку письма малограмотным рекрутам. Их горячечные слова волновали, окунали в почти незнаемый для него мир привязанности к родителям, любимым женщинам, возбуждали неиспытанные подростком чувства нежности и любви. В его сознании невольно возникал какой-то незримый, щемяще - ласковый мост незнаемых им отношений между мужчиной и женщиной.
     Так уж сложилась судьба Андрея, что после разлуки с матерью, ему редко приходилось общаться с женщинами. Закрытая казарменная жизнь оберегала от многих  соблазнов, но и ограничивала от новых знакомств, а молодость брала своё.
     И теперь Андрей никак не мог отойти от девушки. Она широко распахнутыми глазами неотрывно смотрела на своего спасителя и молчала: то ли от смущения не могла найти слов, то ли боялась  чего-то спугнуть.
     Вдруг за окном раздался топот копыт и залаяла собака. Прибыл посыльный – пора в путь. Андрей, словно очнувшись, погладил руку девушки и быстро вышел из хатёнки.
     Наконец подразделение драгун покинуло многострадальный Берёзовский редут и по заросшему летнику двинулось на восток, в сторону Крутоярской крепости.
     Наумов подозвал к себе Крылова, так, что их кони шли рядом, бок о бок и заговорщически глянув на своего офицера, молвил:
 - Что-то, ты,  ликом преобразился и взгляд затуманенный, или страсть в жилах заиграла.  Вижу,  крепко зацепила тебя спасённая девица, по глазам заметно.
     Вопрос ротмистра застал Крылова врасплох, хотя он, не переставая, и думал только о ней. Кровь бросилась в лицо прапорщика, внезапное смущение его было заметно даже сквозь тёмный загар.
    - Ну, ну, не сердись, я хоть тебе и не отец родной, но слова мои попомни. Много я в жизни перевидал, многое чего знаю. Женщины, народ переменчивый. Пока ты рядом, она с тобой, а другой приласкал и тю-тю, но эта девица верна тебе будет по гроб жизни, попомни мои слова и не сомневайся. Ты ей жизнь спас, такое не забывается. Ну и хватит ходить бобылём, ты, ведь, уже не мальчик. В семье и каша гуще. Думай, думай, служивый, да не затягивай.
                6. Крутоярская крепость.

     Отдохнувшие кони без понукания шли крупной рысью, солнце светило в спину, прямоезжая линия дороги шла по высокому песчаному косогору, поросшему низкими кустами  татарника, и русло Уя хорошо просматривалось. Оно постоянно виляло из стороны в сторону, оставляя после себя небольшие старицы, в которых теперь кипела беспокойная птичья забава. Миновали крошечный Петровский форпост и дорога повернула на северо-восток, обходя вязкие, заросшие густым камышом, болотины. Места здесь были не опасные, удалённые от границы и напряжение спало.
     У Андрея не выходили из головы слова Наумова. Ему и в самом деле стало казаться, что пора бросать холостяцкую жизнь. Конечно, такая перемена тревожила неизвестностью, даже пугала, но и дразнила щемящей навязчивой радостью  видеть её милое личико, хрупкую фигурку, быть рядом с ней. Приятные думы перемежались с недобрыми - возникал неразрешимый, как ему казалось, вопрос  с жильём. Где они будут жить, не в казарме же, с солдатами. Крылов не был легкомысленным человеком  и армейский опыт ему подсказывал, что есть, слава Богу, отцы – командиры, а они в обиду не дадут, выручат.
     Обходя обширное то ли болото, то ли озеро, густо поросшее чаканом, дорога повернула на север, мимо высоченного холма, поросшего колючей дерезой. Обогнав отряд, Крылов вместе с двумя драгунами, оставив коней внизу, поднялся по крутому склону на самую вершину.
     С высоты открылись такие дали, что невольно перехватывало дух. Справа, верстах в двух, синел, радуя глаз, широкой полосой, Уй, за ним, в сизой дымке желтела бескрайняя степь, уходящая за окоём чужой земли. Слева слегка бугрилась долина, укрытая светло-зелёным бархатом берёзовых колков, переходящих в сплошные сосновые боры, а прямо, верстах в трёх, на крутом яру, дыбилась правильным четырёхугольником Крутоярская крепость, ровесница и Каракульской, и Усть-Уйской, и головной, Троицкой крепости. Они надёжной цепочкой, перемежаясь редутами, пикетами, маяками протянулись до самой Звериноголовской крепости и далее, до Горькой линии, пределов Сибирского казачьего войска, оберегая границу матушки России.
     Андрею невольно вспомнилось детство и родная Тверь, где он с горушки у  небольшой речки Тверцы любовался картинами города. Тогда ему казалось, что это и есть вся Россия, о которой ему рассказывал отец, когда приезжал на побывку. Та его Россия умещалась в пространстве от дальней синевы лесов, что за Волгой, до просторных купеческих хором, дыбящихся вдалеке от их тесной скособоченной избёнки. Но однажды, когда  Андрюшке уже шло четырнадцатое лето, его отец, прибывший в краткосрочный отпуск уже в чине капитана, взял его с собой, навсегда определив судьбу сына. Неблизкий путь к далёким киргизским степям изумили мальчика необозримым пространством, тряской дорогой,  множеством городов и деревень. А теперь он за тысячи вёрст от родного города и это только треть державы, а сколько её ещё на востоке и это всё Россия.       
                ***
     За озером, на поляне, ротмистр приказал остановиться, привести себя в порядок и велел прапорщику отобрать десяток охотников, да настрелять дичи на ужин, чтобы прибыть в крепость со своим угощением. Охотников нашлось более, чем надобно. После первых же залпов огромная чёрная туча поднялась на крыло, затмив закатное светило. Дичи было так много, что ни один заряд не пропал даром. Гуси улетели, а растелешённые драгуны прыгали  в воду, собирая обильную добычу.
     Солнце ещё не успело скрыться за окоёмом, а отряд драгун уже стоял перед крепостными воротами. Всполошённый дальней пальбой, по тревоге был поднят весь гарнизон, а он был не маленький:  две роты драгун да рота гренадёров, преобразованная совсем недавно в состав Оренбургского драгунского полка, все вышли встречать прибывших гостей.   
     У ротмистра сразу же нашлись  старые знакомцы: капитан Иван Лукьянов да капрал Михаил Лосев. Обнялись, порадовались друг другу. Нашлись знакомые и у драгун, здоровались, обнимались с бывшими сослуживцами, делились новостями. Назывались и пофамильно. Где Бабкин, Шмаков, Игуменьщев? Жив ли кузнец Курбатов? А через растворённые ворота видна была деревянная приземистая церквушка, где на высоком крыльце стоял священник в чёрном одеянии с поднятым над головой распятием. Все служивые прошли внутрь крепости, к храму. Сняли картузы, перекрестились. Старые солдаты, отматывающие свой двадцатипятилетний срок службы, оторванные от семей, в основном люди с изломанной судьбой, любили  отца Симеона. Мудрый старец, бывший офицер, познавший все тяготы воинской службы, особо внимателен был к солдатам, к их страданиям и бедам. Ему они доверяли самое сокровенное, то, что копилось в душе. Тяжкие думы тех, кто успел жениться до призыва, о семьях, родителях, женах и детишках. Батюшка как мог, утешал служивых, делал наставления, старался вселять в них веру и терпение.
     Не теряя времени, разожгли костёр, поставили в котлах воду, и пока она нагревалась, десятки умелых солдатских рук быстро распотрошили дичь, перья отдали благодарным казачкам на перины. Установили столы на улице, тут же нашлись  песенники да погудошники, к доброй закуске нашлась и чарка вина. Но хотя весёлый шум порой выплёскивался за стены крепости, кажущаяся беззаботность строго охранялась. Были выставлены усиленные караулы и секреты.
     Когда  к полуночи все угомонились, Крылов, проведав своих драгун, долго не мог уснуть. Как только он закрывал глаза, перед ним вставал лик Марии, её нежный образ, синие, как лён, глаза. Он представил, что скоро снова увидит её застенчивую улыбку, услышит  тихий голос. Поймал себя на мысли, что теперь сердце его переполняется радостью, каким-то неведомым чувством, которого он никогда ранее не испытывал. Но трезвый рассудок подсказывал ему, что за радостной встречей придёт долгое расставание, быть может,  навсегда. У него защемило в груди, появилось уже испытанное не раз горькое ощущение. Когда он расставался в детстве с матерью и более позднее,  когда провожал отца на войну, с которой он уже не вернулся.
      И вдруг в памяти невольно всплыли слова Наумова «думай служивый да не затягивай». А я и не буду затягивать, решил вдруг Андрей. А чего бояться? Только вот согласиться ли она? С этой неопределённой мыслью он так и уснул.
                ***
         Ранним утром, с пением петухов, к восточным воротам Крутоярки, удачно подгадав, прибыли казаки и драгуны из Звериноголовской крепости за ружейным припасом. Поделились новостями, в их краях разбойники не объявлялись, видимо знали, что там особо не пошалишь, в двух крайних крепостях, Усть – Уйской и Зверинке квартировало до двух тысяч солдат и казаков. У ротмистра и тут нашёлся  знакомец, есаул Хлызов, сослуживец ещё по Семилетней войне.
 - Ну, как там ваша Зверинка поживает,- спросил Наумов,- всё к сибирякам рвётесь?
 - Что ты, Степан Львович, мы Оренбургу преданы,- хитро улыбаясь, возразил есаул,- хотя Оренбург далече, а Сибирь-то рядом, да не нам решать, ну, а сам - то, как?
 - Да всё к вам выбраться не могу. Места у вас там завидные и охота, и рыбалка, а какие леса. Вот выслуга закончится, буду в Зверинку просится, на поселение.
 - Да чего ждать-то, Степан Львович, ты сейчас просись, как раз и заменишь нашего немца, дюже не люб он нам со своим тупым «орднунгом», вконец заездил, совсем житья не стало.
- Ничего, терпите, пусть он из вас разгильдяйство повышибит,- со смехом молвил Наумов,- вот тогда я и приеду, на готовенькое. А теперь меня не отпустят,- уже серьёзно добавил ротмистр. На границе ноне тревожно, яицкие казаки норов свой кажут, да разбойнички степные пошаливают, ну это здесь, в азиатской глуши, а что на западных границах деется? Полячишки мечутся, не знают, к какому берегу прибиться: то ли к нам, то ли к австриякам. А тут ещё турки вконец обнаглели, того и гляди войну объявят. Все хотят проверить, на что способна матушка наша Екатерина. Ну, вроде крутенько взялась, поглядим, что дальше будет, хватит ли у неё пороху.
- А ты всё такой же, Степан Львович, всё тебе ведомо, во всём разбираешься.
-  Так ты ж знаешь, при штабах служил, кое-чему научился, да обрыдло всё, теперь вот здесь живот растрясаю. Вчера в схватке киргиз чуть голову не оторвал арканом, спасибо прапор тут у нас новенький выручил.
 - Ну, ты уж вперёд-то не рвись, чай не молоденький, поди,  ещё и сударушку себе не приглядел?  Нет? Так мы поможем. Тебе какую жёнку потребно? Богатенькую, с именьицем, али, чтобы дети здоровенькими были? Они ведь дворяночки жиденькие, как лучинка,- тараторил  есаул,- оне и родить-то толком не гожи.
 -Да не думал я об этом, отвяжись, - перебил многоречивого казака ротмистр.
 - А ты и не думай. Мы тебе такую крепенькую казачку подыщем – кровь с молоком. Пусть и не дворяночка, зато сыночки будут крепенькие, как боровички.
 -Ну, вот и ладно, - со смехом молвил Наумов,- сосватал ты меня, Михаил Иванович. Вот до полковника дослужусь и сразу к вам, в крепость припожалую, тогда всё и решим.
     Наумов не мог тогда и предполагать, что вырвавшееся для красного словца пожелание его сбудется. Он и до полковника дослужится, и на казачке женится, и место коменданта в Звериноголовской крепости получит до конца дней своих.
               
                7. Нечаянное сватовство.
            
       Сборы в обратную дорогу были недолги и отряд драгун уже налегке, без обременительной поклажи, отправился к месту своей дислокации,  в Троицкую крепость, и хотя опять пошли пески, умные кони, увязая по самые бабки в зыбучем месиве, уже сами переходили с шага на рысь, поторапливаясь в свои конюшни.
 Проскочили  Петровский форпост, ерики,  старицы и вот за очередным увалом, в синеющей дали, завиднелась высокая надвратная башня Берёзовского редута.
     Крылову ещё в Крутоярской крепости запала в сознание фраза из разговора Наумова с есаулом «тебе какую жёнку потребно».  Интересно, а какую жену мне надо? – впервые подумал Андрей и сразу же понял, что об этом как-то и думать грешно, никого ему не надо, кроме Марии.
 - Ну что, Андрей Прохорович, подберись, в Берёзовский заворачиваем,- прервал мысли прапорщика Наумов,- свататься будем, или ты против?
 Крылов враз оторопел от неожиданного вопроса и вымученно протянул:- Что так вот сразу и сватать… не знаю.
 - Да что знать-то! – загремел возмущённый ротмистр,- случись у меня такое, я бы и часа не раздумывал! Или ты в бобылях хочешь свой век прокантовать?
 - Как-то неожиданно…
 - А в нашей жизни всё неожиданно. Решайся! Ну! Или трусишь?
 - Да я не супротив.
 - Ну, вот и ладно!
       Отряд завернул к редуту и Андрей, обгоняя взвод, поскакал в уже растворяющиеся восточные ворота. Весть о прибытии драгун уже облетела редут, и прапорщик ещё издали увидел стройную фигурку, стоящую у плетня крайней избёнки. Крылов спешился, подошёл к девушке, преодолев неловкость, поздоровался. В каком-то неведомом им дотоле радостном смущении они глядели друг на друга и молчали, не находя слов.
        Всю дорогу, пока шли до Берёзовского, Андрей готовил речь, что он скажет Марии. Выходило вроде всё ладно и вполне связанно, но теперь те фразы казались ему легкомысленными и глупыми, а рядом не было мудрого Наумова и он вдруг неожиданно для себя, выпалил:
 - Выходи за меня замуж. Люба ты мне, Марьюшка. С той поры как увидел тебя, как помешанный хожу, все думы только о тебе.
     И без того пунцовое личико девушки, запылало ещё пуще. Она низко опустила голову:
 - Я не знаю, Андрюша, что тётя Марфа скажет.
       Неожиданно вырвавшееся нежное слово к  почти незнакомому мужчине, о котором  думалось  последние дни, невольно выдали потайные чувства девушки и она испугалась: не оттолкнула ли, не обидела ли неосторожно вырвавшимся словом.  Прапорщик  не ожидал такого ответа, а более всего его ошеломило ласковое «Андрюша» (даже родная мать звала его Андрейкой) за ним скрывалось тайное признание, что он ей люб, думает о нём, но судьба её зависит от воли близкого ей человека. Крылов понимал, что это чистая формальность, дань семейным обычаям, показатель скромности, но то  был порог, через который он не мог переступить и теперь не знал что сказать.
       Повисла неловкая, как показалось Андрею, обреченная тишина. Но вот внезапно скрипнула дверь, на крылечке показалась тётушка и своим зычным голосом разом  сняла их затянувшееся молчание:
 - Маришка! Чего ж ты гостя томишь, в избу зови! Проходите, Андрей Прохорович, уж не побрезгуйте нашей лачугой. Поговаривают, вон, ежели три кола вбито, да бороной накрыто и то дом, а у нас, поди, почище будет.
     Крылов, пригнув голову, вошёл в низенькую опрятную горенку. На земляном полу, укрытом яркими, в полоску, половиками, стол. На нём аппетитным развалом манили пироги  с рыбой, грибами, отдельно, в широкой глиняной плошке - томлёные ягоды. Пахло душичкой, ещё какими-то пряностями, видно, что гостя здесь ждали.
      Ротмистр, оставив отряд у ворот, поспешил за прапорщиком, зная его застенчивый характер,  не надеялся на успех дела, а время подгоняло.
    А в горнице дело застопорилось. Андрей вдруг забыл все заранее приготовленные слова и молчал, уткнув взгляд в стол. Хозяйка тоже умолкла, ожидая, что скажет гость. Мария нервно теребила край оборки своего платья и не могла толком понять, что происходит. Вдруг тягучую тишину нарушил стук сапог и скрип отворяемой двери – Наумов, потирая рукой ушибленную макушку, замер на пороге:
 - Ба, да у вас тут и без меня всё улажено, или я ошибаюсь?- вопросительно наморщил лоб ротмистр.
- Я что-то не пойму о чём речь, господин офицер:- весело обронила тётушка.
- А, так я ещё не опоздал,- обрадовался Наумов, вынимая из глубокого кармана бутылку вина,- оно, хоть, по обычаю,  холостого сватом не посылают, но не нашлось  у нас в отряде свахи, дело-то армейское, уж не обессудьте. Мы ни какие-то там абреки, чтоб убегом, а по согласию, да и другого такого случая может скоро и не представится.
      Ротмистру ещё не приходилось бывать сватом,  он чувствовал, что его понесло и, кажется,  не в ту сторону, но остановиться не мог. Наконец, на ум пришли нужные слова:
- Матушка, милая, у вас лебёдушка, а у нас сокол, так вот не отдадите ли свою лебёдушку за нашего сокола.
 - Поняла я вас, добрый сватушка, благодарствую и за честь великую, кою нам оказали. Оно, ить, богатую сватают, а бедную и так отдают. Ишо молода наша лебёдушка, да и жалко отпускать её в дальнюю сторонушку. Никому бы не доверила мою донечку, да сама уж старею, не приведи Господи что случится, а  Андрею Прохоровичу доверяю, надёжа-человек. Если уж он раз спас её от верной гибели, то и далее в обиду не даст. Хоть и жалко, но отпускаю её с лёгким сердцем, но что она сама скажет?
     Почувствовав, что все ждут её решения, Мария мельком глянула на Андрея, лицо её вспыхнуло румянцем, и в напряжённой тишине раздался негромкий, но твёрдый её голос:
- Я согласна.
     Тётушка со слезами на глазах подошла к божнице, сняла большую икону и благословила молодых, заставив обоих встать на колени,  помолиться и поцеловать образ и  отрешённым грудным голосом молвила:
 – Не дарю ни тканого, ни бранного, а материнское благословение. Дай Бог вам под злат венец встать, дом нажить да деток родить.- И строго глянув на жениха, добавила,- у меня была умна, а ты как хошь, для себя учи.
      Ротмистр облегчённо вздохнул, перекрестился, широко улыбаясь, разлил вино по кружкам, встал и с волнительной хрипотцой в голосе, сказал:
 - Ну, вот и сговорились. Пожелаем жениху да невесте сто лет да вместе! Поздравляю молодых, обвенчаем в Троицкой крепости, там и свадьбу сыграем, ну и как говорят казаки:- Любо!
Выпил вино, закусил пирогом, повёл удивлённо глазами:
- Хм! Пирог сладкий, а вино-то с горчинкой. Горько!
 - Да вы хоть поцелуйтесь, сидите, как чужие, теперь пора уж и породниться,- возмутилась тётушка не на шутку. Андрей и Мария встали и  неловко, стыдливо поцеловались впервые в жизни.
 - Ну, вот теперь  порядок,- удовлетворённо крякнул ротмистр, наливая по второй - а теперь, невестушка, собирайся в дорогу, едем.
 - Как! Прямо сейчас?- невольно вырвалось у Марии и слёзы брызнули из её глаз.
 -Ну, что ты, Марьюшка, не в полон же берут, а замуж отдают, успокойся, не плачь. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Авось свидимся ещё.
 - Вы пока собирайте приданое, да не задерживайте,- уже приказал ротмистр, а мы выйдем.
 - О, у нас приданого,- загоревала тётушка Марфа,- гребень, веник, да алтын денег.
       Вскоре за Марией подкатила лёгкая бричка с кожаным верхом. Она смущённая, взволнованная, вся в слезах, попрощалась с окружившими её подружками, с доброй тётей Марфой, её детьми, уложила небольшой узелок с одеждой да ещё варенья, соленья и, сопровождаемая  Андреем, повозка покатилась к выезду из Берёзовского редута.   
     Ехали скоро. Прапорщик верхом на своём верном Мальчике теперь неотлучно сопровождал бричку, не отставая ни на шаг.
     Всё понимающие драгуны перешёптывались:
  - Прапор-то наш, тихомол, а сударушкой мигом обзавёлся, в три дни управился. Тих, да лих.               
 - Не злоязычь, Маркелыч, понапрасну,- завозражал сержант Бардовский, старый драгун с седыми усами,- Прапорщик самолично её у киргиза отбил, от погибели спас, пусть живут, может то и доля его. А человек он справедливый, зазря не накажет, не криклив, да и благодушен, а в бою за наши спины не прячется, он и ротмистра от беды уберёг, сам видел. Он хоть и благородного звания, дворянин, а спеси в ём нет.
- Хе! Дворянин  без двора. И я такой же дворянин.
 - Да, ваши куряне,- рассмеялся Бардовский,- все родом дворяне: работы не любят, а погулять не прочь. Эх, Маркелыч, пропащая, твоя душа, что ты всё язвишь. Он, ить, Андрей Прохорыч, молод ещё, да и грамоте крепко обучен, не то, что мы с тобой. Умные книги читает, их у него целый сундучок, сам видел. Ум, если он есть, то себя покажет. Как говорится,  была бы кость цела,  мясо нарастёт. Чую, командир из него добрый выйдет, солдата понимает, как  никто. Пущай женится, да сыночка родит, авось и нам чарочка перепадёт.

                8. Доброе знамение               
   
        Следуя за быстро идущей бричкой, Крылов не мог перекинуться словом с Марией, да и шум, издаваемый топотом множества конских копыт, не позволял это сделать. Лёгкая лёссовая пыль висела над отрядом и не располагала к разговорам. Мария закуталась в платок по самые брови, оставив узкую щель для глаз, изредка, украдкой взглядывала на своего суженого, скачущего рядом.
     Мимо проносились перелески, овраги, затянутые густыми кустарниками, цветущими луговыми полянами, небольшие озерца и петляющее русло реки. Мария, сколько помнила, никогда далеко от дома не отлучалась. С подружками по ягоды да по грибы по ближним лесочкам только и бегали. Родителей своих она почти не помнила, да и жутко было вспоминать. Иногда в сознании всплывал басовитый строгий голос отца, ласковые прикосновения матери, но всё перекрывалось застывшим в памяти ужасом, дикими заполошными криками взрослых, жарким огнём, удушливым запахом дыма и чёрными всадниками на лохматых лошадях. Тогда мать спрятала её в непролазных кустах чилижника за домом, тем и спасла дочку. Там и нашёл её дядя Алексей, которого она стеснялась вслух называть отцом, да и трое их детишек постоянно ревновали, им казалось, что их тятя  жалеет свою найдёнку больше других.
      Не останавливаясь, проскочили Каракульскую крепость и за Ключёвским редутом, близ речки, сделали привал. Андрей накосил саблей целую охапку ароматной шелковистой травы, устлал ею всю повозку, принёс баклажку родниковой воды. Мария была тронута его особенным вниманием, и в ней постепенно отступала вяжущая её застенчивость и  врождённая стеснительность. Она начала понимать, что из более, чем трёх десятков незнакомых мужчин, сопровождающих её, Андрей отличается от всех. Его добрый восторженный взгляд отметал все тревоги и заботы неведомого будущего.
      Правда, она ещё не могла сама заговорить первой, стеснялась задать ему множество вопросов, вертевшихся на языке, и только отвечала кивком на его быстрые, частые взгляды. Несмотря на то, что это была их только третья встреча, между ними уже установился невидимый, но притягательный любовный мостик. Оба впервые испытывали необычное радостное чувство, а оно было потрясающим.
                ***
     Солнце клонилось к закату, до Троицкой оставалось не более двух вёрст, а с запада, из-за окоёма, выползала иссиня – чёрная грозовая стена, на её зловещем фоне засверкали, как изломанные сабли,  зигзаги молний и драгуны заторопили коней.  Закрутился шквальный боковой вихрь, хлёстко окропил  разгорячённые лица солдат несколькими   каплями  влаги, и снова стало тихо. Туча пролилась на крепость и ушла в степь.
     Отряд проскочил огромный сосновый бор, выскочил на косогор и остановился, как зачарованный.  В низине, как в огромной резной чаше, окаймлённой руслами двух рек, взору открылся чёткий прямоугольник крепости, строгие линии улиц, добротные строения и  величественный храм в центре, а над всей панорамой цитадели сияла  яркая арка  огромной радуги. Один конец её опирался в русло Увельки – другой уходил за горизонт. Магическая игра красок завораживала и невольно вселяла радость.
            - Видишь, Марьюшка, какую встречу  устроило небо твоему приезду, - восхитился  Андрей.- То доброе знамение, всё у нас наладится.
            Мария молчала и улыбалась, а по щекам её катились слезы. Ей нравилось всё: и радуга, и огромная, по сравнению с редутом, крепость, и сияющий купол храма с крестом, огромные невиданные ею дома и, конечно же, милый, несравненный Андрюша.
          По неглубокому броду с каменистым дном пересекли неторопливую речку Увельку  и въехали на полуостров, образуемый обнявшими его двумя речками. Мимо приткнувшегося к высоченным стенам посаду, вкатились в крепостные ворота. Марию поразил ровный, чисто убранный широкий плац, чёткая линия больших домов, но больше всего  её утешила  уходящая ко входу в величественный храм, ровная аллея красиво подстриженных деревьев. Ей казалось, что ветви с промытыми дождём узенькими листочками тянутся к ней, словно радуясь встрече.

                9. Новые заботы прапорщика               

       Пока уставшие с дороги путники рассёдлывали лошадей, да разводили их по конюшням, Андрей повёл свою невесту в казарму, новое для неё жилище -  другого места у прапорщика пока не было.  Марии открылось длинное толстостенное здание из красного кирпича с облупившейся побелкой. Прошли длинным сводчатым коридором с широкими лавками, спальней драгунов. В самом конце казармы, за большой печью у окна, в пристенке и было место прапорщика. Крылов, придирчиво оглядев свой нехитрый закуток, прикинул – если протянуть бечеву между стен и повесить попоны, то на первое время сойдёт.
     Оставив Марию с её узлами за печкой, Андрей побежал в цейхгауз за попонами. Он сам почти два года служил каптенармусом и знал, что там его выручат. Когда он с охапкой  стираных попон возвращался из каптёрки, в узком сводчатом переходе казармы дорогу ему перегородил унтер Понятовский, ссыльный шляхтич, разжалованный из поручиков в капралы.
 - Ну, что, прапор,- заявил он вызывающе,- привёз девку себе на утеху, может поделишься?
     У Крылова невольно сжались кулаки, мгновенно вспыхнуло желание сразу же и наказать обидчика, но руки были заняты, и ему не хотелось бросать на пол чистые попоны. Шляхтич был на полголовы выше Крылова, но худосочная его фигура проигрывала перед широкоплечим коренастым прапорщиком.
 - Послушай, ты, сраный лях, - еле сдерживая себя, пророкотал глухим от злости голосом, Андрей,- если ты, ещё раз, хоть одним поганым словом заденешь мою невесту, я прикончу тебя, как бешеную собаку!
 -Но - но, пся крев,- заметался унтер,- я же пошутил.
         Андрей быстрым шагом прошёл к Марии, та сидела у своего развязанного узла с одеждой, по щекам её текли слёзы.
 - Тебя кто - то обидел?- не сдерживая голоса, спросил Андрей.
 - Нет, но здесь много солдат и я боюсь.
 - Тебе не надо ничего бояться. Здесь рядом мои драгуны, они тебя в обиду не дадут!
      Быстро натянув бечеву, он повесил все попоны, получилось укромное, закрытое место и Мария заулыбалась.
 - Ну, вот видишь, теперь у нас свой угол,- уже тихо сказал Крылов,- пока ненадолго здесь, а там видно будет. Народ у нас дружный, в обиде не оставят.
                ***
В крепости среди офицеров оживление:
  - Прапорщик-то новенький, Крылов, из дозора девушку себе привёз, у степняков отбил, шустрый, жениться будет.
  - Ну и молодец, чего теряться-то. Видать парень-то не робкого десятка, бают,  самого Наумова от аркана спас.
  - Так ведь сын офицера,  сызмальства воинскому делу обучен, жаль, что отец кроме клинка ничего ему не оставил.
 – Ну, если голова на плечах да к рюмке тяги нет – поправится, семья заставит, пусть женится.
                10. Святая Троица 
 
       Воскресное утро выдалось великолепным. После ночного дождя, небо очистилось от туч и сияло своей глубинной синевой. Звонко блямкали малые колокола, им вторил большой колокол, звали к Божественной Литургии в честь большого престольного праздника Святой Троицы.
        Все офицеры, солдаты, казаки, свободные от несения службы, таможенные чиновники, купцы, форштадские поселенцы в соборе. От свежескошенной травы, разложенной на полу, пряный запах. У икон цветы, ветви берёз, множество зажжённых свеч, а в узкие стрельчатые оконца густым потоком течёт солнечное сияние. В высоченных рядах иконостаса проблескивают строгие лики святых в золотых окладах, звучит дивное пение  хора, прерываемое  чистым проникновенным голосом священника.
      Мария впервые на таком великолепном празднестве  и вся душа её переполняется торжественностью  и любовью. Справа, касаясь тёплым плечом её спаситель, её радость, её суженый. Она искоса, снизу вверх, взглядывает на сосредоточенное лицо Андрея и у неё невольно навёртываются слёзы. Заметив взгляд Марии, он слегка поворачивает голову и смущённо улыбается.
     Сегодня он впервые на молебне стоит не в строю, со всем воинством, а впереди, справа у колонны, на виду у всех и ему кажется, что даже взыскательный священник смотрит только на него и понимает его неловкое двойственное состояние. А на душе радость перемежается с тревогой и он сам не знает, чего в ней больше. Суженую, говорят, на коне не объедешь, теперь она рядом и это, видимо, награда за его суровую долю, но гнобило его другое – сможет ли он в этой грубой военной суете, дать счастье  Марии, доверившей ему свою жизнь без оглядки. Не выходило из головы и наглое поведение Понятовского.
     По окончании службы, когда все уже покидали собор, Андрея подозвал священник, отец Яков (Кудрицкий) и после благословения спросил, не мешкая, в лоб:
 - Вижу, господин офицер, вы уже не одиноки, что ж во грехе будете жить или как…
 - Да, батюшка, у нас всё оговорено. Мы с Марией намерены обвенчаться и желательно в самом скором времени.
 - Да, я наслышан премного о ваших мытарствах, в солдатской казарме девушке обитать негоже. Через неделю начинается Петровский пост. У вас только среда и пятница. Надо попоститься, исповедаться, причаститься. Приходите.
                ***
       У собора Андрея и Марию окликнули. К ним подошло несколько нарядных женщин и  поручик Алексей Юматов, с которым Крылов успел ранее подружиться. Одна, видно, самая бойкая женщина сразу же пошла в наступление:
 - Что ж это вы, господин прапорщик, прячете от нас свою голубку, привезли и не кажете?
Опешившего Крылова выручил  Юматов, заявивший  со смешком:
 - Терпи, Андрей Прохорович, это жёны офицеров. Они своим мужьям покоя не дают, но, то поодиночке, а тут их целое отделение, могут и покусать.
 - Ну - ну, поручик, не надо из нас делать монстров, - заявила старшая из женщин Мария Александровна, пухленькая жена полковника, приближаясь к Марии.- А, ну покажись, милая, как величают-то?
Смущённая, покрасневшая до корней волос, Мария встала перед Андреем и осипшим голосом назвала своё имя.
 - О, да ты  тёзка моя. Что ж ты, девонька, так оробела, будь смелее, будущая жена боевого офицера, ничего не должна бояться! А ведь хороша, да если ещё приодеть, - задумчиво пропела полковничиха. Ну, с батюшкой вы, вижу, договорились, - обратилась она к Андрею, - а теперь, господин прапорщик, не обессудь, мы забираем её у тебя на время до венчания. Негоже  ей с солдатами спёртым воздухом дышать, да и комендантша к себе Марию требует на аудиенцию, прослышала о вашей романтической  истории.  Не беспокойся,  ничего с твоей Марией не случится, пока у нас поживет, а там всё решится.
     Передав свою суженую в надежные руки, Андрей почувствовал, будто гора свалилась с плеч, то, что казалось ему неразрешимым, осуществилось самым наилучшим образом. С лёгким сердцем заторопился он в казарму, ему казалось, что уже ничто не сможет нарушить ту, пока ещё хрупкую линию его судьбы, выхода из тяжкого внутреннего одиночества, от которого, казалось, не было спасения, но, как говорится, счастью не верь, а беды не пугайся.
                11. Дуэль
   
        У входа в казарму Крылов нос к носу столкнулся с Понятовским. Разжалованный поляк был чем-то раздражён, злая улыбка перекашивала его худощавое иезуитское лицо. Увидев Крылова, шляхтич остановился, перегородив дорогу.
 - Ну, что, прапор, не надумал ли ты ещё дать мне свою холопку в усладу? Я тебе заплачу, хорошо заплачу, не сомневайся. Глядишь, и на свадьбу хватит. Ты ж нищ, как церковная…                Поляк не успел договорить фразу, как получил молниеносный удар в челюсть. Голова его дёрнулась, а впалые, глубоко посаженные глаза почти вылезли из орбит. Сплюнув на пол кровь из разбитой губы, шляхтич натужно просипел:
- Пся крев! Я тебе этого так не оставлю, москаль! Жду тебя завтра на рассвете за форштадтом у речки. Там я располосую твоё тощее брюхо без свидетелей. Иль струсишь, русская свинья!
 - Какая же ты погань, Понятовский!- вскипел  Крылов,- а ещё дворянин. Жди, потягаемся!
        Андрею было досадно, что влип  в безобразную передрягу и не потому, что боялся погибнуть, обидно было то, что, когда всё  вроде уладилось, определилось, теперь может полететь прахом. Но простить этому бешеному мерзавцу оскорбление своей невесты  он не мог. «Будь, что будет, как-нибудь да будет»,- думал Андрей.
                ***
       Дозорный казак южной самой высокой башни крепости, поёживаясь от утренней прохлады,  ждал скорой смены караула. Куцая июньская ночь уже растворилась в свете нового дня и на высоком кайсацком берегу Уя уже играли розовые полосы восхода. Зевая и крестя рот, чтобы не залетела ненароком нечистая сила, казак вдруг заметил драгуна с саблей, торопливо шагавшего к берегу Уя. Вскоре за ним последовал ещё один драгун и тоже с оружием. Дозорному было невдомёк, чего бы это в праздничный гулебный день двое служивых поспешают на берег реки, не рыбу же удить. Казак, снедаемый любопытством, чтобы лучше видеть, взобрался повыше, на чердачную площадку башни и замер от удивления. Оба драгуна, по виду офицеры, скинув мундиры, вступили в поединок. На обычные упражнения это не было похоже, да и на кой ляд прятаться от всех, или служба им не обрыдла, - думал казак.
    А под крутым берегом Уя шёл настоящий бой. С первых же ударов Крылов понял, что поляк превосходно владеет саблей, довольно умело увёртывается от прямых ударов, легко двигается  и пытается нанести смертельно опасные уколы. В один из дерзких выпадов унтера  острие сабли распороло рукав рубашки прапорщика. Андрей хотел только проучить зарвавшегося ляха, но понял, что противник не на шутку освирепел и без сожаления может его прикончить.  Крылов знал истинную цену своей дарёной шашки, и решил закончить этот весьма рискованный поединок. Он сделал обманный шаг назад и когда капрал, подаваясь вперёд, попытался сделать длинный укол, Андрей тяжёлым ударом обрубил клинок шляхтича почти у самого эфеса и мгновенно приставил острие шашки к  его груди.
 - Ну, - выдохнул прапорщик,- молись своей матке - бозке!
 - Всё, всё, - закричал страшным голосом Понятовский, смертельно побледнев,- беру свои слова обратно, твоя взяла.
               
