В советское время в нашем Отделе прикладной геофизики института ВИОГЕМ начальником непромышленной группы работал Юнсон Вольтер Кнютович, ныне покойный (Царствие ему Небесное!). Он был настоящим шведом - из семьи коренных белгородских шведов, его родители проживали в собственном домике в самом центре Белгорода по улице Коммунистической, которая при Сталине носила имя вождя, а сейчас именуется Преображенской – в честь одноименного собора, расположенного на этой улице.
Во время коммунистических демонстраций маршрут шествия праздничных колонн проходил мимо этого домика, и мы пользовались возможностью ненадолго отлучиться из рядов, поздравить его родителей, а также принять в гостеприимном дворике одну-две рюмки для сугрева …
Вольтер Кнютович еще был замечателен тем, что был заядлым охотником и даже высоко продвинулся в охотничьей организации, благодаря своей принципиальности и бескомпромиссности – являлся Председателем Ревизионной комиссии Областного общества охотников. Благодаря этой его охотничьей должности коллектив охотников нашего отдела пользовался различными охотничьими льготами – получал спортивные лицензии на отстрел дичи и другие.
В описываемое время Вольтер Кнютович проживал в многоквартирном доме по соседству с общежитием института ВИОГЕМ, а в этом общежитии тогда же проживали я и еще один из бесквартирных сотрудников-охотников, составивший нам компанию на открытие осенней утиной охоты.
Дело было в августе, мы собрались на дневное открытие утиной охоты: стояли рано утром на троллейбусной остановке в полном охотничьем снаряжении и поджидали Димку, который должен был подвезти нас и себя тоже на своей машине к месту охоты.
Мимо проходили наши знакомые и сотрудники, проживавшие в том же общежитии что и мы. По случаю выходного субботнего дня они направлялись пораньше на рынок, делать закупки на выходные дни и следующую рабочую неделю и удивленно спрашивали нас:
- А вы-то куда собрались в такой форме?
Узнав, что мы собрались на охоту, они по традиции желали нам «ни пуха ни пера» и входили в подкативший троллейбус, следовавший до рынка.
Наконец-то подкатил Димка. Но он нас сразу сильно разочаровал и опечалил тем, что дневное открытие утиной охоты для нас отменяется.
Оказывается, возвращаясь из автомобильного путешествия по тургеневским местам, наш приятель и сотрудник Алексей, друг Димы, не дотянул километров шестьдесят до дому, не доехав до города Корочи и, пребывая в утренней неге, немного задремал за рулем, а поэтому съехал с трассы и повредил свой автомобиль. Слава Богу! – на утренней трассе не было встречных машин, поэтому он сам, а также сопровождающая его в этом путешествии жена, не пострадали.
В причине этого ДТП Димка во всю винил, конечно, жену Алексея - которая, по его мнению, должна была своими утренними бесконечными разговорами не позволять мужу задремать за рулем …
Теперь нужно было срочно перегнать пострадавшую машину с места ДТП на какую-нибудь временную стоянку в Короче.
У меня в предместьях Корочи в то время жил отец в собственном доме с двором и участком земли и я предложил поставить пострадавшую машину в его двор. Других предложений не было, я подсел к Димке в машину, а остальные охотники пошли по домам, договорившись собраться здесь же к выезду, теперь уже - на вечернее открытие охоты.
Мы поехали к месту ДТП, вытянули с помощью димкиного автомобиля и, сидевшего за рулем своего автомобиля Алексея, на трассу его пострадавший автомобиль, который от полученных повреждений не заводился, но вполне был транспортабелен пассивно, следуя за димкиной машиной на «галстуке».
Так мы в «спарке» и доехали к дому моего отца. Принять автомобиль на хранение от моих друзей и сотрудников он не возражал. Тем более Алексей клятвенно пообещал в понедельник утром приехать с мастером, отремонтировать и забрать автомобиль. С тем мы сердечно и распрощались с моим отцом.
Алексей был сильно взволнован аварией, поэтому для релаксации мы пригласили его с нами на вечернее открытие утиной охоты. Он очень даже не возражал.
В Белгороде Димка развез нас по домам, и мы договорились позже встретиться на той же троллейбусной остановке вместе с двумя оставшимися сотрудниками.
В назначенное время мы опять стояли на троллейбусной остановке в полном охотничьем снаряжении и поджидали Димку, который должен был наконец-то увезти нас к месту охоты.
Мимо проходили наши знакомые и сотрудники, проживавшие рядом с нами. После субботнего «шопинга» они возвращались домой, и удивленно спрашивали нас:
- А вы-то куда собрались в такой форме на ночь глядя?
Узнав, что мы собрались на вечернюю охоту, они по традиции желали нам «ни пуха ни пера». Среди возвращавшихся попадались и те, которые уже видели нас на остановке утром, они удивленно уточняли цель нашего «пикета» на остановке и, узнав, что у нас продолжается отъезд на охоту, критически комментировали:
- Ну и охота же у вас!
Наконец-то подкатил Димка и увез нас на охоту.
