(После перерыва помещаю новую работу. Она вполне цельная и законченная, но не художественная, а, скорее, документальная. В ней описывается реабилитационное братство для алкоголиков и наркоманов, которое существовало в одном из подмосковных сёл несколько лет назад. Описываются обстановка, характеры и т.д.
Попутно отмечу, что это моя первая работа, написанная "под руководством" профессионального редактора. Выражаю благодарность Софье Леонидовне Корчиковой - моему учителю, другу и помощнику, совершенно неутомимому, несмотря на возраст. Из-за этого, правда, некоторые выражения, и особенно знаки препинания в этой небольшой работе оказались "не мои".Но в целом, как мне кажется, главную мысль можно понять, и всё получилось совсем не плохо.)
БУДНИ ОДНОГО БРАТСТВА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КОРПУС НА КРАЮ СЕЛА
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Попробую описать одну поездку, которая оставила во мне наиболее яркие впечатления. Впрочем, это была не одна поездка, а целый ряд посещений одного и того же места. Об этом месте я узнал от одного моего знакомого. Он рассказал мне, что в одном подмосковном селе есть храм, а при нём - необычная община, в которой "реабилитируются" бывшие заключённые, алкоголики, наркозависимые, люди, потерявшие жильё, работу и т.д. Члены этой общины там вместе живут, работают, ходят на богослужения - и таким образом, как предполагалось, и как об этом увлечённо рассказывал мой знакомый, преодолевают свои проблемы и возвращаются к нормальной жизни. Он, как оказалось, ездил туда уже несколько раз и собирался ездить ещё и ещё. В какой-то момент он предложил мне отправиться туда вместе с ним.
Я, поначалу не очень придавая значение этим его рассказам, вдруг неожиданно согласился. Мы приехали в небольшое подмосковное село. Я увидел территорию храма, этот уютный двухэтажный корпус, в котором жили члены общины, речку, раскинувшиеся вокруг просторы - и мне полюбилось это место. Священник оказался пожилой, внимательный и ласковый, он, как к детям родным, относился ко всем прихожанам и к своим непростым "постояльцам". Так и получилось, что я впоследствии стал время от времени ездить сюда. Эти поездки заняли, в общей сложности, несколько лет. Впечатлениями от этого периода моей жизни я и хотел бы здесь поделиться.
Вспоминаю мой второй или третий приезд сюда. В этот раз я приехал уже сам, и причём с группой знакомых. Поскольку нас была целая группа, нам решили устроить экскурсию. Нас накормили обедом в приходской трапезной, и потом к нам пришёл молодой человек, который начал показывать нам территорию храма. Как оказалось, это был сам руководитель общины. Он неожиданно рассказал нам, что прежде имел несколько судимостей, провёл долгое время в заключении , но в этот раз, когда вернулся, родственники решили отвезти его в эту общину, чтобы вновь не повторилось что-нибудь подобное. Здесь он освоился, окреп - и скоро, благодаря своим действительно ярким качествам, стал руководителем общины. Как потом оказалось, ему в действительности было лет сорок, но он был очень моложавый и симпатичный. Его особенно удивляло, что у него, бывшего уголовника, теперь под началом столько человек, и что батюшка ему доверяет. Он ходил по территории, показывая нам окружающие просторы, и восхищённо восклицал, что никак не может поверить, что теперь он "за всё это отвечает". Человек это действительно был добрый, открытый и искренний. Я никак не мог поверить, что он по какой-то странной причине провёл столько лет в заключении. Также его рассказ сильно воодушевлял нас на предмет этой общины и этого места, т.к. из него становилось ясно, что дело это действительно доброе и полезное, способное возвращать к жизни подобных "заблудившихся" людей. (С каким странным чувством я вспоминаю теперь этот его первый рассказ! Теперь, через десять лет, когда всем известно, что стало в конце концов и с этим делом, и с ним самим, и со многими другими проживавшими там людьми! Прошу прощения, что приоткрываю сразу эту "завесу" , но я теперь могу рассказывать об этом деле только так, целостно, с точки зрения того, что известно мне теперь. Надеюсь, что даже так, лишённый "эффекта неожиданности", мой рассказ, тем не менее, будет содержать что-то доброе и полезное.)
Итак, я продолжал ездить сюда. Место это всё больше мне нравилось. Кончилось тем, что на следующий год в начале лета я собрал в Москве сумку с вещами, вновь приехал сюда и попросил поселить меня в этом корпусе. Свободные места как раз оказались, и мне отвели койку в большой общей комнате на пять человек. Так начались новые, более близкие мои впечатления от этого места. Хотя, конечно, в полном смысле слова жителем этого корпуса я никогда не был, а только лишь приезжал сюда на несколько дней и уезжал обратно в Москву.
Как передать эти впечатления от деревенских просторов, от жизни под открытым небом на свежем воздухе, а главное - от большого гулкого храма, в котором шли долгие, неторопливые богослужения?.. Здоровье моё, в общем-то, не очень крепкое, в какой-то степени поправлялось. Я, мало способный к каким-то серьёзным работам, делал несложную работу на участке, а в свободное время всё больше гулял. Но я должен вести мой рассказ ближе к корпусу и его обитателям.
Вот, например, утро в нашей общей комнате. Солнце уже врывается в большие окна, а все ещё спят. Вообще-то мы должны вставать рано, ещё в 6 часов, и идти на службу в храм, но дисциплина в корпусе явно хромает, и никто не откажет себе в удовольствии понежиться в постели до завтрака. На одной из соседних постелей - новый человек. Его привели вчера вечером, когда я уже засыпал. Как впоследствии оказалось, его нашли пьяным прямо в посёлке, причём в очень необычном положении. Он лежал прямо на проезжей дороге, глядя в небо и заставляя несущиеся по дороге машины заботливо его объезжать. Наши братья, обходя посёлок, спасли его из-под колёс очередной несущейся машины и привели в братство. Как оказалось, он уже не первый раз в этом корпусе. Впоследствии, когда я ближе с ним познакомился, это оказался очень умный, яркий, волевой молодой человек. До сих пор ума не приложу, что его заставляло вести такой странный и беспорядочный образ жизни.
Вообще, здесь мне встречались люди странные, может быть, для кого-то и в каких-то обстоятельствах и вполне обычные, но такие, которых я никогда не встречал в своей прежней московской жизни. Вот, например, ещё один человек - помощник руководителя этого братства. По виду это был самый обычный деревенский хулиган. Часто шлялся где-то по селу и возвращался оттуда с кровоподтёками и синяками. Иногда в раздражении, когда в братстве что-то не клеилось, говорил, что пойдёт в соседнее село, соберёт там "своих" ребят - и они придут сюда и "всё здесь разнесут". И вот - такого человека батюшка сделал своим помощником и личным шофёром. В нём было, тем не менее, что-то искреннее и честное, что, безусловно, к нему привлекало. Он, безусловно, заботился о своей маленькой общине, радовался её успехам, переживал и болел душой, когда в ней что-то не ладилось. Ко мне - человеку, который только отдыхал и лечился в этом корпусе и почти не мог работать, - он впоследствии искренне привязался. Итак, это была добрая, чистая, искренняя верующая душа, стремящаяся сделать что-то доброе и послужить людям. Но в душе этой всё же было что-то страстное и беспорядочное - и вот, это отражалось и на нём самом, и на том деле, которым он занимался.
И кроме этого - десятки, сотни людей, в разное время, в разные годы живших в этом корпусе, - людей, по нашим меркам, неблагополучных, потерявших жильё или работу, или недавно вернувшихся из заключения, подверженных разным вредным привычкам, или просто по каким-то причинам ищущих себе временного пристанища, узнавших об этой общине через родных или через знакомых, в основном - верующих, но иногда и не очень верующих, жизнь которых изменилась, или не очень изменилась после пребывания здесь... Я пока привел только два или три наиболее ярких характера , но ведь каждый человек неповторим и уникален, а таких людей я встречал здесь множество... Попробую описать, по крайней мере, некоторых из них в моём кратком репортаже.
НЕМНОГО ИСТОРИИ
Но я должен коснуться истории этого дела. Она началась ещё давно, в советское время. Тогда в Москве жил один верующий человек. Какое-то время он работал детским врачом. Его знали и любили многие, поскольку он отличался добрым характером и открытой душой. Сохранились истории о том, как он бескорыстно помогал совершенно незнакомым людям. К вере он пришёл ещё в 70-е годы, сравнительно молодым человеком. В обществе, в котором вера в то время совершенно не поощрялась, он, тем не менее, принадлежал к достаточно редким и узким кругам, близким к Церкви. Можно предположить, что в то время такие молодые люди, сознательно выбравшие веру, в каком-то смысле представляли собой "будущее Церкви".