                ***
       А часом позже, комендант крепости собрал всех старших офицеров на срочное совещание – была получена секретная депеша от губернатора генерал-поручика князя Путятина Авраама Артамоновича.
       Тщательно откашлявшись и промокнув лысину платком,  комендант бригадир фон Рененкампф приступил к чтению. Сообщение было тревожным. Раскрыт второй заговор против матушки Екатерины, а  не прошло и двух лет как на престоле. Ну, слава Богу, крамола подавлена, зачинщики изловлены. С Пруссией пришлось замириться. Турки осмелели, раздор сеют,  войной грозятся. На восточных рубежах тоже не всё ладно. Работные люди волнуются, много беглых, возмущения их весьма горазды. Они ведь, как сухая солома, только спичку поднеси, разом всё вспыхнет. В Яицком казачьем войске тоже брожение. Атаман Бородин, любимец  покойной Елизаветы Петровны, обвиняется в лихоимстве. Жалованье казачье удерживает, общинными деньгами со старшинами делится. Теперь  временный атаман, есаул Андрей Углицкий, из Оренбургского казачьего войска разбирается, да видно мало толку. Яицкие казаки – народ непокорливый, они и на бунт способны.          
     Ротмистр Наумов доложил о положении на восточном направлении Уйской линии и о последнем дозоре. Кайсацкие шайки бандитов постоянно тревожат нашу границу и указам своего хана не подчиняются. Рассказал Наумов и о стычках у Ключёвского форпоста и  Берёзовского редута, не забыл отметить  и новоприбывшего прапорщика Крылова – отменный воин и командир умелый.
 - Поговаривают, что он якобы от гибели вас уберёг,- не удержался заметить командир драгунского полка Ранов.
 - Да, не сплоховал, прапорщик, - усмехнулся ротмистр,- спас меня от волосяной удавки.
 - Надо бы как-то поощрить прапорщика Крылова за проявленную храбрость,- опять вмешался командир полка,- господин комендант?
  - Опять этот прапорщик Крылофф,- досадливо заворчал бригадир фон Рененкампф,- у меня есть сведения, что этот официер находится под следствием. Он обвиняется в получении двойного жалованья по выходе из отпуска.
     В наступившей тишине вдруг резко прозвучал баритон полковника Ранова:
 - Ваше превосходительство, я уже давал разъяснения по этому поводу и теперь намерен повторить. Здесь чистое недоразумение, чей-то намеренный оговор. Вы же, господин бригадир, хорошо знаете проделки наших крючкотворов. А Крылов, как офицер во всём исправен и повышения чина был вполне достоин.
 - Господин полковник, я не противник вашего офицера, но, повторяю,  он находится под следствием  и дело ещё не закончено.
                ***
     Раздосадованный вновь всплывшим делом Крылова, ротмистр отправился сразу в комендатуру -  сегодня был день его дежурства по крепости. Не успел он ещё допить кружку чаю, как вошёл дневальный вахмистр. Доклад его был краток: имеется подозрение, что за пределами крепости, у реки состоялся поединок меж капралом Понятовским и прапорщиком Крыловым.
- Как? Только подозрение?
 - Никак нет, ваше благородие, поединок состоялся.  Дрались на саблях, свирепо, на смерть.
 - Ну, не тяни! Кто погиб?
 - Да, слава Богу, обошлось. Господин прапорщик во время обрубил саблю этого задрыги Понятовского, а то бы смертоубийства не миновать!
 - Кто об этом знает?- обеспокоился  Наумов.
 - Только дозорный казак да я.
 - Вот и ладно,- понизил голос ротмистр,- об этом никому ни слова и дозорному строго накажи, чтоб держал язык за зубами.
 - Да знаю я Андрея Прохорыча ещё по Оренбургу, в обиду не дадим.
 - Ты всё понял, вахмистр?
 - Точно так, ваше  благородие! – отчеканил казак.
 - Я сам разберусь.
       Едва Андрей успел наскоро зашить располосованный рукав  рубахи, как в гулком  коридоре раздался чёткий стук солдатских сапог и зычный голос посыльного:
 - Прапорщика Крылова в комендатуру!
 - Ну, вот и началось,- подумал Андрей,- шила в мешке не утаишь, дознались.
     Ротмистр, кинув косой взгляд на прапорщика,  встал из-за стола, выглянул в коридор, и плотно притворив дверь, процедил сквозь зубы:
 - Как ты посмел связаться с этим негодяем? Ведь твоё дело ещё не закрыто, а ты новое затеял. Знаешь, что бывает за поединок? Разжалование, суд, ссылка к чёрту на кулички! А что будет с твоей Марией, ты подумал? Ну, как ты посмел?
     Крылов навытяжку стоял перед ротмистром, лицо его горело, но вины за собой он не чувствовал и вместо  ответа, осмелев, задал Наумову встречный вопрос:
 - А что бы вы, господин ротмистр, сделали на моём месте, если бы вам предложили продать вашу невесту на утехи?
- Ну, в морду бы ему дал, что ли.
 - Я так и сделал, ваше благородие, и после этого он меня вызвал на дуэль.
     Наумов, опустив голову, молчал. И только твёрдо сжатые, побелевшие от напряжения губы, выдавали его возмущение. Что мог ответить бывалый воин молодому офицеру?  Что поступил бы также? А в его жизни  и такое случалось, но дуэль запретное подсудное дело и потакать было нельзя. 
 - Да, братец, влип ты в историю. Я это заранее предвидел, но не думал, что  случится так скоро. А оно видишь, как повернулось. Конечно, жить вам с Марией в казарме негоже, а просить за тебя у коменданта теперь не время. Поговорю с офицерами, да и ты у купцов поспрошай, может, что и проклюнется. А что проучил полячишку и чести своей не уронил, хвалю, но помалкивай. Казаки тебя уважают, не продадут, авось и пронесёт.
               
                12. Смотрины
   
       В просторном доме командира драгунского полка шумно. Офицерские жёны, пожалуй, самая независимая  часть населения крепости, собрались в кружок, спорят, рассуждают, показывая принесённые вещи из своих гардеробов. Ждут Марию, чтобы примерить на ней свои наряды.
 Сама госпожа комендантша, Евдокия Семёновна, возжелала видеть новобрачную. Все были наслышаны об её романтическом приключении и втайне завидовали девушке.
     Наконец, привели и виновницу сборов. После баньки её причесали, облачили в роскошный  халат, подвели к большому, до пола зеркалу и ахнули. Перед ними стояла весьма пригожая стройная красавица с пышной волной русых волос.
- Н-да-а-а,- протянула  дородная полковничиха с восхищением,- когда - то и у меня была такая же точёная фигурка. За такую мамзель стоило рисковать жизнью.
     Женщины развернули принесённые наряды, стали прикидывать, примеривать, позвали швею и работа закипела. Подобрали три нарядных платья, нашлось и свадебное. И когда густые её волосы заплели в длинную толстую косу да обрядили в белоснежное венчальное платье, все обомлели. Несмотря  на смуглое от загара лицо и робкий взгляд простолюдинки, перед ними стояла настоящая  невеста во всём блеске своей неотразимой юности.
      С тех пор, как её перехватили  у Андрея, Мария жила как во сне,  на частые вопросы женщин отвечала односложно или просто кивала головой, старательно выполняя все их требования. И хотя, скованность понемногу проходила, для неё это был другой, неведомый пониманию мир, порой ей не ясен был и язык, на котором они общались.
                ***
     Ввечеру, когда все наряды для Марии были готовы, утомлённые заботами офицерши, перед тем, как идти на приём к бригадирше, устроили небольшое чаепитие, входящее в моду и в Троицком гарнизоне. К тому же супруга начальника таможни принесла свежего, самого лучшего чая, привезённого на днях купцами. Посудачили и о первой даме крепости,  Евдокии Семёновне. Досужие языки уверяли, что комендант управляет крепостью, а комендантом – комендантша.
     Небогатая русская дворянка с властным характером, она рано вышла замуж за успешного офицера, немца, вступившего в службу из сербской армии. Прошла с ним нелёгкое тягомотное время по сибирским гарнизонам на китайской границе. Муж дослужился до полковника, а теперь уже в чине бригадира управлял Троицкой крепостью и довольно успешно. Пётр Иванович Рычков, навестивший недавно цитадель, отметил в своих писаниях. «Оная по Оренбургу из всех новостроенных крепостей может почитаться за лучшую и люднейшую».
     Наконец, оживлённая стайка женщин пересекла площадь и прошла в обширные покои комендантского дома. Марию поразила невиданная ею роскошь: ковры, лестница, лепнина, высокие потолки, канделябры по стенам. Встретила их сама хозяйка, в роскошном шлафроке с кистями.
 - Ну-ка, ну-ка, покажите невестушку,- прищурясь, она оглядела девушку с ног до головы, обошла её вокруг, потрогала косу, переплетённую лентами,- ну что ж, хороша! Зовут – то как? – Мария, - прошептала, робея невеста.- А, Машенька,- потеплевшим голосом молвила комендантша,- а родители твои где? – Они в станице разбойниками погублены. – А так ты простолюдинка, - изморщила губы барыня, - впрочем, его благородию виднее. Что ж и венчаться будет господин офицер? – обратилась она уже к женщинам,- да, в эту пятницу,- ответили ей. – Так скоро?- Подняла брови комендантша,- ну, да, до поста осталась всего неделя, жених  торопится. Наслышана я о его романических приключениях, удалой офицерик. Что ж в крепости дворяночку ему не сыскать, мог бы и не спешить, авось  нашлась бы ему пара. Ну, да господь ему судья.
     Мария, взволнованная смотринами, плохо разобрала смысл сказанного комендантшей, но по тону её голоса, по выражению лица этой холёной барыни, поняла её неприязнь к себе и как будто даже ревность. Марии показалось, что эта дама завидует её нечаянному счастью и не прочь присвоить его, быть может, даже отобрать Андрея, Андрюшу, единственного её человека на земле.   
               
                13. Пристанище для новобрачных
 
       Весть о том, что прапорщик Крылов, ставший известным после стычки с бандитами, привёз невесту и ищет квартиру, облетела крепостных постояльцев и, уже на другой день Андрею удалось снять небольшой флигелёк у купца, переселившегося из Нижнего Новгорода. Пристрой был в одной связи с главным купеческим особняком, но имел отдельный вход и свой очаг, а точнее большую русскую печь. Раньше там хранились какие - то тюки с товарами, но теперь остался, только толстый слой пыли, мусор да тенёта, но эта была уже крыша над головой, да и три узеньких оконца, смотрящие на восход, радовали глаз.
     Ранним утром, улучив свободную минуту от службы, Андрей вызвал Марию из дома, где она временно обитала, и повёл показывать свои покои. Обнявшись, они стояли на пороге своего первого совместного жилища и радовались. Поцеловав на прощанье свою суженую, Крылов убежал к драгунам. До самого вечера Андрей был занят по службе, прибыло пополнение, надо было обустроить, а тут ещё комендант затребовал  солдат для ремонта крепостных стен, равелинов, оплывший ров с западной стороны тоже нуждался в углублении.
       Уже под вечер, перед заходом солнца, прапорщик, освободился от дел, открыл двери своего флигелька и оторопел. Привыкший к скудному солдатскому быту, он с удивлением оглядывал  светлицу и не верил своим глазам. На чисто вымытом полу -  половички, отмытые до блеска окна, прикрывали светленькие занавески.  Андрей машинально снял запылённые сапоги, на цыпочках с наслаждением прошёлся по комнатке, потрогал рукой побелённые стены, заглянул в печку, понюхал букет ромашек на столе. Повеяло давно забытым домашним уютом далёкого детства, когда он жил дома с матушкой своей, Матрёной Ивановной.               
     Ему захотелось, во что бы то ни стало увидеть свою Машеньку, заглянуть в её удивительные глаза, потрогать руки, сказать ей ласковые нежные слова, которых он никогда ещё никому не говорил. Надвигались сумерки, и видимо, время для визитов уже  утекло, но Андрей, переборол в себе предательскую робость и уже открывал калитку  офицерского дома.  На еле слышный стук щеколды сразу же скрипнула входная дверь и навстречу ему бросилась  Мария. Они, как маленькие дети, взялись за руки и стояли, прижавшись друг к другу.
 - Тебе понравилось, как я прибрала нашу халабуду? - вымолвила Мария.
 - Да ты просто золотая хозяйка, я-то вот сбежал. Ты уж прости, служба. Ну, а где ты взяла побелку, половики, занавески?
 - О, здесь тоже много добрых людей, как и у нас в станице. Обещали и стол, и лавки дать, и даже постель.
 - Да ты у меня, как цыганка, удобно ли это?
 - Так они сами предложили, я и не просила. И ещё до свадьбы буду жить у них, ты не обижайся, так надо. И батюшка велел постовать три дня и чтоб мы с тобой исповедались и причастились перед венчанием.
 - Да я и так уж какой день есть не хочу, святым духом питаюсь,- признался Андрей.
Они бы, наверно, проговорили всю ночь, но вскоре пискнула дверь, и строгий женский голос позвал Марию.
 - Ишь,- подумал прапорщик,- и здесь военная дисциплина.                               
                ***
     Неумолимо скоро летели дни перед свадьбой. Наумов, понимая состояние своего подчинённого, старался не загружать его трудными поручениями, связанными с выездом   за пределы крепости. Помог ему добыть у таможенника пару серебряных колец, а однажды попросил показать полковому сапожнику какие-нибудь Мариины обутки и буквально на другой день получил от него изящные, на загляденье, черевички.
                ***
       А на границе назревала очередная заварушка. Кайсаки  Средней Орды прикочёвывали со своими огромными стадами из южных пределов, где они проводили зиму и двигались к Башкирии, к подножью горных хребтов, где, как им казалось, более сытные травы.  Они гнали свой скот вплотную к Уйской пограничной линии, часто нарушая рубеж. Кочевники осмеливались нападать и на обозы, если была малая охрана, и на отдельные команды, двигавшиеся по тракту. Неспокойно вели себя и башкирские роды. На всей Уйской линии, верхней и нижней, во всех крепостях, форпостах и редутах начиналась ежесуточная тревожная жизнь.
               
                14. Святое таинство брака.
 
        И вот наступил долгожданный день  венчания. Андрей почти не заметил куцей летней ночи  и когда порозовел восточный склон неба, высветлив водную гладь, место слияния Увельки и Уя, он уже был на ногах. В исподней рубахе, он быстро промчался мимо дремлющего часового у южных ворот, на ходу снимая одежду, бултыхнулся в прохладную воду Уя и доплыл до середины реки. Солнце ещё пряталось за каменной  сопкой в месте слияния рек, но лучи уже осветляли заплот крепостной стены из толстенных брёвен и сверкали на главном куполе собора. Одеваясь, Андрей невольно глянул в сторону восхода – над остроконечной сопкой стоял необычный светло-зелёный столб. Мгновение - и он растворился в светлеющем небе, но остался в душе Андрея, как знак доброго предзнаменования и тревожное состояние,  не оставлявшее его последние дни и ночи, мгновенно улетучилось.    
     Вернувшись в ново обретённое жилище, Андрей тщательно побрился, придирчиво осмотрел свой парадный мундир, надраил пуговицы и задумался.
     Сегодня начинался новый поворот в его жизни. После гибели отца, он лишился  опоры близкого человека, которому можно было поведать о радостях, бедах, да и просто облегчить свою беспокойную душу. Мимолётное свидание с матушкой, в прошлогоднем отпуске только разбередило  непереносимое чувство одиночества и тоски. Но Андрея никогда не тянуло залить горе вином, как это делали  некоторые сослуживцы. Его пристрастием, с тех пор, когда он ещё был полковым писарем, стало чтение. Случайно доставшаяся ему книга, подарок  уволенного в отставку офицера, так заинтересовала его, что он уже не расставался с нею.
     Небольшая книжица в истёртом кожаном переплёте с пожелтевшими страницами,  притягивала его, открывала неведомый мир далёкой Фригии и житие человека по имени Эзоп. Особенно его поражали строки - «чина был подлого, а собою крайне безобразен». Андрея захлёстывало сострадание к несчастному рабу и какая-то непонятная близость судьбы. По сути, он  был также одинок, беден и хотя по субординации  не относился к подлому сословию, но скудность его средств, его «соломенное» дворянство, проглядывало изо всех щелей: и в одежде, и в обуви, и прочих расходах. Андрей всегда болезненно чувствовал снисходительность состоятельных офицеров, некую невидимую грань отчуждённости и старался её не переступать, избегая богатых застолий, дружеских пирушек, карточной игры, зная, что там он проигрывает во всём. Воспитанный в строгом аскетизме воинской дисциплины,  Крылов знал и другое, что истинное достоинство человека в его благородстве, отваге, чести. Их не заменишь блеском золоченых пряжек, расшитых ментиков и другой показушной мишурой, годной только для парадов. В бою он был первым и в этом превосходил тех надменных щеголей, которые глядели на него свысока. Безобразный раб Эзоп  по уму своему, по метким выражениям также превосходил своих господ, и это сходство притягивало Андрея, укрепляло его интерес к чтению,  с тех пор он и стал собирать книги.
                ***
     В просторном храме прохладно. Пряный аромат вянущей травы щекочет ноздри, перебивает запах плавленого воска  и вносит свой памятный след в торжественность таинства.  У аналоя в парадном мундире, с напряжённым лицом – жених, рядом чудо - невеста в белоснежном  платье, с фатой на русых волосах.
     Отец Яков торжественно читает молитву, его звонкий голос отражается от высоченных сводов собора  слова легко ложатся на душу.
     А храм почти полон. Пришли  офицеры с жёнами, свободные от службы унтеры и даже взводу драгун прапорщика Крылова дозволили присутствовать на венчании своего командира.
     Всё внимание приковано к жениху и невесте. Она почти на голову ниже своего избранника и невольно притягивает взгляды своей юной красотой и свежестью. Офицерши довольны – убранная их руками новобрачная по-настоящему неотразима, поглядывают на своих офицеров, стоящих поодаль.
 - За такую мамзель и я бы кинулся за головорезами, живота б своего не пожалел,- бубнит старый холостяк, капитан из цейхгауза.
 - Так бросай свою каптёрку, Никифорыч,- шепчет ему, усмехаясь в усы, бывалый поручик Юматов,- айда завтра с нами в дозор, глядишь, и отобьём тебе какую-нибудь полоняночку.
 - А пара хороша,- продолжал капитан,- что жених, что невеста. Ие-х! Где мои молодые годы?
                ***
     После венчания, во дворе купеческого дома, не откладывая ни на час, прямо под открытым небом, накрыли столы. Гости принесли кушанья, кто, что смог. Ротмистр, как посаженный отец, заранее купил на Меновом дворе пару жирных баранов и передал их полковому повару. С Верхнего Форштадта привезли бочку хмельной браги, заказанную Андреем, и гуляние закурилось. По давнему русскому обычаю  прошлись с подносом по гостям, надарили подарков. Офицерская братия тепло, по-родственному, приветствовала новобрачных, поздравили молодых, высказали свои напутствия, выпили, закусили, затянули было песни, как вдруг на взмыленном коне в южные ворота влетел казак с дальнего дозора. Донесение было тревожным. С юга по направлению к крепости, в двух днях перехода движется большой отряд кочевников. В крепости была объявлена тревога, усилены караулы. Офицеры сразу же покинули праздничное застолье, комендант назначил срочное заседание командиров. Служивый сам себе не волен. Так скоротечно закончилось праздничное гуляние. Наумов,  отозвав в сторону новоиспеченного молодожёна, шепнул:
- Ты покудова не суетись, ступай в дом со своей суженой, ежели понадобишься, кликнем,  сегодня твой день.
               
                ***
     На другое утро с дальнего дозора донесли, что отряд кочевников охраняет многоголовое стадо скота и движется в сторону Верхнеуральской крепости. Кайсаки торопились на свежие выпасы вдоль Верхне-Уйской пограничной линии. Земли южнее говорливой на перекатах речки Уй степняки считали своими и торопились туда успеть раньше башкирских табунов, несмотря на опасные стычки. Российское  порубежное командование докладывало, что скотопогонные маршруты кайсацких гуртов пролегали в непосредственной близости от редутов и крепостей пограничной линии, а порой и переходили её,  наверняка имея разведывательные цели. Кочевники не упускали случая и поживиться за счёт соседей, поэтому всё лето жизнь на укреплённой цепочке пограничных поселений для служивых была весьма напряжённой.
     Оренбургский губернатор, да и войсковой атаман не раз писали в сенат предложения о выравнивании изломанной линии границы, о проведении прямого рубежа меж Орской и Троицкой крепостями. Земли эти испокон веков были спорными меж кайсаками и башкирами, там постоянно кипели страсти, лилась кровь. А теперь, когда здесь протянулась Верхнеуйская линия, порубежные укрепления подвергались нападению с обеих сторон, тыла у них не было.
               
                15. Торговые страсти.

          Андрея в полку пока особо не тревожили и он в воскресный день, после церковной службы решил показать Марии местную диковину - Меновой двор. Когда чета Крыловых вышла из ворот, их на своём просторном тарантасе обогнал Савва Игнатьевич, у которого прапорщик снимал жильё. Приветливо поздоровавшись и узнав, что молодожёны направляются на ярмарку, купец предложил проехаться с ним, так как тоже направлялся на Меновой двор, где уже хозяйничали его приказчики. Ярмарка открылась с весны и из Средней Азии только что прибыли новые караваны. У купцов кипела самая горячая пора, когда, как говорится, один день кормит год.
      Колёса таратайки гулко катились по дощатому мосту через Уй. Река, после весеннего половодья уже вошла в свои берега, но была ещё глубока и полноводна. Её зеркальная гладь, отражающая серебристые купола собора, нарушалась порой всплесками рыб и тогда медленно плывущие круги  расходились и таяли в прозрачной стеклянной голубизне, а отражённый крест величественного храма колыхался, как живой, преломляясь и снова выравниваясь. Над самой зыбью воды носились стремительные стрижи,  мгновенно исчезая в бездонной синеве неба. Всё дышало покоем и равновесием.
      Справа,  за мостом, почти у самого берега раскинулось несколько юрт. Близ них стояло несколько кибиток с поднятыми оглоблями, из-под очага с вмазанным большим казаном курился дымок.
 - Опять этот толстопузый, стал быть,  прикочевал,- показал кнутовищем на кибитки купец,- знает, что крепостным да форштадским лень на ярмонку хаживать. А тут рядом, только мост перейти и, пожалте, стал быть, у Бурумбая.
 - Это что ж имя такое?- Поинтересовался Андрей.
 - Ды кто его знает, имя, ай прозванище. Он, ить, по-нашему не тямает. Моя твоя, твоя моя, стал быть, да и только. Чай перепродаёт, кишмиш, урюк, рис, всякий шурум-бурум, вот его и прозвали, стал быть, Бурумбайкой. Какой - никакой, а купец чужеземный, и по закону не дозволено, стал быть, вблизи крепости торг устраивать, нарушение регламенту. А там сказано «вести торговлю токмо в меновом дворе». Но кому-то подмазал, стал быть, втёрся, а теперь уже и не выгонишь. Таможенные целовальники каждый день мимо проезжают, отворачивают носы, будто и не видят. Вот так и живём, стал быть. Кому-то нельзя, а кому-то можно.
     Андрею ещё не приходилось бывать на Меновом дворе, и он с интересом слушал словоохотливого собеседника.   
 - Двор – то этот соорудили ишо лет  пятнадцать назад, а может и поболе, бают, при Лизавете, до мово приезду, стал быть, - рассказывал Савва Игнатьевич. – С каждым годом купцов всё больше, изо всей России прут, а больше из Казани.
 Чего только не везут: и железо полосовое, и казаны, и горшки, и тазы медные, и сукна, но больше хлеб, пшеничку ядрёную. Она тут, стал быть, нарасхват. Ну и с бухарской стороны караваны прикочёвывают. Сушку всякую везут. Урюк, хрукты разные, пряности, халву, соль, ковры, мерлушки, шёлк китайский да парчу. А киргизы  скот пригоняют. Их вон в степи табуны да отары бессчётные.
      Андрей вслушивался в размеренную речь купца и вспоминал оренбургский меновой двор, где ему часто приходилось бывать. Раскинутый  в степи, за Яиком, в двух верстах от города, он был обнесён каменной стеной, по углам башни с пушками – настоящая крепость, со своим гарнизоном.
     Здесь же было всё проще. Стены из брёвен, пара пушчонок,  да небольшой наряд казаков. Внутри просторный двор. Слева галдящие торговые гости из Бухары – справа, более спокойные российские купцы, поодаль кайсацкие торговцы с тюками кошмы, выделанными кожами, дюжиной баранов на погляд да десятком коней на выбор. Нюх невольно улавливал множество неведомых ароматов, каких – то пряностей, но всё перебивал  терпкий запах конского пота и навоза. В воздухе висел неумолкаемый  гвалт разноязыких постояльцев, рёва верблюдов, блеянья овец, ржанья лошадей.
     Андрею невольно пришло на ум, что сюда приходят покупать, он же привёл свою суженую, только, чтобы товары показать. От этой мысли ему стало неловко и грустно. Скудные его сбережения после свадьбы весьма поубавились, и она это знала, но Андрей понимал, без подарка не обойтись. Он выбрал у приветливого бухарца яркий цветастый платок, поторговался, как того требовал обычай и протянул покупку Марии. Та, порозовев от смущения, сразу же повязала его на голову с особенным казачьим шиком и стала ещё привлекательнее. Бухарец восхищённо поцокал языком – «Якши кызым» и, глядя на зардевшуюся молодушку, протянул ей ожерелье из небесно – голубых камешков. Андрей хотел было отказаться, но купец дал понять, что дарит украшение. Андрей сдержанно поблагодарил бухарца,  но так и не понял, то ли действительно хитрый купец восхитился обаянием девушки, то ли пожелал  заручиться на всякий случай поддержкой крепкого ладного офицера с саблей.
        Не спеша молодожёны обошли весь торг, и у самого выхода внимание Марии привлёк замурзанный неприглядный калмычонок. На вид ему было не более семи лет и он, как затравленный  зверёк, зыркал по сторонам своими угольными глазёнками. Тонкая верёвка из конского волоса тянулась от его босой ножонки к скобе, вбитой в деревянное  ограждение. Рядом на корточках сидели мужчина и женщина, от них также тянулись к стене крепкие верёвки. Поодаль стоял крупный бритоголовый бухарец с плетью за поясом. Завидев остановившегося  офицера с девушкой, он подошёл, заулыбался, замахал руками, стал изъясняться на ломаном русском.
 - Что он говорит? – спросила испуганно Мария.
 - Что хорошего может сказать этот варнак, нехристь басурманская, - процедил Андрей, смерив продавца ненавидящим взглядом,- живой товар предлагает, рабов продаёт.
 - Как, этого малыша, эту манушечку, на продажу, как скотину?- Слёзы невольно брызнули из глаз Марии.- Как такое возможно?- Возмущённо
 стучала она кулачками в грудь Андрея.
 - Возможно! – бросил Крылов глухим голосом, - вот также они и наших людей продают, только в иных землях.
 - И что, ничего нельзя поделать? – Не отступала Мария.
 - Это чужие люди, они из другого государства.          
 - Ну, давай купим этого малыша, пусть у нас живёт.
        Бритоголовый  продавец с интересом наблюдал за бурным общением молодой пары, вероятно, не всё улавливал, но последнюю фразу понял отчётливо. Снова ощерился, замахал руками и затараторил:
 - Я уступлу, хорошо уступлу.
 - Мария! Ты охолонь! У меня нет таких денег, да и те, что рядом сидят, наверно, его родители. Ты хочешь их разъединить?
       В ответ Мария только горестно покачала головой:
 - Ну, давай купим ему хоть какой - нибудь еды! Он же голодный.
     Одарив мальчугана купленной лепёшкой и сладостями, Андрей поспешно вывел свою плачущую благоверную на свежий воздух.
 - Пойми, моя любушка, - уговаривал прапорщик свою половину,- у меня  самого сердце кровью обливается, глядя на этого калмычонка, но ничего поделать нельзя. И у нас, в России,  людей продают, сам видел. Такие вот законы. А мы с тобой своего сыночка заведём. Так ведь? Или ты против?
 - Н-не знаю,- улыбалась Мария сквозь слёзы и доверчиво прижималась к широкой груди своего, невесть откуда взявшегося мужа.
 - Андрюша, а ведь так и меня могли бы продавать, где-нибудь в Бухаре, если б не ты?
 - Да кто его знает,- задумчиво промолвил Крылов,- могло быть и хуже.
               
                16. Ученье – свет
 
     К северу, неподалеку от крепости,  почти до самого русла Увельки, тянулись густые заросли камыша. В этой низинке били мощные родники, и постепенно образовалось небольшое озерцо, излишки воды стекали в речку. Обильную травой пойму облюбовали утки, гуси, прочая птица. Укромное местечко заметил  Андрей и стал туда захаживать обычно по воскресеньям. Он был неплохой стрелок и более одного – двух зарядов не тратил. Предупредив часовых, уходил подальше от крепости и всегда возвращался с добычей. Мария оказалась умелой стряпухой, и вскоре Андрей почувствовал, что они столуются  не хуже состоятельных  холостых офицеров.  К тому же по утрам в крепость  из форштадта приносили кубатошное молоко, сметану, яйца. Мария  подружилась с приветливой коровницей Пелагеей и сама стала бывать в Верхнем Форштадте.
     Однажды вечером, когда Крылов пришёл домой усталый после дальней поездки, на столе его ожидал  полный туесок крупной сизой ежевики, а из печи проникал дразнящий  запах тушёных грибов.
 - Откуда всё это богатство? - удивился Андрей.
 - А там, за форштадтом, по берегу этой ягоды уйма, - зачастила Мария, - а дальше, в березняке, маслят прорва и никто не собирает.
       Лицо Андрея враз покраснело, нахмурилось, такое с ним бывало только в минуты внезапного расстройства. Суровая, в постоянной  тревоге, служба даром не проходила, к тому же он только что вернулся из дальней станицы, где разбирал очередные зверства разбойного люда. С минуту он молчал, сдерживая себя. Мария, заметив резкую перемену в настроении мужа,  молчала, теряясь в догадках и не видя за собой никакой вины.
  - Маруся! – наконец заговорил он, подавив в себе приступ гнева,- ты же знаешь, где мы живём. Здесь на каждом шагу опасность. За ворота выходить тебе нельзя, даже вооружённые солдаты по одному из крепости не выходят.
 - А как же форштадские живут? – Так и живут, поодиночке не ходят и далеко не отлучаются, а в случае нападения бегут в крепость. 
 - Ну, я тоже не одна ходила, а с женщинами.
 - Вот то-то и оно, что с женщинами.
 - Пойми, Андрюша, я не могу сидеть взаперти целыми днями, как офицерские жёны, я на воле выросла. Ты весь день в разъездах, на службе, а мне что, с тоски помирать?
 - Ну, ладно, найду я тебе занятие,- протянул он задумчиво, доставая из своего заветного сундучка бумагу, перья, книгу.- С сегодняшнего дня буду учить тебя грамоте. Ты ведь ни читать, ни писать?
 - Да, мальчишки тётушкины бегали к дьячку, он их учил, а мне всё неколи было, да и тётя Марфа говорила, мол, женщине грамота ни к чему.
 - Тётке твоей грамота может и ни к чему, но ты теперь дворянского звания, а благородному человеку без грамоты негоже.
     С тех пор, уходя на службу, Андрей давал письменные задания на день, а вечером проверял и требовал точного исполнения. Мария оказалась прилежной ученицей,  вскоре начала читать по складам и очень этому удивлялась. Несмотря на запрет мужа, она не теряла дружбы с форштадскими знакомцами. Особенно привязалась к бабушке Христе, мудрой крестьянке, которая собирала лечебные травы, умела выгонять хвори. Она и  роды принимала и не только в форштадте, её порой и в крепость вызывали.
                17. Лекарство для суженой.

     В тот день Мария выскоблила все лавки, полы, выстирала и прополоскала в речке бельё, натаскала воды в их крошечную баньку во дворе и вдруг почувствовала какую-то  дурноту. Перед глазами поплыли оранжевые круги, появилась сильная тошнота.
    Андрей вернулся со службы уже в сумерках, увидев состояние жены, переполошился и мигом отправился за полковым доктором. Когда он пробегал мимо дома полковника, из открытого окна его окликнул женский голос.
 - Далеко ли, на ночь глядя? Андрей Прохорыч!
 - Да, за доктором. Марии не можется. Тошнит её, позеленела вся, места себе не находит.
 - Тошнит, говоришь? А ну-ка зайди в дом.
 - Да, простите, Мария Александровна, не могу я сейчас зайти. Мутит её, что-то же надо делать, в другой раз забегу.
 -   Господин прапорщик! – прозвучал уже властный голос полковничихи,-  не спорь! Я лучше доктора знаю, что у неё за болезнь. И не перечь мне, делай, что тебе говорят!
     Чертыхаясь про себя, что приходится подчиняться строптивой жене командира полка, Крылов нехотя поднялся на крылечко. Навстречу ему выкатилась дородная командирша:
 - Мутит, говоришь, и не знаешь почему? Экой ты бестолковый, братец. Понесла она, ребёночек будет у вас. Радоваться надо, а ты горюешь, за лекарем побежал. На вот тебе лекарство для жёнушки твоей. Селёдка, солёные огурцы  да кислая капуста -  лучшего лекарства в таком положении не найти.
     Ошарашенный Андрей, машинально приняв свёрток, уставился на спасительницу  и не мог поверить услышанному.
 - Что ж ты стоишь, как пень, беги, выручай свою молодуху.
      Пробормотав слова благодарности, Андрей уже через минуту разворачивал «лекарство» перед Марией. Учуяв запах солёной рыбы, больная зажмурилась и прошептала:
 - Я как раз этого и хочу, как ты догадался, милый мой Андрюшенька?
 - Догадаешься тут, люди добрые помогли, - ворчал муженёк, разделывая ножом селёдку. Когда от рыбы остался один хвост и Марии полегчало,  она вдруг вспомнила:
 - Ой, я тебе не оставила, прости, такая рыба вкусная.
 - Ничего, завтра ещё достанем,- радовался счастливый муженёк.
Вскоре  Мария повеселела, будто и не было никакой хвори.
 -  Марьюшка, ты хоть догадываешься, почему тебя так скрутило? – заговорщицки улыбаясь, спросил Андрей.
 - Ты что же думаешь,  я такая глупенькая? – и, ласкаясь к мужу, проворковала,- а ты кого бы хотел иметь, дочку или сына?
 - А кого Бог даст. Но ты же хотела взять того калмычонка, где он теперь? Жалко мальчика.
 - Ну, вот и у нас будет свой мальчик, мне так кажется.
               
                18.Русский терпит до поры…
   
       Быстролётом  промахнуло лето, опала в речках вода, броды настолько обмелели, что в иных местах можно было перескочить, не замочив ноги. Даже худосочные лесочки на взгорочках  начали сбрасывать золочёную чешую листьев, обнажая серебряные с чернью станы берёз. Закоричневели травы, обожжённые суховейным помелом  ордынских степей, и только пышные чубы ковыля тянули к небу свои пенистые кудри.
        Отряд драгун во главе с Наумовым, возвращался из Степной крепости, где ротмистр встречался с представителем Верхне-Уйской  дистанции, исполняя поручение коменданта.
       Новопоселенный край в междуречьи Уя и Увельки ещё осваивался, на новых землях выросло пока только одно поколение русских жителей. Распахивались земли, по берегам озёр, речушек вырастали деревушки, хутора, заимки; крестьянский люд, где волей, а где и неволей заселял некогда спорную территорию меж двух враждующих  народов, а опасность была с обеих сторон и с востока, и с запада.
     А   по всему краю Уйской укреплённой линии расползлись соблазнительные слухи, будто в землях вокруг Степной крепости и далее, к востоку и северу водится золотишко. Земельные угодья вокруг  фортеции стали вдруг быстро заселяться. Разумеется, приезжие старатели селились в форштадте, на левом берегу, там было безопаснее, сама же крепость, опоясанная с тыла  Уем, а с левого бока речушкой Курасан, довольно смело и опасно  выдвигалась в неоглядную и непредсказуемую степь.
               
                ***
        В дальние поездки Наумов часто брал с собою  Крылова, в качестве своего помощника. Ротмистру нравился  исполнительный, расторопный, охочий до знаний, прапорщик, к тому же выяснилось, что оба были страстными  книгочеями. В домашней библиотечке Наумова можно было найти книги и по истории, и по географии, письмовники доморощенного просветителя Курганова и кое-какие журналы, которые Степан Львович старался добывать в нечастых оказиях в столицы. Он был думающим человеком и постоянно нуждался в потребности высказаться, найти  понимающего умного собеседника, облегчить свою душу.  Среди офицеров гарнизона  у него немало было искренних преданных друзей, но после восстановления императрицей службы тайного сыска, осторожный ротмистр  замкнулся и стал реже высказывать свои мысли.  Молодому офицеру Крылову он доверял, зная всю его подноготную. 
 - Землица здесь знатная, не какой-нибудь заклёклый солончак,- кивнул  Наумов Андрею,- ишь,  как ковыль, курчавится. Мой однополчанин поместье  купил  под Бузулуком, так говорит намеренно выбирал землю, где этой тырсы побольше, там, мол, пшеничка хорошо родится. Ничего, придёт время и здесь  жито заколосится.      
 - Чудно получается,- Степан Львович,- откликнулся Андрей, смеясь, - жита пока не видно, а суслаки по-над дорогой уже расселись, как купчики, видать чаи гоняют, ишь как посвистывают. И что их  сюда приманивает?
 - А по этому тракту  хлебушек издревле возят, зёрнышки просыпаются, - охотно кинул Наумов,- старинная караванная дорога. Не одну сотню лет купчишки с товарами здесь проезживают,  Каменный пояс пересекают, да и ватажки лихие пошаливают. Земелька тут особая конским навозом, да кровушкой сдобренная, от того и травушка здесь обильная. Места здесь опасные, даже и теперь без охраны нельзя. Если не киргизцы,  то свои, башкорты,  расчехвостят.
 - И ничего нельзя сделать? – озаботился  Крылов.
 - Да можно. Какой уж год предложено новую линию от Орска до Троицкой крепости провести напрямую, тогда и весь угол закроется, и тракт оренбургский безопасным станет, да и нам поспокойнее будет.
 - Так в чём же дело?- недоумевал прапорщик.
 - Да застряли где - то в чиновничьих хлябях наши проекты. Уж эти крючкотворы – законники тянуть умеют, своё дело знают.
 - А вот людей на Меновом дворе продают, это как?- внезапно выпалил  Крылов.
 -  Эк, куда тебя потянуло, - прищурился ротмистр, - возмущаешься? Здесь – то хоть чужеземцами торгуют, а по России помещик  своих крепостных на базар волокёт, распоясались  при новой императрице. А ещё Пётр говаривал, что нельзя людей продавать, яко скотов, чего во всём свете не водится. Куда годно? Крестьянин с землёй за тридцать сребреников, а без земли, так и того дешевле. Оттого и бегут мужички, кто на Урал, к Демидову, на железоделательных заводах чахнуть, кто в рудники горбатиться, иные к казакам прибиваются. Ловят многих, батогами забивают. А над народом грех измываться. Русский мужик терпит до поры, а потом берётся за топоры,- и, словно опомнившись, поправился,- Ты, Крылов, особо не слушай, чего я тут разглагольствую, не твоего ума дело, забудь! Понял?
- Так точно, ваше благородие, понял! Да я тоже думаю…
- А вот это прекрати!- Оборвал прапорщика Наумов,- мы солдаты, нам думать не положено. Делай что прикажут, целее голова будет и помни! Ни с кем такие разговоры не заводи! У Оренбурга везде уши, не зря ж его называют городом ушей.   
      Чтобы замять опасный разговор, боясь, что ляпнул лишнее, ротмистр перешёл на другую тему.
 - Опять ляхи зашевелились, неймётся им, что мы свои западные земли вернули. Меж собой свару затеяли, на турок надеются. А эти басурмане уже все Балканы подмяли, если они ещё и с поляками объединятся, добра не жди. Видно опять  кровопролитие затевается, вот-вот с Османской империей схватимся. Большую силу накопили, да и флот у них богатый.
 - А что у нас с кораблями худо? – спросил Крылов.
 - Отчего же, флот у нас отменный. Наши мореманы покрепче османских, да и адмиралы у нас петровской выучки - один Ушаков чего стоит. Там дело решает манёвр, умение увернуться от пушечного боя, борт не подставить, ну там своя наука. 
      Отдохнувшие кони перешли на крупную рысь, проскочили Осиповку, Нижнюю Санарку и вся кавалькада снова перешла на шаг.
 - Аркан ты, господин прапорщик, хорошо изучил, а что скажешь о кайсацких лучниках?  Стрела,  ведь почти не уступает огневому бою.
- Ну, что вы, господин ротмистр, какая же стрела с пулей сравнится.      
- Э, братец, недооцениваешь ты убойную силу древнего оружия. Стрела, пущенная из хорошего  лука, пробивает доску в палец толщиной, да и пролететь может до двухсот саженей. А скорострельность лучника почище, чем у нашего стрелка. Он успевает пустить девятую стрелу, когда первая ещё в воздухе и приближается к цели. А если сотня лучников или тысяча, представляешь - дождь из стрел. Спасти может только щит, а у нас они ушли в прошлое.
 - Что ж, выходит, мы с прошлым воюем? Как-то несерьёзно получается.
 - Не говори, брат, коли не знаешь. И щит, и лук, и копьё тысячи лет служили воинам и Александра Македонского, и нукерам Чингиза, и ратникам Александра Невского. Тогда воин был сильнее, не веришь? Ты когда-нибудь пробовал из лука стрелять, нет? Так вот, чтобы натянуть тетиву лука до упора, нужна двужильная мужская сила, слабаку там и делать нечего.
   
