Светлана Дерепащук.
За сорокалетнюю приобщённость к литературному процессу был участником многих мероприятий: в том числе и ежегодных семинаров, проходящих под эгидой ЦК комсомола в Тюмени, куда приезжали и из Омска, из Свердловска, из Новосибирска. Со всей области молодые съезжались. Был и участником Всесибирского совещания молодых писателей в Новосибирске в 1982 году, и участником 8 Всесоюзного совещания в Москве. Много видел, много слышал.
Из поэтов, кто по-настоящему зацепил, первой была Светлана Алексеевна Соловьёва из Тобольска, не от мира сего женщина. Пронзительные стихи писала. Красивые. А в Союз писателей её приняли только в 1996 году без единой книжки. Не принимали, и не понимали её звукоряд. Слушали, восхищались, но нигде не печатали.
Ну, а вторая – это новгородская Светлана Дерепащук. Тоже и отторжение, и восхищение она вызывает. Нельзя её на атомы и молекулы разобрать.
Как она пишет о себе:
«Первое десятилетие жизни играла на берегу реки Птичь, в Белоруссии, второе – росла-самообразовывалась, исследуя обрывы Волги возле Костромы, потом с 1983 года брела вдоль Волхова в Новгороде. Возможно, закат жизни проведу, ковыляя вдоль Ганга – всё в тех же поисках себя. Всё так же читая других.
Главными вехами в жизни настоящей Женщины всегда были и будут мужчины. Продукты эмансипации – либо мужеподобны, что ужасно, либо неврастеничны, что смертельно. Мне очень везло на умных, щедрых, талантливых мужчин – спасибо всем!
Первым редактором был, конечно, папа. Прочёл, помнится, некий рифмованный бред 12-летней пигалицы, обчитавшейся Лермонтовым, отметил переизбыток союза «и». И на этом с поэзией было покончено. Зато он научил влюбляться – в красоту окружающего мира, вовлекая в своё хобби – фотографирование. В геометрию, химию, физику – предметы, которые он «курировал» Это от тебя, папа, всматривание и видение. Страсть к ёмким формулам, структуированию, созданию логических аксиом, доказательству поэтических теорем и обилию прочей «физики» в моей лирике.
Взрослая жизнь. Влюблённость в Музыканта – и первый опыт играть словами, словно нотами. Влюблённость в Художника - и умение писать образами, как красками. Влюблённость в Философа – и навык, проникая – отстраняться, проницая – обобщать. Влюблённось в Поэта – и дар творить не фразами, а моментами жизни»
В большую литературу Дерепащук привела Валерия Клебанова, новгородская поэтесса. Она прочитала рукопись, дала добро, спросила: «Почему в Союз не вступаешь? У тебя всё есть».
Светлана Дерепащук пишет:
«Поэзия – мой образ жизни, форма творческого дневника и основной способ самореализации. Источниками вдохновения являются впечатления от картин и музыки. Путешествия, любые ежедневности – от феерических до самых незначительных. Темы – созерцание живописи и природы, вслушивание в звуки, дегустация вкусов, всестороннее проживание жизни. Словостроительство. Строительство текстов. Самопознание. Самолюбование. (Чего-чего, а самолюбования у Дерепащук с излишком. Она могла поехать куда угодно, хоть во Владивосток, чтобы бы выступить с двухминутным стихотворением. Не знаю, что её удержит на одном месте).
- Как стать поэтом? - спрашивает она себя, и отвечает. - Прислушаться, всмотреться, сформулировать ритмично и рассказать самобытным языком».
Светлана Дерепащук невероятной трудоспособности человек. Пишет стихи, прозу, вяжет, вышивает, шьёт, что удивительно, без машинки, как когда-то белошвейки работали. Фотографирует. Наблюдательный человек. Может подметить самое незначительное, и из этого создать образ.
Вот её Автопортрет: прогноз погоды и судьбы.
«Остаток года, коротенький хвостик, мёрзло трясётся и жмёт – поджимает. Скручивает, тянет сгорбиться свиться в комочек, приуютниться. В норку, в тепло. В плед.
Нет.
