Наш любимый Джерик

Светлана Назарова 2
                Наш любимый Джерик.


                Эрдельтерьер.

Гуляя по Питеру, я восхищенно вглядывалась в веселых, красивых собак, которые меняли свою внешность-экстерьер посезонно. Зимой и летом были они с длинными кудряшками, с бородкой. И казались они такими пушистыми, что хотелось запустить в них свою пятерню. А осенью и весной им делали тримминг (выщипывали и стригли), и выглядели они такими высокомерными, строгими, элегантными, словно денди. Я стала интересоваться этими собаками, и вконец увлеклась мечтой о своем эрдельтерьере (именно об этой породе я и пишу, мой дорогой читатель).
Мой муж где-то прочел объявление, и мы отправились за щенком с большой спортивной сумкой. Квартира, в которой продавали щенков, была полна детей. Здесь, по-видимому, кроме своих, присутствовали и соседи. Щенки бродили по всем комнатам неустойчивой походкой, оставляя за собой непременные лужицы, попискивали, падали, вновь вставали на лапки, и, найдя маму, засыпали. Дети же ползали за ними на коленках с тряпочками, убирали, целовали  и ласкали их. Хозяйка предложила сделать нам выбор. Но щенки все были столь милы, столь непосредственны, что предпочесть одного из них было просто невозможно. И тут я обратила внимание на щенка, который, пошатываясь и мотая головой, как взрослый, и при этом,  падая на попку, побрел к входным дверям,  и сел, как-то неловко привалившись на один бочок. Глазки говорили об усталости, головка клонилась к полу, то есть осталось несколько секунд до сна. Я, улыбаясь, смотрела на него, лаская руками других, подносимых мне щенков. Он посмотрел на меня с укоризной, и я ответила на его взгляд. «Он уже ждет нас, сам направился к выходу, мы забираем его», сказала я. Хозяйка собаки – матери щенков расстроилась: «Я так его любила. Он первый был в помете. Но должна вам признаться, есть, видимо, в нашей породе брак, потому что у этого щенка белое пятнышко на груди». «Мы не собираемся водить собаку на выставку», успокоила я ее. «Родители щенка медалисты. Папа лучший пес на северо-западе Европы», продолжала хозяйка. «Мы берем своего».
Щенка уложили на полотенце в сумке, где он, потянувшись и забавно зевнув, уснул. Он проспал всю долгую дорогу до дома. А дома была уже готова для него импровизированная первая постелька: коробка из -под обуви с шерстяной подстилкой. Щенок деловито обнюхал нашу прихожую, сделал несколько лужиц, очень интеллигентно покушал с блюдца, и, подталкиваемый мною забрался в коробку, где заснул совсем уж крепким спокойным сном, так, что не слышал ни входящих в дом, ни выходящих из него. Этим летом у нас жил племянник Алексей, он поступал в институт. Он пришел со своим товарищем на обед и, удивленно уставившись на щенка, который мирно посапывал, произнес: «А это кто?»  «А это сторож», ответила я.


                Кличка.

Наша дочь в то время была подростком, и очень увлекалась рассказами английского натуралиста, защитника животных, путешественника, писателя Джеральда Даррелла. Она читала с упоением, склонившись над очередным томиком, затем, смеясь,  бежала ко мне, и читала вслух самые увлекательные, смешные отрывки, тем самым  заставив прочитать Даррелла и меня. Книги Даррелла познавательны. В этом объемном человеке жил тонкий английский юмор, который причудливым образом ложился в строки, заставляя нас удивляться и хохотать.
Когда в нашем доме появился щенок, было лето, и дочка, как бывало обычно, гостила в деревне у моих родителей. Она не видела самых первых шагов щенка по дому, не улыбалась его слабой пародии на сторожевого пса, не видела, как он засыпал, как младенец в наших ладонях…     К концу лета он уже и сам стал подростком. Но должна вам признаться, что проблем с кличкой для нашего щенка у нас не возникло. Мы назвали его Джериком. Его полное имя было Джеральд Томбикайф.



               


                Растем.

Мы с мужем купили учебник, по которому учились правильно кормить и воспитывать щенка. Должна вам сказать, что это очень кропотливое и ответственное дело. Во первых, несколько месяцев щенки приучаются к туалету, и за ними надо убирать, а по мере роста, растут и лужицы. Совсем еще маленьких их надо выгуливать на руках. Тут уж восхищению прохожих не было предела! Ни один человек не прошел мимо,   не улыбнувшись. И погладить желающих было немало! Мы жили тогда в старом Питерском доме 1785 года постройки, на углу Кутузовской набережной. Лифта у нас не было, и нам приходилось по лестнице носить его на руках, до тех пор, пока не окрепла костная система щенка. Для сохранения правильной осанки, Джерику купили скамеечку-столик, который позже нарастили.
Питался он исключительно свежей пищей, согласно рекомендаций ветеринаров. Я покупала молоко и делала творожок, как когда-то делала маленькой дочке. Джерик ел свежее мясо, овощи, все, как положено. Вырастить щенка, довольно дорогое удовольствие, но увлекательное и приятное. Видимо, оправдывая породу, наш Джерик никогда не ел лишнего, инстинктивно, соблюдая свой красивый внешний вид-экстерьер. Был он всегда поджар, весел, суетлив, красив необыкновенно. Его все любили. Мы не смогли избежать ошибок в воспитании собаки,   угощали его у нашего стола. Лакомства он получал от всех, несмотря на понимание проблемы,  а гостей в нашем доме всегда было много. И тогда Джерик терял самообладание и лакомился до тех пор,  пока не появлялась срочная нужда в чистке, то есть он бежал к входным дверям и у него была рвота. Он освобождал желудок и снова готов был к излишествам. К счастью такое с ним бывало крайне редко, но был грех, был.
По мере роста стали проявляться у него сторожевые качества. Он лаял на звонок, на чужих, входящих в наш дом. На прогулке не разрешал прохожим ласкать его, вызывая смех на визгливый его голосок. Но этот смех был до поры, до времени, пока он не вырос, и голос его не стал грозным.
Хвостик у него купировали – укоротили после рождения, чтобы соответствовал он экстерьеру. Ушки надо было приклеивать ко лбу определенным образом, чтобы стояли они у него, взрослого, домиком. Муж возил его к кинологам, где и приклеили ушки и тщательно перевязали, забинтовали голову. Обратная дорога для песика была утомительной, и выглядел он несчастным от этих бинтов. Он чувствовал себя униженным. И окружающие жалели его, предполагая, что он болен, говорили успокоительные слова, от которых он еще более печалился. И только дома воспрянул он духом, поняв, что ничего страшного с ним не произошло. Он слушал, как муж рассказывал о поездке, удивился нашему смеху, и забегал довольный тем, что дома все хорошо. Для него самое главное в жизни было то, чтобы был здоров и весел его обожаемый хозяин, ну и мы с дочкой для, полноты счастья. Атмосфера в доме очень воспринималась псом. Он был спокоен сам, если спокойны и счастливы были мы.



                Встреча.