В конце 80-х годов наступило церковное возрождение. Пробудился новый интерес к вере, стали открываться новые храмы, к Церкви потянулось множество новых людей. Тогда возникла идея рукоположить в священники некоторых мирян, с целью восстановления прежде закрытых и разрушенных храмов. Как надёжный и испытанный человек, и он попал в это число. Сохранилась история о том, как произошло его рукоположение. Когда ему сообщили об этих планах, он оказался перед серьёзным выбором. Священство означало серьёзный жизненный поворот, изменение всего образа жизни, это был новый жизненный этап - по существу, начало новой жизни. Его верующая душа, конечно же, к этому склонялась. Но ему было уже за 50. Он был не один: у него была жена. Как отнесётся она к этому резкому изменению образа жизни, согласится ли вместе с ним нести на себе этот круг новых, необычных забот?.. Он сказал, что должен поговорить с ней - и только потом принять это ответственное решение. Дома он рассказал своей супруге об этом неожиданном предложении, чтобы узнать, решится ли она на такой серьёзный жизненный поворот. И она согласилась! Так наша медицина потеряла замечательного врача ,зато Церковь приобрела нового замечательного священника - и так началось возрождение этого храма.
Когда они с матушкой приехали в это село, перед ними, конечно же, встало множество проблем. Храм был большой и просторный, но сильно разрушенный. К счастью, у "новоиспечённого" священника оказался неплохой организаторский талант. Опираясь на круг своих прежних знакомых, он собрал вокруг себя надёжных, ответственных людей, которые помогли ему с реставрацией храма. Большую роль, конечно же, сыграл его открытый, прямой характер, располагающий к себе людей. В результате через несколько лет храм был полностью восстановлен. На его территории появились разнообразные хозяйственные и подсобные строения. Вокруг храма создалась большая церковная община, состоящая из людей, приходящих сюда из соседних сёл, приезжающих из небольших близлежащих городов, и даже из Москвы.
Но я должен вести свой рассказ ближе к нашей небольшой реабилитационной алкогольно-наркотической общине. Ещё в первые годы строительства храма наш священник проявлял свойственную ему широту души. Так, если в ворота храма, образно говоря, стучал какой-нибудь, по обычным меркам, сомнительный человек - бездомный, безработный, или пьющий,- то он широко распахивал перед ним эти ворота и позволял ему работать на стройке храма. Казалось бы, это было непредусмотрительно и опасно. Однако в действительности ничего плохого не происходило. Жили такие люди в каком-то сарае (позднее - в вагончиках-бытовках). Возможность работать при храме открывала перед ними хотя бы какую-то жизненную перспективу. Проходящее в храме богослужение в какой-то степени возвышало и облагораживало их души. В результате многие из таких людей получали здесь возможность отдышаться, окрепнуть, некоторые совершали в своей жизни поворот в сторону веры, другие в какой-то степени решали свои жизненные проблемы. Так что "широта души" батюшки, несомненно, многим из этих людей пошла на пользу. Несмотря на довольно беспорядочный характер жизни здесь и отсутствие бытовых удобств, эта возможность работать при храме явилась некоторой "отдушиной" для многих из таких людей, позволила им почувствовать себя более полноценными людьми.
Что жизнь эта действительно была довольно беспорядочной, свидетельствуют некоторые воспоминания очевидцев. Так, в первые годы строительства храма по территории его всегда ходили самые странные и сомнительные личности. Более культурных и интеллигентных сотрудников, которые приезжали сюда из Москвы, это смушало. Но батюшка чувствовал себя в этой обстановке совершенно свободно - его широкой души хватало и на тех, и на других.
Впоследствии, когда на территории храма был построен приходской дом, он сам смог расположиться здесь с бОльшими удобствами. Матушка его к тому времени уже умерла, и он остался единственным и полновластным руководителем храма. И вот, в эти годы иногда случалось, что он ночью просыпался у себя на втором этаже в приходском доме у него над постелью стоял какой-нибудь бомж или наркоман. Из таких случаев видно, что батюшка действительно был личностью очень неординарной. Он ничего не боялся. Душа его действительно была открыта любому человеку : и представителю высшей культуры, и таким вот людям - "падшим", у которых в жизни что-то не сложилось. На территории этого храма действительно происходило что-то необычное, мы видим здесь пример настоящего подвижничества. Сам Бог руководил им и защищал от всяких случайностей и неприятностей.
В дальнейшем,когда храм и основные постройки на территории были завершены, характер батюшки не изменился. Он по-прежнему принимал на территории храма самых разных людей и давал им несложную работу по хозяйству. Сначала такие люди жили в бытовках, потом для них был построен специальный корпус. Старожилы и "ветераны" рассказывали, что когда-то батюшка принимал больше участия в жизни этих людей. Когда-то он вместе с ними просыпался, они вместе читали утренние молитвы, потом вместе делали зарядку, вместе бежали на речку купаться... Но шло время - и батюшка в силу возраста стал постепенно отдаляться от своих подопечных. Он теперь больше занимался богослужением в храме , а руководство общиной передал своим ближайшим помощникам из числа её же членов. Именно в этот период я её и посетил.
Хочу обратить внимание на то, что, несмотря на некоторые несовершенства и сложности, которые я здесь описал, всё это вместе было всё же очень добрым и необычным делом. Необычен был сам храм, неожиданно возникший буквально "на пустом месте" в этом небольшом селе недалеко от Москвы. Необычна была община храма, состоявшая, в основном, из интеллигентных, творческих людей. Необычно было это небольшое братство, в котором несчастные люди могли найти приют и отдых и имели надежду возвращения к нормальной полноценной жизни. Всё говорило о том, что на этой небольшой территории, в 15 километрах от Москвы, делается действительно Божье дело, что в этих людях мы видим пример настоящего подвижничества, что этими людьми руководит сам Бог. Собственно, обо всём этом деле в целом, и даже больше - обо всём этом деле на фоне нашей современной церковной жизни - и хотел бы здесь вести речь. Но основой моих наблюдений станет всё же то, с чем я здесь непосредственно столкнулся - это небольшое реабилитационное братство для людей, в целом тем или иным образом несчастных, а в особенности - для алко- и наркозависимых людей.
ТРУДОВЫЕ БУДНИ
Как же мне называть эту организацию?.. Я поначалу назвал её общиной, поскольку именно так в первый раз о нёй узнал, и так поначалу её воспринимал. Но вот, наконец, пришлось употребить и другое название - "братство", "братство трезвости" - так называли свою организацию сами обитатели корпуса. Есть ли здесь какая-нибудь существенная разница? Думаю, что нет: в любом случае речь идёт о некотором единстве людей, добивающихся своих целей и имеющих для этого определённые порядки и правила. Правда, цели эти достигались далеко не всегда, и жизнь братства частенько давала "сбой". Но, поскольку я задался целью описать это дело в целом, то и должен описать то, с чем сталкивался любой человек, первый раз попавший сюда, т.е. здешний обычный, рядовой день.
Итак, в лучшие дни, когда дисциплина в корпусе не "хромала", здешний день начинался с молитвы. Все собирались в большом гулком храме и становились рядком в его правой половине. Читали молитвы все вместе, по очереди. Некоторые члены братства, которые в этом деле особенно поднаторели, читали уверенно и бойко, их голоса ясно разносились под высокими сводами. Другие ошибались, запинались, некоторые (как правило, новички) совсем не умели читать. Братья демонстрировали удивительное терпение и не перебивали, чтобы человек сам мог освоиться и привыкнуть. Если дело шло совсем плохо, то сосед вступал и продолжал чтение, чтобы не задерживать общей молитвы.
Приходской священник, специально приставленный к братству, благословлял всех собравшихся крестом, и после этого все шли снова в корпус. До завтрака оставалось ещё некоторое время, и в это время ещё никаких работ не полагалось. Некоторые могли ещё подремать. Тем временем внизу, на кухне, уже вовсю шло приготовление пищи. Этим занимались повар братства и один или два помощника, которые назначались из самих же братьев. Помощники время от времени менялись - и, таким образом, каждый обитатель корпуса имел возможность принять участие в этом увлекательном деле. Повар же, конечно же, был только один - это должен был быть человек опытный, которому можно было доверить такое ответственное дело.
