Перевод писем и откликов Г. Ф. Лавкрафта, присланных им в редакцию журнала «Weird Tales» в период с 1923 по 1936 год (с некоторыми сносками).
Сентябрь 1923
Не меньший интерес представляет письмо Г. Ф. Лавкрафта, еще одного мастера страшных рассказов, приславшего нам на ознакомление несколько своих историй. Письмо мистера Лавкрафта, в отличие от письма мистера Трима, не столь лестно в отношении «Weird Tales», но мы, тем не менее, рады представить его вам:
«Мой дорогой сэр! Ввиду моей привычки сочинять странные, жуткие и фантастические истории для собственного развлечения, недавно почти дюжина благонамеренных друзей одновременно вынудила меня принять решение послать что-нибудь из этих готических ужасов в ваше только что созданное издание. Что я, собственно, и исполняю. Прилагаю пять историй, написанных между 1917 и 1923 годами.
Из них первые две, вероятно, лучшие. Если же вы найдете их неудовлетворительными, остальные не требуют прочтения.
«Показания Рэндольфа Картера» в основе своей – настоящий сон, пережитый мной в ночь с 21 на 22 декабря 1919 года; герои – я (Рэндольф Картер) и мой друг, Сэмюэль Лавмен, поэт и редактор книги «Двадцать одно письмо Амброза Бирса».
Понятия не имею, будут ли эти вещицы сочтены подходящими, потому что я не обращаю внимания на требования коммерческого сочинительства. Моей целью является лишь удовольствие, которое я могу получить от создания определенных причудливых картин, ситуаций или атмосферы; и единственный читатель, которого я держу в уме – это я сам.
Моими эталонами неизменно являются старые писатели, в особенности По, который с раннего детства был моей любимой литературной персоной. Если какое-то чудо побудит вас рассмотреть публикацию моих рассказов, у меня есть только одно условие; это то, что не должно быть никаких исключений. Если рассказ не может быть напечатан в точности как написан, вплоть до самой последней точки с запятой и запятой, он должен быть изящно отклонен. Правки редакторов, вероятно, являются одной из причин, почему ни у одного из ныне здравствующих американских авторов нет настоящего прозаического стиля. Но, думается, я в безопасности, ведь мои рукописи вряд ли достойны вашего рассмотрения. «Дагон» был отклонен журналом ----*, куда я отправил его под влиянием внешних сил – так же, как поступаю и сейчас. Тот журнал ответил мне цветистым и восхитительно обезличенным отказом.
Мне очень нравится «Weird Tales», хотя я ознакомился только с апрельским номером. Большинство историй, конечно, более или менее коммерческие – или я должен сказать заурядные? – по технике исполнения, но все они не лишены приятности. «По ту сторону двери» (Beyond the Door) Пола Сутера кажется мне наиболее стоящим, обладая при этом неуловимым достоинством оригинального гения, хотя «Кусок холста» (A Square of Canvas) Энтони М. Рада стоял бы совсем рядом, если бы не напоминал развязкой «Неведомый шедевр» (Le Chef d'Ouvre inconnu) Бальзака – насколько я помню его по прошествии нескольких лет, не имея копии под рукой. Впрочем, никто не ожидает трепетных ощущений от этого искушенного и полного торговых дельцов поколения. Артур Мейчен – единственный из известных мне людей, который может вселить по-настоящему глубокий и возвышенный ужас».
Вопреки вышесказанному – или благодаря ему – мы нашли применение некоторым из необычных историй мистера Лавкрафта, и вы познакомитесь с его «Дагоном» в следующем выпуске «Weird Tales».
* Имеется в виду журнал «Black Cat». Название при публикации, скорее всего, изъято редактором.
