Крошка Лялька, сестрёнка Лёшки Барсукова, обожала доктора Айболита и очень боялась Бармалея. Она своим непослушным язычком называла его Блём-блёмой. С началом блокады блёмблёмами для неё стали все немцы. Для неё это были самые жуткие существа, которые бомбили, стреляли и всех морили голодом.
Прошли годы. Но время не лечит. Вот уже грядёт 75 годовщина снятия блокады, а в сердце Барсукова всё ещё ноет, всё еще не тает ледяная заноза ленинградской .скорби
Особо щемящей была судьба маленьких ленинградцев. В морозном, тёмном, голодном городе мамы последнее отдавали своим крошкам, умирая от дистрофии.. А без мам погибали и крошки.
На развороченном пути
Стоит мальчишка лет пяти.
В глазах расширенных истома,
И щёки белые, как мел.
- Где твоя мама, мальчик?
- Дома.
- А где твой дом, сынок?
- Сгорел.
Он сел. Его снежком заносит.
В его глазах мутится свет.
Он даже хлеба не попросит.
Он тоже знает: хлеба нет.
С. Алексиевич
Ленинградские дети вели себя мужественно. И на крышах стояли, и помогали взрослым, и голодными шли в свои промерзшие классы,
Девчонка руки протянула
И головой - на край стола...
Сначала думали - уснула,
А оказалось - умерла.
Её из школы на носилках
Домой ребята понесли.
В ресницах у подруг слезинки
То исчезали, то росли.
Никто не обронил ни слова.
Лишь хрипло, сквозь метельный сон,
Учитель выдавил, что снова
Занятья - после похорон.
Ю. Воронов
Или:
Стрелки непочиненных часов
Как трамваи, неподвижно стали.
Но спокойно под набат гудков,
Девочка играет на рояле.
У неё косички за спиной,
На диване в ряд уселись куклы,
Бомба, слышишь? В корпус угловой…
Дрогнул пол… Коптилка вдруг потухла…
Хлеб, как пряник, съеден ап пути.
Раскладушка в ледяном подвале.
---Но, как прежде, ровно с девяти
Девочка играет на рояле.
В. Вольтман-Спасская
Девочка – это Марина Дранишникова, дочь Вольтман-Спасской. Марина выживет и станет известной пианисткой. Илья Глазунов напишет два её прекрасных портрета (ленинградские дети были очень талантливы) .
Когда Барсукову доводилось выступать перед публикой о блокаде, он не мог выразить своими словами страшную судьбу ленинградских детей. Он прибегал к стихам блокадных поэтов. Но и в этом случае слёзы неудержимо текли из его глаз.
Стойкость и мужество маленьких ленинградцев поразила советских людей.
Это удивительно, что во многих местах, даже очень удалённых от Ленинграда, возведены памятники в честь прекрасных детей Ленинграда.
В Красноярске – это на фоне решётки Летнего сада закутанная по-зимнему девочка с таким же закутанным братиком идут с бидончиком за водой.
В Ярославле – улетающий в небо ангел.
В Тихвине – рыдающая мать перед пылающим детским эшелоном, рзбомблённым немецкими лётчиками.
В Лычкове – девочка, подброшенная огненным взрывом. Там от взрывов бомб
висели на телеграфных проводах ручки, ножки ленинградских детишек.
В Омске – это группа из трех малышей-блокадников.
В Ереване – это фигура армянской матери, приютившей ленинградского мальчика.
Наконец и Петербург очнулся. В 2010 году по настоянию жителей Васильевского острова в Яблоневом саду, посаженным в 1952 году учениками местных школ в память о погибших маленьких ленинградцах, был открыт скромный памятник детям-блокадникам.
Губернатор Матвиенко, выступая на открытие памятника, сказала:
«Мы открываем сегоддя памятник, равного которому нет в нашем город. Это памятник героизму и мужеству юных ленинградцев…»
У нас подвиг, жертвенный поступок – производная от дурости начальства, которое, доведя ситуацию до абсурда, вынуждает людей бросаться на амбразуры. Ведь всем было ясно, что маршал Ворошилов – никудышный стратег, что ему не удержать немцев, что Ленинград может быть захвачен врагом. Так уважаемый товарищ Жданов распрядись, чтобы жители Ленинграда покинули город. Куда там! Белобилетников в ополчение, калечных в МПВО, женщин на окопы.
