Около шести часов утра, когда на безоблачном, сентябрьском небосводе, едва забрезжила красная зорька, семидесятилетний житель Ивановки - Архип Кручинин, скупой, завистливый мужик из бывших председателей совхоза, вышел с полной, железной бадьей из избы, и степенно, чтобы не расплескать парное пойло, направился через двор к закуте.
– Всю жисть, в навозе колупаюсь. – ворчал про себя Архип, вдыхая полной грудью, остывший за ночь воздух. – Ну и пусть. Зато всегда при мясе, с молоком. Как у нас в деревне говорят: – Как потопаешь, так и полопаешь?! Свое, оно и есть, свое. И деньги нечего транжирить на базаре. Гроши любят тишину. Хе-хе.
Осторожно прокравшись по сырому настилу к листвяному, новому срубу, дед тотчас заприметил на маленькой, квадратной дверце, вывернутый с корнями пробой, и раскуроченные в нескольких метрах от закуты воротца.
– Неужто корову украли, ворюги?! – мгновенно загудело у Архипа в висках. – Нюрка! Давай бегом сюда! Кормилицу украли! – закричал он, что было силы, и тут же ломанулся в хлев.
Старушка, услышав во дворе разъяренные, громкие вопли, накинула на белую голову пуховую шаль, и раздетая, вышла на улицу.
– Да батюшки мои! – волновалась хозяйка, пока ковыляла к закуте. – Че там случилось у него? Никак, Чернушка наша захворала?!
Старик в это время, уже сидел на корточках возле задних ворот и, подсвечивая подожженной газеткой, внимательно рассматривал гнилой, пахучий чернозем.
– Вдвоем, холеры, были. – не замечая жены, бормотал охрипшим голосом дед. – Одна подошва сапогов, вторая, что поменьше, от ботинок. – и не говоря больше, ни слова, побрел по следам на зады.
Старуха, еще с минуту потопталась на грядке и, живо надев в летней кухне ветровку, бегом помчалась в правление.
Прошло полчаса. Архип, медленно плелся по заросшему бурьяном пустырю и, пристально глядя под ноги, о чем-то напряженно думал.
– За что, ты так со мной, Христос? – бубнил с обидой в горле ярый атеист Кручинин, и косился на чистое небо. – Или за старые дела, решил мне отомстить через корову? Так это ты напрасно, братец. Я рази в чем-то виноват? Время было такое. Тогда нельзя, было турусы разводить. – и в седой голове старика, зашевелилась память.
Он вспомнил, как в молодые годы, будучи активным комсомольцем, на раз-два, раскулачивал зажиточных односельчан. Как по ночам, они гурьбой врывались в избы к кулакам, и беспощадно с ними расправлялись.
– Постановляю вам, немедленно очистить помещение! Ваш дом, и все имущество, с сегодняшнего дня, принадлежит советскому народу. Слыхали, про экспроприацию, вампиры? – распоряжался изрядно поддатый Архип, разгуливая по-хозяйски по комнатам. – И вы, щенки, бегом наружу! – рычал он тут же зверем на детей, и сгонял их с печки прикладом. – Ишь, хорошо устроились, кутята. Жируете на нашей пролетарской крови, сопляки?!
Ребятишки, долго не могли понять спросонья, что происходит в их доме, и почему, на них кричат незнакомые, пьяные мужики.
– Детишек хоть не трогай, Филимоныч. – со слезами умоляла мать незваных гостей. – Они ни в чем перед тобой не виноваты.
– Пошла отсюда, контра недобитая! – не унимался Архип. – Ты не разжалобишь меня, и даже не пытайся. Мы вас выведем на чистую воду, буржуи. Лагеря, давно по вам, истосковались, скоты. Ха-ха-ха! Загнать бы вас в товарняки артелью, да отвезти, куда подальше, лес валить! Ха-ха-ха! Кулацкое племя. Торгаши. Ха-ха-ха!
– Накажет Бог тебя, Иуда. За все наши страдания, накажет. – покойным, равнодушным тоном, молвил хозяин и, подняв испуганных малышей на руки, молча выходил из избы.