Октябрь 1923
Вы наверняка помните письмо Г. Ф. Лавкрафта, опубликованное в прошлом месяце. Это письмо немного язвительное; и сегодня мы рады представить вам другое, может не такое колкое, но столь же приятное для прочтения. Когда пишет наш друг Лавкрафт, ему всегда есть что сказать. Итак:
«Дорогой мистер Бэйрд*, я должен извиниться, если мое прежнее письмо касательно материалов «Weird Tales» показалось вам обличительным. Такого не было в моих намерениях. Я лишь предположил, что вы не захотите представить широкой публике слишком утонченные или таинственные творения. Существует разница между простой оригинальностью и деликатным символизмом или нелепыми расплывчатыми набросками. К примеру, сколько американских читателей за пределами откровенно «интеллектуального» класса найдут какое-либо удовольствие или составят связное впечатление о «Белых людях» (The White People) Артура Мейчена или о фантастических пассажах его же «Холма грез» (The Hill of Dreams)? Одним словом, я полагаю, что в «Weird Tales» хотят конкретных историй, с максимумом сюжета, напряженностью ситуации, взрывной кульминацией, а не туманных намеков подобно бодлеровской прозаической поэзии духовного сатанизма, где точеные фразы, лирические тона, цвет и опиатная роскошь экзотических образов образуют главные источники макабрического впечатления.
Я недавно прочитал майский «Weird Tales» и должен поздравить вас с «Этажом выше» (The Floor Above) мистера Хамфри, [на мгновение меня охватило волнение, которое не было замыслом автором – мне показалось, что он собирается воплотить в жизнь идею, которую я собираюсь реализовать самостоятельно. Но это оказалось не так], ставшему в один ряд с моим любимым «По ту сторону двери» (Beyond the Door). Несомненно, мой вкус тянет меня к архитектуре. «Пенелопа» искусна, но Святой Петр! Если неведение прославленного Старретта в астрономии является изящно продуманным атрибутом причудливого повествования его персонажа, то оно невероятно правдоподобно! Я писал ежемесячные астрономические статьи для ежедневной прессы в период с 1906 по 1918 год, и имею огромную привязанность к небесным сферам.
Когда-нибудь я отправлю вам что-то подобное, из вступления:
Through the ghoul-guarded gateways of slumber,
Past the wan-moon’d abysses of night,
I have lived o’er my lives without nuihber,
I have sounded all things with my sight—
And I struggle'and shriek ere the daybreak, being
driven to madness and fright.**
Как вы видите, мистер Лавкрафт так же ловок в поэзии, как и в прозе; и, как еще одно доказательство этого, мы представляем пролог к ;;300-строчной эпической поэме, которая, возможно, увидит свет на наших страницах:
«I am he who howls in the night;
I am he who moans in the snow;
I am he who hath never seen light;
I am he who mounts from below.
My car is the car of Death;
My wings are the wings of dread;
My breath is the north wind’s breath;
My prey are the cold and the dead».***
Как вы знаете, мы публикуем серию прозаических произведений мистера Лавкрафта, начиная с «Дагона», и вот что он пишет:
«Я рискнул предложить «Дагона» как своего рода испытание моих рассказов. Если он вас не заинтересует, то и другие тоже. Дело не в том, что «Дагон» – лучшая из моих историй, а в том, что он, пожалуй, самый прямолинейный и наименее утонченный; так что для популярной публикации он подойдет более всего. Перепечатывая его, я скорректировал одно или пару грубоватых мест – рассказ был написан еще в 1917 году, сразу после девятилетнего перерыва в моих писательских изысканиях. Безусловно, я немного заржавел в управлении прозой. Мой друг – Кларк Эштон Смит, калифорнийский поэт героизма, безумия и болезненной красоты – показал эту вещицу Джорджу Стерлингу, который заявил, что рассказ ему понравился, хотя и предложил (достаточно абсурдно по мне!), чтобы монолит опрокинулся и убил «тварь».
...совет, который заставляет меня чувствовать, что поэты должны придерживаться своей стези...
Моя любовь к странному заставляет меня делать все, что в моих силах, дабы подготовить лучший материал, подходящий веяниям журнала, так благотворно культивирующий этот любимый мною элемент. Я с интересом буду ждать следующих выпусков с упомянутыми рассказами, а пока постараюсь достать первый выпуск через газетные киоски. Я уверен, что риск выльется в нечто примечательное, поскольку известность журнала растет – и степень этого роста можно оценить по тому факту, что люди в Массачусетсе, Нью-Йорке, Огайо и Калифорнии в равной степени быстро привлекли мое внимание и побудили меня попытать удачи!»
