Войдя в комнату, Галина поняла: что-то произошло. Благоверный сидел перед экраном компьютера со взглядом вынырнувшего из проруби моржа. Легонько, чтобы не испугать, тронула за плечо.
- Что случилось, Коль?
Вытаращенные глаза супруга целились в центр экрана, где красными буквами в рамочке выделялась надпись.
«То-то мне не спалось всю ночь, - подумала Галина, - наверное, подтвердились анализы по поводу простаты». Она охнула, прижала руки к груди и жалобно заскулила:
- Колинька-а-а, родненьки-и-ий, что с тобо-ой?! Отомри-и-и...
- Сообщение только-что пришло, - дрожащим голосом вымолвил супруг.
- Ой, господи-и, я так и подумала. С анализами неладное? Будут резать?!
- При чем здесь простата?! Ты, мать, с печки упала?! С каких это пор результаты анализов присылают по интернету! В «нарписы» меня нуминируют! Хорошо, Галя, что не послушался тебя и зарегистрировался на Прозе. Негра-а-амотный, по три оши-и-ибки в слове, - передразнил он жену. - Признали стало быть! Чем глупости молоть, беги накрывай на стол. Праздновать будем! А то, Колинька, Колинька. Я теперь не Колинька, а Николай Петрович. Поняла, мать, Николай Петрович? Народный Писатель!
- Так тебя же еще не выбрали, Коля, а только нумини...тьфу, слово-то какое. Ну-ми-ни-ро-вали, - с трудом выговорила супруга.
- А ты не сомневайся, Галя, если нуминировали, значит, и выберут. А кого же ещё?!
По такому случаю Галя распечатала новую скатерть, подаренную невесткой семь лет назад. На белой парче выстроились домашние соления, розовые ломтики сала, зеленый лучок с петрушечкой и дымящаяся картошка со своего огорода, сдобренная шкварками. Себе поставила лафитничек с вишневой наливкой, а для Нарписа выкатила литровую бутыль первача на дубовой коре.
- За что пьем, милый?
- Не за что, дуреха, а за кого! Неграмотный, понимаешь! - уже без всякой злобы он посмотрел на жену. - Грамотных сейчас, что собак нерезаных, а талантов – раз, два и обчелся. В общем, за НАРПИСА будем пить, Галя.
Выпили, закусили, потом еще выпили и снова закусили.
- Колинька, а, Колинька...
- Опять ты «колинька», сказано тебе – Николай Петрович!
- Ты только не обижайся на меня, Коля, и не злись, но хочу спросить.
- Так и спрашивай, не тяни кота, сама знаешь за что!
- Как же так, милый, ты ведь еще ничего толком не написал, а тебя сразу в Нарписы?
Набрякшее от самогона мужнино веко начало дергаться, предвещая недоброе. Галина на всякий случай отодвинула подальше миску с картошкой и быстро плеснула в стакан, незаметно прихватив другой рукой вилку и нож, которым резала сало.
- Что значит не написал? – хрипло выдавил Николай. – А поэма «О шахтерах и либерастах»?!
А горняцкие частушки?! Ты что же думаешь, там дураки сидят и кого ни попадя в Нарписы нуминируют?!
Николай выпил одним глотком и, не закусывая, продекламировал любимый куплет из поэмы:
Нет в стране важнее касты,
Все мы здесь герои.
И не встретить либераста
В угольном забое.
На слове «либераста» глаза Николая сузились и он, как обычно, представил себе чернявого заморыша со слюнявыми губами. Герои-шахтеры, напротив, всегда ассоциировались у него с былинными витязями в касках с фонарями.
- Не заводись, родненький! Я же не со зла спрашиваю. Знаешь, как я рада за тебя?! Подумаешь, неграмотный! Грамоте можно научиться, а талант – он от Бога. Я всегда знала, что ты у меня талантливый. Нам бы еще твою простату подлечить и совсем молодцом будешь. На вот, закуси капусткой.
Через час Галя прибиралась со стола, а Николай умиротворенно пускал сигаретный дым.
- А что, Галь, вдруг, получу какого-нибудь «нобеля» и махнем с тобой на Каприй, как Пушкин.
- Не на Каприй, милый, а на Капри. Там не Пушкин, а Горький отдыхал.
