В правительство высланы детально проработанные проекты исследований Востока и формирования Забайкальского войска. Государь ознакомился с материалами, к которым было приложено заключение ряда министерств о преждевременности их принятия, и приказал отложить рассмотрение до приезда Муравьева. Между тем, генерал-губернатор добился-таки перевода части сибирских линейных войск в Забайкалье, укрепив в нем военное присутствие России. Работа не останавливалась ни на час.
Готовились проекты преобразования в Сибири медицинской, строительной и межевой части, проект о ссыльных. Всю документацию губернатор готовил собственной израненной рукой, запрашивая только необходимые справки. Для рассылки отчетов, большей частью в министерства по принадлежности, недоставало хороших писарей, без них страдало и общее делопроизводство. Губернатор сетовал на то, «как много вредит пропустить неделю в распоряжениях там, где сообщения отдаленны и редки».
Заботы наваливались, не давая продыха. Задуманы поиски в Аянском хребте, преимущественно для металлургических целей. Добыты образцы серебросвинцовых руд, на заводах их испытали и дали самые удовлетворительные донесения. Нужны разведки.
Для производства свинца потребуются удобства сообщений по рекам Лене и Алдану и постройка пароходов. Были и достижения. Через пару лет начала преобразований на Нерчинских промыслах добыто шлиховое золото до ста семидесяти пудов, что на полсотни пудов с превышением против сметного исчисления, и за успех наместнику пришла Высочайшая благодарность. Не был бы Муравьев военным администратором, стал бы экономистом. Во всем горазд.
Впереди - заботы по Положению о казаках, о разделении края и прочая, и прочая, только записка о китайских границах заняла более года упорных трудов. «Завожу архив и музеум для передачи преемникам всего, что не успеваю употребить в дело. … По пяти и шести дней не выхожу из дому», - признавался радетель края. Доктор сердился. В январские морозы мучил жестокий кашель.
***
Осенью 1850 года Николай Муравьев прибыл в столицу для отстаивания поданных проектов, но потребовалось полгода для преодоления волокиты и принятия Актов, по которым создавалось Забайкальское казачье войско. Оно объединяло пятьдесят тысяч душ, из которых строевые части состояли из восемнадцати тысяч казаков, причисленных к двенадцати русским полкам и четырем бурятским. К ним на усиление создан отдельный тунгусский отряд. Интернациональное воинское соединение подавало пример для коренных народов к всеобщему единению в государственном и в хозяйственном устройстве. Тогда-то закладывалась единая Россия, сохранившая вековую незыблемость. Кавказскую политику мира и содружества с местными племенами Н.Н. Муравьев, великолепный администратор и дипломат, успешно осуществлял и в Сибири. Амурская экспедиция устанавливала дружественные отношения с коренными жителями, которые проникались доверием к русским людям. М.С. Корсаков сделал себе запись: «У Николая Николаевича продолжаются комитеты, воюет он сильно и, кажется, не без пользы». Сибирский генерал-губернатор и в Санкт-Петербурге не признавал преград своей непреклонной воле.
В 1851 году началась реорганизация Забайкальского края, куда из Иркутска были набраны опытные служащие под большие жалованья, хотя на новых местах им не нашлось ни квартир, ни служебных помещений. Созданные учреждения втиснули в две комнатушки какой-то мастерской. Первым губернатором края был назначен генерал-майор П.И. Запольский. При открытии нового губернаторства, с центром город Чита, Муравьев произнес яркую и красивую речь, в которой, однако, ревностными слушателями были подмечены социалистические доктрины. Затем состоялись встречи с казаками с разъяснениями их нового положения. Там же губернатор увидел бедственное положение заводских крестьян; у них ребят двенадцати лет забирали на работы в рудниках наравне с каторжными. Здесь же, на свою голову, встретился с декабристом Д.И. Завалишиным, который оставался советником, пока не стал бравировать и злоупотреблять положением. С образованием новой Забайкальской области Н. Муравьев занялся защитой земельных и других имущественных прав и развитием земледелия бурятского народа, введением в школьное обучение русского языка. Бурятам губернатор стал вроде шамана или Будды.
