Зимой, по средине темной, морозной ночи, за пультом управления районного участка электросетей поселка Шиши, уже, как с час, дремал не молодой дежурный Корольков.
Он, с момента своего трудоустройства в энергетики, всегда, когда выходил в ночную смену, дотошно обходил все закутки подстанции и, убедившись, что на вверенной ему территории все в порядке, заваривал некрепкий чай, выкуривал разом две папиросы и ложился на боковую.
На доходе трех часов, на небольшом, зеленом мониторе, в центре операционного зала, на стене, вдруг замигала красная лампочка и на все помещение, раздался протяжный, тонкий свист.
По инструкции, это означало, что на отрезке линии электропередач, между деревней Краснояровкой и колхозом «Пекша», случился обрыв.
Корольков об этом хорошо знал, и в силу своих должностных полномочий, быстро записал в бортовой журнал отметку, и взял в руки телефон, чтобы позвонить в милицию.
В это время, в местном районном отделении, происходила такая беседа.
– Щас самое, тяжкое время за смену. Можно не заметить, и без задних ног заснуть. – усиленно борясь с дремотой, «втыкал» за столом майор Серов. – До трех, еще, куда не шло. А после, хоть спички вставляй в глазницы. Хоть бы случилось, что ль, чего. Все б веселее, было нам дежурить.
Его помощник, молодой и неженатый Петька Глымов, смотрел по телевизору футбол, и своего старшого начальника, слушал в пол уха. Петьке нравилась его работа. Отдежурил сутки без проблем в тепле, и трое суток, делай, что захочешь.
– Ты как в милиции-то оказался, милый? А? – язвительно поинтересовался у Петьки пожилой майор. – По призванию пришел, али случайным ветром, в органы задуло?
Дежурному, было хорошо известно, что в школе, парень был круглым двоечником, и куда бы он не пробовал устроиться после армии, нигде его не брали. В милицию же, принимали всех.
– По призванию, по призванию. – не отрывая глаз от голубого экрана, пробубнил помощник, и добавил на телевизоре звук. – Степаныч, участковый, наш, покойный, по пьянке, как-то сблатовал. Дескать, не трезвым, можно ездить без проблем. И никто тебя, из наших, не тронет. Вроде, как «ворон, ворону, глаз не выклюет». Ха! Я и развесил уши, дуралей. А надо было бы на севера податься. Глядишь, и может, человеком был.
Серов незаметно ухмыльнулся, и по-отечески так, посмотрел на своего собеседника.
– Даа. Мотивация для службы, то что надо. Хе. Пьянка, никого еще не доводила до добра. А за рулем тем более. Запомни. Вон, сын директора продмага Самосвалова, ушлепок. Залил шары на Рождество, и дал на Волге папки по газам. По фотокарточке, ведь в морге собирали. Вот тебе и ворон. Лежи теперь, с таких-то лет.
– Да ладно, Петрович. – тут же отвлекся от футбольного матча помощник. – Не забивай свою седую голову. Я пошутил.
– Пошутил, не пошутил, а ведь и вправду, многие сюда из своих корыстных побуждений и прутся. Выгоду все ищут. Блат.
– Какая тут выгода, товарищ майор? – наивно удивился Глымов. – Чем в милиции, можно разжиться? Чернилами, бумагой, или бланками протоколов? Чтобы тебе несли, надо хотя б, до капитана, дослужиться. Вон, Данилыч, майор из ГАИ. Живет, как в масле сыр, катается, красиво. Круглый год, ему везут. И самогон, и сало, и лосятина, сметана, клюква, мед. Все, будто, пылесос, глотает. С провизией сидят с семьей весь год.
– Не в этом дело, балаболка. – серьезно возразил Серов. – С твоей корочкой в кармане, знаешь, сколько можно делов натворить? То та.
– Ха! – оживился Петр и засмеялся. – Это, как в том анекдоте: – Мужик устроился на работу в милицию. Получил удостоверение, пистолет и ушел. Месяц его нет, второй… Начальник звонит ему домой и говорит: – Ты где пропадаешь? И зарплату уже два раза давали. Приходи. Тот отвечает удивленно: – Да!? А я думал, удостоверение с пистолетом выдали, и крутись, как хочешь… Ха-ха-ха!
Когда мужики закончили смеяться, на столе у дежурного, словно, сорвавшись с цепи, зазвонил телефон.