Вика, наша девочка приехала в конце лета, не зная о сюрпризе. Она, увидев Джерика, тихо и восхищенно сказала: «Я почему-то знала, что у нас будет собачка!» Джерик смотрел на нее долгим взглядом, и воспринял ее сначала, как сверстника-подростка, с которым будет очень весело, но обнюхав ее,  понял, что это его маленькая хозяйка, и радостно, с уважением  завилял хвостиком, а затем, позабыв все правила приличия, беспардонно облизал ее лицо.
Частенько бегали они по длинному коридору старого дома друг за другом, весело и беззаботно. Вика смеялась, Джерик лаял. Иногда Джерик никак не мог унять свою экспансию и заставлял Вику вскакивать на тахту, прижиматься к стенке. А Джерик хватался  зубами за подол халата и тащил обратно, словно вовлекая вновь в игру. Тогда приходилось уже вмешиваться нам, успокаивать песика.


               


                Уроки.               

Наши первые уроки в обучении пса проходили дома. По книжке мы научили его  простым командам: «Фу! Стоять! Ко мне! Фас! Ищи!» Наши частые гости мужского пола страдали от Джерика, потому что ему очень нравилось трепать брючины со всей страстью. И тогда он впервые познал,  что такое «фу» не только словом, но и физически: мы по советам  кинологов, слегка подкрепляли словесный приказ пощипыванием его попки. С тех пор команда «фу» стала для него непререкаемой. Джерик признал моего мужа лидером и беспрекословно подчинялся только ему. А нам приходилось повторяться для достижения цели. Команда «ищи» вырабатывалась у нас тоже дома. Я часто покупала на обед курицу, а в ней есть шейные позвонки, безопасные для щенка (остальные острые косточки могут поранить кишечник собачки). Я прятала несколько косточек в комнате. Вика держала песика в коридоре, затем, дав понюхать ему косточку, приказывала ему «ищи». Джерик, как оглашенный,  мчался в комнату, очень деловито, но суматошно обнюхивал пространство, находил эти косточки, с хрустом их съедал. Однажды, я предложила спрятаться Вике, а сама ждала с собакой в нашем, так часто вспоминаемом коридоре, в котором столько происходило событий. Затем открыла дверь в комнату и скомандовала Джерику : «Ищи Вику»! Джерик, как всегда со всей готовностью, галопом промчался мимо Вики, которая стояла прямо у дверей, прижавшись к стенке. Джерик, не оглядываясь,  подбежал к дивану, взглянул за диван с одной стороны, уверенный в себе,  обежал диван с другой стороны, с изумлением ничего за диваном не увидел, вскочил на диван уже без малейшей надежды,  и с изумлением рассматривал пространство между диваном и стеной сверху, несмотря на то, что расстояние это было 5-10 сантиметров, не больше. Наконец мы с Викой не выдержали и расхохотались. Он крайне удивился тому, где стоит Вика, а когда она, смеясь, покинула свою «норку», деловито обнюхал это место, а затем для убедительности обнюхал и ее.
В определенном возрасте собак водят в школу. Сначала там их учат послушанию, а затем готовят к серьезной службе. На собачьей площадке много собак, довольно больших. Все они агрессивны, лают друг на друга.  Но, слава Богу,  все они в намордниках. Я побывала на этой площадке только один раз, и больше меня туда никаким калачом заманить не смогли. Я так боялась за своего Джерика, что готова была встать на его защиту сама. А этого делать ни в коем случае нельзя. Они сами должны уметь за себя постоять. В школу Джерик ходил с моим мужем и дочкой. Конечно, он закрепил там все команды, над которыми мы работали дома, усвоил новые.  Он понимал,  чего от него хотят, слушался, а это очень удобно в жизни. На следующий этап обучения мы его не повели, посчитали это излишним, потому что он был прекрасный сторож, охранник, видимо генетически. Так что образование Джерика осталось незаконченным. За Джериком после школы закрепился безусловный рефлекс: как только на него надевали намордник, как  это делали в школе, он становился «шелковым»:  послушание полное, и проявление полной зависимости от хозяев. Не собака должна быть вожаком «стаи», а хозяин. Собака всего лишь собака, она должна знать свое место. Непослушные собаки, озлобленные - опасны для человека, особенно большие.



                Тримминг.

В первый раз на эту процедуру мой муж возил собаку к кинологам. Домой вернулись они поздно. У Джерика была совершенно лысая спина и лоб, кокетливо торчала бородка, на животе оставили шерсть, и лапки были пушистыми. Красавец! У него была правильная, грациозная осанка. Он очень красиво вставал при команде «стойка». И бег был у него, как у породистого скакуна: изысканный. Собаки бегают как бы слега бочкам, но очень красиво.
Мы любовались Джериком, ласкали его, протерли влажной тряпочкой, но он был настолько уставшим, что равнодушно воспринял наши ухаживания, поел и лег спать. Утром я повела его на прогулку. Время было осеннее, было довольно прохладно. Я беспокоилась: не холодно ли ему…    Однако Джерик был очень активен, весел, доволен прогулкой. Навстречу нам шла женщина со своей собакой.  Наш Джерик дружелюбно, виляя хвостом, побежал к собаке, мечтая с ней познакомиться, но вспомнив вдруг про свою внешность  (  видимо, счел себя общипанным, некрасивым), он с тоской обернулся, посмотрел на свой голенький хвост, и понуро свесив голову, направился домой. С тех пор после стрижки мы всегда хвалили пса, говорили ему: «Джерик хороший, красивый, молодец!» И он, понимая и принимая поощрения, больше уже никогда не стыдился себя, стриженого. Второй раз кинологи приехали к нам домой. На стол расстелили покрывало, крепко-накрепко привязали его, и взгромоздили Джерика. Его 4 часа выщипывали, чесали и стригли. Он стоял покорный, но очень удрученный.
Я научилась этому мудреному ремеслу, купила все инструменты, и сама делала тримминг. Но делала это я уже в течении 8 часов. Я давала ему, конечно, время на отдых.  Кормила, выводила погулять недалеко,  во двор, чтобы не видели его чужие, наполовину остриженного. Смею признаться, что это очень трудная работа. Выщипывается   шерсть ( поверхностный покров) со спины, с головы, с хвоста специальной расческой.  Оставлялся только нежный подшерсток.  Я сама очень уставала. Если же к нам, совсем некстати, являлись гости, то Джерик,( как всегда на звонок в дверь), соскакивал со стола, мчался с лаем по коридору к входным дверям, и удивлялся людям, которые смеялись над ним, полуобщипанным. Представьте себе одно ухо уже голенькое, а другое лохматое, как репейник…    Но он всегда был несказанно рад гостю, расслаблялся, тихо засыпал на ковре. Но не тут -то было. Я его будила, поднимала на стол, и работа продолжалась. Под конец он так уставал, что я, жалея его, отпускала на пол, а сама лоб и ушки обрабатывала, ползая по ковру на коленках. Я наклонялась над ним, то справа, то слева, переворачивала на другой бочок, и заканчивала работу уже совсем без сил. Со временем, и я делала тримминг за 4 часа. Эрдельтерьеров необходимо обрабатывать, как положено, иначе у них развиваются кожные заболевания, от которых они очень страдают, потому что они жесткошерстные собаки, у них не происходит линька, естественное отторжение старой шерсти.
После тримминга  гости всегда восхищались Джериком: «Голенький. Красивый. Ух, ты, оказывается какой стройный!  Ну, наконец, ты стал «похож на человека»! Тебя бы на выставку!»


                Любимая хозяйка.