                19.Поджог.

        Андрей хотел было спросить из чего же делают боевые луки, как вдруг впереди, по курсу заметил клубы чёрного дыма.
 - Уж не крепость ли наша горит,- встревоженно выдохнул Крылов.
_-  Да, похоже, что в той стороне,- подтвердил Наумов,- и осталось - то нам версты три, а вдруг нападение?
    Кони перешли в галоп и вскоре, с крутой горки, неподалеку от  Солодянского редута, перед драгунами открылась вся панорама Троицкой крепости. Дым шёл с окраины Верхнего Форштадта, обширного посада, превосходящего по площади саму крепость. Полыхало несколько  изб со стороны крайней приречной улицы. К счастью ветер был слабый, но  тянул с востока, и огнём могло охватить весь посёлок, да и на крепость перекинуться. Стояла ещё не зябкая осенняя погода, когда природа отдыхает и снежному пути и ледоставу ещё не время.
   Когда отряд прискакал  к крепости, пожар уже был потушен, помогли солдаты да казаки. Сгорело несколько подворий. Горестные погорельцы, перемазанные сажей, обречённо ворошили тлеющие головёшки, пытаясь отыскать уцелевшую утварь. К счастью, никто из посадских не погиб, да и скот не пострадал, успели выгнать из дворов.
                ***
    Вечером, когда Андрей  заявился домой, его встретила встревоженная Мария. Стройная фигура её оплыла, округлилась, заметно выпирал живот. Она теперь носила широкий сарафан, двигалась важно, без резких движений. Андрей любовался её царственной походкой и, придя домой,  говаривал со смешком: «Не всякому жена Марья, а кому Бог подаст».    
      Но в этот раз слова застряли у него в горле, когда он увидел вконец озабоченную свою жёнушку.
 - На пожаре была, Андрюшенька,- зачастила она,- страх Божий. Как заполыхало, тут сразу тревогу забили, солдаты с баграми, вёдрами бегом, мы с девками - за ними, ужас.
 - Мария,- перебил Андрей взволнованную речь суженой,- и ты бегала?  В таком-то  положении? А если б упала, али толкнул кто, ты, хоть подумала об этом?
  - Не до того было, все побежали, ну и я тоже, - Андрей нахмурился, закусил губу, но продолжал слушать, - Сначала скирды сена загорелись, у самой речки, а потом и на посад перекинулось. Что тут началось: бабы визжат, скотина ревёт, а мужиков - то не видно, ладно солдаты подоспели, всё баграми пораскидали, да в цепочку встали, ведрами из речки воду передавали.
 - И ты  вёдра таскала?- помрачнел Андрей.
 - Нет, я немножко, а потом меня Софья, подруга твоего друга поручика Юматова, в сторону оттащила.
 - Ну, а от чего загорелось - то хоть кто-нибудь знает?
 - Да по-разному бают. То будто детишки, баловались, уху варили возле речки. То будто мужики-возчики, что сено на продажу привезли, отомстили, что мало заплатили. А мальчишки наперебой уверяют, что с того берега стрелы огненные в стога летели и трёх конных чужих видели.
 - Ну, теперь всякого наговорят,- поморщился Андрей,- лишь бы вину на кого-то спихнуть.
 - Там почти пол-улицы выгорело и дом  крестовый на углу, там большая семья жила, я у них молоко да творог брала, одни печки остались. И избёнка баушки Христи сгорела, я у неё часто бывала, знатная старушка, травница. Сарайку свою с сушёными травами отстояла, а землянушка вся выгорела. Где она теперь жить-то будет? А баушка хорошая, добрая,  Андрюш, - потупилась Мария,- может мы её у себя приютим? Погорелица,  впереди зима, да стужа… Чё она, старушка, не объест, поди. Гляди твою матушку, да и мою тётушку кто-нибудь вот также пригреет.
    Андрей задумчиво смотрел в окно и слушал Марию. Он совсем был не против подселения незнакомой старушки, его занимало другое. Чем больше он узнавал свою Марию, тем более восхищался её сметливости, удивительной доброте и щедроте души. А Мария продолжала:
 - Она и стряпать поможет, мне уж скоро невмоготу, да и…боюсь я родов, а она, ить, повивальная бабка, знахарка, ведунья. Травы свои целебные от огня уберегла, а сама чуть не сгорела.
 - Да, я что, рази против, - заулыбался Андрей, - зови свою бабушку, проживём, гуртом оно способнее, да и мне поспокойнее. А то скоро опять в дальний дозор идти. Как подумаю, что одна остаёшься, места  себе не нахожу. Уж больно ты рисковая да смелая. Остерегаться надо, ведь матерью скоро станешь, неугомонная ты моя.
                ***
    На другое утро по личному распоряжению коменданта, Крылов с двумя офицерами да казаками - следопытами обшаривали место на противоположном берегу Уя, пытаясь найти улики возможного поджога. На покатом взгорочке с выгоревшей травой следов не было. Спустились к речке, к густым зарослям тальника, растущему у самой воды, и здесь, на влажном топком  урезе урядник Никишин, несуетливый, рассудительный казак, заметил свежий отпечаток подковы. Подозвав офицеров, следопыт доложил:
 - Подкова не наша, ковка точками, у наших - то бороздки, да и ухнали чужие, с круглыми шляпками.
   Поодаль, у густых зарослей камыша земля тоже истоптана копытами коней и трава примята, других следов не было. Можно было представить, что здесь совсем недавно останавливались чужие люди, возможно кочевники, но с какой целью,  понять было трудно. Крылов, припомнив рассказ Наумова о возможностях кайсацких лучников, высказал догадку, что поджог вполне вероятно мог произойти  от рук этих подозрительных путников:
 - Степан Львович сказывал, что стрела может и двести саженей пролететь, а здесь и сотни не будет.
 - Ах, Степан Львович, отец посаженный, он теперь у некоторых служивых и царь, и Бог,- ехидно заявил старший команды, капитан Козьма Тимашов,- а я не думаю, что это поджог. Слишком рисковая затея, похожая на озорство, хотя ущерб изрядный, а впрочем, господин прапорщик, если вы настаиваете, - пряча ухмылку, заявил капитан,- то у вас есть возможность найти доказательства. Попробуйте отыскать наконечник стрелы в сгоревшем  сене, железо ведь не горит, - обронил Тимашов, еле сдерживаясь, чтоб не рассмеяться.
    Служивые с интересом слушали разговор и ухмылялись, зная отношения  двух старших офицеров.  Имея одинаковый чин с кавалеристом, ротмистром Наумовым, Тимашов вынужден был ему подчиняться, как заместителю командира полка по оперативным вопросам и не упускал случая, чтобы хоть как-то позлословить на счёт своего соперника.
    Крылов почувствовал скрытое ехидство в словах капитана, но не подал виду, досадуя на себя, что невольно назвал Наумова.
 - Ну, что, господин прапорщик, готов ли ты поискать иголку в стоге сена?- не унимался капитан.      
 - Если позволите, ваше благородие,- отчеканил Крылов.
 - Ты что, в самом деле решил искать? - посерьёзнел капитан,- ну- ну, попробуй, хотя вряд ли что найдёшь, потом доложишь.  Перед комендантом же как-то надо отчитываться.
     Взяв двух казаков и прихватив пару железных граблей  у посадских жителей,  Крылов направился к тому, что осталось от сгоревшей скирды. Трава вокруг выгорела, но большая куча пепла точно указывала место поиска. Посоветовавшись,  решили разгребать с приречной стороны и когда докопались до земли, о железные зубья граблей что-то звякнуло, один раз, потом ещё раз. Когда осторожно,  руками разгребли золу, нашли два обгорелых  острых конуса из железа.
   
                ***
     Вечером  у коменданта состоялся военный совет с приглашением всех обер-офицеров, показали и наконечники стрел. Приказано было незамедлительно усилить дозоры, секреты, проверить ближние маяки, реданки, да чтоб на  пикетах  было по три казака, да каждый одвуконь. Порешали и местные дела. Из солдат и казаков  приказано было отобрать способных к плотницкому делу, да пособить форштадским погорельцам в обустройстве  временного жилья.
          
                20. Бабушка Христя.

         А уже вечером Андрей знакомился с новой жиличкой, Христиньей Дмитриевной. Сухонькая старушка невеликого роста, с умными проницательными глазами поначалу показалась Крылову чересчур говорливой, но речь её была благозвучной, пересыпанной поговорками, продуманной мыслью, приметами, которые помогали, видимо, ей выживать.
       А судьба её была удивительной. Долгими зимними вечерами, когда Андрей не был обременён службой, бабушка Христя рассказывала:   
 -  Росла сиротинкой, сверху донизу, отца - матери не помню. Скиталась по людям, пока не приютила меня  семья  панычей, где - то в Малороссии. Детей у них не было, жили небогато. Многому научили меня: и шить, и стирать, и в комнатах прибирать, обиды от них не терпела. Мне там  хорошо жилось, а однажды ночью  напали бродячие гайдамаки,  всё пограбили, а хозяев порешили. Пришлось мне, девчушке, опять колобродить, нищенствовать, подаяния просить. Потом в няньки стала наниматься, детишек тешила, полы мыла. Что сделаешь не так - били, изгалялись, из дому вытуривали. Поплачешь, погорюешь, жаловаться некому и снова идёшь наниматься.
    А хозяева всякие бывали. Если ты им глянешься, они приветливо встретят, за стол посадят и смотрят, как ешь. Коли не чавкаешь, да споро, то, мол, и работник подходящий. Всё повыспросят, а потом дают в горнице прибрать, подмести, а заранее подбросят  копеечку на пол, на честность проверяли. Натерпелась, не приведи Господи, всего и не расскажешь, но мне всегда везло на добрых людей, так и выросла, заневестилась. Встретился парень, луганский казак, полюбились. Взял меня в жёны, не побрезговал, что сирота. Сам-то редко дома бывал, а я всё с матерью  его, со свекровью, добрая была женщина. Господь меня видно наградил, я же матери своей не помнила. Она от хвори многих людей избавляла, травы розные знала и мне всё обсказывала. А я тогда молодая, памятливая была, да и к учёбе горазда.
    Ну, а потом, уж без свекрови, стали мы с казаком счастья на чужбине искать, с купчиком одним подвизались, да в Илецкий городок, к яицким казакам и перебрались. Муженёк-то мой, Потап Андреич, на службу пошёл, завели подворье, избу поставили саманную, лошадей, бычков развели, за Яиком в лугах выпасы, хорошо зажили. А потом походы начались, Потап в наёмку пошёл, три раза был ранен, три раза я его на ноги поднимала своими снадобьями. А в последний раз привезли его казаки из похода, а он никакой, уж в годах был. Весь стрелами исколотый, крови много потерял, так и сгинул, царство ему небесное. Отчаянный был, в самое пекло всегда лез. А уж какой рыбак был, да охотник. Обычай соблюдал, как на полёвку соберётся, имуницию наденет и ну меня ругать по-всякому. Примета у него была, мол, чем больше изругат, тем больше дичи принесёт, а чтоб бить, никогда меня и пальцем не тронул, люба  ему была, да и я в нём души не чаяла, хучь и поперёшный был.
 - Ну, а детки у вас были? – тихо подала голос Мария.
 - А как же, восьмерых родила, да только четверо выжили, а нонче  уж никого нет, - молвила она потерянно. Теперь уж и слёз не осталось, всё выплакала. Четыре сыночка, все как на подбор, во всём Илецком городке  краше  не было. На казачьих сборах всегда  первыми были, все в отца, отчаянные да удалые, а доли им не было. Старший  Иван с войны без ноги пришёл, потом на деревяшке ходил. Захара привезли с простреленной грудью, Илько попил воды из отравленного бухарцами колодца, так и зачах.  Троих мы с Потапом похоронили, а Демид пропал безвестно. Сказывали казаки, будто  отбили их, пятерых казаков хивинцы, цельная сотня, да в полон угнали. Может, где и живой, в рабы проданный, в неволюшке мается.
                ***
     Андрей заметил, что с приходом бабушки Христиньи жизнь их стала меняться. На стенах появились пучки душистых трав, на полу цветистые половички, вязанные из махориков, на окнах занавески с узорами. Бабушка никогда без дела не сидела. Её руки то что-то вязали, то делали какое-то снадобье, а теперь она учила Марию шить распашонки да чепчики. Она и Андрея понуждала заботиться о запасах на зиму: то рыбки добыть на засолку, то дичи, то свиного сала и всё приговаривала «лето припасиха - зима подбериха». Заставила отца семейства купить выделанные овчины, намереваясь всем полушубки скроить.
 - Ужо, в зиму шубы не занимают,- приговаривала она, принимаясь за шитьё.
Мария и Андрей, лишённые опыта семейной жизни, теперь души не чаяли в своей жилице, которая стала им и тёщей, и свекровью,  и просто матерью. Крылов, убывая в дальние поездки, теперь был спокоен за свою Марию, да и бабушка Христя нашла себе надёжное пристанище.

                21. Предзимье.

         А зимняя стужа приближалась. На Покров выпал лёгкий, как облетевший иней, снег и тут же растаял. В аккурат на Кузьминки обе речки крепко сковало морозом. Бабушка Христя  приговаривала: «не велика у Кузьмы-Демьяна кузница, а на всю Русь святую в ней ледяные цепи куются». Форштадская  ребятня  теперь весь день пропадала на льду. Особо интересно было лечь на лёд лицом вниз и наблюдать волшебное зеленоватое царство подводного мира, летом такого не увидишь. Лохматые ожерелья щучьей травы, мелкие пузырьки воздуха, поднимающиеся к верху, а если не двигаться, то можно было увидеть и темные спинки рыб, застывших в глубине. Неугомонные мальчуганы жгли камыш, распушивали его коричневые початки и гонялись друг за другом, визжа от восторга. Их шумная возня, крики, удары по льду, гулко отдавались от стен крепости и, оттолкнувшись от заплотов Менового двора, пытались рассеять бескрайнюю унылость степей. Зябкий голомянистый ветродуй  гонял по замершей скользине бурые жмени песка, оставляя грязный след, и тогда прозрачное стекло льда становилось шершавым и неприглядным.
     Но вот на Матвея стихли буйные ветрогоны  и пришёл студень-декабрь. В первую же ночь просыпалась лёгкая пороша и  - земля, речка,  крыши домов враз принарядились. Но первая пороша – не санный путь – к вечеру  пропала и, только в ночь на Введенье пошла  тихая, но валкая пушная падь. Не переставая, снег падал трое суток, до самого Катерининого дня, когда по бабкиным приметам и устанавливался санный путь.
     Бабушка Христя, заходя с улицы и стряхивая с пуховой шали морось, говорила Марии:
- Ужо Катерина на санях катит к Егорию в гости. А зима своё возьмёт, не голодом, так холодом. Ничё, солонины заготовили, мучку припасли и мы проживём.
      Опытной знахарке и здесь, в крепости, нашлось неотложное дело, она взялась лечить купеческого сыночка.
 - Осьмое лето, а он всё, как малолеток, не растёт,- рассказывала Христинья Дмитриевна,- родители его и по дохтурам возили и колдунам всяким показывали, заморили совсем, а всё без толку. Ну, вот взялась, может, чем и помогу.
     И теперь она каждое утро уходила в купеческие покои, почти на весь день и возвращалась не с пустыми руками. Хоть и прижимиста была купчиха, но желая задобрить лекарку, всякий раз что-нибудь давала: то блюдо холодца, то кусок пирога.
А однажды  вечером возвратилась бабушка со своей «службы», а в руках целая баранья лопатка, да целый короб шанежек.
 - Баушка,- всплеснула руками Мария,- откель ты столько убоинки добыла, али подарил кто?
 - Э, милая, даром-то и чирей не сядет, почесаться надо. Мальчонку купецкого я на ноги поставила. Цельный месяц с ним провозилась. Богато живут, всё коврами выстлано, а живого воздуха нет, оттого и спиранье делается под сердце. Мол, не растёт, исхудал, да как же он поднимется, ежели не ест ничаво. Богачества нажили, а ума-то нет. Наваландалась я с ним, избалованный уж больно, всё уговаривала.Три раза в день парным молоком со свежими яйцами кормила, травы розные, снадобья, да молитва, да беседовала с ним ласково. А они всё ахают, да охают, мальчонку в страх вогнали. А теперь вот повеселел, есть стал хорошо, вытянулся, поправился, весу прибавил.
На прощанье-то мне купчиха шанежек блюдо подаёт, а купец-от рядом был, да как рыкнет, ну, она  ещё баранины бок вынесла, он в карманах порылся, чего-то поискал, а потом говорит,  мол, какая потребность будет - обращайся. Да мы, ить, не попрошайки какие, помогла мальцу и то ладно. Да они ещё позовут и не раз, у самого-то ноги отекают, а я и средство знаю. Сами придут, ну, а баранинка нам кстати, пост кончается, на рождество, как раз и разговеемся. 
                22. Андрей Крылов -  поручик.

     А снегу к Рождеству навалило столько, что даже кони увязали по брюхо в сугробах. И теперь по приказу коменданта все свободные от службы драгуны, гренадеры, казаки и даже офицеры занимались очисткой и вывозом снега за пределы крепости, и вскоре на радость ребятишкам за земляным валом вырос ещё один, снежный вал. Они теперь строили пещеры, крепости, трамплины, катались на салазках, достигая противоположного берега, несмотря на увещевания взрослых. - «Вот украдёт вас киргиз, докатаетесь!» На что боевитые сорванцы отвечали со смехом: - Зимой  он к теплу утягивается, мороза боится, а мы никого не боимся, мы лыцари.
                ***
     Несмотря на положение Марии, Рождество встречали как положено. Бабушка Христинья устлала пол соломой, сварила кутью с изюмом, взвар. Выстояли всеночную в соборе, разговелись.  Располневшая Мария передвигалась теперь осторожно и боязливо. Ей почему-то стало стыдно показываться на люди, а полковничиха, встретившая её у храма, посетовала:
- Уж не двойню ли ты, голубушка, принесёшь? Ишь, как разнесло.   
Мария промолчала и только зарделась. Что она могла ответить этой досужей офицерше.
        Встречу нового года в крепости,  как  было заведено ещё Петром Первым, отметили пальбой, салютом из пушек, ружей. На валу, развели костры, устроили  катания. Шум, визг, выстрелы разносились по руслам обеих рек, оврагам да буеракам. Испуганные собаки, панически боясь стрельбы, забились в подклети домов, в конюшни, дрожа от страха. Даже и стаи волков, обкладывавшие об эту пору посады и крепость, ушли в дальние леса.
     Бабка Христя выходила ночью глядеть на небо и довольная, говаривала:
   - И в новый год, и в Рождество звёздыньки сияют, как пуговки золотые, хорошее лето будет, тёплое и арбузы уродятся.
         А в Крещенье, на речке, против собора, по благословению батюшки, прорубь в виде креста прорубили, нашлись и желающие окунуться в уйскую иордань. Казаки первыми вышли на лёд, за ними пяток гренадёров да тройка драгун. Среди них прапорщик Крылов. Ему это было не впервой, он и в пору службы в Оренбурге один из первых окунался в Яик, не смотря на лютые крещенские морозы. Здесь он по утрам бегал купаться в Уй до самых заморозков, забереги истолчёт и в самую стынь. Оттого и простуды не боялся, и никакая хворь его не брала.
     Спустя неделю после крещения, в аккурат на Емельяна, с кайсацких степей  ворвались пронизывающие ветры, потеплело и размеренная жизнь в Троицкой крепости вновь оживилась. Из губернского города пожаловал большой обоз с пушечным и оружейным зарядом, вещевым довольствием,  провиантом да с жалованьем. С оказией прибыл и долгожданный приказ от первого генваря, о присвоении  воинских  званий. Собрали всех офицеров. Представление о повышении чина давали  на многих, но командир полка заранее тайну не раскрывал и служивые томились в неведении до последнего: повезёт – не повезёт. Среди немногих офицеров, звание секунд – майора получил Степан Львович Наумов, дожидавшийся  повышения долгих семь лет.
     Крылов не надеялся на скорое повышение и когда назвали его фамилию, оторопел. Чин прапорщика он получил только через пять лет, а теперь  поручик и всего через два года. Для него это была приятная неожиданность. Видимо командир полка благоволил отважному и исполнительному офицеру, да и события прошлого лета, когда он спас от гибели старшего офицера, прибавляли ему весу. С повышением  чина прибавлялось  жалованье и это радовало Крылова более всего.  Он знал, что многие сослуживцы недоумевали, как можно содержать семью на скудный оклад прапорщика, да ещё и приживалку кормить. Многие офицеры были довольно состоятельны, имели богатых родичей, свои имения. Они могли позволить себе и хорошую квартиру со столованьем нанять, и в службе быть не особо усердными, и мундиры их были с иголочки.
     У Андрея осталась только мать в далёкой Твери, да и та жила в бедности и он постоянно корил себя, что не может ничем ей помочь, а теперь вот дитё скоро народится, опять расходы, но прибавка жалованья как нельзя кстати.
Бабка Христя не была уж такой нахлебницей, как думали некоторые, совестливая и набожная, она всегда была нужна людям своей мудростью, лекарством и те всегда благодарили её.  Принося какой-нибудь очередной дар, она приговаривала:
 - И от меня хоть маленький, а прибыток, не одни же только сушёные грибочки.
               
                23. Роды

        По случаю присвоения чинов комендант устроил пышный приём, офицеры сбросились вскладчину, но Крылов после торжественной части, покинул собрание, сославшись на состояние супруги.
     А роды приближались, Мария тяжко стонала, плакала, прощалась с жизнью и ни на шаг не отпускала от себя Андрея. Ему порой казалось, что если бы не бабушка,  он бы лишился рассудка. Про себя Андрей называл Христинью Дмитриевну матушкой. Её спокойствие было поразительным:
 - Всякого я насмотрелась за свою жизнь,- приговаривала старая повитуха,- не тебя, Мария, первую принимаю. Поверь мне, всё обойдётся, родить, милая, нельзя годить.               
       Как-то само собой получилось, но Андрей стал жить по бабкиному церковному календарю. Она вела счёт дней не по числам, а по именам святых. К каждому имени у неё были свои приметы и предсказания. Вот и теперь  войдя со двора, заговорила:
 - Эко диво, что Афанасий-ломонос морозит нос, а  вот что будет после Тимофея-полузимника. Февраль, ить, месяц лютый, спрашивает, как обутый. А уж стуже недолго осталось хозяевать. В феврале  зима с весной встречается впервой. А Марии-то, глико, полегчало, если на Аксинью –Полузимницу не разродится, то уж к Сретенью прибавление будет обязательно.
     Бабка Христя, как в воду глядела. На Полузимницу заметелило так, что и света белого не видно, а потом всё стихло, небо очистилось, и девственная чистота снежного покрова заполонила всё междуречье. К Трифонову дню небо зазвездилось, показалась  невероятно яркая луна. А у Марии начались предродовые схватки.
    Андрей нагрел большой котёл воды,  приготовил всё, о чём просила бабка и слушая жалобные стоны любимой, не находил себе места. Понимая состояние Андрея, бабушка Христя отвела его в сторону и зашептала:
 - Ребёнок крупный, трудно ей придётся, но дева крепенькая, терпеливая, на кровати не залёживалась, всё обойдётся, а ты иди во двор, нечего тебе здесь пялиться - кликну, коли надо будет.    
     Андрей с благодарностью глянул на бабушку, на Марию и вышел во двор, он и сам не смог бы пережить страдания своей жёнушки.
      Крылову, теперь уже, поручику,  приходилось видеть страдания раненых бойцов, гибель товарищей, чувствовать острую тоску от утери близких, но слышать теперь стоны Марии  он не мог. Его сковывал животный, парализующий страх при мысли, что может потерять самое дорогое, что теперь у него есть, потерять Марию, без которой он не находил смысла жизни. Чтобы хоть как-то отвлечься от опасных мыслей,  он схватил топор и начал колоть оставшиеся с осени сучкастые чурбаны, на которые у него всегда не хватало времени. И то ли тяжёлые комли подмёрзли за зиму, то ли сила появилась не мерянная, но только непокорные прежде чурбаки разлетались  вдребезги. Андрей порой подходил к окну, слышал тяжкие стоны и опять с удесятерённой силой принимался за работу.
      Пытка эта для Крылова казалась бесконечной, он уже наворочал целую кучу поленьев и когда в очередной раз подошёл к окну, услышал вдруг звонкий голос ребёнка. Не веря своим ушам, он приник к самой раме и снова услышал детский крик. Ему вдруг захотелось узнать, кто же там появился, девочка или всё же мальчик? Не помня себя от радости, он заскочил в избу, напустив белые клубы морозного воздуха, увидел измождённое, но счастливо улыбающееся лицо Марии и сразу же услышал сердитый окрик бабуни:
 - Чего двери - то расхлебянил, мальца застудишь!- И, сменив гнев на милость, заворковала,-  ну, теперь ты отец, родной батюшка. Снимай свою холодную лапотину да ближе подходи. Глянь, какого тебе мальчиженьку жёнка подарила, русенький, да гоженький. Ишь, какой лобанчик мудролюбивый.
 - Так это что же, сын? – охрипшим от волнения голосом промолвил Андрей.
 - А ты думал кто?
 - Да мне хоть кто, лишь бы Мария поправилась.
        Боясь прикоснуться холодными руками, новоиспеченный отец рассматривал своего первенца издали и радостное, не знаемое прежде чувство, охватывало его всего и оттого хотелось петь и смеяться. 
                ***
     В крепости среди офицеров разговоры: «У Андрюхи Крылова двойная радость –   чин повысили и сын родился, надо бы качнуть. Теперь уж не отбоярится».
     А среди служилого люда женатых было не много. Не всякий офицер отваживался завести семью во время службы. Полукочевой образ жизни, частые переназначения, неустроенный быт, постоянная опасность не давали надежды на благополучие, да и с невестами в  крепостях было не густо, а брать в жёны простолюдинку не всякий осмеливался. Многие офицеры женились, после выхода в отставку, перебираясь в свои имения, вотчины, наследные селения, города.
     У поручика Крылова не имелось ни столбовой вотчины, ни захудалой деревеньки. Дед Андрея, крестьянин, ещё при Петре Великом, за особенную храбрость был пожалован в сержанты, но только его сын Прохор дослужился до обер-офицерского чина. С тех пор и повелось «соломенное» дворянство Крыловых. Как и у его предков, у Андрея Крылова единственной вотчиной было государство. Он с детства помнил слова отца «встал да пошёл, так и вотчина со мной, - и добавлял с грустью,- вотчина-то моя в косую сажень».

                24. Крестины

        Между тем, со дня рождения сына пошла третья неделя. Рос он спокойным, некрикливым,  вполне здоровым, пора было думать и о крестинах. А с прибавлением семьи расходы увеличились. Андрею пришлось влезть в долги, чего он ранее не допускал, но жалованье задерживали. Как всегда его выручил   Наумов. Холостяцкая жизнь майора, повышение по службе (назначен начальником штаба драгунского полка) да кое-какие доходы от деревеньки - отцовское наследство – позволяли  жить безбедно и он охотно давал взаймы нуждающимся офицерам.
        А в Прощёное воскресенье у Крылова случилась двойная радость. Пробившись через снежные заносы, прибыл очередной санный обоз из Оренбурга с жалованьем и провиантом, а вместе с ним и друг юности Андрея, оренбургский казак, а теперь уже офицер, Семён Акутин. Их отцы были задушевными друзьями, породнёнными в одном из жестоких боёв, и Андрей часто бывал в многодетной семье Акутиных, где и подружился с погодком Сёмой. Оба знали грамоту, любили читать, особенно про приключения, а тягой к боевому оружию они были прикованы с раннего детства.
Андрей открывал другу секреты меткой стрельбы, которой его натаскивали в полку, а Семён обучал своего товарища мастерскому владению шашкой, особенной казачьей фланкировке, показывал приёмы джигитовки.
     Когда Крылову удавалось вырваться в увольнение, он всё время пропадал у Акутиных, это был для него настоящий праздник, единственная радостная отдушина, спасавшая его от однообразного казарменного мира.
     Они не виделись несколько лет, соскучились, и теперь, встретившись на артиллерийском дворе, где разгружался  обоз, крепко обнялись и, закидывали  друг друга вопросами:
 - О, глико, да ты уже поручик,- восхищался Семён другом, -  можа и до полковника дослужишься, молодец! Время зря не теряешь.
-  Да и ты, брат не отстаёшь, ишь, хорунжий. Рассказывай, знаю, у казаков офицерские чины за выслугу не дают.
 - Было дело, послали меня с полусотней в погоню за сабарманами, они тогда покосников наших умыкнули на продажу. Настигли мы их на рассвете тёпленькими, врасплох, весь товар целёхонький, ни одного не успели прикончить. У них это скоро, секир башка и китэргэ, попробуй, догони. Вот тогда сам войсковой атаман кинул мне хорунжего, - сыпал скорым оренбургским говорком Семён,- дошли слухи до нас и о твоих подвигах… Да ты, никак, обабился, блестит колечко на руке.
 - Ну, не у всякого жена Марья, а кому Бог подаст,- с гордостью ввернул свою любимую присказку Андрей. – Сёма, Христом – Богом прошу, будь восприёмником моего сына, отцом крёстным.
 - О, так ты уже и наследником обзавёлся? Ох и варнак, гли, так ты и меня скоро обскачешь. Ну, коли куму подходящую сыщешь - я не против.
 - О, брат, за кумой дело не станет.
 - Знаешь, что мне подумалось?- посерьёзнел Семён,- теперь ты поручик, даст Бог, и до капитана дослужишься, и будет у тебя капитанский сын. А папаня твой, дядя Прохор, тоже был пожалован в капитаны. Вот и будет у вас в роду два капитанских сына, а там, глядишь, последыш твой и в полковники пробьётся,  секёшь?
 - Ну, это ещё каким боком фортуна повернётся.
 - Повернётся как надо! Вот я тебе и  твоему сыну дорогу наметил. Не трусь, пробьёмся!
                ***
     В тот яркий безветренный день февральское солнце играло, словно, радовалось последним власьевским морозам. На кустах тальника, на повислых ветках берёз дзенькали пичуги, приветствуя скорую весну. В просторном соборе, что на берегу задумчивой речки Уй, суета и оживление. Крестины. Посреди храма большая вместительная купель. Торжественно сияют зажжённые свечи, отражаясь на ликах святых. Отцы, матери, родня, кумовья, знакомые все в нарядных одеждах, ждут начала священнодействия. Наконец выходит батюшка, протопоп Яков в праздничном одеянии, начинается молебен, сотворяются молитвы.
     Первым крестят младенца дворянского рода, сына поручика Крылова. В храме прохладно,  вода слегка подогрета, а могла бы быть и потеплее. На удивлении всех присутствующих младенец не испугался, не кричал, а только кряхтел и улыбался.
     По настоянию отца, да и по святцам подходило,  младенца нарекли Иваном. Наверное, более всех радовался в тот миг Семён,  гордился, что именно ему доверили почётное право быть крёстным отцом.
     После крестин самые близкие друзья Крыловых собрались в просторной квартире поручика Юматова, друга Андрея, за праздничным столом. Перво -на-перво бабушка Христинья  по старому обычаю поднесла Андрею крестильный сбитень. Новоиспечённый отец, ничего  не подозревая, опрокинул рюмку в рот и невольно сморщился.  Смесь из жгучего перца, редьки, хрена, водки была адской.
 - Чего морщишься, батюшка родненький, горько?- Заговорила Христинья Дмитриевна,- а каково было родительнице? Всё пережила. Видишь, сидит, улыбается. Улыбайся и ты. Ишь, какого мы тебе сыночка достали: тельце ядрёное, лобик глыбастый, многодумный, натура важная, чисто  енеральская. Что скажешь?
      Андрей встал, низко в пояс поклонился повитухе, обнял, расцеловал её в обе щёки, сердечно поблагодарил, положил ей, как и положено в ладонь денежку. А потом произошло нечто необычное. Только успели гости, разлить вино по бокалам, как на крепостной башне грохнул гулкий пушечный выстрел, за ним второй, третий.
     Офицеры встревожились, повскакали с мест, готовясь бежать на плац, но крёстный отец Семён широко улыбаясь, объявил громовым голосом:
 - Господа офицеры! Прошу не беспокоиться, произведено опробование, пристрелка привезённых пушечных зарядов. Комендант крепости извещён заранее.
    Наумов, сидевший во главе стола, только ухмыльнулся:
 - Ох и мудрецы! Надо ж какое удивительное совпадение. В реляции было сказано, провести пристрелку ещё с утра.
 - Пушкари, видно, замешкались, ваше благородие, пока сортировали  да по калибрам разбирали, в таких случаях нельзя ошибиться, сами понимаете, - оправдывался хорунжий.
 - Ну-ну, охальники, замешкались, знаю  я вас, прохиндеев, заранее договорились в честь Ивана Андреевича Крылова из пушек палить. Ну что ж, знак добрый, может новорождённый этого и достоин. Время покажет! 
         
