117.
Мастон Лург проснулся очень рано. Хорошо обставленный просторный номер фешенебельной гостиницы "Этоли ривс" всё еще окутывал уютный полумрак, лишь слегка подсвеченный через не задёрнутые портьеры розовым сиянием наступающего утра.
Несмотря на то что судья только что открыл глаза, сердце его уже билось взволнованно. Неужели наступил тот самый день?! День, когда он станет абсолютно свободен. День, от которого он начнет отсчет своей новой жизни, той счастливой, неограниченной, достойной жизни, где он обладатель огромного состояния, титула и обширного поместья. Против воли Мастон улыбался. Господи, сколько всего нужно будет устроить, решить и придумать, сколько приятных хлопот и увлекательной суеты ему предстоит. Срочно заказать пошив нарядов соответствующих его новому статусу, получить графский значок, графскую печать и титульные нашивки, представить себя дворянской ассамблеи, выбрать достойный надежный экипаж, в котором ему наверно предстоит провести большую часть следующего месяца, разместить свой капитал, посетить банкирские дома, биржевые собрания, акционерные общества, финансовые клубы, нотариальную контору, выбрать поверенного, инвестиционного советника, выбрать ювелирный салон, произвести детальную оценку всех своих драгоценных камней. Конечно же съездить в свое новое поместье, познакомиться с управляющим, со штатом прислуги, с гарнизоном охраны, с арендаторами его земель, со старостами его вотчинных деревень. Всё осмотреть, оценить, отдать необходимые распоряжения, сделать нужные перестановки. И везде ему будут приветливо улыбаться, кланяться, называть господин Лург, ваше сиятельство, стараться угодить, понравиться ему, заслужить его расположение. Улыбка Мастона расплывалась всё шире. И еще нужно будет конечно вернуться в Туил. Для того чтобы забрать кое какие вещи из старого дома и организовать переезд кухарки Эльнары в его поместье, её чудесные пирожки обязательно должны перекочевать из его старой жизни в новую. Ведь в конце концов и в его старой жизни было кое-что хорошее. Но в город где он столько лет прослужил в должности главного королевского судьи его тянуло и по другой причине. И он не скрывал этого от себя. Ему очень хотелось что бы вся убогая доморощенная туилская аристократия, вся эта нелепая смехотворная "опилочная элита" увидела и почувствовала кем он стал, чтобы она полебезила и позаискивала перед ним, искупая те времена когда они напыщенно глядели на пусть и очень важного, но бедного и безродного чиновника Судебной палаты - господина инрэ. А женщины? Они и прежде немного значили для него, а теперь же он и вовсе не будет замечать их. А вот они конечно обратят на него самое пристально внимание, еще бы, незамужний богатый граф, умный, приятный, спокойный, далеко не старый. И хотя Мастон Лург убеждал себя что он будет совершенно безразличен к их вниманию, в глубине своего естества он испытывал весьма приятное возбуждение по этому поводу.
Однако он постарался взять себя в руки, напомнив себе, что пока ещё у него ничего нет. А то прямо размечтался как девица на выданье. Между тем именно сегодня ему следует быть как можно собраннее и бдительнее. Герцог Этенгорский человек умный, проницательный и коварный, и хотя крайне маловероятно, что он нарушит их договоренность, он вполне способен на какую-нибудь каверзу с учетом того что чудесного ребенка он еще не видел и по сути покупает кота в мешке. Мысль о "чудесном ребенке" добавила судье тревожных переживаний. Как там дела у Элен и Галкута? Всё ли у них в порядке? Удалось ли им спокойно и незаметно укрыться в надежном месте? Как и было условлено, судья понятия не имел где они скрываются, хотя и подозревал, что Галкут будет искать убежище в Буристане. В этом хаосе трущоб, рынков и кривых улочек даже герцог Этенгорский со всей своей судебной армией не сможет отыскать прячущегося человека. Но беспокойства добавляло и то, что по мнению судьи, этот "чудесный ребенок" способен на каверзы не меньше герцога. Сумеет ли Галкут справиться с ней, если придётся? Мастон Лург старался не углубляться в эти бесполезные размышления, какой смысл гадать о неизвестном. Галкуту он доверял полностью и вполне полагался на его сообразительность и решительность, конечно смышлёная девчонка могла как-то его перехитрить, но он очень надеялся, что ей достанет ума этого не делать. Одна в Буристане она не протянет и часа. Симпатичную одинокую девочку ушлые люди быстро приберут к рукам. В этом направлении Мастону также не хотелось думать. Во-первых, он, конечно, ни в коем случае не хотел чтобы с Элен случились все те мерзости, что происходят в Буристане с бродячими привлекательными детьми; во-вторых он прекрасно понимал, что если Элен исчезнет, Его Светлость герцог Этенгорский будет, мягко говоря, не доволен и заподозрит своего подчиненного в каком-то мошенничестве, оправдываться в котором Мастону Лургу несомненно придется на крюках палачей в Доме Ронга. И, честно говоря, судья не знал какой из этих аспектов его будет тревожить больше всего, если Элен и вправду убежит от Галкута и пропадёт на мрачных улицах Буристана. Если уж совсем честно, то наверно второй. Мастону Лургу стало неприятно и чтобы отвлечься от всех этих треволнений, он поднялся с постели и занялся утренним туалетом.