Оживление и зарождение просветительской и культурной жизни – тоже инициатива начальника земли Сибирской. По оценке современников, жизнь края совершенно изменилась. В Иркутске открылись и действовали профессиональный драмтеатр, Институт благородных девиц. По ходатайству губернатора, в гимназии было введено изучение английского языка.
В ноябре 1851 года под председательством Н.Н. Муравьева учрежден Сибирский отдел Русского Географического Общества, ставший центром изучения природы, географии и этнографии Сибири. Он сам возглавил Попечительский Совет. Иркутский отдел стал первым ответвлением от центрального органа на территории империи. Из речи губернатора на открытии Отдела: «Три века назад наши предки завоевали Сибирь в вечное достояние России не многочисленностью дружин своих, но твердостью начинаний, постоянной ревностью к делу и стремлением заслужить похвалу Царя и Отечества». Географическое общество имело не только научно-исследовательские, но и первостепенные государственные задачи. В ту пору, когда многие земли были не заселены и никому не принадлежали, с точки зрения международного права, первые составители географических карт имели преимущественное право на их владение. Поэтому Н. Муравьев с первых дней пребывания в Иркутске направлял в экспедиции своих подчиненных во все концы Сибири с заданиями по картографии.
В Иркутском отделе работали выдающиеся исследователи Р. Маак, Н. Пржевальский, П. Кропоткин, И. Черский, Г. Потанин, В. Обручев и многие другие. Их экспедиции охватывали пространства от Урала и до рек Амура и Уссури. Научные и исследовательские материалы публиковались в «Записках Русского Географического Общества». При Сибирском отделе открыта библиотека, а позднее образован институт. Губернатор имел задачу: «приобресть страну эту в ученом отношении». Ученых людей в Сибири собралось немало, но с уходом Муравьева поэзия Амурского дела исчезла, и они мало-помалу рассеялись по просторам России.
В 1855 году Сибирский отдел организовал экспедицию Г.И. Радде по изучению Байкала, в которой ученый сделал заключение о бедности озера низшими, беспозвоночными животными: «… там ничего не увидишь, но при большом воображении причудливые очертания камней можно принять за диковинных животных». Ходил он научной экспедицией в сплавах Муравьева, где задался вопросом, а возможна ли жизнь тунгусов в глубинах Станового хребта, куда и не заглянуть? В сибирских экспедициях Густав Радде исследовал огромный район, провел метеонаблюдения и собрал ботанические и зоологические коллекции; составил карту южных областей Восточной Сибири. С прибытием в Петербург, Радде был приглашен со своими наблюдениями в узкий круг Великой княгини Елены Павловны, которая благосклонно отнеслась к лектору и рекомендовала его к влиятельным лицам. В той лекции к Великой Княгине был прокинут один из незримых мостиков с далеких мест пребывания ее давнего поклонника Николая Муравьева.
***
Губернатор направил в правительство несколько запросов на создание опорных баз в устье Амура, в исследованных местечках озера Кизи и залива Де-Кастри (ныне залив Чихачева), а также на проведение сплава по Амуру для укрепления восточной береговой линии военными отрядами. Его проекты по защите и освоению пустынных берегов Океана поражали воображение столичных политиков и чиновников смелостью, вызывая в консервативных умах боязнь ответственности за возможную неудачу исполнения. Так и здесь, объединив усилия, консерваторы убедили императора в отношениях с Китаем держаться осторожности, поспешность не проявлять, залив и озеро не занимать.
Граф Лев Алексеевич Перовский, глядя на неопределенность в принятии дальневосточного решения, предложил Муравьеву в зиму посетить столицу для продвижения вопроса. Генерал прибыл в Петербург в марте пятьдесят третьего года, когда сгустились тучи предстоящей Крымской войны, которая грозила перекинуться и на Дальний Восток. Проблема охраны восточных границ обострилась, значение Амура в вопросах доставки войск и провианта возросло. Здесь же Лев Алексеевич сообщил о своем уходе с поста министра внутренних дел, о чем Муравьев крайне сожалел. Союзником ему оставался Великий князь Константин, но даже Князю многое было неподвластно.