                25. Донос

        На другой день после крестин Крылову приспела очередь быть дежурным по крепости, и он уговорился  с Семёном встретиться на южной сторожевой башне, чтобы поговорить наедине, по душам, когда ещё доведётся. Отъезд хорунжего с обозом намечался уже на следующее утро.
     Два друга, теперь уже обер-офицеры, а не зелёные юнцы, каковыми были в Оренбурге восемь лет назад, опытные служивые, познавшие почем фунт лиха, стояли на верхней площадке башни, перед широкой бойницей.
    С высоты было видно замороженное полукружье Уя, отороченное по-над крутым правым берегом коричневыми метёлками камыша. За ним вогнутая заснеженная долина поднималась гребнем до самого горизонта, смыкаясь с небесной кровлей – бездонно-синей вверху и белёсой у самого небостыка, и только тёмная полоска подтаявшей дороги разделяла землю и небо.
    Друзья, как зачарованные смотрели на эту дивную ширь степи, уходящую за окоём, и каждый думал о своём, земном и непредсказуемым.
 - Какой же простор, так бы и смотрел, не отрываясь,- проронил Андрей,- и зачем все эти смертные побоища, людские страдания. Ведь столько земли, хватит всем, лупцуем друг друга почём зря, жизни лишаем, а много ль человеку надобно? Земли сажень и то, если захоронят, а то и так белые косточки бурьяном зарастут.
 - Что, братушка, загрустил, ай худо житьё, как встал, так и за нытьё? – протянул Семён,  улыбаясь.
 - Хорошо жилось у отца, да нет его у молодца, - в тон другу ответил Андрей
 - Что, как ни мостись, а небо в тумане и пусто в кармане?
 - Эх, брат, к небесам далеко, в реку, глубоко, вот и приходится вертеться, коли некуда деться.   
 - Ух, ты Андрюха, как складно баешь, от кого и набрался?
 - Среди народа, Семён, кручусь. А люди здесь, брат, отборные, со всех краёв России присланные, находятся такие грамотеи, не нам чета. Помнишь, как мы книжки у твоего отца украдкой читали?
 - Ну, то когда было,- ответил сдержанно Семён,- теперь не до чтения. Недели свободной нет, всё куда-нибудь скачу. Казак на месте не сидит, это вы, крысы домоседные, из крепости носа не кажете.
 - Обижаешь, Сема, здесь на рубеже, мы всегда настороже, постоянно что-нибудь да происходит,- возразил Крылов.
 - Ну, у тебя же один маршрут: двести вёрст туда, двести обратно, а я порой неделями с коня не слезаю. Бывал и в Самаре, до Астрахани бегал, представь, три недели конной  езды и всё в седле, поясница отламывалась. Порой так обрыднет, что готов сам наперегонки с конём бечь.
 - А что там за Яицкий городок? - поинтересовался Андрей, - столько разговоров про него.
 - Дак, это цельная крепость, с трёх сторон вода. Яик, Чаган, да старицы, место неприступное, удобно расположено, хоть бы, как и ваша Троицкая фортеция. А загвоздка в том, что яицкий казак – это особой вольности человек. Довелось мне на круге у них побывать. Кричат, ругаются, чуть не до драки, но выслушают любого, всё решают сообща, праведно и не позволяют, чтоб им атамана сверху навязывали, хучь бы и сам царь-батюшка.  Самочинно выбирают того, кто им гож. У них так исстари ведётся. А ежели отстранили от власти, ты снова такой же казак, как и все. Ни измены, ни трусости не терпят, за воровство, или за лихоимство какое наказывают крепко. При мне один хмырь девку ссильничал, так его сразу на правёж. Круг собрали и приговорили - в мешок,  камень привязали и в Яик.
 - Там, видно, и уряду поболе, перебил друга Андрей,- вот бы и у нас так же.
 - Народ там здоров, бодр, а храбрости необузданной,- продолжил Семён,- порой к ним беглые прибиваются, но редко. Через дико поле пройти, через частый бредень облавщиков могут только самые крепкие да удачливые. Иных ловят, порют да на возврат помещику. Ну, а кто просочился  да свободным духом напитался, тех в общину берут, и никто их уже не трогает.      
 - Так кто ж этим казакам такую волю дал?- удивился Крылов.
 -  Да тут целая история. Будто ещё от царя Михаила Федоровича получили  они «Владенную грамоту», а там писано – река Яик отдаётся им на вечные времена с верховьев до устья, да соль беспошлинно, да крест с бородою. Правда ли нет, грамота, сказывают, в пожаре сгорела, но от вольности своей они не отказываются. Ни дыбы, ни плахи ничего не боятся. Даже и Пётр, император, уж он-то умел усмирять, донцов побил с их Булавиным, всю Россию взнуздал, а с яицкими казаками не сладил, отступился. Не нашлось у него удилов, умытых кровью, для казачков. Так вот теперь посуди, мужик не справился, а тут баба взялась за правёж,- Семён помолчал, словно, хотел выяснить отношение собеседника и продолжил.-
     Не знаю как ты, а я чту яицкую казару. Чистоплотные, справные и волю свою ни на что не променяют. Такое своеволие, сам понимаешь, власти не по нутру. Ну и стали их утеснять. Оренбургское войско к ним подселили, верховья Яика отняли и отодвинули почти до Илецкого городка. Теперь вот наёмку отменяют, круги запрещают, атаман должон быть не выборный, а наказной. Ну, а эта наивная казара всё  челобитные  пишет, верит, что матушка – царица заступится. А там уже карателей готовят, усмирять будут. Опять головы полетят. Ох, не по нутру мне эта тягомотина.
 - Ну, а тебе-то что? Ты ж оренбургский казак,- усмехнулся Крылов.
 - Да, как ты не понимаешь, Андрей. Ведь опять смертоубийство готовится, - Семён оглянулся по сторонам, даже к башенной лестнице вышел,- смотрю, не торчат ли где уши. Ты-то не продашь?
 - Обидные слова говоришь, Сема, ты ж для меня, как брат, а теперь ещё и кум.
 - Так и я думаю. Ну, пошто их притеснять? Дай ты им волю, какую хотят. Они и так денно и нощно от супостата оберегают, животы свои кладут за державу, а их опять гнобят. Чует моё сердце, добром это не кончится.
 - А что, Семён, в правду гутарят,- понизил Андрей голос до шёпота,- будто императрица мужа своего Петра извела?
 -  Хм, я думаю, что вам, гарнизонным гусарикам, сие доподлинно известно. Вам же  из столиц пишут, и людишки свежие наезживают.
 -  Ты что, брат, да за такие крамольные разговоры мигом отправят к камчадалам рыбу ловить.
 - Всякое калякают,- зашептал Акутин,- то будто гвардейцы помогли Катерине избавиться от своего незадачливого муженька, придушили  втихаря, то вроде бы он сбежал, спасся и теперь мыкается по России. Заступник, мол, простого люда, голытьбы, оттого и пострадал.
 - На счёт заступничества не ведаю,- возразил Крылов,- а то, что он благоволил к прусскому королю Фридриху, доподлинно известно, и армию хотел переделать на немецкий манер. Да и в нём самом, говорят, ничего русского не осталось, внук Петра по матери, а отец-то немец, ай швед.
 - Так и Екатерина немка,- задумчиво протянул Семён,- кто их там разберёт, но поговаривают, что Пётр Фёдорович послабление народу сделал.
 - Дворянам послабление, а ты что, дворянин?- съязвил Андрей.
 - Да, нет. Я – казак, а ты, господин поручик, - повысил голос Акутин,- хоть и благородного звания, а, ить, дворянин без двора, прости за резкость, голь перекатная и уж тебе от народа неча отделяться, могут и не простить, время-то опасливое.
 - Прости меня, Сёмушка, коль обидел тебя ненароком,- виновато улыбнулся Крылов. – Сколько уж их было на Руси самозваных заступников: и лжедимитрии, и илейки, теперь вот Пётр Третий объявился – все они только людей будоражат, да кровищу пускают, а власть им не осилить.
 - Кто знает, Андрей Прохорович, осилить – не осилить, но ведь бунт поднимают не от довольства, а от скудости жизни. Наша-то казара, да и яицкие мокрозадые на осетрине да на баранине отъедаются,  с голоду не пухнут, а летом пришлось мне на демидовских заводах побывать, за короткоствольным оружием ездил. Поглядел, как тамошний рабочий люд обитает. Простолюдины в чаду да в рудниках пропадают, питание скудное. Чтоб с голодухи не помереть, в хлеб кору примешивают, одеты в лохмотья, хуже наших нищих и мрут, как мухи, а хозяева да приказчики с жиру бесятся, в золоте купаются. А Бог ведь всем поровну совесть раздал, только одни её проели, она, видно, у нищебродов только и осталась. Насмотрелся на их житуху и такая меня тоска взяла, места не нахожу.
 - Ну, ты, Сёма, что-то совсем в уныние впал. Батюшка что говорит? Уныние – грех  великий. Унылый человек сам себе места не находит, да ещё и других втравляет. Живи по справедливости, есть же законы, устав воинский, в конце концов. На всё  Божья воля, Семён!
  - Да, Андрюха, вижу, совсем ты обабился, среди народа живёшь, а народа не видишь, на казённый устав молишься. Ну, да ты ж дворянин, а я простой казак. Видно расходятся наши дороженьки, пуля пролетела – не вернёшь. Сиди себе под кустом, позакрывшись листом. Не едал ты того хлебушка, с корой пополам, что демидовские работнички потребляют, а я для интереса попробовал. Горло дерёт, да и не  проглотишь, а они каждый день его едят.
        Вдруг внизу башни скрипнула дверь, друзья враз умолкли, но шагов не послышалось. Андрей мигом сбежал по лестнице вниз, но в нижнем этаже никого не обнаружил, выскочив наружу, поручик заметил быстро удаляющуюся фигуру. По особому покрою одежды Крылов признал капрала Понятовского, своего давнего ненавистника.
     Вернувшись к Семёну, Андрей с огорчением промолвил:
 - Ну, вот мы и вляпались. Речи наши окаянные разжалованный полячишка подслушивал, донесёт, подлец.
 -  Вижу, тут у вас тайная канцелярия уже работает, в нашем казачестве такого пока не водится.
 - Да я не за себя боюсь.
 - Ну, да у тебя теперь сынишка растёт. Не трусь, Андрюха! Да вряд ли этот соглядатай  что усёк, мы ж не кричали. Это я только расшумелся, как водяной в чужом болоте. Мне-то боятся нечего,  наши казачки ещё и не такое откалывают. Давай попрощаемся, побегу я, в дальнюю дорогу пора собираться. Зима, она оплошности не прощает. Зла на меня не держи, правда она завсегда рогатиной кверху торчит.       
                ***
     Оставшись один, Андрей долго перебирал в уме сказанное Семёном, невольно вспомнил и свои наблюдения: обозы крестьян-горемык под конвоем, переселяемых из центральных губерний на новые необжитые места, телеги с женщинами и детьми, их печальный вид, тощих коров, привязанных к возам, унылых мужиков, бредущих следом. Вспомнил и своё короткое детство в далёкой Твери, и опустелые деревушки по дорогам – всё это была Россия.
       Следуя в отпускное время в своё Верхневолжье, доводилось Крылову видеть и большие города, с их упорядоченной жизнью, чиновниками, торговыми рядами, величественными храмами; видел огромную землю, покрытую сетью многовёрстных трактов, с обязательными ямщиками и курьерами; видел большие скопления войск, послушных властной руке; знал четкую линию охраняемых рубежей, и это тоже была Россия – огромная, великая держава, которой он присягал, и она была за его спиной.
     Поручик впервые почувствовал огромную ответственность и какую-то пока ещё не ясную тревогу, похожую на навязчивое ощущение страха. Потерять свою жизнь он никогда не боялся, да и терять-то было нечего. Так что же это? – спрашивал он себя и вдруг понял, что боится за жизнь Марии, за жизнь сына, своего Ивана. Сознание того, что он теперь не одинокий бирюк, беспечный и чёрствый и по существу никому не нужный, а достойный семьянин, гордый и добродетельный, с которым уже считаются. Это и радовало его и тревожило, чего было больше, он пока не знал.
                ***
     На другой день, ранним утром заскрипели примёрзшие за ночь полозья саней, захекали застоявшиеся лошади, зазвучали воинские команды - большой обоз, охраняемый казаками, двинулся из Троицкой крепости в сторону Верхнеяицкой. Закадычные друзья Андрей и Семён крепко обнялись на прощанье, перекрестились на темнеющий в вышине крест Уйского собора и пожелали друг другу надёжного оберега.
       Не знали побратимы, что в особом возке, в почте, идущей с оказией в Оренбург, лежит донос в канцелярию губернатора Авраама Артемьевича Путятина. Добровольный осведомитель, не доверяя местной крепостной власти, сообщал генерал – поручику и тайному советнику о неблагонадёжности и крамольных беседах поручика Андрея Крылова с заезжим казаком, хорунжим Семёном Акутиным. Разжалованный спесивый шляхтич никому обид не прощал и теперь мстил ненавистному поручику Крылову, надеясь не только жестоко наказать Андрея, но и вернуть себе утерянный офицерский чин.
                26. Иванушка

     А сын поручика, наречённый Иван Крылов, рос не по дням, а по часам. Прибывая из затяжных поездок, Андрей каждый раз находил в Иванушке радостные перемены: то ямочки на щеках, то голос басовитый, то какой-то особенный задумчивый взгляд, то какое-то новое словечко. Мария всякий раз удивлялась очередной находке мужа и таяла от благодарной материнской приязни.
      Их Ванюшка рос крепким и очень непоседливым ребёнком. Едва научившись ползать, он уже не мог усидеть на руках и немедленно отправлялся в путешествие по толстым, с цветными узорами, половикам, внимательно разглядывая рисунки и водя по ним  пальчиками, что-то лепетал на своём придуманном языке. А то подползал к  сундучку, где отец хранил свои заветные книги, кряхтя и пыхкая, пытался встать на ноги и, если ему это удавалось, поворачивал головку к матери и победно улыбался. Наползавшись вволю, он взбирался в своё креслице, подаренное поручиком Юматовым,  усаживался у окна, внимательно наблюдая за всем, что творилось на улице. Окна выходили на плац, а там постоянно передвигались люди, кони, повозки, но ему больше всего нравилось, когда маршировали стройные ряды солдат с ружьями, среди которых он надеялся увидеть своего отца.
        Когда Мария хлопотала по хозяйству или отлучалась по делам, бабушка Христинья  была всегда рядом со своим названным внуком. Мудрая женщина, знахарка и повитуха, она пользовалась уважением не только у офицерских жён, порой и полковые лекари, тайком от начальства, обращались к ней за советом. Она умела приготовлять настойки, мази, лечебные масла, горевала, что в этих местах не растёт осокорь, уверяла, что из его почек такую мазь можно приготовить, что любую рану исцелит и боль снимет. С полковым доктором, прибывшим с южной границы, спорила, который уверял, что против женьшеня лекарства нет. «Зачем тебе этот китайский корень, возьми солодку, пососи в обед, вот тебе и лекарство от всех бед» - говаривала она. Благодаря постоянной опеке бабушки и Ваня  рос здоровым, любознательным ребёнком, раньше времени и на ноги поднялся, и говорить рано выучился. Из всех мужчин, кроме тяти, Ваня отличал ещё дядю «Лёсю», поручика Юматова, близкого друга отца, однополчанина, который по совместительству вел уроки в крепостной инженерной школе.

                27. В ледяной купели

        Весна 1767 года выдалась ранней и бурной. Снег сошёл уже в марте и только в низинах, да под крутыми ярами белели его грязно-серые заплатки. Не стеснённые никакими преградами, буйные азиатские ветры гнали по бурой целине задеревенелые табуны колючих кустов перекати - поле, безжалостно трепали сухие торчки  будылья, теребили изумрудные всходы первотравья - великая степь пробуждалась.  Но, опоясывающие  Троицкую  крепость реки Уй и Увелька, ещё не вскрылись и, напитанный влагой сизый покров реки,  готов был взломаться с минуты на минуту.
    В тот морозный субботний день от знакомого Андрею казака с Верхнего форштадта прибежал парнишка:
 - Мамака баню накинула, зовёт всех помыться перед Пасхой. Прям щас и собирайтесь, ещё никто не мылся. Вы будете первыми.
     И вот Андрей, посадив себе на шею сына, прихватив Марию да бабушку Христю, с весёлым гомоном заспешил в верхний посад к тётке Дарье, у которой они брали молоко, творог да сметану к празднику.
    Баня стояла на задворье, близ пологого уйского берега. Андрей, любящий попариться пошёл в самый жар первым, прихватив с собою пару берёзовых веников. Банька поручику понравилась. Ладная, собранная из старых обгорелых плах, остатков прошлогоднего пожара, она курилась лёгким парком и вызывала в Андрее сладостное предвкушение свежести.
     Внизу, у самого уреза реки, стоял мальчик лет семи в лохматой шапке, а поодаль, в двух-трёх саженях от берега, ещё два подростка,  чуть постарше, колотили палками по льду,  видимо, разбивали воздушные пузыри.
     У стены бани, рядом с дорожкой, раскисшей от талого снега, на высокой поленице лежала длинная деревянная лестница, упираясь в косяк низкой двери. Андрей пригнул голову, чтобы не коснуться притолоки и нечаянно ударился коленкой  о торчащий конец лестницы. Потирая ушибленное место и досадуя, что так неудобно пристроили эту неуклюжую дробину, бросил на лавку в предбаннике узел с чистым бельём. Уже раздевшись и плеснув пару ковшей на каменку, подумал, надо бы крикнуть мальчишкам, чтоб ушли со льда – опасно, но вспомнив своё детство на берегу полноводной Тверцы, где они пропадали с друзьями  зимой и летом, вспомнил мягкую траву-мураву, где они валялись, варили раков и, кажется, тоже не боялись ничего на свете.
    Вдоволь нахлеставшись веником, вымылся, облившись на прощанье тазиком холодной воды, одел исподнее, и вдруг услышал громкий треск, похожий то ли на пушечный выстрел, то ли на раскат грома.
 - Ну, вот, наконец, и лёд тронулся,- подумал Андрей, а через  минуту в дверь бешено заколотили палкой.
 - Дяденька, дяденька, там Минька с Гринькой на льдине,- орал истошным голосом мальчишка,- уносит их!
     Крылов моментально представил себе всю картину - льдина, отплывающая от берега и на ней дети. И как был в исподнем, босиком выскочил из предбанника. То, что увидел, было хуже, чем он себе представлял.
    Огромная льдина была почти у самого закрайка и медленно отходила от берега. Один мальчуган лежал на льду и держал за руки другого, ноги его,  волочились по воде. Андрей понял, что нельзя терять ни секунды. Нужна была лодка или хотя бы верёвка, но где же их взять - вокруг ни души и даже мальчик, что стучал в двери куда-то исчез.
      Поручик вдруг вспомнил об ушибленной коленке, схватил лестницу и что есть мочи помчался к воде. Темная полоса между льдиной и берегом  неотвратимо увеличивалась, и Андрей боялся, что не успеет их соединить лестницей. Почти не чувствуя тяжести громоздкой ноши, скользя босыми ногами по оттаявшей грязи, Крылов стремительно преодолел десяток саженей, подбежал к самому берегу и, не веря себе, что успел, плавно опустил конец  лестницы на отходящую льдину, боясь её расколоть. Не надеясь, что довольно лёгкая дробина удержит отплывающую глыбу льда, навалился на перекладины и пополз к ребятишкам.
 - Крепко держи его за руки, не бросай,- кричал поручик истошным голосом мальчугану,- изо всех сил держи, я сейчас помогу.
     Колени и живот Андрея обжигала ледяная вода, ступни ног потеряли всякую чувствительность, пальцы рук ломило от холода и они почти не сгибались, но он упорно двигался  к своей цели, зная, что секунды решают всё. Наконец, руки его коснулись льдины, и он переполз на её шершавое ложе, добрался на четвереньках до коченеющего, теряющего сознание мальчика и осторожно вытащил его из воды.
    А в голове билась тревожная мысль, что ничем не закреплённая лестница легко отойдёт от берега и они, уже втроём будут дрейфовать по ледяному крошеву. Ноги и руки его, изрезанные льдинками, потеряли чувствительность и сочились кровью, пропитывая исподнюю одежду бурыми пятнами. Упираясь коленями в льдину, он держал под мышками обоих перепуганных мальчуганов, чувствуя как их мокрые одежды примерзают к его влажной сорочке, мучительно искал выхода и не знал, что предпринять.
    А зловещее чёрное пространство меж берегом и льдиной настолько расширилось, что дальний конец лестницы сполз с закраины и притонув, скрылся под водой. Связь с сушей теперь была потеряна. Андрей не мог найти выхода и приходил в отчаянье.
     Где-то у домов слышались истошные крики, видимо, третий мальчик сумел взбулгачить всю улицу и  Крылов  с облегчением подумал - стоит выдержать каких - то три-четыре минуты и они будут спасены, крики становились всё ближе, но вдруг всё изменилось к худшему.
     Идущая сверху торосистая крыга, с торчащими грязно серыми пластами, ударила в бок их льдины и та начала трескаться на глазах.
     Андрей с ужасом представил, что через мгновение обломки  ледяного крошева накроют их с головой. Выход был один и крайне ненадёжный.
      Невероятным усилием воли он поднял обоих, дрожащих от  озноба мальчуганов, положил себе на плечи и скатился в обжигающую воду, заметив краем глаза, что фигуры бегущих людей совсем близко. С ужасом ожидая, что вода накроет их с головой, он ещё крепче сжал ребятишек, но вдруг его бесчувственные ступни ощутили опору. Здесь в нескольких саженях от берега образовалась какая-то намоина. Вода доходила Андрею почти до подбородка и лишь чуть-чуть замочила одежонку ребятишек, а помощь была уже совсем рядом.
     Два рослых казака, не снимая ни сапог, ни одежды, сходу бросились в воду, вынесли на берег посиневших от холода, перепуганных детишек и унесли их к бане. Андрей с трудом, качаясь из стороны в сторону, выбрался на берег. Ноги  не слушались, в ушах стоял звон, и сердце готово было остановиться, его подхватили под руки и тоже повели к бане.
     Запыхавшаяся от бега бабушка Христя строго настрого приказала в горячую баню ни детей, ни Андрея не водить:
 - Погубите их, окаянные!
    Всех троих положили на лавках в предбаннике, раздели, долго растирали застывшие тела, принесли сухую одежду и вскоре мальчуганы разбежались по домам.
               
                28. Всё в руках Божьих

     Андрея бил непрекращающийся озноб, перед глазами плыли круги, он с трудом различал людей в полутёмном предбаннике. Чьи-то дюжие мужские руки растирали водкой его обнажённое тело, полкружки вылили в рот, но состояние было крайне тяжёлым, сердце билось всё реже, и поручик чувствовал, что проваливается в зыбкую черноту, сознание уходило, меркло и в эту минуту прозвучал звонкий родной голос:
 - Андрюша, миленький, очнись! Посмотри на меня! Это я! Твоя Мария!
     Пронзительный тоскующий крик жены враз вывел Крылова из гибельного угасающего состояния, сознание возвратилось, и он вдруг почувствовал невыносимую боль во всём теле, саднили и многочисленные порезы на руках и ногах. Андрей приподнялся на локтях и виновато улыбнулся.
 - Где ребятишки? – прохрипел он  сдавленным голосом.
 - Не беспокойся, они уже дома, на печке греются. Ты же их от беды избавил. Какое горе было бы, если б не ты, - не унималась Мария.
 - Ну, вот и ладно,- обрадовался Андрей и, отодвинув чьи-то заботливые руки, сел, опустил ноги на пол,- где тут моя чистая одежда?
 - Да, ты бы полежал, сейчас бричка из крепости придёт, увезёт тебя, - настаивала Мария.
 - Может ещё и почётный караул прибудет? – хмельным голосом пошутил Андрей. – Не, я сам до дома дойду, к чему столько хлопот, - упрямился поручик.
 - К счастью, повозка уже стояла у бани и вскоре уже дома, бабка Христя, уложив строптивого больного  в постель, принялась за лечение.
     По своему опыту лекарка знала, что такое «купание» бесследно не проходит, редко кто выживает, а уж воспаление лёгких обеспечено. Заставила Андрея выпить стопку невыносимой горькой водки, настоянной на полыни, выпросила у хозяйки-купчихи нутряного бараньего жира, раздобыла где-то длинные шерстяные носки, набила их распаренной мякиной, обложила спину тёртым хреном. Укутав героя с ног до головы, стала на колени перед иконой  и долго шептала молитвы.
     Вконец уставшая, Дмитриевна села у изголовья больного, прислушалась, хрипов пока не было, но она знала, что утром всё скажется и хрипы, и сильный жар, и такое, что даже трудно себе представить, да и выдержит ли сердце. Сожалела, что нет у неё особого белёсого мха, что растёт только на севере, было у старой знахарки и ещё одно, крайнее средство, но, то было только для крайнего безнадёжного случая.
      Всё это время Ваня тихо сидел на своём маленьком  стульчике у печки, с удивлением смотрел на суету, царящую в доме, на стонущего отца, на зарёванную мать, на хлопоты бабушки. Чутким своим сердцем он, видимо, понимал беду, нечаянно свалившуюся на его тятю, и попытался высказать и своё сочувствие, встав на свои, ещё неокрепшие ножки, подошёл к отцу, потрогал его лоб и впервые промолвил связную фразу:
 - Тятя, бобо?
     Почувствовав прикосновение нежных пальчиков сына, Андрей улыбнулся, погладил ручку Ивана и снова впал в забытьё.    
      А лекарка готовилась к самому худшему, послала Марию в посад поспрашивать мелких горшочков, кринок, предполагая, что утром придётся использовать крайнее средство. Всю ночь, почти не смыкая глаз, порой проваливаясь в чуткий сон, она просидела у изголовья Андрея, шепча молитвы,  прислушиваясь к его бреду и нарастающим хрипам.
    Утром, как и ожидалось, у Андрея начался сильный жар. Он бредил, стонал, метался по кровати, не находя себе места, бабкины компрессы не помогали. Вскоре пришёл полковой доктор Карл Иванович, гладко выбритый и всегда недовольный немец. Осмотрев и прослушав больного, почмокал губами, пощёлкал пальцами и, отводя в сторону выпученные глаза, проскрипел, ни к кому не обращаясь:
 - Господина офицера можно перевести в лазарет, но какой смысл? Ему уже ничто не поможет, а дома умирать легче.
        Бормоча что-то себе под нос, торопливо собрал  инструменты, словно боялся, что его могут задержать, и старательно избегая воспалённого взгляда Марии, выскочил наружу. Проводив бурчащего немца и перекрестив за ним дверь, Христинья Дмитриевна обняла плачущую Марию, прижала к своей сухой груди, вытерла платком ей слёзы:
 - Плакать не надо, моя милая, жизнь длинная, ещё наплачешься. У немца свой Бог, а у нас – свой и он нам поможет, надо только верить.  Ты веришь?
 - Н-не знаю,- призналась Мария.
 - Всё в руках Божьих,- продолжила знахарка,- но Андрей, мужик крепкий и к холоду привыкший. Он, ведь, до самых заморозков в Ую купался, ничё, выдюжит. Да и сон я мимолетный видела, пока не скажу какой. Недаром же говорят, хвали сон, когда сбудется. А теперь хватит реветь,- твёрдо заявила бабка,- будешь мне пособлять.
     Испробовав всё, что знала, и, уняв на время примочками жар больного, Христинья стала готовиться к самому действенному по её понятиям средству. Хорошо протопила печь, прокипятила горшочки, принесённые Марией, попросила её добыть  крепкой водки и остро наточить нож. Они с трудом перевернули тяжёлое тело Андрея на живот и старая знахарка,  усердно помолясь перед иконой, приступила к своей рискованной операции.
       Крылов порой выходил из полузабытья, в котором он находился уже вторые сутки и почти не чувствовал ни боли, ни жжения глиняных горшков, перед глазами его плыли оранжевые круги и всё время хотелось пить.
     Наконец, бабушка закончила все свои процедуры и Андрей сам повернувшись на бок, крепко уснул.
     Ваня, будто зная о страшной беде, грозящей отцу, тихо сидел на своём стульчике за печкой и молча наблюдал за всем происходящим.
       Несколько раз к Крыловым заглядывали офицеры, уже в сумерках пришёл и Наумов. На немой вопрос, обращённый к Марии, измученная  бабушка Христя, дремавшая рядом, ответила:
 - Выживет ваш офицерик, не извольте беспокоиться. Перелом болезни  у него прошёл, хвороба отступила. Не всяк же помирает, кто хворает, а парень не хлипкий, поправится.
       Напуганный безнадёжными прогнозами Карла Ивановича, разнёсшимися по гарнизону, секунд-майор не верил своим ушам и, чтобы убедиться, коснулся головы  больного. Лоб был тёплый, но  не горячий, хрипов не слышно, поручик спал на боку, словно отдыхал от тяжёлой работы.
     На радостях Наумов со слезами на глазах расцеловал обеих женщин и заторопился в полк, сообщить добрую весть однополчанам.

                29. Полковые будни.

        Крепкий организм поручика Крылова да умелое лечение бабы Христи взяли своё и вскоре только ввалившиеся глаза да выступающие скулы свидетельствовали о перенесённой тяжёлой хвори, но он уже поднялся на ноги и захаживал на службу, к своим драгунам.
   А в крепости новость – заявился богатый башкирин Юлдыбай со своими работниками. Потомственный лошадник, кумысник и давний знакомец нового командира драгунского полка Михайлова, прослышав о большом выборе киргизских коней на троицком торге, решил пополнить свои табуны. Отобрав на  меновом дворе целый косяк молодых кобылиц, бай обратился к полковнику с просьбой дать ему сопровождающего офицера для беспрепятственного проезда, дабы избежать канительных проверок и поборов на дорогах. Начальник штаба, недолго думая порекомендовал командиру полка назначить в сопровождающие поручика Крылова, с тем, чтобы тот мог недели две пожить у Юлдыбая и поправить своё здоровье кумысом. Майор Наумов был наслышан, что лучшего средства для оздоровления лёгких не существует, а он помнил, кто спас его от воровской удавки и пытался отплатить добром за добро. Ещё не окрепший от болезни, поручик, простившись с домочадцами, отправился с табуном коней в башкирские пределы.
     А пока Андрей находился в длительной командировке,  навалилась новая напасть. Из Оренбурга прибыл нарочный с секретным приказом коменданту крепости: «установить негласный надзор за поручиком Крыловым, ввиду поступившего донесения о его неблагонадёжности». И когда опоенный кумысом, окрепший и жизнерадостный, Андрей прибыл из башкирского улуса с гостинцами: мёдом, крутом - сушёным сыром, его сразу же потребовали в штаб.
     Не ответив на приветствие  и не предложив сесть, начальник штаба Наумов  сразу же приступил к разносу:
 - Что ж ты, братец, сам подставляешься и меня позоришь!
Крылов враз потемнел лицом, неровно забилось сердце:
 - Не могу знать о чём речь, ваше благородие!
 - О чём вы шептались на башне с хорунжим Акутиным?
 - Господин секунд – майор, мы с Семёном Акутиным дружим с детства и восемь лет не виделись, да мы и не шептались, то, да сё…
 - Можешь не напрягаться,- перебил поручика Наумов,- о ваших разговорах уже в Оренбурге известно.
 - Это злой навет, ваше благородие, клевета. Ни о чём крамольном мы не говорили, а что яицкие казаки бунтуют, про то все гутарят, вон и башкирцы прознали.
 - Мало кто что знает, а ты не встревай! И,- понизил голос майор,- чтоб слово «бунт» я от тебя не слышал. Ты понял, господин поручик?
 - Так точно, понял, ваше благородие.
 - Да скажи спасибо коменданту, что допреже подвиги твои расписал губернскому начальству, мол, двух утопленников спас, жизнью рисковал, так обошлись только надзором, а то ведь Сибирь большая. А более всего благодари матушку- комендантшу. Уж больно она за тебя радеет, с чего бы это?- хитро прищурился Наумов, и, перейдя на доверительный тон, тихо спросил:
 - Догадываешься, кто тебя подставил?
 -  Ясное дело, Степан Львович.
 - То-то. Впредь лишнего не болтай, почаще оглядывайся, да ворон не считай. Догляд за тобой теперь, видимо, учинят.
 - А что с хорунжим Акутиным будет, ваше благородие?
 - Про то мне неведомо, но, думаю, что ему тоже не поздоровится. 
                ***
     А вскоре, уже после разговора  с Наумовым, Андрей заметил неоднозначное отношение к себе со стороны господ офицеров. Ранее он не обращал на это внимание и к поручикам и к капитанам относился согласно принятой субординации, хотя у него и были особые дружеские отношения с некоторыми из них.
    Особенно дружен был Крылов с братьями Тимашовыми. Старший, Козьма, капитан, был его ротным командиром – младший, Пётр, поручик, всего на год старше, командир взвода. Братья уважали его за непоказушную храбрость, совестливость и в трудную минуту всегда были рядом. Но, пожалуй, ближе всех Андрей сошёлся с поручиком Алексеем Юматовым, симбирским мордвином, таким же бессеребренником. Их сближал интерес к историческим событиям, споры о будущем России. Их занимали времена «бабского» правления, как они называли период после царствования Петра Первого, к тому же оба были страстными  охотниками и это ещё больше сближало их.   
      После случая в Берёзовском редуте, Крылова стали считать любимчиком самого  Наумова, тогда даже кичливый князь поручик Ефим Ураков, переводчик из свиты коменданта, снисходительно кивал Андрею при встрече. Отмечал его своим вниманием и богатый наследник Василий Демидов, капитан, присланный в крепость за какую-то провинность из мушкетёрского  легиона и даже неподражаемый льстец, адъютант коменданта, поручик фон Мененкампф, немец с лошадиным лицом и русским именем Иван, всегда растягивал губы в фальшивой улыбке.
     Теперь же они заметно охладели к Крылову и при встречах сухо здоровались, не превышая официальных правил субординации. То, что Андрей ценою своей жизни недавно спас двух посадских ребятишек, в расчёт не брали, сами  они никогда бы так не поступили. Крылов знал истинную цену этой холёной братии и никогда им не завидовал. Его всегда тянуло к другим людям.
    В гарнизоне была ещё одна, отдельная группа поручиков, особая каста офицеров, к которым Крылов относился с великим уважением и даже трепетом. Картографы, чертёжники, географы, переводчики, наставники инженерной школы – учёные мужи. Их не привлекали ни к караульной, ни к какой иной службе, жили они  замкнутой жизнью, держались особняком, в свой круг редко кого допускали и даже от коменданта мало зависели. Андрею приходилось сопровождать их в экспедициях, и он с благоговением относился и к Алексею Языкову, и к Дмитрию Кафтырёву, и к Василию Иглину. Дивился их немыслимым для его ума знаниям и Крылова всегда притягивало к ним. Все они были увлечены своим делом:  составлением карт, чертежей, планов местности и политика их мало интересовала.
      К поручику Крылову они по-прежнему относились с уважением, так как знали его, как надёжного, распорядительного офицера, на которого можно было положиться в рискованных научных поездках по разведке местности, знали они и о его добросердечии и порядочности.

                30. Ваня Крылов.

        У Андрея Прохоровича появилось  новое пристрастие – всё свободное от службы время он теперь проводил  с сыном Иваном. Ему шёл третий год. Крепкий, довольно упитанный малыш, был крайне любознателен. Ему до всего было дело. Он с интересом наблюдал, как мать месит тесто, готовит еду, как отец приводит в порядок своё оружие, амуницию, пытался даже помогать, подавая нужные детали. Когда бабушка рассказывала уже известную ему сказку и забывала слова, он подсказывал ей, удивляя своей памятью и сообразительностью. Особенное любопытство у него вызывал окованный жестью сундучок под лавкой, где хранились отцовские книги. Изучив все закоулки квартиры, Ваня добирался и до тятиного сокровища, пытался его открыть, кряхтел, бил по крышке кулачком и вопросительно посматривал на отца.
 - Погодь, сынок,- утешал малыша Андрей,- подрастёшь чуток, будем с тобой учиться считать и писать, Эзоповы басни полистаем. Я тебя и читать научу. Вон и мать твоя, была ни бэ, ни мэ, а теперь уже по складам читает.
          Мария слыша насмешливые слова  мужа, краснела, пыталась оправдываться:
 - Кто б меня в посёлке читать учил? Тётка и сама была неграмотная.
 - Да ты не обижайся,- успокаивал жену Андрей, - поднатореешь, так и в храме будешь читать заместо дьячка.  Пройдут годы, и эти слова мужа окажутся  пророческими.
        Каждое воскресенье, если не был занят, после обязательной церковной службы, Андрей брал своего коня и, усадив Ванюшку спереди на луку седла, отправлялся в небольшое путешествие. Сначала путь их пролегал по крепости, мимо Свято-Троицкого собора, мимо казарм, цейхгауза, потом стали выезжать за ворота, в Нижний Форштадт, где селились татарские купцы, шорники, сапожники, портные - всякого рода рукодельники. Подъезжали к месту впадения Увельки в Уй, пожалуй, самое красивое место в приречье, умывались чистой прохладной водичкой, любовались белоснежными чайками и, нарвав букет глазастых ромашек для мамы, возвращались домой.   
     От конных прогулок Ваня был в восторге  и ждал их с большим нетерпением, сидя перед отцом, он перебирал пальчиками лохматую гриву коня или важно придерживал поводья. Умный конь, зная, что везёт малыша, осторожно ступал по мягкой мураве, обходя ямы и рытвины, вышагивал спокойно и размеренно.
         В этот раз они отправились в Верхний Форштадт, где у них с Марией было много общих знакомых. Ватага ребятишек, игравшая в городки, завидев поручика с сыном, бросила свои занятия, окружила  всадников и радостно загалдела.
 - Здравствуйте, дядя Андрей! – подал голос румяный крепыш.
         Крылов с недоумением уставился на мальчика,- откуда ты меня знаешь?
 - Вы, что не помните, как нас с Минькой со льдины доставали?
 - Ну, как же,- помедлив, ответил Андрей,- такое не забудешь, Минька-то здоров?
 - Да что ему сделается, сейчас придёт. Тятька послал его на речку коней поить.
       Заслышав детский галдёж, из добротного крестового дома напротив, вышел казак в  окладистой  чёрной бороде и низко, до земли поклонился поручику:
 - Доброго здоровья, ваше благородие, Андрей Прохорович? 
 -  Василий Антоныч? Здравия желаю. Всё хочу спросить. Это ты меня водкой тогда в предбаннике растирал? Крепкие же у тебя руки.
 - Да не жалуюсь пока, а там как Бог даст. По делу какому в наше захолустье ай прогуливаетесь по хорошей погоде?
 - Мальца, вот, к коню приучаю.
 - Вижу, вижу, добрый казак растёт. Ну, что мы тут на улице пропадаем. Милости прошу,  Андрей Прохорович, к нашему шалашу.
 Взяв коня под уздцы, казак завёл его в свой двор, обнесённый тыном из свежего частокола.
 - А я гляжу, утром собака перед домом катается, ну, думаю, к гостям. Может баньку накинуть, Андрей Прохорыч, я быстренько, со вчерашнего ишо не остыла.
 - Ну что, ты,  Антоныч,- заулыбался Крылов,- не басурманин я, чтоб по воскресеньям мыться, а в баньке я тогда хорошо попарился,- хохотнул поручик,- до сих пор икается.
 - Да,- помрачнел казак,- окажись тогда на твоём месте кто другой, вряд ли бы я увидел своих ребятишек. Знаю ваших офицеров, они хоть и добрые вояки, а ни один бы из них на такое не решился. И среди казачков наших храбрецы есть – под пули кидаются, а чтоб в ледяную глыбь, ни-ни. По гроб жизни я благодарен тебе, Андрей Прохорыч.
 - Ну, что теперь об этом поминать, Василий Антоныч,- посетовал Крылов, стараясь закончить неудобный для него разговор,- спасибо на добром слове. Ты, я вижу, в гору пошёл, пристрой возводишь, загоны для скотины расширяешь.
 - Да оно, как говорится, кур пасти – добра не обрести, казак скотинкой жив. Говядинка ноне в цене, да и вашего брата служивого в крепости прибавляется, подряды растут. Оно ведь кто умеет жить, тот не ходит ворожить.
 - Так-то оно так,  Василий Антоныч, но ведь ты поселенный казак, а как же служба?
 - Эх, Прохорыч, служи, хоть сто лет, выслужишь сто реп, да и война кровь любит. Таперчи я не казакую.
 - Что ж так? Или проштрафился, господин урядник?
 - Э, ваше благородие, теперь у нас другие порядки. После самодура Волкова новый губернатор Путятин Аврам Артемьич, князь, дай ему Бог здоровья, нашему брату казаку послабление сделал, дозволил из казачьего звания в купецкое переходить. Сам-от князь по губернии поездил, пригляделся и обеспокоился, что казанские купцы всюду верх берут, уговариваются меж собой, цену держат. Креститься не желают, нехристи, токо по принуждению, ежели за воровство притянут, ай ещё за какую провинность. Ну и меж собой каля-маля, земли скупают и купчишек наших утесняют. Вот и дозволил князь православному воинству, кто захочет, в торговлю пойти, не возбраняется, как раньше было, во как. Летось и я в Оленбурхе побывал, повызнал. Оно, ить, ежели грамотен да  не промах, можно жить и в хоромах. Прикинул -  Бог не без милости, казак  не без счастья. Да и сыновья подрастают, есть для кого стараться.
 - И сколько же их у тебя? - Заинтересовался Андрей.
 - Трое. Оно, как говорится: первый сын - Богу, второй – царю, а третий себе на пропитание. Ещё дочки две, но, то чужое сокровище. Холи да корми, учи да стереги, а потом в люди отдай.   
       Всё время пока отец беседовал с Антоновичем, Крылов - младший важно расхаживал вдоль изгороди, отделяющий скотный двор и рассматривал в щели его обитателей. Ваня впервые видел поросят, гусей, кур – эти диковинные создания хрюкали, квохтали, гоготали. Особенно заинтересовал малыша петух. Грудастый, огненно-рыжий, он как главный распорядитель, горделиво расхаживал по двору, расшвыривал крепкими лапами мусор, находил что-то съестное, подзывал кур  и отходил в сторону надменный и горделивый. Чтобы упрочить своё превосходство, он вдруг взлетел на забор и издал такое мощное «кукареку», что Ваня вздрогнул, поспешно отошёл к отцу и прижался к его сапогу.
        Андрей, заметив беспокойство сына, прервал многоречивого казака и передал ему просьбу полкового квартирмейстера насчёт заготовки сена для гарнизонных коней.
 - А почто ж он сам не пришёл,- съехидничал Василий, - обижается, поди, за прошлогодний сенокос. Говорил я ему тогда, чтоб поближе к крепости амёты ставил, не послушал, так дальние стога башкирцы и умыкнули. Моё-то рядом - всё цело и осталось. Я-то не причём, сам виноват. Комендант чуть под суд его не отдал, пришлось выручать. Ну,  я помогу и луга подходящие выберу и скажу, когда косить, пусть косцов подбирает, заодно и мне подмогнут. Среди драгун добрые косари есть, я и косами снабжу, договоримся, не впервой. Степовое сено, оно, лугового получше, но против дубровного всё же похужей.  Да, ты, я вижу засобирался, Андрей Прохорыч, погодь маленько.   Моя хозяйка тебя давно заметила да гостинец наготовила, не побрезгуй, прими.
 - Да куда  ты столько, Василий Антоныч,- возмутился Крылов.
 - Ничё, мои ребятишки дороже стоят,- парировал казак, подавая Андрею увесистую корзину и, когда поручик уже сидел на коне, передал ему ещё и тяжеленный куль.
 - А это что?- удивился Крылов.   
 - Не обессудь, Прохорыч, это мой ранний овощ, картоха называется. Нас, дураков, заставляют её садить, а мы брыкаемся, мол, потравить нас хотят. Ведь разъясняют: не ешьте балаболки да клубни с зелёной кожурой. Бесполезно, едят и травятся. Да и мелочь вырастает у всех, кто садит, голимый горох, а у меня, глянь, с куриное яйцо. А секрет - то прост, назьму перегнившего не поленюсь, в осень разбросаю, она и растёт недуром. Уж я и скотину кормлю и соседям раздариваю. Не берут, отказываются. Вишь ли, соли надо, а она дорогая. Репу - то без соли едят. Хорошо хоть господин комендант, немец ваш, пристрастился к картохе и для гарнизона у меня её закупает. Я и хозяйство своё на картохе поднял. Худо жить тому, у кого ничего нет в дому. А мы, слава Богу, не бедствуем.
     Нагруженный подарками,  с уснувшим сыном, Андрей, наконец, добрался к дому, где их ждали встревоженные женщины. Принимая корзину, Мария удивлялась:
 - Глико, и масло, и яйца, и птица, и мед в сотах.
 - Мёд – это для Ванюшки, чтоб умным рос, а тут ещё картоха в мешке, заработали мы с ним.   
 - Прибегал два раза твой друг Юматов, новость у него какая-то, верховой из Оренбурга прискакал.

