Вот тут один человек попробовал представить, каким бы был Петербург, обоснуй бы его Петр Алексеевич не на Неве, а на Босфоре…
Сказка, что и сказать, получилась красивая… Но дело не в том, что Исаакиевский собор на Галлиполийских холмах не был бы виден из Мраморного моря ни при какой погоде. В разные века я подплывал к Босфору не меньше десятка раз и знаю о чем говорю… И не в том, что Петр не доехал до Венеции, как собирался – северное направление движения нашего было заложено гораздо раньше…
Должен сказать вам, други мои, что ко времени поездки в Голландию, "Пётр Михайлов" был сильно разочарован незначительностью успехов наших на Азове и решивши “пощупать” соседа нашего северного, отправился в путь через шведскую Прибалтику, а не через Смоленск – на Брест и Варшаву. Здесь - то всё и случилось...
“Что нам этот Крым”, что нам эти Дарданеллы”…- всё чаще говорил он, когда мы, плотно затворив двери, впятером собирались у ещё непривычного камина, чтоб подвести итог дня – “Тепло, жить легко – не спорю… Но ведь это задворки мира… Жизнь – она там, в Европе! Там! Там… А через Босфор мы туда никогда не дойдем… Путь в Европу. Путь прямой, короткий – Балтика!”
Лик его дергался, шел пятнами и он, совсем мальчишка ещё, страстно и горячо рисовал картины, сбывшиеся много лет спустя…
На следующий день по приезде в Ригу, Государь наш, в жизни не слышавший слова запрета, размашистым шагом прошёл мимо побелевшего офицера шведского караула на башню Рижской крепости и скупыми, точными движениями начал набрасывать на бумагу план сей фортеции…
С минуту караул в смятении следил за ним, ни на что не решаясь… Затем офицер подошёл к нему и дрожащим голосом потребовал покинуть крепость. Не оборачиваясь, Пётр ответил хлесткой фразой, которую, как написали бы теперь, “не отважился бы воспроизвести самый отчаянный порнографический журнал”.
Офицер покачнулся, как от удара, но через миг прозвучала короткая команда и солдаты караула вскинули штыки…
…Много раз вспоминал, потом, я те волны, стремительно пробежавшие по лику Государеву… Безмерное удивление (Сметь МЕНЯ, Государя Великой, Малой и Белой…), страх (Посмеют и смогут… Так я во власти их) и бессильная ярость, ненависть (Я! Великий Я! Должен подчинится этим уродам, этим…)… Нас вывели из фортеции и отпустили, не чиня более препятствий. Пройдя пару десятков шагов, Пётр оглянулся, и я понял, что теперь только реки крови смоют эту обиду и война с королевством Шведским – дело времени и … Тут зрак Государев уперся в меня и я понял - никогда не прощено будет мне, что я видел унижение Государево…
…Через пару часов мне вручили Высочайшее повеление: немедленно вернутся в Москву и никогда более не приближаться к Государю менее, чем на версту. Многие считали, что мне весьма повезло. Вот так! А вы говорите – Венеция!
P. S. Много лет спустя, когда наша армия осадила Ригу, я видел каким торжеством горели глаза Государя, самолично сделавшего первый выстрел по той самой фортеции… У меня была хорошая подзорная труба.