Согласно установленной договоренности деньги и драгоценности должны были пребыть в 10 часов утра. До этого времени Мастон успел хорошенько умыться, не спеша облачиться в свой судебный мундир, вычищенный, выглаженный и накрахмаленный за ночь вышколенным персоналом элитной гостиницы и очень плотно позавтракать, удивляясь самому себе, несмотря на столь волнующий день аппетит у него никуда не пропал и даже вроде как обострился. После этого он долго ходил туда-сюда по своему номеру, предаваясь то приятным, то тревожным размышлениям. Иногда он садился в кресло и созерцал геометрические узоры ковра или подходил к большому зеркалу и что-то подправлял в своем наряде или в очередной раз вытирал салфеткой рот и нос или подходил к окну и немного отодвинув портьеру, задумчиво глядел на улицу перед гостиницей. Он ощутимо нервничал и то и дело поглядывал на настенные часы. Если деньги и камни пребудут вовремя и в полном объеме, значит волноваться насчет герцога больше не нужно, в десятый раз говорил он себе. Если Томас Халид расстался с самым дорогим, то следовательно он готов идти до конца и честно исполнить все условия сделки. Тогда судье останется переживать только за свою часть соглашения, что вечером на Площади Навигатора он найдёт Элен в целости и сохранности.
"Десять часов!", сказал себе судья и испуганно замер в центре комнаты, словно ожидая что вот-вот раздастся оглушающий гром, разверзнутся небеса, задрожит земля, в Акануран ворвется бешеный ветер, хлынут потоки воды и пламени, отмечая переломный момент в судьбе Мастона Лурга. Но ничего не случилось, по-прежнему всё вокруг было тихо и спокойно.
Судья медленно, на чуть ли не дрожащих ногах приблизился к креслу и начал в него опускаться, но застыл в нелепой позе, услышав тихий и как-бы аккуратный стук в дверь. Он почувствовал страх. "Началось!". Пока он не получил от герцога ни единой медной монетки за все свои россказни о волшебном ребенке, казалось всё ещё можно безболезненно отыграть назад, отменить, вернуть всё на круги своя, туда, где он простой безродный городской судья со своей скучной, сытой, безопасной жизнью. Но как только он впустит в эту комнату все эти немыслимые богатства, обратного пути уже не будет.
Он постарался взять себя в руки.
- Войдите, - сказал он хриплым, приглушенным голосом.
Дверь отворилась и в комнату вошел пожилой мужчина.
- Мэтр Регоньяк, - представился он негромким проникновенным голоском, - старший юрист адвокатского дома "Праведная стезя". Доверенное лицо. Уполномочен представлять интересы Его Светлости герцога Этенгорского в совершении известной вам сделки.
Судья глядел на вошедшего с некоторым удивлением. Мэтр Регоньяк сразу же ему не понравился. Он был длинный, тощий, очень сутулый, с тонкой шеей, большой головой с чрезвычайно выпирающим высоким лбом, с цепкими пронзительными маленькими глазами и очень широким, каким-то рыбьим ртом. Его темя сияло выпуклой лысиной кое-как прикрытой жиденькими волосами с боков. Одет он был в глухой черный костюм и блестящие лакированные туфли, на лацкане тускло блестел значок адвокатской лиги, в длинных сухих ладонях сжимал объёмный портфель. Несмотря на то что широкий рот старшего юриста вроде бы улыбался, глаза господина Регоньяка смотрели холодно и как будто насмешливо.