Майор, сделал удивленные глаза, и в полном недоумении, посмотрел на своего помощника.
– Четвертый час. – бросил косой взгляд Серов на время. – Неужто, я накаркал, твою маму? – и резко поднял трубку. – Але! Милиция! Майор Серов у аппарата!
На том конце провода, тут же послышался охрипший, беспокойный бас.
– Это с сетей звонят! Дежурный Корольков! Але!
– Говори-говори. Я записываю. – Петрович взял в правую руку карандаш, и приготовился делать записи в книге.
– Обрыв у нас, майор Серов. Краснояровка и Пекша, который час, без света. Але! Походу, снова, проводам хана. Опять у вас, ребята, кража.
– Я тебя понял, Корольков. – вмиг вспотел от этих сведений дежурный. – Щас опергруппу буду собирать. – и положил на место трубку.
Каждому сотруднику отделения, было хорошо известно, что в последнее время, в районе завелись такие воры. Дождавшись глухой ночи, они обесточивали линию электропередач, лихо забирались на столбы и, подобравшись к проводам, мастерски их срезали. Скрутив добычу в деревянные катушки-бухты, загружали их в кузов, и бесследно исчезали. И краж таких в Шишах, было в последнюю зиму, не мало.
После этакого тревожного сигнала, сон у Серова, тут же, куда-то пропал.
– Второй звонок уже за месяц. – возмущался себе под нос майор, живо листая телефонный справочник. – Пролетов десять, в прошлый раз, тогда стянули. Две фермы, элеватор, три деревни, оставили те гады без огня. Все свечки, помню, в магазинах раскупили люди.
Подняв с постели двух участковых инспекторов и одного работника угро, Серов, залпом выпил стакан теплого чая, и стал их с нетерпеньем ожидать.
Пожилой, давно поседевший старший участковый, майор милиции - Иван Семеныч Багров, в эту злополучную ночь, возился с боку на бок и все никак не мог заснуть. Так и не дождавшись вечером с гулянки единственного сына, они с женой поужинали и, посмотрев недолго телевизор, легли спать.
Когда ему на домашний, позвонил Серов и сообщил о ситуации на линии, Иван быстро умылся, достал из тумбочки табельный пистолет и, потеплей одевшись, бегом побежал в милицию.
– Так и не пришел ночевать. – вспомнил он по дороге про сына, у которого до сих пор была пустая кровать. – Женился б, сукин кот, и нас бы с матерью не мучил. Да, кто за такого пойдет? Бог силы дал, а умишка ни грамма. Уж двадцать лет, исполнилось недавно, а остепениться все никак. Лишь бы на танцах, кого отмутузить, да девку, какую, в кустах отодрать. Ээх. Я сам виноват, сам. Пока чужих детей перевоспитывал по службе, пока беседу с их родителями-алкашами проводил, свою кровинку, я прохлопал. А как же мать? А что мать? У матери сердце. Ей, сроду, не ударить, и даже на него не наорать. Сын только отцовский ремень понимает. На мамкины слезы, ему наплевать.
Дойдя до конторы, Багров увидел возле парадного крыльца двух своих сослуживцев, с кем ему сейчас предстояло, выезжать. Это были: молоденький участковый, лейтенант Волков и опытный оперативник, капитан Орлов.
– Холодно, твою дивизию, сегодня. – подняв воротник полушубка, просипел в вязаную рукавицу Багров. – Тепло оделись, господа? – и посмотрел из-под своих, покрытым белым куржаком бровей на сотрудников.
– На градуснике, на окошке, двадцать пять мороза. Так-то. Кхе-кхе. – прокашлял в пуховую варежку Волков, и пошевелил своими пимами.
В этот момент, Орлов ловко вынул из-за пазухи литровую бутылку водки, и так же быстро, засунув ее обратно, хитро подмигнул мужикам.
– Грелка есть! Прорвемся! – звонко прикрикнул, тепло укутанный капитан и запрыгнул в Уазик. – Поймаем воров, с радости отметим. А не поймаем, с горя посидим. Ха-ха-ха!
Багров, с трудом вскарабкался на пассажирское, переднее сиденье, молодой лейтенант, развалился за водительским местом, позади.
Пока милиционеры ехали по поселку, в кабине была гробовая тишина. Каждый, о чем-то раздумывал и крепко волновался.