Для охоты мы облюбовали большой пруд в Яковлевском районе рядом с селом Глинки. Недалеко от него находилась база отдыха Белгородского отделения Всесоюзного Общества инвалидов по зрению. Эти места были очень утиные, я это точно знал, потому что несколько раз посещал их со своим двоюродным братом, тоже – Погореловым и тоже – Юрием, только – Яковлевичем. Он возглавлял это самое Общество, хотя сам не был инвалидом, как и большинство управленцев Общества.
Для бивака мы выбрали мыс, далеко выдающийся в пруд и разошлись от него в разные стороны в камышовые заросли. Там уже были и другие охотники.
Шопотом стали знакомиться с соседями по охоте.
- А мы из Общества слепых…
- ответили нам шопотом из соседних камышей.
Мои спутники были озадачены и шопотом спросили:
- А как же вы стреляете-то в утку?
- А мы - на слух!
Такой ответ еще больше озадачил моих спутников. Пришлось мне объяснять им шопотом, что последний ответ был шуткой - а на самом деле в Обществе очень много зрячих, потому что без зрячих слепым сложно.
Часы показывали без пятнадцати минут шесть…
Конечно, назначенных шести часов вечера кто-то не дождался, не выдержали нервы а, может быть у него «часы спешили». И скоро раздался первый досрочный выстрел, а, поскольку все предвидели, что так и случится и уже были полностью готовы к охоте, то тут же началась сплошная канонада…
…А утки поднимались вертикально вверх, набирали высоту и уже, недосягаемые выстрелами, направлялись на сжатые поля, подкормиться зерновыми потерями…
Минут через десять вечернее открытие охоты, таким образом, досрочно закончилось: несколько уток были убиты, но в предсмертном инстинктивном движении они попрятались под кочки и найти их было очень трудно… Хорошо, что у соседей оказалась с собой охотничья собачка, которая быстренько обнаружила всех затаившихся уток.
…Зимой наша охота продолжилась. Вольтер Кнютович «доставал» нам хорошие лицензии: на кабана, на косулю и даже на лося. Оказывается, рядом с ближней Алексеевкой, рядом с родным селом моего отца Плоским, которое основал еще мой прадед со своим многочисленным родом, находится густой дремучий лес, тянущийся с небольшими перерывами до самого Ростова-на-Дону. И в этом лесу водятся в изобилии разные звери, и разрешается настоящая классическая облавная охота под присмотром егерей.
В селе Плоском сохранился еще дом моего прадеда, наверняка, как-то уже перестроенный, но все равно раритетный для меня, в котором сейчас жили совершенно чужие люди, а по соседству с этим домом жили родные - два двоюродных брата моего отца: старший Иван, воевавший снайпером, а в то время учительствовавший в местной школе, и его младший брат Николай, заведующий местным клубом и «скорняк – по - знакомству», шивший замечательные кожаные куртки, очень популярные и дефицитные в то время.
(А дома моего деда, в котором мой отец проживал в своем детстве, в этом селе давно уже не было: после того, как питерские "двадцатипятитысячники" и бывшие крепостные из соседнего села «раскулачили» деда и сослали его в Северный край, поврозь с его женой - моей бабушкой, дом их разобрали и перевезли в соседнее село, где из него вроде бы сделали сельсовет… Но об этом тогда еще нельзя было распространяться…)
По такому случаю с нами на охоту выезжал даже сам заведующий нашим Отделом прикладной геофизики. Правда, ружья у него не было, в охотниках он не состоял, поэтому вместо ружья брал с собой кинокамеру, на которую снимал наиболее интересные эпизоды охоты, стоя рядом с одним из наших «номеров». (Например, как один из наших сотрудников-охотников, стоявший на «номере», был окружен несколькими дюжими лосями и с испуга начал палить в небо). Звук работающей кинокамеры отпугивал зверей, поэтому мы ставили нашего заведующего на центральный номер, чтобы напуганный зверь не убегал от него из «квадрата», а - на один из соседних «номеров».
Охота велась по всем правилам. Рано утром мы приезжали на закрепленном за нашим отделом вездеходе в лес к охотничьему домику, там нас встречал егерь с винтовкой. (Винтовка у него – на тот случай, если мы сделаем подранка… И если у него будет настроение помочь в ликвидации подранка… А в противном случае он заставит почти весь день гоняться нас за подранком. Поэтому подранков лучше не делать…)
Вся площадь леса разбита прямолинейными просеками на отдельные участки - «квадраты». Вместе с егерем мы объезжали с четырех сторон один из квадратов (по выбору егеря), при этом егерь смотрел на снежное покрытие просеки и читал по следам входы в «квадрат» и выходы из него зверя, читал и считал - тем самым, определяя, есть ли в данном «квадрате» зверь и много ли его там. Потом по результатам своих подсчетов, и по своему соображению, с учетом сложившегося у него мнения по данному охотничьему коллективу, выбирал этот «квадрат» для охоты или заставлял объезжать другой… Таким образом, можно было получить «квадрат», как богатый, так и бедный зверем.