Судья никак не ожидал что к нему явится подобный персонаж. Он предполагал, что с деньгами пребудет Бока или капитан Армавилл - начальник личной гвардии герцога и уже очень сожалел что это не так. Еще не заговорив с этим, казавшимся ему, ушлым и скользким субъектом, он уже решил, что предпочел бы иметь дело с грубияном Бокой или фамильярным Армавиллом, чем с этим лобастым мэтром.
- Господин Мастон Лург, я полагаю? - Спросил старший юрист, так и не дождавшись от хозяина комнаты каких-то слов.
- Да, он самый, - опомнился судья. - Прошу вас, господин Регоньяк, входите.
Кроме того судье было крайне неприятно осознавать, что какие-то посторонние люди осведомлены о том что он разбогател, продавая маленького ребенка могущественному вельможе. Впрочем, он тут же поспешил успокоить себя: совершенно невероятно чтобы верховный претор посвятил кого-нибудь в тайну Элен и её способностей, это ему абсолютно невыгодно. Но тем не менее этот Регоньяк теперь всегда будет знать, что всю свою финансовую независимость граф Лург приобрел исключительно по мановению главы Судебной Палаты и естественно старший юрист проведет немало времени размышляя над тем какую такую услугу оказал господин инрэ могущественному министру. И вполне вероятно в конце концов докопается до правды. А может он и сейчас уже всё знает, неизвестно ведь насколько герцог доверяет этому "доверенному лицу". И Мастону уже казалось что в глубоких маленьких глазах мэтра он видит откровенное презрение.
- Одну минуту, - Регоньяк вышел в коридор и отдал распоряжение.
В комнату внесли два кованных сундучка из черного дерева, один побольше, другой поменьше. После того как носильщики удалились, старший юрист закрыл дверь, подошел к овальному столу, поставил на столешницу свой пухлый портфель и вытащил из него пачку бумаг и широкую кожаную шкатулку. С сильно бьющимся сердцем Мастон наблюдал за происходящим. Мечты становились реальностью, самые волнующие моменты жизни.
- Ну что ж можем приступать, - сообщил Регоньяк и его широкий рот изобразил дежурную улыбку. - Как мне было позволено узнать, между вами, господин Мастон, и человеком, которого я здесь представляю, заключено соглашение, обязующее моего клиента, в качестве компенсации за оказанную вами, неназванную мне услугу, предоставить в ваше полное распоряжение определенные финансовые средства. А именно. Двадцать тысяч тон и пятьдесят тысяч сильвид. А также тридцать брильянтов, из которых восемнадцать не менее двенадцати карат, шесть не менее двадцати четырех, четыре не менее шестидесяти и два не менее ста. Всё правильно?
У судьи словно кружилась голова, ощущение реальности ускользало, мир, всегда столь жесткий, неумолимый, бескомпромиссный, вдруг стал сказочным и праздничным, каким бывал лишь в далеком детстве. На его глазах творились самые настоящие чудеса. "Господи, значит всё было не зря", гремело у него в голове. Организация ловушки в туилской тюрьме, пленение ребенка, схватка с металлическим чудовищем, бесконечная тряска в карете, жуткое столкновение с бешенным туру в "Одиноком пастухе", многотрудное разбирательство в караване "Теврон", Дюроны, Варнего, мироеды, шоти, все эти препирательства с Элен. Всё было не зря. И судья уже представлялся себе чуть ли не мифическим героем, вторым Эри Яроном, который преодолел тяжелый опасный путь, участвуя в смертельных схватках и кровавых битвах. А сколько он проявил мужества, решимости, мудрости, стратегического предвидения! Лишь ему тогда на судебном заседании в Туиле хватило ума разглядеть тот громадный потенциал, что хранила в себе странная синеглазая девочка. Лишь ему хватило отваги и решительности буквально за одну ночь перевернуть всю свою жизнь, схватить девочку, загнать её чудовищного пса в ловушку и, рискуя всем, отправиться в Акануран. Лишь ему хватило духу и самообладания пойти на встречу с грозным главой Судебной Палаты и предложить эту невероятную сделку. И значит все эти чудеса вполне заслужены им. Он припомнил цитату, записанную им на форзаце книги о храбром Эри Яроне: "Ослепленный предчувствием большого счастья, я готов был потерять всё. И потерял". И улыбнулся про себя: не потерял. Напротив, приобрёл. Всё приобрел.