Подойдя к заброшенной, совхозной ферме в самом центре пустыря, старик обвел глазами сгнившие стены коровника, и глубоко втянул в себя, пропахший прелью воздух.
– Кругом разруха, твою мать. Куда ни погляжу, руины. – крепко злился Архип, покрываясь румянцем. – Кому мы отвоевывали землю?! – и осторожно осмотрев заросшие репейником развалины, пошел дальше, в сторону леса.
На улице, уже как с неделю, стояла теплая, безветренная погода. В тишине, было отчетливо слышно, как под кирзовыми сапогами старика, шуршит сухая, мертвая трава.
– Накажет, говоришь? Ну-ну. – снова вспомнил Архип того кулака, и злобно так ухмыльнулся. – Период был, тогда, такой. На ноги, ставили державу. – и резко ускорил ходьбу.
В это время, в районном отделении милиции, участковому инспектору Дедову, самим начальником, давалось поручение.
– Не вздумай там хамить ему. И делай по закону, как учили. – бойко инструктировал майор Кудасов подчиненного. – А то опять пойдем с тобой в прокуратуру на беседу. Ты помнишь, как у него пшено из закромов украли, когда он председателем совхоза был? Если забыл, то я тебе сейчас напомню.
– До самой пенсии, эту пшеницу не забуду. Мать ее! – Дедов сделал сердитое лицо, и озабоченно посмотрел на начальника. – Два выговора, схлопотал за это, шутка дело. Я думал, больше с ним судьба нас не сведет.
– Думал он. Тоже мне, мыслитель. Даже боюсь представить, какой он шум сейчас поднимет. Ну, надо же, украли у кого.
– Даа! Попьет он кровушки у нас, если скотину быстро не отыщем. – мысленно прикинул перспективу участковый, и насупился.
Начальник, покрывшись от волнения крупными, багряными пятнами, молчком сидел за столом, и злился. Связываться с известным на всю округу жалобщиком, было, мягко говоря, противно и не легко.
– Забирай с собой стажера, и чешите пулей на осмотр. Раскроешь кражу, премирую. – махнул рукой напоследок Кудасов, и надев очки, уткнулся в документ.
Участковый инспектор - Герман Сергеич Дедов, немолодой, худощавый капитан с рыжими, пшеничными усами, был человеком справедливым и решительным. Из-за своей тяжелой, неспокойной натуры, и принятия самостоятельных, непопулярных в органах милиции решений, он совсем не продвигался по службе, и уже, как несколько лет, собирался на дембель.
– Пора завязывать с системой. – частенько заикался на работе участковый. – Болячек много развелось. Буду у себя на фазенде, нутрий разводить, да огурцы, выращивать в теплице.
– Разводильщик! Ха-ха-ха! – от души, хохотали коллеги. – Ты уж лет десять, собираешься на пенсию. Тебя теперь отсюда, только вперед ногами унесут. Сколько выслуги-то у тебя, Сергеич? На всех нас, хватит небось?
– Тридцать пять. И все мои. – гордился своим трудовым стажем Герман, и быстро менял тему разговора.
Кроме работы в органах, было у Дедова необычное хобби - охотился он в окрестных болотах на ондатр. Наловит в камышах с десяток жирных грызунов, обдерет их тут же на полянке, и по выходным, продает красивые шкурки на рынке.
– Смотри, как мех блестит на солнце. – собирал вокруг себя Герман зевак. – Бери штук шесть. На шапку сыну хватит, однозначно.
Оставшееся от животных мясо, охотник не выбрасывал, а приносил на работу, и тушил в чугунке с овощами.
– Да сколько можно их варить? – ворчали сослуживцы, когда на весь коридор, стоял невыносимый, жуткий смрад. – Ведь даже стены, пропитались твоим мясом.
В ответ, Дедов брал в руки половник, и тут же пробовал то варево на вкус.
– Под водку, будет, в самый раз. – смачно причмокивал губами участковый. – Заходи вечерком на рюмашку.
