Николай, санитар покойницкого отделения, задремал прямо тут, в подвале известной московской здравницы.
Суета и морока: трупов шибко много понаехало. Вообще, подобный ажиотаж в морге - обычное дело после праздников. Пожалуй, так оно и впредь будет. Правда, на этот раз молодёжи много привалило: возрастной состав не угадаешь.
Николай, помимо своих дел, помогал ещё патологоанатому, который с ним расплатился - чем? - спиртом, разумеется, не деньгами же! Есть на свете скупердяйские профессии: пчеловоды, ювелиры, колдуны, гаишники (наше гибельное дэдэ) и прозекторы.
От спирта на фоне капитальной усталости Николая развезло, то есть он погрузился в сон. Не удивляйтесь, более суток принимал покойников, раздевал, привязывал каждому номерок на большой палец ноги, вёл журнал поступивших и совсем не успевал покурить. Он даже перекусывал в процессе, роняя крошки бутерброда на очередного покойника.
Очнулся Николай «у себя», в комнате отдыха санитаров. Хорош отдых. Николай вновь закрыл бы глаза, если бы не сухость во рту, в пищеводе, в голове. Скрипнул кроватью, чтобы попить, и замер. Где-то повсюду разносятся голоса и разные звуки. Он слушал, как морг поёт песенки, переговаривается, шаркает отдалёнными подошвами, как будто все эти помещения взяла в аренду некая нескучная корпорация.
Для восстановления ума Николай нащупал мобильник, включил на нём часы - 02:30. Тонкие цифры сияют в темноте с изяществом и нежностью, но это не утешило его. Мобильной связи в подвале нет, зато всё остальное, кажется, появляется - всё что угодно и даже смех.
Встал, но не включил свет, чтобы выглянуть неприметно. Вместо коридора увидел темноту. Далее везде тоже темно. Отчего же отключили свет, никогда не отключаемый?! Это же медицинское учреждение, более того - морг!
«Какой-то расколбас», - произнёс он присловье, ставшее тиком его ума.
Николай помнил устройство морга, но тьма такая плотная и похмельный синдром такой мутный, что он двинулся по стеночке. Добрался до перекрёстка, пересёк основной коридор и направился в сторону второй секционной, откуда журчат незаконные, недопустимые голоса.
Сердце трепещет в нём. Какие гости оккупировали это ужасное место, где вскрытые тела выкладывают свою подноготную, подкожную, подчерепную? Может, призраки? Но ходят ли они толпами? И шумят ли? Нет, они тихие, они одинокие. Значит, сюда пришли граждане во плоти... однако люди не станут выключать свет в таком огромном и сложном помещении. К тому же страшном! Они что, сумасшедшие? Ночная делегация из дурдома, тематическая экскурсия... да нет же, нет!
Николай решил, что люди тоже не подходят сюда в качестве ответа. Но тогда кто?
Сердце усиливает свой трепет и сбивается на аритмию. Скоро будет ответ. Он держится за стену и достигает металлических дверей во вторую секционную. Возле двери останавливается. Тихо! - говорит он сердцу.
Голоса гостей тут слышны отчётливо. Несколько часов назад он сам уложил здесь пятерых ещё не потрошённых покойников. Он им грязные номерки привязал на палец и перед уходом окинул пьяным глазом обстановочку: все лежат по своим столам, тихо лежат.
Мрак. Дверная щель, которую нащупал, ничего ему не показала. Тьма. Правда, она не мешала им разговаривать.
- Бабка мне и говорит: будешь гореть в аду! А я говорю: не буду, я несгораемый. Знаете, почему? Я жизнь люблю, - душевно пересказывал кто-то кому-то что-то.
Слушатели одобрительно хихикнули. Похоже, их больше, чем пятеро.
- И я люблю жизнь, - произнёс юный приятный голос.
- А я-то как люблю! - подхватил ещё один.
Мысленно работник морга приписывал эти голоса знакомым покойникам. Последний голос мог принадлежать тому небритому, у которого сизый подбородок. Но тут выступил авторитетный оптимист, которому Николай тела не подобрал. А может краснолицый? У него ещё косой шрам на пузе, будто он решил побыть самураем, но передумал с ножом в руке в полушаге от смерти.
- Не жалуйтесь, не тоскуйте, перед нами открывается прекрасное будущее. Кто же не мечтал найти клад! И вот - мечты сбываются. Друзья мои, собратья, сосёстры! Близок час, когда перед нами распахнётся не клад, но целое кладбище!
- Подвиньтесь, вас тут не лежало, - пошутил кто-то (наверное тот белый-белый как мел).
- На кладбище царит справедливость. Никто больше никого не обманет, вот что главное, - сказала тру-женщина (такого тела здесь не было!).