- Да, всё правильно, - спокойно сказал он.
- Ну что ж, тогда извольте подписать бумаги, - сказал Регоньяк, раскладывая на столе белые листы.
- Бумаги? - Удивился судья.
Старший юрист поглядел на него с не меньшим удивлением.
- Акты приема-передачи вышеозначенных сумм и имущества, расписки, - пояснил он. - Я думаю вы согласитесь с вполне понятным желанием моего клиента иметь засвидетельствованное вами подтверждение того что вы получили все оговоренные средства в надлежащее время и в полном объеме. Или вас что-то не устраивает в такой процедуре?
- Я думаю вы в свою очередь согласитесь, господин Регоньяк, - в тон ему ответил судья, - что прежде чем подписывать подобные документы я должен убедиться, что оговоренные средства действительно поступили в полном объеме?
Длинный сутулый юрист едва заметно пожал плечами.
- Само собой разумеется. И насколько я понимаю никто вам в этом не препятствует.
Мастону показалось, что он различил в звонком голосе, очень не подходящем пожилому, согбенному, худому, словно высохшему человеку, нотку издевки. Но он всё же решил, что и правда показалось.
- Временем я не ограничен, - добавил Регоньяк. - Мой клиент пожелал, чтобы я посвятил этому делу весь сегодняшний день. Насколько мне известно, сегодня вы ожидаете еще одно радостное событие - подписание Его Королевским Величеством дворянской грамоты о пожаловании вам графского титула и внесении вашего имени в Парчовую книгу и Патриционный матрикул агронского королевства. Мои поздравления. - Регоньяк слегка склонил голову. С учетом того что он и так был скрюченный выглядело это нелепо.
- Благодарю, - сдержанно ответил Мастон. Такого поворота он не ожидал. Он никак не намеревался проводить весь день в компании этого ушлого прощелыги. Ведь полученные деньги следовало спрятать. Не потому что судья подозревал герцога в каком-то коварстве, а так, для лишних гарантий. - Однако после получения денег, я собирался развезти их по банкирским домам и мне не хотелось бы утруждать вас этими поездками.
Старший юрист отлично понял намёк.
- Что вы - что вы, господин инрэ, - воскликнул он и смешно всплеснул руками, - я ни в коем случае не намерен докучать вам своим присутствием. Как только все бумаги будут подписаны, я покину вас и буду ожидать сообщений из Геральдической Палаты в своей конторе. Получив из оной подтверждение о вашем титуловании, я вторично пребуду сюда, к вам, чтобы сопровождать вас в Заль-Вер для получения вашей дворянской грамоты. Как сообщил мой клиент, вы настаиваете на том чтобы получить грамоту сразу после подписания и также лично удостовериться что ваше имя внесено в Парчовую книгу и Патриционный матрикул. Всё верно?
- Да, всё так, - медленно ответил Мастон, обдумывая услышанное. Что ж, решил он, его всё устраивает.
- Тогда прошу, - Регоньяк протянул ему два маленьких ключа. - Вот этот от золотого сундучка, тот что, - он фамильярно улыбнулся, - увы, поменьше. Этот от серебряного. Футляр с каменьями на защелке.
- Благодарю, - с улыбкой сказал судья, принимая ключи. Ему подумалось, что он принимает ключи от рая.
Он решил, что этот Регоньяк отлично держится. Ведь наверняка изнывает от любопытства узнать, что такого совершил господин инрэ чтобы в один день быть обласканным таким неслыханным кушем: громадным состоянием и титулом. Но если и так, старший юрист не выдал своего желания ни единым намеком.
С почти детским волнением он открыл сундучок "тот что, увы, поменьше". Он ожидал увидеть сплошную массу из золотых кругляшков, но оказалось что монеты аккуратно расфасованы в столбики из бумажной обертки, перетянутой тонкой золоченой ниткой. "Драгоценные колбаски", весело подумал судья. В каждой такой "колбаске" было по двадцать монет.