                Часть вторая.  Опасное задание.

                1. Совет у коменданта.
   
      Вечером, несмотря на воскресенье, комендант собрал высших офицеров в свой просторный кабинет на срочное совещание. Справа от бригадира Рененкампфа, командир драгунского полка со своим штабом, с левой руки – командир роты гренадёров, далее есаул казачьего эскадрона, писарь, казначей. Все офицеры были на месте, но комендант крепости неспешно перекладывал бумаги, тёр свою розоватую лысину и, нетерпеливо покряхтывая, поглядывал на дверь. Ждали начальника таможенной службы, Иловайского, хотя к гарнизону не относящегося, но весьма важного господина. Наконец в прихожей натужно заскрипели половицы, дверь резко распахнулась, и стремительно вошёл тучный человек в форменном сюртуке с золочёными пуговицами, небрежно кивнул офицерам, бесцеремонно потеснив их, угнездился в красном углу, рядом с бригадиром и, набычившись, оглядел всё собрание.
       Наумову, с тех пор, как он стал начальником штаба, часто приходилось сталкиваться с этим влиятельным чиновником, натурой довольно бурной,   нахрапистой, с въедливым дотошным характером.
       Царь и бог таможенной службы, Африкан Игнатьевич Иловайский, черноглазый, тучный, с двумя подбородками,  барин, несмотря на свою громоздкость, в движениях был быстр, по - иудейски изворотлив и пронырлив. Таможней он заведовал уже не первый год и знал дело своё до мелочей. Через него  проходили всевозможные товары, изделия,  пуды серебра, золота, драгоценностей и, наверное, что-то прилипало и к его рукам, человек ведь не без греха. В Троицкой крепости он слыл самым состоятельным человеком, и вряд ли кто знал истинные размеры его капиталов, степени влияния и могущества.
       Разумеется, господин Иловайский был связан и со столичными крючкотворами, держался независимо, считая себя свободным от указаний не только  местной, но даже и губернской власти. Он полагал, что и крепость, и гарнизон поставлены только для охраны таможни, втайне  презирал неразворотливого, трусоватого коменданта и вёл себя довольно дерзко.
       Выбившийся из низов, незаконно рождённый сын знатного киевского чиновника и экономки, Африкан Игнатьевич ценил человека за сноровку, способность  к стремительным действиям и не терпел спесивости и лени. Имея хорошую память и наблюдательность, он  не только знал всех офицеров в лицо, но и о каждом имел своё представление.
 Из двух таможен губернии, Оренбургская была ведущей - держала верх по обороту, через неё в Россию только официально поступало до полусотни пудов золота, более пяти тысяч пудов серебра, драгоценных камней, а ещё процветал и тайный провоз через границу, об истинных размерах которого можно было только догадываться.
     У троицких же таможенников были свои преимущества. Именно туда, к Троицкой крепости, кайсаки пригоняли тысячные табуны коней, которых так не хватало русской армии, да и контроль здесь был слабее губернского, поэтому купцы, особенно из дальних мест, заботясь о своей выгоде, нередко  направляли свои караваны  в междуречье  Увельки и Уя.
                ***
        Дождавшись пока отдышится Иловайский, комендант, кинув нервный  взгляд поверх голов примолкших офицеров, скрипучим баритоном зачитал секретную депешу из Оренбурга. Сообщение было кратким, но  вызвало крайне противоречивые чувства. Довольную улыбку таможенного директора и хмурое настроение коменданта. Из далёкого Мургаба в Троицкую крепость направлялся большой купеческий караван. Гарнизонному начальству предписывалось обеспечить его охрану и сопровождение от озера Кушмурун до крепости. Вся ответственность за сохранность груза ложилась на бригадира Иоанна Рененкампфа.
     В наступившей тишине, без предоставления голоса, оглушающе загремел Иловайский:
 - Ну, наконец-то. Господа, уж сколько лет к нам пытаются пробиться караваны из дальних мест Индии, Китая, и к нашему стыду всё без толку. Позапрошлым летом два каравана не дошли, разграбили их, а купцов побили, если мы провороним и этот караван, от нас откажутся и бухарские купцы. Казна уже и так несёт большие убытки, и важное дело государево может быть порушено. И если такое произойдёт, на мою защиту не надейтесь! Я первый представлю рапорт самой государыне, распишу так, что не позавидуете.
 - Ну, что же вы, любезный, Африкан Игнатьич, корите нас,- упавшим голосом посетовал комендант,- мы ещё и разговора не завели, а вы уж нас судите.
 - Эко пошёл телок медведя пугать,- заулыбался таможенник,- вас не напугаешь, так вы и с  места не стронетесь.
           Следом заулыбалась вся офицерская братия и внезапно возникшее напряжение спало.  Караван, идущий к крепости из самого центра Азии,   был очень важен не только для установления постоянного пути, но и для расширения обоюдной торговли.  В лоскутной Европе  велись затяжные войны, торговые связи были нарушены, и Россия искала надёжных партнёров на обширном Востоке.
        Хотя депеша была адресована коменданту, самым заинтересованным лицом в успешном прибытии каравана был таможенный «князь» и он решил использовать для организации охраны всё своё влияние, умение, хватку.
 - Перво - наперво надо назначить толкового командира отряда,- заявил Иловайский, нахально попирая законы субординации, беря на себя ведение совета.- Чтоб нюхом чуял разбойников, чтоб смелый был до отчаянности, степи не боялся, да и с купцами мог поладить. Найдётся ли в гарнизоне такой офицер?
       Все невольно повернули головы в сторону полковника Михайлова, недавно назначенного командира драгунского полка. Он прибыл из Сибири, где командовал полевой командой, пытавшейся вернуть калмыков, бежавших к китайской границе. Новый командир ещё толком не освоился, мало знал подчинённых, ответил не сразу и, помешкав,  назвал примелькавшуюся фамилию:
 - Ну, быть может, капитан Демидов.
       И сразу же получил резкую отповедь Иловайского.
 - Позвольте вам заметить, господин полковник, вы мало знаете своих офицеров. Капитан Демидов привык жить в роскоши: ковры, перины, кутежи, а там спать придётся в седле, да и степь –  не батюшкины рудники. Худшей кандидатуры, для такого важного дела трудно и сыскать.
    Перебрали всех капитанов, ротных командиров, но таможенник не одобрил ни одного. Он здесь был главный заказчик и искал достойного. Перешли к поручикам. И опять из красного угла донёсся раздражённый голос Иловайского:
 - У вас-то и среди поручиков одни инженеры, картографы да переводчики. Даже бароны и князья есть, а путного командира, чтоб риску не боялся, днём с огнём не сыщешь. Оно ведь как теперь заведено в армии, есть баре, они служат для почёта, для чина, для парада, - безбоязненно рассуждал всемогущий таможенник,- а  есть простые служаки, на плечах которых и держится армия, жаль, что их не так много.
     Офицеры настороженно слушали смелые высказывания неистового Африкана и ухмылялись, зная, что ему всё сходит с рук.
 - Есть у вас один стоящий поручик, давно я за ним наблюдаю. Смелый, до отчаянности офицер. Он, кажется, и самого чёрта не боится,- прижмурился Иловайский,- правда, ему и терять-то особо нечего, гол, как сокол.
 - Заинтриговали вы нас, Африкан Игнатьич,- вымученно заулыбался комендант,- быть может и фамилию назовёте?
 - Да фамилия на слуху, поручик Крылов.
 - Что вы, что вы, Крылова  нельзя! -  Строго заметил бригадир,- за ним тянется хвост… неблагонадёжен-с.
 - Удивляешь ты меня, господин бригадир,- панибратски возразил Иловайский,- на кого теперь можно положиться? В наше-то сумасбродное время,- и помолчав, добавил,- а политику со службой  смешивать не надо, пропадём. Другого человека, кому бы я доверил это рисковое дело - не вижу, и пусть господа офицеры на меня не обижаются,- заметив недобрую ухмылку коменданта, спросил, глядя на него в упор.- Может ты сам пойдёшь встречать караван? Вот бы купчики возрадовались, бригадир Рененкампф, со всеми регалиями, на белом коне, самолично.
     Комендант кинул ненавидящий взгляд на таможенника, лицо его в раз побагровело:
 - Вы бы, Африкан Игнатьич, не язвили. Здесь всё же офицерское собрание, а не ваш вонючий меновой двор.
 - Ну, ваше высокоблагородие, - примиряюще заулыбался таможенный владыка,- я ж пошутил, не сердись и в обиду не вдавайся, мы с тобой, как рыба с водой: я на лёд, а ты под лёд.
        Бригадир с трудом подавил в себе неудовольствие, заставил себя улыбнуться и вдруг выдал фразу, недавно услышанную от денщика:
 - Шутил Мартын, да свалился под тын.
         Офицеры враз зашушукали, заулыбались, мол, и наш немец не лыком шит.  Скривился в улыбке и Иловайский. Довольный тем, что снял напряжение, комендант с облегчением вытер вспотевшую лысину и, пользуясь правом старшего по званию, постарался уйти от неприятного разговора:
 - А что скажут господа офицеры? – и упёрся взглядом в Наумова.
 - Ваше высокоблагородие,- поднялся из-за стола начальник штаба,- я считаю, что Африкан Игнатьич высказал общее мнение старших офицеров. Поручик Крылов – опытный, смелый командир, степь знает, да и солдаты его уважают.
 - Вот-вот,- вмешался комендант,- с нижними чинами запанибрата, посему и крамола к нему пристаёт.
       В зале опять нависла ломкая тишина, офицеры молча наблюдали за поединком. Две главные фигуры троицкой верхушки давно находились в негласном противостоянии. По регламенту бригадир Рененкампф был выше государственного чиновника Иловайского, но на деле всё было наоборот. Комендант лишь охранял границу и таможню, а весь доход в казну шёл через жадные руки таможенника и поэтому в спорах он всегда брал верх.
 - Ладно, Крылов, так Крылов, будь по вашему,- пробурчал бригадир,- но вы, Степан Львович, ответите мне за него головой.
 - Вот же какая иезуитская натура,- думал Наумов,- то письма губернатору пишет в защиту Крылова, то готов его под суд отдать. Выкручивается старик, нелегко ему.
       Иловайский  шумно поднялся, одобрительно глянув на Наумова, хитрый полуполяк, полуеврей уважал майора за его трезвый ум:
 -  Ну, вы тут решайте, что и как, а мне недосуг, дела, дела. Дозвольте откланяться господин бригадир,- и дружески тронув за плечо  Наумова, удалился.
 - Дела, вишь ли у него, на ночь глядя, - пробурчал комендант,- жёнка молодая заждалась, соскучился.- И уже строго добавил,- все свободны, а штаб-офицеров прошу остаться. Необходимо  срочно разработать всю операцию подробно и к утру мне доложить.
               
                2. Командир сводного отряда.
   
      На другое утро поручик Крылов уже получал в штабе  полка инструкции и наставления от секунд - майора Наумова.
 - Приказом коменданта Троицкой крепости ты назначен командиром сводного отряда. Тебе будет придана полурота драгун и два отделения казаков,- сообщил, как отрезал начштаба и, добавил,- людей отберёшь сам.
    Наумов был, как никогда сосредоточен, строго выговаривал слова, глядя прямо в глаза поручика:
 - Задача отряда выдвинуться к озеру Кушмурун, встретить большой караван купцов и обеспечить его охрану до самой крепости. Караванщиков сопровождает усиленный отряд сибирских казаков. Имеются сведения, что в тех местах орудует свирепая шайка разбойников и, наверняка,  они не прочь поживиться богатой добычей. Степь хоть и просторна, да в ней не спрячешься, всяк на виду. Ты должен всё заранее предусмотреть, предупредить и самому не попасть в ловушку. Земля чужая, народишко там прибитый. Кочевники сами до смерти боятся этих головорезов. Известно, что они  даже своих не щадят.
     Расстелив на столе подробную карту, Наумов наметил линию маршрута, определил примерные пункты ночёвок.
 - Двигаться  быстро, за пять переходов надо успеть пересечь Тобол и выйти к озёрам. Их там много и Тюнтюгур, и Кайбагар, но они севернее, а тебе надо угодить к самому большому, озеру Кушмурун, к южному его краю, к месту впадения в него речки Убаган, вот там и примешь у сибиряков караван. Хотя могут быть и другие варианты, на месте определишься.
        Майор помолчал, подёргал левой рукой мочку уха, что было у него признаком крайней озабоченности и, задумчиво глядя в окно, протянул:
 - Конечно, всего не предусмотришь, враг хитёр, на каждом шагу ожидай подвоха. Вас наверняка будут пасти, попытаются любыми способами остановить, а то и уничтожить. Такое здесь уже было. Соглядатаи вокруг крепости шныряют постоянно, могут и за вами увязаться. Главное – ты должен постоянно думать и за противника, и за себя, разгадать замысел и упредить его, хотя бы на один переход. Лучше всего, если бы вы сумели его обнаружить раньше, чем он вас и рассеять его по степи, тогда и с караваном будет меньше мороки. Вопросы есть?
    Андрей от неожиданности вздрогнул и замялся с ответом:
 - Пока нет, но мысленно я уже в дороге.
 - Да, вопросы возникнут там, в поле. Эх-хе-хе, знать бы, где пасть, так бы соломки подостлать. Ничего, Андрей Прохорович, ты ж Крылов и крылья у тебя орлиные, справишься. А теперь в казарму, подбери себе орлов да покрепче, бери любого, кто тебе глянется. Список отдашь на утверждение коменданту. Ну, с Богом!
      Большую часть отряда поручик взял из своего взвода, тех, кому он доверял, знал, что не подведут. Да и готовил он их сам основательно, как бывший сержант, спуску не давал, оттого и подразделение его считалось самым боеспособным в полку.
     Вскоре список был готов, передан в комендатуру и когда Крылов зашёл в штаб для подтверждения состава команды, то с удивлением заметил внизу приписку. Комендант своим чётким каллиграфическим почерком приписал капрала Понятовского.
 - Господин секунд-майор,- возмутился Крылов,- я этого поляка не отбирал. Мне такие вояки без надобности. Одна поганая овца всё стадо может испортить.
 - Что поделаешь, господин поручик,- развёл руками начальник штаба,- приказ самого бригадира, а сам понимаешь, приказы  начальника не обсуждаются. Потерпи, да он же и бывший обер-офицер, не простой же солдат.
- Вот именно, что бывший.
     Раздосадованный поручик Крылов заторопился в цейхгауз, готовить снаряжение, боеприпасы, оружие и вскоре забыл о нежелательном пополнении.
     А дома его с нетерпением ждала любящая жена и сын Иван, который, словно предчувствуя долгую разлуку, не отходил от отца ни на шаг.

                3. У речки Тогузак
        В сумерках, при скупом свете ущербного месяца, сводный отряд поручика Крылова бесшумно выскользнул не через южные ворота, как следовало бы, а через северные, на Уйский тракт, пройдя пару вёрст, круто свернул на юг и, не доезжая речки Чёрной, через обмелевший Уй, переправился на киргизскую сторону.
       Преднамеренная осторожность была весьма кстати, штаб был уверен, что за южными воротами крепости ведётся постоянное наблюдение, да и любопытные кайсацкие купцы, обитавшие в Меновом дворе, не могли  не заметить конный отряд.
      Наумов со своим штабом, разработавший маршрут следования команды, понимал, что пройти незамеченным по открытой степи невозможно, но важно было выиграть время, хотя бы один дневной переход и уйти как можно дальше от порубежной реки.
     О задаче, поставленной перед отрядом, кроме Крылова знал только его заместитель, поручик Юматов да урядник с казаками – проводниками. Они вели отряд не караванным трактом, а окольным путём, по тропам известным только им. Застоявшиеся кони после длительного отдыха в конюшнях ещё не втянулись в напряжённый ритм скачки и шли пока только на рысях, часто переходя на шаг. Рассвет застал их у заросшей густым тальником речки Тогузак, здесь и решили сделать первый привал.
      Спешившиеся конники, ослабив седельные ремни, пучками травы обтирали влажные крупы лошадей, оглаживали их дрожащую кожу, пахнущую острым потом. Ополоснувшись влагой неширокой речушки, уселись перекусить. Для отдыха проводники специально выбрали широкую лощину, поросшую поверху густым чилижником, в ней и уместилось всё верхоконное воинство. Крылов, доверяясь опытному вахмистру, и сам постоянно следил за передвижением отряда, стараясь не допускать демаскировки.
 - Хорошо бы двигаться по ночам,- думал поручик, - оно бы и для коней прохладнее и от лазутчиков скрытно, да проводники боятся потерять направление. А необходимо выйти точно к озеру и успеть туда ещё до прихода каравана, лишние блуждания сулят большие неприятности. Можно и на засаду нарваться, и к месту встречи опоздать, да и заблудиться в бескрайней степи проще простого.
        Андрей с интересом наблюдал, как казаки умудряются определять путь по едва заметным тропам, каким-то кочкам, еле приметным сопочкам, растительности и даже по цвету почвы.
     Приморившиеся служивые, не теряя времени, вповалку растянулись на жёсткой пружинящей траве, дремали, прикрыв глаза треуголками. Устоявшуюся тишину изредка нарушало позвякивание удил, хрумканье коней, пережовывающих овёс, изредка, где-то за бугром мелодично посвистывали суслики, да усыпляюще тенькала какая-то птаха своё бесконечное «фить-пирю».
     У самой речки кружком, сидели, ноги калачиком, с десяток казаков. Коренастый урядник с седыми усами, Пётр Фролович Никишин крепкими зубами надкусывая травинку, размышлял:
 -  С восхода ветерком потянуло, если так и дальше будет – ни одна собака нас не учует, вон и солнышко в облака запеленалось, можа и пробрызнет чуток.
 - Как думашь, Фролыч,- вмешался молодой казак с кудрявым чубом,- к солёным озёрам седни доберёмся?
 - Как идти будем, можа и доберёмся.
 - Бают, озёр этих там уйма, эх и покупаемся,- заулыбался чубатый, - в солёной воде не утонешь, сама наверх выталкивает, в ней будто все грехи и болячки отмываются.
 - Свербит, поди, - заулыбался Никишин,- али нагрешил много, тогда тебе солёная вода не поможет, токо к батюшке, на покаяние.
 - Да, какой там грех, я уж, почитай, с месяц до женщины не дотрагивался, всё на службе. Да и зачем мне чужая – своя жёнка в станице колготится с двумя сорванцами.
 - Да, рази у нас, сермяжной братии, грехи? – затараторил рыжеволосый казак,- ну, чарку лишнюю опрокинул, или к вдовушке забежал, а вот у их благородиев грешки, наших почище.
 - Ты, Пичкиряев, язык – то не распускай, - вмешался урядник,- а то обрежут ненароком.
 - Мне чё ли бояться? – отпарировал рыжеволосый, - я мордвин, меня ишо помещик в конюшне трёххвосткой драл за дерзость мою, да  в некруты сдал, а теперь я казак, вольный человек.
 - Ну, вольный или подневольный – это ещё вилами по воде,- одёрнул его Фролыч.
 - О, гли, ребята, - опять затараторил Пичкиряев,- видите, около драгун, на отшибе капрал сидит, всё в нашу сторону позыркивает. Разжалованный полячок, паскудная тварь, а тоже из благородных.
 - Ты что с ним водку пил? – съязвил Мишарин, приземистый черноволосый казак, разрезая шматок сала на кусочки.
 - Не надо, приказной, всё на водку мерять,- отмахнулся Пичкиряев, - а кое - что увидеть довелось, такое не часто узришь.
 - Давай поближе к делу, остановил его Мишарин,- а то всё про козу белу.
 - Стоял я тогда в карауле, - продолжил Пичкиряев,- на южной башне, а только рассвело. Посадские стадо на выпас погнали, слышно, как ботолы брякают. Гляжу какой - то человек  к речке спешит, за ним – другой, оба при оружии и за яром укрылись. Любопытно мне стало, забрался на чердачную маковку, смотрю из оконца. А они сюртуки поскидали и в одних тельницах на клинках рубятся. Поначалу-то я подумал, мол, балуются ребята, а потом вижу, разгорячились, в раж вошли, машутся, того и гляди друг друга порешат. Сначала-то белобрысый всё теснил - у него сабелька лёгенькая, да и увёртливый, как змея, а  потом и черноволосый вошёл в силу. Шашка у него казачья, потяжелее сабли, так размахался - белобрысый еле увёртывается. Вижу, дерутся по-настоящему, звон даже мне слышно. Что делать: тревогу поднять – ещё всех насмешишь, да мне же и влетит. А пост оставлять нельзя. Долго они так пырялись. Слышу «дзынь» клинок у белобрысого в сторону – один эфес в руке. Ну, думаю, щас он его прикончит, ан нет, клинок к груди приставил, что-то сказал. А уже рассвело, гляжу, возвращаются. Впереди полячок этот чешет, расхристанный, а за ним ба-а-а, поручик Крылов, он тогда ещё прапором был.
    Я как сменился, в штаб побёг, доложил, как положено, ну, а там меня к стенке прижали, мол, никому ни слова, разберёмся. Ну, теперь два года прошло, вроде и не секрет.
- Да, история,- протянул Мишарин,- а из-за чего они поцапались, дело-то серьёзное?
 - Вроде из-за девки. Крылов тогда у степняка добычу отбил, ну и решил жениться, а поляк на неё позарился, вот и получил.
 - Ишь, как у господ офицеров,- хмыкнул Мишарин,- всё по - благородному: то стреляются, то рубятся.  У нас, казаков, проще, пару раз по сопатке съездил и все дела.
 - Поручик Крылов, офицер дельный,- подал голос урядник,- зря служивого не обидит, его и драгуны почитают.
 - А зачем же он взял с собою этого полячишку,- заинтересовался Мишарин,- ему же дозволили самому набирать команду?   
  - Попробовал бы он не взять,- протянул урядник,- ежели его сам комендант втюрил. Догляд ему за поручиком нужон. После встречи с дружком казаком, он теперь в опале. Брешут, будто и донос на Крылова этот шляхтич состряпал, выслуживается. Среди нашего брата такого пакостника не сыщешь.
 - Присматривать бы надо за прохвостом, - озаботился Пичкиряев.
 - Присмотрим, не переживай,- тихо сказал урядник,- поручика в обиду не дадим.
     Вскоре послышалась команда «По коням!» и отряд, переправившись через неглубокую речку, двинулся дальше. Отдохнувшие кони наконец-то втянулись в гоньбу и к заходу солнца усиленная полусотня, как и планировалось, достигла первого озерца.
     Выставив усиленную охрану, Крылов разрешил искупаться всему отряду. С трудом нашли не топкое место, ополоснулись, вода, на удивление, оказалась не такой уж солёной, где-то неподалеку, видно били родники. В низинке развели костерок, сварили похлёбку и, расседлав коней, улеглись отдыхать.
                ***
         Обходя с вахмистром бивуак, Крылов с сожалением заметил:
 - Ох, и наследили мы здесь, теперь уж ничего не скроешь и обнаружить нас легко.
 - Ежели за нами хвост, господин поручик, то нас давно уже засекли. Следы полутораста коней в степи не скроешь. Главное, не дать этому хвосту, если он есть, обойти нас и шайку упредить. Всё ж думаю, на один переход мы оторвались, но наверняка они нас догоняют и если, не будут жалеть своих коней, скоро мы их увидим, ваше благородие.
 - Господин вахмистр, давай не будем величаться. Ты не против?
 - Никак нет, ваше благо… Андрей Прохорыч!
 - Ну, вот и ладно. Так что у нас впереди, Иван Ипатыч?
        Польщённый тем, что его величают по имени отчеству, вахмистр подобрел лицом, изложил свой план завтрашнего перехода:
 - За день надо успеть проскочить всю эту гряду солёных озёр и подойти к Тоболу. До селе мы шли по прямой, а теперь придётся петлять, обходить топкие места, неудобья, вот тут - то они нас и могут обойти, да ещё какую-нибудь пакость выкинут. Но далее пойдут солонцы, места открытые, ухорониться трудно.
                4.Такыры.
 
       Когда из-за чёткой линии горизонта показалась малиновая краюха солнца, сводный отряд достиг уже первого приметного рубежа. Ровная цепочка небольших, крепко солёных озёр тянулась с севера на юг, уходя за горизонт.
     Внимательно присмотревшись к местности. Андрей решил, что это бывшее русло древней огромной реки и высказал предположение поручику Юматову, своему заместителю, который увлекался историей, тот неопределённо пожал плечами и удовлетворённо хмыкнул:
 - Глазастый же ты, Прохорыч. Здесь действительно когда - то могла течь река, а ещё раньше, как предполагают, было огромное море, а может и океан, от них только солёные озерца и остались.
       А впереди, до самого окоёма, бурела глинистая солончаковая пустыня без кустика, без травинки, разбитая на аккуратные квадратики потрескавшейся земли. Ни птиц, ни букашек, ни даже надоедливых слепней, до селе мучивших коней, здесь не было.
 - Омертвелая земля,- думал Крылов.- Неужели здесь могут расти тюльпаны? – поинтересовался он у Юматова во время краткой передышки.
 - Растут, Прохорыч, да ещё какие красивые - взгляд не оторвёшь. И красные, как закат, и синие, как небо, и жёлтые, как песок, но самые красивые, пожалуй, пурпурные. Тут же весной бывает и влага, но недолго, до первого суховея, - разошёлся начитанный поручик.- У этих азиатов каждому цвету своя легенда. Красный тюльпан будто от крови юноши, разбившегося о скалы при известии о смерти возлюбленной, а оказалось, что весть была ложной и девушка хранила верность до конца жизни. Жёлтый тюльпан вроде как приносит счастье, но только чистым душам, особенно детям. Персы  уверяют, что с непорочной прелестью тюльпана не может сравниться даже роза.
 - Удивляюсь я твоим знаниям, Алексей, а отчего эти солончаки образуются, знаешь? - поинтересовался  Крылов.
 - Да, будто от сильной жары вода поднимается и уходит в испарение, а соль в земле остаётся.
     Подскакавший от арьергарда вахмистр прервал рассуждения Юматова:
 - По моим расчётам, Андрей Прохорыч, мы прошли половину пути, ещё столько же и будем пить водичку из Тобола. Но впереди, пожалуй, самое трудное: такие вот такыры, мёртвые озерца, жара и, не дай Бог, подует горячий южак, кони его не переносят, а вот верблюду хоть бы хны, чудно.
                ***
     После краткой передышки отряд снова двинулся в путь. Кони, будто понимая, сами стремились поскорее уйти из этой неживой земли, сами переходили в галоп, снова рысь и опять в галоп. Командир не сдерживал коней и, пока солнце не достигло зенита, старался пройти как можно больше. Но безжизненное однообразие угнетало, лишь изредка попадались жалкие метёлки седой полыни, жёсткие, как проволока, кустики тамариска, верблюжьей колючки, и до самого горизонта тянулась потрескавшаяся от жары коричневая чешуйчатая твердь.
     К полудню светило разъярилось окончательно, кони стали чаще переходить на шаг, крупы их покрылись ошмётками пота, ножны, оружие, стремена, пряжки ремней накалились так, что к ним было опасно прикасаться. Бездонный зёв неба удручал полинявшим ситцем, приводил в уныние, казалось, этому безрадостному пути не будет конца.
      Но вот вдали, у самого небосклона, Андрей заметил узкую белёсую полосу, то ли мираж, то ли спасительные тучи. Размышления Андрея развеял подъехавший вездесущий вахмистр:
 - Господин поручик, докладаю, тыловые дозорные углядели трёх конных, за нами тянутся, не отстают. Но нас они обойти пока не могут, их коняки притомились поболе наших. Их бы перехватить, да время потеряем.
 - И что ты, Иван Ипатыч, предлагаешь? Ловушку им сделать?
 - Нет, Андрей Прохорыч, останавливаться  нам ни в коем разе нельзя. Видите вдали белёсая полоска? – Это гряда, за нею вторая цепочка озёр. Там бы сделать привал, а заодно и хвост отрубить.
 - Ну-ну,- с сомнением протянул поручик и добавил потише, - колоти, бейся, а на фарт  надейся.
 - Не расслышал, что вы сказали, Андрей Прохорыч.
 - Да, это я про себя, не тревожься, Ипатыч.
       Крылов после сообщения о преследующих соглядатаях, чётко представил себе всю картину. Идущий в клубе пыли его конный отряд, все охранения, направление движения – местность открытая, всё как на ладони. Их давно уже пересчитали и коней, и служивых, дело за малым – предупредить шайку разбойников. 
    Когда до гряды оставалось не более двух вёрст, пахнуло встречным ветерком и долина пошла под уклон. Кони, почуяв благодатную влагу, заторопились, перешли на рысь и вскоре отряд уже огибал вытянутую в форме сапога песчаную косу, белёсую от солончаковой полыни. Если бы не каменистое основание преграды, можно было подумать, что её правильную форму сотворили разумные существа.
 - Удобное место для обороны,- подумал Крылов, спешившись, бросил поводья ординарцу и по осыпающемуся склону взобрался на вершинку гряды. В подзорную трубу, насколько хватал глаз, была видна ровная, как стрела, взрыхлённая копытами коней, полоса, а почти у самого горизонта, по это же меже, двигалось несколько тёмных точек.  Приглядевшись, поручик рассмотрел трёх всадников. Они ехали шагом, не спеша, и, как будто, лошадки их не выглядели заморёнными.
    Подозвав Юматова и вахмистра, Андрей сообщил им об увиденном и спросил: 
 - Какие действия теперь предпримет противник?
 - Да что тут гадать,- с трудом ворочая от жары языком, промычал Алексей,- остановятся, выждут, пока мы тронемся и следом за нами.
 - Не-не, господин поручик, - завозражал вахмистр,- у них теперь другая задача, как нас  незаметно обойти и оторваться, нюхать наши хвосты им теперь ни к чему.
 - Да, если это не простые попутчики, то им теперь всё о нас известно,- задумчиво произнёс Крылов и построжавшим голосом добавил, - пока все отдыхают, распорядись, Алексей Михалыч, наладить усиленный дозор к северной оконечности озера. Вряд ли они попытаются обойти нас с юга, по солончаковой пустыне. Их кони притомились не меньше наших.      
     Вода в этой довольно большой, вытянутой с севера  на юг, котловине тоже оказалась лишь слегка солоноватой, её с удовольствием пили и кони и люди.
 - Тут, поди, и карасишки водятся!- Кричал возбуждённый купанием казак Пичкиряев,- эх, жаль бредешка с собой не прихватили, а то, гляди, и жарёху бы изладили.
 - Да, ты, Пичкиряй, и сам-то ожарел, как печёный окорок, хоть коли да ешь,- кричали ему с берега.
 - Не, я невкусный, во мне дерьма много, ить, одну джурму  едим. Джурма в завтрак и обед, воды много – мяса нет.
     Пока поручик Юматов, оглядывая драгун, думал, кого бы назначить в дозор к северной оконечности озера, к нему обратился капрал Понятовский и сам напросился на этот дальний пост. Поручику, доброму по натуре, жалко было отрывать истомившихся солдат от купания и он, облегчённо вздохнув, приказал капралу взять с собой пару добровольцев, а  сам, снимая на ходу рубаху, побежал к озеру.
       Там уже кипела вода от растелешённых служивых. Брызги, смех, гогот, крики эхом отдавались от косы и таяли в безмолвной степи.  По далее, на мелком месте, отмывая щётками ошмётки пота, купали коней. Те неистово выражая свою радость, бешено били копытами по воде, забрызгивая и себя и коневодов.
     На самом высоком месте гряды, растирая прохладные свои телеса после купания, стоял прапорщик Александр Игуменьщев, пристально рассматривая в подзорную трубу дальние точки на горизонте.
       Дюжий драгун, недавно прибывший в Троицкую крепость на службу, он удивлял Крылова своей любознательностью и расторопностью.
      Сын состоятельного отставного полковника, он не кичился своим положением и почтительно, как и подобает по субординации, относился к своему командиру Крылову и тот доверял ему самые ответственные задания. Вот и теперь, когда все служивые  отдыхали, наслаждаясь краткой передышкой, прапорщик исполнял службу старшего дозорного. У него и конь был особенный, отборный жеребец, выторгованный им на Троицкой ярмарке за собственные деньги. Своенравный и гордый, чета хозяину, он в любой скачке норовил идти первым. Теперь он стоял у подошвы косы, хрумкал овёс из торбы и  косил глазом на хозяина.
      Прапорщик вдруг заметил, что далёкие, еле заметные три точки, за которыми он следил, вдруг покатились назад и скрылись из виду. Прапорщик тщетно шарил по всему горизонту, но так их и не обнаружил. Не желая пока беспокоить командира, он сам пытался понять дальнейшие действия соглядатаев. По всей вероятности, они поняли, что отряд стал на отдых и, заметив, что за ними наблюдают, решили утянуться назад. Но вряд ли они будут ждать,- думал прапорщик,- теперь у них самый удачный момент, чтобы  выйти к соседнему озеру и обойти нас севернее, как говорил командир, хотя без отдыха они вряд ли далеко ускачут.
      Игуменьщев стал осматривать северную оконечность озерка. Через увеличительные стёкла хорошо была видна тройка осёдланных коней, стоявших кружком, голова к голове. Они, помахивая хвостами, будто о чём-то шептались. На берегу белела одежда, сброшенное в кучу оружие, три человека с чёрными, как головёшки, загорелыми лицами, блестя телесами, плескались в воде.
 - Хороши дозорнички, плещутся как утки, даже  охранение не выставили, подумал прапорщик,- бери их голыми руками. Интересно, кто у них там за старшего?
                ***
     Понятовский всё время похода чувствовал свою неприкаянность. Отряд был сформирован помимо него. Во всех пяти отделениях драгун были свои десятники, и не мог же он, капрал, хоть и бывший обер-офицер, дворянин, шляхтич подчиняться младшему по званию, да ещё холопу. Отношения с офицерами тоже были неопределёнными. Поручик Юматов, тихоня, лишь сочувственно на него поглядывал, но от общения уклонялся; громила-прапорщик старался его не замечать, чурался, видимо, зная о разжаловании. Крылову же капрал старался на глаза не попадаться, но поляк знал, что его приписал к отряду сам бригадир, знал свою задачу – быть ушами тайного сыска и вёл себя довольно раскованно.
     Взяв двух драгун,  Понятовский отправился к дальнему концу озера. Солончаки здесь, видимо, отступали, берег кое-где был затянут мелкой травичкой, вытеснившей седые проплешины задубелой солёной корки. В полуверсте открывалось зеркало ещё одного, неширокого, но весьма длинного озерка с кустарником по берегу и густыми камышовыми зарослями. Придонные родники здесь хорошо опресняли воду, давая волю растительности.
    Ни слова не говоря подчинённым, капрал разделся донага, осторожно вошёл по пояс в воду и смешно приседая, стал окунаться. Плавать он, видимо, не умел или боялся неизвестного места, стоял на месте и в глубину не шёл. Драгуны, не получив никаких указаний от старшого и видя его боязливость, мигом поснимали свою пропылённую амуницию и с весёлым гоготом попрыгали в воду, поднимая тучи брызг, затеяли шумную возню, а затем наперегонки поплыли к другому берегу.
    Понятовскому наскучило киснуть в воде и он, выходя на сушу, невольно кинул взгляд на соседнее озерцо и то, что он увидел, повергло его в ужас. Там, за кустами, пригибаясь, ведя коней в поводу, осторожно продвигались три кочевника в малахаях. Выйдя на открытое место, они мигом вскочили в сёдла и поскакали вперёд, оставив за собой только лёгкое облачко пыли. Два других драгуна по очереди подныривали друг под друга и ничего не заметили.
     Капрал, судорожно натягивая одежду и глядя вслед удаляющимся всадникам, сосредоточенно искал выхода из создавшегося положения. «Если доложить о случившемся,- думал он,- то возникнет много нежелательных вопросов: почему не доглядели, почему не подняли тревогу, почему не выставили охранение? Ответ был только один и не в пользу его, капрала, недооценённого человека со «знатной фамилией». Понятовский решил промолчать, как будто ничего не видел, тем паче, что свидетелей, как ему казалось, не было.
                5. Погоня
       Игуменьщев, глянув ещё раз в сторону заката, перевёл взгляд к северу. Там по-прежнему два служивых беспечно плескались в озере, а третий, натягивая исподнее, стоял к нему спиной. Восточнее озерца, в колеблющемся мареве, он вдруг заметил облачко пыли и, всмотревшись, разглядел силуэты трёх быстро удаляющихся всадников. Сомнений у прапорщика не было. То были преследовавшие их степняки. Выхватив свои кобурные пистолеты, Игуменьщев раз за разом разрядил их в воздух.
     Весь лагерь вмиг всполошился. Все повскакивали, расхватали оружие и уставились на вершину гряды, откуда раздались выстрелы. Прапорщик стремительно, едва не падая, скатился с холма и, подбежав к Крылову, доложил, что тройка кочевников обошла охранение и продвигается в восточном направлении.
        У поручика сразу же возник вопрос, требующий немедленного объяснения, почему его не заметил боковой дозор. Во время спохватившись, что теперь не это главное, Крылов приказал бросить в немедленную погоню пятёрку самых быстрых коней – всем остальным двигаться в том же направлении.
 - Господин поручик,- обратился прапорщик к Андрею,- дозвольте в погоню. С моим жеребцом вряд ли кто может потягаться.
    Подошёл ещё один драгун, сержант Алексей Бардовский, и вахмистр отрядил свою тройку отборных казаков: Никишина, Мишарина да неугомонного Пичкиряева. Старшим Крылов назначил Игуменьщева, строго - настрого наказав, «если хоть одного упустите, быть беде».
    Препоручив запасных коней своим отделенным, пятёрка служивых кинулась в погоню. Жеребец прапорщика  сразу же вырвался вперёд, пошёл карьером, врастяжку, за ним цепочкой вытянулись и остальные конники.
    Пригнув голову к самой гриве коня, как на скачках, Александр обдумывал на ходу сложившуюся ситуацию. С момента тревоги прошло чуть более получаса и беглецы не могли уйти далеко, к тому же и кони их, не получив хорошей передышки, вряд ли способны быстро двигаться. Места были открытые, безлесные, порой лишь жиденькие кусты тамариска, солодкого корня да полыни сиротливо выбивались из коричневой чешуйчатой тверди.
    Рассыпавшись веером и придержав коней, служивые стали приглядываться к земле, искать следы и вскоре казак Мишарин, самый остроглазый, заметил повторяющиеся выбоины, оставленные подковами. След был ровный, неширокий, но чёткий. Они шли цепочкой, один за одним, это их и выдало. Если бы они двигались россыпью, заметить следы было бы труднее. Погоня продолжилась. Жеребец прапорщика опять вырвался вперёд, увлекая остальных.
 - Вон они, - крикнул Мишарин,- верстах в двух, лошадки-то у них заморились, еле тилипают, стяс мы их нагоним.
      Кони пошли в галоп и расстояние стало быстро сокращаться. Заметив погоню, кочевник, скачущий последним, стал часто оглядываться, а потом вдруг резко взмахнул рукой, как будто что-то выбросил. В это же время прапорщик резко свернул влево, стремясь выйти наперерез. И тут случилось что-то непонятное. Конь сержанта Бардовского, идущего след в след за крайним кочевником, вдруг неистово заржал, взвился на дыбы и рухнул на колени. Сержант перелетел через голову своего скакуна и глухо ударился о землю. Скачущие следом казаки мигом спешились. Двое подбежали к сержанту, а третий, Мишарин, бросился к упавшему коню и то, что он увидел, привело его в дикое  негодование:
 - Вот же, нехристи поганые, - запричитал по - бабьи Мишарин,- убивай ты меня калёным железом, но зачем же коня калечить! Они ж, гады, «чеснок» разбросали.
      Подскочившие казаки увидели торчащие острые иглы из-под копыта передней правой ноги. Оглушённый падением поднялся и сержант, отряхивая пыль с мундира, подошёл к лежащему коню и нежно погладил его влажную морду:
 - Ах, ты горе-то какое! Что делать теперь, пропал мой Кащеюшка.
        Видя, что остался один против трёх разбойников, прапорщик развернул своего Казбека и подскочил к казакам, сгрудившимся у лежащего коня.
 - Вы, что, братцы, остановились! Они ж уйдут от нас!
 - Никуда они не денутся, господин прапорщик,- забасил Никишин,- доставая из перемётной сумы какую-то склянку,- чичас-от маштачку ногу подлечим и далее поскачем.
        Разгорячённый погоней Игуменьщев, хотел резко оборвать урядника, но видя сосредоточенные лица казаков, решил не перечить человеку, годящемуся ему в отцы.
 - А, ну-ка, прижмите его голову к земле да ноги покрепче держите, навалитесь,- командовал Никишин и, перекрестившись,   осторожным движением вырвал окровавленный шип из ноги бедного коня. Дав стечь крови, промыл водкой рану, смазал её каким-то коричневым снадобьем, обмотал чистой тряпицей, достал кожаный раструб, надел на больную ногу и примотал ремнём.- Ничего, рана не глубокая, кости целы, а мясо нарастёт.
    Прапорщик, еле дождавшись окончания процедуры, с тревогой поглядывая на удаляющихся беглецов, приказал:
 - Вы, господин урядник, оставайтесь здесь с сержантом, на всякий случай, ему я вижу, тоже  не можется. Ждите отряд, а мы в погоню, их нельзя упускать.
 - Вы уж там поосторожнее, господин прапорщик,- обеспокоился казак,- вслед им не идите. То не простые лиходеи, то нелюди. Ни один киргиз такого зла коню не причинит. Такие мерзавцы живьём не сдаются, а вы один на один.
 - Не переживай, Фролыч, управимся, ты уж тут лечи как следует, раз дохтуром заделался, - ответил за всех словоохотливый Пичкиряев.
     И снова началась бешеная погоня. Тройка преследователей теперь шла подалее от следа и вскоре стала настигать беглецов и, когда расстояние сократилось примерно до трёхсот сажень сабарманы вдруг, словно по команде, рассыпались в разные стороны, но один упорно двигался вперёд. За ним и погнался прапорщик, неотрывно следя за движением его рук, остерегаясь страшного «чеснока».
     Пичкиряев погнался за степняком, свернувшим влево. Видя, что казак его догоняет, он вдруг резко остановил коня и развернул его на месте. Мордвин успел ещё подумать «наши кони на такое не способны». Мигом выхватив лук, кочевник, почти не целясь, спустил тетиву. Пичкиряев, ошеломлённый дерзким поведением противника, инстинктивно, как во сне, дёрнулся вправо и почувствовал резкий удар. Стрела, оцарапав шею до крови, застряла в воротнике мундира. Почувстовав острую боль и, не дожидаясь второй стрелы в свою голову, казак выхватил пистолет и разрядил его в сабармана и сразу же услышал выстрел с другой стороны. Мишарин, расправившись со своим противником, махнул рукой Пичкиряеву, мол, следуй за прапорщиком.
     Поравнявшись с другом, Мишарин, возбуждённый смертельной схваткой, кричал на скаку:
 - Вот же прохвост, так ловко аркан кинул, точно в голову целил, даже картуз сбил, поучиться бы у него, да теперь не придётся, пришлось его наказать. Всё ж добрые демидовские пистоли, если бы осечка, он бы из меня удавленника  с одного маху сделал.
     Прапорщик не сдерживал своего Казбека и тот, видя перед собой соперника, которого,  по привычке надо обогнать, мчался, вытянув голову, едва касаясь земли, и быстро сокращал расстояние.  Александр догадывался, что ему достался самый матёрый из трёх бандитов, вероятно, он-то и являлся главарём шайки, даже и конь его был выносливее и резвее других. Наверняка он был и умелый вояка, хитрый и коварный.
       Заметив, что его настигают, степняк стал часто оглядываться и, видимо, что - то замышлял. Опасаясь шипов, драгун направлял своего жеребца параллельным курсом, приближаясь с правой, неудобной для лучника стороны. Но когда Казбек приблизился к киргизу на сотню саженей, тот и из неудобного положения стал обстреливать прапорщика, не давая ему вырваться вперёд. Фомичёв еле сдерживал жеребца, рвущегося на обгон, стараясь быть вне досягаемости стрел.
        Преследуя врага, прапорщик мучительно обдумывал способы нападения. Его кобурные пистолеты были разряжены тревожными выстрелами, винтовка хоть и болталась за плечами, но подсумки с патронами были увязаны в тороках, и на скаку достать их было непросто,  надежда была только на обоюдоострый палаш. Между тем, конь, беспрерывно понукаемый степняком, выдыхался, да и стрелы, посылаемые раз за разом, должны были скоро кончиться.
        Молодому  офицеру ещё не приходилось участвовать в боевых стычках, на его счету ещё не было ни одного убитого врага, и он не решался это сделать теперь. И не потому что робел, а просто не испытывал  ненависти к этому человеку, который во что бы то ни стало, пытался его убить.
 - Буду брать его живым,- решил Игуменьщев,- силы у меня хватит.
        Видя, что кочевник пустил в него последнюю стрелу, чиркнувшую по левому  боку, прапорщик дал волю своему жеребцу,  в несколько махов достиг противника и, схватив его за плечи, выдернул из седла. Разбойник успел выхватить из-за голенища кривой нож, попытался полоснуть драгуна по горлу, но стеснённый мощным давлением могучих рук,  ткнул клинок в правое плечо офицера. Почуяв острую боль, прапорщик так сжал шею врага, что та хрустнула.  Запаленный конь степняка, закачавшись, рухнул под ноги Казбека, который встал, как вкопанный.
     Подскочившие казаки, шедшие следом, вмиг спешились, высвободили кайсака из-под упавшего коня, положили его рядом. Ран на теле не было, но он был мёртв, левая рука с ножом, испачканным кровью, ещё подрагивала.
 - Э, господин прапорщик, так он успел тебя полоснуть,- вскрикнул Мишарин.
 - В шею метил, - морщась от боли, проронил раненый,- да я его маленько придавил.
 - Да уж, так маленько, - мурчал казак, обрабатывая рану офицера,- что бедный шиш враз скопытился.
     Вскоре подошёл и отряд, драгуны окружили преследователей, расспрашивая, что да как. Подошедшему Крылову прапорщик бодрым голосом доложил, что все лазутчики уничтожены, языка, к сожалению, взять не удалось.
- Рана-то глубокая?- спросил поручик.
- Вершка два, ваше благородие, ничего, до свадьбы заживёт.
- Ещё и до места не добежали, а уже двое раненых,- думал Крылов,- а что будет там, у Кушмуруна,  противник, видать, серьёзный, не какая-нибудь шушваль.
      Прихватив двух трофейных коней, сводный отряд продолжил путь.