Рву двухдневную паутину сонности, путаюсь в ненавистных шнурках-шарфах-перчатках, выбираюсь. За кефиром. И обратно? Ни за что!
Про что это я?
Ах, да. Снег. Там шёл снег. Третий за зиму. Первый был мимолётный и за город не зацепился. Второй оказался клочковатым. Слякотным и без остатка стёк в речку. Третий, нынешний – сухой. Шуршит. Я вскарабкалась на окольный вал. Оскальзываясь на хрупких буро-зелёных гранях. Чтобы быть выше и ближе.
Слышу – шепот.
Подняла навстречу белому пунктиру лицо – смотреть и видеть. Но глаза прищурились, защищаясь от снежинок. Высунула язык и стала ждать, когда снег начнёт действовать на вкусовые рецепторы. Ничего не поняла. Не вода.
Неводом зимы затягивает в печаль.
Этим летом я обнаружила её воплощение в центре бешеной пульсации пляжного веселья. Печаль была круглой, я туда забралась и покатилась - по волнам, по людям, по миру – мимо жизни. Я всё видела. Но ничего не чувствовала – ни влаги, ни глубины воды, ни тепла там, за пластиком капсулы, ни ветра. Наверное, и радостные звуки были обманом.
Время замедлилось. Волны стали вязкими и липкими. Потом время остановилось и солнце, конечно, погасло. Это она, печаль. Только она отрицает реальность.
Жалость.
Малость. Такая малость, как ледяной кристалл, не спасёт. Сухая снежинка. Втыкаясь в кожу, колет. Тает. Мокрый снег на язык. Вкуса нет. Я знаю, что вокруг всё настоящее. Что могу замёрзнуть или обжечься. Но вкус жизни, потерянный с ушедшей любовью, по-прежнему недоступен. Да, я чувствую твою руку. Нет, я не чувствую любви – ни твоей, ни своей.
Согрей.
Как это согреть? Что даёт тепло? Что говорят слова? К чему подталкивает действие? Если я в прозрачной капсуле – что мне ваши крики и толчки? Мне всё равно. Нужно прорвать капсулу, убить печаль. Хоть что-то настоящее впрыснуть в глаза брызгами сока из лимонной корочки, влить в уши вибрацией колокольной меди, втереть в язык горечь тюльпанной луковицы. Чтобы я почувствовала вкус жизни. А пока мы с реальностью параллельны, безразличны друг к другу.
По кругу: абракадабра.
Одиночество – идеальное убежище, я вижу всех. Меня видят? Вряд ли. Здесь мягкая, тёплая пена, бархатная темнота. В ней образ тонет, как закат в реке.
Одиночество – идеальное убежище, я слышу всех. Меня слышат? Вряд ли. Не думаю. Здесь непробиваемая защита, в ней крик тает. Как снег на дрожащих губах.
Бессловесность не равна молчанию. Насилие не равно боли.
Литературная и общественная позиция Светланы Дерепащук сложна и противоречива. Её по праву можно отнести к школе футуристов, она отстаивает позиции новой «старой» школы в поэзии. Светлана Дерепащук ярый защитник самобытности, пропагандист новой формы стихосложения, новой образности. Не приемлет механического сбора слов в строчки, где главное – упрощённая рифма, скудность словарного запаса, мнимый пафос, словоблудие, доходящее до рифмования заголовков газетных статей, или стремления выжать слезу, на потребу читателя.
В некоторых стихах из её сборника "Футур", («Моё одиночество» Эй, где ты…) языческая мистерия под влиянием символистов.
Поиск новых форм словесного выражения у Светланы,- вот оно хлебниковское, стремление найти новые закономерности, языковой эксперимент – превращает стихи Дерепащук в факт эстетический.
Неологизмы Дерепащук восходят к русским корням, подобно листьям на деревьях, старые «отлетают», новые «вырастают», появляются в её стихах новые слова.