Мастон Лург перенес сундучок на кровать и с любовью, чуть ли не с трепетом, словно имеет дело с маленькими живыми нежными созданиями, принялся, считая про себя, перекладывать "колбаски" на постель. Порой у него начинали дрожать руки. Каждая такая "колбаска" могла позволить одному человеку сносно прожить целый год. А здесь их целая тысяча. Он уже обеспечен на тысячу лет. А ведь у него еще есть серебро и бриллианты. А до вечера он должен вступить во владение огромным земельным поместьем, приносящим немалый доход. Его душа пела от радости. Словно весь окружающий мир, прежде равнодушно не замечающий его, теперь приветливо улыбался ему. Всё становилось возможным и осуществимым, все дороги и дома открывались перед ним, лучшие экипажи, лучшие корабли готовы везти его куда ему угодно. Люди, звери, звезды, стихии в немом восхищении взирают на него, признавая его необыкновенность, признавая что он победитель и имеет право на всё, завидуя его судьбе, желая хоть на миг прикоснуться к нему как к символу бесконечной удачи. Новая счастливая жизнь приветствовала его. Он уже совершенно позабыл когда испытывал нечто подобное в последний раз. Может быть в далеком детстве или в то прекрасное время, когда только начал встречаться с милой девушкой, впоследствии ставшей его женой. Но и детство и девушка были всего лишь скоротечными иллюзиями, легкомысленным вихрем эмоций, приятным самообманом, ненадежным душевным порывом наивной юности, а теперь его грядущая счастливая жизнь овеществлена и разложена в увесистые стопки монет, которые не обманут, не предадут, не растают с утренним туманом, их твердость, крепость и ценность не зависят от погод, настроений, эфемерных движений души и хаотичной природы случая. Они останутся неизменными на века и всегда будут служить ему верой и правдой. Судье уже казалось что он испытывает к этим монеткам самое настоящее чувство любви, за их верность, преданность, надежность. Он распечатал три взятых наугад столбика и долго ласково перебирал новенькие блестящие монеты. "Словно только из-под пресса Королевского монетного двора", с улыбкой думал он. Впрочем, учитывая возможности герцога, вполне вероятно что так оно и было, решил Мастон.
Наконец он стряхнул с себя сладкое наваждение приятных грёз, сурово напомнив себе, что дело еще далеко от завершения и сейчас определенно не время для счастливой рефлексии. На небольшом столике у окна стояли заранее приготовленные аптекарские весы, которые он попросил принести ему еще вчера. Взяв несколько монет из сундучка, он взвесил каждую из них вместе с эталонной тоной, привезенной из Туила. Серебро он уже пересчитывал не столь эмоционально. Сильвиды были разложены в кожаные мешочки, по пятьдесят монет в каждом. Перебросав тысячу кошелей, при этом пару раз, как ему показалось, сбившись со счета, но не став начинать сначала, великодушно решив что это не критично, он занялся камнями. Долго разглядывал каждый в увеличительное стекло и скрупулёзно взвешивал.
Сидя за большим столом, мэтр Регоньяк снисходительно наблюдал за судьей. Когда тот наконец завершил свои утомительные, но вне всяких сомнений приятные труды, старший юрист заметил:
- Вы очень педантичны, господин инрэ.
Мастон так и не сумел понять насмешка это или похвала.
- Лучше сразу всё сделать правильно, - сказал он.
- Похвальный принцип. Можем приступить к бумагам?
Старший юрист копался в кипе листов, вынимал нужный, пододвигал судье, указывал место для подписи и сопровождал пояснениями.
- Как видите Его светлость со своей стороны заверил все бумаги личной печатью и подписью, вот здесь. Вы расписываетесь рядом и, пожалуйста, дату и время. Это на золотые монеты агронского королевского двора в количестве двадцати тысяч штук, также один ларец фирмы "Эркер" с встроенным замком, ключ в количестве одного прилагается.
"И это я еще педантичный", с усмешкой подумал судья. Вначале он внимательно оглядывал подписываемые документы. Все они были на плотной мелованной гербовой бумаге с вензелями личной монограммы герцога Этенгорского и со всеми его регалиями, должностями и титулами в нижней части, сам же Мастон именовался гораздо скромнее: главный королевский судья города Туил. Но поскольку бумаг было много, дальше он уже был не столь внимателен.