Середина девятнадцатого века стала судьбоносной для всего тихоокеанского региона. Россия, Англия, Китай - ключевые игроки готовящегося передела мира, вскрытого в докладных записках Муравьева на Высочайшее имя: «… результаты английских войн в Китае могли … навсегда прекратить все будущие виды там России».
И далее, англичане «из небольшого острова своего предписывают законы во всех частях света, … клонящиеся не в пользу человечества, а в удовлетворение лишь коммерческих интересов Великобритании с нарушением спокойствия других народов.
… К существенным условиям Англии в этом должно … господствовать на Восточных берегах Китая и таким образом отрезать Россию от Восточного океана». Длинная цитата - из соображения, что лучше сибирского мыслителя и сегодня не написать и оттого еще, что в ней - весь узел противоречий вокруг Востока. По затронутой теме была цитата и покороче: «С Англией поладить мы можем, только унизив Россию и утратив все ее влияние в Европе». Цитата взята из письма к брату Валериану, но на деле это послание в двадцать первый век.
Но опять нельзя было России забывать об острове Сахалин, нежданно-негаданно получившем автономию от материка: «Нет сомнения, что в эту же систему должно входить овладение Сахалином и устьем Амура, … необходимо ныне же утвердиться на Сахалине, откуда неминуемо разовьется торговля с Японией и Кореей». И почему-то этапы революционных преобразований края измеряются историческими отрезками в сто пятьдесят лет: Ерофей Хабаров его открыл – Николай Муравьев присоединил – Владимир Путин укрепил. Что-то будет через полтора века?
Последствия этой записки, как и требовало время, возымели исключительное значение для российской восточной политики. Грамотно составленный документ – залог успеха в деле, и в этом искусстве Николай Муравьев был непревзойденным мастером. Стратегический склад мышления боевого генерала помогал ему четко выявлять и формулировать цели намеченного мероприятия, нужные силы и средства его поддержки и обеспечения. Благодаря природному уму и блестящим способностям администратора, он без труда осуществлял глубокую аналитику, придавая документу убийственную логику. Недругам оставалось разводить руками, признавая бессилие перед доказательной базой представленного проекта. Муравьевские шедевры ложились на стол императора, вызывая у него восхищение способностями и действиями своего сибирского наместника. Муравьев становился фаворитом монарха. Какое упущение понесла Россия оттого, что его особое положение при дворе прервалось слишком рано!
Помимо общей записки, в ее секретной части Н.Н. Муравьев запросил себе полномочия на прямые переговоры с Китаем, минуя инстанции министерства иностранных дел и Сената, во избежание излишних трений с ведомствами. И оно было дано, разрешение на переговоры, которое вскоре повлияет на ход истории. Вместе с ним получено разрешение на амурский сплав и занятие приамурского озера Кизи, залива Де-Кастри и острова Сахалина, ключевых точек нижнего Амура, хотя и с оговоркой, что в укреплении рубежей генерал-губернатору придется рассчитывать на собственные силы.
Итак, одержана очередная победа вопреки политике влиятельных министров – военного, финансов и иностранных дел. Союз двух Николаев, царя-императора и генерал-губернатора, возобладал над могущественным триумвиратом. Два Николая, озабоченных интересами Отечества, нашли один другого, каждый из которых в отдельности не привел бы Россию к ослепительному успеху.
Двадцать второго апреля 1853 года, когда генерал-губернатор на Высочайшей аудиенции докладывал Амурское дело, Николай Первый, только что давший разрешение на занятие тихоокеанского побережья, очертил на карте пространство от Шилки до Камчатки, величиной чуть ли не с Европу, и сказал:
- Итак, это наше! Так и снестись об этом с китайцами. Но ведь я должен защищать это из Кронштадта!