– У этого Серова, вроде, всегда спокойные смены. – нарушил молчание Орлов. – А иногда, бывает, кувыркаемся, как в цирке на арене. Иной раз, выстрелит, и сразу в яблочко, в очко.
– Спокойные, говоришь? – ожил голос Багрова. – Ну-ну. Это пока он в завязке, у него затишье стало. А так, когда развяжет, в его дежурство, целый караван-сарай. Я как-то еду летней ночью мимо райотдела. Гляжу, а из окна дежурки, дым на улицу идет. Ну, думаю, доробились, милицию спалили. Залетаю к ним, а у окошка, шашлыки армяшка жарит на мангале. Торгаш с базара - Гамлет Назарян. А рядом за столом, Серов с помощником втыкает. И под столом, пустых бутылок десять коньяка. Прогнал шашлычника к такой-то маме, и лично додежурил до утра. Ха-ха-ха! – и он на всю кабину рассмеялся.
– Ха-ха-ха! – тоже загоготал Орлов. – Додумались же, гаврики, мангал в дежурку притащить. Ха-ха-ха!
– Затащить мангал, пол дела. Вот шашлыки в нем жарить в помещении, вот это даа.
– Ха-ха-ха! – все не унимался капитан, и продолжал смеяться.
– А однажды. – снова вспомнил случай Багров. – Он так запил, что гуси напрочь улетели. Пришел на смену с бодуна и стоит в дежурке, в урну у стола рыгает. И как нарочно, в это время, бабка с заявлением идет. Ползет, такая, с палочкой, хромает. Увидела картину эту, и круто развернувшись, втопила дальше от беды. Долго на Серова шеф визжал тогда. Боялись, что без пенсии оставит.
– Ох, Серов-Серов. – серьезно сказал капитан. – А глядя на него, не скажешь.
Тут от ворот, какого-то дома, наперерез Уазику, ломанулась рыжая, мохнатая шавка. Орлов ее сразу заметил, и резко повернул рулем.
– А говорят, хозяин в эту пору, собаку из дома не выпустит. – крутанул капитан головой и громко цокнул.
– Татарский пес. Тарзан. – блеснул своим кругозором с заднего сиденья Волков, и тут же замолчал. – Все время, в околотке обитает.
– Я ехал, как-то молодым на Жигуленке. – вспомнил удалое прошлое Багров. – И так же от ворот, свора высыпала на дорогу. А тормозить бесполезно, гололед. Ну я и дал по этой банде передком. Услышал, тут же, как под днищем, да по крыше, полетели. Думал, точно, кого-то зашиб.
– В народе, говорят, если собьешь насмерть собаку, следующим будет человек. – задумчиво произнес Орлов и улыбнулся глазами.
Когда мужики говорили о домашних питомцах, лейтенант вдруг вспомнил один анекдот.
– Хотите посмеяться? – весело спросил он у товарищей: – Приходит собака пьяная утром домой. Хозяин открывает дверь: – Ты что, собака, пьяная? – Да нет, что ты. – А ну, полай! – Лай-лааа, ла-ла-лай-лааа…
– Эх. У нас ведь тоже, жизнь собачья. – ухмыльнувшись краешком губ, подумал про себя Иван Семеныч и немного взгрустнул. – Сколько можно по ночам кататься?! И сколько лет еще служить? Опять, чем мне на пенсии-то заниматься? Сторожем в колхоз идти, или в завод разнорабочим? Вот и оказался я в заложниках, вот так вот. Служить устал, а там меня не ждут. Еще и гордость, тут же просыпается в груди. Неет. Теперь с милиции, меня только вперед ногами унесут.
Проезжая мимо засыпанного снегом колодца, Волков, вдруг вспомнил, как прошлой осенью он на это место, по заявлению выезжал.
Однажды, потерялся в этом месте мальчик, пяти годов. Долго паренька искали. Каждый закоулок, каждый кустик, жители на брюхе проползли. Но все оказалось в пустую. Нет его, как в воду провалился мальчуган. И тогда решили мужики, вместе с пожарными инспекторами, осушить все в округе колодцы. Проделав откачку воды из этого самого места, люди увидели на дне старуху Горбачеву, пропавшую бесследно лет десять назад. А из-за того, что вода в колодце ледяная, тело-то и сохранилось, будто бабка спит. Долго людей после увиденной картины полоскало. Ведь из него же, воду набирали все.
