***

Нечеловеческая лень охватила Лажновского. Он заказал пиццу, но поленился ковыряться в ней. Есть не хотелось.
- Слава богу, сигареты еще не закончились, - думал Лажновский.
Курить было не лень. Он смотрел на голые ветки деревьев, слегка припорошенные снегом. Казалось, сама природа дает ему знак. Знак того, что всё в этом мире проходит, исчезает, засыпает, покрывается прахом, пылью, снегом, чтобы потом возродиться в чем-то новом и свежем. Весной на деревьях вырастут листья, будут петь птицы, всё вокруг станет зеленым, а где-то даже и разноцветным. И только ему, Лажновскому, уже никогда не быть зеленым и возрожденным.
Он принялся рассматривать натюрморт кисти неизвестного автора, висевший над письменным столом. Букет из алых маков, должно быть, символизирует страсть и сердечный трепет. Но нет, обман, обман! Мак – всего лишь сон и забвение. Прозрачное стекло кувшина говорит нам о хрупкости человеческих связей. Зеркало – знак ирреальности, разбросанные ноты – эфемерная сущность бытия.
- Черт побери! Какой маньяк создал этот бренный шедевр? Одинокий укурок? Порядочная дама, схватившая сифилис? Эстет-шизофреник? Музыкант, страдающий простатитом? – Лажновский вскочил и затушил сигарету.
Он быстро доел холодную пиццу, запив остатками коньяка. Накинул пальто, схватил шарф и хлопнул дверью.
- Вера Андреевна давеча приглашала, - бормотал он себе под нос, - надеюсь, ей надоело притворяться фригидной.
Снежный ветер будто подхватил Лажновского, и мутный поток жизни унес его куда-то вдаль, мимо желтеющих фонарей и холодных витрин, обещая сомнительную новизну, которая так влечет всех мужчин, пресыщенных собственным эго, бегущих от угасания.