Новаторство Дерепащук перекликается с революционностью стихов Хлебникова. Для новофутуристов, к которым можно отнести Светлану Дерепащук, (к футуристам принадлежал сам Велимир Хлебников), одним из путей «словопостижения» была живопись. У Дерепащук именно из живописи, из отношения к ней, возник целый цикл, возникло отношение к стиху и слову, как к самоцельному материалу. Размышления вперемешку с картинами: целый ряд стихов-откликов на картины художников Сергея Опульса, Александра Олигерова, Олега Саулова. И всё это в сложном единстве. Космизм в стихах присутствует.
Велимир Хлебников писал: «Мы хотим, чтобы слово смело шло за живописью». Кто кроме Дерепащук на новгородчине следует этой традиции – Никто! У Светланы Дерепащук не просто отсылка к живописи, а включение в стих. В его образную систему зрительных ассоциаций. С помощью звука и цвета Дерепащук стремится выразить ощущение предмета.
Стихи Светланы Дерепащук сложны по форме и содержанию. Она экспериментатор. Она засоряет речь варваризмами – словами иноязычного происхождения, с сохранением их графического облика. У неё нет чётких поэтических черт. Но она не старается нарушить законов русского словообразования. В её стихах таинственный смысл. Она ищет звуковой образ, строчки стихов звукообразны:
«Бархат седума сед там, где речи очерчены…»
или
«Простуженный ветер вдыхает эфиры лаванды
И крутится вспять заплетя пятый след, колесо…»
или
«Сквозь сон бильд-редакторы фото гламурят, как слизни…»
«Цва-шики-цва – шаговье длится…»
«Квашеный шмяк, снеговой выцед …»
или
«Тут-таки – ток» - цокочут стёкла…»
«Заштрихованные волны, голоса «Шшш-сса» - на берег…»
Чем плохи образы:
«Зима налипла на ботинках пожухлой трупностью листвы…»
или
«Бурчит ранний гром в корчах боли,
«Навис и клюкой в город тычет…»
или
«Остывшая бязь тумана
в щели прячется грязнопортяночно…»
А какие она вопросы ставит:
«На каком языке изъясняется ветер?
Кто рождает дожди? Как роится гроза?
Где скрывается гром, когда свету ответит
Цвета молнии могут быть чьи-то глаза?»
У Светланы есть словообразные повороты. Язык, который лежит за пределами рационального, нашего теперешнего понимания.
Словоокая жизнь семирадужно щурится…
или
Пляшут стрелки виньеточно, в «некогда» вверчены…
или
«Быть не бывать» - стаккатят мысли…
Она отходит подобно Хлебникову от общепринятых норм. У неё слова – звуковая кукла, которую пеленать, одевать можно в разные одежды. Такого на новгородчине больше нет ни у одного поэта. У неё соединение звуков – неуловимое, существенное, то, что лежит за пределами понимания масскультуры. Идёт игра слов. Да, есть крайности. Но всегда побеждает классическое начало.
Поэта Светлану Дерепащук за что-то можно поругать, можно и хвалить с не меньшим жаром. Поэта Дерепащук не утаишь, и не причешешь толком. Её косматые стихи торчат из каждой «линейной» строчки. Отделить зёрна от плевел в поэзии Светланы Дерепащук занятие неблагодарное. Теперешним, «окультуренным» попсой, рэпом, и «писанием лозунговых паровозных стихов на потребу» конечно не ясно, как написано. Зачастую не хватает воздуху, чтобы прочитать. Но, прочитав, оказываешься втянутым в совершенно другой мир. Отучила псевдокультура понимать людей иной веры, иного умопостроения. Лень думать. Вот и судят зачастую: пророк писал, гений или неумеха.
Такой поэт как Дерепащук является раз в столетие.
Гений она или слишком заумна, «среднего» не будет в споре даровано. А что у Дерепащук божий дар – несомненно. В макушку Господь поцеловал её, в другое место – это не столь важно.
Характер сложный, а куда деваться, и Пушкин был не подарок, и Блок, и Маяковский, и Цветаева, и Ахматова, и Хлебников. И с ними в ряд можно поставить Светлану Дерепащук. А что, теперешние поэты – ангелы? Любой поэт – всё равно, что мина, где взорвёт общественное мнение своими строчками, каким будет взрыв, каков результат – тайна. Сапёров по разминированию поэтического таланта не должно быть.