Неторопливо войдя в редкую, безмолвную рощу, взгляд Архипа сразу же пал на парящие коровьи кишки, раскиданные, то тут, то там по земле, между худых, облетевших березок.
– Чернушка! – истошным криком, пронзил тихий лес старик. – Ааа! Да коровушка ты моя! Кормилица ты наша! – и упав от бессилия на колени, воткнул свои трясущиеся, костлявые пальцы в подстилку из сухой, пожелтевшей листвы.
Прошло еще полчаса. Аккуратно объезжая рытвины на узкой, разбитой лесовозами дороге, в Ивановку, степенно пробирался казенный «Уаз».
– Давненько, я сюда не ездил. – нервничал за баранкой участковый, подпрыгивая то и дело на ямах. – А видишь, снова, занесла судьба. Да не к кому-нибудь, а к этому опять зануде. Тьфу.
– Не годный человек, как я послушаю, Сергеич? – полюбопытствовал молодой стажер Игнаха.
– На удивление, редкостная мразь. Когда-то раскулачиванием тут занимался. Отряды голодранцев возглавлял. Родного брата, даже, говорили, лично раздербанил. Никого, христопродавец, не щадил. Ни стариков, ни ребятишек, ни знакомых. Людей в мороз, в одних портках, вышвыривал на снег.
– И что, никто его тронул после этого?
– Попробуй, тронь такого ренегата. На всю округу, тут же, раструбит. Я помню, когда он здесь председателем был, у него из амбара пшеницу украли. Всего один мешок стянули, а шуму было, о-го-го. Куда он только не писал, хапун.
– Даа. С таким свяжись.
– Не то слово. Все нервы вымотал тогда. Прихожу, бывало, утром на работу, а он уже у кабинета стоит. И сразу с порога: – Где пшено? Ох, и попрятались мы от него с начальником.
– Нашел воров, товарищ капитан?
– Нашел! – резко оживился инспектор, и круто повернул рулем. – Да так нашел, что чуть с работы, после, не турнули.
– О, как радикально. – заморгал наивными глазами парень. – Такими опытными кадрами, разбрасываться грех.
– Грех, говоришь? Да для них кадры - ноль без палочки. Дерьмо и пушечное мясо. Бей Чапаев, не жалей. Начальству, главное, процент давай повыше. А люди, как тогда были никем, так и сейчас - обычный одноразовый предмет. Использовали до лохмотьев, и на свалку.
Игнаха отвернулся в боковое окошко, и тихонько вздохнул.
– Рассказать, как я вора нашел? – Дедов легонько толкнул локтем стажера и, улыбнувшись, подмигнул ему.
– Расскажи, Герман Сергеич. Тебя всегда, послушать интересно.
– Дело было в ноябре. – начал свою историю участковый. – На улице, как щас помню, уже снежок, во всю лежал. Когда осматривали место происшествия, нашел я у амбара свежие полозья от детских саней. Ну и добрел я по ним аккурат до избы. Осторожно подкрался к воротам, смотрю, а из каждого окна, на меня ребятишки глазеют. Один, моложе другого. Человек семь, или восемь, не меньше. Тут же из дома, выходит мужик. Хозяин, значит. Как будто, знал, что я приду. По виду, трезвый. Я напрямую, спрашиваю у него: – Где совхозная пшеница, гад? Он, не говоря, ни слова, завел меня в чулан, и вытащил из сундука мешок. Дескать, зарплату не дают в конторе, а чем ему семью кормить? И тут же, чуть не разрыдался.
– Интересный вор какой-то. – округлил глаза стажер. – Украл, и тут же сознался?
– В том-то и дело, что не вор. Мужик. Труженик. На таких людях, земля наша держится.
– Арестовал его, Сергеич?
– Ни че-то ты не понял, парень. Даже пшеницу не изъял.
– Это, как так? Умышленно преступника отмазал?
– Ну, посуди ты сам, Игнаха. Мужик, как надо, вкалывал, на совесть, а этот председатель - жмот, на денежки своих рабочих, уехал на курорт с женой. И коллектив оставил без зарплаты.
– А турнуть-то с работы, хотели, за что?