А детях вспомнили тогда, когда немцы оказались под Лугой. 29 июня Ленгорисполком принял решение «О вывозе детей из Ленинграда в Ленинградскую и Ярославскую области».
Автор уже описывал ситуацию, связанную с эвакуацией ленинградских детей, но это настолько надрывная, саднящая тема, что но решил повториться.
В Музее обороны Ленинграда было много ярких, кричащих, драматических материалов, но Барсукова на всю жизнь зацепило одно, может быть и не очень талантливое, но потрясающее своим скрытым трагизмом, большое полотно. На нем был изображен дебаркадер Московского вокзала (тогда он был снабжен стеклянной крышей). У перрона стоял поезд, составленный из дачных вагонов. А по перрону в панамках, кепочках, испанках в затылок друг другу двигались к вагонам цепочки мальчиков и девочек, руководимые энергичными комсомолками. За плечами детей висели самодельные вещевые мешочки, котомки, рюкзачки, снабженные лоскутками белой материи с фамилией владельца.
Это город эвакуировал своих детей подальше от войны, которая слишком близко подошла к его предместьям. Детей эвакуировали без матерей. Женщины нужны были городу и для работы на военных предприятиях и для создания вокруг Ленинграда оборонительных рубежей.
Большая рыдающая толпа этих несчастных женщин, в отчаянии ломая руки, воздевая их к бесстрастной стеклянной крыше, колыхалась вдоль стены вокзала: матери провожали своих детей в опасный путь. Ленинградки, измученные страхом за судьбу своих детей, хорошо знали, что немцы беспощадно бомбят все поезда. И товарные, и пассажирские. Они это знали и страдали безмерно, уже бессильные чем-либо помочь своим драгоценным кровинкам.
Они это знали, но они не знали того, что знаем мы. Бедные женщины не знали, что большинство из них никогда уже не увидят своих Вовочек и Машенек, что эти отчаянные проводы -- их последнее горькое общение. Они, в отличии от нас, не знали, что каждая вторая из них умрет от голода в осажденном городе, а часть эвакуированных детей погибнет от бомб, недоедания, болезней или просто затеряется на просторах Родины чудесной.
И вот наше знание всего этого до такой степени усиливало трагичность изображенного на полотне, что люди стояли перед картиной и молча плакали.
Если от рассмотрения висевшей на стене музейной картины люди приходили в волнение, то что же переживали те ленинградки, которые наблюдали «в живую» массовый вывоз детей из Ленинграда. Одной из таких женщин была библиотекарша Раиса Малиновская. Она жила в городе со своим пятилетним сыном и была в постоянном напряжение: от мужа давно не было писем. А их и быть не могло. Генерал Р.Малиновский командовал 48-ым стрелковым корпусом, который отчаянно бился в окружении в районе Николаева. А тут к этому напряжению приспело еще одно: власти вынесли постановление об эвакуации детей.
В своей «Блокадной тетради» она описала, как эта эвакуация происходило.
«И вот настал этот день – 5 июля 1941 года.
По двое выстроились наши дети во дворе детского сада. Совсем крохи – от трех до шести лет... Стоит мой Герочка, рядом с ним такой же мальчик. На Герочке пальтишко синенькое, летнее, серенькая кепочка, на плече что-то вроде вещмешка. Там сухарики и печенье, на первые часы пути. Стоит -- и не плачет. Только деловито поправляет игрушечное ружье на другом плече...
И вот в одну машину погрузили вещи, а в автобус стали сажать детей. Герочка мой изо всех сил держался. Когда набегала слезинка, старался не смотреть на меня. А я вроде и не плакала, а слезы ручьем лились. Всякое было и прежде и потом, но, кажется не было в моей жизни дня, когда я пролила столько слез. А мой малыш еще меня успокаивал: «Не плачь мамочка я скоро-скоро вернусь, только немца прогоню».