- Можно и ближе подкрепить, - указал Муравьев на течение Амура.
- Но ты, право, сойдешь с ума от своего Амура, - заметил царь, считавший, по всем тогдашним подсказкам, Амур несудоходным, ведь разведанное устье еще не означало проходимости всей реки.
- Зачем нам река, если в устье могут заходить только лодки? – повторил он модный в ту пору вопрос.
- Сама обстановка показывает этот путь, - защищался генерал.
- Пускай она к этому приведет, а пока подождем.
Государь оказался настолько довольным итогами совещания, что уже следующим днем пожаловал Муравьева кавалером ордена Белого Орла. Личность графа стала легендарной, Амурская эпопея была у всех на языке. Растущая популярность генерал-губернатора поднимала статус Восточной Сибири в глазах молодых чиновников и офицеров, притягивала их к переезду в Сибирь. Не зря же В.А. Римский-Корсаков, брат композитора, отзывался о Муравьеве как «о замечательной личности, которая в течение шести-семи лет перевернула вверх дном всю Восточную Сибирь и ввела в моду этот отдаленный край, который до сих пор только пугал воображение». В приемной губернатора всегда теснота. Молодые люди, еще в студенческих сюртуках, просили о принятии на службу в Сибирь. Муравьев долго их испытывал, прежде чем принять ходатайство. Мест открывалось много, а желающих еще больше. То было живое время повсеместных умственных пробуждений и сильных впечатлений от присоединения Амура. Географические карты нарасхват.
***
1853 год оказался разъездным. После тяжких трудов и борьбы за Амур Николай Николаевич взял четырехмесячный отпуск для восстановления расстроенного здоровья, отбыв на мариенбадские воды. Затем - поездки по Европе, Франции, Испании, Бельгии, в которых Муравьев убедился, что «вся будущность принадлежит России, лишь бы мы не слишком падали духом». Это к завещанию потомкам.
Воспользовавшись отсутствием несокрушимого противника, граф Нессельроде продолжил гнуть кривую линию, протащив через Сенат, высший государственный орган, подчиненный императору, решение по разграничению с Китаем полосой от верховьев реки Горбица, впадающей в Шилку, по Становому хребту куда-то на северо-восток, где не ступала нога человека и даже тунгуса. Весь водный бассейн левобережья Амура с его притоками, признанный по Нерчинскому договору от 1689 года «ничейной землей», без всяких оснований передавался китайской стороне во избежание «дипломатических осложнений» с Китаем и Европой. Подобное великодушие китайцам и не снилось; они воодушевились.
А ведь Нерчинским договором граница, как таковая, не была установлена. При подписании договора маньчжурская армия угрожала захватом Нерчинска, и Федор Головин, действовавший по приказу Петра Первого, был вынужден уступить правое побережье реки Аргунь и оба берега Амура. Путаницу вносили разночтения договора, составленного на разных языках. Каждая сторона трактовала устные договоренности в свою пользу, в итоге огромная территория не была разграничена, превратившись в буферную зону. Русской стороне предписывалось не занимать левый берег Амура, только и всего. Китайцы тоже не смогли на нем закрепиться – холод и гнус, местные племена бедные, а земель и теплых морей Поднебесной хватало вдосталь, тогда как сибирякам Амур казался раем. Новое послание Н. Муравьев направил Государю, указав на недобросовестность поведения министерства внешних сношений, после которого был учрежден независимый от канцлера Амурский комитет.
Граф Карл Васильевич Нессельроде – крайне противоречивая фигура. Его упрекали в приверженности к крепостному праву, в потворстве к союзничеству с Австрией, в забвении национальных интересов и попустительстве к развязыванию Крымской войны. Но вот факт – Карл Васильевич на протяжении целых сорока лет, при трех Государях, возглавлял российское Министерство иностранных дел, тем самым установив абсолютный рекорд пребывания на посту руководителя дипломатических ведомств для всех времен и народов. К достоинствам его деятельности относят противостояние к извечным проискам английского правительства, которое граф проявлял на западном направлении.