                6.  Тобол.
 
          Вскоре, ещё до захода солнца, показались синеватые издали леса, дохнуло прохладой, промеж кустарников забрезжила свинцовая полоса воды, впереди открылся Тобол.  Выбрав затенённое место, в прогале меж двух берёзовых колков, отряд спешился. Крылов собрал офицеров и казаков, которым приходилось бывать в этих местах, держали совет.          
 - Переходить на тот бок нам пока негоже,- заговорил первым вахмистр Иван Ипатыч,- поперва надо пустить глубокую разведку, подалее от стана, прикинуть, что да как. Можа у них тут дозоры околачиваются, тады опять придётся погоню налаживать.
     Успевший к совету командир передового пикета доложил, что рядом широкий брод, коню по брюхо и берег окатистый, а место открытое, севернее густолестье приступает, там легко укрыться, если кто за нами наблюдает, но ничего подозрительного в округе не замечено.
     Порешили заночевать у реки, выставить усиленные посты, шума не поднимать, а на рассвете переправиться на ту сторону. До озера Кушмурун осталось не более двух переходов, но двигаться здесь надо было с большой осторожностью, особенно вторую половину пути.
     Очумевшие от дикой жары служивые, ополоснувшись тепловатой тобольской водичкой, раскинули попоны, наломали сушняка, развели костерки и вскоре запахло горьковатым дымком и разваренным сушёным мясом. По всему биваку пробежался поручик Юматов со строгим предупреждением – сырую траву не жечь, чтоб дыма не было. Кони впервые за долгие часы переходов лакомились свежим луговым зеленчаком,  освобождённые от седел, катались по траве, чесали свои онемевшие от сёдел хребтины.
Любопытная разведчица-сорока, прилетевшая из леса, перепархивая с куста на куст, неумолчно стрекотала, облетая казаков, умостившихся у самого плёса. 
     Пичкиряев с перемотанной раненой шеей, колдовал над варевом. Помешивая струганной палкой в котле, растягивая слова, судачил:
 - Сорока сокочет, гостей нам пророчит. Пошли нам Бог гостей глядишь и хозяин будет сытей.
 - Подь ты к бесу,- возразил Мишарин,- краюха и так невелика, а чёрт гостя принесёт, он и последнее унесёт.
 - Когда мы хучь  раз по-человечески поедим, до чего ж эта постная джурма осточертела, у меня заранее от неё в животе гуркотит.
 - А ты кинь в похлёбку пару лягушек, оно скоромнее будет, вон их сколько по берегу скачет, - засмеялся Мишарин.
 - А, чё я кину,- вскочил Пичкиряев и сделал шаг к воде,- исть будешь?
 - Что ты, что ты,- замахал руками Мишарин,- я не хранцуз какой-нибудь и глядеть-то на них брезгую.
 - А конинки не хочешь?- Подзадоривал мордвин.
 - Не, станичник, конину ни за что. Верный конь, он и друга надёжнее.  Мне б говядинки кус да пожирнее.
 - Ну, погодь, вот купчишек заморских встренем, они нас по-царски угостят. Кишмиш, урюк, араки нальют.
 - Дождёшься, они ж скряжливые все.
 - Ну, не все, я знавал и тороватых.
 - Хватит вам белендрясы точить, - перебил Пичкиряева Фролыч,- накаркали, балаболы, вон к нам гостенёк жалует.
     Не спеша, изредка потягивая жидкость из манерки, брякая саблей, плёлся Понятовский по-над урезом воды, оставляя вмятины сапог на мокром песке. После того, как под его командой дозор проворонил сабарманов, отношение к нему драгун резко изменилось. Если раньше нижние чины не обращали на него особого внимания, так как он был из другого взвода, то теперь капрал замечал в их глазах откровенное презрение. Ему, человеку редкого тщеславия и кичливости, постоянно требовалось внимание со стороны или чей-либо восхищённый интерес,  а теперь его не было и он в этом остро нуждался.
     Заметив кружок бывалых казаков, он внимательно оглядел их издали и, показав жёлтые прокуренные зубы, небрежно бросил:
 - Добрый вечер, панове.
    Казаки, не зная как ответить на такое приветствие, буркнули что-то невразумительное, а Пичкиряев не преминул ответить с издёвочкой:
 - Добрый вечер, но кормить нечем, была вишня, да вся вышла.
       Капрал ничуть не смутившись, передвинул на живот вместительную офицерскую манерку из белой жести и, как ни в чём не бывало, продолжил:
 - По запаху чую, у вас тут добрая закуска, а у меня добрая горилка.
      Не дожидаясь приглашения, присел на край попоны, выдернул пробку из своей блестящей манерки и поднял её над головой.
      Казаки враз примолкли и уставились на урядника, тот в отсутствии вахмистра считался старшим. Вытянув гузкой губы, Фролыч кинул быстрый взгляд по сторонам, зачем-то почесал скулу и, махнув рукой, кинул:
 - Хай ему грэць, как хохлы гутарят. Мы народ не чепурной, наливай!
      Казачки засуетились, у них мигом нашлись кружки, чаплашки и лишний котелок для гостя. Урядник нюхнул спиртного, заулыбался так, что морщины пошли по всему лицу, хитро мигнув капралу:
 - Здоровья, вам пан! Жить богатеть, да спереди горбатеть,- и опрокинув жидкость в усатый рот, крякнул,- з-з-забориста, чёртова лихоманка, не чета нашей кизлярке.
    Понятовский, встряхнув манерку, плеснул всем по второй, остатки вылил себе.
    Довольные казачки дружно стуча ложками, доедали хлёбово, а капрала уже развезло. Важно развалясь на попоне и чувствуя себя хозяином положения, охмелевший шляхтич вдруг заявил:
 -  А знаете ли вы, панове, с кем вы здесь сидите?
       Казаки, удивлённо переглянувшись, уставились на случайного гостя.
 - Я из знатного рода графов Понятовских. Мой двоюродный брат, Станислав Второй Август – король Речи Посполитой.
       Оторопевшие казаки, сами ярые насмешники и зубоскалы, вытянув по-гусиному шеи, раскрыв от удивления рты, застыли на месте.
 - Дак, это как же так?- Насмешливо прижмурился Пичкиряев.
 - Да так, что мой отец, Збигнев и его, Станислав – родные братья. Дядько мой Станислав генералом был у шведского короля Карла Двенадцатого. Знаменитый был генерал, после Полтавы к туркам ушёл.
 - Ушёл, а может, сбежал,- съязвил дотошный Мишарин.
 - Ты на что намекаешь, казак! – распалился шляхтич, покрываясь красными пятнами.
 - Да побил наш царь Пётр и Карлу, и Мазепу, и дядьке вашему хвоста накрутил, до самого Крыма без портков чесали, - не унимался Мишарин.
 - Да, ты казак, пся крев, холоп, забыл с кем разговариваешь,- уже кричал шляхтич, вскакивая и хватаясь за саблю.
 - Пужать меня не  надо, пан капрал, я пуганый.
 - Да ты знаешь, курва-мать,- опять взвился поляк,- я знал всех шестерых сыновей дядьки Станислава и они меня знали. Все в дело пошли: Казимеж стал генералом, Анжей – фельдмаршалом, Михаил - архиепископом, а Станислав, младший брат мой, когда ещё посланником был, с вашей кралей Екатериной амуры крутил и даже ребёночка…
 - Но-но, господин капрал, - угрожающе забасил урядник,- вы уж матушку нашу Екатерину не замайте. Расскажите-ка лучше, что ж это родственнички вас позабыли. Во тьму тараканскую загнали и не вызволяют. И братец ваш, король польский, почему-то не печётся о вас, совсем из головы выкинул. Вы уж не гневайтесь на нас, сирых, господин капрал, но сумлеваются казаки, что в ваших жилах графская кровь течёт. Враньё, что драньё, гляди руку занозишь.   
      Понятовский опять было схватился за рукоять сабли, но его тесно обступили казаки, схватили за руки и приподняли, смертельно обиженный капрал только глухо прорычал, свирепо взглядывая на урядника:
 - Не был бы ты холопом, я б тебе показал, пся крев.
     Резко развернувшись, хрипя ругательства, опозоренный шляхтич уплёлся к драгунам. Вскоре пришёл вахмистр:
 - Что тут у вас за крик был, ведь сказано было не шуметь!
 - Да, это капрал Понятовский в гости захаживал,- доложил урядник, усмехаясь в усы,- брехал, будто он графских кровей, а польскому королю сродным братом доводится.
 - Кобель бешеный ему брат, у них что ни поляк, то и граф, а самозванство ноне и у нас в большой моде. Вы с этим полячком не якшайтесь и лишнего при нём не болтайте. Он для догляда приставлен, вынюхивает, высматривает, а потом  донос состряпает. Он и к вам недаром заявлялся, небось, угощал?
 - Ну, так на один зуб, больше для запаху.
 - То-то и чую от вас запашок, взбулгатились инды. Смотрите у меня, давно горячих не пробовали!
                7. Совет у речки Убаган и комары.

      В предрассветном сумрачье, стараясь не шуметь, переправились через Тобол. Сонную тишину приречной долины нарушало только ёканье селезёнок взбирающихся на крутой берег лошадей да негромкие слова команд. Хорошо отдохнувшие за ночь кони, сразу пошли  рысью. Наступил самый тревожный этап пути. Где-то впереди, возможно близ озера Кушмурун, затаилась разбойная шайка, поджидавшая богатую добычу. Сводному отряду, во главе с поручиком Крыловым, надо было упредить нападение степняков, отвлечь их от караванщиков, рассеять по степи, а если удастся, то и уничтожить. Предстоял бой жестокий и пока непредсказуемый.
     Крылов надеялся, что тройка вооружённых соглядатаев, задержанная по ту сторону Тобола, была единственной и о приближении его отряда разбойники известия не получат, но у них могли быть и другие каналы.       

                ***
         С утра подул слабый встречный ветер, на смену гиблым такырам пришли чахлые берёзовые колки, с желтеющей, но ещё не опавшей листвой, прозрачные осинники, заросшие густой травой. За отрядом уже не тянулся густой шлейф пыли и дышать стало легче. Копыта ступали на мягкую  травянистую землю, и кони пошли ходко, не переходя на шаг. Изредка попадались крошечные, поросшие камышом озерца, из которых вспархивали стаи уток, вдали у самого горизонта порой быстрой тенью промелькивали пугливые стада сайгаков.
        Андрей мысленно представил карту местности и поставил себя на место разбойников, стараясь угадать наиболее уязвимые места для нападения на караван. Подумав, он решил, что способнее всего ждать купцов у впадения речки Убаган в озеро Кушмурун - лучшего  места и для привала, и для водопоя не найти. Там же, по версии Наумова, должна была состояться и встреча троицкого отряда с сибирскими казаками и караваном. Но, то был самый простой, легко угадываемый вариант. Степные тати, коварный и смекалистый на выдумку народец. Вполне допустимо, что они могут напасть и раньше, предположив, что к этому месту может подойти и встречная охрана.
        На кратковременном обеденном привале Крылов поделился своими соображениями с вахмистром и Юматовым. Степан только задумчиво поскрёб затылок  и ничего не сказал, вахмистр же согласился с опасениями командира и предложил отклониться несколько к югу, чтобы не обнаружить себя раньше времени, двигаться  быстрее и выслать дальний дозор к речке Убаган.
      В разведку были отправлены две пятёрки самых опытных казаков, условились встретиться у русла речки, подальше от устья. Следом отправился и весь отряд, отклонившись к югу.  Частые островки березняка, густые заросли терновника служили хорошей маскировкой и позволяли конникам двигаться с удвоенной скоростью.
      Когда солнце начало клониться к западу, отряд остановился у крутобокого шихана, заросшего высоким тальником. Тут же, в густой траве, била водяная жила, неиссякаемый родник. Спешились.
 - Где - то здесь начинается  Убаган, от неё и пополняется Кушмурун,- высказался вахмистр,- вроде и махонькая речушка, а целое озеро питает, настоящая кормилица.
        Вскоре к отряду на взмыленных конях подскочила пятёрка дозорных казаков. Урядник Никишин, один из самых опытных следопытов, доложил Крылову, что  у озера и на всём русле речки тати не обнаружены, но у самого устья замечена длительная стоянка. Утоптанная трава, обилие конского помёта, зола от костров. Совсем недавно ушли на восток, видимо, встречь каравану. Следы свежие, а коней, пожалуй, с две  сотни.
 - Две сотни, говоришь,- задумчиво грызя травинку, протянул поручик,- что их больше, чем нас?
 - Так точно, ваше благородие,- ответил урядник,- но, думаю, что половина коней у них заводные, как и у нас. В запасе держат, дорога-то дальняя.
 - Значит, они готовят нападение в другом месте, знать бы где?               
 - А мне, ваш бродь, - оживился урядник,- приходилось и ранее бывать в этих местах. Я, тогда ещё при губернаторе Волкове, сопровождал посыльных на переговоры с ханом Абул - Хаиром . Целый месяц здесь мотался, комаров кормил, их там тучи , да такие здоровые, как…
 - Ты можешь подробнее, но только без комаров,- заулыбался Крылов,- изложить свои соображения?
 - Виноват, ваш бродь, изложу всё, как есть. Там восточнее Кушмуруна местечко есть хитрое, семь озёр в цепочку. Хляби там такие топкие – конь увязнет, не вытянуть, а средние два озерка длинные, вытянутые с восхода на запад, одно подле другого, как женские черевички, и меж ними ходовая твёрдая тропа. Другого пути поблизости нет, конечно, их можно и обойти, да уж больно далеко, а там райское место. С боков от воды прохладой веет, благодать, рыбка плещется, ни тебе слепней, ни комаров.
 - Ты опять про комаров,- перебил его Крылов.
 - Виноват. Так вот при выходе северное озерцо так и тянется, а южное обрывается и дальше идёт урёмный  чакрыжник, такой мелкий лесочек, смешанный с кустарником. Место для засады самое пригодное. Податься некуда, по сторонам вода, извернуться невозможно, тропа - то и для коня узкая, а для верблюда - жвачника и подавно.  Нас там тоже поджидали на обратном пути, да казара – народ дошлый, ходят с опаской. Прознали мы про то обошли, да как жахнули с двух сторон…
 - Иван Ипатыч,- перебил говорливого казака Крылов,- что делать – то будем?
 - Фролыч дело говорит, Андрей Прохорыч, - ответил вахмистр, заглядывая в свою самодельную карту. Напротив урёмы возвышенное место, кустами да чернолесьем поросло, вот там можно дозору укрыться, да понаблюдать, оттель и караван будет видно на подходе, а отряду до времени по далее схорониться.
 - На словах у тебя ладно получается, господин вахмистр, а как оно на деле выйдет. Ну, да, ладно, война план покажет. Вся надежда на вашу разведку, казаки, а уж драгуны не подкачают.
      Закончив летучее совещание, Крылов приказал:
 - Пока не смерклось, всем ужинать, костров не разводить,  отдыхать, но не рассупониваться, как стемнеет, двинемся к Семиозёрью.
                ***
     Почти невидимое светило, затянутое мглой, медленно катилось к горизонту, и кроваво-красные лучи его проглядывали сквозь клочья зловещего нагромождения туч.  С заходом солнца вдруг потянуло свежестью, зашевелились кусты, пронёсся вихрь, как бы пробуя силы. На миг воцарилась безмолвное затишье, затем поток воздуха снова пришёл в движение, стал усиливаться, потом вдруг засвистало и заухало.
 - Вот это нам как раз и надобно, - обрадовался вахмистр, при таком ветрюгане ни топота, ни звяка не услышать.
 - А ещё на ветру хорошо блох ловить,- засмеялся Пичкиряев, -  они смирные.
 - Тебе, мордвин, лишь бы зубы поскалить, а тут сурьёзное дело.
 - Да, я понимаю, Ипатыч, всё идёт нам на удачу, вон и солнышко ночное казачье, то глянет, то спрячется. Глянь, как лик свой кажет, даже видно как Каин Авеля вилами убивает.
 - На месяц негоже долго глядеть, - вмешался Мишарин,- в закромах пусто будет.
 - А нам нечего терять,- хохотнул Пичкиряев,- у нас и закромов-то нету.
 - По коням! – была, наконец, подана команда и отряд, где рысью, где шагом направился к Семиозёрью.
     Шквалистый ветер не утихал и отряд двигался без опаски, но когда, по расчетам вахмистра, до озёр осталось не более двух вёрст, была подана команда перейти на шаг. Вскоре их осторожным свистом остановил дальний дозор казаков.
     Как и предполагал старина Фролыч, шайка затаилась в урёме, близ выхода из междуозёрья, числом изрядна, до полутораста сабель.
 - Учуяли богатую добычу, скучковались,- думал Андрей, слушая сообщение дозорных,- шакальё, поди, со всей степи сбежались.
- Напротив чакрыжника, на гряде, у них пост. Видно с пяток лошадей, но на ближайший шихан они не полезли, лень, да и для коня крутовато. Там теперь укрылся наш дозор.
     Чтобы до времени не обнаружить себя, Крылов приказал драгунам затаиться до рассвета в берёзовом колке, а казакам, соблюдая все меры осторожности, без запасных коней, продвинуться к гряде.
     К рассвету ветер утих и пикет разбойников, видно боясь остаться в стороне при дележе добычи, не подозревая об опасности, скатился с гряды и присоединился к шайке. Драгуны, по знаку казаков, сразу же продвинулись к возвышенной косе, укрытой густолесьем и затаились в полуверсте от разбойников, ожидая подхода каравана.

                8. Две засады и один предатель.

        Понятовский после ссоры с казаками не находил себе места. Он понял, что в его мнимое родство не верят даже эти безграмотные голодранцы. Драгуны, после случая с дозором, чурались его. Благоволение коменданта, которому он так радовался, было, видимо, вынужденным, тот наверняка знал о доносе на Крылова и вряд ли будет защищать его по возвращении. Им вдруг завладела рискованная, но как ему казалась, удачная мысль. Перебежать к кочевникам, предупредить их о готовящемся нападении с тыла, заслужить их уважение, принять участие в дележе добычи, а там будь, что будет. Злоба душила его и он, почти теряя рассудок, ждал своего часа, находясь на самом краю длинной цепи драгун, растянувшейся на крутом склоне гряды. Капрал случайно узнал, что степняков раза в два больше,  и надеялся на удачу.
     Болезненно оживлённый шляхтич не знал только одного, что кочевники никогда не берут в свои шайки чужаков, а тем более европейцев. Это только русские привечали чужеземцев, не гнушаясь ни немцами, ни поляками, ни шведами. Немало инородцев было и среди казаков тут и калмыки, и татары, и башкиры, и даже пленённые французы.
                ***
       Андрей расположился в самом центре своего спешенного отряда, за большим валуном и наблюдал в подзорную трубу за окрестностью. Уже хорошо были видны  следы осени: на взгорочках темнели пожухлые травы, листья берёз тронулись лёгкой желтизной, в ветвях запутались первые паутинки, а в озерке, вытянутом с запада на восток, в эту рань кипела своя жизнь. Беззаботно плескалось великое множество птиц: перевёрнутые вниз головой толстогузые кряквы с торчащими из воды хвостами, появлялись и вновь исчезали остроклювые нырки, особняком держались чёрнопёрые важные лысухи, взлетали и садились проворные чирки, оставляя светлые бороздки на воде. По прибрежному песку сновали голенастые кулички, среди стеблей камыша застыли длинноногие цапли, похожие на застывшие изваяния. Кряканье, свист, гоготанье разносились далеко по округе. Непуганное птичье царство и не подозревало, что вблизи затаились вооружённые люди, готовые вот-вот вступить в кровавую сечу.
       Крылов намеревался ударить на разбойников с тыла, упредив их нападение на купцов, и теперь боялся только одного, что впереди каравана  будет идти малое число казаков и они не смогут выдержать первый, лобовой удар шайки - помощи охраны, идущей в арьергарде, ждать не приходилось. Вся довольно узкая тропа наверняка будет занята неповоротливыми, нагруженными поклажей, верблюдами, на это и рассчитывали предусмотрительные тати.
       Андрей с беспокойством рассматривал стан противника, пытаясь прикинуть его боеспособность. Среди высокого кустарника видны были осёдланные кони и тёмные фигурки. Их было довольно много, пожалуй, больше, чем в его отряде, как и предполагали казаки. Конечно, преждевременная атака на них могла бы предупредить охранников каравана, но какой ценой. Большая часть отряда наверняка будет потеряна, а до Троицкой крепости не менее восьми переходов, учитывая медленность передвижения и постоянную опасность. Рисковать он не мог.
     Поручик не считал себя чересчур воцерковлённым христианином, но рука сама нащупала нательный крест, а послушная память донесла ему затверженные слова молитвы. «Помоги, Господи…
      Обретя некоторую уверенность, Андрей направил окуляр  в восточный конец озера и заметил лёгкое облачко пыли. Цепочка животных с хохлатыми головами, с вьюками на спинах, уходила к горизонту, перед ними попарно двигалось до полусотни всадников. Поручик облегчённо вздохнул, но тут же подумал, что их поджидают и головорезы, готовясь к нападению. Когда до засады оставалось  не более версты, два казака, перейдя на лёгкий галоп, отделились от группы и понеслись вперёд, следом и всё подразделение устремилось за ними, отрываясь от каравана.
 - Видно станичники почуяли недоброе,- подумал Крылов и подал команду приготовиться к атаке.
     Выжидая, когда сибиряки сблизятся с противником, чтобы неожиданно ударить сзади, Андрей с недоумением заметил, как с левого фланга драгун выскочил всадник и, размахивая руками, помчался к сабарманам.
 - Что он делает? – пронеслось в голове Крылова,- ведь команды не было, он сорвёт всю внезапность нападения.
     Поручик приготовился было отдать приказ о перехвате этого недоумка или предателя, но наперерез ему уже неслись два казака. Видя, что его настигают, беглец выхватил пистолет и выстрелил. За деревьями Андрею не было видно, в кого он целился, но, видимо, в ближайшего преследователя. Звук выстрела всколыхнул чуткую утреннюю дрёму  и вызвал тревогу в стане степняков. В тот же миг с их стороны выскочил всадник, выхватил лук и почти не целясь, пустил стрелу в приближающегося драгуна, тот низко склонился на шею коня, и круто свернув влево, скрылся в густом подлеске.    
        Крылов, ошарашенный всем увиденным, понял, что медлить нельзя и отдал приказ о немедленной атаке.

                9. Бой у семи озёр.
      
        Драгуны мигом вскочили на коней, выхватили сабли и с криками «Ура!» ринулись вниз к урёме. В это время основная часть шайки приготовилась к нападению, и ждала момента, чтобы смять лёгкий заслон казаков и вырваться к заветному каравану. Их кони и всё внимание этой напряженной плотной массы было нацелено только вперёд.  Они не предполагали, да и знать не хотели, что происходит у них в тылу – всё заслоняла одна цель – вырваться к богатой добыче. Сибирская полусотня казаков, встревоженная выстрелом, остановилась в недоумении, но заслышав звон сабель и крики «Ура» на родном наречии поняла, что впереди ведут бой свои, соотечественники, и смело кинулась в сечу. Зажатая с двух сторон, свора грабителей бешено сопротивлялась и, хотя их количество  превышало число нападавших -  скученность, теснота не позволяли им развернуть коней. Готовя ловушку другим, они сами попали в такую же западню.
        Крылову, руководившему боем с возвышенности, хорошо было видно, что происходит внизу, и он изумился неожиданному обстоятельству. Группа головорезов, зажатая в центральной круговерти побоища, видя, что спереди и сзади их теснят драгуны и казаки, чтобы спасти свои жизни, стали прорубаться  на север к озеру, не щадя своих же подельников.
 - Они ж лютого зверя хуже,-  возмутился Андрей,- если они даже своих рубят, то, что было бы, попадись им в лапы купцы, или наш брат, служивый, на куски бы разодрали.
     Небольшой группе разбойников всё же удалось прорубиться к озеру и они, ухватясь за хвосты своих мохноногих лошадей, поплыли к другому, топкому берегу, надеясь выбраться, но это им не удавалось. Бепрерывная ружейная пальба раз за разом беспощадно выкашивала сбившуюся в кучу, беспорядочную толпу опасных степных татей, не давая им вырваться из смертельной ловушки. Вскоре бешеная сеча стала утихать, грабители, зная, что их ожидает, живыми в плен не сдавались.
    Обшаривая прибрежный лесок, в поисках разбежавшихся разбойников, драгуны наткнулись на капрала Понятовского. Он лежал на спине, из его правого предплечья торчал конец стрелы.
 - А поляк - то живой,- закричал молодой драгун, - лицо бледное, но дышит.
      Капрал открыл глаза и еле слышно просипел:- Помилуйте, братцы.
 - Ага, теперь и братцев вспомнил. Твои-то братцы вон в озере потонули,- не унимался драгун,- ну что, знатно угостили тебя степнячки?  А ты сдуру к ним подался, иуда! Ну что будем с ним делать? Сразу прикончим или на суд?
     Доложили Крылову, спросили, что делать с беглецом.
 - Что делать?- неожиданно взорвался поручик,- не знаете что делать? Выньте стрелу да рану перевяжите, пусть с ним в крепости разбираются!- И тихо добавил,- пятерых ребят эти мерзавцы положили. Не уберёг я их, если б этот негодяй, не сорвал внезапность атаки, может они б и живы остались. Домой не довезти, придётся в чужой земле хоронить. Вот где горе. Что я их семьям-то скажу?    
                ***
     Вскоре показался и караван. Избранный староста купцов, почтенный караван-баши, отправил к Крылову своего караванного вожака, чтобы прояснить обстановку. Юркий раскосый посланник в цветном тюрбане и полосатом халате, подпоясанный белым платком соскочил со своей низкорослой лошадки и встал перед Андреем, как вкопанный. Приложив руки к груди и голове, низко поклонился. Мешая русские слова с тюркской речью, усердно жестикулируя, он пытался что-то объяснить или узнать.
     Поручик, опечаленный гибелью драгун своего взвода, сидел на седле и смотрел невидящими глазами на раскосого, машущего руками, азиата, с трудом улавливая смысл его речи.   
   -  Андрей Прохорыч! – коснулся руки поручика вахмистр,- да ответь ты этому халатнику, в конце концов.
 - А что ему надо?- Опамятовался Крылов.
 - Он справляется о здоровье «господина капитана» и хочет узнать, можно ли им двигаться дальше.
 - Ну, так переведи ему, что пока не похороним своих ребят, да и этих басурман не закопаем, с места не тронемся. Пусть купчишки подмогу присылают, из-за них же такая вот свара приключилась.
      Оправившись от жестокой схватки, теперь уже породнившиеся драгуны и казаки троицкие и сибирские, перевязали раны, выловили трофейных коней и приступили к главному делу. По христианскому обряду обмыли павших казаков и драгун, прочитали молитвы и, выкопав общую могилу на взгорочке, открытом всем ветрам, схоронили служивых, обложили камнями и поставили крест, сбитый на скорую руку. На месте жаркой схватки, в буерачнике вырыли большую яму,  уложили и сабарманов, положив сверху большой плоский камень.
 - Хоть и нехристи, а тоже души, - поморщился сердобольный казак Фролыч.
       Когда завершили все неотложные дела, солнце перевалило за полдень. Крылов, принявший командование над всеми служивыми, принял решение пройти с караваном на запад, до озера Кушмурун. По ровной степи набиралось менее десяти вёрст, там сделать ночёвку, ну и помянуть по- христиански.
                10. Роскошный Кушмурун.

     Прибыв на место,  караван расположился  на пологом берегу обширного степного  водоёма, и сразу показалось, что в безлюдной степи вырос огромный город.  На прямоугольном мысе,  уходящем вглубь озера, близ воды, разместились служивые. Место было выбрано примечательное. С трёх сторон серебрились мелкие барашки волн,  от воды тянуло прохладой; земля, напоенная близкой влагой, густилась сплошным конотопом и гусиной лапкой. Близ этого мыска и впадала в озеро настырная степная речка Убаган, разбавив солоноватую влагу своей пресной струёй, она убегала на север. Андрей, хорошо изучивший карту, знал, что речка впадает в Тобол неподалеку от Звериноголовской крепости, где у него было немало друзей-однополчан из Оренбурга и теперь это его радовало, отвлекая от сумеречных мыслей.   
     Разгонишавшиеся служивые, как дети, радуясь благодатному передыху, времени даром не теряли. После купания, разбившись на ватаги, занялись ловлей рыбы. Из прибрежного тальника изобретательные казаки нагородили плетней, установили их по-над берегом, у камышей и загоняли туда рыбу. Перегородив выход и замутив воду, прямо руками выбрасывали добычу на травянистый берег. А озеро кишело рыбой, попадались и красноватые, как из меди караси, и синеватые, плоские, как доски, лещи, и толстобрюхие, с острыми пилками-плавниками на спине, сазаны. Другая ватага, состоящая более из драгун, отправилась подальше от лагеря поохотиться на дичь, которой здесь было не меряно.  И не только увалистые гуси и беспокойные утки, но и невиданные ранее, разнопёрые пеганы, и клювозубые бакланы, и прочие, неведомые в российских полях птицы. Над всем этим базаром носились ещё и кипенно-белые чайки-пираты. Они, выследив добычу, камнем плюхались в воду и сразу взлетали, унося мелкую рыбёшку в свои гнёзда.
     Служивые, соскучившись по мирной жизни, без дела не сидели и вскоре задымили костры, затрещали сучья, запахло ароматным дымком. Одни разделывали рыбу, готовили уху, другие – потрошили дичь.
     Караванщики расположились поодаль от озера, держались особняком, со служивыми не смешивались, да у них были и свои заботы. Погонщики развьючивали верблюдов, осматривали их ноги, поили, кормили, укладывали отдыхать. Купцы возились у своих многочисленных тюков, проверяя сохранность, доставали угощенья для общего застолья: пряности, чай, сладости, сушёные фрукты.
               
