Звенящий колкий свет растекся в простанстве, нивелируя всякую визуальную информацию. Несколько слепых секунд сменяет осознанность белых стен. Гляжу в их даль, присматриваюсь, преломляю: красный – жгучий-пылкий чувственный зной; оранжевый – забавная пубертатная дерзость; желтый – громкий, искренний смех; зеленый – свежая наивность, сочная юность; голубой – утренняя нега; синий – вязкая тоска; фиолетовый – полуночные молитвы. И ты сидишь напротив – черный, ахроматичный. Не промолвишь ни слова, а глаза пустынные вопрошают: «Что все это значит?». Не отвечаю.
Мы повстречались в высоте рассветного города: ласково и робко касались друг друга звуками, взглядами, пальцами. После, при их отсутствии, чувствовала касания эти перманентно. Все сидела на самом краю, ослепленная ярким солнцем, а согревалась тобой. День и ночь совестно сменялись. Лунный свет разливался под моей-твоей кожей. И я не смотрела в пропасть – смотрела вперед, видела нас, любящих-любимых, ты – на меня, не давал упасть. Подчас покидал наше пристанище, велел ждать, возвращаясь, одаривал нежным соучастием. Однажды я осталась одна на этой чертовой крыше. Не удержал.
Я сижу напротив, не отвечаю – сам все знаешь. Глаза твои пустынные, мои – преисполненные. В твоей руке письмо, в моей – нож. Не прощу.