– Чудная штука, жизнь. – подумал про себя лейтенант. – Лежала бабка рядом с домом, а мы ее, где только искали. Всеми Шишами извелись. – и передернулся от холодного воздуха.
Поравнявшись с жилищем бывшего колхозного зоотехника, больше известного в поселке, как запойного скандалиста Колобкова, Орлов весело посмотрел в кривое окошко домишки, и у него в мыслях, промелькнул один забавный и одновременно печальный эпизод.
Как-то вечером, когда капитан еще был на работе, ему в кабинет, позвонила знакомая женщина, санитарка местной больницы Зина. Дескать, муж наставил синяков, и вообще, уже как месяц, издевается и не дает спокойно жить. Слезно просила приехать, и с ним, «по-человечески» поговорить. А можно и закрыть на пару суток в КПЗ. Капитан заходит в избу, а муженек на Зинке, упражняется. То есть, исполняет свой супружеский долг. Да страстно так, как будто в бане парятся часами. А кровать-то, скрип-скрип-скрип. Услыхали голубки, в порыве страсти, что кто-то рядом с ними есть, да на кровати-то заерзали, засуетились. Потом увидели Орлова, и сразу с заявлением, в прокуратуру понеслись. Как будто, он нагло, в чужое жилище ворвался, и чуть законных хозяев, из пистолета не пришил. Еле отписался тогда капитан. А так бы за такое посадили.
– Из-за него меня, таскали. – кивнул давно небритым подбородком Орлов. – Доброе дело, хотел сделать им. – и засмеялся.
– Я помню, он на участке у меня, как-то в розыске за алименты находился. – поддержал беседу Багров. – И тут шепнули мне на ушко соседи, что, дескать, дома объявился он. Я приехал к ним пораньше, а мне жена с порога: – Мужа, нет. А я гляжу, что обе койки теплые и смяты, ну и решил его, урода, поискать. Все облазил, порожняк. И напоследок, заглянул в сарай я. А сена в нем, под самый потолок набито. Тут мне солдатская находчивость пришла на ум. Взял поудобней в руки вилы, да как прикрикнул: – Проколю! Тут он и вылез, алиментщик. Тьфу.
– А че ж она скрывала-то его? – зашевелился на заднем сиденье, помятый лейтенант. – Раз денежки не платит детям.
– Она такая, бабья доля. – задумчиво, сам с собой, проговорил майор. – Он хоть какой, зато с прибором. Любой ведь бабе, ласку надо. Ты пойми. Им даже в радость, мужикам стирать бельишко и готовить. И вразуми на всю оставшуюся жизнь. Мужик, хоть алиментщик, но мужик.
Волков, не понимающе похлопал сонными глазами и поднял голову в потолок.
– Подрастет, поймет. – задорно прикрикнул за баранкой Орлов. – Раз десять женится, тогда увидит.
Услышав слова про женитьбу, Багров снова вспомнил про сына, и ему сразу сделалось больно и не хорошо.
– Только с головой женись. – серьезно обратился майор к лейтенанту. – Что б пожениться на всю жизнь. А не от юбки к юбке бегать. Запомни, у всех одинаково, сынок. Ни у кого нет поперек. А то вы нынче, нарожаете детишек от артели. А детские дома не знают, как им быть. Мой обалдуй, заделал ляльку в восемнадцать, и тут же в армию ушел служить. Он на границе, на Китайской, а у нас с матерью, деваха из Сосновки сидит. Представилась - снохою. И сует под нос ребенка. Дескать, дедуля, погляди. Тьфу. Этот в армии, балдеет, а мне внуку, без рода, без отчества, ползарплаты, с каждой получки, отстегни. Тьфу.
– А дембельнулся? – полюбопытствовал за рулем Орлов.
– А что дембельнулся? – сказал с ухмылкой Багров. – Вернулся, гад, да дальше побежал искаться. Сунуть девке, это не растить. Загнуть в кустах, ума не надо. Вот выучить, да в люди вывести, то это даа.
– Даа. Дела. – прошептал Волков и задремал.
Капитан, круто повернул баранкой, и снова у Семеныча спросил:
– А как отреагировал, что он уже папаша?
