Люба устало сдувает со лба выбившуюся прядь, переворачивает пару женских бальных туфель замшевой подошвой вверх. Читает надпись, сделанную шариковой синей ручкой.
– Так, Кошкина... – бормочет себе под нос, кладет туфли в большой прозрачный контейнер поверх кучи других золотистых пар разного размера и отмечает что-то в тетрадке. – Ну вот, с туфлями разобрались… – Устало вздыхает и поводит затекшими плечами.
Звонит мобильный.
– Да, – прижимает трубку плечом к уху и параллельно перелистывает страницы тетради, ища нужные записи.
– Люб, я приехал за тобой. Ты как, готова наконец выдвигаться домой?
– Мне еще костюмы от "Теплого вальса" разобрать надо. Заходи ко мне сюда…
– Ты на часы смотрела вообще? Уже первый час ночи! Ладно, сейчас зайду.
Через несколько минут дверь в костюмерку приоткрывается, в щель осторожно протискивается Глеб, в руках два стаканчика кофе из автомата.
Широкие плечи обтянуты темно-коричневой дубленкой, темно-русые кудрявые волосы сплошь усыпаны барашками пушистого свежего снега. И весь он окутан ароматом хрусткого февральского мороза, который тут же легкими облачками разлетается по всем углам небольшого помещения, чуть не до потолка забитого концертными костюмами, чемоданами, шляпами и самым разнообразным сценическим реквизитом, какой только можно себе представить.
– Уф, метель такая на улице!.. Брр! – встряхивает головой. – На вот. Осторожно, горячо.
Люба устало вздыхает, берет стаканчик, обнимает его двумя ладонями и осторожно делает глоток.
Глеб ставит свой кофе на угол сундука, на котором сидит Люба и гладит ее по спине, согнутой в дугу от навалившейся неповоротливой усталости.
– А где девчонки? Аня и Зуля тебе обычно помогают разбирать костюмы.
– У них завтра экзамен... Ладно хоть аппаратуру в этот раз быстро разгрузили. Парни молодцы.
– Ээх. – Глеб скидывает дубленку, берет свой кофе и оглядывается по сторонам. – Так, вот этот баул тебе еще надо разобрать?
– Угу.
– Сейчас все сделаем! Только вот кофе допью.
Люба медленно сползает на пол. Прижимается спиной к обшарпанному сундуку, ставит стаканчик на пол рядом с собой. Кладет голову на согнутые колени. И неожиданно начинает рыдать.
– Эй, ну ты чего?! – Глеб садится рядом и обнимает ее одной рукой. – Ээй!
Когда же она так утопала в слезах последний раз?.. Кажется, года в два. Тогда дедушка держал ее на руках, а рядом на стене коридора висела картина с цветком в раме оливкового цвета. Случилось что-то такое невообразимое, невозможное, жуткое (с высоты роста двухлетней Любочки), связанное то ли с папой, то ли с мамой. Она рыдала и рыдала, довольно скоро уже забыв причине своего горя, но не в силах остановиться. И в какой-то момент почувствовала, что вот сейчас задохнется. Она так отчаянно выталкивала из себя слезы, что случайно вместе с ними выдавила из себя весь воздух. И ей на минуту показалось, что легкие слиплись - вдохнуть никак не получалось, и она от этого не на шутку испугалась, ей казалось, что она вот-вот умрет.
Глеб знал, что надо просто быть рядом, обнимать Любу и гладить ее по гладким темным волосам.
Через какое-то время потоки слез наконец иссякли. Руки-плети понуро и неподвижно лежали на полу. Плечи время от времени содрогались от прерывистых двухступенчатых всхлипов.
Наконец Люба подняла голову. Обхватила колени руками.
– Мы сегодня так накосячили… Кошмар просто. Представляешь, включилась музыка, а картинка с проектора не пошла. А все уже вышли на сцену! А этот номер, "Ласточки", он же без проектора... ни о чем. Просто слили один из самых сильных номеров!
Она помолчала.
– И эти студенты, блин. Я понимаю, конечно, что у них сессия. И кто вообще придумал нас на гастроли отправить во время сессии?! Они же постоянно пропускают репетиции, вот как, как мне собрать и почистить все номера, когда все время кого-нибудь да не хватает?!
Люба отпила уже остывшего кофе.
– Ну и Василевский. С этими своими чертовыми наполеоновскими планами. Гастроли по всей республике! Славить имя университета! Пусть о нас узнает весь мир! Да пошел он к черту, весь этот мир.