Наконец, наступало время завтрака. Все собирались в большой трапезной на первом этаже. На столах уже стояли большие кастрюли или миски с едой. Каждый накладывал или наливал себе сам. Интересно было смотреть, как новички, недавно попавшие в корпус, нервничали, старались наложить себе побольше, набрать побольше кусков хлеба, боясь, что им не хватит. "Старожилы" же ели спокойно, зная, что еды всегда бывает достаточно. Хватало, действительно, всем. Если на столе какая-нибудь пища кончалась, то можно было даже со своей кружкой или миской подойти к окошку в стене и получить добавки. Впрочем, я, конечно, говорю, о самых лучших временах в жизни братства, о его самых благополучных днях.
После завтрака сразу начинались работы. Они были самые обычные, те, которые требовались в хозяйстве деревенского храма. Помню, кто-то пилил большие поваленные стволы на чурбаки, кто-то рубил дрова, кто-то работал в большой столярной мастерской, кто-то - на конюшне; два или три человека, как я уже сказал, готовили в это время обед; кто-то мог участвовать в стройке воскресной школы, происходившей на одной из соседних территорий. Летом иногда все погружались в большую машину и ехали на какое-то далёкое поле сгребать сено. Зимой нужно было разбивать лёд на дорожках, ведущих к храму, вовремя убирать снег.
Я, мало способный к каким-либо серьёзным работам, иногда помогал в трапезной, как-то вместе со всеми сгребал сено, иногда поливал деревья на территории храма или зимой чистил снег. Все работы осуществлялись по мере того, как в них возникала потребность. Иногда руководители каких-то храмовых служб - воскресной школы, или книжной лавки, или просветительского центра - нуждались в выполнении какой-то работы, и тогда они тоже обращались к братьям.
Эта трудовая, здоровая обстановка, безусловно, благотворно действовала на людей, оказавшихся в братстве. В этой просторной, свободной атмосфере, под открытым небом человек действительно мог прийти в себя, окрепнуть - а потом, набравшись сил, действительно решить какие-то свои жизненные проблемы. Я благотворное действие этой обстановки вполне на себе испытал.
После работ могло быть краткое время отдыха, и потом наступал обед. Жизнь братства, имевшая достаточно строгий общий распорядок, была, конечно же, не слишком регламентирована в деталях. Человек мог устать от работы и вернуться в корпус, чтобы поспать. Он мог вообще всё время находиться в корпусе, если для него не было работы - и тогда руководитель братства, если возникала потребность, приходил приходил в корпус и к нему обращался. В целом всё было достаточно свободно. Потому я и обращаю особое внимание на это время в середине дня, когда люди уже не работали, а просто ждали обеда. После обеда наступало, наконец, время официального отдыха, когда люди могли находиться в корпусе, или гулять, или читать, или просто лежать или спать на своих постелях. После этого, кажется, ещё часа два могло посвящаться работам.
В 6 часов была вечерняя служба, на которой, конечно же, лучше было присутствовать. Это означало уже, по существу, конец дня. После этого оставались заключительные события: ужин, вечерние молитвы, отдых, иногда - просмотр фильма, - точный порядок я, к сожалению, не помню. Из них, пожалуй, самым интересным был просмотр фильма. Это событие происходило в большой клубной комнате на первом этаже. Все собирались перед большим экраном и выбирали, какой сегодня фильм будем смотреть. Коллекция фильмов хранилась здесь же, в шкафу, так что у нас всегда был большой выбор. Помню, однажды мы смотрели здесь известный фильм "Остров", в другой раз - ещё более известный фильм "Андрей Рублёв". Конечно, ведь здесь были интересные люди с богатым жизненным опытом, и они вполне могли воспринимать и ценить хорошие фильмы.
Эти вечерние просмотры фильмов оставили во мне особенно тёплое впечатление. Обстановка перед экраном как-то сплачивала, объединяла людей. Именно здесь, в клубной комнате по вечерам особенно ощущался дух братства. Во время просмотра иногда раздавались меткие замечания, иногда фильм вызывал небольшое обсуждение.
После сеанса ещё некоторое время отдыхал : гуляли, ходили друг к другу в гости, кто-то сидел в небольшом холле или клубной комнате и играл на гитаре. Наконец в 11 часов все ложились спать. В корпусе гас свет, и всё затихало до следующего утра. В нашей большой общей комнате таинственно падал в большое окно и оставлял свои полосы на постелях, на полу и на стене лунный свет. Так спокойно, размеренно и упорядоченно текла жизнь корпуса.
Но такой спокойной и упорядоченной эта жизнь была только в "благополучные" дни и недели. Вдруг что-то менялось - и вся жизнь в братстве шла вверх дном. Такое обычно происходило, когда "запивал" кто-нибудь из руководителей братства. Дело в том, что, хотя они и стремились избавиться от своей зависимости и чувствовали ответственность за людей, но всё-таки, под влиянием различных обстоятельств и большого нервного напряжения, иногда "срывались". В такие дни братство трезвости превращалось в свою противоположность. Лишённые сдерживавшего их примера, теряли над собой контроль и все остальные обитатели корпуса. В комнатах появлялось спиртное, которое, конечно же, в посёлке всегда при желании можно было достать.
Так продолжалось обычно несколько дней. Потом, под влиянием собственных угрызений совести, увещеваний и угроз батюшки, а главное, видимо, потому, что некоторая неуловимая потребность в людях "насыщалась", всё постепенно возвращалось к нормальному образу жизни. Такие несчастья повторялись с определённой периодичностью в течение нескольких лет. Ни сами руководители братства, ни тем более батюшка ничего не могли с этим поделать. Эта проблема, очевидно, была неразрешима при данном устройстве братства, т.е. при том, что руководителями в нём были поставлены люди, сами страдающие алкогольной зависимостью, которые при всяком удобном случае сами могли "сорваться".
Тем не менее, "равновесие" в корпусе через некоторое время восстанавливалось, и он вновь превращался в спокойное, уютное, респектабельное, успешно выполняющее свои цели "братство трезвости". Так текла эта жизнь - месяц за месяцем, год за годом. Некоторые из этих лет я застал - об остальных слышал от "старожилов", давних обитателей братства. Но я понимаю, что главное в описании любого дела - это люди. Таких людей - самых разных судеб, привычек, характеров - я немало здесь встречал. Попробую ещё некоторых из них описать.
ХАРАКТЕРЫ
Начну с одного молодого человека, который сыграл в моей жизни некоторую особую роль. Его я встретил ещё года за два до приезда сюда, тоже в одном очень интересном месте. Тогда я посещал одно небольшое подворье, тоже расположенное за чертой Москвы, прямо в лесу. Там на небольшой лесной территории был большой деревянный дом, и в нём проходили богослужения и жило несколько человек. Связано это место было с репрессиями 30-х годов. В таких местах не течёт обычно никакой подлинной, реальной церковной жизни - люди здесь не приходят к вере, не знакомятся, не участвуют в каком-то общем деле, не приобретают духовного образования, не создают семьи, не воспитывают в вере своих детей. Просто живёт некоторый круг специально подобранных людей, которые участвуют в "хранении памяти" некогда расстрелянных здесь людей, причём расстрелянных часто вовсе даже не по поводу веры. Но всё время думать на эти темы оказывается невозможно, и поэтому они живут здесь вполне обыкновенно: просто поддерживают небольшое хозяйство, служат долгие неторопливые службы, принимают на своей территории редких гостей... Что сказать о таких необычных местах и таком необычном образе жизни? Безусловно, в Церкви есть потребность как-то осмыслить то непростое время и отдать должное памяти погибших тогда людей. Безусловно, сама эта тема вызывает невольное уважение. Но смущает некоторая "оторванность от жизни" подобных мест и посвящающих себя этой теме людей. Сюда не доходят реальные проблемы нашей современной церковной жизни, реальные потребности нашего времени. Здесь всё посвящено прошлому. Здесь не ощущается подлинной связи с нашим временем, подлинной жизни. И потому я о таких местах и о таких людях постараюсь ничего в моих размышлениях не писать.