– А никак. Напился в дребезги, да мотоцикл, казенный мой разбил. Утром, говорит, не верю. Дескать, на ней, оттачивало пол района мастерство. И чей ребенок, надо разобраться. А что там разбираться, когда у них одно лицо. Тьфу.
Когда машина выехала за поселок, мужики заметно напряглись и, не смотря на холод, раскраснелись. У каждого внутри, от предстоящей, изнурительной работы, было совсем невесело и неспокойно.
– Думаешь, воры? – заметно волнуясь, нарушил молчание Семеныч.
– А кто ж еще-то может быть? Сами по себе они не рвутся. – нервно сказал капитан, и резко объехал на дороге, снежную кочку.
– Даа. – тихонько прошептал на заднем сиденье, только что проснувшийся лейтенант. – В нашей глуши, не бывает чудес. Затылком чую, что украли.
Орлов, попытался было подшутить над неуверенным голосом Волкова, но посмотрев на сердитое Семеныча лицо, от этой идеи отказался, и посильней надавил на педаль.
Проехав по сильно занесенной полевой дороге, мужики увидели через лобовик свежие следы на снегу. Один протектор походил на Газик, остальные от валенок людей.
– Мать моя, барышня! – вылупил Иван Семеныч глаза на оголенные, похожие на торчащие лыжные палки, опоры. – Как утренней росой умылся, твою маму. Сняли. Ты посмотри, сколько пролетов обнесли.
– Погоди, Семеныч, суетиться. – собирал в охапку свои извилины Орлов. – Мы тоже, не пальцем, деланы с тобою.
Пока лейтенант заполнял в машине протокол осмотра места происшествия, Багров с Орловым, оставили ему ключи, а сами быстро пошли по следам через снежное поле.
– Составишь протокол, Витек, и дуй за подмогой в контору! – громко крикнул Волкову капитан Орлов, и они с майором живо пошагали дальше.
Под утро, на улице настала жуткая стужа. Идя точно по проторенной Газиком в снегу колее, мужики, распустив ушанки и закутавшись, как можно теплей, уверенно приближались к цели.
Метрах в двадцати от себя, в темноте, милиционерам, вдруг показалось кладбище, и стало отчетливо заметно, что следы злодеев зашли именно туда. А возле могиленских ворот, был виден разворот Газона.
– Тсс. – майор прислонил к губам рукавицу.
Капитан утвердительно мотнул головой и молча показал рукой направление.
Пройдя по дремучему, черному лесу метров сто, мужики увидели между крестов, огромную груду проводов, наспех смотанных в катушки.
– Хе. Вот, где у нас, оказывается склад. – заулыбался довольный от находки капитан. – А мы с тобой всю голову сломали, куда могли похищенный люминий уволочь.
– Даа. Надежно спрятали. Надежно. – глубоко дышал, уставший от такого похождения Семеныч. – Среди покойников, тайник соорудили. Попробуй, отыщи в таком лесу.
Расчистив валенками в снегу небольшую площадку, милиционеры присели на корточки и стали стремительно соображать.
– Командуй, господин майор. – шепотом сказал Орлов. – Решай. Ты званием повыше.
Багров перебирал в уме разные варианты, как надо поступить. Но обжигавший его лицо морозец, пытался показать людишкам, кто главней, и внести в их планы свои коррективы.
– Сдадимся и уйдем, сопрут. – быстро шевелил мозгами Семеныч. – Останемся, замерзнем.
– Ну, что надумал ты, товарищ участковый? – дышал густым паром капитан, с надеждой глядя на Багрова.
– Ты взял? – майор ткнул рукавицей в свою красную шею. – Или в Уазике оставил?
Орлов прикрыл варежкой рот, и негромко засмеялся.
– Обижаешь, старый. – вполголоса сказал парень. – Тута! – и похлопал рукой по груди.
– Обожаю, с тобой, на преступления выезжать, Серега. – уже от одних только слов о крепком напитке, согрелся Семеныч, и засиял.
– Правда с закуской туговато.
– Не страшно. Снегом заедим.
И мужики, открыв зубами пробку, стали потихоньку выпивать и общаться.
– Не страшно, Семеныч, на кладбище, в засаде быть? – хитро так, спросил капитан.
– От чего?
– Ну погляди, какой пейзаж.