В конце сороковых годов девятнадцатого века английские спецслужбы спровоцировали ряд восстаний в Австрии и других странах, в ходе подавления которых к России приклеилось клеймо жандарма Европы. Российской империи удалось предотвратить английское проникновение в соседнюю Среднюю Азию, затеянное под известной вывеской Большой Игры, и присоединить к себе этот важный регион. Удалось опередить британцев и в установлении дипломатических связей с Японией, налаженных в 1855 году Е.В. Путятиным, хотя адмирал в том договоре непостижимым образом умудрился передать японцам южную половину китайского острова Сахалин. Японцы не возражали, а китайцы и знать не знали, что их ограбили где-то на северных широтах. Но в восточной политике Нессельроде просчитался, предлагая признать амурский бассейн китайским и отказаться от него, чему категорически воспротивился Муравьев. Здесь-то коса нашла на камень. Благо, что губернатору подсобляла извечная китайская медлительность и Крымская война, поторопившая царя усилить внимание к Дальнему Востоку.
В октябре подлечившийся Муравьев вернулся в промозглый Петербург, где на него, как гром среди ясного неба, обрушилось требование Китая о проведении переговоров по разграничению от речушки Горбица, по которому весь Амур должен перейти к Китаю. Переговоры назначены в Кяхте. На первых порах переговорщиком вызвался кяхтинский градоначальник Ребиндером. Час от часу не легче! Откуда эти веяния? Оказалось, Китай всего лишь исполняет решение российского Сената от 16 июля 1853 года. Что оставалось делать? Муравьев отправил два письма. Одно ушло в Кяхту, быстро охладившее дипломатический пыл Ребиндрома, другое в Китай, в котором он от переговоров уклонился, пояснив, что поначалу следует разобраться в недоразумении и что государевым велением китайцы могут вести дело только с ним, Правителем Восточной Сибири и Главнокомандующим всеми ее войсками. Иного не дано.
Помимо пограничного вопроса, через министерские препоны приходилось протаскивать с боем другие решения; у военного министра не было лишних солдат, у министра финансов свободных денег. Впрочем, Муравьев давно разглядел, что «Все хлопоты министерства финансов клонятся не к пользам казны, а к поощрению злоупотреблений и незаконных выгод откупщиков», и настаивал на отделении откупов от золотопромышленных дел. В соединении этих могуществ он находил монополию. Все-таки, он получил право распоряжаться остаточными суммами от сметных отчислений по сибирским ведомствам. Уже подспорье. Отчаянное положение графа не осталось незамеченным даже для теоретика анархизма П.А. Кропоткина, высказавшего ему сочувствие: «Когда Муравьев задумал смелый план овладеть великой рекой… против генерал-губернатора ополчились почти все в Петербурге».
***
На Шилке готовился поход еще со времен, когда на него не имелось царского разрешения. На сотню тысяч рублей иркутского купца Кузнецова закладывался плоскодонный пароход «Аргунь». На Петровском железоделательном заводе для парохода строилась паровая машина под управлением инженера Оскара Дейхмана, доставившего производственное оборудование с Урала. Муравьев не раз запрашивал правительство организацию судостроительного производства в Петрозаводске, получая разъяснения о том, что из-за границы выписать дешевле. Великий князь Константин, он же морской министр, был заинтересован в укреплении тихоокеанской береговой линии, но за счет режима экономии. Потребуются те же полтора века, пока судопроизводство мирового значения откроется на российском Дальнем Востоке, но все-таки откроется, как и хотел Муравьев. А пока что он отправил в Америку Казакевича на закуп трех пароходов, а также оборудования для «пароходного завода» и под устройство мастерских.
