Холодно

Татьяна Шайбулатова
Посвящается Алексею Смирнову,
Игорю Бозину, Дмитрию Дедину –
норильчанам, прошедшим Афганистан.



– Валя, ноги мёрзнут… – Григорьев
поднял мутные глаза на жену.
Жена не ответила. Она гладила бельё.
Расстелила на столе пододеяльник, на-
брала в рот воды из чашки, стоящей на
табурете. Брызнула, и поплыла утюгом по
белому в мелкий цветочек полотну.
– Валя… Холодно мне…
– Ну, выпей ещё…
Она медленно водила утюгом по
ткани… разглаживала морщиночки, на-
давливала правой ладонью и утюжила,
утюжила... словно хотела вгладить её в
поверхность стола.
Григорьев потянулся к табуретке,
где стояли чекушка, стаканчик, блюдце
с соленым огурцом, порезанным кру-
гляшками и двумя половинками варено-
го яйца. Опрокинул бутылку в гранёный
стакан. И бутылка и стакан были пусты.
Вопросительно-удивленно повернулся к
Валентине.
Жена заметила этот его взгляд. Молча
вышла из комнаты, поставив утюг на под-
ставку. В узкий коридор, в тёмную кладо-
вую с высоким порогом и тугой дверью.
Скрииииииииип – открыла дверь. По-
возилась там. Пошуршала. Погремела.
Скрииииииииип – закрыла дверь. Верну-
лась в комнату с чекушечкой.
– Лезет же в тебя… – уронила пустым
голосом. – Закусывай хоть.
Пшшшшш…. Снова поплыла утюгом,
теперь по клеткам полотенца. Вафельно-
го, жёсткого. Неприятного.
Налил в граненый. Почесал бри-
тую голову, небритый подбородок. Взял
кругляшок огурца, подумал, положил на
блюдце. С вызовом, даже с угрозой про-
изнёс громко:
– Валя, холодно мне!!! – и опрокинул.
Солёный огурец подсыхал на блюдце.
Хлеб заветрел. Вареное яйцо припороши-
лось пеплом.
– Закууусыыывааай… – устало ото-
звалась жена.
Не глядя, повел левой рукой в сторо-
ну, взял раздолбанную гитару. Пристроил,
чтобы не мешали подлокотники кресла.
Обнял, как ребенка, легко пробежал по
струнам тонкими пальцами.
Запел:
Вот и колонна уже не видна,
Снова судьба нас с тобою разносит.
В Джелалабадской долине весна…
А я вспоминаю российскую осень…;
Афганка на нем пестрела пятнами
кетчупа, словно капли крови по груди.
– Где Алешка?
– Ты же вот только звонил ему. Пока
дойдет…
Валентина взяла аккуратную стопку
выглаженного белья и унесла в кладов-
ку. Скрииииииииип – открыла дверь. По-
возилась там. Пошуршала. Погремела.
Скрииииииииип – закрыла дверь.
Вернулась. Подошла к Григорьеву.
Взяла его стопку. Плеснула из бутылки
на донышко. Выпила. Взяла кругляшок
вялого серого огурца. Посмотрела. Поло-
жила обратно на тарелку.
Тяжело села на диван, напротив мужа.
Долго смотрела.
– Ну что, Коль? Плохо тебе? Чего при-
нести? Горячего? Картошку погреть? Суп
гороховый сварила. Будешь?
– Ваааа-ляааа… – Григорьев поднял
на жену мутные глаза. – Ты у меня чело-
век… – потянулся к чекушке, на полпу-
ти замер секунды на три, вернул руку на
струны и хрипло запел:
Я помню все до последнего дня,
Память мне редко дает передышку,
Часто с тоской вспоминаю тебя,
Где ты теперь, мой далекий
братишка?
Помнишь, Серега, наш маленький
пост –
Прошлого века английская вышка,
Синее небо и солнце до слез.
И на посту с автоматом мальчишка.
Где-то вдали перестрелка слышна,
Снова костлявая жизнь чью-то
косит.
В Джелалабадской долине весна,
А мне так всегда больше нравилась
осень.;
В дверь позвонили.
– Лешка пришел! – заулыбался Гри-
горьев.
Валентина пошла к двери и почти сра-
зу вернулась. Вместе с ней вошел высо-
кий крепкий Алексей. В кожаной куртке,
вкусно пахнущий морозом… В руках он
держал два пакета, под завязку набитых
продуктами.
– Валя, – негромко сказал он, – раз-
бери.
Они ушли на кухню, тесную, застав-
ленную шкафчиками. Вкусно и громко за-
шуршали пакетами. Вскоре Алексей вер-
нулся, отодвинул табуретку и поставил на
ее место журнальный столик на шатких
ножках.