Джерик любил меня, может чуть меньше, чем хозяина, но любил и скучал. Я в то время работала в родильном доме. Работала сутками, то есть по 24 часа , а 3 дня затем отдыхала.
  Он скучал по мне, и когда я приходила домой, восторгу его не было предела. Он лаял, передними лапами бросался на грудь, частенько роняя меня. ( Я со временем приучила его к руке, которую выставляла в сторону.) В конце концов, я изменила тактику: предусмотрительно, быстро садилась на скамеечку у входных дверей. Он облизывал меня исступленно, суматошно, я гладила его, и он замолкал.  Со временем приучился класть голову мне на колени, и  получал наслаждение. Глаза его закрывались, он издавал какой-то вздыхающе-стонущий звук.
Затем, приготовив обед, убравшись в квартире, я ложилась отдыхать на тахту. Джерик ходил за мной по квартире до этого момента, но как только я ложилась, укладывался у моих ног.


                И снова в школу.

Немного отдохнув, мы направлялись с ним в школу за Викой. Для меня это была такая тренировка, что по возвращении у меня тряслись руки и ноги. Джерик не просто бежал к школе, к Вике, он шел, как на таран. Мне приходилось постоянно осаждать его. После моего приказа он несколько секунд шел рядом, но затем вновь рвался вперед, как в бой, рвался так, ошейник стягивал его шею до хрипоты. Причем, такое с ним было только по дороге в школу.
Ну вот, наконец,  и школа, а была она довольно далеко от дома: два квартала, от Летнего сада, до проспекта Чернышевского. У школы он по приказу садился, но перебирал передними лапами по окружности, обнюхивая каждого ребенка. Я уже говорила, что в наморднике был он смиренным, иначе всех проходящих детей и их родителей пришлось бы облизать.  И вот появлялась Вика с улыбочкой на лице. Джерик вскакивал, лаял радостно, отчаянно прижимаясь к ней мордочкой. Мы нашли способ мгновенного усмирения. Намордник снимался, ему в зубы подавалась сумка со сменной обувью, и он, думая, что ему доверили важный груз, нес сумку до дома с деловым видом, иногда роняя ее, правда, на тротуар. Дорога домой была спокойней и длинней, мы прогуливались по набережной вдоль Невы.
По возвращении домой, он пристегивался к дверной ручке и ждал. Мы набирали воду, мыли его лапы, вытирали насухо. Частенько приходилось вытирать всего песика, настолько он был грязен после прогулки по городу.


                Купание.

Купают собак нечасто, во избежание развития кожных заболеваний. Каждое купание Джерика было для нас экстремальным.  У нас тогда еще не было ванны, но было огромное старинное, круглое корыто, куда  заносили Джерика, потому что сам он добровольно не вставал никогда. Мы намыливали его специальным шампунем, затем обливали его водой. Когда его уже вытирали насухо, напряжение подопечного росло и, наконец, освобожденный, но все еще мокрый, он начинал носиться по всему длинному коридору, превращая его в ручеек. Двери в комнаты были предусмотрительно заперты. И вот открывалась дверь в гостиную, куда влетал основательно высохший пес. И тут начинались гонки по треку! По какому треку, удивлены вы? По нашему, домашнему…  В гостиной  стоял диван с высокой спинкой, а перед ним журнальный столик. Джерик развивал такую скорость, бегая вокруг столика, что взлетал на диван, сразу на его спинку всеми лапами, отталкивался, снова вокруг столика, и вновь короткое приземление всеми лапами о спинку дивана, и снова на пол вокруг столика. Скорость была ошеломительной. Однажды у нас в гостях была родственница Нина, и она так беспокоилась за хрустальную вазу, которая стояла на столике, так переживала, и несколько раз пыталась успеть схватить ее, но не успевала, Джерик  наворачивал все новые и новые круги. Как мы все хохотали при этом, можете себе представить!
 

                Музыка.
               
Джерик любил музыку. Он был очень чувствительным. И мы, заметив пристрастие в высокому,  баловали его. У Вики была анвиола – музыкальный инструмент. Это духовой инструмент с клавишами. И как только Вика начинала играть на нем, Джерик вскакивал, садился, вытянув голову, и пел. Он вначале откашливался слегка, потом так завывал, так тянул ноту, что слышно было на весь двор, и все соседи хохотали: «Уроки музыки!» И в будущем, заметив, что в руки бралась анвиола, он садился, готовился к «уроку». Иногда он завывал, не дождавшись звуков инструмента. Если же был он в глубоком сне, то издавал глухие  звуки, лежа, чуть вытянув голову. Пел он только под анвиолу, но музыку по радио и телевизору слушал молча.

                Любимый ковер.

Джерик любил поваляться на ковре. Ковер имел цвета: темно- коричневый, светло-коричневый, белый, такие же,  как у песика. Он, растянувшись во весь рост, вытянув свои элегантные, длинные лапки, выглядел на ковре эксцентрично. Но ковер был не только любимым местом отдыха для него. Он любил еще и лакомиться на нем, когда мы не успевали его перехватить. Если Джерику на кухне выпадал ломтик хлеба, кусочек колбаски, булочка, и такая любимая косточка, он брал вожделенное лакомство в зубы и рысцой бежал в гостиную на ковер. Иногда лакомства было столь малы, что разваливались у него в коридоре. Он с сожалением смотрел на кусочки, и, вздохнув, съедал их в коридоре. Но, если кусочек хлеба доносился до ковра, он ложился на живот, и, получая при еде наслаждение, маленькими кусочками сначала объедал хлебушек кругом, съедал вкусную корочку, ну а уж потом съедал серединку. Однажды моя знакомая подарила для Джерика « сахарную кость», которую Вика назвала «суперкостью». Была она огромная, тяжелая, но для песика столь  же вожделенна, как и любая другая. Мы пытались уговорить его заняться костью в коридоре, он все ждал, когда мы его оставим в покое, не ел ее. Затем попытался все же заняться ею. Но она скользила, уворачивалась от него. Он снова и снова мечтал донести ее до ковра. Но кость падала, он не мог ее удерживать долго в зубах.  Он встал в боевую стойку и, наклонившись к ней, лаял на нее,  отчаянно…   Я пожалела собаку, отнесла эту махину на ковер. Сколько было у него мучений с этой костью еще и на ковре! И сколько было после этого уборки!
Был еще один эпизод. Я предложила песику две косточки. Он радостно схватил одну косточку, попытался прихватить и вторую, но обе выпали у него из пасти. Он озадачился, несколько минут смотрел на вожделенное угощение, думал, затем решительно и стремительно схватил одну косточку, галопом пробежал через коридор в комнату, бросил косточку на ковер, пулей прибежал обратно, подобрал вторую косточку, и также, стремглав, на ковер. Там, убедившись, что все что есть, принадлежит только ему, долго и счастливо грыз лакомство.




                Пирожки.

Я часто пекла пирожки, и они  завораживали его с самого начала, с момента замешивания теста. Тесто я всегда замешиваю руками, заложив в большую кастрюлю необходимые ингредиенты. А Джерик стоял рядом и ловил языкам приятный для него запах. Я разрешала ему облизать руку, и только. Дрожжевое тесто нельзя давать собакам. Когда были готовы пирожки, пища тоже очень нежелательная для собак, он так умоляюще глядел на нас, так просил всем своим видом, что я сдавалась и угощала его маленькими кусочками. Однажды я поспешила и отломила кусочек, не дождавшись пока он остынет. Пес почуял, пирожок горячий. Он ждал, перебирая лапами, вздыхая. Я по глупости решила остудить пирожок на подоконнике, протянула руку к нему, а Джерик, решив, видимо, что  его обворовывают, быстро его съел. Пришлось бежать на кухню, принести холодной сметанки, чтобы снять боль с языка. Но пес не понял, видимо пирожок уже не был горячим…    Джерик был добрый песик. Он позволял прикасаться к его миске, когда он ел, если я,  забыв положить в пищу необходимые витамины, добавляла их. Но иные собаки, как только человеческая рука протянется к миске, могут укусить, и даже очень больно.

