М.М. КИРИЛЛОВ
ВЫСШАЯ АТТЕСТАЦИОННАЯ КОМИССИЯ
СССР (РФ) В 90-СТЫЕ ГОДЫ
Очерк
Годы перед распадом СССР выпали для меня и особенно трудными, но и результативными. 1987 год во многом был обусловлен командировкой во фронтовой Кабульский советский военный госпиталь в качестве профессора-консультанта, а 1988 и 1989 годы ознаменовались поездкой в этом же качестве в военные госпитали разрушенной землетрясением Армении. Подготовил я тогда большие книги, посвящённые этим, в сущности, планетарным, событиям.
Наверное, это обусловило моё избрание уже в 1990-м году членом Всемирного биографического института в Кембридже и назначение членом экспертного совета по терапии ВАК СССР.
В обоих этих случаях несомненную роль сыграло представление меня в эти высокие органы моим учителем, только что оставившим тогда пост Главного терапевта Советской Армии, академиком РАМН, генерал-лейтенантом м/с Евгением Владиславовичем Гембицким. Он просто уступил мне своё место в ВАКе. Я ведь в то время был всего лишь начальником кафедры военно-полевой и госпитальной терапии Военно-медицинского факультета при Саратовском медицинском институте, а таких как я, были сотни.
Предстояло работать бок о бок с выдающимися отечественными специалистами в области внутренних болезней, такими, как профессора Оганов, Орлов, Гуськова, Федосеев, Васильев, Ивашкин, Мухин и другие.
ВАК располагался в те годы на улице Грибоедова, что недалеко от театра «Табакерка», в просторном семиэтажном особняке. Шикарные лестницы, холлы, гостиные. Залы для заседаний экспертных советов по всем научным специальностям и обычные комнаты для сотрудников и архива.
Я был представлен заведующему экспертного совета по терапевтическим специальностям известному профессору-психиатру, ознакомился с научными и техническими сотрудниками отдела и приступил к работе. Всё было довольно буднично. Совет, большинство членов которого составляли профессора-москвичи, заседал два раза в месяц, командировки оплачивались.
Прежде всего, необходимо было освоить методику оценки по автореферату диссертации и по материалам дела самой работы и дать своё заключение. Это делалось вне заседаний Совета и касалось только кандидатских диссертаций, но их в каждый мой приезд набирались десятки, и это требовало большого напряжения. Но и одновременно приносило пользу мне, так как позволяло видеть всю широкую панораму диссертационных исследований, только что защищённых в диссертационных советах в целом в стране. Это обогащало.
В ходе непосредственно самих заседаний экспертного совета рассматривались уже докторские диссертации – по 3-4 на каждого эксперта. Нужно было разобраться в сути дела и в значении работы, и это было не легко. А, разобравшись, доложить всему совету и представить в письменной форме соответствующее заключение. Это было публично и потому особенно трудно. Важно было сделать это убедительно. Помогали примеры. Выступали с докладами и знаменитые профессора. Учиться было у кого.
Помню выступления главного радиолога СССР А.К.Гуськовой по поводу диссертаций по недавнему Чернобылю. Тщательность её анализа и обоснованность выводов просто восхищали. Помнится нестандартность оценок московского кардиолога Л.Л.Орлопа. Критичность анализа ленинградского пульмонолога В. И. Васильева, в результате чего одна из рецензируемых им работ была даже возвращена для доработки. Запомнились выступления профессоров Г.Б.Федосеева и Н.А. Мухина. Председатели Совета (обычно их было двое) были внимательны и, как правило, доброжелательны. Всего не упомнишь, ведь с тех пор прошло тридцать лет.
За 4 года мне пришлось рецензировать до трёх десятков диссертаций. Мой учитель и наставник профессор Е.В.Гембицкий одобрял мои успехи и находил, что я росту как специалист.
Я понял тогда, что диссертанту важно ответить в работе не только на вопрос «что им получено», то есть, сделать выводы, но и ответить на вопрос «ну и что?», то есть, каково же конечное значение сделанных выводов. Это требовало более широкого и глубокого обобщения, то есть, культуры мышления. Удивительно, но многие докторанты к такому обобщению значимости своей работы (часто весьма значительной) оказывались не способны. А это было бы желательно. Уже только для того, чтобы понять это, следовало поработать в ВАКе.