- Вот, и хорошо. Пушкин, конечно, великий поэт, ничего не могу сказать, но Горький мне ближе. Не шахтер, но все равно, из работяг вышел, из пролетариев, не то, что некоторые. Лично мне, мать, интересно поглядеть, где Горький свое подорванное трудом здоровье поправлял. Можно и деток с внучкой взять, - Николай пустил тонкую струйку в потолок. - Мы ведь с тобой, Галя, ни разу заграницей не были.
- Коль, а ничего, что ты в поэме либерастов по-черному крыл, мол, они своих любовниц по куршавелям выгуливают, а рабочий класс в забое черной слюной харкает?
- Не порть мне настроение, мать. Одно дело - любовницы, а тут, семейный отдых на заслуженную премию за вклад в мировую литературу.
- Тревожно у меня на душе, Коля. Чего это они все на нас ополчились?
- Кто, мать?!
- Да Европа с Америкой! Боязно мне за детей наших, за внучку.
- Давно по башке не получали, Галя. Хрен им кучерявый с Россией тягаться! Кишка тонка у этих либерастов гребаных. Пусть только сунутся!
- Коль, а, Коль, может, они так с нами потому, что Путин...
- Не смей, Галя, на Путина наезжать! Если бы не он – трындец нам обеспечен! Сотрут в порошок и проглотят, не запивая. Ты думаешь, почему я либерастов не жалую? Да потому, что они все, суки, против Путина, а это значит, Галя, против всей России. Ему бы взять пример со Сталина, да поставить к стенке всех, кто на Запад рыло воротит, тогда и порядок будет. Не нравятся мне, мать, твои настроения. Ну-ка, плесни еще водочки.
Николай глотнул самогон, похрустел капустой, затянулся сигаретой и уронил голову на грудь.
Ему снилась набережная Каприя, где прогуливались либерасты со своими худосочными любовницами. Все заморыши были в одинаковых белых костюмчиках и круглых очечках. Дамочки прижимали к своим плоским грудям ненавистных Николаю кучерявых собачек и все, как одна, хихикая, бросали взгляды на то место, где доктор на прошлой неделе нащупал простату. «Чего хихикаете?! – Николай грязно выругался во сне. – Вылечусь – я вас всех...» И тут, среди этой позорной публики Николай увидел знакомое лицо с пышными усами. В памяти тут же всплыл испачканный чернилами переплет книги с усатым дядькой в шляпе, как у Боярского. Книжка называлась «Челкаш» и он знал ее наизусть, так она нравилась Кольке. Но чтобы встретить здесь автора любимой книжки... Горький шел широким пролетарским шагом, а его спутница семенила рядом, едва поспевая за классиком. «Вот, так глыбище! – восхищенно подумал Николай. - Сразу видно рабочего человека«. На шее у Горького, поверх не по сезону длиннополого пальто, на алой ленте в такт шагам болтался орден, какие носили царские генералы. Николаю захотелось подойти к классику, пожать руку, а заодно, рассмотреть необычный орден и он, расталкивая встречных локтями, стал догонять Горького и его пассию. В спину ему летели картавые угрозы заморышей, визгливый лай болонок вперемежку с издевательским хохотом хозяек. Наконец, Николай обогнал пару, резко развернулся навстречу и протянул свою мозолистую с черной угольной каймой под ногтями руку.
«Привет классикам мировой литературы от шахтеров Кузбасса! – с радостной улыбкой выпалил он. - Кстати, мы тоже слегка балуемся литературой. Меня, вот, в НАРПИСЫ нуминировали, товарищ Горький.»
Классик слегка отшатнулся, а дама в страхе спряталась за его спиной. Стоя за Горьким, она также, как любовницы либерастов, вперилась взглядом в область простаты Николая.
«Да откуда они все знают? Неужели доктор разболтал? - Со злостью подумал Николай. Он продолжал стоять с протянутой рукой, широко расставив ноги.
«Номинировали, говорите? - Горький, неожиданно, снял орден и повесил Коле на шею.
– Ширинку застегните, милейший государь, здесь дамы, а вы с хозяйством нараспашку».
Обращение «милейший государь» горящим метаном обожгло Николая изнутри. Оно прозвучало, как оскорбление его шахтерской чести и захотелось зарядить автору «Челкаша» между глаз, но тот не стал ждать и, взяв свою даму под локоток, продолжил путь.
«Неужели и он из этих?!» – подумал Николай и нервно сжал орден. Издалека выглядевший золотым с бриллиантами, орден оказался крашенной фанеркой с наклеенными стёклышками. Николай приблизил его к глазам и прочитал криво написанное красным фломастером слово НАРПИС.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2019/01/16/1452