«Хлебников – века насущный хлеб», - писал поэт Зиновий Валвшонок.
«Колумб новых поэтических материков»,- назвал Хлебникова Маяковский, признавая не признанность прижизненную поэта. Хлебников был ни на кого не похожим. И Дерепащук относится к этой категории. Её поэзия – каскад бесконечных художественных экспериментов и творческих поисков, попытка построения языка в виде символов.
Сборники «Футур» и «Волжье» лишь малая, сотая часть написанного. Но и по этому немногому можно судить о таланте.
В предисловии к сборнику «Футур» Светлана пишет: «Пространство, время, ощущения, речь, все составляющие течения жизни я пробую на вкус, разбираю на звуки-атомы, перестраиваю по-своему».
«Этот сборник – книга символов, написанная знаками природы, начертанные маятником на песке».
Светлана.
А что мне закат? Я –рассветная!
Распахнута настежь юности
Любови плету беспросветные.
листаю денёчки-чудности.
Корицей, щепотью, медленно
рисую на белом глупости.
Размолото в пыль заветное,
Развеяны прахом мудрости.
Контузией осень обрушится,
сожмёт время света дочерна,
и слово моё потушится
искристою фразой дочери.
Пастельною пылью кружится
листки календарных прочерков…
Ну что ж, прирастаю мужеством,
сквозь холод твердею почерком.
Пожатьями добрых и искренних
рисунок ладонный сгладится.
Экзаменом устным и письменным
судьба до заката сладится.
Там баллы и боли не признаны,
там были и небыли сплавятся.
Там ангелов перьями выстлано
Мне лёгкое белое платьице.
=====
Память на кончиках пальцев.
Небо на краешке взгляда.
Ляжет ладонь-одеяльце
мне на глаза- снегопадом.
Тает от рук твоих иней,
слёзные железы полнит.
Тайнами жизненных линий
память тревожит невольно.
Я запелёнута в кокон,
в сеть ворожейных касаний.
Вьётся седеющий локон
юною силой желаний.
Где-то на донышке неба
или под сводами ада
тёплая ласковость-небыль
горькому телу услада.
====
- Когда глаза ослепнут, когда умолкнут звуки,
Когда из сотен тропок мне выпадет тупик.
Я лишь одно припомню – тепло, что дали руки.
И этого довольно на Вечность. И на миг.
-А если снова встреча, неузнанных, но близких,
И если это правда, что жизни – чередой?
-Я по щепотке смеха, по слёзной соли брызгам
Тебя узнаю, счастье, и приведу домой…
====
Под скорлупкой тонкой, кожистой
Строю рожицы.
Веки смётаны ресничками,
Всё привычное:
Зелень сумрака прозрачного. Страхи мрачные,
Натяжение статичное-
Жизнь отличная!
Побарахтаюсь в бульонистом
Мире дочиста,
Отслою хвост атавизменный,
предков признаки.
Стану супер-уникальная,
не банальная,
и на свет манящий выползу:
-Эй, руби лозу.
Хватит пить внутриутробное,
Я – голодная!
Наливай нектар, амброзию.
За коррозию!
Пусть гранится бархат кожицы,
мнётся рожица…-
А Хранитель улыбается:
- Повторя-я-ется…
====
Минута, Дыхание…
Минута. Дыхание. Жизнь.
Рождение нашей встречи.
Единственный взгляд – предтеча
Беседы, что длится вечно:
Дыши, и целуй, и молись.
Здесь вера крепка. Как плечи,
Надежда тиха. Под вечер
Любовно затеплим свечи.
Минута. Дыхание. Жизнь.
Минута. Желание. Секс.
Вдох-выдох синхронно. Нежно.
Гадай лепестками одежды.
Попробуй прорваться между,
Раскрыв тайны сотни мест.
Про опыт забыв небрежно,
Позволь себе замок снежный
Взорвать, сделать жарким. Грешным.
Минута. Желание. Секс.
Минута. Признание. Смерть.
Забудь и сотри, до строчки.