Так вот, этот молодой человек был родом с Кавказа. О его жизни я знаю только то, что он сам сумел мне рассказать. Там он принадлежал к молодой компании, которая пристрастилась к наркотикам. Однако молодой человек был крепкий характером и нашёл в себе силы уйти из этой обстановки, и даже вовсе из города, который, видимо, для него был источником соблазнов. Где-то, недалеко в горах, он нашёл небольшую общину, которую содержал православный священник и которая как раз была посвящена отучению людей от различных зависимостей. Он провёл там несколько месяцев, окреп физически и духовно - и после этого принял решение не возвращаться в родной город, а отправиться в далёкую Москву. Здесь он, как это часто бывает с приезжими, устроился работать в каком-то магазине. Новые знакомые, новая компания - жизнь постепенно становится всё более беспорядочной - и вот, наконец, он чувствует, что его снова "затягивает". Здесь нужно отдать ему должное: у него была эта способность "остановиться", "взять себя в руки". Был и опыт исцеления с помощью Православной Церкви. Он приходит в ближайший храм к священнику, объясняет ситуацию - и тот, видя его искреннее желание, указывает ему на эту небольшую общину. Здесь молодой человек, способный не ударить в грязь лицом в любой ситуации, действительно быстро осваивается, знакомится с другими жильцами, становится ценным, незаменимым работником. Здесь, время от времени приезжая в это место в тот год, я его и встретил. В большой общей комнате мы оказались с ним на соседних койках. Он полюбил разговаривать со мной, и даже проникся ко мне особым уважением, хотя в каком-то смысле я, слабый и почти не умеющий работать, ему и в подмётки не годился. О жертвах репрессий у нас, конечно же, никогда не шёл разговор - мы просто жили на этой лесной территории, общались, работали. До сих пор я с уважением вспоминаю этот ясный, открытый, волевой характер.
И вот теперь, оказавшись в этом подмосковном братстве, я снова неожиданно встретил его. В этом, если разобраться, не было ничего удивительного: видимо, ему, приехавшему в Москву с Кавказа, в Москве по-прежнему было негде жить. Обратившись один раз в Церковь, он попал в эту "систему", где, при желании, приехавший издалека человек мог найти себе пристанище. Все такие места были между собой каким-то образом связаны, и время от времени обменивались между собой своими "постояльцами". То, что он оказался здесь, было, несомненно, шагом вперёд по сравнению с прежней общиной. Там была закрытая лесная территория, почти не связанная с внешним миром, здесь же - довольно большое село, возможность общения со многими людьми, поездок в Москву или в ближайший город. Какой смысл было ему, ищущему устройства в жизни, имеющему надежду жениться, ещё дольше оставаться там?.. Но смущало несколько само направление, которое могла принять его жизнь. Покинуть родной город, приехать в Москву - и здесь оказаться "завсегдатаем" таких вот реабилитационных братств, закрытых подворий, монастырей - то ли это было, чего хотелось ему пожелать?.. Не было ли в этом чего-то неправильного, не приняла ли его жизнь какое-то странное направление?.. Но, к счастью, молодой человек сам активно заботился о своей судьбе. Ему, вероятно, удалось где-то устроиться на работу, быть может, даже найти себе жильё. Последний раз, когда я его видел, он просил кого-то из обитателей корпуса помочь ему с перевозкой вещей на новое место. С тех пор я больше его не видел. Очень хочу надеяться, что мои предположения оказались 0верными, и что у него всё в жизни сложилось неплохо.
Теперь меня волнует вопрос: мог ли тот, прежний период его жизни сложиться как-то иначе? Так ли уж необходимо было, чтобы он коротал недели и месяцы в этом братстве, среди самых разных, чаще неблагополучных людей? Но, с другой стороны, какой мог быть иной вариант?.. Ведь он сам приехал в Москву. Сам обратился за помощью в Церковь, когда понял, что сам "не справляется". И поэтому всё, что произошло впоследствии, было и закономерно и необходимо. И эта лесная община, и наше братство спасли его от каких-то других, более серьёзных проблем. Он сохранил здесь трезвость, здоровье, и получил возможность в дальнейшем как-то устроиться в жизни. А впечатления, полученные им при храмах (т.е. впечатления от общения с честными, культурными верующими людьми) были, если подумать, далеко не худшими из жизненных впечатлений. В конце концов, он был ещё молод, у него всё ещё было впереди. Так что, я думаю, в его судьбе и та лесная община, и наше братство трезвости сыграли всё-таки добрую роль.
Я так подробно описал этого человека, потому что сам хорошо его знал, и потому что он сыграл в моей жизни некую особую роль. Но были и другие люди, которые сами осознали свои проблемы, сами обратились за помощью к Церкви, и получили от этого пользу. Вот, например, ещё один молодой человек, который сознательно приехал в братство, чтобы изменить образ своей жизни. Его прежняя жизнь среди родных, знакомых, друзей его не удовлетворяла. Священник поручил мне общаться, беседовать с ним, чтобы поддерживать его в его добрых намерениях. Я чувствовал, что его душа действительно стремится к истине, что он не зря избрал предметом своих надежд и стремлений Церковь. Пребывание в братстве, несомненно, пошло ему на пользу. Через пару недель он свидетельствовал мне, что действительно здесь изменился и по-новому стал смотреть на жизнь. Как он говорил, он именно здесь сумел почувствовать, что такое Церковь, открыл для себя "красоту Церкви".
Другой молодой человек работал где-то в ресторане. Эта жизнь тоже его не удовлетворяла. Он, как это часто у нас бывало, пошёл в один из московских храмов и рассказал священнику о своих проблемах и надеждах. Тот посоветовал ему съездить в это братство. Молодой человек провёл здесь несколько недель. Не знаю, какое в точности впечатление оставили в нём эти недели - мне не удалось с ним подробно пообщаться - но, по крайней мере, он вёл всё это время здоровый образ жизни, сумел сменить свои жизненные впечатления, трудился на свежем воздухе, посещал богослужения в храме. Не может быть, чтобы всё это не произвело на него своего благотворного действия! Надеюсь, что и в его жизни это пребывание в братстве оставило некоторый добрый след.
Я привожу примеры людей, которые действительно стремились к изменению своей жизни, обратились для этого за помощью в Церковь - и, видимо, получили некоторую пользу. Впрочем, мы не знаем, как сложилась в дальнейшем их жизнь: проведя несколько недель или месяцев в братстве, они покинули этот корпус, и связь с ними прервалась. Мне впоследствии приходилось слышать, что на человека, таким образом возвращающегося к обычной жизни, вновь накатывают привычные искушении: им вновь овладевает привычная обстановка, так что иногда бывает довольно трудно устоять. К сожалению, такие братства оказывают своё действие только "локально", т.е. тогда, когда человек в них проживает. Но их оказывается недостаточно, чтобы полностью изменить мировоззрение человека, его образ жизни.
Тем не менее, те люди, которых я только что описал, действительно стремились что-то сделать со своей жизнью, привести её к большему совершенству, гармонии. Будем надеяться, что пребывание в братстве в какой-то степени в этом им помогло, по крайней мере, стало для них некоторым этапом на этом пути. Но были у нас и люди, которые вовсе не преследовали таких "высоких" целей. Они проживали в братстве "просто так", находя здесь на более долгое или более короткое время временный приют. К рассказу о них теперь и перейду.
ХАРАКТЕРЫ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Итак, продолжаю описывать характеры, или даже лучше сказать, "типы" людей, встреченных мной в этом корпусе. Следующий тип представляли, если так можно выразиться, "завсегдатаи" подобных мест. При этом я имею в виду не только подобные братства трезвости, которые, вообще говоря - довольно редкое явление в нашей современной жизни, но и вообще все места, где Церковь даёт людям возможность проживания и работы - различные монастыри, подворья, скиты, а также ночлежные приюты для бездомных, и т.д. Подобные места составляют особую "систему", и, как уже было сказано, часто обмениваются между собой своими "жильцами". Человек может пожить какое-то время в одном месте, потом отправиться в другое, потом через некоторое время - в третье и т.д. Разумеется, ни о каких духовных целях в данном случае не идет речь. Такому человеку безразличны духовные цели братства - трезвость, молитва, здоровый образ жизни, которые, при желании, в его замысле всё-таки можно было разглядеть. Речь шла только о выживании - о том, чтобы найти приют, получше приспособиться к здешним обстоятельствам, подольше здесь продержаться. Такие люди, ввиду отсутствия в них глубокой духовной жизни и стремления к служению, почти не запоминались. Я встретил здесь нескольких, приехавших из каких-то далёких монастырей и подворий, которые не произвели на меня совершенно никакого впечатления. Вместе с тем некоторые из них, видимо, в силу их особой близости к храмам и монастырям, склонны были чувствовать себя какими-то особенно "православными". Есть такой особый круг людей, именно из жителей этих монастырей и подворий, которые как-то бессознательно чувствуют себя "подлинными представителями Церкви". В их разговорах - рассказы о духовных местах, которые прежде они посетили, о разных батюшках, которые так или иначе им "помогли", они вспоминают общих знакомых, обсуждают места, которые они хотели бы ещё посетить... И в самом деле может показаться, что мы видим перед собой подлинное Православие, что мы встретили людей, глубоко и подлинно церковных!..
