Рассказ-антиутопия
Не знаю, как у вас в столице, а у нас так: пришло время жениться – женись. И не абы как, а всё чин чином: подай заявку в министерство, пройди диспансеризацию, прослушай лекции по семейному воспитанию, сдай экзамен по домоустройству и жди. Рано или поздно за тобой придут.
То был обычный день. Ну как, если День всех патриотов можно назвать обычным. Встал, надел робу, двести раз присел, сделал зарядку всем гаджетам своим и внутренним органам, помолился святому Усладомиру Культурному второй степени, святому Тайге Дамасскому да Димитрию Заместителю, поставил свечу во здравие того, чьё имя нельзя называть всуе, съел свою кашу имени космонавта первым вышедшим в открытый космос, возрадовался что довелось родиться в самое лучшее время в лучшем месте Земли, надел противогаз и поанначапманал на фабрику давать стране гугля.
После войны, когда мать и отец мои попали сразу в рай, воспитывал меня дед, ссыльный метростроевец. Заставлял меня, нейтрино ему в глаз, огород копать и перекапывать, рыть колодцы и заливать бункера. И хотел я было совсем в бункеристы после школы пойти, да вот учитель технологии Анжела Матильдовна насобачила меня собирать мебель.
И вот я мастер-сборщик десятого разряда. По восемь часов в день икею для людей мебеля, чтобы было народу куда свои скудные хламиды определять, да за каким хреном хреновину закусывать. Ну и попутно, конечно, прошиваем эту мебель всякими новомодными средствами слежения, оповещения и развлечения. Шкафы наши дают теперь куда надо такую картинку, что нет надобности доблестным органам ни в каком белье копаться. Стол копию любой записки хозяина транспортирует в архив безопасности, кровать о самочувствии и всякой бессоннице и бессовестности докладывает. Жить стало проще, с настольной лампой не то что поговорить – выпить можно.
Тут вы спросите зачем тогда жениться и всё-такое прочее. Отвечу: традиция, и основа. Это за границей нелюди живут как в аду и регистрируют многополые браки, скрещивают днк человеков и дельфинов, а есть и такие что выращивают себе по три головы на домашнем биопринтере, шьют глаза в непотребных местах и ещё кое чего похлеще да побольше. Со своим гмо множатся уже почти почкованием, загадили всю планету толерантностью, понастроили вокруг военных баз, всё им неймётся, хотят, черти, снова мирового пожара, чтоб у них хоботы во лбу поотрастали.
А у нас по старинке всё. Тщательный подбор. После войны бесплодие стало массовым. И свезло же мне стать тем, кому доверило правительство жениться. Хороший у деда бункер был, где он меня прятал, пока наши и не наши друг друга на пепелацах испепеляли.
Распечатал цветы на биопринтере. Мой духовник намешал мне лучшие ароматы под этот случай. Торт любимый в кулинарии заказал Прага+Будапешт, двойной кайф, знай наших. Черный воронок без шофера доставил меня в лучшем виде к неизвестному мне дому, уходящему ввысь, как мат сантехника.
Дверь открыл семейный агент. В костюме и шляпе. Так полагается. Так следят за особо опасными. Или детьми особо опасных. Провели меня в залу, а там мебель старинная без гаджетов и пластика, полки деревянные с бумажными книгами до потолка. Преступная расточительность предков.
-Обождите, - молвил агент, - оне прихорашиваются.
-Да не вопрос, - ответствую. – А можно прикоснуться к реликвиям? – вопрошаю.
-А, валяй, - машет рукой агент.
Беру книгу с полки. «Мастер и Маргарита». Михаил Булгаков. Ишь-ты, литература лет на десять лагерей. Порнографическая книжонка. Зачитался прямо. И сюжет-то, сука, увлекательный. Автору-то, верняк, пожизненное пришили. Как ещё товарищи из конторы Фаренгейта не растащили подобное на молекулы? Одному тому, чьё имя нельзя называть всуе, известно. Но если такое непотребство хранят, значит, кому-то это нужно. Не нам простым мебельщикам судить.
И тут вышла Анна. Мастер у меня чуть из рук не выпал. А Маргарита бы не помешала.
-Рада знакомству, прошу, - говорит, - к столу. Чай, водка и пескарь премудрый под шубой.
Мы таких в детстве графинями дразнили. Тонкая кость, ручная работа. Меня предупредили, что дочка профессора, но не до такой же степени. Оробел я, ребята.
-Как вам книга? – спрашивает. Я на агента посмотрел. Ничего, молчит агент. Значит, всё обговорено и можно. И лайк и репост.
-Ничё так. Понравилось, как там комсомолка одна чуваку горло перерезала.
-О, да вы только начали? Ничего, там ещё мистика всякая будет и стрельба. Вам понравится.
А чем вы занимаетесь?
Глаза у неё… чище водки в хрустальной рюмке. И столько в них блеска звёздного, что голова хмелеет, язык заплетается, в груди жжёт и вздохнуть невозможно. Ну не женщина, а чистый спирт.
-Я сборщик мебели.
-Ответственная работа, - серьезно так говорит, без подкола. Ну и я светсткостью блеснуть решил.
-Сорян, - глаголю, - А вы кем работаете?
-Я? – Анна улыбнулась словно с двойным смыслом. – Я обслуживаю органы безопасности.