Обстановка вокруг Амура также располагала Муравьеву. Уже упоминалось о намерениях англичан к вторжению на Восток, а тут в Китае разразилось тайпинское революционное движение, сильно ослабившее позиции Богдыхана, еще и монголы удумали войти в подчинение русскому царю. Острота вопроса северных границ у правителей Поднебесной притупилась, китайцев подводила также их восточная неторопливость в контрасте со стремительностью муравьевской мысли, мгновенно схватывающей обстановку и выдающей варианты ее развития наперед. Замысел состоял в том, чтобы до начала межгосударственных переговоров фактически обозначить русское присутствие на Амуре, психологически понуждая китайских правителей отказаться от посягательств на уже занятое левобережье. К тому же, генерал опять действовал по неписаному международному правилу: "что заселили - тем владеем". Он и заселял.
Но дипломатическое искусство еще должно заключаться в благовидности задуманного маневра, и Муравьев убеждает оба правительства – русское и китайское – в том, что в условиях надвигающейся англо-русской войны необходимо произвести сплав войск и продовольствия по Амуру к океану для защиты как русской, так и китайской территорий. А где сплав, там и флотилия, там и военные посты и не только военные.
Царь из министров, но под начальством сына, Великого князя Константина Николаевича, благоволившего Николаю Муравьеву, провел заседание Амурского комитета. Столкнувшись на лестнице Зимнего дворца, Цесаревич окликнул губернатора:
- Муравьев! Мне велено рассмотреть Амурское дело. Будем работать вместе!
- Рад слышать, Ваше Высокопревосходительство!
Комитет одобрил муравьевские проекты, а дальше генерал-губернатора уже не требовалось подгонять. В январе 1854 года Николай Первый разрешил своевольному генералу проведение сплавов по Амуру, а уже в мае того же года начнется первый сплав, который готовился загодя, еще за два-три года до него. Напоследок царь наказал генералу, напор и решительность которого были ему хорошо известны:
- Но чтобы на границе даже не пахло порохом!
***
Получив от государя в свои руки «Амурское дело», Муравьев немедленно взялся за его продвижение и тем же днем из столицы направил в Иркутск подполковника Корсакова с наставлениями по подготовке первого амурского сплава. Он спешил поставить Китай и Западную Европу перед фактом выхода России на Амур. План амурских сплавов получил общественное звучание.
В Иркутске генерал-губернатор вплотную занялся вопросами формирования Забайкальского войска. Он добился освобождения нерчинских крестьян от обязательных работ на рудниках, записав в казачьи отряды. Начали их стричь и брить, возвращать гражданские права и наставлять военному образованию. Итак, Забайкальское войско, включающее конницу, пехоту и артиллерию, создано. Три рода войск созданы из ничего, из железной воли Н. Муравьева. Теперь их надо переправить на Восток. После наведения страха на деловых людей удавалось добиться от них значительных средств на Амурское дело. Иркутский магнат Кузнецов отвалил свыше двух миллионов рублей, за что губернатор представил его к ордену Святого Владимира.
В достижении задач генерал пренебрегал формальностями, что приводило к нарушениям законности. На губернатора сыпались доносы и обвинения в превышении власти, на которые упрямый «нарушитель права» отвечал полицейским надзором, военными судами и заключениями провинившихся дельцов в остроги. На войне как на войне. На самоуправного правителя тоже нелегко было найти управу, хотя, по собственному признанию, должность требовала «чрезвычайных физических усилий». Что заставляло его отдаваться службе до самоистязания? Он мог бы барствовать, вести вальяжную жизнь сановника, а губернатор уже в шесть часов утра принимал дежурного чиновника с бумагами. Можно придумывать ответы за подвижника, а он не задумывался над ними, работал по восемнадцать часов в сутки. Оценивая его бурную деятельность, иркутский городской голова В.П. Сукачев отозвался о нем кратко и убедительно: «Отважный борец, полный внутреннего огня». Хватило бы огня.