                Новогодние угощения.

К Новому году мы обычно с дочкой пекли восточные сладости. Они необыкновенно вкусны и красивы. А названия у них какие: пахлава, шакер чурек, бадам пури   т.д.  Остывшие лакомства мы с Викой раскладывали в красивые вазочки. Затем  Вика носила их в гостиную. Я в суматохе не спросила, где она их раскладывает, а она по детской наивности решила вопрос просто. И вдруг я вспомнила, о том, что однажды в какой-то праздник, песик решил снять пробу с салата. Готовые салаты стояли в вазах на подоконнике, в холодке. Пробу он снял, но только пробу. Шум от разбитой салатницы возмутил спокойствие и лишил пса возможности наслаждаться едой. Он сокрушенно лаял над разбитым блюдом, над рассыпавшимся салатом.
Так вот вспомнив об этом, я помчалась по нашему коридору в гостиную, Вика за мной. Вазочки стройным рядком стояли на трюмо, рядом в кресле лежал Джерик, уткнувшись носом в ближайшую вазу, и вдыхал ароматы восточных сладостей, прикрыв глаза…

                Сон.

Когда Джерик вырос из своей обувной коробки, ему стелили одеяло у дверей спальни, в коридоре. Он сам выбрал это место для  ночного сна. Он, вероятно, скучал без нас у входных дверей, а, может, решил про себя, что сторожить хозяев эффективнее у спальни, чем у самого входа. После ужина и вечерней прогулки, песик, как самый послушный ребенок ложился спать. Если мы, увлекшись просмотром телевизора, или чтением, забывали постелить ему одеяло, он делал это сам. Зубами тащил он его на место, но расстелить его аккуратно, естественно не мог, а ложился прямо так: на то, что получилось. Иногда на одеяле лежала только голова, иногда только лапы…  Иногда одеяло лежало скомканное под ним, но он спокойно спал с чувством исполненного долга. И когда мы, обнаружив подобное, решали проблему. Сдвинуть его в этот момент кроме приказа «стоять» ничем было невозможно. Но кто же в такой ситуации будет давать команды своему утомленному любимцу! Нет, мы подталкивали под него одеяло ладонями, приподнимая то голову, то папу. А он лежал, не шевеля ни одним мускулом.
Днем он спал там, где ему хотелось, и поэтому мне часто приходилось стирать покрывала. При гостях, он бесцеремонно забирался в гостиную, где они спали, и отводил душу в кресле. Не раз посреди ночи, он с грохотом падал с кресла вместе с подушкой, а мой племянник Игорь, ( который часто к нам приезжал), как ребенка, снова укладывал его спать, поднимая на руках в кресло.  Собака,  конечно, должна спать на своем месте и днем и ночью, и мы были неправы, так его балуя.

                Один дома.

Без нас Джерик скучал. Соседи говорили, что иногда скулил, подвывал. Но бывало, что находило на него и буйное веселье, особенно когда он был еще молод и полон сил. И тогда он не ограничивал себя в действиях, при избытке энергии. На кухне у нас лежал линолеум плитками, как шахматная доска. Видимо в порыве кладоискательства, он однажды передними лапами оторвал одну плитку, и, удивленный, и, решивший, что это и есть клад, он разгрыз эту плитку. По крайней мере,  много кусочков лежало на полу, но были и проглоченные. Уж, как только мы с ним не боролись, воспитывали, ругали, все напрасно. Пришлось нам постелить сплошной линолеум.
Однажды я забыла на кухонном столе две пачки масла, уходя на работу. Вечером, когда домой пришли Володя, мой муж, и Вика, на кухне был «балет на льду».  Одну пачку он съел, а другую катал по полу, видимо, долго и весело. На полу лежали аккуратно развернутые обертки из под масла. Джерик, как всегда, был рад вернувшимся хозяевам, но добраться до них никак не мог. Лапы его разъезжались по промасленному полу. Он падал. Пытался встать. Делал вынужденный шпагат, растянувшись во весь рост на полу…   Он кое как дополз до своих, его подняли, увели гулять, а затем долго убирали кухню. Ругать его было уже поздно. Собак наказывают только на месте «преступления», по свежим следам. А позже они не понимают за что. Да и виновата то была я. Надо было все убирать со стола.


                Воздух!

С Петропавловской крепости взлетал время от времени вертолет с воздушными экскурсиями, и пролетал он над нашим домом. Вначале пес удивлялся этому чуду техники. Он вставал на задние лапы, передними опирался о подоконник и смотрел, и лаял с восторгом. В выходные полеты проводились почти целый день.  Джерик был занят до сумерек. Он сидел на кухне, посередине и ждал. Услышав шум двигателя, пес вставал уже в привычную стойку и лаял. Лаял каждый раз с восторгом. Проводив вертолет приветствиями, он со вздохом усаживался посередине кухни и снова ждал.
Как-то в день города, в праздник летали над Невой воздушные шары. Мы выбежали к реке, благо дом наш на набережной. Пес удивлялся, что такие махины в воздухе не шумят. Он смотрел, смотрел, но не лаял. Впечатление от большого количества огромных, разноцветных шаров было неописуемо, но уважения у Джерика не вызвало, такого, как вертолет.
В праздники вечерами над Невой салютовали, как, впрочем, и сейчас. Мы, почти всегда выходили на набережную. Джерик относился к салюту уважительно, но с легкой боязнью. Нет, он не боялся выстрелов, но слегка опасался.


                Дача.

Мы любили наш дачный сезон. Несомненно, лето было сопряжено множеством забот: работы в огороде, в саду; постройка нового дома рядом со старым; овощные и фруктовые заготовки, которые начинались с середины июля и продолжались до середины сентября;  сенокос (мы скашивали постоянно траву вокруг огорода, вокруг тропинок).
Поездки на дачу были утомительными, волнующими. У нас года два в начале нашей дачной эпопеи не было машины, и мы добирались туда на электричках. В будние дни все происходило более-менее пристойно. Но в выходные посадка в электричку представляла жуткое, отвратительное зрелище. Как только подавалась электричка, люди, словно обезумев, бросались в вагоны, расталкивая друг друга, стараясь попасть в вагон первыми, для того чтобы занять место на скамейке. Мы не могли рисковать детьми, собакой, входили в вагон последними. Но в большинстве случаев мы ездили на неделе, или первыми, или последними электричками. Поездка в переполненном вагоне была неприятной для собаки. Джерик тихо устраивался на свободном пространстве, и молча, созерцал. Но в полупустой электричке он вел себя свободно, с восторгом лез со всеми знакомиться. Люди его ласкали, но с опаской, несмотря на намордник. Помню, было очень жарко. Джерик лежал под скамейкой,  тяжело дыша. Я обливала его водой, но это не помогало. И тогда я сняла намордник. Как на грех в купе сели девушка и молодой человек.    Они очень мило общались с псом до тех пор, пока Джерик,  избавившийся от намордника, не зевнул протяжно, обнажив все свои зубы и, показав величину пасти. Испуг на лицах был неподдельным. Они молча перешли в другое купе. Если кто-то в электричке лакомился мороженным,  Джерику выпадали на долю такие страдания! Он, сидя,  все ближе и ближе пододвигался к счастливому обладателю брикета, с тревогой смотрел на убывающее мороженное,  пускал слюни. Некоторые не выдерживали, отдавали остатки ему, несмотря на наши протесты. Он выглядел настоящим  попрошайкой,  голодающим.  Впрочем, в дорогу собак не кормят, во избежание осложнений, и он всегда в дороге был голоден.
Джерик любил поездки на дачу. Смекнув,  что идут сборы, он начинал бегать вокруг сумок, повизгивая, начинал мельтешить от радости. Испытав всевозможные переживания в дороге,  он наслаждался свежим воздухом, высокими травами, множеством кустиков, где без ограничения мог опорожняться. В городе ему разрешалось только рядом с мусорными бачками. Мы всегда убирали за ним, а он терпеливо и, надо признать, брезгливо, ждал, пока мы уберем. На даче же – воля.  Когда дорога уже поворачивала к нашему дому, мы отпускали его с поводка. А он бежал впереди, поминутно оглядываясь на нас, боясь нас потерять.  Причем чувство это испытывал он и в городе: он бежал на поводке, впереди, оглядывался, убеждался, что «держит нас на поводке», и бежал дальше.  А там, на даче дорога к дому вела вдоль большого луга, на котором паслись коровы с телятами. Джерик очень уважительно, с опаской оглядывал коров, но поняв, что телята – это тоже ребята, решил однажды поиграть с одним из них. Но корова-мама была начеку, устремилась к Джерику, опустив голову, навострив рога.  Джерик, естественно, ретировался перед такой громадиной. Он попятился и побежал к нам трусливо, стремительно, оглядываясь на корову.  С тех пор он лишь издали смотрел на них с завистью: их было много, а он один, а это грустно.

