Вопрос "кто?" встречает начинающего каббалиста прямо у постельки. Когда тот, полтора глаза продрав, пытается поднять свое тело на утренний урок.
А тело, чтоб вы знали, точнее, силу его желания жить лишь кайфом, каббалисты называют "фараон". Ну и еще по-разному, - но об этом потом...
Почему "фараон" - это ясно: потому что всевластный. Владеет эта сила желания жить припеваючи (да и на худой конец просто - жить) всеми твоими членами, органами и жилочками, И кровь по ним гоняет, как воду по Нилу.
Да куда уж больше, когда сам Господин Интеллект, краса и гордость каждого образованного двуногого, у него на побегушках. На коврике под дверью у него ночует, - вдруг да понадобится владыке чего-нибудь интеллектуального для удовольствия.
Да, так вот… Проснувшись, и испытывая смутную потребность все-таки поехать на утренний урок, приходится молодому каббалисту его, владыку, уговаривать.
А как его уговоришь? Он ведь конкретно спрашивает - куда, мол, парень?
И такой же конкретности и в ответе требует: ты тут не виляй, выкладывай, - что я буду иметь с того, что ты мой "Египет", тело то есть, спозаранку гонять туда-сюда будешь?
Ну и говорит ему молодой каббалист: на урок, мол.
- А что ты там учишь?
В том же, опять-таки, смысле: что я с этого буду иметь?
- Духовный мир, - говорит сконфуженно молодой каббалист, - свойства Творца.
- Чьи, говоришь, свойства?
- Творца.
- Кто такой? - спрашивает владыка.
И тут нам небольшое отступление в науку понадобится.
Дело в том, что в каббале, как и в любой другой науке материал, а также процесс экспериментов и положения из трудов предшественников излагаются в определенных терминах, формулировках и описаниях.
Например, в Мидраше эти формулировки и схемы приводятся в виде описания взаимоотношений неких действующих лиц. А будущий исполнитель, читая, научается видеть в этом рабочие схемы обработки и использования данного ему материала, эгоизма то есть.
Так вот, каббалисты в Мидраше схему диалога с фараоном своим языком излагают, мы ее тут изложим так, по-простому.
Итак...
Пришел когда Моше за своим народом, - ну и сразу к фараону.
- Отпусти, - говорит, - Творцу служить.
Лет, мол, май пипл гоу.
- Пожалуйста, - тот говорит, - какие проблемы... Эй! - кричит - Интеллект! Список тащи!
Тот тащит. Длинный такой список, на папирусе.
- Вот, говорит владыка, у нас, видишь, - с этим делом порядок. Тут все боги, до одного. К кому из них вы собираетесь?
- Да нет, - говорит Моше, - нет Его там в списке...
Зависает тягостное молчание.
Моше-то во дворце фараоньем человек не чужой. С детства тут в принцах бегал, приемный сын владыкиной дочки. У дедушки своего приемного, бывало, на коленках сиживал… Понимает, конечно, что список - дело серьезное.
- Ну, - говорит фараон, - так кому ты их служить тянешь?
Что тут скажешь? только правду...
- Творцу, - говорит Моше, - он же меня и послал за этим.
- Так, конкретно, - говорит фараон, - вот список, здесь все. До одного. Ткни пальцем - и топайте.
- Да он не из списка, - говорит Моше, - он небо и землю создал.
- Это не звучит, - говорит фараон. - Я, например, создал Нил. И самого себя создал. И вот, глянь, - тычет списком, - каждый из них тут много чего насоздавал. Так КТО он, чтобы мне его слушаться?
Вот это и есть то самое волшебное, ничем не прошибаемое заклинание, - «Кто?» называется.
Ну, и что сказать тут молодому каббалисту? Что ответить?
Лично, так сказать, не знаком. Картина в результате тех уроков, на которые вырваться удалось, сложилась восторженная, но довольно мутная. А на урок, как назло, прям из-под одеяла выбираться надо.
Урок у каббалистов рано, часа в 3 утра. Раньше народ покрепче был. У каббалиста Баруха Ашлага в два начинали.
А к отцу его, Бааль Суламу, ученики его из маленького тогда еще Иерусалима через пустошь с шакалами и прочей живностью в район Гиват Шауль на час ночи ходили. А опоздать – ни-ни. У него с этим просто было, без демократий.
Сам же Барух к отцу своему, - в другое уже время, - из обложенного арабскими боевыми селами Иерусалима в Тель-Авив, на каждый урок приезжал без опозданий.
Не каждый день были теперь у отца уроки, но о «дисциплине» вопрос по-прежнему даже не возникал.
Добираться же приходилось по-разному, «конвои» ходили нерегулярно.
А однажды, когда и места ни в одном из грузовичков-броневичков тех не нашлось, пришлось попроситься к ребятам хоть на броне снаружи примоститься. И броня та была разве что от дроби на рябчиков, но все же...
Ребята согласились неохотно.
- Ладно, - сказали, - верующий ты наш, молись покрепче своему Элокиму, а то потом останавливаться, да вылезать под пулями за твоим бренным телом, - тоже, знаешь…
Сами ребята верили только в победу сионизма в одной отдельно взятой стране, и ни во что больше.
Дорога шла среди гор, вверху за камнями сидели обычно крепкие усатые парни с английскими карабинами и в куфиях. И то, что они делали с проезжающими, можно увидеть и сегодня, если посмотреть по сторонам, где среди сосен лежат обгоревшие остовы тех грузовичков, крашенные заводской краской и перед Днем независимости укрываемые флагами.
В тот день дело обошлось чудом, стрельбы не было…
А теперь – и не под пулями, и на своих колесах, - а попробуй вырвись из жарких объятий владыки. Скажет он: «КТО он такой?» - и члены леденеют.
Вот как.