- И никто ни с кого не слупит алименты, - сказал тру-мужчина (для него есть один подходящий худой-худой, измотанный покойник).
- Кладбище - долина справедливости! - подчеркнул оптимист. - Недаром слово «труп» мы выводим от английского «true people» - истинные люди.
- Верю и надеюсь, что с этой жизнью покончено. Молю Бога, чтобы всё так и пребывало в трупном состоянии. А то грянет ещё какая-нибудь вечность или зловечность! - с чувством произнесла та же испуганная женщина.
- Ха-ха, мадам, это вы что ли труп?! - ехидно развеселился авторитетный оптимист. - Вы себе льстите.
- Разве я ещё не сконча..? - со слезой произносит женщина.
- Принимаете желаемое за действительное, - охотно издевается оптимист.
- Значит, мне ещё мучиться! - сокрушается она.
И тогда он смягчился, подобрел.
- Шучу, мадам. Конечно, вы умерли и поэтому приехали сюда, на сборный пункт. Извините за нескладный юмор. Просто у меня от радости голова кружится. Я пожертвовал жизнью ради смерти. И не зря: свершилось! - в голосе его звякнула нотка щемящего восторга.
- Сукоеды, - Николай стиснул зубы.
Как же тут не разозлиться, когда уму-разуму наносят удар под дых, когда всему Умаразму человеческого Здравомыслия объявляют кранты. Когда в центральной столовой, где наука питается мертвецами, посреди ночи выключают свет!
Николай плюнул осторожно, меленько в темноту и повлёкся к первой секционной. Там тихая и торжественная музыка играет... и тоже в темноте. Конечно, он может открыть вонючую дверь и посветить мобильником, но слишком страшной вдруг окажется правда. Лучше воздержаться. И он воздержался, только объяснил себе это иначе. Здесь у каждой двери отвратительный голос. Миша-слесарь получает на эту тему заявки, смазывает ворчливые петли солидолом, но через день-другой тварь-дверь опять сопровождает проходящих то зубовным скрежетом, то дремучей зевотой.
«Нельзя шуметь», - так он оправдал свою неотвагу и не стал ничего открывать.
В первой секционной (разделочной) под кремационную печальную музыку завывающий голос читает стихи: «Перезрел навоз, но в саду людей вместо чайных роз стукотня жердей».
Николай поплёлся прочь от стихов. Такие бывают слова, что складываются в кольцо Мёбиуса, и от них тошнит, как от муторных аттракционов. Но слова и поганая музыка - мелочи. Реальность хуже, а именно захват морга неизвестными слугами тьмы.
Николай увидел в отдалении зарево и обомлел: уже свыкся с темнотой. Но главное, свет не был электрическим. Он исходил от странного ровного огня. Сам огонь прятался за углом, бесшумный; он медленно дышал, то разгораясь, то угасая.
Санитар подобрался к повороту и выглянул в сторону зарева. Каким ярким оказался тлеющий уголёк сигареты! Одна женщина, прислонясь к стене лопатками, курила. Другая стояла возле. Они вели вполголоса беседу. Сигарета высвечивала их тонкие изломанные фигуры.
- У меня от этих скелетов осталось неприятное впечатление, - пожаловалась курящая.
- Hell с ними, это по-первости. Вскоре привыкнешь, а потом понравится. Черепа, они, знаешь, милые, они всегда тебе улыбаются, - ответила вторая равнодушно.
- Надеюсь. Буду терпеть. Сейчас прежде всего - деньги.
- Вот именно! Ты уже выглядишь по-другому: ухоженная, одетая как на модной картинке. Ресницы у тебя бархатные, ногти перламутровые.
- Да, ногти это красиво, но знаешь... - курящая перешла на шёпот, - есть одно неудобство. Длинный ноготь иногда разрывает, ну если влажная, туалетную бумагу... - она доверительно хихикнула.
- Нашла проблему! Сделай покороче.
- Не могу. Клиент хочет, чтобы я чесала ему лопатки. Чтобы царапала.
- Ну тогда царапай, только не делай из этого драму. Видишь ли, ты живая, он мёртвый: между вами не будет взаимопонимания. Его желания для тебя непонятные. А твои стремления кажутся ему напрасными: хотя бы деньги. Просто надо принимать вещи, как они есть. И всё. А понимать не обязательно или даже вредно.
Николай прячется от них за углом. Он стоит, понурив голову, и слушает. Он хочет разгадать пришельцев, но у него не получается.
В беседе женщин вдруг исчезает содержание слов, и беседа превращается в журчание, в прохладную текущую воду. Их речь течёт и где-то протекает, порождая звучную капель. Женщины говорят неспешно - капли падают мерно. Они падают в бочку, наполненную эхом, и не слова, но эхо завораживает санитара.