                Купание в пруду. 

Наш любимый Джерик не умел плавать! На даче, в деревне был большой пруд.  Здесь триста  лет тому назад добывали камень-плитняк для строительства Санкт-Петербурга. Вода была в нем голубоватая. Мы всей гурьбой на велосипедах ездили туда купаться. Джерик настоятельно, глазами просил не трогать его.  Он всю дорогу бежал за нашими велосипедами,  уставал. Но жажда заставляла зайти в воду и испить ее.  Уже в конце купания мы тащили его в воду, подальше, придерживая его под брюшком. А он старался задними лапами достать дно. Вот и все его действия на воде. Наши многократные  усилия оказались напрасными. Он плавать не научился. На берегу его ждали позорные выкрики мальчишек, но он ничего не мог сделать с собой. И мы знали причину его страха. Когда он был еще молод, ранней весной мы пошли гулять вдоль речки, которая протекала мимо нашего дома. Летом она была мелководной и тихой, но тогда, после растаявшего снега, она бурлила, пенилась. Воды было много, и течение было сильным. Мостик, по которому переходили речку, был почти весь под водой. Но Джерик помнил летние дни, помнил, как перебегал мостик махом, и оказывался на другом берегу, где было столько всего интересного. Так и тогда он легкомысленно побежал на мостик, и своенравная, холодная вода унесла его по течению. Мой племянник Игорь,  ( он был военным летчиком, майором) был в отпуске. Он бесстрашно побежал вдоль речки, и там где делала она изгиб, слегка успокоившись на миг, вошел в речку, поймал Джерика и на руках,  принес домой, где мы успокоили, согрели песика.




                Сосиски.

Однажды я купила сосиски, собираясь на дачу, но не успела закинуть их в холодильник, зазвонил телефон, который стоял посередине коридора. На телефонный разговор ушло несколько минут. Я уже собиралась положить трубку, как увидела, что  бежит наш Джерик, цокая когтями по коридору, как копытцами, а в зубах у него сосиска, словно сигара. Он был на пути к своему любимому ковру – месту лакомства.  «Фу!» - приказала я ему. Он остановился, как вкопанный, открыл пасть, и сосиска выпала на пол.  Сожалению его не было предела: он жалел, что украл со стола, жалел, что сосиска ему не досталась, жалел о том, что я его отругала.  А я над ним посмеялась и сказала: «Дурачок, съел бы сосиску на кухне, а то все на ковер норовишь донести!»  Через несколько дней снова предстояла поездка на дачу, вновь были куплены сосиски, которые остались бесхозными на нашей кухне. Дочка позвала меня, для того, чтобы я послушала отрывок из книги Джерома К. Джерома, над которым она хохотала. Надо вам сказать, что Вика росла у нас большой любительницей книг.      Она читала много и с упоением.  А наш Джерик, видимо следуя моему легкомысленному совету, съел несколько сосисок на кухне, но вместе с целлофаном,  в который были они упакованы.  Он был тихим в дороге, видимо было ему некомфортно, а может болел живот. На даче он сразу поел своей любимой травки.  От еды отказался.  Я решила не давать ему слабительное, надеясь на природу.  Трава была лечебной для животных. Утром он снова полакомился травкой, повеселел. Как всегда, ходил он след в след за любимым хозяином вокруг огорода. Муж занимался огородом. Я на другом конце участка копалась в саду.  Через некоторое время Володя крикнул мне: «Все в порядке! Целлофан от сосисок вышел!»  Освободившись от этой ужасной обертки, пес забегал по тропинкам, счастливый.

                Тропинки.

Джерик любил прогуляться по огороду. Он аккуратно шел по тропинкам между грядок, осматривая все кругом. Если на пути встречался зеленый лук, он , не удержавшись, хватал его зубами, ел, иногда при  этом испортив все луковое семейство. Когда созревала малина, он надолго пропадал в кустах. Он ел малину прямо с куста. Ел с упоением. Частенько заваливался он в траву у кустов смородины, засыпал. Мы, обеспокоенные долгим его отсутствием, звали его. Он поднимал голову, сонный, смотрел. «Отдыхай, отдыхай», - говорили мы ему. Он понимал и это слово. Голова его снова падала в траву.

                Прогулки.

Джерик любил гулять по огромному полю у нашего дома, когда я возилась в огороде. Я время от времени окликала его. Она поднимал голову, долго смотрел на меня, но домой не спешил. Его едва было видно из-за высокой травы. Его занимало множество новых трав, насекомых и других незнакомцев, встречавшихся в траве. Наконец мое беспокойство одолевало меня, и я звала его домой. Он не слушался. А я боялась за него. Я всегда боялась, что он потеряется и станет бездомным. И он был обманут мною. Я побежала в дом, взяла его поводок-цепочку и замахала им, зазывая собаку: «Джерик, пойдем гулять!» И он простодушно и весело помчался ко мне, был пристегнут к забору с увещеваниями: «Дурачок ты, дурачок. Ты же на свободе гулял, а теперь сиди рядом.»  Слово «гулять» он знал хорошо. Как только оно дома произносилось, он начинал суетиться, собираться. Частенько мы выходили из дома без него, а он, увидев, что мы одеваемся, тоже готовился на прогулку. Но мы осаждали его словами: «А ты дома останешься». Он сразу затихал, понурившись.

                Соседи.