В некотором смысле «Дагон» – это совершенно особенная история, даже для «Weird Tales», а те, что последуют за ней, тем более. По этой причине нам будет особенно интересно услышать, что думают наши читатели о рассказах Лавкрафта.
РЕДАКТОР
* Эдвин Бэйрд — главный редактор-составитель «Weird Tales» (март 1923 — апрель 1924)
** «Немезида» (Nemesis, 1917)
*** «Психопомп: Сказка в рифме» (Psychopompos: A Tale in Rhyme, 1919)
Январь 1924
Похоже, сверхъестественные истории Г. Ф. Лавкрафта бьют прямо в цель. Мы продолжаем получать письма, восхваляющие «Дагона», и нам интересно, как читатели отреагируют на его «Картинку в доме», что, на наш взгляд, является еще более умелым произведением. Клемент Вуд из Гастингса-на-Гудзоне пишет, что «Дагон» выдержан и превосходен до самого финала», в то время как П. Дж. Кэмпбел из Риджфарма, штат Иллинойс, окрестил эту историю «своего рода маленьким шедевром». В том же духе написаны отклики многих других. Прочитав их, мы просто обязаны были представить вам следующее письмо от автора:
«Мой дорогой Бэйрд: я чрезвычайно доволен публикацией «Дагона», который, по-видимому, практически лишен опечаток и снабжен просто превосходной иллюстрацией. Вы не можете себе представить, как мне было приятно видеть этот рисунок, потому что всегда существует опасность поспешного наброска, который буквально или слегка противоречит тексту, или, возможно, обедняет его из-за плохого стиля или техники. Иллюстрация «Дагона» восхитила меня; ибо она не просто очень хороша, но и воплощает задумку истории в точности как из моего собственного воображения. Спасибо также за благосклонные отклики в «The Eyrie». Я надеюсь, однако, что господа Старретт и Стерлинг не начнут охоту на меня из-за намеков, которые я сделал в этих письмах! Так получилось, что я испытываю особое уважение к обоим этим господам! Старретт практически является американским образцом почитаемого мною Мейчена, в то время как Стерлинг почти единолично поддерживает здравую традицию в американской поэзии.
«Самонадеянно полагая, что ваши читатели не клеймят мои творения, что охладило бы мой дальнейший порыв, я отправляю третью историю, следующую за «P. in the H»*. Это одна из тех, что были присланы ранее, но теперь аккуратно перепечатана одаренным молодым человеком, с которым я недавно познакомился. Он поведал мне о немаловажной переписке с вами.
«Я пока не полностью прочитал октябрьский выпуск «Weird Tales», но думаю, что он окажется таким же увлекательным, судя по «Призрачной ферме» (The Phantom Farmhouse) Сибери Куина, который я чрезвычайно одобряю. В этой истории есть зрелость, которая, к сожалению, отсутствует в популярной журнальной литературе. Мне по душе идея переиздания классических произведений вирда – удивительно узнать, мимо скольких людей прошли определенные знаковые вещи. Лично у меня много таких пробелов – например, я никогда не читал «Верхнюю койку» (The Upper Berth) Ф. Мариона Кроуфорда, которую вы, к моему большому удовольствию, собираетесь переиздать.
«Время от времени я обнаруживаю какой-нибудь шедевр у автора, совершенно неизвестного ни в Америке, ни где-либо. Сейчас я восторгаюсь историей под названием «Дом звуков» (The House of Sounds) М. Ф. Шила, которая встречается в опубликованной в Лондоне Т. Вернером Лори книге рассказов «Бледная обезьяна» (The Pale Ape). Это самая внушительная вещь, которую я читал за последнее десятилетие – ползучий ужас и страх, копящийся веками на приарктическом островке у берегов Норвегии, где, среди демонических ветров и адского клокотания волн и непрекращающихся ливней, мстительный мертвец построил зловещую бронзовую башню. Рассказ смутно напоминает, пусть лишь некоторыми сценами, «Падение Дома Ашеров». Мне бы хотелось, чтобы нашелся способ получить от издателя права на публикацию этого рассказа, который, вне сомнений, произвел бы сенсацию в «Weird Tales».