И лишь потом выясняется, что всё это - фикция и иллюзия, и что их главное желание - бесцельно мотаться по стране, пользуясь условиями, которые создали для них другие люди, и, таким образом, ни за что не отвечать. С такими людьми невозможно завести серьёзный разговор на духовные темы - их, оказывается, не интересует главный духовный вопрос современности: как обрести веру в реальных современных условиях, и как в этих условиях с верой жить. Уверенно, спокойно они перемещаются между монастырями и храмами, приспосабливаются к местной обстановке - и считают, что уже обрели подлинную духовность. Некоторые из них и действительно обладают некоторым внутренним опытом, приобретённым в этих специфических условиях - и на этом основании несколько свысока смотрят на других верующих людей, которые к этому кругу не принадлежат. Так, мне несколько раз приходилось беседовать с людьми этого круга, которые говорили в духовном отношении нечто сомнительное и странное , но были уверены в абсолютной истинности этого опыта, в том, что их устами "говорит само православие". Странный, иллюзорный, фантастический круг!.. Мне всегда он казался каким-то искусственным, ненастоящим. Это - как какой-то странный "двойник" нашей Церкви, сохранившийся и существующий ещё на каких-то далёких подворьях, в каких-то далёких храмах и монастырях...
Ведь настоящая Церковь - это мы с вами, дорогой читатель, обретшие веру и живущие в своей обычной жизненной обстановке. Мы не стремимся к изменению внешних обстоятельств и заботимся лишь о совершенствовании в вере и чистоте нашей души. Мы остаёмся в своих семьях, ходим на работу, встречаемся со множеством самых разных людей - и таким образом получаем возможность свидетельствовать о своей вере, делиться с другими людьми тем, что открылось нам самим. Таким образом вера и присутствует в мире и может пронизывать собой мир, и может оплодотворять мир, вовлекая в эту новую, высшую жизнь всё новых людей.
И вот вдруг рядом с этим - какой-то совсем другой образ Церкви, ютящейся на каких-то закрытых территориях, за высокими стенами монастырей, стремящейся таким образом отгородившись от мира, создать там у себя какой-то особый порядок жизни, свой особый уклад. Она не пересекается с окружающим внешним миром, не интересуется его жизнью, а если начинает вдруг интересоваться,- то только затем, чтобы им управлять. Мы ничего не знаем об этой жизни, потому что она слишком далеко от нас, и, если вдруг возникает потребность к ней приобщиться, то это невозможно сделать иначе, как только приехав в соответствующие места и оставшись там на проживание. Мы постоянно слышим, что там живут какие-то особые люди, достигшие особых духовных высот, - но в действительности лишь изредка сталкиваемся с их "приживальшиками" (т.е. трудниками и послушниками), которые не имеют никаких особых духовных стремлений, а только "курсируют" между монастырями. Разве не ясно, что это не настоящая Церковь, а какая-то иллюзия, мираж?.. Разве не ясно, что настоящая Церковь - здесь, среди нас, в наших домах, квартирах, учреждениях, в наших душах, стремящихся к чистоте и совершенству, в наших храмах и других местах, где мы реально встречаемся?..
Приведённые рассуждения могут показаться кому-то резкими, потому что может показаться, что я говорю здесь вообще о монашестве. Но монашество, несомненно, имеет глубокие духовные традиции, в нём действительно были и есть люди, достигшие величайших духовных высот. Я говорю лишь о нашем времени и о том, какой образ духовной жизни для него предпочтительнее. Наше время - это время, в основном, возрождения приходских храмов и создания мирянских общин. В центре его - конкретный человек, приходящий к вере, его духовный путь и духовное единение таких людей. Для монашества нужно, чтобы среди этих людей появилось достаточное число стремящихся к такому пути, чтобы они сначала уединились, а потом создали новые общины на новых основаниях. До этого, очевидно, у нас дело не дошло. Монашество, которое у нас существует - это, скорее, "след" в нашей жизни прежних эпох. В первую очередь, нашей предреволюционной эпохи, когда в России существовали монастыри, их посещали паломники, между ними ходили странники, различные "калики перехожие" и т.д. Но вся та эпоха закончилась, весь ход тогдашней общественной жизни оказался несостоятельным. Мы знаем, в каких драматических обстоятельствах он оказался "сломанным" и окончательно ушёл в прошлое. Позднее, в 90-х годах XX века, наступило церковное возрождение. Стали открываться храмы, к вере пришло множество новых людей. При этом наряду с другими тенденциями оживления церковной жизни возникла и идея возрождения прежних монастырей. Людям казалось, что для этого пришло время, что это будет им под силу. Но в действительности время требовало совсем другого, и вовсе не это являлось первоочередной задачей тогдашней церковной жизни. Первоочередной задачей было как раз возрождение храмов и создание приходских общин. Отсюда и те поистине чрезвычайные трудности – гораздо большие, чем при возрождении храмов, которые возникли при возрождении монастырей. А всё потому, что время для этого ещё не пришло, что всё это осуществлялось не по действительной потребности, а, скорее, в порядке "пробы", как попытка возрождения в нашей современной реальности обстановки прежних эпох. Монашество в нашей современной церковной жизни не совсем естественно и органично, оно не рождается естественно из её реальных современных потребностей. Образно говоря, не монах, отгороженный от мира и ушедший в созерцательную молитву, является "героем нашего времени" , а именно находящийся в гуще жизни, активно в неё вмешивающийся, и в то же время стремящийся жить глубокой духовной жизнью мирянин. Последние тенденции появления монашествующих, которые так же стремятся находиться "в гуще жизни", лишь свидетельствуют об этом. И в то же время, благодаря инерции и "традиции", существует тот особый, замкнутый мир подворий и монастырей, который неизбежно тяготеет к тому, чтобы "замкнуться в себе", отгородиться от окружающей реальности и быть как бы "параллельным" нашему с вами реальному миру.
Вот это я косвенно и ощутил во время моего пребывания в корпусе. Те немногие люди, которые иногда приезжали к нам из монастырей, приезжали как бы из другой реальности. Они рассказывали об обстоятельствах жизни там - и эти обстоятельства никак с нашей реальной жизнью не соприкасались. Они собирались потом ехать в другие подобные места - и становилось ясно, что так и можно всю жизнь ездить по подобным местам, и никогда не вернуться к реальной жизни. Невольно возникал образ "двух Церквей" - одной настоящей, к которой мы с вами и принадлежим, и другой - иллюзорной, фантастической, находящейся в каких-то далёких монастырях, за высокими стенами, на огороженных территориях, где живут люди, замкнутые в этой реальности, которым нет никакого дела до настоящей жизни и до нас с вами. И вот - такие люди почему-то имели необъяснимую уверенность, что они-то и представляют собой "настоящее православие"!.. Очевидно, это была какая-то иллюзия, фикция!.. И вот потому я почти ничего не буду здесь писать о таких людях - об их жизненных обстоятельствах или о местах, из которых они приезжали.
..
Но я должен снова вернуться в наш корпус. Были люди, которые попали сюда совершенно случайно. Например, убежал молодой человек из дома, пошёл бродяжничать - узнал от знакомых об этом месте - и тоже сюда! Или кто-то совершил правонарушение, хочет уйти от ответственности, ударился в бега - и тоже узнаёт об этом месте и оказывается в этом корпусе. Такой у нас один, по крайней мере, был. Все знали, что он что-то натворил, но совсем его не трогали и относились к нему, как к любому нормальному человеку. Надеюсь, что в такой спокойной обстановке он всё же смог что-то в своей жизни обдумать и впоследствии эту проблему решить. Как-то раз я видел, как он в храме доверительно разговаривал с батюшкой. Хочется верить, что пребывание в братстве всё же сыграло в его жизни добрую роль.
Были у нас "возвышенные" натуры, которые попадали в корпус в поисках смысла жизни. Так, например, однажды в корпусе вдруг появился незнакомый молодой человек. Он был очень интеллигентным, с живым и ярким умом и, конечно, оказался интересным собеседником. В своих скитаниях он посетил какой-то подмосковный монастырь. Там ему сказали, что есть ещё одно подобное место, в котором тоже стоит побывать. Приехав в братство и оказавшись в общей комнате среди алкоголиков и наркоманов, он, как впоследствии сам рассказывал, в первый момент подумал, что оказался в аду. Но после быстро освоился и понял, что сам храм довольно хороший, и что место это довольно культурное. Он успешно пел и читал на клиросе, с удовольствием помогал в библиотеке. Впоследствии, вернувшись в Москву, он, видимо, в порядке всё тех же поисков смысла жизни, через некоторое время стал одним из лидеров московского "радужного" движения. Так что даже и такие необычные тенденции в нашей современной общественной жизни берут на самом деле своё начало в этом подмосковном приходе.