Мы дружили с соседями по даче, ходили в гости  друг к другу. Джерик был любимцем у них. Я как-то подарила котенка соседке-Фаине. Пес сначала умилялся, глядя на котенка, но ревновал, когда я брала его на руки, очень беспокоился, слегка потявкивая, и успокаивался, когда я передавала котенка хозяйке. Но когда кошка выросла, пес обходил ее стороной очень осмотрительно, ибо кошка обрела от него сторожевые качества. Она была боевой и бесстрашной, а это опасно. И пес все понял. Однажды нам нужно было уехать в соседнюю деревню на сенокос. Пса Фаина предложила оставить у нее, так как было очень жарко, тяжело для собаки. Фаина привела страдающего пса в дом, где кошка-Муська сидела на шкафу. Кошка с боевым кличем бросилась на спину нахала, посмевшему войти в ее дом. Фаине пришлось изолировать свою сторожиху.
В одно лето Фаина купила кур и боялась, что Джерик будет их гонять. Но пес долго наблюдал за ними, а затем потерял к ним интерес.
У Фаины были козы. Старшая из них-Катька была главой клана и зорким сторожем. Она во время прогулки пытливо и с достоинством осматривала окрестности: нет ли вокруг опасности. Если кругом была идиллия, спокойно щипала травку, но время от времени осматривалась. У Катьки были большие рога, и она была с этими рогами непобедима и знала это. Наш дом был на берегу речки. Берег был высокий, с двумя террасами.  Как-то мы пошли к речке с дочкой и встретили на тропинке Фаину. Она возвращалась с козами с прогулки, где ели козочки травку. Завелся разговор. Мы стояли на нижней террасе. Катька уже была наверху, поджидала хозяйку и козочек-деточек. Вдруг на фоне безоблачного неба, наверху, появляется Джерик (мой муж ходил с ним к колодцу за водой). Пес, увидев сверху козочек, с которыми никак не удавалось ему поиграть из-за  Катьки, издал радостный лай и бросился суматошно на нижнюю террасу. Катька, стоявшая на верхней ступеньке лесенки, выкопанной на склоне, стремглав побежала вниз, где стояла моя Вика, сбила ее. Вика приземлилась на спину Катьки и так проехала метров десять. Катька резко остановилась у козленка, и Вика упала на  него, маленького, блеющего. Нескоро Вика выползла с козленка. Они как-то запутались между собой. Джерик с радостным лаем носился вокруг них. Катька, с рогами наизготове,  гонялась за псом. Фаина с воплями: «Вика, слезай с козленка, раздавишь его», мчалась к куче-мале. Мы все так хохотали, так хохотали! Все закончилось мирным чаепитием.
Другой наш сосед помогал нам строить дом. Он скептически относился к Джерику, считая его городским баловнем, франтом. Для него собака, сидящая на цепи, охраняющая дом, была настоящей, а все остальные были  не достойны внимания. Как-то пришел он к нам во время обеда. Джерик лежал на крыльце и смотрел на него. Он не залаял. Человек-то знакомый, чего лаять зря. Он был умным псом и никогда зря не лаял, даже возмущался, когда другие собаки попусту «брехали». Человек ждал у калитки, не входил. Я открыла окно, пригласила его. Он сказал: «Так собака же!»  Джерик, услышав переговоры, подошел к калитке и ждал молча. Мужик еще больше насторожился: большой пес молча поджидает его. Мало ли что! Мне пришлось выйти встречать его. Причем Джерик, видя мое радушие, вилял хвостом. «Да, теперь я понимаю, что значит воспитание собаки. Зауважал».

                Зима.

Мы ездили на дачу и зимой. Однажды в зимние каникулы мы собрались туда большой компанией. С Викой почти что всегда, ездили на дачу ее подружки: большая Настя и маленькая Настя. Вот и тогда было нас много. Володя вместе с псом уехал рано утром, для того чтобы растопить печь, согреть дом. А мы приехали дневной электричкой. Мы шли по дороге, шумно что-то обсуждая. Издали показались наши мужчины: Володя и Джерик. Пес, почуяв нас, помчался навстречу со всех лап, но остановился с опаской. Девочки несли лыжи и палки к ним, и это насторожило пса. Он с сомнением  оглянулся на хозяина.  Остановился.  Мы, смеясь, стали звать его. Сомнения развеяны. Восторг от встречи взял верх. Он не добежал  до нас несколько шагов, приостановился, подошел с опаской ко мне, потому что у меня не было палок и лыж.
Володя днем уходил достраивать новый дом, где не было еще полов, и куда опасно было запускать собаку. Но Джерик ни за что не хотел оставаться в старом доме и бежал за хозяином. А там оставался сидеть на улице, осыпаемый снегом, обдуваемый ветром.  Он сидел, словно одинокий пенек среди снежных просторов, и покрывался снегом, словно второй шубкой.  Я через некоторое время просила  Володю вернуться, обогреться. Но он не хотел оставлять начатое дело. Ему там, в доме не было холодно.  И тогда силой  тащила я пса к старому дому, а он не хотел, упирался. Дома обогревала я его, кормила. Но он скулил, нервничал: хозяин там работает без него, а он в старом доме без дела.  Ему всегда хотелось быть рядом с Володей. Но, к счастью, пол был настелен, и пес впредь бегал на работу вместе с хозяином.



                Чумка.

Джерику еше не было и года, когда мы пошли с ним к ветеринару для  того, чтобы его привили против инфекционных заболеваний, которым подвержены собаки. Доктор так убедительно рассказал нам о том, что от прививки пес может заболеть, что вакцина у них отечественная, неочищенная, что такого красивого песика надо освободить от вакцинации (это было давно, еще в начале перестройки, когда ничего невозможно было достать, в том числе и импортную вакцину) .  Я долго с ним спорила, просила, но его доводы были убедительней моих страхов и понятий и о необходимости прививок.
Джерика   стали готовить к выставке собак. Его возили к кинологам для проведения необходимых процедур. И через несколько дней случилась беда. Тем самым недобрым утром Джерик не смог подняться на лапы, хотя так старался, что было больно на это смотреть. К нам приехала доктор-ветеринар, которая наблюдала отца Джерика - знаменитого медалиста. Она сразу поставила ему диагноз: чумка. К слову сказать она была удивлена красотой собаки, что меня неприятно поразило, мы то были ужасно расстроены. Но лечение, назначенное ею было правильным, Джерик быстро встал. Но уколы я делала ему долго, по назначению врача, потому что чумка была с параличом, поражением нервной системы, поэтому он не мог стоять. Ох уж эти уколы! Как только я начинала набирать лекарства в шприц, Джерик пугался, прижимался к стенке (именно так я и делала первые иньекции, у него даже в такой ситуации возник рефлекс). Он стоял, просящее глядя на меня. Я говорила с ним, называла послушным, хорошим, быстренько вводила лекарство. Как только все заканчивалось, он убегал от меня. Но в следующий раз все повторялось так же. Таблетки тоже пришлось научиться давать ему. В еде он их отбрасывал. При виде таблетки, он плотно сжимал зубы.  И тогда я, обваляв таблетку в сливочном масле, запихивала ее ему в уголке  пасти, ладонями поднимала голову зубами вверх, потряхивала голову слегка, и таблетка благополучно отправлялась в желудок. И Джерик выздоровел. Но мы более не давали согласия на выставки. В течении жизни у него раза четыре появлялись признаки пареза (паралича)  задних конечностей, но я вовремя замечала это, и сразу же проводила необходимый курс лечения. Это было осложнение после чумки.


                Встреча с догом.