Никогда не забуду эту картину. Обычный ленинградский автобус с нашими детьми. Они спокойно, послушно зашли в автобус. И только когда закрылись двери, дети что-то поняли (до этого, наверно, думали, что их везут на экскурсию). И тут они все в один голос заплакали и закричали: «Мааааа-ма! Мааааа-ма!» А матери кинулись к автобусу – как будто передумали, хотели забрать своих детей и тоже плакали, кричали, звали детей по именам.
Так и тронулся этот автобус, увозя отчаянный детский крик, а за ним бежали матери, захлебываясь плачем. Это было наше первое ленинградское горе – эвакуация детей.
Детский сад находился вблизи Московского вокзала, и все мы кинулись туда. И вот здесь я еще раз увидела Герочку -- когда детей выгружали из автобуса и вели в здание вокзала. Но он меня не видел... Маленькое беспомощное существо – кто тебя уложит спать, кто накормит, приласкает, расскажет сказку на ночь?
А к вокзалу уже подходили другие автобусы с детьми, и привокзальную площадь заполнила огромная рыдающая, воющая от горя толпа матерей...
О том, чтобы оставить детей в Ленинграде , -- об этом и речи не было. Это так. Если бы Герочка остался со мной, нам бы не выжить – ни ему, ни мне. Сколько матерей умерли, отдавая свою еду детям, а после дети умирали, оставшись без матерей.
(Но) неужели нельзя было отпустить нас вместе с детьми? Хотя бы тех, что не работали на оборону... И все-таки не знаю, правильное ли это было решение – не отпускать матерей.
Думаю, не правильное...»
Может быть права Малиновская, а может быть и нет. Всего до 27 августа (в этот день была перерезана последняя железная дорога) было вывезено 395 000 детей. Ежедневно из Лнеинграда выезжало по нескольку эшелонов с эвакуированными детьми. Мог ли город огранизационно и материально обеспечить транспортировку еще и 395 000 женщин? Большой вопрос!
А Раисе Малиновской фантастически повезло. Она не умерла от голода в первую, самую страшную блокадную зиму. 4 апреля 1942 года, в последний день работы Дороги жизни (ладожский лед уже едва держал грузовики) она была вывезена на Большую землю.
И муж её не погиб в окружении. Р.Я.Малиновский вывел свой корпус из смертельной западни. Впоследствии он командовал фронтами. В 1944 году он стал Маршалом Советского Союза, а 1957 году -- Министром обороны.
Не пропал и Герочка. Мама нашла его здоровым и невредимым в 1945 году.
Но так везло не всем.
У Барсукова сохранилась довоенная фотография. В пионерской комнате на фоне стенда, посвященного памяти С.М.Кирова разместились 38 бесконечно симпатичных мальчиков и девочек: весь 1-б класс со своей классной руководительницей. Дети все были из соседних дворов и еще до школы хорошо знали друг друга.
Когда Барсуков с мамой вернулся в 1944 году из эвакуации в Ленинград, то из всех своих одноклассников, из всех 38 учеников бывшего 1-б класса встретил лишь четырех: Кольку Петрунина, сына хромого дворника, который в блокаду развозил на своей двуколке хлеб по булочным, двух совершенно больных девочек, да своего друга Олежку, жившего в соседнем подъезде. В течение последующего года в Ленинград вернулись еще два мальчика-одноклассника и отличница Антонова. Но они эвакуировались с мамами, и с мамами же и вернулись.
И все! Судьбами остальных 30-ти бывших соучеников Леши Барсукова безжалостно распорядилась война.
Мужественные дети Ленинграда. Они достойны памяти, с них нужно брать пример. Но наши чинуши вместо памятника юным страдальцам, примандячили на ленинградскую стену бронзового Маннергейма, войска которого блокировали город с севера и помогали немцам душить ленинградских деток.
Если есть Бог, то он должен покарать этих бездушных святотатцев!