***
Всем, кто почитает великий и прекрасный праздник - Рождество Христово, я дарю этот добрый рассказ.
***
Давным-давно в нашей станице (попросту называемой «Леушковка») стоял великолепный храм. Он был освящен в честь Казанской иконы Божией Матери, а также святых Сергия Радонежского и преподобного Серафима. Построили его всем миром – как раньше умели русские люди трудиться и отдавать все во славу Божию.
Красавец вознесся на высоту до шестидесяти метров, радовал глаз казака блеск его куполов, а колокольный звон был слышен далеко за пределами станицы. Но в суровую годину мрачные мужики, решив показать свое бесстрашие перед Богом, в одночасье взорвали храм, на долгие годы лишив своих внуков радости встречать Божьи праздники.
Только спустя шестьдесят лет, в девяносто восьмом году , у нас открылся приход в здании бывшей школьной столовой и люди вновь смогли посетить службу. А от старой церкви остались лишь изувеченные посеревшие колонны, державшие некогда ее своды; как отрубленные руки, валялись они на пустом поле,и из них, словно осколки перебитых костей, выпирали обломки арматуры…
Но не погибла вера в сердцах людей! Она передавалась из поколение в поколение. Были те, кто хранил ее и нес своим детям. Были те, кто ни в какое время не стеснялся славить Бога. Делал это как мог, как умел. И у нас на улице был такой человек.
Называли мы его просто – дядя Витя. Хотя моя мама всегда говорила –«дедушка Витя» (и он действительно годился мне в деды.) Но у меня язык не поворачивался так сказать: настолько он был бодрый, по-молодецки бравый человек. (Да и он был не против, когда его величали «дядей».)
Помню с самого раннего детства: зимние каникулы. Шестое января. С вечера родители готовят угощение – завтра к нам придет гость.
И вот, пять часов утра. В глухой тьме, когда еще далеко до рассвета, раздается лай собак. Неторопливой поступью на порог всходит дядя Витя. Он всегда весел, свеж - в любую погоду. Никому не даст совесть проспать его приход. Все , кто есть живой в доме, при его появлении выходят в гостиную и скромно становятся полукругом. Он занимает место у двери и звучно начинает:
- Рожество Твое, Христе Боже наш!
И в этот момент он не производил впечатление гостя – он был как пастырь, голосу которого внимают притихшие овцы. Он обходил всю улицу и никто не закрывал перед ним дверь, даже семья, в которой живет ярый атеист-коммунист дед Фомич. Человек пришел принести всем радость – как можно от этого отказаться?! Не пустить в дом дядю Витю – не просто лишить себя радости праздника, а мне кажется – это было равносильно самому отвергнуть от своего дома Божье благословение на весь предстоящий год! Дядя Витя бы не обиделся: постучал – не открыли – пошел дальше. Но в станице, где который десяток лет не правилась служба и не было слышно церковного пения, приход дяди Вити значил для нас нечто гораздо большее – этот редкий рождествовальщик исполнял миссию едва ли не священническую – он напоминал нам , что сегодня родился Христос. Это была маленькая, но тоже служба Богу. Самая настоящая молитва.
Да, голос у дяди Вити был не ангельский, а мужицкий, с хрипотцой; его песнопения не умиляли музыкальностью: он скорее выкрикивал слова, как в армии объявляют «Подъем!» Ощущение после прослушивания этого славословия было оглушающее, будто тебе на голову опрокинули ушат холодной воды, но зато сон улетал вмиг. И в этом был смысл: он ходил по улице и будил нас, нецерковных лежебок, на встречу с Рождеством. Именно так с нами и надо было – не услаждать наш слух игрой на дудочке, а трубить в горн!
Да, он коверкал слова тропарей, но ведь под рукой у него не было богослужебных книг. Эти слова он выучил еще в далеком детстве, когда впервые вышел «рожествовать». Так всегда было на Руси – неграмотные крестьяне передавали молитвы из уст в уста, читали их на слух и на память, но молились от души. Главное – не то, что на языке, а то, что в сердце!