Глеб целует Любу в голову.
– Вот скажи, ты сегодня что-нибудь ела? Человеческое? Кроме кофе и крекеров? А спала нормально когда в последний раз? Так. В общем, давай рассказывай, куда там раскладывать ваши эти костюмы от вальса. На, ложись на сундук, - Глеб деловито закатывает рукава свитера и стелет на крышку сундука свою дубленку внутренней кудрявой стороной вверх. – Сейчас все быстро доделаем, и повезу тебя домой. Завтра весь день чтоб у меня отдыхала. И ела. Нормальную, сытную, горячую еду. Пока не появится блеск в глазах – никуда не выпущу.
***
– Так. Стоп музыка. Девочки, выйдите все из кулис на сцену. К сожалению, мне придется убрать из этого номера кое-кого... Так. Валя. И... И Надя. Что-то ни в музыку не попадаете, ни ноги не поднимаются. Всё, остальные продолжаем. Саня, давай включай сначала.
Подкашиваются коленки, как от внезапного сильного удара ребром ладони сзади. Сердце кувалдой бухает в горло. Лицо обжигает так, будто в него плеснули только что вскипевшего масла.
Надя нетвердыми шагами спускается со сцены, стараясь не смотреть ни на Любу, стоящую в зрительном зале у самой сцены. Ни на Влада, который за каким-то чертом торчит рядом с Любой, хотя его репетиция давно закончилась, и чего он вообще стоит и пялится, и пялится, ее мысли так и прилипли к его персоне, потому что она жутко боится перед ним облажаться – и вот музыка пролетает мимо ушей, а ноги деревенеют... Ни на ребят из музыкальной группы "Стрижи", которые сидят тут же и ждут, когда освободится сцена.
Господи. Как же она хотела попасть в этот номер. Это ведь она, она предложила его реанимировать! Ее любимый номер из репертуара "старичков". А теперь ее же и вымели. Позорно. Поганой метлой. У всех на глазах!...
"Эта Люба! Думает себе непонятно что! Считает, она может распоряжаться людьми, вот так запросто их выкидывать и унижать перед другими. А я, между прочим, полжизни мечтала заниматься танцами! Половину своей жизни! А теперь меня вот так топчут шипованными ботами. Вдавливают в навозную жижу.
Ненавижу! Ненавижу!
И Влада этого идиотского ненавижу! Всю жизнь мне испортил! Прибила бы гада. Из-за него все!"
– Самое тяжелое для меня – выкидывать из номера людей, – говорит Люба, поворачиваясь к Владу. – Потом весь вечер хожу, и прямо тревога такая и чувство вины жуткое... – И, повернувшись обратно к сцене: – Так, Катя, ты уже вот в этом углу сцены в этот момент должна быть, тебе надо быстрее идти. Так, так, продолжаем! – И опять глядя на Влада: – Но чем-то всегда приходится жертвовать. Качеством номера – не могу, хоть убей. Все должно быть чистенько и красиво. Иначе зачем все это?
Влад кивает и украдкой поглядывает в зрительный зал. Но Нади там уже нет.
***
– Видела отзывы о новом спектакле Куницыной? Опять все сплошь восторженные и ни одного негативного.
– Да уж. Опять Василевский ее "Рубин" отправил в гастроли по республике. В который раз уже! Вот почему не нас, а?!
– Вечно у нее все получается легко и просто. Летящей походкой проносится мимо меня по студклубу, даже здоровается через раз. Королева, тоже мне.
– А ты знаешь, что они в марте на гастроли в Германию едут? А осенью собираются в университете организовывать международный танцевальный фестиваль!
– Ц!.. Звезда, блин...
***
...А я ведь с самого детства хотела заниматься танцами. Но мама моя знаешь что мне сказала?
"Нет, ты танцевать не будешь. Хватит нам в семье одной танцовщицы. Это все несерьезно. Ни денег, ни славы. Знаешь, сколько таких... кто на сцене выступать хочет. Ну, и где они все?"
Она сама раньше занималась хореографией. Но потом бросила, когда мной была беременна, уже месяце на четвертом.
И я прыгала дома сама. Смотрела "Танцы на крыше", перематывала и включала все сначала по тысяче раз. Учила номера оттуда. Сама растяжкой занималась каждый день. Днем, пока мама не видит.