                11. «Птичий клюв»- символ свободы.
      
       Крылов, уединившись на расстелённой попоне с проводником каравана, пожилым степенным кайсаком, неплохо говорившим по-русски, обсуждал предстоящую дорогу. Разговорчивый, много знающий старик, рассматривая походную карту поручика, неторопливо рассказывал:
 - Это озеро по-нашему называется Кусмурын, что означает «Птичий клюв». У древних племён обычай был такой, если желали человеку свободы, счастья, то дарили птичий клюв – кусмурын, чтобы человек был вольный, как птица. У человека слаще воли ничего нет. А птиц здесь много оттого, что оно неприступное. Твердый берег только здесь, возле устья Убагана, а дальше всюду топко, вязкая глина, ни зверю, ни человеку не подойти.
 -  Насколько же вёрст оно раскинулось, - поинтересовался Андрей,- ведь и берега почти не видно, как море.
 - Не знаю, моря не видел, однако, до конца озера целый день надо скакать. Когда зимой частые бураны, весной оно на много  вырастает. Вся вода Тургайской долины сюда течёт. Когда снегу мало – плохо. Степь без воды, как пастух без отары, - вздохнул проводник, - нет воды – всему каюк, тогда песок приходит, пустыня приходит.
     Аксакал задумчиво покачал головой и продолжил:
 - Старики сказывают, давно это было.  Один очень богатый хан кочевал по степи и сюда пришёл со своей ордой. И решил он задержать воду, чтоб не утекала из озера.  А рабам своим пообещал, если быстро плотину сделают, то он их на волю отпустит. Сделали они большой заплот и выросло огромное озеро, больше, чем теперь. Однако хан своё обещание нарушил,  волю рабам не дал и плотина вскоре расползлась. Было такое или не было, кто знает, но бугры там остались.
     Андрей заметил, что от каравана к ним направляется небольшая группа купцов. Впереди дородный,  в белой чалме аксакал, с длинным посохом, за ним ещё два купчанина со свёртками.
 - Сам караван - баши, староста каравана, к тебе жалует, - тихо заметил проводник, отойдя в сторону.
     Подошедшие низко поклонились поручику и, шедший впереди,  белобородый  купец, стал что-то важно говорить, прижимая правую руку к груди.  Проводник тут же стал переводить:
 - Почтенный караван-баши благодарит неустрашимого, храброго господина капитана и всех его доблестных воинов за спасение каравана от разбоя и просит принять скромное угощение от купцов.
      Крылов сдержанно поблагодарил почтенного караван-баши, сказал, что они несут государеву службу, питанием вполне обеспечены, но если купцы соизволят  угостить его служивых, то он возражать не будет.
     Умудрённый жизнью, старый купец, внимательно глянул на молодого офицера, приметил его честный, открытый взгляд, ещё раз поклонился и достал из-под полы халата отрез нежно-голубой  ткани.
 - Это шёлк твоей апайке,- перевёл проводник,- не отказывайся, а то обидишь старика.
       Андрей, как зачарованный, коротким кивком поблагодарил старосту,  принял  невиданный им доселе материал, переливающийся лазурью,  и невольно погладил его рукою.
 - Лучшего подарка для Марии не сыскать, - пришло ему в голову,- да и Ванюшке на рубашонку ещё останется. Шить - то она мастерица.

                12. Тризна

         Вскоре справа и слева от места, где сидел Крылов, расстелили попоны, плащи, накидки, образуя вытянутый круг. Вперемешку расселись драгуны, казаки, прибывшие сибиряки – вся служивая братия, которая ещё утром глядела в глаза смерти, билась с общим врагом, защищая интересы державы, которой они присягали. От кипящих котлов веяло притягательным ароматом, кашевары разносили уху в манерки, раскладывали закуски.
      Окинув быстрым взглядом гудящее от нетерпения воинство, Андрей кивнул вахмистру:
 - А что ж это купцы в отдалении расселись, как сироты. Сходи-ка, Ипатыч, пригласи их к нашей компании.
     Но не успел казак подняться со своего места, как от купеческого стана отделилась группа молодых людей. Они быстро оббежали весь круг служивых и разложили перед каждым сладости, фрукты, пряности. Следом принесли два тяжёлых кожаных мешка.
 - Что это за чуду приволокли,- выразил общее недоумение Пичкиряев.
 - Эх ты, галман бестолковый,- засмеялся Мишарин,- это ж бурдюки с вином. Купцы от щедрот своих бурдохлыстом нас угощают. Благодарность у этих скряг проснулась, четыре ведёрка на такую ораву - только губы помазать.
 - Не горюй, казак,- вмешался прапорщик Игуменьщев,- я эту бурду пить не буду, тебе отдаю.
 -Хошь, не хошь, ваш бродь, а помянуть ребят надо,- нахмурился казак,- святое дело.
 - А для такого дела у меня своё найдётся, - ответил прапорщик.
 - Знамо дело,- понизил голос Мишарин,- гусь свинье не товарищ, но и большому гусю не высидеть телёнка.
     Видя, что купцы уединяются и не хотят смешиваться с православными, Крылов наполнил кружку бурдючным вином, поднялся на ноги и дрогнувшим голосом произнёс:
 - Помянем, братцы, наших ребят, драгун и казаков, они свято исполнили воинский долг, не посрамили чести своей и русского оружия. Пусть чужая земля им будет пухом, а мы их будем помнить! – И в наступившей тишине добавил, - ну, а теперь закусите, чем Бог   послал, да знайте меру. Места здесь опасные, несколько разбойников утекло и, не ровен час, соберут новую шайку. В степи шляется много разного отребья и рассупониваться нам не след.
                ***
     Хорунжий, командир сибирских казаков, сидя по правую руку от Крылова, разламывая тушку жирной казарки, поинтересовался:
 - А скажи, дорогой мой поручик, как ты умудрился замысел этих башибузуков разгадать? Ведь, если б вы ждали нас у Кушмуруна, как было условлено, то бы они всех нас перерезали, как баранов и каравану была бы хана. Тропа узкая, длинная, к артаулу на помощь не подскочить, на обгон не пойдёшь, да и кони наши верблюдов боятся.
 - Разведка, господин хорунжий, у нас налажена глубокая, а вы шли беспечно, без боязни, без дальнего дозора, а тем более втянулись в опасное непроверенное место. Как же так, друг ты мой сердечный?
 - Эх, Андрей Прохорыч,  осточертело бояться, да и успокоились мы, двадцать дён шли без хвоста, а до этого от двух шаек отбились, дюжину казаков потеряли, теперь вот ещё пятерых похоронили, а могли бы и все сгибнуть.   
 - Скажи спасибо вот ему,- указал Крылов на вахмистра,- это он надоумил меня к самим озеркам выдвинуться, светлая голова.
 - Да, добрые у тебя служаки, поручик, - заулыбался хорунжий, обнимая вахмистра,- отдай нам его для развода.
 - Э, господин хорунжий, - парировал вахмистр, - то хрен разводчив, сильно плодится, а человек раз-два и боле не годится.
 - Хорошо смеяться, когда друзья рядом ютятся,- погрустнел хорунжий,- а как вспомню, что назад идти по этой хряской тургайской степи, муторно становится, да и архаровцы эти нас наверняка поджидают. Казачки мои притомились - раненых половина, а почти треть потеряна.
 - Так вам проще, хорунжий, пойти по Убагану на север, до самого Тобола, а там и наша Зверинка рядом,- заметил Крылов.
 - Мне говорили про этот путь, но я не думаю, что это так близко.
 - Ну, потеряешь три перехода, зато вода рядом, травы коням вволю,- убеждал поручик,- там мирные кайсаки отары пасут, а остерегаться везде надо, на то и служба.
         Хорунжий посветлел ликом, обрадовался:
 - Золотая голова у тебя, поручик, убедил, быть тебе полковником.
 - Я не прочь стать полковником, - засмеялся Крылов,- лишь бы - не покойником.   
                13. Новые козни шляхтича
      
      А в кругу служивых становилось всё шумнее. Большинство драгун только пригубили бурдючное пойло, а казачки расслабились, захмелели, повели вольные разговоры.
 - А что, господин поручик,- загремел хмельным баритоном сидевший напротив Крылова, рослый сибиряк,- правда бают, что царица наша немка?
 - Ты бы, прищепа, ботоло своё попридержал, - взъярился хорунжий,- нашёл о чём спрашивать, язви тя в душу.
 - А что я такого спросил? Все об этом гутарят.
 - Я отвечу,- приподнялся Крылов, думая, как бы покороче высказаться,- ну да,  императрица наша Екатерина Алексеевна прибыла из Пруссии, но сразу же приняла православную веру, покрестилась и имя поменяла.
 -  А правда ли, что муженёк её анпиратор, Пётр Фёдорович, не своей смертью помре? – Не унимался сибиряк.
       Андрей вдруг заметил, что рядом с любопытным казаком сидит Понятовский и угощает его из своей фляжки.
 - Андрей,- толкнул локтём поручика Юматов,- ты видишь, с кем сидит этот вредный казачина?
 - Да вижу,- пригасил злость Крылов,- он-то его и подзыкивает.
 - Ты с чьёго это голоса балаболишь, Черторогов? – загремел хорунжий,- я тебе твоё змеиное жало самолично оттяпаю, ишь гарматей нашёлся.
     Андрей понимал, что вопрос ему кинут коварный. В среде офицеров втихомолку судачили о похождениях новой императрицы, ходили слухи и среди простого люда, а говорить об этом в открытую было опасно. Но здесь спрашивали напрямую, принародно, а запретительные окрики хорунжего разожгли ещё больший интерес, вновь установилась вмиг протрезвевшая тишина. Все ждали, что скажет командир сводного отряда. 
       Крылов, впервые в своей жизни понял, что сейчас ему, как старшему команды, надо держать ответ не только за охрану каравана, за жизнь каждого подчинённого, но и за деяния верховной власти, за её проступки и грешки. А он не умел увиливать, не мог терять свою честь, а тем более перед этим простым ратным народом. Он понимал, что тяжёлая ноша ответственности, свалившаяся на его плечи, и есть тот мост между простолюдьем и верховной властью, на котором держатся все отношения в державе. 
 - Про то, как погиб император Пётр Фёдорович, - негромко произнёс Крылов, невольно растягивая слова,- нам неведомо, но известие было, что скончался от сердечной болезни, - и, заметив, как капрал что-то нашёптывает Черторогову, громко добавил,- любопытные у тебя казачки, господин хорунжий.    
 - Да уж, у всякой избушки, свои поскрыпушки,- нехотя буркнул хорунжий.
 - А вот люди брешут, господин поручик,- взвился опять казак,- будто жив Пётр Фёдорович, странствует из царства в царство, из королевства в королевство, да силы собирает.
          Видя, что разговор принимает опасный поворот, Крылов помрачнел и резко оборвал подстрекателя:
 - Ты, господин казак, кому присягал?
 - Дак, известно, ваш бродь, - опешил служивый,- государыне и наследнику.
 - Вот и не трепи языком, а то отстригут. Ты понял, казак или повторить! – строго закончил Андрей.
 - Так точно, понял, ваш бродь, - завиноватился казак,- да это всё он. Спроси да спроси,- и обернулся направо, но там уже никого не было. 
          Когда хорунжий ушёл собирать своё воинство к отъезду, к Андрею подсел вахмистр:
 - Андрей Прохорыч, ты понял, что этот варлаган, шляхтич тебя нарочно заводит, чтобы ты высказался, а потом донос состряпает. Эх, зря мы тогда из него стрелу вынули, пусть бы сдыхал. Ведь он лазутчик, чудом к шайке не сбёг, в казака моего стрелял.
 - Стрелял, так не убил же.
 -  Ну, промах дал, торопился, гад.
 - Так ведь не попал, а к словам дело не пришьёшь
 - Он, ить, уже дважды нас предал, а теперь, наверняка, третью пакость готовит. Ты только мигни, мы ему здесь суд устроим.
 - Нет, не по справедливости это будет,- твёрдо сказал поручик,- да  против меня всё и обернётся. Пусть его в крепости судят. На всё Божья воля.
 - Ну, Прохорыч, это ты зря… Сам себе яму роешь.
 - Разговор окончен, господин вахмистр,- нахмурился Крылов.- Капрала не трогать и ты с этим вопросом ко мне больше не обращайся! Понятовский – человек коменданта, пусть он сам с ним и разбирается.      
                ***
        На рассвете проводили сибирских казаков. Андрей, обнимаясь на прощанье с хорунжим, посоветовал:
 - Будешь в Звериноголовской крепости, повидай прапорщика Уржумцева, поклон ему передай. Однополчанин мой по Оренбургу, лихой наездник, настоящий джигит, он и с довольствием вам поможет. Путь-то дальний.
     Драгуны седлали коней, укладывали амуницию, готовились в обратный путь и впервые наблюдали невиданное ранее зрелище. Навьючив лежащих верблюдов, погонщики стали их поднимать на ноги. Недовольная скотина подняла такой рёв, что кони от страха дико ржали, вставали на дыбы, порываясь кинуться в степь. Громогласно рычащий хор сотен двугорбых страхолюдин оглушал, делился  то на жалобные, вызывающие сострадание голоса, подобные вою шакалов, то похожие на глупое ржание ослов, то на трубный рёв буйвола. Нелепое это представление длилось до тех пор, пока не подняли на ноги последнего верблюда.
     Выслав дальние дозоры для охраны довольно внушительного каравана, и определив с проводниками маршрут, поручик ещё раз оглядел своё воинство и, перекрестившись, приказал трогаться.  В душе его томилось радостное предвкушение от скорой встречи, Андрей даже в трудные минуты помнил, что в Троицкой крепости его ждёт любимая Мария и ненаглядный сынок Иванушка.
      Обременённый многоголовым караваном, отряд двигался теперь медленно. Длинноногие верблюды, утяжелённые увесистыми тюками, шли своим особенным размашистым шагом и лошади, не поспевая за ними, часто переходили на лёгкую рысцу, бежали впритруску, то удаляясь, то приближаясь к каравану. Кони драгун, да и сами седоки побаивались этих, безобразных на первый взгляд, животин. Круглое, как сорокаведёрная бочка, тулово на толстых узловатых ногах, непомерно длинная дуга шеи, косматая борода и миниатюрная, с круглыми ушками, гордо поднятая головка, постоянно следила за всем, что происходит вокруг.
     Андрей, мерно покачиваясь в седле, тешил себя тем, что всё же удалось предовратить страшную беду. Разгром каравана ему бы не простили, хотя в инструкции было чётко сказано – ждать у озера Кушмурун, но «офицеру на то и дана голова, чтобы думать», невольно вспомнил он слова майора Наумова.
     И теперь поручик радовался таинственной красоте степи, её особенной неохватной шири, кузнечикам, скачущим по сухой траве, лисице, мелькнувшей в отдалении рыжим хвостом, косяку гусей, растаявшем в синеве неба. Он невольно отдыхал душой от напряжённой череды событий последних дней.
 Как всё чудно устроено на земле, думал Андрей, и как я не замечал этого раньше. Неизменное кольцо горизонта, охватывающее блеклую синеву небесного купола, передвигалось вместе с ним, и казалось, что он со своими спутниками всегда в самом центре, невесть откуда взявшегося сказочного мира.
      Нарождающийся день,  несмотря на свежий ветерок, обещал быть жарким  и, постепенно накаляющийся воздух уже струился и переливался, как вода, образуя волшебное марево дальних прозрачных морей. Кое-где в фиолетовой дымке маячили оскалом белёсых камней древние шиханы. Глаз невольно, а точнее по привычке, искал признаки человеческого существования: утоптанного просёлка, срубленного дерева, изрытой земли, но впереди всё было по-прежнему голо, как на ладони и только в низинах взгляд натыкался на сиротливые стволы берёз. У самой тропы седыми веничками кустилась полынь, У пересыхающих речушек кое-где пестрели розовые стрелки иван-чая, потряхивали сизыми головками колокольчики, да острия верблюжьей колючки.
     Андрея больше всего удивлял часто встречающийся ковыль. Возвышаясь над пожухлой коричневатой бурьяниной своими пышными султанами, он как будто заявлял о своём превосходстве над скудной растительностью всего степного безбрежья. Поручику виделось в ковыле что-то колдовское, вечное, почему-то печальное, а жизнь и смерть в природе и в человеческой жизни всегда бок о бок идут. Вот только вчера рядом скакали здоровые, жизнелюбивые парни, а теперь они навечно в чужой земле.

                14. Его Величество Пётр Фёдорович.

          Грустные  мысли Крылова прервал поручик Юматов.
 - Обскакал все дозоры, ваше благородие, и у боковых побывал – всё зэр гут, абгемахт.
 - Ты что, Михалыч, и немецким владеешь?
 - Да, получше французского. Гувернёр у меня был пруссак, по-русски ни бум-бум, а отец у меня прижимистый, не платил немцу до тех пор, пока я сам не стал шпрехать не хуже этого фрица.
 - Так сколько же ты языков знаешь,  Алексей Михайлович?
 - Ну, ещё итальянский, да и английский понимаю. Сейчас пытаюсь турецкий учить, он с татарским схож, думаю, скоро пригодится, Порта наглеет.
 - Сгодится, если хлеб уродится. Войну хорошо слышать, да тяжело видеть.
 - Чего ты смурной такой, Андрей Прохорыч? Ведь домой идём. Тебя жёнка поджидает, заскучала, радоваться надо. Меня вот особо никто не ждёт, порой так накатывает, хоть на стенку лезь.
 - Ну, так женись, Михалыч! Всё сразу и переменится.
 - Раньше-то я как думал. На службе с семьёй хлопотно, а в отставку выйду, какую-нибудь рябую  старую деву с именьицем подыщу и всё «оккей». А тут с сынком твоим Ванюшкой потюткался, пока ты в бане мылся и всё во мне перевернулось. Ох, и говорун же он у тебя, столько порассказал. И про горластого петуха, и про тётю хрюшку, изобразил, как она хрюкает, и про жеребца, и как верхом ездил. Показал, как дядя купец пузом трясёт. Спросил, есть ли у меня кошка, и почему нет. Ты знаешь, Андрей, я прямо влюбился в твоего хлопцюгана. Всю дорогу думал, вот приедем в крепость, возьму отпуск и домой в свой Воронеж, невесту подыщу, да чтоб по любви, и женюсь. Хочу, чтоб и у меня такое чудо выросло.
 - Да ты, Алексей, женись сначала, а там и планируй. Жизнь, брат, по-своему воротит.
 - Андрей, я всегда завидую твоей собранности и спокойствию, но дозволь спросить, а  чего это ваше благородие тянуло с ответом, когда пьяный казачок каверзные вопросы задавал? Или ты и в самом деле этого подзуженника-шляхтича боялся?
 - Вишь, какое дело, Лексей Михалыч, ты, ить, наукам в училищах обучался, истории, географии, языкам разным. Из тебя безграмотный сержант последний ум палкой не выбивал, а я  всё самоуком. Порой приходиться каждое слово подбирать, чтоб лишнего не ляпнуть. А к наукам сызмальства тянусь, книги умные собираю, да что толку, читать-то  не всегда удаётся, вот и о Петре Третьем понаслышке.
 - Ну, да будет тебе известно, Андрей, что императора Пётра Фёдоровича, ранее Карлом звали и являлся он, как ни смешно, внуком и наследником двух злейших врагов: нашего Петра Первого и Карла Двенадцатого, короля шведов. И дураком, как его представляют, не был и те девятнадцать лет, которые он прожил в России, без дела не сидел. Он и в политике неплохо разбирался и Фридриха не стал добивать, не потому, что дядя. Ещё император Пётр Первый говаривал, пусть в Европе будет два враждующих меж собой немецких государства Пруссия и Австрия, чем одно сильное, враждебное России. Он и мужиков умных собрал вокруг себя, открыл Инженерный, Артиллерийский корпуса, законы мудрые готовил, послабление народу делал. Ты видел, как крепостные живут? Хуже скота. Ведь на помещика никакого укорота не стало. А что Демидовы – душегубы на заводах да рудниках творят? А почему в Яицком войске спокоя нет? Да потому, что старшины казакам жалованье затаивают и никакой управы на них нет. Наивные казачки с челобитными к самой царице пробиваются, а их вылавливают и считают бунтовщиками. Да по всей державе казнокрадство великое, ты и сам  пострадал.
 - Да, было дело,- вздохнул Крылов.
 - Пётр Третий всё это видел, недаром же он по России почти двадцать лет разъезживал, законов наготовил, а теперь матушка-царица идёт по-готовому, а муженька реформатора любовнички её придушили.
Складно гутаришь, Алексей, да только речи твои зело опасны, за такое недолго и на дыбу. А там прав – не прав, сразу виноватым станешь. Теперь правду говорить – себе досадить.
 - Ну, ты ж не проговоришься?
 - Меня не бойся – других остерегись, теперь уши повсюду развешаны.
 - Да, царица снова тайный сыск установила. В государстве без этого нельзя, но ведь у нас всё до крайности доводят, хватают и правого и виноватого. И ведь как бывает – невинного засудят, а злодей откупится.
 -  Да, деньги страшная сила. А что, Михалыч, мог ли царицын муженёк скрыться, как в народе мусолят?
 - Вряд ли, Андрей, от братьев Орловых не ухоронишься, псы ещё те. А народ всё добра ищет да царя праведного, а коли не находит, то и сочиняет небылицы, чтоб душу успокоить. 
 - Оно так, колотись, бейся, а всё надейся.
 - Вот и на Лжедмитриев надеялись. Сколько их перебывало, всем верили, а сколько жизней загублено. Вот и теперь, попомни моё слово, опять какой-нибудь самозванец объявится.
 - Не приведи, Господь,- Крылов истово перекрестился, - раньше я никаких напастей не боялся, лез в самую сечу. Ну, убьют, так что ж, горевать-то кому? Одна матушка, да и та далече. А теперь, как вспомню, что меня Ванюшка ждёт, стерегусь.
 - Хм, а чего ж ты тогда в ледяную воду кинулся детей спасать?
 - Так, то дети, в такие минуты обо всём забываешь.
               
                15. Откровения караван – баши.

        К удивлению Крылова караван двигался довольно ходко, двугорбые носильщики шли, почти не останавливаясь. Отъехав на обочину, поручик пропустил авангард драгун. Они рысили по двое в ряд, улыбчивые, обгоревшие до черноты на жёстком степном ветрогоне, уважительно поглядывая на своего командира, на некоторых белели повязки. Раненых было более десятка, но все они шли домой, радовались, что остались живы, что всего через несколько переходов их ждёт отдых и ставшая родной Троицкая крепость.
     Андрей, подождав приближающуюся вереницу верблюдов, подъехал к старосте, который пылил впереди на низкорослой пегой лошадке. Меж них сразу же вклинился уже знакомый поручику проводник. Зная, что старый купец плохо разбирает русскую речь, кайсак приготовился переводить.
     Обменявшись обязательными любезностями, Андрей с видимой доброжелательностью поинтересовался: 
 - У почтенного караван – баши наверно очень трудные обязанности, всё же дальняя дорога, огромный караван, на каждом шагу опасности и звери, и люди хуже зверей?
 - Что тебе сказать, славный эфенди,- отвечал через переводчика старый купец, улыбаясь в бороду,- ты человек бывалый, сам всё понимаешь. Не все караваны доходят до места, не все возвращаются обратно. Несметное число бед подстерегает нас в пути, и шакалы, и армаи-грабители, и болезни всякие, и самум глаза выедает, колодцы засыпает – всего не перескажешь. Но караван-баши должен быть всегда весёлый, боевой, если он будет думать о плохом, о всех бедах и несчастиях, то они скоро и появятся. Надо смело идти вперёд, долго не раздумывая, чтоб всех заряжать своей верой и тогда всё будет хорошо. Я первый раз на Троицк иду, но думаю, если нас будут охранять такие храбрые офицеры, как ваше превосходительство, то я ещё приду не один раз.
    Андрея развеселило слово «превосходительство», его неожиданно повеличали  генералом  и он спросил:
 - А правда ли, что верблюд без воды может целый месяц обходится?
 - Эх-хе, байки рассказывают, вы этому верите? – Заулыбался купец,- тогда это не верблюд будет, а дохлая скотина. Чтобы два батмана по восемь пудов нести, есть и пить надо. Лошадь вьючная в три раза меньше поднимает.
 - А много ли, вы, уважаемый, потеряли верблюдов с начала пути,- поинтересовался Крылов.
 - Потери есть,- уклончиво ответил староста,- верблюд – скотина нежная, по песку хорошо ходит, а камни не любит – подошва у него мягкая, кожу ранит, приходится в кошму зашивать. Холода не любит, когда снег, из войлока шубу ему надо, а то заболеет, как человек и пропадёт. А жары не боится. Лошадь без хорошей воды долго не продержится, а он пьёт любую, даже горькую воду, а ест всё подряд: бурьян, ветки, даже сухой саксаул грызет.
- А сколько же он стоит?- Полюбопытствовал Андрей.
- Ну, кыргызы за одного три лошади дают или три коровы. Ты что же купить хочешь?- оживился купец. – Вот приедем в крепость, я тебе самого лучшего верблюда уступлю, сам выберешь, недорого возьму.
 - На что он мне,- смутился поручик.
 - У тебя ведь кибитка есть,- воодушевился уже сам переводчик.
 -  Ну, да снимаю домишко.
 - Так он будет твою юрту таскать.
 - Мой дом не складывается, он из кирпича сделан.
 - Что так и будет стоять всё время на одном месте, пока не развалится?
 - Ну, да,- удивился Андрей.
 - О, как скучно ты живёшь, - сострадательно покачал головой кайсак.- Всегда на одном месте, и дети наверно есть, тебе их не жалко. Послушай меня, купи верблюда, да возьми кибитку, совсем весело заживёшь.
 - Да, интересная у вас житуха, всё время в пути. Это ж сколько тысяч вёрст вы прошли и всё верхом? Не надоело?- спросил Андрей.
 - Как может надоесть? У нас вся жизнь на коне, мы всё время в движении. Я до этого в Персию караван водил, в Ширазе был. Там товар дешёвый: ковры, набойка, орехи, зерно, дыни, урюк,- разговорился словоохотливый проводник.
                16. Степь горит.
    
        Кайсак внезапно умолк и стал осматриваться. Сзади забеспокоились и верблюды, они  задирали свои ушастые головки вверх, позвякивали колокольцами  и громко ревели, заглушая все звуки. Караван-баши заёрзал на месте, пытаясь что-либо увидеть со своей низкорослой лошадки.
 - Что случилось? - Спросил Андрей.
 - Верблюды опасность учуяли,- ответил вожатый, они зря беспокоиться не будут.
        А солнце словно зависло в зените и безжалостно палило. Крылов, уважительно кивнув старосте, поспешил в голову отряда, к вахмистру, выяснить обстановку.
 - Иван Ипатыч! – что-то верблюды беспокоятся, ревут окаянные. Волков почуяли или чего похуже.
 -  Хуже может только огонь. Там впереди травостой высокий, а теперь повысохло, горит, как порох, только искру брось, да не дай Бог, ветрюган. Огонь идёт так скоро, что и на коне не ускачешь. Обычно палы степняки ранней весной устраивают, чтоб траву ветошную убрать, да чтоб новая пробилась. Степь сама-то не загорится, её люди поджигают. А если ветер, то так раздует, что не только трава – леса выгорают, вся живность гибнет. Однажды в кольцо огня попало целое кочевье, сотни три кибиток, табуны скота – всё сгорело. А то могут и армаи нам торжественную встречу устроить, те, кто уйти сумел. Они ж быстрее нас передвигаются, могли и упредить.
       Не успел Ипатыч закончить свои соображения, как далеко впереди показался всадник.
-  Накликал на свою голову,- с досадой молвил вахмистр, - быстро бежит, видно неспроста.
 - За речкой Тогузак пал идёт,- доложил подскочивший казак с дальнего дозора.
 - То-то верблюды почуяли,- подумал Крылов,- а далече ли Тогузак? – спросил он у казака.
 - Да вёрст десять, не более. Но с нашей стороны пока всё спокойно.
 - Сама собой степь не загорится, разве, что от молнии,- повторил вахмистр,- а лето ноне безгрозовое, весной, то ещё погромыхивало да дождички перепадали, а ныне сухо.      
 - Ты думаешь, разбойники траву подожгли?- озадачился Крылов.
 - Кто его знает, ваш бродь, может и пастухи пал пустили, а может и армаи, скоро всё выяснится.
     Солнце перевалило за полдень и караван, предчувствуя скорый отдых, пошёл быстрее. Вскоре подошли к Тогузаку и остановились. Довольно широкое русло, заполняемое по весне половодьем, теперь ограничивалось узкой протокой, переходящей кое-где в просторный плёс, перегороженный островками, поросшими кустарником. За густыми зарослями тальника, по ту сторону речушки открывалась жуткая чернота гари, уходящая вдаль, до самого небостыка. Прибрежный песок и влага остановили ползучий огонь и он погас сам собою.
      Ленивый западный ветер вдруг всколыхнул угарное пепелище и весь караван опахнуло чадным запахом и чёрной пылью. Едкая зола стала ощущаться на зубах, затрудняла дыхание, прилипала к влажной от пота одежде. Животные занервничали. Лошади недовольно фыркали и прядали ушами, а верблюды выражали своё возмущение оглушающим рёвом. Андрей невольно подумал, а что было бы, если б эта невеликая речка-спасительница не остановила огонь.
     Надо было определиться с дальнейшим маршрутом, и Крылов собрал совет. Все понимали, что идти по горелой степи опасно – животные, да и люди долго не продержатся, но и определить границы пожарища пока было невозможно. Боковые дозоры проследовали по-над руслом Тогузака с десяток вёрст на юг и на север, но всюду простиралась пепельная чернота.
     Вожатый и погонщики предлагали обогнуть пал с юга. Река здесь поворачивала на запад и это, в какой-то степени приближало к крепости, но намного удлиняло путь, а  границ горелого и там никто не знал. 
     Наблюдательные казаки докладывали, что весь день ветер дул в левую щёку и уверяли, что оттуда, с юга, пал и пришёл, а возникнуть он мог и за сотни вёрст. Севернее же, за Тогузаком, рассыпано множество озёр, они тоже могли остановить огонь.
     Крылов успокоил спорящих и высказал своё решение. Двигаться будем на север по-над руслом Тогузака, а пока всем располагаться на отдых.
     Уже в сгущающихся сумерках устроились на ночлег, выставив, как всегда, усиленные караулы. Объехав с поручиком Юматовым всё становище, Андрей, наконец-то прилёг отдохнуть, поясница и всё тело гудело от усталости, от нестерпимой жары, в голове роились недобрые мысли, не спалось. На востоке затеплился хрупкий серпик месяца, выяснились тусклые звёзды, поручик вдруг почувствовал нестерпимую тоску по своей Марии, по Ванюшке. Он теперь уже не знал, кто ему ближе, роднее, оба эти родные для него образы слились в один неутихающий комок душевного беспокойства.
     Убаюканный постоянным бряцанием колокольчиков на шеях верблюдов, Андрей впал в сторожкое забытьё и на миг увидел улыбающееся круглое личико Ивана, который тянул к нему свои ручонки и просил покатать его на лошадке.
      
                17.Огненный бредень

       Заря еле заметными сполохами только ещё заявляла о наступлении нового дня, а караван уже был в пути. Торопились, погонщики подгоняли верблюдов, хотя никто не знал, когда же закончится эта  чёрная безжизненная отметина сожжённой пустыни. Крылов услал вперёд прапорщика с группой драгун, чтобы, в крайнем случае, перейти на сожжённый берег и произвести там разведку.  Бесконечное движение в северном направлении удлиняло расстояние вдвое. Надежда была на озёра, которые могли  остановить палы, но до них надо было ещё дойти.
      В сереющем предрассветном сумрачье вдруг послышался  дробный стук копыт и навстречу каравану вылетел казак, придержав коня, подскочил к Крылову.
 - Осмелюсь доложить, ваш бродь, на той стороне показались зелёные проплешины, а далее, у озёр, гари не видно вовсе.
     Обрадованные караванщики, узнав о доброй вести, повеселели и заторопили своих, казалось бы, ко всему равнодушных животин. Между тем, чадный запах горелой травы не уменьшился, но вдали, по ту сторону Тогузака, почти у самого горизонта, среди мрачной черноты завиднелись тёмно – зелёные полосы. Караван длинной цепью тянулся вдоль русла Тогузака. Сотни верблюдов, десятки вьючных лошадей шли довольно резво, в некотором отдалении от них, спереди и сзади двигались драгуны в пропотевших до черноты мундирах и треуголках. Некоторые служивые, идущие в арьергарде, устав от осточертевшей тряски в седле, шли пешком, ведя в поводу коней, следуя примеру погонщиков, которые часто оставляли свои убаюкивающие высоченные седалища и брели обочь каравана.
      Крылов с двумя драгунами вырвался далеко вперёд и вскоре, вдалеке, на крутом яру того берега, заметил группу всадников.
 - Ваше благородие, а вы уверены, что это наши? – забеспокоился  один драгун, оглядываясь на отставший авангард.
 - Чужие на открытом месте маячить не станут, - успокоил его поручик, да и кони крупные, нашей масти, караковой, а треуголки разбойники не носят,- уже смеясь, добавил он.
- Как, ваш бродь, - изумился служивый,- вы даже треуголки разглядели. Ох, и зоркий же у вас глаз, господин поручик.
 - Чем другим, а зреньем Бог не обидел,- молвил Крылов,- а ты помни – поле глазасто, а лес ушастый, в поле видно – в лесу слышно.   
     Завидев командира, один из всадников отделился от группы, пересёк речку вброд и направился к Крылову.
 - Господин поручик,- загремел с ходу прапорщик,- по-моему, идти далее на север нет смысла.  Сплошной гари не наблюдается -  только на высотках, а в низинах даже трава зеленеет. Далее, верстах в пяти крохотные солёные озерца, за ними солончаки, черноты не видно, хотя там и гореть нечему.
 - Ну, а следы какие-нибудь не заметили?
 - Там странность непонятная. Среди нетронутой травы встречаются выжженные чёрные полосы, ровные, будто по линейке кто расчертил.
 - А что казаки говорят?
 - Есть у них догадка, но они сами доложат. А переправиться можно здесь, место не топкое и мелко, коню по брюхо, а верблюд и хвоста не замочит.
     Распорядившись о переправе каравана через речку, Крылов, по пологому спуску первым перебрался на другой берег, не  замочив стремян, и сразу почувствовал острый запах гари, представив на миг, как это не понравится косматым кораблям пустыни. Поджидавшие поручика казаки уверили, что стоит пройти эти страшные четыре – пять вёрст и откроется широкий прогал нетронутой палом степи. За ним потянутся одно за другим цепочка озёр, ну, а там и до дома недалече. Всего-то пути осталось на два перехода.
 - Почему же пал шёл ровно, как по линейке?- Спросил Андрей.
 - А это, ваше благородие, хитрость такая,- ответил многознающий казак Мишарин,- чтобы в безветрие скорее степь поджечь, делают тугой сноп из сухой травы, али из чакана, камыша, по-нашему. Продевают сквозь него ровную палку, привязывают за концы длинные верёвки, поджигают эту куделю и верховые катят её по полю. Получается что-то похожее на огненный бредень, искры разлетаются и трава вспыхивает.
 - Похоже, кто-то хотел нас забредить,- озадачился Крылов.
 - Кто их знает, палы весной пускают, когда снег сойдёт, но здесь пепел свежий. А всё ж не удалось им большой пал пустить, кто-то помешал.
 - Да, пожалуй, в двух переходах от крепости не пошалишь.