- Один экземпляр вам, другой моему клиенту, третий будет хранится в сейфах адвокатского дома "Праведная стезя" во избежание каких-либо недоразумений в будущем и если будут утрачены ваши личные экземпляры.
"Праведная стезя!", насмешливо думал Мастон, "И кому это только в голову пришло назвать компанию адвокатов, самых отъявленных и изворотливых на свете лжецов, которые и родную мать продадут была бы только цена подходящая, праведной стезей?!" У него было отличное настроение и скрупулёзный, нескладный, костлявый Регоньяк всё больше и больше его смешил.
- Так, это на пятьдесят тысяч серебряных монет королевского агронского двора, - продолжал старший юрист, - еще один ларец "Эркер" черного батистового дерева с замком и ключом и соответственно также три экземпляра. Один ваш. Ага, хорошо. Другой для моего клиента. Хорошо. И один для моей конторы. Та-ак. Теперь каменья. Вот, прошу ознакомиться, отдельно на восемнадцать камней не менее шести каратов. Ваш экземпляр. Экземпляр моего клиента. Для адвокатского дома. Хорошо. - Судья подписывал почти уже не глядя. - Отдельно на шесть камней не менее двадцати четырех каратов. - Листы казались бесконечными, а комментарии старшего юриста ужасно утомительными. - Ваш экземпляр, моего клиента. Та-ак, хорошо. И для меня. Акт на четыре брильянта не менее 50 каратов. Одну минуту, господин инрэ. Можно вас попросить передать мне шкатулку с алмазами.
Судья встал из-за стола и, повернувшись спиной к Регоньяку, направился за футляром. В этот момент незаметно для судьи старший юрист произвел некую легкую манипуляцию с бумагами. Получив коробочку, Регоньяк сказал:
- Вы обратили внимание, господин инрэ, что шесть старших камней огранены в ювелирном доме "Ройберг и сыновья", вот их знак на подложке. Само по себе это уже стоит немало, ибо их искусство не имеет себе равных.
Судья вежливо согласился и подписал очередной подсунутый ему лист. Через пару минут наконец всё закончилось и мэтр Регоньяк, собрав все бумаги в портфель, в изысканных выражениях поздравил господина инрэ с получением столь внушительной суммы, еще раз напомнил что вернется скорей всего после обеда, когда получит весточку из Геральдической палаты и если не застанет судью на месте, то будет ожидать его столько сколько понадобится и откланялся.
Мастон Лург с облегчением закрыл за ним дверь. В следующий момент его охватило острое желание по-мальчишески победно выбросить вверх руку и радостно закричать, отмечая свою удачу. Но он лишь ухмыльнулся. Его захлестывало беспредельно-радостное осознание того что для него теперь возможно всё на свете. Любая вещь, любое место, любое желание представлялись доступными и исполнимыми. Любой человек теперь ему был либо ровня, либо не достоин даже толики внимания с его стороны. Здравый смысл, конечно, укоризненно замечал ему, что это далеко не так. Но Мастон Лург все равно позволил себе некоторое время просто наслаждаться приобретением всего мира. Затем он сложил монеты обратно в сундуки, а бриллианты в углубления футляра, подошел к окну и задумчиво поглядел на улицу, по которой уже сновали экипажи и прохожие. Где-то там конечно же соглядатаи герцога. Вчера двое всадников провожали его до самой гостиницы, хотя ведь он и так честно сказал верховному претору где остановился. Но тот конечно захотел в этом убедиться. И это было понятно и логично. Пока герцог не получит своё драгоценное приобретение, он естественно постарается глаз не спускать со своего предприимчивого подчиненного. Мастон воспринимал это спокойно, на месте герцога он действовал бы точно также. И конечно слежка продолжится. Чтобы иметь уверенность что девочка не мошеннический миф и Лург не попытается скрыться вместе с золотом. Идея о том что за ним будут следить еще и с той целью чтобы узнать куда и как он спрячет деньги казалось судье нелепой и бессмысленной. Он был уверен, что герцог не имеет никакого намерения возвращать то, чем он заплатил за ребенка. Это практически невыполнимо и вообще глупо. А глава Судебной Палаты умный человек. И Мастон не сомневался что его оставят в покое как только герцог получит Элен. Во-первых, даже такая большая сумма в золоте, серебре и драгоценных камнях, что привез мэтр Регоньяк, для