Творческий кризис

Евгений Черняев
Написать плохой рассказ. Странная задача, как и человек это посоветовавший. Что это вообще за специальность: шивасинхронизатор? Допустим, от меня отказался психолог. Его можно понять мое невнятное бормотание про творческий кризис с моим ростом весом и здоровым блеском в глазах может выглядеть странным. Меня не взялся исповедовать батюшка в местной церкви, его тоже не стоит винить, кто же захочет лицо к лицу с моими демонами?! Дальше меня отшил некий шаман, он вообще объявил меня притворщиком, долго внушал, что понятие «Творческий кризис» выдумали лентяи чтобы разрешить себе безделье и слабоволие.
Потом были случайные попутчики в духовном троллейбусе. Тренинги личностного роста и курсы писательского мастерства. Ничего не изменилось. Совсем.
Я беру ручку, открываю блокнот, и… Кто-то внутри заводит свою лекцию: у тебя ничего не получится, ты бездарь, у тебя нет таланта, твои глупые выдумки никому не нужны, брось это все. Я пишу первую строчку, преодолевая сковывающее сопротивление того, кто живет во мне, но тут же зачеркиваю. Ведь голос утверждает: это все ужасно, это бред, некрасиво, глупо, противно. Удивляюсь, сколько у него эпитетов, сравнений и метафор. Похоже это существо во мне очень талантливое, изворотливое и настойчивое. Мне бы его талант настойчивость и силу!
Существо внутри меня предлагает: давай на диванчик, отлежимся там, посмотрим телевизор, спрячемся от всех этих ужасных переживаний под одеялом. Там хорошо и спокойно, согласен? Я соглашаюсь, откладываю ручку, закрываю блокнот. Проходит день или неделя, и внутри просыпается другой голос. Иногда мне кажется, что это тот же самый персонаж, только в другой маске, поменял одежду и тембр, но цель его остается – портить мою жизнь, превращать мое существование в кошмар. Он спрашивает: чего ты лежишь? Проживешь свою жизнь бестолково и незаметно. Давай вставай, что-то делай!
От этих противных слов я встаю, ползу к столу и вставляю ручку в белую реальность блокнота, как альпинист скальный крюк в скалу. Слов нет, это только линии, крючки, закорючки. Слово появляется потом, когда покрыто хаотичными узорами несколько страниц. Безысходность. Я цепляюсь за это слово, наращиваю к нему еще несколько слов, чувствую искру, желание, движение. Думаю представляю фантазирую. Скорость.
Стена!
Ха, ха, ха! Говорит голос и не просто говорит, он разливает по моим жилам ядовитую смесь. Он спрашивает и вопрос несколько раз ударяется угловатым камнем внутри головы: зачем ты пишешь? Зачем? Зачем? Что ты хочешь доказать?
Я стоном отвечаю: ничего, не хочу. Доказать. Сползаю в тихое пространство пола, сажусь на колени, закрываю глаза. А голос тут же предлагает: пойдем обратно под одеялко. Там ты спрячешься от всех, там хорошо, там спокойно.
Мне повезло. Или нет. Понятно будет когда закончу этот рассказ, когда после последнего слова появится точка, когда закрою блокнот и спрошу себя: у меня получилось? А в ответ вместо противного: «Нет! Ты бездарь!» будет тихое благодушие и желание жить.
Так вот, мне повезло. Я познакомился с шивасинхронизатором. Я оказался на очередной духовной тусовке. Это такое место где собираются люди, которым кажется, что они поняли что-то глубинное. Сакральное. На самом деле каждый из них такой же неудачник как я, а иначе чтобы я и они здесь делали? Но мы соглашаемся играть свои роли ради общего процесса и просветления земной кармы. Ведь когда есть такое возвышенное оправдание, можно застрять в прослойке между каряками в блокноте и диванчиком. Пока я играю этот мини спектакль с другими знатоками духовной философии этот голос меня не тревожит.