* «Картинка в доме» (Picture in the House).
Март 1924
Тем временем, обратим внимание на следующее послание от Г. Ф. Лавкрафта, столь много сделавшего для страниц нашего журнала. Мистер Лавкрафт пишет:
«Мой дорогой Бэйрд: я действительно был рад получить ваши отклики от 14-го числа и узнать, что ваши читатели благосклонно отнеслись к моим мрачным излияниям, представленными «Дагоном». Я надеюсь, что им также понравятся его продолжатели – потому что я, безусловно, хочу дать им все, что они способны вынести! То, что «Пес» заслужил ваше одобрение, является приятной новостью для меня. Я написал его год назад в Нью-Йорке, когда исследовал старое голландское кладбище во Флэтбуше, где покоятся древние могильные камни, испещренные надписями на голландском языке с их «Hier Lydt» или «Hier leght begraaven» Моим спутником был Рейнхарт Кляйнер (его стихи вы могли видеть в некоторых популярных журналах), и когда мы обдирали какие-то чешуйки сланца с одной из плит, я подумал, какая тварь может прийти за нами в полночь в наказание за беспричинное осквернение.
Представляю на ваше одобрение – или отклонение – еще одну мрачную историю. Эта вещь – чье длинное название вы можете сократить до «Покойного Артура Джермина», если оригинал вызовет типографские проблемы – была написана около двух лет назад. Ее происхождение довольно любопытно – и далеко от атмосферы, которую она предлагает. Кто-то изводил меня чтением какой-то работы современных иконоборцев – тех молодых крикунов, которые везде суют свой нос и являют мерзкие скрытые мотивы и тайные знаки – и я чуть не уснул от монотонной чепухи Андерсона* в его «Вайнсбург, Огайо». Как вы знаете, почтенный Шервуд обнажил темные тайны, припрятанные многими деревенскими жителями; и мне пришло в голову, что я в своей более странной среде, вероятно, мог бы раскрыть какой-то секрет предков одного из людей, который заставил бы худшее из разоблачений Андерсона звучать как ежегодный отчет о субботней школе. Отсюда Артур Джермин. Большинство из тех, кто видел рукопись, заявляют, что они в благоговейном ужасе – все, кроме одного парня, который путешествовал по Родезии, и утверждает, что связан узами самой чистой и безудержной привязанности ко всем жителям, как неграм, так и обезьянам, с Черного континента».
«Популярные авторы не могут и, по-видимому, не в состоянии оценить тот факт, что истинное искусство можно взрастить только путем отказа от обыденности и условности и приближения к теме, полностью очищенной от любой стандартной или предопределенной точки зрения. Дикие и «иные», каковыми они считают свои квази-странные творения, лишь доказывают, что причудливость покоится только на поверхности; в основном они повторяют те же старые общепринятые ценности, мотивы и устремления. Добро и зло, телеологическая иллюзия, сладостные чувства, антропоцентрическая психология – обычный набор штампов коммерческих писак, и все это пронизано вечной и неизбежной банальностью. Возьмите, например, историю об оборотне – кто когда-либо создавал ее с точки зрения волка, рьяно выказывая симпатию дьяволу, которому он себя продал?