Но для меня в ВАКе, из-за чего туда всякий раз хотелось приезжать, были сотрудники отдела, технические секретари экспертных советов. Особенно хотел бы выделить двух: Нину Алексеевну Архипову и Светлану Ивановну Герасимову. Именно от них зависело своевременное и нормальное прохождение диссертаций через ВАК. А в обычной обстановке это были простые симпатичные и внимательные женщины, между прочим, с научными степенями, которые устраивали гостей, особенно иногородних, поудобней, помогали в трудную минуту, поили чаем. Работа не мешала им ухаживать за цветами, что помещались тут же на подоконнике, и это, может быть, внося домашний уют, успокаивало их.
Через год моей работы в экспертном совете в стране, внешне довольно внезапно, произошли известные события, связанные с приходом к власти Ельцина и его бандитской команды. Страна рухнула. Это произошло в августе 1991 года. В сентябре же, в Челябинске, состоялся 2-й Конгресс пульмонологов СССР, запланированный ещё ранее. Атмосфера, царившая на этом Конгрессе, точно воспроизводила обстановку в стране, охваченной контрреволюцией.
В одном из своих очерков о том времени я писал: «Запомнились темнота холлов и лестниц дома Конгрессов, разобщённость делегатов, снижение эмоционального тонуса их научных интересов. Бросалось в глаза отсутствие зарубежных гостей, хотя делегации республик СССР были представлены весьма полно. Наблюдался контраст с 1 –м Конгрессом, проведенным в прошлом году в Киеве, где, несмотря на вылазки украинских националистов, всё было организовано прекрасно, было тепло, привлекало внимание активность научного общения и интернациональная солидарность делегатов. А здесь, в Челябинске, царило ощущение потерянности, такое, которое обычно охватывает людей после похорон при выходе с кладбища».
По возвращении в Москву картина развала страны стала ещё более тревожной. Всё захлестнула власть денег. Лавочников и обывателей стало зримо больше, коммунисты ушли в подполье.
От Главпочтамта на улице Горького до Музея В.И.Ленина возле Красной площади было недалеко, и я прямо из ВАКа ходил в музей. Он ещё работал тогда. Позже его закрыли московские власти. Это и было началом декоммунизации и ленинопада в России. Так что не нужно думать, что начало декоммунизации было положено бандеровцами на Украине.
В сентябре 1993 года, за неделю до расстрела из танков Белого Дома, я, прямо после заседания экспертного совета посетил места этих событий - площадь у Белого Дома и стадион у Красной Пресни - и участвовал в митинге москвичей против контрреволюционеров. Протест народа становился неизбежным.
Страна вскоре стала нищей и голодной, и это сразу же отразилось и на состоянии ВАКа и его работе. Уже через год эта организация была переведена в менее престижное здание в одном из переулков возле Центрального главпочтамта, а ещё позже в скромное помещение на Садово-Кудринской. Здесь уже совсем не было прежней помпезности. Но на этом дело не кончилось. Прекратилось поступление экспертной продукции из стран СНГ, а в России сократилось число диссертационных советов и самих защит. А ведь ещё Максим Горький говорил когда-то Ленину, что писателей и учёных «кормить нужно, а то помрут учёные». Вот и сейчас оскудела высшая школа, не на что стало делать диссертации. Это подтвердило правило: в беду первым гибнет самое тонкое.
В январе 1994 года экспертов немосквичей, в том числе и меня, сократили из-за недостаточного субсидирования ВАКа. Москвичам же можно было и не платить. Пришлось мне попрощаться с ВАК-ом. Вручили мне грамоту за добросовестную работу, но, конечно, было обидно. Только вошёл в дело, да и привык.
Так, контрреволюционные перемены в стране, ограбившие её, отразились и на Высшей аттестационной комиссии России. Получается, что расстреляли из танков в 1993 году не только Дом Советов, но и высшую школу страны. Подлость вездесуща – она веди, как говорится, и в Африке, подлость. Нет, ВАК и позже, в новых ущербных, условиях продолжал свою работу, выручало созданное прежде высокое качество ещё советских научных кадров, прочно заложенное в основу этого государственного органа.
Я и позже лет десять, бывало, по договоренности или просто так, заезжал в ВАК повидаться с друзьями. Много лет мы переписываемся и перезваниваемся.
Не знаю, как сейчас, но ещё 7-8 лет тому назад ВАК по-прежнему держали в оскудевшем состоянии.
Важно подчеркнуть в заключение, что, во-первых, даже ВАК (эта, казалось бы, неприкасаемая научная «счётная палата» страны) оказалась зеркалом распада великой советской державы, созданной и защищённой в годы Великой Отечественной войны. И что, во-вторых, этот распад, тем не менее, не коснулся высокого качества этого интеллектуального органа, впрок, на годы вперёд, созданного советской властью. Так получилось, что я оказался, наряду с другими, очевидцем и участником того переломного времени.
Г. Саратов, январь 2019 года.