В 16 лет только пошла на занятия в танцевальный коллектив наконец. Жутко переживала, там ведь все с самого детства занимаются с педагогом... А тут я – самоучка доморощенная…
А мама ко мне после каждой студвесны подходила и спрашивала: "Ну что, это была последняя твоя студвесна, да? Хватит ведь уже, напрыгалась, пора чем-то серьезным заняться!"
А что для меня серьезнее танцев, вот скажи?
...Еду я за рулем по мосту. Слышу музыку по радио. И тут начинаю видеть картинки. Идея нового спектакля проявляется так внезапно – как молния. Рраз! Вспышка, треск, искры во все стороны! И я не могу, не могу успокоиться, пока этой идее не дам жизнь, понимаешь! Вот не дает она мне думать о чем-то еще, все зудит внутри, пока не выберется из меня наружу и не явится в виде вот этого всего действа на сцене.
И знаешь, что самое-самое важное для меня во всем этом? Не восторженные комментарии зрителей. И не хвалебные отзывы экспертов. Нееет.
Самый кайф я получаю тогда, когда сижу в самом дальнем углу зрительного зала, смотрю на все это. И вижу: вот искры от той вспышки осыпались, рассеялись. А там... Целый организм. Ребенок. Мой очередной ребенок, из моей плоти, крови, пота, слез, бессонных ночей, непростых решений, сомнений. И – улыбок, объятий, звуков, прикосновений, смеха, дурачеств, экспериментов. Радостей от маленьких побед. Магии движения стольких людей на сцене в одном ритме. Ребенок! Дышит, живет. Танцует!
И мне даже странно, что это я его сотворила. Неужели я? Смотрю и удивляюсь.... Вот это была просто вспышка внутри меня - а тут уже три сотни людей сидят и смотрят на сцену, затаив дыхание. Или утирая слезы. Или смеясь.
Нет, это не я, на самом-то деле. Ведь откуда-то приходят мне эти идеи. И вот все эти люди на сцене – не будь их, как бы все состоялось?
Вот как, как все сошлось в одной точке и получилось то, что происходит перед зрителем в эти 50 минут? Не понимаю.
Магия, точно магия... Без которой я не могу жить. Просто не могу. И не хочу.
***
– Мам, а мы пойдем сегодня в зоопарк?
– Малыш... – Люба присаживается на корточки и берет Петины горячие ладошки в свои руки. – Тебе сегодня придется побыть у бабушки. У меня репетиция.
Петя склоняет свою кудрявую светлую голову и начинает плакать.
– Петь, ну я же тебе говорила. У нас гастроли скоро, надо репетировать. Ну, что я могу сделать.
Петя выдергивает свои руки из Любиных, закрывает лицо и начинает плакать еще громче.
– Ну... Петя... – Люба вздыхает, пытается обнять мальчика, но он отталкивает ее и убегает в комнату.
Люба встает. Запускает руки в волосы. Запрокидывает голову и некоторое время смотрит в потолок.
Потом идет на кухню, наливает в кружку холодной воды и выпивает ее всю залпом.
Берет с подоконника мобильник.
– Алло, Вероника. Проведи, пожалуйста, сегодня репетицию. Да, да, нужно почистить еще раз номера. Просто прогоняйте, прогоняйте всё под музыку... В следующий раз тогда будем "Пилотов" додумывать. Да, я знаю, что два дня всего до первого выступления. Да нет, все нормально, надо просто тут кое-то неотложное сделать. Да. Да. Спасибо! Позвони потом, как там у вас дела. До связи.
Люба заходит к Пете в комнату, садится на краешек его кровати. Гладит сына по спине. Петя лежит, уткнувшись в подушку.
– Петя. Пошли в зоопарк.
– Иди на свою дурацкую репетицию. Меня бабушка заберет.
– Я не иду на репетицию. Попросила Веронику провести ее вместо меня.
Петя приподнимает голову. Люба осторожно гладит его по волосам.
– Пойдем давай. Еще в террариум можем зайти, он там рядом.
– А пиццу поедим потом? – Петя поворачивается к Любе и смотрит ей в глаза.
– Поедим!
– Урраа! – Петя поднимается с кровати крепко-крепко обнимает Любу за шею.
***
...И есть ли для меня что-то важнее танцев, сцены, моих спектаклей?
Да. Есть.
Те, кто сейчас лежит рядом со мной в темноте. Как же сладко они сопят во сне...
Анастасия Ходырева
Сентябрь, 2018
Пермь