Кто когда-либо писал историю с точки зрения того, что человек является космическим пороком, который должен быть искоренен? В качестве примера – молодой человек, с которым я недавно свел знакомство, сказал мне, что хочет написать историю об ученом, мечтающем властвовать на земле, и который для достижения своих целей обучает и перестраивает микробы, (а-ля Энтони Руд в его «Слизи») направляя их полчища на манер египетских казней. Я сказал ему, что хоть эта тема и многообещающая, она оборачивается очередным стандартным сюжетом примитивного мотива. Нет ничего преувеличенного в желании покорить землю; Александр, Цезарь, Наполеон и Вильгельм II хотели это сделать. Вместо этого я сказал своему другу о необходимости вылепить персонажа с болезненной, неистовой, сотрясающей ненавистью к самому жизненному принципу; пусть его желанием станет уничтожение на планете всех следов биологического организма, будь то животные или растения – в том числе, и его самого.
Вот тут уже бы проскакивала оригинальность. Но ведь оригинальность кроется в самом авторе. Невозможно написать сильную историю без совершенной психологической отстраненности от человеческой сцены и волшебной призмы воображения, которая наполняет тему и стиль подобно гротескному и тревожному расстройству, характерному для болезненного видения. Только циник может создать ужас, потому что за каждым подобным шедевром должна стоять движущая демоническая сила, которая презирает человеческую расу с ее иллюзиями, и жаждет рвать их на части и глумиться над ними. Это верно даже в большей степени для изобразительных художников – как я хотел бы видеть Кларка Эштона Смита в ряду иллюстраторов вашего журнала!
«У обычного художника есть традиционные представления о линиях и деталях, свете и тени; но этот жуткий гений сквозь магическую призму видит этот мир в удивительно искривленном, насмешливо декоративном свете, который порождается достижениями Обри Бердсли, Сидни Сайма, Джона Мартина, Гюстава Доре или – бессмертного среди бессмертных – Франсиско Гойи-и-Лусьентеса. Хотелось, чтобы вы заполучили несколько иллюстрации и обложек от самого Кларка Эштона Смита – хоть в последнее время он не так плодотворен на этой стезе. Пусть ему не хватает технической убедительности, но его видение простирается много дальше очерченных границ».
«Я восхищен Эдди** – жаль, что мы не встретились раньше. В следующее воскресенье мы отправляемся в путешествие, которое может вызвать отголоски страшных историй у нас обоих. В северо-западной части Род-Айленда есть отдаленная деревушка под названием Чепачет, до которой можно добраться по единственной автодороге с редкими проезжающими. На прошлой неделе Эдди был там впервые, и на почте услышал разговор двух дряхлых деревенских фермеров, который вдохновил нас на предстоящую экспедицию.
Они обсуждали перспективы охоты и говорили о миграции всех кроликов и белок через границу в Коннектикут; тогда один сказал другому, что на Темном Болоте их осталось еще много. Затем последовало описание, к которому Эдди прислушивался с предельной тщательностью, и которое выявило тот факт, что в этом самом маленьком и наиболее густонаселенном штате существует участок площадью 160 акров, который никогда не был полностью изучен человеком. Он находится в двух милях от Чепачета – в направлении, о котором мы сейчас не знаем, но которое установим погожим днем – и считается домом очень странных животных – странных по крайней мере для этой части света, и в том числе ужасной «рыжей рыси», чьи ночные, получеловеческие крики часто слышат соседние фермеры.
Причина, по которой участок никогда не был полностью изучен, состоит в его коварном рельефе и древних деревьях, растущих так густо, что проход практически невозможен. Подлесок очень густой, и даже в полдень здесь царит темнота из-за переплетенных ветвей над головой. Описание настолько поразило Эдди, что он принялся за историю об этом месте – под условным названием «Черный полдень» – по дороге домой на трамвае. И теперь мы оба должны увидеть воочию... мы оба должны войти в это болото... и, может быть, выбраться из него. Вероятно, оно окажется скопищем чахлых кустов с несколькими дождевыми лужами и парой воробьев – но до нашего разочарования мы будем думать о месте словно о сокрытом логове кошмара и непостижимого зла, которым правит тот подземный ужас, который иногда выталкивает свою шею из самых глубоких рытвин... Узри».
* Шервуд Андерсон – американский писатель, автор романов и новелл о Среднем Западе.