– За собственное правосудие, родимый. – наморщил лоб инспектор. – За то, что не оформил я его. А как я это сделаю, когда по-скотски с работягой поступили. Этот хрен - Архип Кручинин, понимаешь, с деньгами в Гаграх, пузо греет, а ребятня у мужика, голодная сидит. Не справедливо, получается, Игнаха. – выговорился Герман, и внимательно уставился в лобовик.
– Простили, Сергеич? Раз служишь до сих пор.
– Простили - не простили, а два выговора дали, только в путь. – задорно прикрикнул участковый, и надавил подошвой на педаль.
Ближе к обеду, «Уазик» круто заскочил на невысокий, пологий пригорок, и мужики увидели в нескольких метрах от себя старика.
Понурив свою седую, взопревшую голову, Архип медленно выходил из рощи, давя от злобы сапогами, попадающиеся на пути червивые подберезовики и грузди.
– Он? – тут же оживился Игнаха, кивнув подбородком в сторону деда.
– А кто ж еще-то? Он самый - Архипка Кручинин, бывший председатель совхоза «Рассвет». Глаза б мои, его не видели, собаку.
Едва заприметив на дороге машину, старик резко сорвался с места, и судорожно замахал руками.
– Давай бегом за мной, ребята! – закричал Архип мужикам. – Сюда! За мной, мои хорошие, давай! – и не дожидаясь их, побежал обратно в рощу.
– Видать нашел чего-то, сыщик. – пробубнил себе под нос капитан, и заглушил раскаленный мотор.
В лесу, было по-прежнему тепло и безмолвно. Ступая по мягкому, прогретому в жарких, солнечных лучах ковру из маленьких березовых листочков, Дедов живо перебирал в уме людей, промышлявших когда-либо в этом околотке кражами.
– Да кто угодно, мог украсть. – напрягал свои извилины Герман. – У него, пол села, в ополчении было. Щас вся деревня, с радости, небось, гудит. В любом дворе, корову поминают.
Осторожно подойдя к останкам животного, участковый вынул из брюк сигареты и коробок.
– Даа! Давненько я таких воров не видел. – пробубнил, закуривая Герман, и после недолгого молчания, добавил. – Смелые черти. Далеко не пошли. Почти у села, распластали буренку. – и обронил свой взор на большое, ворсистое вымя.
– Щас-то хоть, накажешь их? – недовольным, ехидным тоном, обратился Архип к старому знакомому Дедову. – Или будет, как с пшеницей?
– Как будет, так будет. Чего зря пыль поднимать. Найдем ворюг, ты первым узнаешь. А про пшеницу, я тебе тогда все сказал. Добавить больше нечего. Работяги, должны жрать. Понимаешь? Жрать. За честный труд, положена зарплата. – заметно занервничал Герман, и подняв с земли сухую вицу, стал ею шевелить потроха.
– Смотри, милок! – сощурил недобрые глаза старик. – Я твои фокусы знаю. Больше со мной, у тебя не отколется. Попробуй только, нахимичь. – и отошел от капитана подальше.
– А вот и вещдок. Изымем для порядка. – не обращая внимания на придирки потерпевшего, участковый ловко достал из кармана кителя помятый, полиэтиленовый кулек, и уложил в него белое, пористое, как губка, вымя.
– С кишками-то, делать, чего? – деловито спросил у Игнахи Кручинин. – Тут закопать, или тоже с собой заберете?
– Надо у старшего спросить. – не глядя на старика, прикрикнул стажер, и побежал в ближайший перелесок опростаться.
Дедов уже минут двадцать, молча корпел над протоколом осмотра места происшествия, подсматривая мельком за Архипом.
– Ишь, стоит, невинная овечка. – думал про себя участковый. – Как будто, жизнь отняли у него. Пожалейте, люди добрые. У самого, поди, на книжке, миллионы. А он, гляди, каким прикинулся щенком. Тьфу!
Кручинин, небрежно взял капитана за рукав, и заглянул в его хладнокровные, спокойные очи.
– Ну, так чего, мне с потрохами делать, старший?