Ой, ребята, у меня прямо пескарь в горле застрял, волосы фосфором вспыхнули. Всем известно, что значит «обслуживать органы». Ну да. Кто ж такую красоту простому человеку оставит. Всё лучшее - гвардейцам. И понятно, почему ей позволяют такую бумажную библиотеку сохранять.
-Вас смущает что-то? – спрашивает невинным голосом.
Я молчу. И молчание моё очень опасно. Потому что агент не дремлет, шкаф, стол и каждая табуретка пишут и отсылают, куда нужно, паузы и междометия. И всё же это слишком, моя жена так близка с моим государством. И это встало мне поперёк горла. Это не правильно. Но ничего поделать не могу с собой. Анна потом сказал, что это у меня когнитивный диссонанс возник.
-Да я, кажется, костью подавился, - говорю.
Спиной почувствовал, как агент выдохнул. Анна посмотрела на меня по-особому, тепло.
-А вот вы черный хлебушек возьмите, маслицем подсолнечным слегка полейте и зажуйте. Хлебушек косточку-то и протолкнёт.
И руками своими гладкими, словно отшлифованными, подает на блюдце корочку. Я такого наслаждения с первого бункера в детстве выкопанного не испытывал.
А потом я пошел в туалет. В себя прийти. А следом за мной агент.
-Что, говорю, так теперь всегда будет?
-А что вы хотите? Особа особая. Отец у неё первый оппозиционер был в этих краях.
Переехала Анна ко мне в частный дом на окраине города. Всяко тут лучше, и огород свой, дедов. А до работы общественный транспорт, ничё. Только вместе с Анной и агент неотлучно находился при нас.
С тех пор так и началось. Мы с Аней в постелях почиваем, а рядом на стульчике гвардеец сидит, в рунете новости читает или в игру какую режется. К делу надо приступать, демографию поднимать, а она, сука, не поднимается, потому как, несмотря на то, что жизнь моя с детства почти просвечена как рентгеном, всё же стеснительности бес во мне сидит глубоко. И есть поля заповедные, куда и государству моему родному допуска нет.
Но какое там, когда жена работает на гвардию.
-Может, я вам не нравлюсь, Александр Демьянович? – вопрошает благоверная.
-Что вы, Анна Николаевна, всё при вас, и даже более, чем смертному надобно. Во мне дело. Нутро моё скромностью оказалось отравлено. Надо пойти к духовнику.
Но ни к какому духовнику я не пошел. А заболел. Анна же отпросилась с работы, чтобы ухаживать за мной. И был я на седьмом почти небе. Приносила мне горячий чай. А я прочел «Мастера и Маргариту». Вот ведь книга, половина – непонятно про что. Зато та, где понятно, где разврат и антигосударственные настроения, так весла, щемяща и увлекательна, что я сам себя начал боятся. Что же это со мной? Так и до СПИДа (специфического патриотического иммунодефицита) недалеко. А там что же дальше? Духовная смерть, распад скреп и ядерный пепел. Бил я поклоны денно и нощно самому сильному святому, заступнику всех сбивающихся с пути истинного Рамзану Всепрощающему.
Но не помогло. Адская книга разъела мою броню. Безделье болезненное проявило в душе моей пролежни либерализма и язвы либертарианства. Агент возле постели стал меня раздражать.
А тут ещё открыл я способ тайного общения с женой. Написал я, осмелев, на её коже своим пальцем «Подстилка гвардейская». Вздрогнула Анна, словно от холода. А я проверить решил: не показалось ли, пишу дальше: «Люблю тебя, суку, больше жизни». Чувствую, она по моей ладошке пальцем водит, пишет в ответ: «А я тебя». Ничего себе, два сапога пара, нашли друг друга. И дальше: «Ах, если бы ты знал, что я чувствую, Сашенька…» И понеслось. Писали мы на коже друг друга невидимые письмена, а со стороны казалось агенту, что мы ласкаемся. И понятно мне стало, что все веселость и невозмутимость жены моей – только маска, умение держать себя в руках даже там, где иной другой умом бы тронулся. И ещё больше я свою жену зауважал.
Время летит, как межконтинентальный «Буревестник». А скоро и на работу пора выходить. И мне, а что хуже в миллион раз, Анне. И решил я, что будь что будет. Монгольская степь велика, чай хрен найдут. Как говорил тот, чьё имя нельзя поминать всуе, никто нам не поможет, кроме нас самих.
В последний день моего бюллетеня, разлила Аннушка на кухне подсолнечное масло. Поскользнулся агент, раскинулся по полу, аки сеть ПВО «Спрут», а тут ещё нечаянно кухонный шеф-нож прямо на него упал. Пробил грудь молодецкую. Бывают после войны в наших краях землетрясения, не только ножи со столов, звёзды с погон падают.
А потом замкнуло проводку, дедушкин электромагнитноимпульсный излучатель вырубил все гаджеты в доме. Вышли мы с Аней в огород, счистил я с люка землю, прыгнули мы в шахту, прошли шлюз, нажал кнопку, тряхнуло чуток над нами, снова люк землей присыпало, а сверху радиоактивная морковка пустилась в скорый рост. Спасибо деду за науку, за бункеростроение и огородничество. В общем, пали мы очень глубоко. Воландеморту не достать. Чтобы ни говорили пессимисты, но земля и под землёю совершенно прекрасно, особенно, если ты там вместе с тем, кого любишь.
© Сергей Решетнев