Он подошел ко мне. Обычный дядька, короткостриженный, похожий на строителя или менеджера, вообще непонятно как он сюда попал. В ушах нет сережек, на руках нет фенек ни одного признака духовного богатства, даже на шее никаких амулетов. Серый свитер джины. Серые глаза.
Он чтобы не перекрикивать громкую восточную музыку, или для определенного эффекта подносит свой рот прямо к моему уху и говорит:
- Я знаю как тебе помочь.
- Серьезно? – я расширяю глаза.
Нет, это не удивление, это плохо замаскированный сарказм.
Но он продолжает:
- Я шивасинхронизатор. Я могу настроить звучание твоих волн так, чтобы они совпали с намерением бога.
- Зачем? – я спрашиваю потому, что ничего не понял, а если честно, то и испугался.
- Бог хочет проявится через тебя. Хочет поставить свою подпись твоей рукой. Но ты слишком самовлюбленный чтобы разрешить такое.
Ах самовлюбленный! Я готов взорваться. Да знал бы ты! Я чувствую как в животе раскручивается шипящая волна и уже готов позволить ей вылиться. Пусть она расскажет всем кто есть кто. Слышал я все эти песни. Знаю. Аффирмации, здесь и сейчас, проработка, прощение, пробуждение, постановка цели, чувство важности, пели, пили и даже курили.
А он хватает меня за плечо и где-то что-то нажимает. Не больно, но чувствительно. Волна пропадает, словно он знает куда нажать и где у меня кнопка. А потом предлагает встретится в другое время.
В день Х я сомневаюсь, но лучше куда-то прокатиться, чем опять под одеяло или в битву со странным нечтом внутри меня. Путь в сомнительную неизвестность лучше, чем бестолковые фильмы под бестолковым пледом или дурные каракули в блокноте под аккомпанемент внутреннего товарища.
У него, у этого шивасинхронизатора, нет никакого светлого кабинета или большого офиса на высоте птичьего полета в центре города, мы встречаемся в дешевом кафе. Я покупаю чай, а он заказывает какой-то девчачий алкогольный коктейль с соком и клюквой.
Он вручает блокнот на пружине, протягивает фиолетовую шариковую ручку и командует:
- Пиши!
Я уточняю:
- Про что?
- Например, про цветы!
- Про какие?
Он улыбается. Медленно растягивая рот, как ленивец в «городе зверей» и смотрит в упор на меня, а в его взгляде одновременно игривость, провокация, недоумение, намек, и черт его пойми, что еще.
- Про ромашки! – наконец сообщает он.
Я открываю первую страницу. Пишу.
Жила была ромашка. В красивом большом поле. У нее было двадцать лепестков и она этим гордилась. Ведь у других ромашек лепестков было или больше или меньше.
С каждым словом писать все сложнее. Словно я пронзаю ручкой полотно реальности и запутываюсь в паутине сомнений. Зачем ты это делаешь? Зачем пишешь? Голоса еще нет, но я вижу его тень, он рядом. Я чувствую его запах. Дальше не пишу, просто из вредности! Отталкиваю блокнот в сторону сероглазого специалиста по настройке волн.
Он читает, кивает, улыбается. Возвращая блокнот говорит:
- Это хорошо! Красиво! Есть движение интрига и настроение. Ты молодец. А теперь напиши плохо.
- Что значит плохо? – удивляюсь.
- Некрасиво, ужасно, нескладно. Так чтобы никому не понравилось.
- Ужасно?
- Да! Напиши так, чтобы человек, прочитавший это сказал: фу какая гадость!
Я переворачиваю страницу и пишу. Быстро.
Жила была ромашка. Ее съела корова. Все. Конец истории.
Передаю ему блокнот.
- Хорошо, интересно. Ты молодец! – восклицает он.
От его слов почему-то приятно. Веет лесной прохладой и притаившейся за мохнатым камнем надеждой. Он, этот непонятный тип со странной специальностью продолжает:
- Но это не то, что я прошу. Напиши плохо. Так плохо как только сможешь.