Были у нас люди талантливые. Так, однажды в корпусе появился серьёзный человек средних лет, который, как оказалось, писал стихи. Был он, кроме того, глубоко верующим и, как оказалось, работал при храме. Здесь он оказался потому, что его собственный батюшка его сюда направил. Было ли это связано с алкоголем, или с какими-то другими проблемами - не знаю, но мне кажется, что любые эти проблемы были мнимыми. Делать ему здесь было абсолютно нечего. Ни в какой "реабилитации" он на самом деле не нуждался. Он просто напрасно проводил здесь время - и, конечно же, тосковал. Наши отношения, к сожалению, не сложились: он видел, что я спокойно живу в Москве и могу появляться в корпусе или уезжать из него, когда мне заблагорассудится, - он же должен был жить здесь постоянно, - и поэтому невзлюбил меня. Но стихи у него были хорошие: некоторые, правда, наивные, но другие вполне удачные, так что я некоторые из них себе даже переписал. Этот пример поднимает для меня проблему человека глубоко верующего, посвящающего свою жизнь Церкви, даже живущего при храме: насколько он в каком-то смысле оказывается несвободным, неспособным распоряжаться своей судьбой. Малейшая провинность или недоразумение - и батюшка отправляет его в место, совершенно для него не подходящее. Распоряжаться собой возможности у него нет – он фактически зависим от батюшки, находится "на послушании". Впрочем, может быть, я не прав, и не стоит мне об этих ситуациях судить.
Были у нас люди, которые хорошо играли на гитаре. Был у нас и собственный писатель - правда, многие его знали здесь как повара и плотника, а не как писателя. Но доподлинно было известно, что в нём была эта "жилка", и что он писал прежде публицистику, рассказы, повести и статьи. Мне совершенно не интересно, что именно он писал, и удавалось ли ему это публиковать. Главное - что человек был интересный. Так всегда бывает: если у человека есть что-то в душе, то это выражается самыми разными путями, в том числе и в литературном творчестве. И потому я благодарен судьбе за встречу с этим человеком.
Таким образом, корпус оказывался "приютом" для самых разных людей - талантливых, одарённых, неравнодушных, ищущих. Правда, нужно сказать , что для людей, в чём-то несчастных, в жизни которых что-то не сложилось. Но, с другой стороны, кто же из нас скажет, что он полностью счастлив, и что жизнь его сложилась полностью благополучно и гармонично! Так что, в каком-то смысле, здесь собирались самые обычные современные люди, с самыми разными целями и стремлениями, такие же, как мы с вами!.. И потому я напоследок скажу ещё об одном таком типе людей - о "равнодушных".
Иногда в корпусе приходилось встречать человека, который, вроде бы, никаких правил не нарушал. Он аккуратно утром вставал на молитвы, аккуратно участвовал в работах. Он даже вроде бы не слишком нарушал и "трезвенные" правила корпуса - в его комнате не так часто можно было найти спиртное. Проблема была в другом: этот человек в действительности ничего не хотел, никуда не стремился. С ним не о чем было поговорить. Он жил здесь, работал, ходил на молитвы - но ему в действительности было всё равно. Таких было довольно много в нашем корпусе. Они оказались здесь просто в поисках приюта. Было питание, крыша над головой - до остального им дела не было. Духовные цели братства - воздержание, трезвый, здоровый образ жизни - были им безразличны. Они очень хорошо поняли, что если вести себя тихо, незаметно, ни во что не вмешиваться, то можно протянуть здесь какое-то время. А потом?.. Что ж, потом можно будет поискать другое подобное место.
Вот такие-то люди и создавали, на самом деле, настоящую проблему для братства. Из-за отсутствия в них подлинной мотивации к здоровой, трезвой жизни они в любой момент могли "сорваться". Тогда-то всё братство и погружалось в болото запоя, который мог продолжаться несколько дней. Но если даже удавалось выявить и "удалить" зачинщика, то всё равно проблема оставалась. Такие люди, как уже было сказано, ничего не хотели, ни к чему не стремились. С ними очень трудно было найти общий язык. Они сами были как болото. Из-за них братство, в котором и так было немало проблем, теряло самый свой внутренний "нерв", самый смысл своего существования.
А что же батюшка? Неужели он ничего этого не замечал? Но сказывалась, видимо, "инерция", заложенная ещё в самые первые годы существования братства. Ведь тогда, в первые годы, братство было открыто для любого человека, постучавшегося в ворота храма. Никто не спрашивал о его характере, о его внутренних целях - лишь бы он был готов работать на стройке. Руками таких людей, в сущности, и был построен храм.
И вот теперь, много лет спустя, в этот комфортабельный корпус тоже был открыт доступ всякому. Никто не отбирал людей, не проверял их - лишь бы они были готовы соблюдать распорядок. Батюшка по-прежнему демонстрировал удивительную "широту души".
И вот такой человек поступал в корпус. Распорядок был несложный, к нему очень быстро можно было привыкнуть. Всё необходимое для жизни есть - свет, тепло, еда, крыша над головой... И вот человек привыкал: если жить тихо, никого не трогать, то можно всем этим пользоваться - несколько дней, недель, несколько месяцев... Можно даже потихоньку выпивать, но так, чтобы никто не замечал. В обстановке общежития к людям обычно относятся снисходительно: ну что же, вроде живёт человек, ничто особенно не нарушает, за что же его выгонять... Так постепенно, подспудно жизнь в корпусе делалась неопределённой, аморфной, теряла свои ориентиры. "Добрый батюшка" всё так же без разбору продолжал всех принимать. На первый взгляд могло показаться, что здесь по-прежнему делается какое-то удивительно доброе христианское дело, что здесь совершаются чудеса христианской любви. В действительности эта уютная комфортабельная жизнь на всём готовом, лишённая подлинного духовного наполнения, при минимальном соблюдении внешних правил и вполне посильных работах многих только развращала. Нет, всё-таки что-то здесь было не так!.. Всё-таки что-то во всём этом замысле или в его осуществлении было неправильно!.. С этим, наверное, и были связаны последующие печальные события.
МОЛОДОЙ ВОЛК
Я описал людей самых разных - по-своему несчастных, по-своему неблагополучных, - но всё же это были, если можно так сказать, вполне "обычные" несчастья, вполне "обычное" неблагополучие. Были у нас такие люди, что, глядя на них, буквально сердце разрывалось. О некоторых из них я тоже хотел бы здесь рассказать .
Ещё в самый первый раз, когда я только приехал в этот корпус, я заметил здесь одного молодого человека. Он поразил меня каким-то особенно волевым, и даже жестоким выражением лица. Впоследствии, когда я стал чаще приезжать сюда, я ближе с ним познакомился. Он отличался каким-то особенно грубым и резким характером. Из-за этого с ним было почти невозможно общаться. Все вокруг буквально "стонали" из-за этого его характера, и, наверное, только и мечтали о том, чтобы с ним что-то случилось, чтобы он куда-то сгинул. К тому же он не умел управлять собой и часто "срывался" (я имею в виду выпивку). Часто его можно было видеть ходящим по корпусу и выпрашивающим у "денежных" членов братства несколько десятков рублей на спиртное. Никакие "правила" братства его не сдерживали - он их не принимал и не признавал. Короче, это был какой-то "зверь в человеческом облике", какой-то "бич" нашего братства, да и не только братства, а всего прихода.
Тем не менее, батюшка его держал и не прогонял. Впоследствии я узнал, с чем это связано. Они пришли сюда вместе с матерью в поисках приюта. Её я тоже иногда видел во дворе храма - грустную забитую женщину, которая чистила у трапезной картошку или выносила помои. Когда-то давно их оставил отец. Они сами были откуда-то очень издалека, кажется, из Сибири. Не знаю в точности обстоятельств, которые заставили их бродяжничать. Предполагаю, что прежде были в их жизни времена, когда они жили очень неплохо. Но неумолимая цепочка обстоятельств, переездов, жизненных потерь привела их к теперешнему положению, когда они просто ходили от храма к храму в поисках приюта. Постучались они за помощью и в наш храм. Здесь, благодаря особой традиции отношения к таким людям, их приняли. Она стала работать в трапезной, он - на конюшне. Вызывал, конечно, особую тревогу и заботу именно сынок. Не уважающий и не чтущий никого, и в том числе мать, он пьянствовал на конюшне, всем грубил, водил к себе на конюшню девок и был, как я уже сказал, "бичом" всего братства. Но, если подумать, то был ли он сам во всём этом полностью виноват?..