                18. На грани гибели
    
         Андрей спешился и, разминая затекшие ноги, стал наблюдать переправу многоголового каравана. Кони без опаски смело переходили брод, верблюды осторожничали, увязая в иле от тяжёлой ноши, рыча на погонщиков, они осторожно пересекали взмутнённую воду, с  трудом поднимались на другой берег и сразу же ступали в пыльную сажу. За караваном теперь тянулось не серое облачко пыли, а черная зловещая туча. Многие верблюды останавливались перед гарью, как вкопанные, дико ревели, испуская жалобные звуки, и погонщикам с большим трудом удавалось стронуть их с места. 
          К Андрею подскочил вожатый, сбив на затылок свой лисий малахай, затараторил:
 - Господина капитана, однако, аир пропасть может, чёрный сажа глотка лезет, караван - баши ругается.
 - Передай почтенному караван-баши, здесь озеро недалече, дойдём и гари не будет,- с досадой произнёс Крылов,- пяток вёрст всего, поди, стерпите, другого выхода нет. И веди караван не гуськом, а цепью, лавой, тогда все будете первыми и дышать легче, неужели сам не мог догадаться. Ты всё понял?
       Вожатый молча глядел на «господина капитана», явно не понимая его слова.  Пришлось Андрею ножнами  своей шашки начертить на земле схему, показать, как обычно движется караван и как следует  идти. Караванщик, наконец, понял, что ему втолковывают и стал неистово возражать:
 - Аир не умеет так ходить, большая куча будет, свалка будет.
 - А ты сгони погонщиков с сёдел, да и купчишек тоже, пусть они в поводу ведут своих аиров, пусть малость растрясут свои телеса, а то, чай, зады у них окаменели  от сидения. Да пусть тряпками и морды верблюдов замотают, а то они только о себе думают.
      Буркнув что-то  благодарное и низко поклонившись, вожатый  вскочил на свою мохноногую лошадёнку и ускакал к верблюдам. Крылов издали наблюдал, как с громкими криками, жалобными стенаниями и воплями выстраивалась протяжённая, непривычная для горемычных животин и брюзжащих купцов цепочка, а когда караван тронулся и чёрное облако уменьшилось – все, наконец, поняли чего от них хотят.
     Обмотав нижнюю часть лица платком, Андрей подозвал поручика Юматова и распорядился переместить драгун на фланги. Растянутая на добрую версту цепочка каравана могла стать лёгкой добычей разбойников. 
     Крылов понимал, что поредевшая полусотня драгун вряд ли сможет защитить растянутый на большом пространстве веер путников, оба отделения казаков обеспечивали ближние и дальние дозоры, а плывущая за караваном черная туча, наверняка была видна издалека и невольно указывала на его расположение. Такое  рискованное состояние продолжаться долго не могло, и Андрей с нетерпением ждал появления зелёнки. Обернувшись, он заметил, что  некоторые верблюды, идущие в центре стали отставать и даже останавливаться, погонщикам с большим трудом удавалось стронуть их с места. Платки и тряпки, которыми были обмотаны морды животных, забились сажей и их приходилось срывать. Невесомые  взвеси чёрной пыли легко поднимались вверх и облепляли лица, одежду,  кожу животных, проникали в уши, рот, нос, затрудняли дыхание.
 - Ещё пару часов такого пути,- подумал поручик,- и караван, да и людей может постигнуть страшная беда. Если начнут падать верблюды, их уже не поднимешь. Лошади тоже захекались, тяжело дышали, выбиваясь из последних сил.
    Завидев впереди небольшой холм,  Крылов, опередив идущих, взобрался на его обгорелую макушку,  вынул свою подзорную трубу, вгляделся и вдруг прямо по курсу, примерно в восьмистах саженях увидел зелёную, расширяющуюся вдаль зелёную полосу. Она почему – то колыхалась, как лёгкое покрывало, парила, переливалась изумрудными волнами.
 - Неужели это только марево,- тревожно забилось в голове Андрея,- но справа и слева тянулась та же, удручающая чёрная пустыня и там видения не было.
Кинув взгляд ещё раз вперёд, он с радостью понял, что не ошибся - впереди  спасение. От сильного возбуждения, он даже потянулся к кобуре, чтобы выстрелом дать знак, что впереди уже зелёнка, но увидел вдали скачущего всадника.
    Белёсое облако, тянущееся за конником, вдруг переросло в чёрный вихрь, конь нёсся уже по горелому полю.
      Крыловым опять  завладело беспокойство:
 - Какую весть мог нести этот гонец? Дурными и так уже сыты.
      Поручик перебрал в уме возможные напасти: засада, высохшее или отравленное озеро, самое страшное, чего боялся Андрей, могло быть известие о пале. Тогда каравану уже не добраться до Троицкой крепости, а ведь осталось совсем немного - всего-то один переход и  дороги назад не было.
     Подскочивший казак с ходу влетел на холм и первое, что Андрею бросилось в глаза его озорная улыбка.
 - А мы заждались вас, ждём, пождём – не видать. Меня уж вахмистр послал. Не заблудились ли. Всё ли ладно,- частил казак, не переставая улыбаться.
 - Да, разболтались казачки в походе, совсем запанибрата,- подумал поручик,- однако, вольный народ, драгунам не чета.- Ты можешь по форме доложить?- строго перебил Крылов веселого служивого.
 - Так точно, ваше благородие,- согнал с лица улыбку казак,- докладаю! Противник не обнаружен, но на берегу озера стоянка третьеводнешней давности. Сразу же за зелёной падью – озеро. Вода чистая, пресная и рыбёшка водится.
 - Вы уж там, поди, рыбалите, вместо того, чтобы службу нести?
 - Никак нет, ваше благородие,- смутился казак,- так только разведку сделали.
     Опередив караван, на холмик взобрался и вожатый на своей мохнатке.
 - Какие новости, господина капитана?
 - Можешь обрадовать своего караван-баши, мучения ваши кончились. Видишь, вдали зеленеется, там и озеро. Около него и ночёвку сделаем.
 - Вижу, вижу,- заулыбался вожатый,- карош новости,- и крутанувшись на своей юркой лошадёнке, порысил навстречу каравану. 
     Надышавшись чёрной горелой пыли верблюды, кони, люди, выбиваясь из последних сил, добрались, наконец, до спасительной воды. Уложив измученных, тяжело дышащих двугорбых носильщиков на землю, погонщики развьючили их и погнали к озеру, но аборигены пустынь, не привыкшие к большой воде, с неохотой принимали омовение. Зато рассёдланные кони, сами, не дождавшись понукания, смело врывались во взбаламученную влагу, с азартом били передними копытами, поднимая каскады брызг, отмывали липкую въевшуюся сажу.
      То был ещё один привал перед встречей с домом, последний ночлег в конце кажущейся бесконечной опасной дороги и радостное предчувствие долгого отдыха от людей передалось и их четвероногим спутникам. Царившее ещё совсем недавно безнадёжное уныние сменилось на уравновешенное спокойствие. Кони дохрумкивали остатки овса в торбах, верблюды, поводя своими змееподобными головами, задумчиво пережёвывали жвачку. Служивый и караванный люд из последних припасов готовил на скорую руку салму, приправляя её шкварками, сушёными травами и солью, укладывались спать, готовясь к последнему переходу.

                19. Последний привал. Озеро Шубаркуль.

     На другое утро, когда любопытное светило нарисовало причудливо вытянутые тени путников, караван уже разменял треть последнего перехода. Шли снова, как и раньше, гуськом. Палов здесь не было, сквозь пожелтевшую, отгоревшую за лето траву, пробивались зелёные стрелки отавы. Ступать было легко, пружинисто, это особенно нравилось двугорбым кораблям пустыни и они шли,  не останавливаясь ни на минуту. Начиналась великая граница лесостепи. Частые берёзовые колки светились золочёной листвой, а по северному горизонту темнели, ещё не истреблённые людской нуждой бесконечные сосновые боры.
     Крылов, помня предостережение начальника штаба, да и по своему опыту, знал, что вблизи крепости порой отираются разбойничьи шайки, поджидая приближающиеся караваны. Разведка сабарманов незримо гуляла по всей степи. Собрав своих командиров, поручик строго наказал не расслабляться, усилить наблюдение и оружие держать наготове.
     В самый полдень, когда солнце как будто застыло в зените, и кони, устало помахивая хвостами, стали притомляться, справа вдруг открылась небесная гладь чудного озера. Прикинув, что лучшего отдыха вряд ли можно сыскать, Крылов дал команду сделать привал. Спешившись, разнуздал коня, ослабил подпруги, подошёл к озеру. Выбрав чистый краешек берега, поросшего густой дерниной, снял запылённые сапоги, опустил гудящие ступни в воду, ополоснул лицо. Солоноватая на вкус вода быстро утолила жажду.
Осторожно расстелив на траве свою затертую карту, разобрал еле различимые буквы « Сарыколь ». Поручик знал, что на местном наречии «сары» - жёлтый. Жёлтое озеро.
 -  Многие озёра этих мест почему-то называют жёлтыми, думал Андрей,- то ли от жёлтого песка, просвечивающего сквозь воду, то ли как отражение затянутого жёлтой пеленой неба, а ему подошло бы более ласковое название -  «Золотистенькое» или просто «Чистенькое».      
      Подошёл Юматов, доложил, что ни от дальних, ни от ближних дозоров тревожных донесений не поступало, настроение у драгун и казаков бравое.
 - Бравое – это хорошо, улыбнулся Крылов,- но особо не расслабляйтесь, пусть приведут себя в божеский вид, да особо проверь состояние раненых.
     Вскоре явился и вахмистр:
 - Так что, господин поручик, последний привал? Впереди у нас два озера. Справа – Шубаркуль, по-ихнему «пятнистое» или «пёстрое», а слева – Сасыколь, если можно назвать его озером, тухлое место, от него падалью пахнет.
 - Верблюдам дурной запах не по нутру, привередливая скотинка,- заметил Андрей.
     Узкой тропой, растянувшись на добрую версту, по самому урезу Шубаркуля миновали  оба озера. Чуткие носы царей пустыни всё же уловили гнилостный запах, вызвав недовольное рычание. Прошли берегом стоячей речушки Кайрак и вышли на большое поле, унавоженное отарами овец. Здесь долгие летние месяцы ожидали своей очереди кайсацкие купцы, пригонявшие свой товар на обмен. Пересекли мелководную Чернушку.
     На западе, из-за горизонта выползала иссиня-чёрная стена, она ещё не коснулась солнца, и оно сияло во всю свою ослепительную мощь, то прячась за наползающие облака, то снова появляясь, а туча уже закрыла полнеба. И вдруг на её аспидно-черном фоне засиял золотой  православный крест, возвышающийся над куполом храма, а за ним открылся вид на уединённый прямоугольник крепости с чётко разбитыми линиями улиц и переулков. За стенами цитадели, по обеим её сторонам, свободно разбежались домишки обоих Форштадтов, Верхнего и Нижнего,  по берегу Увельки курились сизые дымки кузниц, салотопен, кожевен, шерстомоек. А впереди, прямо перед караваном раскинулся Меновой двор – просторный деревянный четырёхугольник с пушками, с надвратной башней, глубоким рвом и высоким валом, сверх того ещё был снабжён острыми рогатками и крепкими надолбами.
   
                20. Радостная встреча
 
     У распахнутых ворот Менового двора  караван поджидала нарядная толпа торгового люда. На рессорных дрожках  подкатил сам директор таможни, господин Иловайский, он приказал выделить  самые лучшие места для прибывших гостей, рассыпался в любезностях перед караван-баши и пригласил его с некоторыми купцами на вечернюю трапезу.
     А к выстроенному неподалеку сводному отряду подъехали начальник штаба Наумов и казачий есаул. Крылов доложил о выполнении задания и понесённых потерях. Любомудрый секунд-майор обошёл всех служивых, заглянул каждому коннику в лицо, поблагодарил за хорошую службу и приказал быть готовыми к завтрашней встрече с комендантом и командиром полка.
     Наконец все церемонии закончились и отряд, построившись в колонну по два, отправился в крепость, проскочили Уйский мост и у распахнутых южных ворот вынуждены были остановиться. Служивых окружила огромная толпа встречающих. Крылов, ехавший впереди, вдруг выхватил взглядом знакомую до боли  тонкую фигурку женщины с малышом на руках. Конечно, то была его ненаглядная Мария с сыном Иваном. Андрей  остановил коня, спешился, последовав примеру командира, спешился и весь отряд. Стесняясь своих драгун, поручик обнял жену, поцеловав сына, усадил его в седло и вместе со всей толпой вошёл в крепость.
         Крепко уцепившись за луку седла, Ваня с гордостью поглядывал сверху на окружающих. С его круглого лица не сходила довольная восторженная улыбка и когда подошли к дому, то стоило больших уговоров, чтобы снять его с коня.
        Впервые за несколько лет службы Андрей ощутил острую, какую-то даже хмельную радость от встречи с домочадцами. Во времена холостой своей жизни он с грустью ожидал окончания похода, когда весь интерес к жизни упирался в рискованные события, без которых не ощущаешь себя стоящим человеком, когда невольно срастаешься сознанием с такими же отчаянными служаками, без которых исчезал весь смысл существования. Теперь же появилось нечто новое, более глубокое и желанное, радость встречи с любящей женщиной, с сыном, в этом, наверно и была суть настоящей жизни, к которой стремится каждый человек, но не все его добиваются.
      Дома Андрей раскрыл свои перемётные сумки, достал купеческие гостинцы – сладости, фрукты, пряности и чуть помедлив, вынул главный подарок – увесистый свёрток, завёрнутый в хлопковую ткань, развернул и Мария ахнула – на ярко-синем переливающемся полотне блистали узоры диковинных цветов и растений.
 - Это тебе канаватного шёлку на сарафан главный купец отрядил. Там, поди, и Ванюшке на рубаху хватит.
 - Да тут столько полотна, что я ещё и тебе на сорочку выкрою.
 - Что ты, Марьюшка, я человек военный, мне в шелках ходить не пристало, ты лучше бабуне выдели мою долю, она заслужила. Пусть хоть на старости лет в шелках походит.
 - Эко выдумал, Андрюшенька,- зарделась Христинья Дмитриевна,- на што мне старой такие обновы.
 - Ты у нас, бабушка,  золотая женщина, а золото не стареется.
     Ванюшка, набив полон рот сладостями, не отходил от отца ни на шаг. То трогал пальчиками жесткую щётку отцовских усов, то забирался на плечи, то прижимался к его груди, слушая биение сердца.
 - Ваня, дай ты отдохнуть отцу, он и так намаялся за долгую дорогу,- ворчала Мария, накрывая на стол.

                21.Разборки у коменданта.
 
       Утром на совещании у коменданта крепости собралось всё гарнизонное и таможенное начальство по случаю благополучного прибытия в Троицкую крепость первого дальнего каравана. После сугубо официального, сухого сообщения бригадира Рененкампфа, выступил как всегда бурный, будто весеннее половодье, директор таможни Иловайский:
 - Успешная проводка этого каравана открывает нам теперь дорогу для товаров из самых дальних мест: Китая, Индии, Персии. Я вечор допоздна беседовал с почтенным караван-баши и он рассказал, что все их караванные пути пересекаются в городе Мерв, в самом центре Мургабского оазиса и оттуда расходятся в разные стороны. Самым северным шёлковым маршрутом они считают путь к нашей Троицкой крепости. Мы их притягиваем не только близостью к демидовским заводам, от нас же и столица Сибири – Тобольск недалече, а там пушнина, соболя. Сейчас  к нам прибыли купцы из Персии, но товар-то у них и из китайского Ланьчжоу, и из Яркенда, Балха, Багдада, привезли то, что у нас бывает редко. Здесь и шёлк, и ковры, и ткани набивные, и зерно сарацинское, и орехи, и финики, и чай, и пряности разные. Польза для нашей державы неоценимая, чем больше будет приходить к нам караванов, тем больше выгоды государевой казне. Но имеется много и препонов, о которых надо говорить отдельно,- Иловайский умолк, собираясь с мыслями и остановив взгляд на роскошном портрете императрицы, продолжил,- купцы довольны кайсацкими проводниками. Они хорошо знают степь, тропы, колодцы, родники, но по степи рыскают гулебные шайки, которые не подчиняются ордынцам, творят разбои, губят караваны. Нам надо просить императрицу о выделении дополнительной охраны. И этот караван был бы разграблен прямо у нас под носом, но этого, к счастью, не произошло.-  Немного помолчав, одобрительно глянул на Андрея, сидевшего в отдалении, добавил,- почтенный караван-баши просил отметить драгун,  казаков за их неусыпную охрану, а особо просил отблагодарить поручика Крылова, за умелое руководство. А это ж я его выбрал и не ошибся, - и, не утерпев, чтоб не уколоть лишний раз  коменданта, ехидно добавил - а вы, господин бригадир, ему не доверяли.
       Закончив свою пылкую речь, начальник таможни как всегда откланялся, сославшись на неотложные дела. Начальник штаба драгунского полка, секунд-майор Наумов коротко доложил о действиях сводного отряда по охране каравана, о потерях и предложил заслушать рапорт поручика Крылова.
    Андрей, зная, что придётся докладывать высокому начальству, хотя и готов был к выступлению, но заметно волновался. Заметив ободряющий взгляд Наумова, взял себя в руки и чётко стал излагать ход событий.
    По его мнению, о направлении богатого каравана в Троицкую крепость знали не только в Оренбурге, поэтому отряд вышел скрытно, соблюдая все меры маскировки, зная, что в открытой степи трудно скрыть следы. Конники шли быстро и сумели на целый переход оторваться от соглядатаев.
 - Господин поручик, нам сии подробности ни к чему,- перебил Крылова комендант,- объясните, как вы могли потерять пять человек?
    Для Андрея этот вопрос был самым больным, он и сам не находил себе места от гибели ребят, но вины его в том не было и он твёрдо ответил:
 - Во-первых, ваше превосходительство, количество разбойников  превышало численность отряда почти вдвое, а во-вторых, внезапность нашего нападения была сорвана капралом Понятовским, который произвёл выстрел и позволил противнику обнаружить отряд, что позволило  части разбойников развернуться и изготовиться к встречному бою. 
 - Ну, это, господин поручик, ваше упущение и не пытайтесь свою вину сваливать на другого,- опять задребезжал комендант,- а численность вашего отряда дополнялась встречной охраной, сибирскими казаками.
 - Позвольте, ваше превосходительство, сделать разъяснение,- вмешался Наумов.
 - Ну и что же вы хотите добавить в оправдание вашего подчинённого? - съехидничал бригадир.
 - Следует заметить, караван шёл по узкой тропе, зажатой меж двух озёр, и впереди  находилась лишь небольшая часть охраны, остальные  находились в хвосте,  были отрезаны и в бою почти не участвовали.
 - Вы, господин майор, всё пытаетесь выгородить своего любимчика, отвести от него вину за гибель солдат?
        В ответ на эти слова, загремев стулом, с места поднялся командир драгунского полка. Оба высших офицера находились в постоянном трении. У обоих были свои трудноразрешимые задачи.
      Крепость нуждалась в постоянном укреплении стен, башен, пушек было недостаточно, да и Меновой двор нуждался в перестройке. Присланные из Оренбурга каторжники были измождены и работали плохо. Комендант крепости слал слёзные жалобы и в Уфимское наместничество и в Оренбург, но помогать ему не спешили, ссылаясь на нехватку средств, хотя старый служака видел какие доходы получает государева казна от таможни.
    У начальника гарнизона были свои повседневные заботы, а первая накормить братию служивых, содержать огромные конюшни, обеспечивать постоянную охрану не только крепости, но и многовёрстного участка границы. А на ней всегда что-нибудь да случалось. Драгуны и так несли опасную изнурительную службу, а тут ещё комендант требовал выделять служивых для своих нужд. 
 - Мне, господин бригадир, приходилось бывать в Тургайских степях и озеро Кушмурун знаю не понаслышке. Если бы поручик Крылов строго следовал вашему предписанию и ожидал бы купцов у озера, то мы сегодня бы не занимались пустяками, разбирая дело какого-то разжалованного капрала с сомнительной репутацией, а говорили бы о разгроме каравана, чего, к счастью не произошло. Командир сводного отряда принял единственно правильное решение, вступил в бой. Не сделай он этого, наверное, и потерь бы не было, но у поручика Крылова была задача - любой ценой спасти караван и он её выполнил при наименьших потерях.- Полковник нахмурился и недобро глянув на Рененкампфа, продолжил,- мне непонятна, господин комендант, ваша позиция в отношении капрала Понятовского, он дважды нарушил устав, по сути, совершил  измену, а вы его, ваше превосходительство, выгораживаете.
        Враз побагровевший комендант, промокнув платком лысину, понизив голос, прохрипел:
- Господа, прошу не вешать на меня всех собак и, как говорит русская пословица – не будем выносить сор из избы. Я надеюсь на вашу офицерскую честь. Капрал имеет прямые связи со службой тайного сыска, а посему судить мы его не можем.
 - Про то нам неведомо,- возразил полковник,- а поскольку он совершил не проступок, а преступление, то его надо немедленно взять под стражу и предать военному суду.
 - Арестовать - дело нехитрое, господин полковник, а не думаете ли вы, что такой же участи может подвергнуться и ваш поручик Крылов.
     Последние слова коменданта ошарашили всех присутствующих офицеров. Внезапно наступила неловкая тишина, слышно стало как потрескивают стулья и бьётся о стекло муха.
 - С каких это пор, ваше превосходительство, за отличное выполнение воинского задания отдают под суд? -  Возмутился командир полка.
 - Да будет вам известно, господа, что поручик Крылов во вверенном ему сводном отряде не пресёк крамольные разговоры, порочащие её императорское величество. Кроме того,- бригадир перелистнул, читая какую-то бумагу,- он потворствовал враждебным измышлениям по поводу покойного императора Петра Третьего.
 - И это вам всё описал разжалованный капрал? – Усмехаясь, спросил полковник Михайлов.- А не кажется ли вам, господин бригадир, что такой клеветой  поляк пытается спасти свою шкуру?
 - Не спешите, господин полковник, делать скоропалительные выводы, пусть сам поручик докажет обратное.
     Все офицеры повернулись к Крылову и он, чувствуя неловкость от обращённых на него взглядов, довольно внятно доложил: 
 - Такого рода вопросы действительно на привале задавал один из сибирских казаков, но я могу поклясться на священном писании, что ответил вполне достойно, подобные разглагольствования пресёк и ни одним словом оскорбления их императорским величествам не нанес – это могут подтвердить все офицеры, драгуны и казаки сводного отряда,- и, оглядев всех в нависшей тишине, добавил,- а, между прочим, подзуживал казака, подсказывал что ему говорить, сидевший рядом капрал Понятовский, он же его и ромом подпаивал.
    Офицеры враз заулыбались, зашушукались, напряжение спало, но комендант, не сводя глаз с Крылова, процедил:
- Это еще надо доказать.
        Несмотря на настоятельные требования командира драгунского полка, капрал так и не был взят под стражу. Трусоватый комендант как огня боялся тайного сыска и согласия своего не дал. А спустя два дня в крепость из Оренбурга прибыл курьер, с ним  было отправлено донесение о благополучном прибытии персидского каравана, но мало, кто знал, что с этой оказией ушёл и очередной донос на поручика Андрея Крылова.
                ***      
         По прибытии из похода Андрей подал рапорт на имя командира драгунского полка, где отметил многих драгун, отличившихся в бою, не забыл и своего заместителя поручика Юматова, особо отозвался о храбрости прапорщика Игуменщева.
 Просил поощрить и всех казаков, назвав их  «глазами и ушами» всего отряда, отдельно похвалил вахмистра, мудрого, опытного воина.

                22.Иван, сын Андрея.

        После караванной кампании Крылов получил краткосрочный отпуск и все дни проводил с семьёй. Ванюшка не отходил от отца ни на шаг. Андрей брал его с собой и на рыбалку, и на охоту. Смышлёный малыш ко всему проявлял живой интерес, задавая отцу множество вопросов. Почему рыбу назвали щукой, почему у рака такие длинные усы и почему он пятится назад. Младший Крылов любил подолгу наблюдать за плавающими лебедями, утками, чайками, даже пытался с ними разговаривать, подражая птичьему писку, гоготанию, клёкоту.
    Перед Андреем, неотрывно поглощённым служебными заботами, теперь, при общении с сыном, открывался новый незнаемый мир. Раньше ему приходилось видеть Ваню урывками и он с удивлением замечал, что совсем не знает своего сына, его острый внимательный взгляд, чёткое выговаривание слов, редкую память, а умением подражать, часто веселил бабушку Христю, повторяя её казачий говор. Вопросы Вани были разумны и никогда не повторялись. Получив однажды ответ, почему птички летают и не падают, а человек не может летать, он никогда уже об этом не спрашивал.
    Андрей заметил, что и память у него удивительная. Иван легко запоминал присказки бабушки, поддразнивал её, повторяя «баба – Яга, костяная нога, в ступе едет, пестом упирает, помелом след заметает».
 - Ух, ты, охальник, над старушкой насмехаешься, вот тебе трудная скороговорка, ни за что не запомнишь,- но малыш сразу же и повторял без запинки.
 - Пётр Петрович поймал птицу-пигалицу, понёс по рынку, просил полтинку, подали пятак, Петрович и продал  так.
 - Хорошо поёшь, да где сядешь, - часто говаривала бабушка Христя, глядя на мальчишку,- был бы ум, будет и рубль, не будет ума,  не будет и рубля. 
     Ванюшка знал наизусть все бабкины сказки и часто подсказывал ей, она удивлялась его памяти и повторяла:
 - Фома-то не без ума,- и обращаясь к Андрею, говаривала,- парешок –то твой, Андрей Прохорыч, на особинку растёт, светлая у него головушка. Он уж и теперь, от горшка два вершка, а знает стоко, что и взрослому мужику невдомёк. За свою бытность много я ребятишек перенянчила, а такого разумного видеть не доводилось. Вот подрастёт, так в ученье его отдавай, не пожалеешь.
 - Спасибо тебе, Христинья Дмитревна, за добрые слова, я и сам замечаю, порой он такое завернёт, не знаешь, что и подумать. А чтоб в ученье отдать, мощну надо иметь и не малую.  Ничего, грамоте я его сам научу, а там война план покажет.
        Воскресными вечерами, когда удавалось выкроить свободное время, Андрей учил Марию чтению и письму. Обучение продвигалось медленно, ученица путалась в титлах, непонятных ижице и яте, но уже читала нараспев псалтырь, не разумея, о чём идёт речь. Ваня в такие минуты сидел, молча, забившись в угол, наблюдал и пытался понять, чего добивается отец и удивлённо мотал головкой.
    Однажды Андрей достал из своего заветного сундучка старую затёртую книгу в коричневом переплёте с крупными чёрными буквами на обложке «Эзоповы басни», которую хранил ещё с Оренбурга. С тех пор самым увлекательным занятием семьи Крыловых стало  чтение басен мудрого разумника.
     Короткие, ёмкие истории о животных с людскими пороками заинтересовали даже бабушку Христю. К чтению прислушивался и Ваня, он даже выучил смешной рассказ про ворона, у которого хитрая лисица выманила кусок мяса и, хохоча от всей души, в лицах изображал, то глупого Ворона,  то лукавую Лисицу.
    В эти редкие минуты семейного отдыха Крылов старший открывал большим ключом, под тихо звучащую музыку, оббитый скобами заветный сундучок, и доставал свои сокровища.
     Сверху лежала увесистая книга в переплёте из свиной кожи «Похождения Мирамонда или непостоянная фортуна». Написал её какой-то нехристь Магомед Али  Эмин. Ванюша любил рассматривать обложку и другого, пухлого фолианта  «Письмовник профессора и кавалера Николая Курганова». Там два толстеньких человечка в панталонах, в завитых париках, с тросточками выделывали крендели тонкими, в полосатых чулках, ногами. Были и другие книги, подаренные Андрею страстным книгочеем Степаном Львовичем Наумовым уже в Троицкой крепости.
    В такие минуты Крылов-старший любил помечтать и о похождениях героев, и о повышении чина, о будущей судьбе своего сынишки, которого  следовало бы отдать в обучение, но только не военному делу, которым он и сам был сыт по горло. Сожалел, что ушло время Петра, когда можно было  выбиться в люди, благодаря ясности ума, старательности и отваге. А он чувствовал в себе могучую силу и пока не находил ей должного применения. Теперь на подлость, а порой  даже и на предательство глядели сквозь пальцы.
 
                23. Предвестие новой войны.   
   
     В Троицкой крепости секунд-майор Наумов считался одним из самых образованных офицеров, был начитан, знал французский и немецкий языки, правда, некоторые офицеры,  особенно топографы, знали ещё и тюркские языки, и входящий в моду английский, но они были склонны к точным наукам: математике, составлению карт. Степан Львович же увлекался историей, политическими науками, литературой, он и журналы выписывал, и умел анализировать, и течение событий мог предсказать. Офицеры любили послушать толкового командира, вот и теперь в штабе драгунского полка собрались свободные от службы капитаны, поручики, прапорщики, казачьи офицеры, чтобы послушать, что в мире творится. Судьба военного человека непредсказуема и всякое обострение на рубежах державы невольно затрагивало, а то и ломало жизнь служивого.
       Наумов сам не курил и не позволял дымить в своём кабинете и, хотя курение среди офицеров ещё не было так притягательно, с этой пагубной привычкой уже считались. Подождав пока последние курящие уселись, Степан Львович стал излагать свои соображения:
      - Уважаемые господа, как бы мы того не хотели, но на западных, а более того на южных  рубежах империи становится всё горячее. Пока  Европа зарится на многослойный польский пирог, Россия тоже не остаётся в стороне, поскольку под польской короной находятся исконные русские земли, вплоть до Смоленска и Киева. После смерти короля Августа Третьего в  Речи Посполитой началась драка за престол и когда на трон сел Станислав Понятовский, любезный друг нашей матушки, у России сразу же появилось много врагов. Сразу же забеспокоились  австрияки,  прусаки и даже французы. Но больше всех встревожились турки, они готовы объявить нам войну. Понимают, если Россия усилится, то она отберёт у них не только Крым и северное Причерноморье, но освободит и Балканы. А этот чирей с Портой нарывает ещё со времён Петра Алексеевича, он ведь побил шведов и сумел утвердиться на Балтике, а Екатерине Алексеевне придётся Таврию у турок отнять, земля-то издревле русская. Османская империя не подпускает нас к Чёрному морю, да и на Босфор замки навесила. Так что, господа офицеры, войны с турками,  по всей видимости, нам не избежать.
 - Степан Львович,- подал голос Крылов,- но ведь наш полк границу прикрывает, может быть его и не задействуют?
 - О, господин поручик, и вы о том же. Кому же хочется с насиженного места срываться, но с кайсацким ханом теперь замирение, а кампания будет хлопотная. Вся Европа на Россию зарится. Эта свора шаек будет Порте подбрехивать, а доведись, и куснуть может.
                ***   
       Не прошло и месяца после встречи с Наумовым, как в крепость в один и тот же день прибыли с тревожной вестью курьер из Оренбурга и нарочный из Уфы с известием – «Сентября 25 дня  1768 года  Порта объявила войну России».  На совещании у коменданта крепости начальник штаба секунд – майор Наумов докладывал офицерскому собранию:
    - Турки сами же и спровоцировали начало войны, устроив резню православного люда в приграничном местечке Балту, у речки Кодым. Казаки были вынуждены вступиться за своих единоверцев и жестоко наказали палачей. Турецкий султан Мустафа Третий ждал этого повода. Сразу же бросил русского посланника в подземелье и объявил войну. А замыслы у султана были невероятными. Одну свою армию он хотел отправить на Варшаву и, объединившись с поляками, захватить Киев. Вторая армия должна была ударить из Крыма на север. Третья армия должна была со стороны Кавказа захватить Астрахань. Мустафа Третий собрав огромные силы, превосходящие русскую армию в несколько раз, не учёл одного, что кормить такую орду нечем. Провиант частью был разворован своими же пашами ещё до начала войны, частью просто непригоден. Особенно скудное положение  сложилось в кавказской армии, большая половина которой, просто разбежалась. 
                ***
       В ту беспокойную осень в Мариином огороде на берегу Уя, в Верхнем Форштадте как никогда уродилось много овощей. И не только капуста, репа, свёкла да лук, накопали даже три мешка «чёртовых яблок», заморского овоща «тартофеля». Форштадский казак Василий Антонович, как  обещал и семенами по весне снабдил, и обихаживать научил. «Дело нехитрое, окучивай да травой не давай зарасти». Бабушка Христя помогла соленья в зиму наготовить и капусту, и огурцы, и арбузы, и грузди. Насушили и ягод разных, и рыбы навялили.
 - Ну, эту зиму мы по-царски проживём,- говаривала бабушка Христя.
     Андрей, видя усердные старания домочадцев, с грустью глядел на эти заготовки  и, боясь расстроить, ничего тревожного им не говорил. Война уже шла, но полк пока не  трогали. По разговорам старших офицеров, да и по своему разумению Андрей полагал, что совсем скоро закончится устоявшаяся, налаженная жизнь здесь, в ставшей ему родной Троицкой крепости. Здесь он впервые ощутил настоящую любовь, радость семейной жизни, здесь родился его первенец Иванушка, здесь он встретил настоящих боевых друзей. А судьба военного человека всегда непредсказуема,- думал Андрей,- идёшь, куда прикажут и никто не думает о том, что ты несёшь на себе тяжкий груз опасности, а если ты прикован к семье, то ноша эта многократно увеличивается, постоянно давит тревожная мысль: а как там они без меня?   
     Поручик понял, что за все его радости семейной жизни придётся расплачиваться жене Марии, сыну Ивану, но без них он уже не мыслил своего существования. За семнадцать лет службы он так и не нажил надёжного пристанища, собственной крыши над головой.
Невеликое жалованье поручика позволяло еле сводить концы с концами. Все семейные офицеры,  а их немало было в крепости, так же, как и Андрей томились неизвестностью, никто не знал, какая судьба ожидает их семьи и лучшего не ждали.
                24.Сборы.
      
          Прошёл ещё месяц. Наконец из Оренбурга, как всегда неожиданно, поступило секретное сообщение. На военном совете комендант крепости, бригадир Рененкампф зачитал Указ Военной Коллегии, где говорилось, что в обеих столицах  сформированы по легиону, общим числом  более десяти тысяч человек. В один из них, в Московский легион,  включены Казанский, Уфимский и Оренбургский гарнизонные драгунские полки, а также Грузинский гусарский полк для противодействия Порте на кавказском фронте.
     Начальник штаба секунд-майор Наумов разъяснил, что  в самом начале войны действия турок были непредсказуемы и русская разведка давала противоречивые сведения. Возможно, и сам султан не определился со своей стратегией. Османская империя, захватив земли западных славян на Балканах, намеревалась закрепиться и на Кавказе, подчинить себе Северное Причерноморье, вплоть до Астрахани, пользуясь тем, что  главные силы русской армии были задействованы на Дунайском и Крымском фронтах. Поэтому  Военная Коллегия вынуждена была сдёргивать внутренние войска, хотя и в самой России было неспокойно.
    Получив приказ о передислокации в скором времени под Астрахань, Оренбургский драгунский полк стал готовиться к походу. Надвигалась зима. Уже на Покров было снежно и телеги сменили на сани. Командир драгунского полка ежедневно собирал офицеров - торопил, требовал, настаивал – предстояла труднейшая задача перемещения полка со всем своим громоздким хозяйством к далёкому Каспию, за две с половиной тысячи вёрст. По расчётам начальника штаба весь путь мог занять не менее полугода. К концу марта, по расчётам, полк должен прибыть в Самару. В самую распутицу переправиться через Волгу и сменить сани на телеги.
    Семьи офицеров на время кампании должны были остаться в Оренбурге и теперь офицерские жёны и все домочадцы отбирали вещи для переезда, многое, к сожалению, приходилось бросать. Заготавливали тёплую одежду шубы, тулупы, валенки – путь в семьсот вёрст, до губернского города, по зимней стуже был рискован и непредсказуем.
      В семье Крыловых тоже царило оживление, но настроение было у всех подавленное. Только Ваня радовался предстоящей поездке и без конца спрашивал у старших, когда же мы поедем. Примерял свой полушубочек, подаренный дядей Лёшей , надевал заячью папаху и галички, пошитые бабушкой Христей и важно ходил по комнате, топая меховыми сапожками.
     Христинья Дмитриевна, упросив Андрея, тоже засобиралась в дорогу.
 - Васенька, муженёк мой, в оленбурской земле схоронен, в Илецком городке, вот и мне туда надо. Сверх земли не положат и нищего похоронят,- говаривала старая казачка.
     Андрей хоть и находился в крепости, домой забегал редко. Назначенный теперь уже командиром эскадрона, он тщательно готовил своё подразделение, отбирал тёплую одежду, оружие, провиант, много хлопот было с лошадьми и упряжью.
    И только Мария горевала больше всех. Её пугала неизвестность, жизнь в большом городе без Андрея. Ей жалко было и уютного домишки, и ухоженного огорода, да и с посадскими она сдружилась больше, чем с офицерскими жёнами. Многие крестьянки и казачки любили её за отзывчивость на доброту, расторопность, а более всего за искусные руки, она им шила сарафаны и кофточки.

                25. Прощай, Троицкая крепость. Дальняя дорога.
               
     После Рождества, на Святках, в канун нового 1769 года, в Троицкую крепость прибыл давно ожидаемый четвёртый  эскадрон драгунского полка, несший службу в самой дальней крепости Звериноголовской. Крылов справился о своём однополчанине поручике Уржумцеве, но его оставили при крепости.
     Следуя давнему указу Петра Первого, новогодие служивые встретили достойно. Украсили еловыми ветками дома, улицы, выпили зелена вина, попели песни, стрельбу устроили из малого оружия, но костров не жгли. Радости особой не изъявлялось, всем было известно, что идут на большую войну.
     Ваня, сидя на шее своего отца, вместе с мамой Марией и верным другом отца дядей Лёней, с упоением следил за хвостатыми ракетами, взлетающими с крутого берега замёрзшегоУя. Малыш радовался больше всех, кричал, кривлялся, пел песни.
     Никто из них не знал, что в гостеприимную Троицкую крепость они уже никогда не вернутся, а сама она через пять лет подвергнется нападению восставшего люда под водительством донского казака, бывшего хорунжего, Емельяна Пугачева, взявшего на себя имя убиенного императора Петра Фёдоровича. Да и останься они в крепости, вряд ли бы могли спастись от разбойного нападения.
     И никто не мог даже представить, что на берегу заснеженного Уя, несущего свои воды в Студёный океан, стоит не просто внук капитана Прохора Крылова, не просто сын будущего капитана Андрея Крылова, а  будущий великий русский баснописец, академик, Его превосходительство, Иван Андреевич Крылов, который на века прославит великую Россию.

                ***
       Ранним утром, во второй день января, когда лучи восходящего светила едва коснулись ещё нетронутой белизны снега, из Троицкой крепости выехал немалый санный обоз, сопровождаемый драгунами. Застоявшиеся кони легко везли сани по накатанному насту и когда переезжали речку Санарку встретили невеликий обоз, охраняемый казаками. Неприветливый хмурый хорунжий доложил командиру драгунского полка простуженным басом:
 -  Ваше высокоблагородие, так что по распоряжению нового губернатора, генерал-майора Ивана Андреевича Рейнсдорпа, в Троицкую крепость для укрепления гарнизона направляется пополнение – сто семьдесят пленных польских конфедератов.
 - Братцы, - присвистнул поручик Юматов,- вот теперь капрал Понятовский взовьётся.
  - Видно, дела в нашей державе незавидные,- тихо молвил Наумов, раздавливая льдинки на кончике уса,- ежели землю оборонять доверяют иноземцам.
 - Они наобороняют,- недобро заметил поручик Крылов.

                Конец.

               
           Содержание
Часть первая. Троицкая крепость.
В дозор.
Первая стычка.
Ротмистр Наумов.
Березовский редут.
Добыча прапорщика.
Крутоярская крепость.
Нечаянное сватовство.
Доброе знамение.
Новые заботы прапорщика.
Святая Троица.
Дуэль.
Смотрины.
Пристанище для новобрачных.
Святое таинство брака.
Торговые страсти.
Ученье – свет.
 Лекарство для суженой.
Русский терпит до поры.
Поджог.
Бабушка Христя.
Предзимье.
Андрей Крылов – поручик.
Роды.
Крестины.
Донос.
Иванушка.
В ледяной купели.
Всё в руках Божьих.
Полковые будни.
Ваня Крылов.
Часть вторая. Опасное задание.
1.Совет у коменданта.
2.Командир сводного отряда.
3.У речки Тогузак.
4.Такыры.
5.Погоня.
6.Тобол.
7.Совет у речки Убаган и комары.
8.Две засады и один предатель.
9.Бой у семи озёр.
10.Роскошный Кушмурун.
11. «Птичий клюв» - символ свободы.
12.Тризна.
13.Новые козни шляхтича.
14.Его величество Пётр Фёдорович.
15.Откровения караван – баши.
16.Степь горит.
17.Огненный бредень.
18.На грани гибели.
19.Последний привал. Озеро Шубаркуль.
20.Радостная встреча.
21.Разборки у коменданта.
22.Иван, сын Андрея.
23.Предвестие новой войны.
24.Сборы.
25.Прощай Троицкая крепость. Дальняя дорога.
   
                - *** -