В начале охотничьего дня егерь, как правило, выбирал бедный «квадрат» - чтобы народ размялся, как следует, приловчился стрелять и, по возможности, не сделал подранка.
Если делали подранка, то лицензию егерь сразу и безоговорочно закрывал… И потом заставлял гоняться за подранком до меткого выстрела или добивал его из винтовки сам в конце охотничьего дня, когда темнело и уже становилось ясно, что этот охотничий коллектив никудышный…
Охота проводилась облавная, то есть – со стрелками, расставленными равномерно вдоль одной стороны «квадрата» (так называемыми «номерами») и загонщиками, вывезенными на другую сторону «квадрата» и тоже равномерно расставленными. При этом учитывалось направление ветра - чтобы зверь заранее не почуял присутствие стрелков.
По команде загонщики начинали двигаться в сторону «номеров», истошно кричать и стучать специально приготовленными палками по стволам деревьев – чтобы пугать зверя, слышать друг друга по-соседству и быть слышимыми «номерами». Для воплей многие часто выбирали партийные лозунги, которые слышали с трибун, когда ходили на праздничные демонстрации. В шутку говорили, что этих лозунгов зверь боится больше всего… Или кричали просто: гоп-гоп-гоп!
Будучи загонщиком, конечно, никакого зверя увидеть не удавалось, через линию сплошного крика он бежать не решался. Если это и случалось, то очень редко и только в конце загона, когда зверь натыкался на плохо замаскировавшийся «номер» и вынужден был повернуть назад. Но загонщикам стрелять строго запрещалось…
А «номерам» разрешалось стрелять только в пределах определенного сектора впереди себя, чтобы не задеть своим выстрелом соседнего «номера», в том числе – рикошетом.
Конечно, стоять на «номере» было интереснее: если стоишь тихо и повезет, то можно увидеть живого дикого зверя в настоящей естественной лесной обстановке. Первыми к линии номеров прибегали обычно быстроходные зайцы, но затем они чуяли линию номеров и останавливались вблизи спрятавшегося за деревом охотника. Усаживались на задние лапы и начинали выворачивать уши во все стороны, одновременно форсированно обнюхивая воздух. Зайцев при облавной охоте стрелять было нельзя… Окончательно вынюхав и выслушав окружающую среду, заяц неожиданно и резко задавал стрекача, обычно через линию номеров.
Потом пробегали лисы, обычно пегие и совершенно не похожие на нарисованных в детских книжках идеально рыжих плутовок. Зайцы в этой обстановке их совершенно не интересовали. Лисы вели себя по другому: они угрожающе тявкали в направлении стрелков, а потом с рычанием пробегали линию номеров. Лис тоже нельзя было стрелять…
Охота–охотой, а обед - по расписанию!
На обед мы выбирали приглянувшийся живописный уголок в лесу, часто к нам присоединялись и другие охотничьи коллективы, охотившиеся поблизости.
Там мы подружились с охотниками из Обкома профсоюзов и потом часто выезжали на охоту вместе с ними, а, возвратившись в Белгород, устраивали у них в гараже свежевание и деление дичи, а также заключительный совместный ужин под шурпу из мяса свежезабитого зверя с небольшой выпивкой. (На охоте принимать спиртное строжайше запрещалось…)
Однажды на одном из таких лесных обедов мы встретились с охотничьей командой из Харькова. Оказывается, их «привез» в родные края Алексей Васильевич Погорелов (в народе величаемый просто «академик Погорелов»), мой двоюродный дядя «с двух сторон» – со стороны деда и бабушки. (В то время он был широко известен в белгородском народе, поскольку был местного происхождения и регулярно издавал школьные учебники по геометрии, по которой и являлся академиком). Все «харьковчане» были одеты в одинаковое белоснежное нижнее белье поверх теплой одежды. Это была излишняя маскировка для облавной охоты, и они резко выделялись на фоне общей серо-зелено-коричневой «охотничьей» массы.
Когда все пообедали, немного отдохнули и от сытной пищи повеселели, стали активно общаться. Мой дядя весело рассказывал, как накануне продавщица в харьковском универмаге долго не хотела продавать ему это самое нижнее белье 56-го размера - все отговаривала его и старалась убедить, что оно ему будет слишком велико (мой дядя был очень худощавым), пока дядя не открыл ей «страшную тайну», что это белье ему нужно не как нижнее, а как «верхнее» - для масхалата на охоту, и одевать он его будет поверх теплой одежды.
Самый лирический период охоты, пожалуй - была охота на вальдшнепа, которая знаменовала собой также открытие очередного охотничьего года. После довольно продолжительного межсезонья, длившегося с конца января до конца апреля, на протяжении которого зверь и птица решали свои репродуктивные дела, а охотники отсиживались в многоэтажных домах, вдруг неожиданно наступала весна и оживала природа. Тянулись на север утиные клинья, в лесных чащобах раздавались призывные кличи самцов-глухарей и вальдшнепов. Промыслового значения эта охота практически не имела: тельце вальдшнепа было худым и костлявым с длинными, как у журавля, ногами. Но для охотника это была встреча с родной природой после разлуки.