Стоило только представить, кем был он, где он оказался, и что могло быть у него в душе. Молодой крепкий парень, который, как и всякий молодой человек, ищет самореализации - и вот вдруг должен бродяжничать вместе с матерью, стучаться в чужие двери!.. Вдали от родины, в чужом незнакомом месте, в этом двухэтажном корпусе, затерянном на краю большого поля!.. Конечно, все эти люди, чужие, незнакомые, часто грубые, с которыми он должен был бороться за существование, воспринимались им как враги! К тому же и верующим тогда, в первое время он особо не был, не мог ощущать "святость места", а оказался здесь лишь в поисках крова и куска хлеба.
Итак, вся эта грубость, резкость, молодая бравада могли быть не чем иным, как проявлениями одиночества и беззащитности, ранимой и чуткой души. Он защищался таким образом от грубости окружающего мира. Играло свою роль и отсутствие жизненной перспективы: он не имел представления о том, как жить, что делать дальше. С этим, может быть, были связаны эпизоды со спиртным. Добавляла сюда свой вклад и молодая страстность, его стремление к утверждению собственного "я". Короче, мы видим здесь человека, у которого с самого начала всё в жизни пошло как-то не так, который не приобрёл нужных для нормальной общественной жизни навыков, и только "сражается" с окружающей реальностью, "защищается" от этого холодного, грубого, неприветливого и несправедливого мира.
А между тем - было в его характере что-то, что, может быть, не каждый замечал. Так, например, порядочные, культурные молодые люди, которые время от времени приезжали из Москвы и заходили в братство, почему-то в первую очередь старались познакомиться именно с ним. В нём, несомненно, было это - способность привлекать людей, собирать их вокруг себя. Впоследствии я встречал в жизни людей такого характера, или типа - все они обладали яркими талантами, прирождёнными свойствами лидера, могли увлечь людей каким-либо делом, целиком посвящали себя этому делу. Он и принадлежал к числу таких людей, был одним из них - но всё это, вследствие странных обстоятельств его жизни и нелёгкой судьбы, не смогло в нём окрепнуть, развиться, как бы находилось "под спудом".
В дальнейшем я наблюдал течение его судьбы. Он почему-то, несмотря на благоприятную обстановку, никак не мог "взяться за ум", начать чему-то учиться, заняться каким-то серьёзным делом. По-прежнему он воспринимал наше братство просто как "крышу над головой" и продолжал заниматься на подсобных работах. В каких-то "критических" случаях для воспитания, для острастки, для того, чтобы сохранить порядок в братстве, батюшка всё же его выгонял. Он странствовал где-то, видимо, жил какое-то время в другом месте, но потом всё равно возвращался. Конечно, они с матерью в этих скитаниях старались держаться вместе, но в какой-то момент они всё-таки друг друга потеряли.
Тогда он вернулся в братство один, без матери. Его друзья в братстве (здесь его уже многие помнили, и, конечно, старались помочь) посоветовали ему обратиться на телевидение : там есть одна передача, которая помогает людям найти пропавших родственников. Он действительно выступил в этой передаче - и, действительно, мать его через какое-то время нашлась. Тогда это было победой и радостью для всего братства.
Но это не могло в целом изменить его характера и всей его жизненной ситуации. Через какое-то время его снова выгнали из храма. Они с матерью снова где-то потерялись - на этот раз надолго. Один Бог знает, где он скитался эти недели и месяцы, но, в конце концов снова пришёл в братство. Однако, обстановка здесь изменилась - его уже не пускали. Он перемогался где-то за территорией храма - в каких-то вагончиках или сараях. Была зима. Идти ему было некуда. В какой-то стычке с местными парнями его сильно ударили в лоб, и началось воспаление. Я понял, что речь в данном случае идёт о его жизни, и упросил нашего священника, чтобы его снова взяли обратно в корпус. Таким образом, в тот раз его удалось спасти. Но это снова по-настоящему ничего не могло изменить. Попадая в тепло, он некоторое время "держался" - а потом расслаблялся и принимался за старое. Я думаю, у него просто не было другого навыка. Он мог или бродяжничать, или находить себе приют, жить в нём спокойно некоторое время, потом погружаться в беспорядочную, страстную жизнь, снова бродяжничать, снова находить и т.д. Он этого не осознавал, не мог себя контролировать. Какие нужны были усилия и способности, чтобы переломить это в нём, открыть перед ним возможности какой-то новой, порядочной и осмысленной жизни!.. И потому единственное, о чём можно было заботиться, - это о том, чтобы ещё на какое-то время сохранить ему жизнь. Это и понимали те люди, которые попадали (или, как я, приезжали) в этот корпус ради молитвы, заботы о людях, служения им. Не раз я видел, что именно такие люди как-то особенно о нём заботились, или в разговорах старались подчеркнуть, что у него совершенно нормальный характер, что они рады, если он будет жить в этом корпусе, что им хорошо с ним. Я думаю, такие люди чувствовали, с одной стороны, добрые качества его характера, а с другой стороны - его беду. Как-то так получилось, что за эти несколько лет многим людям именно этот молодой человек, столь резкий, неуживчивый, одинокий и неустроенный, стал как-то особенно дорог. Может быть, так бывает со страдающими людьми, которые не понимают причины своего страдания и не могут ничего изменить. Нет, всё-таки не был он обделён за эти годы в нашем корпусе вниманием и заботой! Помню, как одна пожилая женщина, руководительница нашей воскресной школы, когда он уже потерял мать, жалела его и ласкала, как маленького ребёнка - и он откликался на это и плакал вместе с ней. Я думаю, что такое отношение всё-таки что-то изменило в его душе.
Через несколько месяцев мать его, правда, снова нашлась - но на этот раз это не доставило нам уже никакой радости. Она, бездомная, оказалась на "постоянном проживании" в психиатрической больнице. Ясно, что это был конец, что оттуда её уже не выпустят. И для нас это тоже был тупик. Ехать туда к ней и навещать её ни он сам, и никто из его близких знакомых уже не решился. Есть какой-то "барьер" для находящихся на воле людей, и особенно для таких неблагополучных, как наши братья, чтобы посещать такие места. Так закончился этот его жизненный этап, и он оказался в мире совершенно один.
Впоследствии я уехал из братства и уже больше туда не возвращался. Вскоре и братство окончательно распалось и прекратило своё существование. Оставшиеся его жильцы где-то рассеялись по свету. Где они теперь - как бы узнать?.. Где этот молодой человек, который почему-то мне так запомнился?.. Ведь было же в его душе что-то доброе и светлое!.. Сколько раз, уже в последние годы и месяцы нашего знакомства, стоя рядом с ним в храме, я видел на его лице возвышенное и светлое выражение! Как часто, когда он чувствовал, что к нему хорошо относятся, оно вдруг озарялось открытой и искренней улыбкой! Нет, вовсе он не был тем "зверем в человеческом облике", как это могло показаться вначале! Тоже был человеком, и получше многих, - но странные, неестественные обстоятельства, тяжёлая судьба разрушили, исказили его жизнь!
И в связи с этим у меня возникает вопрос: зачем было всё это, какой был во всём этом смысл?.. Зачем они скитались вместе с матерью, зачем он оказался в этом двухэтажном корпусе на краю поля, среди чужих, незнакомых людей?.. Зачем вообще живёт человек на земле?.. Что такое вообще человеческая жизнь?..
Видите ли, я вам открою секрет, почему я задаю эти странные вопросы. Дело в том, что меня уже несколько лет преследует чувство, что его больше нет в живых. Не знаю и не могу это объяснить, но мне кажется, что он погиб где-то - от голода или от болезней, или в драке, не дожив до 30-ти лет, и никто даже не знает, где его могила.
Прежние обитатели братства - если кто-нибудь из вас это прочитает, отзовитесь!.. Мир тесен, и, быть может, эти мои воспоминания, с которыми всё-таки познакомится некоторый круг людей, сыграют роль той телепередачи, благодаря которой когда-то встретились они с матерью. Быть может, кто-нибудь расскажет и о судьбе Александра, или Сани, которого я, пусть неумело и неточно, как мог, здесь описал. Быть может, он в действительности жив. Но даже если он и погиб, - то всё-таки тогда мы сумели уделить ему некоторую долю тепла.
ДЕРЕВЕНСКИЙ ПРИХОД
Я хотел описать и ещё некоторых таких "неблагополучных" людей , но думаю, что пока достаточно. Мне кажется, что и той истории, которую я описал, достаточно для того, чтобы разорвать сердце. Поэтому попробую теперь отвлечься от корпуса братства и взглянуть несколько шире - на жизнь прихода в целом. В конце концов, это небольшое братство было его частью, и многое, что в нём происходило, было отражением других, более широких процессов. Быть может, такой "общий взгляд" поможет лучше понять, что же впоследствии произошло.