– Лисы ночью сожрут. Не волнуйся. – вдруг ожил раздраженный голос Германа, и он тут же убрал протокол в дипломат. – Ну, все. Здесь делать, больше нечего. Поедем жуликов искать.
И милиционеры, закурив по новой сигарете, медленно пошли к машине.
– Зачем вещдок-то взял, Сергеич? – поинтересовался шепотом Игнаха.
– Жена пожарит с луком. Не пропадать же, в конце концов, добру. Жареное вымя, это тот еще деликатес. Будет возможность, попробуй.
В семь часов вечера, над бесцветным, выжженным полем, распростершимся от околицы до самого синего леса, повисло громадное, огненно-рыжее солнце, и стало заметно свежей.
Архип, медленно переставляя, стертые до кровяных мозолей ноги, шел по пустынной, пыльной дороге в сторону дома, и вздыхал.
– От этих бездельников, толку не будет. – стояла перед его глазами недавняя встреча с милицией. – Понадували щеки, и слиняли. Видно скоро опять по инстанциям ехать. Зла не хватает, на этих ленивых людей.
Ступив на родную, безлюдную улицу, старик увидел возле небольшой, деревянной халупы, поддатых, здешних мужиков. Один из них - хозяин жилища, невысокий крепыш Пантелей, рассказывал о чем-то веселом, жестикулируя при этом своей мускулистой рукой.
Архип, с опаской огляделся по сторонам и, одним рывком, одернув телогрейку, уверенной, величавой походкой, направился к людям.
– Здорово живем! Траву с сеном жуем! – раздраженным тоном, рявкнул дед, и недовольно ухмыльнулся.
Мужики, не ожидая такого энергичного настроя от вечно нелюдимого соседа, которого к тому же, утром настигла беда, тот час присмирели.
– Здоровей видали. – нехотя кивнул чернявой головой Пантелей, и развалился на лавке, как барин.
– Все сидите, трутни? Пьете, да кости моете народу? – с ходу осерчал старик. – Лучше б порядок, навели в деревне, морды. Или думаешь, вас стороной обойдет?
У ворот стояло гробовое молчание. Мужики, в недоумении переглянулись между собой, и одновременно устремили свой взгляд на деда.
– Ты чем не доволен, коряга? – скривил на бок большой рот, пожилой агроном Селиванов.
– Ты еще не знаешь, как я недовольным бываю. – в ответ огрызнулся Архип, и вызывающе нахмурился.
Вдруг откуда-то из-под открылка хилого сарая, шатаясь из стороны в сторону, выбрел тракторист соседнего колхоза Андриян.
Архип хорошо его знал. Родной дед Андрияна, знатный в прошлом на всю округу купец Расторгуев, был раскулачен отрядом Кручинина, и сослан с семьей за Урал. За это, Андриян люто ненавидел старика, и каждый раз, при личной встрече, оскорблял того самыми последними словами.
– Ну что, куркуль! Ханыга краснопузая! – закричал тракторист на Архипа так, что даже во дворе, залаяла хозяйская овчарка. – И тебя, гнида, раскулачили ночью?! Ты думал, что неприкасаемый? Архипка - изувер. Прочувствуй, дьявол, на своей дырявой шкуре, каково бывает, когда честно заработанное, отнимают силком.
Перепугавшийся не на шутку старик, живо смекнул, чем может обернуться для него такая встреча, и он, захлопав от страха глазами, неуверенно встал в бойцовскую стойку.
– Ах ты, побирушка ты беспартошная. – вмиг побелел Архип, и затрясся всем своим туловищем. – Ишь, чего припомнил, подкулачник.
– Щас он, припомнит, по башке тебе. – указал Андриян на свой здоровенный, будто пудовая гиря, кулак.
– Как лес на дом, выпрашивал совхозный, ну какой обходительный был. – вспомнил Архип период своего правления в «Рассвете». – Дескать, помогай, Филимоныч, строиться надумал. А щас, я вдруг, ханыгой стал? Не делай добра, не получишь и зла, называется. Выписал бы я тебе щас лесу. На гроб бы не хватило, хряк.