Протянул Григорьеву руку:
– Ну, привет, братуха.
– Привет, – Григорьев, казалось, сразу
протрезвел. – Пришел. Спасибо.
Вернулась из кухни Валентина, убра-
ла с табурета грязное, застелила стол кле-
енкой. Снова ушла. Снова вернулась с
тремя гранеными стаканами и бутылкой
водки «Русский размер». Снова, незамет-
но, исчезла. Зашуршала на кухне, забря-
кала посудой, застучала ножом.
– Валь, помочь?
– Уже помогаешь, – крикнула та. –
Поговори с ним.
– Поговорю… – задумчиво уронил
Алексей, отвинчивая пробку бутылки.
Налил в стаканы.
– Что? – Григорьев взял стакан. – За
пятнадцатое февраля, бля, одна тыся-
ча девятьсот восемьдесят девятого года;
нах…
Алексей плеснул из стакана прямо на
пол прозрачной жидкости. Выпил молча.
Да так и остался стоять. Большой, креп-
кий, кряжистый. Смотрел на друга сверху
вниз.
Николай тоже плеснул чуть.
– За ротного. За Михеича, Чебураш-
ку и Серого, – выпил. И, подняв голову,
горько и долго посмотрел на Алексея.
– Спой, а? – попросил тот, сел тяже-
ло.
Один патрончик на двоих,
Двоим стреляться – горький стих.
И почему-то неохота
Спорить зря.
Один сказал – сейчас пойдут.
Другой подумал: «Пять минут.
Теперь все можно,
Только пять минут нельзя...»4
Вернулась жена. Принесла тарелки с
колбасной нарезкой, помидоры, огурцы
свежие, пахнущие травой; зелёный лук,
топорщащийся весёлыми перьями. Снова
ушла, вернулась с большой миской, в ко-
торой дымилась тушеная картошка. Села
сама за стол, рядом с Алексеем, напротив
мужа.
И как будто все теперь только поняли,
как голодны. Дружно стали закусывать.
Валентина даже улыбнулась робко.
– Самойлова видел, – макая лук в
соль, сказал Алексей. – На пенсию вы-
шел. В гараже теперь целыми днями.
Николай заржал.
– Да он и до пенсии в гараже целыми
днями…
Захохотали. Валентина, опершись на
руку, смеялась в ладонь. Алешка, вытирая
выступившие слезы, сквозь смех шепнул
Валентине на ухо:
– Кажется, отпустило его…
Та кивнула в ответ.
Николай будто просветлел лицом, и
напряжение, которое не покидало его с
утра, спало. Он словно осел чуть. И сно-
ва потянулся к гитаре. Но играть не стал.
Особенно посмотрел на друга.
Тот кивнул, вышел в прихожую, ско-
ро вернулся с маленьким целлофановым
пакетом, достал карманную машинку для
скручивания папирос, несколько листоч-
ков тонкой бумаги и коробочку с табаком.
Вернее, не с табаком... ну, вы поняли.
Закурил. Затянулся глубоко. Передал
Николаю. Тот прищурил глаза, и тоже
глотнул горького дыма.
– «Что ж вы, русские, траву с бухлом
мешаете?..»5 – вернулась из кухни Вален-
тина.
И словно пахнуло жарким афганцем6.
И словно песок на зубах захрустел.
– На войну хочу... – у Николая афган-
ский синдром обострялся, после третьей
бутылки. – На войну. Там всё понятно
было. Здесь наши, там духи... туда стре-
лять... а здесь мы говна не потерпим...
помнишь, братуха, приходишь иногда с
боевых в полк и вроде бы и делать нечего,
скучно. Отоспишься и ждешь, когда об-
ратно – на боевые, поскорее бы. Ходили в
бой, как на работу.
– Ну да, лифчик7, подсумок...
– У тебя лифчик был пиндосовский8,
а у меня ремень расстегивался в самый
неподходящий момент, а подсумок с ма-
газинами от АКСа9 вообще на стороне
духов воевал.
Заржали.
Водка           не кончалась. Лёха доставал
новую всякий раз, когда заканчивалась
старая. Сам он не пьянел.
Валентина давно перешла на чай.
Григорьев соловел, и незаметно стек
на левый подлокотник.
– Положи его, я постелю.
Валентина быстро сдернула покры-
вало, привычно, ловко раздвинула диван,
одним махом застлала простыней, нелов-
ко согнувшись, достала из-под него по-
душки, одеяло и отошла в сторону.
Лёшка легко поднял друга с кресла,
положил на диван, ловко стянул афганку,
заботливо укрыл одеялом. Снял фикса-
тор, откатил кресло к окну, на пол, гро-
мыхнув, упали прислоненные прежде к
спинке протезы.