** Клиффорд Мартин Эдди-мл. – писатель, уроженец Провиденса. Лавкрафт отредактировал несколько рассказов Эдди, изначально отвергнутые редактором «Weird Tales».
Февраль 1926
Г. Ф. Лавкрафт, еще один наш излюбленный автор, пишет:
«Я недавно прочитал декабрьский выпуск и отмечаю сохранение похвально высокого уровня историй – мы не обнаруживаем никаких откровенных недоработок, которыми грешили предыдущие выпуски. «Мертвая тварь» (The Sea Thing) Лонга я назову лучшей вещью, и «Поклонник» (The Fan) Оуэна почти так же хорош».
Январь 1928
Лавкрафт отдает дань уважения еще одному автору «Weird Tales» в постскриптуме письма в редакцию:
«В текущем номере есть одна примечательная история – «Тени» (The Shadows) Генри С. Уайтхеда. Надеюсь на появление новых материалов автора, в которых проглядывают по-настоящему здравые идеи и живость воображения».
Февраль 1928
Что представляет из себя «странная история»? На этот вопрос ясно и лаконично отвечает в личном письме редактору Г. Ф. Лавкрафт, автор «Зова Ктулху», напечатанном в этом выпуске. Мы не можем не процитировать его, хотя это письмо скорее объясняет собственные истории автора, нежели касается общего обсуждение странных историй.
«Все мои истории основаны на фундаментальной предпосылке о том, что простые человеческие законы, интересы и эмоции не имеют никакого смысла или значимости в безбрежной бездне космоса», – пишет мистер Лавкрафт. «Для меня примитивность человека, убогость его страстей, условностей и норм, поданных как естественные для других миров или других вселенных, выглядит не более, чем ребячество. Чтобы познать сущность настоящей экстерналии, будь то время, пространство или измерение, следует отринуть такие вещи, как органическая жизнь, добро и зло, любовь и ненависть, и все прочие атрибуты незначительной и преходящей расы, зовущейся человечеством. Только человеческие чувства и сущности обладают человеческими качествами, и с ними нужно обращаться беспощадно реалистично (не с показным романтизмом). Когда мы пересекаем грань бескрайнего и отвратительного неизведанного, мы должны помнить о том, что человечество с его приземленностью должно остановиться на пороге этого призрачного запределья.
Если бы я написал «межпланетную» историю, она имела бы дело с существами, организованными совсем не так, как обычные млекопитающие, и подчинялась бы мотивам, совершенно чуждым всему, что мы знаем на Земле, – точная степень отчуждения зависит, конечно же, от места действия, будь то Солнечная система или совершенно необитаемые бездны – безымянные вихри невообразимой странности, где форма и симметрия, свет и тепло, даже материя и энергия сами по себе, могут быть немыслимо метаморфизированы или совершенно необязательны. Я лишь коснулся грани этого в «Ктулху», проявив осторожность, дабы избежать земных штампов в лингвистических и описательных чертах существ извне. Думаю, удалось, но поддержат ли это читатели? Это все, что я смогу предложить им в будущем, за исключением случаев, когда дело касается определенно земных сюжетов».
Популярность рассказов Лавкрафта в Weird Tales, кажется, дает определенный ответ на его вопрос: «Будут ли читатели его поддерживать?» И когда он наиболее широко отошел от человеческих мотивов и стандартов, как в «Изгое», он принес наибольшую пользу вам, читатели этого журнала.
Март 1928
Г. Ф. Лавкрафт, автор «Зова Ктулху» и других превосходных историй, пишет нам, чтобы сообщить, насколько он был впечатлен рассказом «Канал» (The Canal) Эверил Уоррелл, напечатанном в декабрьском номере:
«Это то, что я называю подлинной странной историей, со всеми тончайшими элементами атмосферы, так достоверно реализованными», – пишет он. «О, небеса! Почему большинство писателей не могут уловить хотя бы слабое эхо черного, тягостного шепота нечестивой бездны и богохульных измерений, которые придают повествованию неуловимый элемент убедительности и мастерства? Следующая лучшая вещь в этом выпуске – «Колокола Океана» (Bells of Oceana) Беркса. Подлинное ощущение запредельного привело меня в настоящий восторг».