– Лесу, говоришь, выписывал мне от совхоза? Лесу? – напряг квадратные скулы Андриян. – А может напомнить тебе, гад, в какую сумму, он мне обошелся? И может, ты расскажешь людям, как деньги, после, клянчил без конца? Ворюга ты проклятый! Куркуль, и есть, куркуль. И правильно, что раскулачили, змеина. Я б им, еще пол литра, щас поставил за тебя. Ты, за каким хреном к нам подошел? Какой тебе порядок надо, рожа? – и схватил деда за грудки.
– Отпусти его, Гаврилыч! – стал разнимать мужиков Пантелей. – Отпусти! Не связывайся с падалью! Засадит.
Архип, раскрасневшись, как рак, пытался вырваться из цепких, вражеских объятий, но силы, были неравны.
– Не трепыхайся, гнида, хуже будет. – на совесть трепал Андриян старика. – Надавать бы тебе по мусалам, оглобля, чтоб знал, как надо в обществе гражданском жить. Так ведь, и вправду, в Магадан отправишь, капитально. – и с силой оттолкнул его от себя.
– Ах так?! – просипел с одышкой Архип.
– Ступай, ступай отсюда, прохиндей. – поддакнули хором мужики, и продолжили между собой разговор.
Когда Архип вернулся домой, его супруга Анна, отощавшая, похожая на трясогузку старушка, сидела в полутьме на краю широкой кровати, и украдкой косясь на занавешенные наглухо окна, уже в десятый раз, пересчитывала накопленные с годами сбережения.
– Сто, двести, пятьсот. – тряслась она над каждой красочной бумажкой. – Пускай не радуются, гаврики. Думают, мы с дедом, по миру пойдем?! Хрен они угадали, завистники. Ишь, сколько тут припасено.
Увидев в дверном проеме мужа, старуха от неожиданности вздрогнула, и больно прикусила язык.
– Фу, ты батюшки! До смерти, напугал меня. – охнула Анна, ловко накрыв денежный ворох подушкой.
– Были? – прямо с порога, поинтересовался Архип про милицию.
– Были. – не отрываясь от счета, пробубнила жена. – По селу покрутились с часок, и тю-тю. По рожам видно, не в восторге.
Архип молча расстегнул фуфайку, достал дрожащими руками из серванта графин с рябиновой настойкой, и отхлебнул прямо из горлышка, несколько приличных глотков.
– Вот ведь, какая, побирушка. – все не мог угомониться старик от недавней встречи на улице. – Рвань подзаборная. Нашел, чего вспомнить, обмылок.
– Уф! Сто тысяч, восемьсот рублей! – закончила подсчет супруга и, кое-как засунув деньги в шерстяной чулок, убрала его под перину.
– Андриян, кулацкий выкормыш, чуть лицо мне не набил, скотина. Мосол обглоданный. На кого руку поднял, гнида?! – сверкнул глазами на жену Архип, и снова присосался к графину.
– Не удивил меня нисколько. – заметно раскраснелась Анна. – Позавчера, его дылда, ко мне у сельпо подходила. Деньжат до аванса хотела занять. Говорит, детишки гриппом захворали, а лекарство, не на что купить. И стоит, моргает на меня глазами, нищенка.
– И ты заняла?
– Да щас же. Им займешь, потом тебя же и отлают.
Быстро разомлевший от настойки старик, похвально мотнул головой, и на душе у него, стало немного спокойней. Развалившись в полный рост на кровати, он опустил веки, и на всю избу, тот час послышался храп.
Хозяйка, еще немного погремела на кухне посудой и, с трудом закрыв на железный крючок входную дверь, разлеглась тут же, рядом с мужем.
– Спи, мой хороший. И ни о чем, таком, не думай. – тихонько прошептала Анна. – Сколь у меня припасено, нам сроду, столько не истратить. – и тоже захрапела.
За прошедшую ночь, погода резко сменилась, и ближе к утру, все небо затянуло серыми, мрачными тучами. Было сыро. Вот уже, как с час, откуда-то с южного края Ивановки, задувал промозглый ветер, и чуточку накрапывал дождь.