Дядя Витя был чист сердцем, прост душой, открыт людям. Каждый день , возвращаясь из школы, я видел его «на посту»: он сидел на лавочке возле своего двора или выглядывал из-за забора и с улыбкой приветствовал каждого встречного. Дядя Витя был немного глуховат, и чтобы поздороваться с ним, нужно было зычно крикнуть, да еще подкрепить это поклоном головы , а лучше – взмахом руки ( как он сам часто делал); иначе одно словесное приветствие он мог просто не услышать и тогда искренне простодушно удивлялся:
- Ванька, а ты чего не здоровкаешься?!
Он всегда был рад поговорить, расспросить – у кого как дела, что-то посоветовать, а по молодости, когда был еще в силах, помогал и не только словом.
- Вижу бывало – подъезжает к соседу машина , – рассказывал как-то он. – Ага: значит он стройку затеял. Подхожу я к нему и говорю: «Когда?» Он отвечает: «завтра во столько-то». И завтра я уже иду к нему с лопатой, и не один я – тот сосед смотрит, и этот, и каждый выходит. Дружно поработали все улицей, вырыли котлован, сделали замес, налепили самана или хату обмазали (кому – что), и к вечеру уже оставили сушиться. Потом, конечно, хозяин и стол накроет и сто грамм нальет ( а как же!) Но ты же понимаешь, что я не за сто грамм иду! – он трепал свою тельняшку на груди. – Я иду, чтоб человеку помочь!
И рождествовал он тоже не для угощения, а чтобы подарить людям радость. Свои песнопения всегда завершал веселым поздравлением: «Здравствуйте! С праздничком! С Рождеством-Христом!» - и сам радостно посмеивался, потирал озябшие с мороза руки, довольный удачно сделанным большим делом. Его праздничный дух передавался хозяевам. Может именно благодаря дяде Вите и сейчас Рождество – мой самый любимый праздник. От него веет зимней свежестью, чистотой, детством…
Было у дяди Вити еще одно христианское качество – он не собирал себе сокровищ на земле. В последние годы жизни (а прожил он более восьмидесяти лет), летом 2009 года, как часто бывает у нас на Кубани, станицу посетил град. Когда гроза утихла, мужики собрались на улице в круг поделиться своим горем – кому какой урон нанесла стихия. У одних побило кукурузу, у других покоробило крышу, кому-то попортило машину…
- Дядь Вить, а у вас что?
Тот в ответ только невозмутимо пожал плечами:
- А я , если честно, даже нэ дывывся. А чего дывыться? Все равно вжэ ничего нэ зробышь, - рассудил он.
Вот какие редкие, обезоруживающие простота и смирение были у дяди Вити!
С супругой –Натальей – он жил душа в душу. Она была старше него и рано начала терять зрение. Дядя Витя оберегал каждый ее шаг, проявлял безропотное терпение, помогая ей во всех домашних мелочах, где она уже сама не могла себя обслужить; можно сказать – был ее глазами. Но она пережила дядю Витю.
Не все соседи пришли помянуть его. Потому что не все любят Бога и не все были рады, когда наш «певчий» нес в их дома свет Христов. Из приличия, конечно, пускали-слушали, но не было праздника у них в душе. А поминки его были не такие, какие повсеместно справляют сейчас на Руси – когда собираются с мрачными рожами попить водки, и как поет священник Олег Скобля:
«И как водится у нас:
Из свинцовых глаз-
Ни слезинки, ни тепла,
Нелюбовь свое взяла!»
Это были поминки в тесном кругу и в молитве, как у древних христиан. Бабушка Наташа тоже знала церковные напевы и, собравшись со своей сестрой, они исполняли известный для многих верующих рождественский напев:
«Радуйся! Ой, радуйся зэмля! Сын Божий народывся!»
И много других, как они называли «псалмов», которые они тоже усвоили с детства на слух или переписали от руки. И настолько у этих немощных, едва передвигавшихся старушек, голоса звучали сильно, полнокровно, слаженно (можно сказать - во весь дух!), и получалось красиво, народно и в то же время – молитвенно. Мой отец однажды записал их пение на магнитофон, чтобы не забылось, сохранилось это сокровенное: в церкви такое не всегда услышишь!
Когда через время умерла и бабушка Наташа, соседям был такой сон: идет дядя Витя , веселый и сияющий и радостно говорит:
- Я сегодня встретил женщину своей мечты!
Очень хочется верить, что душа дяди Вити в светлом месте. Ведь кто в своей жизни славит Бога, того прославляет и Бог.
(2018).