– Пейзаж, как пейзаж. Ни че такого я не вижу. А ты, никак, покойников струхнул?
– Со мной наган. Чего мне, батя, трусить?
– Ну раз, такие, ты вопросы задаешь.
– Мне в детстве, как-то отцовская старуха толковала. – округлив захмелевшие глаза, продолжал Орлов. – Дескать, у беглых зеков, здесь когда-то землянка была. Как вечерок наступит на дворе, и из этого леса, дым, тут же в небо шурует.
– Была, ли, нет, не знаю. – спокойно отреагировал на слухи Семеныч. – Но ориентировки, о розыске тех беглецов, в отдел не приходило точно. Раз, правда, тут случай тревожный бывал. Лет пять назад, как помню. Бабка, красила оградку мужу. Сидит, значит, с кисточкой на бугорке, малюет. И чувствует ушами, что рядом, кто-то есть. Поднимает зенки, сапоги. Кирзовые, такие, сапожины. А в них, не стриженый мужик. Стоит, облокотившись на забор, да зубы золотые скалит, гнида. А изо рта-то, перегаром, пахнет, жуть. Тут баба, сделала такого стрекаля. Ведь еле выбежала, от своей могилки к людям.
– Может, тюремщик беглый был?
– А может и он. Да хрен его знает, Серега.
Сделав несколько, очередных глотков, Багрову стало так хорошо, что он прижался полушубком к оградке и задремал.
– Как же все непросто в этом мире. – тяжело дыша, думал в сонном полузабытье майор. – Вся наша жизнь, одна сплошная беготня. Борьба с самим собой и ветряными мельницами, не иначе. Живешь ее вот так, и думаешь. Все время, масло в голове гоняешь. А зачем ты живешь? Зачем вообще люди живут? Для какой такой цели? Ведь дал же тебе кто-то эту жизнь, кроме матери с отцом, свыше. А для чего дал, не сказал. И полетело все по расписанию, по плану. Школа, служба, институт, женитьба, детки, пенсия и все. И принесут на рученьках сюда, в могилку. А будешь помирать, так тебе никто и не ответит, зачем ты жил, и для чего все это было? Ох, и тяжело понять это все. Всю жизнь живешь, и все время ждешь, когда же закончится твое путешествие по нашей грешной Земле. Иной раз, как навалиться на тебя тоска, и тут же начинаешь размышлять о вечном. А бывает, прижмет, где, подумаешь, как следует, а помирать-то ты и вовсе не готов. И начинаешь изо всех сил карабкаться, на стену лезть. Я помню, старик у нас в улице жил. Дряхлый такой дедушка, с курчавой, черной бородой, как Стенька Разин. Все время, нам тогда еще сопливым говорил: – «Живите, милые мои. Дышите полной грудью. Наслаждайтесь. Каждой минутке радуйтесь. Любите этот мир. Другой такой жизни, вам не дадут». Однажды, когда ему исполнилось за девяносто, он сильно захворал, и его внуки повезли на обследование в город. Едет на автобусе старик, трясется. Лишь бы, говорит, не рак. От него, спасенья нету. А если, какая другая болезнь, не беда. Толкует, выберусь, и дальше жить буду. Видишь, за девяносто лет, а помирать совсем не хота. А когда диагноз-то не подтвердился самый страшный, он докторице, шоколадку сует. Дескать, спасибо, доченька, что хорошую новость сказала. Эх-хе-хе. А еще, я помню, как однажды, у родной бабки, перед самой смертью спросил, как она ее прожила? В одно предложение, свою жизнь уместила старуха: – «Как будто, дверь открылась, и закрылась». Эх-хе-хе. А ведь так и есть. Доходчивей, не скажешь. Эх-хе-хе.
Орлов молча сидел на снегу и тоже о чем-то раздумывал.
– Люблю на кладбище бывать. – быстро разомлел от спиртного Семеныч. – Только бы не по такому поводу являться. На родительский день хорошо. Особенно, если на небе ясно. Придешь к своим, разложишь пироги, соленья, на могилку, выпить. Сидишь потихоньку, себе, вспоминаешь. А над головушкой твоею, лесные пташечки поют. Красота. Выпьешь стаканчик, разломишь пирожок с грибами и заешь. Ммм. Свечечку воткнешь в землицу, зажжешь ее, и сидишь, на карточку покойного любуешься, тоскуешь. Хорошо. Ээх.
