Когда в конце 80-х годов я учился в кисловодском медучилище, я дружил с Назипом Хамадиевым. Это был замечательный
парень, он ходил по улице в футболке зимой и летом, серьезно занимался йогой (по утрам вставал за два часа до уроков
- делал дыхательную и прочую гимнастику), бегал на длинные дистанции - мог пробежать до Ессентуков и обратно. Однажды
он предложил мне сходить с ним в Долину нарзанов - выйти вечером и за сутки пройти туда и назад. Мы считали, что
нам придется пройти километров семьдесят; на самом деле, может быть, и меньше. Надо было дойти до поселка Кичи-Балык,
подняться на перевал (на высоте 2050м) и спуститься в долину; потом тем же путем обратно.
Я позвонил в солнечную обсерваторию, находившуюся возле перевала (за полгода перед тем я побывал там и познакомился с
сотрудниками); мне сказали, что на перевале снег; было начало октября, так что в городе было еще лето. Я предложил
Назипу, когда мы будем на перевале, слепить из снега бюст Брежнева и рапортовать ему, что школа массажистов делу
Брежнева верна. Дело в том, что за полтора месяца до того я участвовал в походе на Эльбрус, организованном нашим
преподавателем философии; на Эльбрусе (не очень высоко) мы должны были рапортовать бронзовому бюсту Ленина, что школа
массажистов делу Ленина верна; бюст мы не нашли, так что не рапортовали; Владимир Васильевич решил, что бюст снесло
оползнем, но потом выяснилось, что мы искали не совсем там. Назип на меня рассердился: он Брежнева не любил и
предсказывал, что огромную надпись "Брежнев" при въезде в Набережные Челны скоро снесут; действительно, вскоре
Набережным Челнам вернули их название.
Вышли мы часов в семь вечера. Перед выходом Назип пригласил меня к себе, мы попили чай с молоком и, вероятно, что-то
съели. По городу шли пешком, пройдя его почти весь с севера на юг, и дальше по дороге на Кичи-Балык, продолжавшей
улицу Гагарина (одну из трех старейших улиц города, как нам рассказал приходивший в училище краевед Евгений Сергеевич
Виноградов). Дорога была неасфальтированная, но очень хорошая, а машин в те времена ночью на ней не было совсем. Так
что шли мы в свое удовольствие - не жарко, не холодно, рюкзаки легкие. Часов в одиннадцать прошли Кичи-Балык; подъем
стал круче, и я стал замерзать, так что даже надел варешки; но следов снега не было - минувшим днем он весь растаял.
Прошли перевал и стали спускаться по серпантину. Дорога все время была очень хорошая, проезжая, но никого мы на ней
не встречали. Заслышав наши шаги, где-то в стороне залаяла собачонка; потом к ней присоединилась другая, судя по
голосу, посолиднее; потом третья, еще солиднее; потом басом залаяла четвертая; и наконец подала голос самая серьезная
собака - лаять не стала, а только обозначила свое присутствие; а вторая собака между тем выскочила на дорогу и с лаем
бежала параллельно нам по следующей ветви серпантина; но когда мы дошли до этой ветви, ее там уже не было.
В Долину нарзанов мы пришли глубокой ночью; ни источников, ни хвороста для костра не нашли, да не очень и искали.
Развернулись и пошли назад. Вскоре устроили привал: расстелили на дороге одеяло, сели на него и что-то съели
(бо'льшую часть еды мы принесли домой обратно). Только мы встали, чтобы идти дальше, и убрали одеяло, как появилась
едущая снизу машина. Хороши бы мы были, перегородив ей дорогу, если бы она появилась на несколько минут раньше! Было
часов пять утра. На обратном пути собаки на нас не лаяли: видимо, сочли, что ночь уже кончилась, а утром ходить по
дороге не возбраняется.
Пошел я в поход в тяжелых туристических ботинках, ногти на ногах не постриг, так что на каждом шаге ноготь на большом
пальце слегка ударялся в носок ботинка. На обратном пути это стало ощущаться, так что идти стало тяжело; я надеялся:
сейчас подъем закончится, начнется спуск, и станет полегче. Но на спуске ноготь стал ударяться более ощутимо.
Кичи-Балык мы достигли часов в девять, на солнце было очень тепло. Я еле шел, и Назип сердился все сильнее. Я пытался
его убедить, что даже идя со скоростью 2,5км/ч мы успеем вернуться к намеченному сроку. Но понятно, плестись с такой
скоростью - удовольствие ниже среднего.
В Кичи-Балыке за нами увязалась собака, бежала рядом, причем вела себя как-то не очень любезно, пощелкивала зубами.
Назип предложил дать ей поесть. Мы дали ей хлеб, она его съела и продолжала нас преследовать, хотя, кажется, уже
более дружелюбно. Назип сказал: "Дадим ей консервы", но я был против: собака может поранить морду, да и жалко
консервов, да и глупо как-то останавливаться и вскрывать банку (сами мы тоже их не ели). Назипа собака раздражала, и
он даже попросил водителя обгонявшего грузовика подвезти нас метров сто, чтобы от нее оторваться; но водитель остался
глух. Однако вскоре нас нагнала легковушка и остановилась безо всякой нашей просьбы: "Подвезти?" - Назип ни за что бы
не согласился, если бы не надоевшая собака!
Проехали километров десять, и нас высадили в центре города; я пошел в кафе "Весна", находившееся около нарзанной
галереи, а Назип, вероятно, пошел домой. Было часа два дня. До общежития я доехал на городском автобусе и сразу лег
спать. А ранним вечером меня разбудил стук в дверь - ко мне пришел знакомый студент Пятигорского инъяза. Я вскочил с
постели, чтобы открытть дверь - и упал: ноги были как ватные и не слушались; но вскоре это прошло.
А ноготь я сбил совершенно, он торчал наискосок, причиняя боль на каждом шаге. Наш преподаватель хирургии, работавший
на полставки в курортной поликлинике, предложил мне ноготь удалить; я боялся, как же я буду ходить без ногтя, но с
таким ногтем ходить было совсем невозможно, так что я пришел к нему на прием, и он легко его удалил. Оказалось, что
кожа под ногтем достаточно грубая, и ходить можно, как ни в чем не бывало. Ноготь вскоре вырос, но очень некрасивый.