Я продолжала работать сутками в родильном доме, и в эти дни к нам приезжала Викина бабушка. Она встречала Вику из школы и днем выгуливала собаку. В один из таких дней на Джерика напал дог. Это очень крупная, сильная собака. Дог укусил Джерика за бочок. Но бабушка ничего не сказала мне об этом. Через день я обнаружила на месте укуса инфильтрат (уплотнение). Если бы сразу обработали рану и следили за ней, возможно,  избежали бы осложнений, но случилось именно так.  Я поехала с песиком в ветеринарную лечебницу, где доктор обколол инфильтрат антибиотиком, назначил лечение. Джерик плохо себя чувствовал, он притих, осунулся, плохо ел. Мы лечили его усердно, но появился новый инфильтрат под кожей, уже в другом месте. Я вовремя заметила его, сразу начала  лечение, все рассосалось. Через день – новый очаг, сразу же начатое лечение привело к улучшению. Он получал интенсивное лечение три недели, ослаб, и больше не выглядел на прогулках веселым, бодрым, жизнерадостным. Проходящие мимо собаки чуяли его болезненное состояние, видели, что он не боец, и злобно лаяли на него, вызывая в нем чувство страха. Теперь он вел себя по отношению к ним трусливо.  Мы по мере выздоровления стали вселять в Джерика уверенность в себе, поощряли его. Он выполнял команду «стойка» при виде лающих на него собак. (Хорошо, что все собаки были на поводках).  Он выполнял команду «голос» также хорошо, усердно. И злоба у оппонента тут же проходила. Никто не хотел драться с Джериком. И он стал таким же, как прежде, уверенным, сильным, счастливым. И хорошо, что мы поработали с ним, ибо впереди была встреча с главным врагом и обидчиком.
Мы гуляли с Джериком  по набережной Невы. И вдруг впереди метров за 50 – 60 я видела дога. Он бежал без поводка, без намордника. Испуг! Испугалась я!  Дог, увидев Джерика, с лаем бросился на него. Я моментально сняла намордник с Джерика, приказала ему «стойку»,  «голос»,  «фас». Джерик выполнил все приказы.  Он, остервенело, рвался на поводке, не в состоянии выполнить лишь одного приказа «фас» до конца. И дог, на всей  скорости,  присел, трусливо прижав уши. К нему подбежал хозяин, который минуту назад беспечно шел за догом, размахивая поводком.  Я пыталась высказать свои претензии к хозяину, кричала, но почти ничего не было слышно из-за лая Джерика. Он победил. Я его очень хвалила.
Прошло несколько дней. Володя вечером вывел собаку на прогулку, но скоро вернулся. Прогулка была недолгой, потому что случилась драка. Навстречу им шли две девушки, мило болтая.   Впереди бежала их овчарка без поводка. Наш Джерик остановился, разглядывая овчарку, завилял хвостиком.   Но овчарка злобно набросилась на нашего пса,  схватила зубами его за ухо. Наш Джерик без всякой команды, не дав даже голоса, ухитрился схватить врага за шею.  И это была «мертвая хватка».  Чужой пес упал на бок, хрипел, но наш не отпускал его.  Володя пытался разжать ему челюсть, но не  смог. Затем он схватил палку, оказавшуюся рядом,  и разжал палкой челюсти Джерика.  Дома при осмотре Джерика, я обнаружила  глубокие раны вокруг уха. Раны были обработаны, он не заболел. Ну а что стало с овчаркой, мы не знаем. Только после это Джерик гулял в наморднике всегда.
               
               
                Болезни.

В очередной раз направились мы в ветеринарную лечебницу на очередную прививку, ожидали в очереди довольно долго, много было животных в очереди. И, хотя мы большую часть времени провели на улице, но он успел заразиться ангиной. Очень неприятная неожиданность. Джерик отказывался от еды, был угнетен. Температура была  выше нормы. И тут я вспомнила, что хозяйка одной собаки рассказывала об ангине у своего питомца. Диагноз подтвердился. Джерику вводились антибиотики. Он вел себя так же, как и раньше при лечении, стоял в гнетущем ожидании укола. Но выносил все стоически. В первый раз я обработала глотку лекарством из баллончика-аэрозоля, и это было последним разом. Больше он пасть не открывал. Тогда я заварила ромашку и вводила ее шприцом (без иглы) в уголок пасти, закинув ему голову, он глотал, но и горло его орошалось ромашкой. Болел он долго, тяжело. Ослаб. Мы потихонечку гуляли  с ним. Он с трудом преодолевал расстояние, совсем небольшое. И когда он выздоровел, мы стали удлинять маршрут, каждый день понемножку. И когда мы впервые добрели до Летнего сада, куда он ранее пробегал за несколько минут, остановились, отдышаться, к нам подошел турист, и печально сообщил, что пес болен. «Он уже выздоравливает, все уже налаживается», успокоила я его. И он вскоре обрел прежнюю форму.
Эрдельтерьер – исскуственно выведенная собака, и подвергается всякого рода инфекциям. Болел он однажды и гриппом.
Игорь, наш племянник, военный летчик, служил тогда на Дальнем востоке. Он прилетел к нам совершенно больной. Грипп. Заразились гриппом от него и мы с Викой. Но когда заболел Джерик, это снова было для меня испытанием. Он лежал, как и мы, пластом, не ел, не пил. Таблетки я, естественно, давала ему старым, испытанным способом, а воду приходилось вводить шприцом, ползая перед ним на коленях и днем и ночью. Очень опасно состояние гиповолемии (обезвоживания) во время инфекционных заболеваний. Вспоминается мне, как болел Игорь. Он разложил подушки от кресел вдоль  длинной отопительной батареи, накрылся моей длинной дубленкой, и так пролежал 4 дня, пока болел. Затем перебрался на диван. Джерик выздоровел первым. Он весело бегал вокруг наших постелей, где бы мы ни валялись, облизывал усердно, подбадривая. Но немного покашливал и он после гриппа, как и мы.

                Рыжик.

Наш дом долго расселяли, лет двадцать. На первом этаже осталась одна женщина, в однокомнатной квартире. Она очень любила собак, и подбирала их со всей округи. Они шумели, тявкали ночами, но никто из оставшихся соседей не жаловался на нее, все мирились, жалея собак, подкармливая их. Ее, наконец, переселили, но собаки остались, и жили там, как хозяева. Вожакам у них был Рыжик, матерый пес, с множеством ран. Я жалела собак, приносила им еду, и вожак меня всегда одобрял, степенно стоял, несколько раз вильнув хвостом. Джерик очень хотел подружиться с Рыжиком, но тот пренебрежительно относился к питерскому «денди».  Он считал ниже своего достоинства дружить с ухоженным, сытым псом. Рыжик  полюбил меня преданно и нежно. Еще издалека, на улице замечал он меня, возвращавшуюся с работы, или из магазина,  подбегал ко мне, прижимался лбом к коленям, разрешал погладить его по голове. И только затем просил поесть. Он ел только сосиски, сыр, мясо (этим подкармливали его продавщицы с магазинов, около которых он частенько попрошайничал, то есть просто сидел и ждал), или еще что-нибудь вкусненькое, например блинчики или пирожки.
Однажды, мы возвращались с Джериком домой. На нас набросилась стая собак, причем все незнакомые псы. Но Рыжик выскочил вперед, встал перед сворой и грозно протявкал: «Гав, гав, гав!» И собаки притихли, недовольные, но смирившиеся. Воля вожака-закон в стае. Рыжик проводил нас до подъезда. В те годы почему-то было много бродячих псов. Впрочем, это были девяностые годы прошлого столетия. Продукты выдавали людям по талонам. Видимо, в некоторых семьях было принято варварское решение: выгнать собачку на улицу, где они собирались в стаи, ночевали где попало. Забили дворники и квариру, где жил Рыжик. Он перекочевал в соседний пустующий дом. Но встречались мы с ним ежедневно.
Время неумолимо шло, Рыжик старел, бег его стал более, чем умеренным, с хромотой. Как-то встретила я его у нашего подъезда, совершенно обессиленного,  всего заснеженного. Я решила, что он болен. Помогла ему подняться по лестнице до батареи, уложила там, помчалась домой, согрела слегка бульон, принесла ему. Затем принесла сосиски, витамины, таблетки. Он все съел. Я очистила его от снега, как могла,  просушила тряпками шерсть. Он благодарно облизал меня. Я побежала за новой порцией сосисок. Вернувшись, пса не обнаружила, выскочила  на улицу, и увидела его уже ожившего со стаей собак. Он не был болен, он просто загулял, шалун. Через несколько дней я увидела его с зияющей, гнойной раной на лбу, ближе к уху. Он поел с моих рук, но немного, с тоской и болью посматривая на меня. Я приказала ему «ждать». Он ждал, пока я сбегала за лекарствами. Рану я обработала, он не чинил мне препятствий, видимо животные чувствуют, что руки лекаря приносят им выздоровление,  становятся смирными во время лечения. На следующий день он ждал меня у нашей парадной. Я снова обработала рану. На третий день я совершенно была спокойна: рана была чистой, он выздоравливал.
Рыжик старел. Его уже не слушались молодые псы, прибившиеся к стае. Он молча переносил унижения.
Все собаки исчезли одновременно. Видимо, их выловили. Хотелось бы верить, что поселили собак в специальном питомнике, раздали по домам желающим, но не Рыжика. Слишком он был стар…
Вспоминаю, как вел себя Джерик, когда я кормила Рыжика у дверей нашей квартиры. Он искренне удивлялся тому, что чужому псу хозяйка подает исключительно лакомства. Нервничал, суетился. Но, поняв при кормлении, что Рыжик очень голоден, смирялся, садился и смотрел на него с обожанием. Он всегда, даже старого, больного любил его.