– Лёха, прикрой, – заорал Григорьев,
рывком сел, посмотрел мутно на жену
и друга... выдохнул, и снова упал на по-
душки.
Ему снилось плато, по которому
моджахеды10 пустили стадо баранов. То
одно, то другое животное подрывалось
на мине и разлеталось красными ошлеп-
ками. За ними шли духи, скаля зубы в зло-
вещих ухмылках. Один из них внятно, без
акцента произнес:
– Конец тебе, шурави11…
Быстро прибрали со стола, выключи-
ли свет, ушли на кухню. Стояли у окна и
курили. Заснеженный двор отражал фо-
нарный свет. В темной кухне было тихо.
Мурчал холодильник.
Алешка притушил сигарету, забрал
и раздавил в пепельнице окурок Вален-
тины, обнял её за плечи, и она привычно
прижалась к его плечу. Целовались долго
в этой странной тишине, она только пере-
хватила его руки, не отпуская их… Алек-
сей вдруг решительно отстранился.
– Я пошёл...
– Иди, родной...– выдохнула без сил.
И не пошла провожать. Слушала, как
он одевался, как щелкнул замок входной
двери… Хлопнула подъездная. Смотрела
в окно, как он стоит внизу, прикуривает
и уходит, широкими шагами, не огляды-
ваясь.
Алексей шел по скрипучему снегу. За-
вернул за угол. Развернулся, снова пошел
к дому, а потом вдоль дома Григорьевых.
До противоположного угла. И снова на-
зад… снег скрипел под берцами, как пе-
сок по металлу…Опьянение так и не на-
ступило. Не отпускало ощущение вины.
«Не хочу на войну, – думал он отчаянно,
закуривая очередную. – Не хочу… чер-
ный тюльпан… красный тюльпан… не
смыть из памяти… не хочу…
Валентина включила свет, вымыла по-
суду. Выключила свет. В комнате открыла
форточку – проветрить, зажгла ночник и
устало села в коляску мужа.
Подумала: «Хочу за речку12...» Да, там
было не просто, особенно   женщинам-
вольнонаемницам. Там остался молодой
Лёшка. Юный, только что после школы,
Николай, здоровый и нахальный. И, да,
там всё было ясно: здесь свои, там – чу-
жие.
Григорьев нарвался на мину, когда
Лёшку на его глазах прошило пулемет-
ной очередью трассирующими пулями.
Кинулся на помощь братишке. После боя
оказалось – жив Алексей, и почти здоров.
Одна пуля прошла касательно по право-
му плечу, другая – касательно по левому
предплечью. Вот так попал между двух
пуль одной очереди. А Николая собирали
по кусочкам, ноги ему оторвало... хорошо,
что «крокодилы»13 прилетели сразу…
Григорьев что-то пробормотал во сне.
Валентина смотрела на фотографию на
стене, на которой они на пыльной базар-
ной площади Кабула; все трое в панамах,
темных очках. Стоят, обнявшись, и улы-
баются.
За окном скрипели по снегу шаги
позднего прохожего.
_______________________
1. Песня на слова воина-интернационалиста,
норильчанина Алексея Смирнова.
2. Песня на слова воина-интернационалиста,
норильчанина Алексея Смирнова.
3. 15 февраля 1989 года из Афганистана пол-
ностью выведены советские войска.
4. Один патрончик на двоих – песня воина-
интернационалиста Андрея Климчука (разночте-
ния в информационных данных интернета.Один
из вариантов – Андрей Климнюк. Автор будет
признателен за точную информацию)
5. «Что ж вы, русские, траву с бухлом ме-
шаете?..» – фраза из выступления команды КВН
«БАК-Соучастники».
6. афганец – жаркий, пустынный, изнуряю-
щий ветер. Дует от нескольких суток до несколь-
ких недель. Ранней весной с ливнями. Очень
агрессивен.
7. лифчик – жилет для ношения боеком-
плекта.
8. пиндосовский – американский.
9. АКС– автомат Калашникова.
10. моджахеды, духи – члены нерегулярных
вооружённых формирований, мотивированные
исламской идеологией, организованных в еди-
ную повстанческую силу в период гражданской
войны.
11. шурави – историческое название совет-
ских военнослужащих в Афганистане. Произо-
шло от афганского названия советских специали-
стов и военнослужащих Советской Армии времен
войны в Афганистане (1979-1989).
12. за речку – река Пяндж отделяла СССР и
Афганистан по всей её длине ...Вот и пошло на-
звание служить»за речкой».
13. крокодилы – Ми-24 (по классификации
НАТО:Hind–«Лань») – советский/российский
ударный вертолёт разработки ОКБ М.Л. Миля.
Неофициальное название – «Крокодил».