Проснувшись ровно в шесть, Архип, не теряя времени даром, ловко надел строгий, шерстяной костюм, и не говоря, ни слова полусонной жене, пошел быстрым шагом на первый автобус до района.
– Я им устрою, супчикам, похохотать. – бубнил он, пока топал к остановке. – На этот раз, до области дойду. Они меня до гроба будут помнить, суки.
Выйдя на главную деревенскую улицу, на встречу старику попалась полная и неуклюжая баба, продавщица местного сельмага Зина. Едва заприметив вдалеке Архипа, она резко перешла от него на другую сторону дороги, и сделала серьезным лицо.
– Ни че, ни че, торгашка толстомордая! Ишь, подбородков накусала, ряшка. – зло окрикнул ее дед. – Еще посмотрим, кто, кого. – и зашагал по обочине дальше.
– Идиот. Козел неугомонный. Сволочь. – ответила взаимностью Зина, и от души харкнула Архипу в след.
На доходе обеда, когда повсюду, как из ведра, хлестал ливень, битком набитый рейсовый «Пазик», чинно подрулил к автостанции.
Уставшие от бездорожья пассажиры, толкая друг друга плечами, стали бойко прорываться наружу.
Архип Кручинин, сидел в одиночестве на крайнем сиденье, смотрел в окно, и думал.
– Жалко костюмец, промокнет. Ишь, как хлещет, паразит. Ладно, в приемной у Кудасова, обсохнем. – и старик, строго взглянув на рябого шофера Степаныча, озабоченно наморщил лоб, и прямо по лужам, побрел в райотдел.
Дождь все никак не утихал. Промокший до нитки Архип, уверенно приближался к поставленной цели.
– Еще посмотрим, кто, кого. – все не выходила из головы у деда фраза. – На этот раз, до самого министра доберусь.
Около полуночи, изрядно утомившийся за день старик, восседал у себя в горнице за накрытым красивой скатертью столом, и нервно скрипя зубами, ел из миски похлебку.
– Знаешь, как морды воротят, холеры? – докладывал жене о поездке Архип. – Говорят, не мешай, без тебя, следопыт, разберемся. Разбиральщики паршивые. Тунеядцы. А этот, капитан усатый - Дедов, правдолюб бесстыжий, вообще в кабинет не пускает, урод. Дескать, найдем воров, мне тут же в сельсовете сообщат. – и с силой ударив по крышке стола, матюгнулся.
– А может им деньжонок сунуть? – еле слышно, прошептала на ушко хозяйка, и с опаской обернулась на дверь.
Старик на мгновенье замер, отодвинул от себя пустую тарелку, и тоже бегло, оглянулся назад.
– Денег, ни за что не дам. – вполголоса буркнул Архип. – Ежели, вещь, какую, подкинуть, то можно. От денег, харя треснет у собак.
На следующий день, с трудом поймав попутную машину, Кручинин снова объявился в райцентре.
Вальяжно выйдя из салона «Победы», старик, забыв рассчитаться с шофером, прямиком направился в милицию.
– Деньжат хотела сунуть, дура. – размышлял про себя дед, ступая по ровному, сырому асфальту. – Им только, бюрократам, повод дай. За взятку, вмиг, посадят в клетку.
Дождавшись в просторной приемной, когда от начальника отдела Кудасова, выйдет последний человек, Архип без стука распахнул, обитую черным дерматином дверь, и сразу же, без разговоров, направился к столу.
– Вот. – боязно процедил дед сквозь зубы, и расстегнул верхнюю пуговицу мокрой от пота рубахи. – Это, так сказать, что б лучше жулики искались. – и смело вынул из тряпичного мешка потрепанный, солдатский бинокль, и старую, отцовскую двустволку. – Дарю на память, господин начальник!
Кудасов, от неожиданности подпрыгнул на стуле и, надвинув непослушными руками очки на глаза, внимательно уставился на посетителя.