Нет фразы – не ставим точки…
Любовь не спасут примочки-
Судьба ей согреть и согреть.
Проклюнутся в марте почки,
А белым июнем – ночки…
Живу тишиной одиночки.
Минута. Признание. Смерть.
Подвесной мостик. (В.А)
Искрясь сквозь лес просыпавшимся солнцем,
наполненный курлыканьем порогов,
На дрязги брызг и бликов бьющих реку,
Раскрылся полдень, вышедшей из тьмы.
Стеклянные пушинок колокольца,
Небесно-синих граней поволока –
Садок для лова глупых человеков.
Сюда из парка и шагнули мы.
Как две пылинки по лучу в оконце
Брели по нитке подвесной дороги,
Противовесом став и оберегом
Друг другу (тёплый день среди зимы).
И, щурясь отражениям на донце
Не вод, а глаз – искали меру срокам
На наш абонемент в библиотеку
с романами в семь букв: «ХОЧУ – Я - МЫ».
====
Через две тишины. Твою и мою,
пролетел бессловесный ангел.
Я внутри тишины пою и молю,
от тебя в реверансе. В шаге.
Напрасно сгорев, погаснет факел.
Слоями снегов укроет ягель.
Опутала тьма и жмёт изнанкой.
Но в поисках слов нас ищет ангел.
Про тебя. Про меня не знает никто?
Кто за тени свои в ответе –
через пары дверей и пары ворот
их разносит беспутный ветер.
Акустики вал наш шёпот множит.
а эхо на пары звук разложит
и дважды летит одно и то же:
«люблю! и «люблю» - спаси нас, боже.
Эхо с эхом сплелись, и рушатся свод,
до свободы одна минута.
Из ночной немоты льёт солнца восход
и лавинится звуков груда.
Ладонью в ладонь – бежим за песней!
Примерим простор – а вдруг он тесный?
Расправим крыла – и ввысь за светом,
зима, не сердись – мы к лету, к лету.
=====
Паутиновые сети
на чернёное отстрочье-
так стихи бросает ветер
в полнолунье заморочье.
Рвётся глухо гладь дороги
ветхой, пыльной, блёклой тканью.
Ночь пейзажей хлам убогий
оплетает лунной сканью.
Из обрезков старых жизней –
лоскуты дорожных знаков.
Кто меж нами? Тайну вызнай,
осмеяв, убив, оплакав…
Тень и шелест, блик и шёпот
между мною и любовью.
Не знакомы. К чёрту опыт.
Каждый раз рождаюсь новью!
Возвела свободу в степень.
Перья, воск – леплю я крылья.
Не ругай – мол, глупый слепень!
Да, полёт – одно усилье.
Да, стеку эскизом Босха
и качнётся омут поздний
Концентрическим наброском –
след меня, нырнувший в звёзды.
Заштрихованные волны,
голоса: «Шшш-сса» - на берег…
Так сюжеты дарит полночь
тем, кто ищет, тем, кто верит.
====
Их край – как блюдце. Летом – чайное,
зимою – горсткой сахарок.
Здесь собеседника случайного
вмиг выделяет говорок.
Дают оценку по профессии.
Дают понять, что дважды два –
не то, что с сессии до сессии,
а то, что: «вахтами, братва!»
Земля тут плоская – не вертится!
Брусничной кровью брызжет пульс.
Всё мерзлотою перемелется,
оттает прошлых жизней груз.
Легко обняв янтарик озера,
лежит меж сопками Надым.
Но смерть в нём дремлет ржавым остовом,
дорогою «пятьсот один».
Пусть было страшно…Было весело!
Кошмарней монстров мошкара.
Мешая покер с геодезией,
здесь карты правила игра.
И длится песенка отдельная –
абсент, неон, уют-компот –
Европа в трубочку коктейльную
ямальский газ изящно пьёт
Друзья напевы полнят сказками
про белой тундры вечный зов.
Их кожа выдублена ласкою
наждачных северных ветров.
В блокноте сохнет лето клевером.
Но, отрицая пляжный прах,
они опять стремятся к Северу,
работать на семи ветрах.