Вскоре «Weird Tales» опубликует еще одну историю Лавкрафта, носящую название «Затаившийся страх» (The Lurking Fear). В ней взыскательный любитель страшных историй найдет все элементы необъяснимого и сверхъестественного.
Июль 1930
Г. Ф. Лавкрафт пишет, что он прошелся по своим заметкам с самого начала выхода «Weird Tales» и выделил следующие истории, которые содержат наибольшее количество истинного космического ужаса и мрачной убедительности:
«По ту сторону двери» Пола Сутера, «Этажом выше» М. Л. Хамфриза, «Ночные сводки» Г. Ф. Арнольда, «Канал» Эверил Уоррелл, «Колокола Океана» Артура Дж. Беркса и «В палатке Амундсена» Джона Мартина Лихи.
Все или большинство из них будут использованы позже в Weird Story Reprints.
Январь 1934
Г. Ф. Лавкрафт, наставник писателей сверхъестественных историй, в очередном письме в редакцию резюмирует мнение читателей в своем комментарии к «Шамбло» (Shambleau).
«Шамбло» – отличная вещь», – пишет он. «Рассказ великолепно зачинается, беря правильную ноту террора с мрачными намеками на неизведанное. Тонкое зло сущности, что внушает людям необъяснимый ужас, чрезвычайно мощно – и описание самой твари при разоблачении не разочаровывает. История обладает осязаемой атмосферой и напряженностью – редкость среди традиционной для палпа оживленной, прерывистой прозы и безжизненных персонажей и образов. Одна из главных ошибок произведения – это стандартное внеземное окружение».
Февраль 1936
Псевдоним-анаграмма
Г. Ф. Лавкрафт пишет из своего дома в Провиденсе, штат Род-Айленд:
«Дорога домой (The Way Home) – одна из самых атмосферных вещей, виденных мною за последнее время, и я с интересом отметил, что автор Пол Эрнст подписался псевдонимом-анаграммой*. Я живу надеждой, что этот неотъемлемый элемент странных историй вернет себе былое величие, как и подразумевают истории, подобно этой. ... Другие хорошие рассказы в недавних выпусках WT – «Холодный серый бог» (The Cold Gray God), «Тайна последнего гостя» (The Mystery of the Last Guest), «Тени Замбулы» (Shadows in Zamboula), «Рука гнева» (The Hand of Wrath), и «Цепь Афоргомона» (The Chain of Aforgomon).
* В ноябрьском номере Пол Эрнст (Paul Frederick Ernst) значится как Paul Frederick Stern.
Октябрь 1936
Трагическая смерть Роберта И. Говарда вызвала целый шквал писем от проницательных критиков, которые смогли оценить подлинную литературную ценность его работ. Лавкрафт, один из признанных мастеров сверхъестественного, чей острый аналитический ум дал толчок многим молодым писателям на старте их литературной карьеры, так комментирует труд Говарда:
«Смерть Говарда является худшим ударом для литературы сверхъестественного со времен смерти старого доброго Кэневина [Генри С. Уайтхед] в 1932 году. Едва ли кто-то еще на поприще палп-литературы обладал столь нескончаемой энергией и непосредственностью Роберта И. Говарда.
Он вложил всего себя в произведения, и даже когда пошел на уступки стандартам палпа, сохранил совершенно уникальную внутреннюю силу и искренность, которые прорывались на поверхность и накладывали отпечаток его личности на готовое произведение. О, как он мог окружить первобытные мегалитические города аурой вековечного страха и некромантии! И его недавний «Черный Канаан» (лучшая история в WT за последние три-четыре выпуска) также великолепен в своей реалистичной манере, ибо отражает подлинную картину безмерного ужаса, который рыщет по мшистым зарослям проклятых змеиных болот неведомого юга. Усилия других на его фоне кажутся блеклыми. Безусловно, у литературы сверхъестественного есть повод для скорби».