Это эхо грядущего. И туда же направила свой вой вытяжка.
Ага, вытяжку включили! - обрадовался он. И тут же вспыхнул свет. Всё изменилось. Наваждение исчезло. Курящая бросила окурок на пол и придавила подошвой. У неё было скучное, накрашенное лицо. Николай подбежал к ним.
- Что тут происходит, поясните ради Бога!
- Шутка происходит, капустник, - ответила некурящая.
- Вы кто?
- Студенты секционно-биопсийного курса.
«Всё, всё, концерт окончен! Мы мешаем санитарам работать, - грянул голос оптимиста по громкой связи. - Студентам собраться в гримёрную! А всем, кто слушал нас и удивлялся, живым и усопшим, потрошённым и не потрошённым, передаю свои праздничные пожелания. Главное - не унывайте! Вы стали участниками спектакля «Ночь в морге» по одноимённой пьесе Еслимира Кукина. С вами была труппа Анатомического театра имени Сеченова при Первом Меде. Покойникам - счастливо оставаться! Студентам - шевелиться! Эдик Могилян, верни ключи в дежурку. Наташа Блистер, вымой руки с мылом, ты меня поняла?»
Слово «поняла», подхваченное вопросительной интонацией, несколько раз пронеслось по центральному коридору. Николай был уверен, что всё это окажется сном... через пару часов, когда он проснётся. Попутно заглянул во вторую «секцию»: окей, пять вчерашних покойников пребывают на своих местах и в тех же позах, только к большому пальцу ноги, кроме бирочки, привязаны ещё надувные шарики. Празднично оформленная покойницкая. Непобедимые запахи тления и хлороформа напрасно оттеняются дорогими духами. Значит, здесь «шутили» ароматные женщины, студентки. Сейчас в моде большие хохмы, перформансы. К тому же восьмое марта...
Николай вспомнил, что давно мог по праву покинуть рабочее место, и потому не стал возвращаться в комнату отдыха. Ополоснулся под душем, одел цивильную одёжку и посмотрел на часы - 06:50. Пора домой. Ах, батюшки, денег нет. Студенты стащили? Он обшарил на себе куртку. Ладно, пешком, ничего страшного.
Несколько раз в жизни ему доводилось долгим путём идти по ночной Москве. Как-то на Пасху, а потом в обычную субботу, когда жена друга выставила его на улицу, а ещё после затяжного картёжного стола, когда проигрался до трусов. А был случай, когда он прошёл половину Москвы только потому что был влюблён.
Спирт уже выветрился из него, но сказать, что у него прояснился ум, Николай не может. У него зыбко в уме. Прежде он твёрдо знал что-то. Сейчас ни в чём не уверен. Рассудок стал ненадёжным, точно трясина. Вроде бы, нелепости ночного морга должны объясняться игрой студенческого театра, вроде бы должен теперь наступить мир в душе, но тревога и неверие сохранялись.
Скоро настанет новый день. Прозрачно-серый свет невесомо наполняет улицы - предтеча зари. Дома стоят как-то нарочно. Отсутствие машин и прохожих придаёт городу новый характер, и главной его чертой стало ожидание (чего, кого?)
Николай мог бы подумать, что город ждёт именно его - ждёт и дождался, но ощутил себя слишком маленьким для такого просторного и архитектурно-сложного сценического пространства.
Вероятно, покамест никого нет, город подставился под небо и сдержанно любуется летучей прогулкой воздуха, светозарного и лёгкого, по своим проспектам.
«Долина покоя и непреходящего блага», - вспомнил определение кладбища, данное студентами. Всё, что там произносили о смерти, он посчитал добрым и правильным, неожиданно добрым и ласковым, хотя в целом вся акция - бред и кошмар.
И предутренний город можно назвать «юдолью покоя»... нет, нельзя. Впервые в жизни он ясно и с холодным страхом ощутил в себе вопрос: для чего я живу? Утренний свет навеял.
Нет, это просто усталость, слишком много трупов. А я живой, да живой, и отстаньте. Я ещё тёплый, мне ещё не скоро. И не стал отвечать на вопрос.
По мобилке заказал такси и продолжил вольное пешеходство. Через несколько минут к нему подкатила машина. Уютно в машине, тепло. Мигают милые огоньки. Я живой, мне хорошо. Надо было сразу такси заказать; из дома деньги ему вынесу.
Звучит радио. На мотив песенки «Нам не страшен серый волк» (из поросячьего мультика) запели девочки въедливо-наивными голосами, вероятно, будущие проститутки: Гуттен-гуттен-гуттен морг, гуттен морг, гуттен морг, ля-ля-ля-ля...
Да уж, хоронить - забота молодых, - вспомнилось машинально. И он в машине уснул.