Капитан внимательно слушал Багрова и незаметно улыбался.
– Старуха у нас, в проулке жила. – поддержал беседу Орлов. – Тетка Саня, Кабаниха. Старая такая бабка, как хлебная корка, сухарь. Тоже, страсть, как любила, визиты на могилки ладить. Возьмет в сельпо чекушку, и туда. Обойдет своих, напьется. А где, и у памятника прикорнет. Ходила-ходила, и потом ее саму у оградки нашли. Перебрала, небось, с лихвой, и Богу душу подарила.
– Я тоже, помню, парня. – отхлебнув несколько глотков из горла, начал майор. – У нас, на лесокомбинате, завгаром был. Затариться флаконом с водкой, и к своим. Выпьет стакан-другой, и сидит с мертвецами, лопочет. Как будто, слышат они все. Покурит, на могилку водочки плеснет, и думает, что, дескать, они снова рядом.
– А мне, бабушка моя говорила, когда так делают, якобы, на том свете, покойный в кострище горит. – каким-то детским, доверчивым взглядом, посмотрел на Багрова Орлов, и задумался.
– А может и так. Да кто его знает.
После этих слов, на кладбище на минуту, наступило затишье.
– Напомнил мне про бабушку. – шепотом произнес Семеныч. – Она мне, тоже как-то говорила, что в старое время, еще при Царе, у нас в деревне, схоронили дядечку. Здоровый, буйвол, был, такой. Работал кузнецом в заводе. Похоронили, значит, мужика, а не следующее утро, по церковным канонам, родня пришла на кладбище к нему. Ну, дескать, помянуть. Слышат, а под землей-то, кто-то копошиться. Стучит, да волком воет, точно не поймут. И кто пришел туда, давай землицу-то руками разгребать.
Орлов с замиранием сердца слушал майора и ничего не говорил.
– И че ты думаешь? – спросил у капитана Багров.
– Че думаю?
– Живым, отрыли мужика!
– Уж прямо живым?
– Хоть прямо, хоть криво. А с кузнецом, домой пришли. Уснул каким-то редким сном. А что за сон такой, не знаю. Долго таскали, его тогда по докторам. Хотели, тот секрет постигнуть.
– Поди, брехню, тебе старуха рассказала? Байку? – чуточку улыбнулся Орлов. – А ты, Семеныч, уши распустил.
– Байку не байку. У бабки, точно не спросить. Она давно уже сопрела.
– Любил ее?
– Кого?
– Как кого? Бабку-то, спрашиваю, любил свою?
– Ааа! Бабку-то. – засиял, как ребенок майор. – Еще как любил. Дороже ее не сыскать. Я помню, был у ней умерший день. И решил я в нашей церкви свечечку за упокой поставить. Стою, значит у иконки, тоскую. Тут, шасть, и откуда-то из за угла, ко мне старушка с тросточкой идет. Подошла, и давай, так жалобно смотреть. Тут я не выдержал. Че, говорю, надобно, бабуля? Али признала во мне кого? Та стоит тихонько, мнется. Я свой вопрос повторил. И бабка ожила. Попросила довезти ее до деревни. Дескать, ноги устали, вовсе не идут. Я повнимательнее посмотрел на нее, и думаю, а ведь она шибко на мою бабушку покойную похожа. Меня, как током шибануло, е-мое. Не по себе мне, сразу стало. Конечно довезу, ей говорю. А когда довез родимую до дома, еще и денежек ей отстегнул чуток. Чтоб помолилась за упокой души моей бабуси.
Дослушав Багрова, капитан встал с земли, и уверенно направился в сторону старой, сопревшей лесины.
– Я мигом. Отолью.
– Давай, давай. А я пока подумаю легонько. Тут думается, ох, как хорошо.
Когда Орлов вернулся на свое место, Иван Семеныч, внимательно рассматривал на мраморном памятнике чье-то угрюмое, широкоскулое лицо.
– Знакомый? – спросил капитан.
– Товарищ мой, Авдей Корнеев. Еще до армии, якшались с ним. Здоровый был, как шифоньер. Пока не станет лед на озере, купался.
– Морж?
– Морж не морж, а до весны всю зиму закалялся. Идет из дома босиком по снегу, а на улице-то трескучий мороз. Под тридцать жмет, а то и больше. Раздолбит прорубь, засунет в труселя картошку, и голышом в ее нырнет.