Я беру ручку, упираюсь взглядом в типографские линии и все. В голове пусто. Мне нечего написать. Ни слова. Может ли слово быть плохим? Какие сочетания слов плохие? А самые плохие? Что вообще значит писать плохо? Я спрашиваю, а в ответ тишина. Нет никого, и злого товарища моего, который рассказывает какой я – тоже нет.
Шивасинхронизатор ждет минут пять, наблюдая мое оцепенение, а потом спрашивает:
- Понял?
- Нет! А что я должен понять?
- Тогда пиши!
- Что писать?
- Историю про ромашки. Пиши так плохо как умеешь. Пусть твоя история будет нескладная, неудобная, корявая, бессмысленная, дурная. Напиши такую историю, которую никто и никогда не прочтет.
У меня внутри проскакивает какая-то искра. Это еще не понимание. Это как малюсенькая искорка от пропотевшей спички, огня от такой не будет, но надежда появляется. Я переворачиваю страницу, прикасаюсь ручкой к поверхности листа.
Нет ромашек или есть, пофигу. Можно ставить точку можно не ставить. Это слова. Слова и слова. Одно слово за ним еще одно, сколько вообще в мире есть слов? Вот например ромашка. Кто придумал цветок назвать ромашкой? Почему роза это роза, а василек это василек? От чего зависит красота слова, красота слов, красота предложений? Как я определяю, что это красиво а это нравится? Кому? Мне? Кому это должно понравится? Мне или этому уродцу внутри меня? Откуда он может знать, что такое красота, если сам он состоит из шипящей ненависти?
Я бы еще писал бы, но мужчина с серыми глазами забирает блокнот, закрывает его и кивает с таким видом словно я уже все понял. А я только начал что-то понимать. Словно проводил по чирку этой мокрой спичкой вызывая к жизни новые бестолковые искры. Раз за разом, каждый раз надеясь зажечь огонь понимания.
- Вот так! Говорит он.
- И что? Мои волны уже синхронизированы?
- Конечно нет! Тебе еще надо поработать самостоятельно.
- Что делать? – Спрашиваю потому, что почему-то чувствую облегчение, какую-то странную незнакомую свободу, словно мне наконец-то разрешили выйти во двор к мальчишкам и кататься на велосипеде. Больше не надо красить забор, больше не надо следить за потеками, больше не надо делать домашнее задание, больше не надо получать пятерки, больше не надо хорошо правильно ухоженно выглядеть. А можно зацепившись за гвоздь порвать штаны, испачкаться в грязи, забыть про обед и про ужин тоже и мчаться на встречу ветру, отпустив тормоза.
- Писать.
- Плохо? - радуюсь я.
- Как можно хуже. Ты постараешься?
- На двоечку? – я чувствую азарт, вот он бунтарский дух. Мне нужно сделать ошибку. Мне можно сделать что-то плохое, не по правилам.
- Так, чтобы учитель вообще не захотел читать твою работу. – Отвечает он.
Я возвращаюсь домой, открываю блокнот.
Написать плохой рассказ. Так, чтобы внутренний учитель испугавшись наглой ереси закрыл тетрадь, отбросил ее как ядовитую змею. Написать плохой рассказ, придумать тысячу ошибок, расставив, запятые, как. И где хочется. И Начинать предложение с «и». Не заканчивать. Не объяснять. Не доказывать.
И нарушив тысячи правил наконец-то задать главный вопрос: про что мой рассказ? О чем я хочу написать? О жизни, о солнце, о любви, о ромашках? Да, или нет? Это не важно, ведь именно сейчас этот вопрос необходимо выбросить, потому, что я должен отдать свой талант тому кому он принадлежит и всегда принадлежал. И пусть он пишет, все что хочет, как хочет и про что хочет.
А я буду перемещать миниатюрный шарик обмазанный синей пастой по поверхности листа и удивляться: как это интересно, когда можно писать не задумываясь, о том будет ли кто-то это читать и какую оценку поставит учитель.

январь, 2018