                Самый маленький подопечный.

У Игоря (племянника) родился мальчик. Назвали его Валерием в честь деда. Он прилетал к нам еще совсем крохой. И Джерик принял на себя обязанности сторожа при нем и няньки. Он ждал у постели его пробуждения, бежал к нам с докладом. Мы понимали, в чем дело. Пес был при ребенке неотлучно. Позволял себе расслабиться лишь только ночью. Он облизывал его беспрестанно, сновал перед ним, суетился. Совсем еще маленький, мальчик учился ходить, держась за шерсть Джерика со всей серьезностью.  Валерик решил про себя, что пес слуга ему и друг. Ребенок ложился на него, хватал за уши, за нос, за хвост, за бороду. Джерик все стоически выносил, иногда лишь уварачиваясь от ребенка. Мальчик подрастал. Он с родителями жил у нас часто и подолгу (они приезжали с воинской части, где не давали зарплату, где не было в магазинах продуктов, где не было топлива для полетов, необходимых для оттачивания летного мастерства). Мы любили их всех, но особенно маленького. Валерик делился с псом всем тем, чем его угощали. Конфету чупа-чупс сначала сосал мальчик, затем подавал псу: «На, угощайся». Джерик, получив конфету, естественно, возвращать ее не собирался, держал зубами. Мальчик за палочку тянул к себе, удивляясь такому нахальству. «Я тебя только угостил, чуть-чуть оближи и все!»  Но зубы у пса были крепкими, угощение вкусным и тающим в пасти. Победил Джерик. Когда псу давали хлеб, мальчик поднимал угощение с ковра  тоже его ел, если мы не успевали прекратить это безобразие. Мальчик еще подрос, и уже пес перестал его нянчить, спал целыми днями, чем озадачил ребенка: «А почему Джерик так долго спит днем? Что делает он ночью?»  «Квартиру охраняет».  «А-а-а! Он ходит везде, за порядком следит, двери-окна проверяет…» Когда мальчика  мама просила не чавкать мальчик искренне удивлялся тому, что Джерику все можно…   
На даче пес нес службу исправно. Когда ребенок гулял, мы были спокойны. За ограду пес мальчика не пускал. Ходил за ним как ниточка за иголочкой. Часто они бегали по травке друг за другом. Мальчик веселился, смеялся, пес лаял. Они очень любили друг друга. Валерик называл его братом.

                Джерик уходит.

Как я уже писала, после чумки был наш песик  невсегда здоров. Я вовремя замечала изменения в его поведении, и лечила его, он восстанавливался. Но в тот последний год, осенью  у него произошло кровоизлияние в мозг, не столь обширное, чтобы он совсем слег, но пагубное.  Я лечила его, ухаживала за ним. Он поднялся, но был слаб, не смог более лаять, не мог пить воду. Еду он хватал зубами. Но лечение продолжалось. Джерик изменился внешне. Он уже не был энергичен. Шерсть облезала. Он похудел. Не раз во время прогулки люди говорили: «Какой паршивый пес. Да усыпите вы его».  Я отходила в сторону, и сердце мое болело от жалости. Но как медик я знала, что придет жара, Джерик не сможет пить, начнется обезвоживание организма, он будет мучиться, и нам придется избавить его от страданий. Лишние два, три дня его жизни внесут только боль, и все.
Пришло  долгожданное лето, поездки на дачу, которые так любил песик. Он, как прежде, оживлялся, но в машине без сил ложился.  Мы поили его водой с помощью шприца, обтирали мокрой тряпочкой. Он с такой благодарностью смотрел на нас, что мы плакали. Наши друзья и родные приходили попрощаться с ним. Джерик был всем рад, но радость свою выражал лишь взглядом. Он продержался до конца июля. Я решила не делать ему капельницы. Господь забирал его, мы перестали сопротивляться, смирились. Во время последней поездки на дачу песик лежал, ослабший, задыхающийся. Он уже не мог самостоятельно ходить. Мы поддерживали его при попытке пройтись. Поили и кормили с рук. Но он не ел и не пил, лишь только стонал, глядя на нас. Перед концом, с глаз у него потекли слезы. Он прощался с нами. Плакали и мы, поглаживая его. Он прожил 11 лет. Это обычная продолжительность жизни для собак.
Похоронили мы его недалеко от дачи, в большой воронке из-под взрыва,  послевоенной. Когда мой муж закапывал его, так рыдал, так рыдал…   Ушел самый преданный, бескорыстный друг.

                Новогодний подарок.

Прошла унылая осень без Джерика, прошел декабрь. Пусто было в доме без него. Он часто нам снился. Я понимала, что последний год был мучительным для него и успокаивала себя и родных тем, что там, где он боли нет, но частенько мы плакали.
Новогодняя ночь в том году была у нас не очень шумной. Обычно собиралось много народу, так как мы жили в центре города. До Невского проспекта, до Дворцовой площади пешком минут 20. А в том году племянники с семьями, с друзьями уехали в Финляндию, к родным.
Утром я проснулась рано. И вдруг за входными дверьми услышала истошный крик котенка. Он просил, требовал помощи! Я открыла дверь и увидела маленького (месяца два) котеночка. Он дрожал от страха, холода. Он был болен. Пять дней я поила его водой, лекарствами. Он пролежал на батарее, где постелено было полотенце, эти дни, а затем встал, потребовал еды. Он остался жить у нас.  Мы пожалели  его, больного, маленького…   И также, как Джерика, мне приходится время от времени лечить его, ухаживать за ним.  И, несмотря на крутой его нрав, мы его любим и беспокоимся о нем.

21.02.2013г.