Кошка была серой, худой и маленькой. Она шла за Наташей, то преданно забегая вперед, то на почтительном расстоянии. Увязалась в одном из соседних дворов и не отставала всю дорогу до дома. Наверное, запах курицы ее пленил, каким-то особым кошачьим нюхом услышанный сквозь сырую ноябрьскую промозглость. В воздухе пахло мокрыми подгнившими листьями, сумерками, поздней осенью. А голодная кошка учуяла эту синюшную курицу, купленную Наташей в буфете на работе – чуть подешевле и чуть поэстетичней своих собратьев в магазине.
Домой идти не хотелось, но и оставаться до ночи на работе, вздрагивая от каждого случайного звонка, и то гипнотизировать глазами телефон, тупо уставившись в одну точку до помутнения в глазах, то играя с собой, отходить к окну, за которым сумерки и фонари, – уже не было сил.
С тяжелой хозяйственной сумкой она дотащилась до почты в другом конце города. Не глядя в ее паспорт, уже теперь знакомая девушка сказала: «Вам ничего» и покровительственно улыбнулась. Вот этой ее улыбки она Ему не простит. Наташа шла и думала, что она скажет завтра, услышав этот такой мужской, такой Ее голос, такой близкий, будто не тысячи километров их разделяют, а из соседней комнаты ей звонят… А кошка семенила рядом.
… Дойдя до угла дома, Наташа прислонила к нему сумку и стала яростно откручивать куриную ножку. Дело застопорилось, и как ни крутила Наташа, та упорно не хотела отставать от родной плоти. Кошка скромно ждала рядом, изредка подмяукивая от нетерпения. Наташа попробовала отделить другую лапку, крылышко – бесполезно. Она попробовала было призвать на помощь, но двор был, к счастью, пуст – умной ее бы никто не назвал.
Терпение Наташи иссякло. - Подожди – попросила она кошку, — я сейчас», — и побежала домой. Кошка следовала за ней, но во дворе ее окружила местная кошачья мафия, и та ретировалась назад, не убегая, но отступая, не в силах расстаться с мечтой.
Открыв дверь, Наташа прошла на кухню прямо в сапогах и, не вынимая курицы из сумки, поспешно обрезала лапки и крылышко, стараясь не слышать воплей своей Шуры, которую кто-то случайно закрыл на балконе: Своя кошка тоже почувствовала мясо и не желала ждать ни минуты. «Подожди, — попросила Наташа Свою кошку, - ты домашняя, а она такая жалкая, одинокая и худая. Просто Сирота и Подкидыш."
Так назвал ее, увидев в первый раз, один из Его друзей. Такая красивая женщина, и походка, будто у Марии Антуанетты, а смотрит на тебя, гада, – и форменная Сирота и Подкидыш. Теперь Он так начинал каждое письмо: «Здравствуй, мой маленький Подкидыш» и подписывался: «Твой Сирота».
Своя кошка усилила возмущенное мяуканье. Наташа выскочила во двор, громко хлопнув подъездной дверью.
Местные кошки, истошно воя, кольцом окружили Наташу. Сироты и Подкидыша не было. Вернее были разные серые кошки, но они казались намного толще и больше той, что приблудились. А может, просто ночью все кошки серы. Наташа дошла до двора, где к ней пристала Сирота, вернулась назад, прошла по всем окрестным дворам. На ее призыв сбегались кошки со всей округи. Какая из них Подкидыш? Или она не дождалась, не потерпела предательства? Наконец Наташа выбрала ту, что больше всех походила на Чужую кошку, и бросила ей одну за другой куриные лапки и крылья. Подняв одну, та бросилась наутек, остальное подхватили члены кошачьей шайки. Те, кому не хватило, кинулись догонять Серую. Но та сиганула за ворота какого-то гаража – и была такова.
Вернувшись домой, Наташа впустила в комнату Свою кошку. Та ворвалась в тепло с негодующими воплями и тут же принялась за оставшееся птичье крыло и голову. А Наташа почему-то села на диван и расплакалась. Ей хотелось сесть за стол и написать Ему письмо. Рассказать, как сегодня она побывала в «его шкуре», пытаясь накормить приблудную кошку, и в досаде плюнула на это бесполезное занятие под мяуканье с балкона Своей, с разрывающимся от всего этого сердцем. Она побывала в «его шкуре» и, значит, могла понять Его, но приблудную кошку было жаль больше всех. Шура ближе и привычней, но ее настырность и незамысловатость сейчас раздражали до того, что глаза не смотрели бы.
Она вышла на балкон и всмотрелась в мокрые сумерки. Сейчас она завидовала Приблудной кошке, ее независимости и самоуважению. Надо же, на улице живет, а умеет обижаться. Ее доверие обманули, и она не простила, не стала ждать, когда к ней вернутся даже с целой курицей в дар.
Своя кошка терлась об ноги, всем своим видом демонстрируя преданность и снова призывая на кухню. Ей чужда, да и не нужна была независимость. Ведь она была Своей кошкой. ("Женские страницы..."."Курская правда", 1991-й.)