Предыдущая страница http://www.proza.ru/2019/01/02/1880
Снабжение продовольствием немецких подводников было прекрасным. Продукты поступали из оккупированных стран, а также из Португалии, Испании, Италии. Уходили в поход, взяв свежее и варёное мясо, загружали ящики со свежими фруктами, колбасой, соками, шоколадом, мёдом, в общем, можно долго перечислять.
Но все свежие продукты быстро портились. Тот же свежий хлеб, «кролика», ели, срезая белую «шубку» плесени. Чем дольше длился поход, тем хуже становилось питание. Продукты пропитывались испарениями, содержавшими хлор, калий, магний, стронций, запах солярки.
До серийной установки на подводные лодки шноркеля, устройства, обеспечивающего работу дизелей под водой, подводные лодки можно было назвать ныряющими, а не подводными, потому что электрические батареи требовалось подзаряжать, для чего приходилось часто всплывать.
Конструкция шноркеля была недостаточно совершенной, поэтому иногда работа дизелей приводила к разрежению атмосферы в отсеках, и подводники начинали испытывать приступы удушья.
Море непредсказуемо, постоянно меняются не только поверхность от штиля до шторма, но и температура, плотность слоёв воды. Всё это воздействовало на подводную лодку. Исключительно тяжёлым было плавание в северных широтах.
Лёд намерзал очень быстро, покрывал палубу. Из орудий, которые тогда находились на верхней палубе, и зенитных пулемётов в рубке стрелять было невозможно. Люди в рубке на вахте промерзали до костей, не спасали плетёные маты, которые клали на палубу, чтобы не так стыли ноги. Мокрая одежда замерзала. После вахты обогреться было негде.
Внутри лодки в укромных местах нарастал лёд. Немецкий подводник написал в своих мемуарах: «Итак, мы улеглись спать; полностью одетые, в кожаных куртках и ботинках, загородившись огромным зеленым вонючим меховым пальто от ледяной переборки.
Никогда раньше я не сталкивался так близко с проблемой ревматизма, даже не думал о нем, пока не окончились еще три операции. Наша резиновая одежда превратилась в лохмотья, износившаяся при постоянных тревогах. „Мы умрем от ревматизма, — говорили мы друг другу, — На нас не понадобится даже тратить бомб“.
Подавляла арктическая ночь, когда месяцами не видели солнца. Арктический день сопровождался опасностью обнаружения. Особой проблемой в плавании были айсберги.
В литературе сложилось представление, что все подводники были добровольцами.
В начале войны так оно было, но когда начались большие потери, то стали использовать старый флотский принцип: «Мне нужны три добровольца. Это ты, ты и ты!»
Подготовка новых подводников была короткой, но очень интенсивной и качественной, потому что обучали опытные командиры подводных лодок. Новых рекрутов тестировали, отсеивали.
Тех, кого оставляли, учили действовать в самых различных ситуациях автоматически, не задумываясь. Преподаватели, испытавшие службу в самых тяжёлых условиях на себе, внушали: «Во время опасности те, кто паникуют, умирают».
Какая бы ни была обстановка на корабле, подводник должен быть сосредоточен только на своей работе, своих обязанностях, иначе именно он станет причиной гибели подводной лодки.
Бой, который она вела, был виден только командиру, но участвовал в нём каждый, даже если ему нужно было только повернуть рычаг или нажать кнопку.
Учёба и тренировки продолжались постоянно во время плавания. Каждый поход мог оказаться последним. Все подводники были храбрыми людьми, независимо от дела, за которое они сражались.
После дней, проведенных вместе в походе, когда каждый узнавал все привычки и характер другого, приходило осознание того, что хотя каждый из них личность, но он лишь часть целого, которое воюет, и что у них на подводной лодке может быть только одна одинаковая для всех судьба.
Они привыкали не слышать никаких звуков во сне, но мгновенно просыпаться от сигнала тревоги и мчаться на свой боевой пост. Их сближал общий страх, который они испытывали, когда лодка подвергалась атаке.
Новобранцы быстро начинали понимать, что солдат мог сдаться в плен, лётчик – выпрыгнуть с парашютом, моряк с надводного корабля – сесть в шлюпку, а у подводников только общая судьба – остаться навсегда в стальном гробу.
Подводникам платили большие деньги, осыпали наградами, прославляли в печати и кинофильмах, но многие осознавали, что служба на подводной лодке не для всех. Вот что писал один из них:
«Лежать на глубине в Атлантике, с трудом дышать, одновременно дрожать от страха и потеть, как свинья, слушая звуки гидролокатора, отражающиеся от корпуса подводной лодки, как они затихают, когда вражеский эсминец находится прямо над твоей головой, ожидая, что ты будешь потоплен глубинными бомбами».
Увеличение потерь подводных лодок, огромные потери на Восточном фронте привели к тому, что Дёниц уже не мог набирать «сливки» среди призывников. Многие новобранцы не понимали, что их ждёт на подводной лодке.
В 1944 году на подводные лодки направили офицеров с надводных кораблей. Те, кто должны были составить новое поколение командиров подводных лодок из старпомов и помощников первых командиров, были уже мертвы.
Приходившие на лодки молодые офицеры с надводных кораблей воспитывались при Гитлере. В отличие от тех, первых, отличившихся своими победами, они выбрасывали патефонные пластинки с джазом, потому что это была не арийская музыка.
Новые командиры могли читать лекции по национал-социализму, но от них было мало толку, когда требовалось атаковать военный корабль или авианосец.
Сократилось число опытных операторов гидролокаторов, способных отличать сигналы от косяков рыб, планктона, слоев воды разной температуры, от корабля или подводной лодки.
После 12 патрульных выходов в море подводника переводили на береговую спокойную службу. Считалось, что это предел, после которого у человека ломалась психика и окончательно подрывалось здоровье.
Но подавляющее большинство подводников погибали, не доживая до счастливого момента расставания со службой на подводной лодке.
Продолжение http://www.proza.ru/2019/01/04/1735