– Ты, ты это. – начал заикаться майор. – Забери немедля. Не доводи до греха, забери. Без твоего добра, и днюем и ночуем в кабинетах. Забери, говорю. Слышишь? – и зачем-то, посмотрел на телефон.
Архип, не моргнув и глазом, аккуратно сложил все обратно и, рявкнув себе под нос, что-то нехорошее, обидное, показательно вышел из здания.
Время, неумолимо бежало вперед. С той роковой ночи, когда у Кручининых украли корову, прошел целый месяц.
– Нутром чуял, что от этих бездельников, толку не будет. – частенько повторял старик, вспоминая майора Кудасова. – Не хотят искать, хоть лопни. Ладно, гады. Вы сами, это заслужили. – и выпив залпом ковшик браги, Архип садился в горнице за стол.
– Я, Кручинин Архип Филимонович. – тщательно выводил дед закорючки в тетради. – Всю свою сознательную жисть, работал, не щадя себя… – и каждую жалобу, он обязательно заканчивал словами: – За поимку воров единственной кормилицы, начальник милиции Кудасов, вымогал у меня заробленное собственным горбом имущество.
После, старик аккуратно запечатывал конверт, и в этот же день, опускал его в почтовый ящик сельсовета.
Много стерпела бумага неправды. Но самое интересное, было еще впереди.
В первых числах декабря, когда земля, уже, как с месяц, основательно скрылась под снегом, к дому Кручининых, подъехал новый грузовик.
Услышав на улице рыканье мотора, Архип живо подошел к окну и, отодвинув занавеску, замер. В кузове, плотно прижавшись, друг к другу, стояли две, покрытых белым куржаком коровы.
– Хозяин! – вглядываясь в замерзшие окна, забасил, уставший за долгую дорогу шофер. – Эй! Ты слышишь? Хозяин!
Старик, в одних пимах выбежал к воротам и, подал водителю свою здоровую, теплую руку.
– Ты Кручинин? – с легким недоверием, спросил незнакомец.
– Сдержал свое слово, товарищ Романов. Вот это человечище. Контора. – заплясал возле мужика Архип, жадно таращась на кузов.
– По глазам вижу, ты. – пальцем погрозил водитель, и кое-как открыл, примерзший задний борт. – Выгружай новогодний подарок. Замерзли.
Тут в воротах, показалась старуха. Розовощекая, укутанная в новый полушубок, она молча подступила к Архипу, и нежно погладила его по спине.
– Не зря писал письмо в обком. Видишь, как областное начальство, ущерб возместило?! – с удовлетворением шепнул дед, и засмеялся.
– И че? Бесплатно обошлись буренки? – поинтересовался по-доброму шофер.
– За дарма. – тихонько промурлыкал старик. – Не думал, только, что так быстро. – и встрепенувшись, рванул во двор за досками.
С того дня, как у Кручининых в хлеву вновь замычала скотина, прошла неделя.
Ближе к полуночи, когда на городских улицах уже давно горели фонари, немного захмелевший Кудасов, как обычно, сидел в своем уютном кабинете, и курил.
Тут же, напротив него, на неудобном, жестком стуле, ерзал участковый Дедов.
Молча, посматривая на своего начальника, он потихоньку шмыгал носом, и украдкой сморкался в платок.
– Ну, все. Поздравляю! – млел майор в мягком кресле, читая рапорт участкового инспектора. – Все, Сергеич! Одной проблемой, стало меньше. Говоришь, сам первый секретарь Романов, подарил? Хе-хе. Ох и настырный этот дед. Теперь, я думаю, отстанет. – и хрустнув пальцами левой руки, достал из сейфа бутылку.
– Не справедлива эта жизнь, Михалыч. Кому-то все, кому-то ни шиша. – в нос пробубнил Герман, и достал из серванта стакан.
Вдруг в тусклом свете приемной, промелькнул темный, невысокий силуэт, и в кабинет зашел Кручинин.
– Ну, где злодеи ваши, господин Кудасов? – звонко прокричал старик на весь этаж. – Ты будешь жуликов искать? – и вынув из-за пазухи жалобу, направился прямо к столу.