Получив сообщение о бунте старообрядцев в Забайкальской области из-за преследования земством раскольничьего попа, генерал вскачь обогнул Байкал и один въехал в село Бичуру, хотя рядом стояла строевая рота. Толпа, избившая земского заседателя и бросившая его в подполье, стояла в вооружении рогатинами, топорами и даже ружьями. Муравьев решительным шагом вошел в нее, оглядел грозным взглядом и властно гаркнул «Смирно!» Толпа подтянулась. С командой «Бросить оружие!» оно посыпалось из рук бунтовщиков. И этого мало начальнику края: «На колени!» Староверы без ропота опустились на колени. Выслушав назидание и требование выдать лже-попа и зачинщиков в руки полиции, толпа оставалась на коленях, пока грозный генерал не скрылся из виду виду на скакуне. Такого причащения к исповеди по генеральскому обряду староверам еще не приходилось принимать. Муравьев не просчитался в исполнении приказа, в полицию были сданы пятеро подстрекателей вместе со смутьяном попом. Что оставалось делать старообрядцам: вдруг снова прискачет на своем рысаке генерал и возьмется уже за укрывателей? Восстание затухло.
Генерал-губернатору приходилось ворошить залежалые пласты мздоимства и попрания налоговых выплат. Денежным воротилам было выгоднее грабить казну, подкармливая столичную верхушку. Отсутствие правовой базы, направленной на борьбу с преступным миром, загоняло Муравьева в один тупик за другим, из которых он пробивал «проемы справедливости». Но игры в кошки-мышки приносили плоды. Губернатор разогнал массу чиновников-взяточников, привлекая на службу молодых, образованных людей из дворянских семей, хотя не один десяток служащих из прежней рупертовской команды остались на местах и даже пользовались уважением.
Напротив, в народе рос авторитет справедливого и честного царского наместника, а вместе с ним – вера в Царя-батюшку и в Россию-матушку. Слава о народном заступнике покатилась по тайге и тундре, по заставам, станицам и поселениям.
Простолюдины и местные народы ощутили над собой незримую защиту, хотя и до защитника было так же далеко, как и до Царя, но важно, что он был. Николай Муравьев хорошо понимал и ценил роль рядовых людей в делах государственной важности, будь то солдаты, казаки или крестьяне. Не случайно, едва заступив на должность Тульского губернатора, он выдвинул проект освобождения крестьянства от крепостничества. В Иркутске его приемная, всегда полная народа, четыре раза в неделю была доступна для иркутян и всех сибиряков. Быстрота принимаемых решений снискала губернатору огромную популярность. Живая связь с народом была не только в пользу, но и служила начальнику края общественным ориентиром. По всей Сибири, с одного конца и до другого, Муравьев стал известен под отеческим именем «Николай Николаевич», в народе никто так уважительно, кроме него, не назывался. О простоте и доступности губернатора по краю ходили легенды. «Носил суконную армейскую шинель… Не терпел почестей. Всегда замечал и благодарил за исправную службу», - отзывался о нем участник амурских сплавов казак Роман Богданов.
С известием о предстоящих сплавах Сибирь встрепенулась, Иркутск ликовал и пировал. Купечество оценило заслуги Муравьева и старалось с ним помириться, изъявляя готовность к внесениям значительных пожертвований на выгодное Амурское дело. Со всех сторон посыпались приношения. В зале городского Благородного Собрания состоялся первый роскошный обед, который был принят Муравьевым от иркутского купеческого сословия. Наступило время сотрудничества.
Попытки к переселению на восток крестьянских семей не увенчались успехом, но не таким был этот человек, чтобы встать перед преградой. Не крестьяне, так забайкальские казаки были признаны с семействами под знамена первых дальневосточных поселенцев где-то в добровольном порядке, а где и по воинскому принуждению. Идея переселения была на слуху и довольно популярна у забайкальских казаков. Особенно хвалили равнинные места близ реки Буреи, казавшиеся раем в сравнении с Даурским нагорьем. Программа переселения сдвинулась с места, хотя и со скрипом. Другая забота – в охране края, где без казаков опять не обойтись.