Два лепестка

Татьяна Картамышева
 
Было начало августа. Мы с дочкой ехали в скором поезде  из Москвы в Северобайкальск.
Читать в дорогу взяла  книгу (точнее, "роман—газету" за 1989 год) Анатолия Знаменского « Красные дни». Есть у меня стопки таких книжек, которые годами ждут своей очереди. Некоторые из них так ее и не дожидались. Относила в шкафчик «народной библиотеки», что в сквере неподалеку.
Когда попадалась в руки эта, вспоминала, с каким интересом  читал ее папа, понемногу что-то рассказывая нам о казачьем командарме Миронове — герое этого произведения, то, что знал до этого, из семейных преданий.  Почитать что-то достоверное, основанное на документах, тогда, в конце 80-х, возможность появилась впервые. Открывались архивы, и у писателей — тех, для кого было важным в своем творчестве донести читателю историческую правду,  появилась наконец эта возможность.
  Речь шла о событиях  гражданской войны, которые происходили на Дону, на родине моего папы, в которых принимал участие и его отец, мой дед, молодой казак, погибший в 27 лет. Казачество, разделившееся на красных и белых, когда действительно «брат шел на брата» - все это прошло и через его семью и оставило свой след в его тогда еще детской душе.
И вот наконец читаю ее и я, благодаря этой длинной (почти четверо суток) дороге. Да, с возрастом стало тоже как-то необходимым понять что было и как — тем более, когда это имеет непосредственное отношение к истории своего рода.

Открываю очередную страницу и вижу два засохших лепестка тюльпана. И ясно представилось: майский день, на столе, за которым сидит папа и читает книгу, букет тюльпанов... Да, скорее всего это был  букет тюльпанов с сиренью — обычно такие дарили ветеранам на митинге 9 мая школьники. Цветы начали осыпаться и, закрывая книгу, папа положил вместо закладки эти два лепестка.
-  Посмотри-ка, — отрываю я дочь от ее  книги. Хорошо, когда в такие моменты не нужно что-то долго говорить, всего пару слов и мы молча смотрим на эти лепестки, вспоминая одно и то же...

А за окном пролетают картины сибирских пейзажей. Да,  а где мы едем? Оказывается, проехали Юргу и скоро должно быть Яшкино.
И про Яшкино можно много не говорить. В нашей семье это известная история. Я скажу немного, дочь спросит что-то, уточняя...
И я молча, про себя вспоминаю рассказы мамы. Как в сентябре 1941 года она с новорожденной дочкой, их с папой первенцем, была отправлена в эвакуацию из  родного Петрозаводска. Когда она была в роддоме, папа находился неподалеку, в госпитале, после первого ранения. Госпиталь располагался в здании пединститута, где еще совсем недавно училась мама. О рождении дочки он узнал по счастливой случайности — медсестрой там оказалась мамина троюродная сестра, которая ему сообщила об этом. Но так никогда ее и не увидел. Мама приходила с ребенком к госпиталю, просила вызвать его, но отказали категорически, хотя он был ходячий. Не положено.

Их срочно оправили в эвакуацию, дав время только собрать необходимые вещи. Сказали: на две недели. Погрузили в баржи и отправили через  Онежское озеро в долгий путь, под бомбежками. Видели, как тонули соседские баржи, и по воде плавали детские панамки...
 На счастье, на одной из остановок встретились с семьей сестры, ее двумя детьми и мужем, который за два года до этого в финской войне потерял руку и теперь на фронт не попал. Дальше уже были вместе.

Папа пришел домой из госпиталя — пусто, только радио играет. Выключил радио и ушел — снова на фронт. В этот свой дом они больше не вернулись, его разбомбили.
А они в конце концов оказались в Архангельской области, на каком-то далеком лесопункте.
Голодали. И однажды туда приехал солдат с фронта, по каким-то военным делам. Звали его Николай Завьялов. И он сказал им: вы здесь не выживете, поезжайте в Сибирь, к моим родителям, на станцию Яшкино. Дал им свое фото с запиской.

Какова была та дорога... Да, эта самая, по которой мы сейчас едем. А тогда — в теплушках, зимой, больше месяца. Посреди вагона — буржуйка, у которой сушились пеленки... На каждой станции с поезда выгружали тела умерших, в основном, эвакуированных ленинградцев... А они доехали. И встретили их как родных в той семье. Только маленькую девочку сразу же положили в больницу, с воспалением легких. И там она умерла.

Как их искал папа, когда после второго тяжелого ранения его комиссовали, эта история какая-то невероятная. Прошел весь их путь, добрался и до того северного лесопункта. А они перед отъездом на всякий случай оставили адрес, куда едут, у кого-то из местных. И он нашел их в Яшкино. Мама работала в школе, учителем русского языка и литературы. И здесь родилась моя вторая сестра, ставшая старшей среди нас, родившихся позже.

Уже совсем смеркается, и почти не видно названий маленьких станций, мимо которых мчится  наш скорый. Мы вглядываемся в сумеречные картины за окном. Неужели не увидим? Нет, вот оно, Яшкино! Наш купейный вагон старый, еще с открывающимися окнами. И эти два лепестка летят с ладони дочери за окно.