К тому времени, о котором я пишу, приход уже достаточно окреп. Он занимал довольно большую территорию на окраине села. Помимо самой территории храма здесь было ещё несколько дворов: двор с домом, в котором жили священники, двор с приютом для девочек-сирот, двор культурно-просветительского центра. Хозяйству храма принадлежали приходской дом с трапезной, большая книжная лавка, библиотека, корпус братства, конюшня, столярная мастерская.
Батюшка показал себя замечательным организатором. Он собрал вокруг себя деловых, энергичных людей, которые помогали ему всё это строить и поддерживать.Чего стоил один только архитектор, который работал в помещении культурного центра и по проектам которого было построено большинство строений на территории! Не меньшее впечатление производила и женщина, староста храма, которая брала из детских домов девочек-сирот и воспитывала их здесь же, неподалёку от храма. Сам корпус братства был построен на деньги богатой женщины-спонсора, которая иногда приходила к нам в братство и относилась к его постояльцам, как мать.
То же касалось и остальных главных сотрудников храма - второго священника и алтарников, регента, работниц библиотеки и книжной лавки, руководительницы воскресной школы. Итак, батюшка проявил себя в этом случае хорошим организатором - он сумел собрать вокруг себя небольшой круг людей "под стать себе".
Но, пожалуй, только этим дело и ограничилось. Дальше, в более "низкие" слои эта замечательная организация не распространялась. Я не заметил здесь приходской жизни как одного большого дела, в котором бы каждый участвовал, чувствовал свою связь с другими людьми, за что-то, пусть по мере своих слабых сил, отвечал. Жизнь храма очень чётко распадалась на два круга: на близкий круг "надёжных сотрудников" и на остальных прихожан. Здесь были люди, на которых "всё держалось", которые, в основном, "давали", - и те, которые просто приходили, которые, в основном, только "брали".
Я очень далёк от того, чтобы осуждать в чём-нибудь нашего священника. Конечно, ему, мудрому, деловому, обладавшему прекрасным знанием людей и внутренней трезвостью, лучше было видно, как вести дело. В конце концов, я здесь только рассуждаю, - а он действительно всё это создал. Но меня интересует здесь сам вопрос об устройстве церковного прихода, о месте человека в Церкви, в конечном счёте - о том, что такое Церковь. Безусловно, мы с вами не обладаем особыми талантами, и не смогли бы взять 15 девочек из детского дома и воспитать их, или создать множество архитектурных проектов. Что же - это значит, что нам отведена в Церкви роль "пользователей", простых "прихожан"? Нет, но Церковь - это единый организм, в котором каждый должен найти своё место. Каждый должен по мере сил участвовать в некотором деле, реализовывать себя, за что-то отвечать.
Не каждый может участвовать в каком-то серьёзном, ответственном деле. Простейшая форма участия в церковной жизни - это посещение бесед. Человек настраивается на предстоящую беседу, "включается" в её тему, готовит свои мысли, вопросы - и таким образом осуществляется его участие в церковной жизни и его ответственность.
Но вот именно с проведением подобных бесед в приходе у батюшки и были большие проблемы. Он вроде бы и хотел их проводить - и в то же время они не получались. Единственное, что иногда происходило, - это большие приходские встречи с ним самим во главе, на которых сидели пожилые прихожанки в глубоком молитвенном молчании. Малых встреч, которые проводили бы сами миряне, на которых звучали бы живые мысли о современной церковной жизни, обсуждались бы живые конкретные дела ,т.е. того, что и создаёт подлинное духовное единство прихожан, - здесь не происходило. Я думаю, так было потому, что для этого батюшке нужно было "доверить" кому-то своих прихожан, "поделиться" с кем-то ответственностью за них, - а на это он не решался.
Сейчас мне приходит мысль, что на это могли оказывать влияние и прежние медицинские занятия батюшки. Отношение его к прихожанам напоминало отношение хорошего врача к своим пациентам. Здесь были "лечебные процедуры" - это было богослужение. Здесь был "индивидуальный приём больных" - это была подробная, внимательная исповедь у батюшки. Некоторые пациенты "лежали здесь в больнице" - это были те, кто проживал на территории храма. Но ведь в медицине не принято, чтобы больные собирались, обсуждали между собой какие-то медицинские вопросы, вырабатывали какие-то общие понятия, занимались общими делами! Их дело - ходить на приём, принимать прописанные лекарства, спокойно лежать, в том случае, если они попали в больницу. Кроме того, в медицине людей вообще воспринимают именно как пациентов. Пришёл человек на приём - и мы здесь будем говорить о медицине, и пропишем ему лекарства, но не будем вникать в его прочую, повседневную жизнь. Люди врачей интересуют именно с медицинской точки зрения. Также и здесь: люди интересовали сотрудников именно как посетители храма, богослужения, иногда - как жители территории и исполнители внутреннего распорядка - но не как реальные современные люди, живущие своей личной, семейной, общественной жизнью. Так, человек, приехавший из Москвы, чувствовал, что никому здесь не интересно, как там дела в Москве, как у него самого дела дома, на работе: главное - что он приехал в это место и попал в "поле духовного притяжения" батюшки. Главное, что он сам никому не был интересен как "носитель здорового образа жизни", способный распространять его вокруг себя, или, переводя на духовный язык, как христианин, способный свидетельствовать о своей вере, проповедовать её. Он был интересен только как посетитель богослужений, как "пациент".
Думаю, что играло здесь какую-то роль и сельское положение прихода. Нет, не случайно батюшка был направлен в это село восстанавливать сельский храм! Он, несомненно, обладал некоторыми чертами характера помещика - и те, кто его сюда направлял, видимо, прекрасно это понимали. Такому человеку нужно жить "на земле", в деревенской местности - и нужно, чтобы вокруг него жили, строились, создавали своё хозяйство другие люди. Ему нужно, чтобы рядом непременно были огород, конюшня, мастерская.
Всё это и осуществилось в жизни этого прихода. Человек, который попадал сюда, попадал, по существу, в небольшое поместье. Ему не нужно было больше знать, чем живёт окружающий мир, он вполне мог потерять связь с этим миром. Всё, что было нужно для жизни, было здесь.
Этот храм, казалось бы, столь открытый и гостеприимный, поражал на самом деле своей замкнутостью. Это была одновременная открытость и замкнутость большого поместья и больницы. И в том и в другом случае вас здесь ждут, но интересуются вами и заботятся о вас лишь до тех пор, пока вы здесь находитесь, и благополучно забывают о вас, как только вы возвращаетесь назад "в мир". Стоило вам уехать отсюда - и вы переставали чувствовать, что где-то в мире есть этот приход. Его как бы не было "на карте" нашей современной церковной жизни. Для того, чтобы "окунуться" в эту атмосферу, нужно было приехать сюда.
Всё это могло в какой-то степени сказываться и на братстве. Я прежде упомянул, что оно было "открыто миру", что человек, оказавшись здесь, имел связь и с соседним селом, и с соседним городом, и с Москвой, и таким образом мог найти себе работу и "выйти в мир". Но в такой же степени оно было и "закрыто от мира". Человек, попадая сюда, оказывался "на всём готовом" - и это вполне могло оказаться для него жизненным тупиком. Я уже ближе к концу, в последние месяцы встречал здесь людей, которые оказались тут как бы «в ловушке» и не знали, как им дальше жить. У них отсутствовала жизненная перспектива, братство в их случае сыграло не положительную, а отрицательную роль.
Так существовал этот необычный приход. Я, наверное, далеко не всё в этой жизни описал. Может быть, ещё вспомню какие-то детали. Меня, честно говоря, поразила эта картина - сельского прихода-поместья, которое одновременно является и больницей, в которую приходят, а в некоторых случаях даже и "лежат" пациенты. И всем этим распоряжается заботливый и внимательный "помещик" - он же и врач, он же и священник, - окружённый своим "медперсоналом", а может быть - вполне можно сказать, - что и "крепостными"... И все они замкнуты сознанием в своём поместье и любят своего врача-помещика, и восхищаются тем, какой он замечательный священник, как он служит, как он исповедует... Замечательная в своём роде картина - не правда ли?.. Я, признаюсь, до сих пор с некоторым смущением - и в то же время с удивлением рассматриваю её.
Но я должен вернуться к жизни братства - как наиболее спорного, беспорядочного, тревожного - и в то же время наиболее яркого и необычного из всех здешних дел. Теперь, когда я кое-что объяснил, мне, может быть, будет легче описать то, что произошло впоследствии.