– Картошку?
– Ну что б хозяйство не студить. – прикрикнул майор и засиял глазами. – Отварит ее дома в мундире. Она тепло ему и дает. Наплавается вдоволь и обратно. Здоровья было у него, хоть всем моржам Союза отбавляй.
– А умер от чего тогда?
– А от чего все умирают? Сердце. В него не заглянешь, как ни крути. А парень был действительно здоровый. Сырые яйца, шибко, уважал. Взлохматить, литра три, за два захода, мог спокойно. Чуть ли, не каждый день, их залпом пил.
Прошел час. Мужики, постепенно согрелись, а за проводами, идти, все никто не хотел.
– У меня у отца в городе, тоже в прошлом году, туда сеструха угодила. – с грустью промолвил Орлов и указал рукой на бугорок. – Хорошая баба была, не злая. Сюда ее везли, здесь хоронили. Только отвели сороковой, ее сынок, запойный, сковырнулся. Его сюда, к мамаше, тоже прикопали. Ну не его, а урну с прахом. И тут отцу, сеструха сниться, будто наяву. Что, дескать, вы кого, мне привезли? Кого ко мне, подхоронили? А батя отвечает, дескать, сын. Сколь не талдычил ей, та ни в какую. Не он и все. Отец потом неделю горевал. Думал, что урны в крематоре подменили.
– Ни че себе, историю ты знаешь. Прям настоящий триллер. Ха-ха-ха! – засмеялся Багров, и тут же предложил выпить снова.
– А зачем, Семеныч, когда на кладбище идут, то разное пшено на холмик сыплют? – отхлебнув пару глотков, наивно поинтересовался Орлов.
– Ох и любознательный, Серега. Кхе-кхе-кхе. Не зря ты в сыщики пошел. – снова засмеялся майор и закашлялся. – Чтобы птички поклевали. Понял?
– Просто?
– Не знаю, просто, или нет. Но люди говорят, что, дескать, птички, и есть умерший человек. И что бы было хорошо ему на небе, то надо этих пташек подкормить. Как будто, в них душа покойников храниться.
Тщательно переварив слова Багрова, капитан заметно повеселел и поправив на себе одежду, тоже засмеялся.
Прошел еще один час. Бутылка водки, подходила к завершению. Тут, Орлов, осторожно посмотрел на майора, и ни с того, ни с сего, полюбопытствовал у него.
– Скажи, Иван Семеныч. Ты счастливый?
Майор на мгновенье застыл, и как-то странно, недоверчиво, посмотрел на коллегу.
– А что по-твоему счастье?
– Счастье-то?
– Да.
– Ну я не знаю. Деньги там, семья, работа, положение.
– Говоришь, положение, деньги, семья?
– Я думаю, не повредит.
- Эээ, брат. – взглянул с прищуром на капитана Семеныч. – Куда тебя, парнишка, понесло-то. Материальные вещи толкуешь? Базовый фундамент, так сказать? Согласен, что это главное, для счастья может. Но по мне, так, есть еще и душа. Если у тебя она спокойна, то и легко тебе, и радостно жить. А если мечется твоя душа, как загнанная птица в клетке, то никакие дом, семья, работа, деньги, не в радость будут. Это я тебе толкую, как знающий, проживший жизнь, мужик. Понял? Мотай на ус, пока на пенсию меня не проводили.
Как только Багров постучал себя после сказанных слов по груди, вдруг из-за дерева, показалось два высоких, коренастых силуэта.
– Тсс. – вглядываясь в черные тени долгожданных гостей, прошептал майор, и достал из кармана оружие.
Орлов, тоже вынул из кобуры пистолет, и приготовился к захвату.
Близко подойдя к проводам, фигуры незнакомцев, бегло огляделись по сторонам, и стали поднимать себе на спины катушки.
– Руки вверх! Милиция! – закричал, что было силы Багров, и опрометью выскочил из засады.
Капитан в это время, уже обежал злодеев с другого края, и тоже направил в их сторону ствол.
– Не стреляй, отец. – уныло прозвучал молодой, мужской бас. – А то убьешь.
Узнав родной голос своего единственного, непутевого чада, майор выронил из рук пистолет, и сползши на чью-то ледяную могилу, заплакал.