Томаса Халида всего лишь капля в море, его состояние настолько фантастически громадное что даже кайхорские пираты слагали о нем легенды; во-вторых, ни один банковский дом не станет рисковать репутацией и хоть как-то вредить своему клиенту даже и ради такого могущественного человека как министр правопорядка и потому деньги, которые судья намерен им передать, забрать обратно сможет только он сам; и в третьих, как только он получит титул и земельные владения, все эти деньги будут в конце концов не так уж и важны, поместье и деревни сами по себе будут приносить немалый доход, а уж лишить своего подчиненного графского титула после того как монарх подпишет дворянскую грамоту и имя Мастона Лурга будет навечно внесено в Парчовую Книгу королевства и Патриционный матрикул, герцог будет не в состоянии, такое под силу только дворянской ассамблеи или единолично королю. Конечно можно вообразить, что могущественный министр провернет какую-то долгую напряженную интригу и добьется лишения новоявленного графа всех его дворянских прав и привилегий, но это уж совершенно невероятное и дикое предположение. И потому, стоя сейчас у окна, Мастон не переживал ни за свое обретенное финансовое состояние, ни за свое грядущее дворянство. И тем не менее, несмотря на эту уверенность, он приготовился всё же предпринять некоторые шаги чтобы разделить своё богатство на несколько частей и кое-что скрыть в заранее придуманных тайниках. Не потому что он в чем-то подозревал герцога, а исключительно в силу своей привычки всегда следовать принципу "лучше перебдеть чем недобдеть". К тому же это казалось ему забавным, прятать свои сокровища как капитан пиратского корабля, который не доверяет никому на свете.
Он отошел от окна и посмотрел на сундуки. "Итак, приступим", весело сказал он себе.
Перво-наперво он отсчитал деньги для верного Галкута. В начале судья намеревался вознаградить своего слугу тремястами тонами, но неожиданно, будучи в приподнятом настроении, великодушно решил, что преданный Галкут достоин большего и скидал в большой кожаный кошель не 15, а 20 "столбиков" монет. Затянув завязки, он подбросил увесистый мешочек на ладони. "Ну вот и всё", с легкой грустью подумал он. Четыреста тон это очень большие деньги, теперь Галкут сможет уехать в любой уголок Шатгаллы, купить себе симпатичный домик и спокойно и уединенно жить там, занимаясь исключительно тем что ему нравится. А что ему нравится? Сидеть с удочкой на берегу реки? Судья даже на какое-то мгновение ощутил зависть к своему слуге. Галкуту по большому счету никогда не были нужны деньги, он искал хоть какого-то смысла для остатка своей пустой и, как он считал, навсегда загубленной жизни и пока он служил судье, сама эта служба в какой-то мере заменяла ему этот смысл. И всё же он отчасти тяготился своей работой, ибо его тянуло к покою и уединению. И в тоже время он страшился этого, ибо оставаясь наедине с собой, снова погружался в пучины пережитой им трагедии. Впрочем так было раньше, теперь он казался более спокойным, время сглаживало острые терзающие лезвия прошлого и Галкут снова хотел поселиться в одиночестве у берега озера или реки и тихо и незаметно доживать свой век. Однако судья не соглашался отпускать его, во-первых неприхотливый и преданный Галкут был ему весьма удобен и полезен, во-вторых он резонно опасался, что Галкут опять превратится в нищего уставшего бродягу, если терзания совести снова затуманят его разум. Но теперь пришло время расстаться и теперь он может достойно вознаградить своего слугу. И всё же он честно признавался себе, что ему жаль что Галкута больше не будет при нём.
Мастон Лург стряхнул грустные раздумья, отложил кошель слуги в сторону и отсчитал еще две тысячи золотых. Принес заранее приготовленные две плоские широкие кожаные сумки и уложил в каждую по тысяче монет. Эти деньги он намеревался отнести в свою судебную карету и на время оставить их там. Ему не хотелось всё отдавать в банки и носить в кармане чековую книжку. Последняя имела смысл только для крупных сумм и для людей более-менее финансово образованных, а золото есть золото, оно, как известно, "говорит само за себя", полезно и приятно иметь при себе звонкую монету. Еще он прицепил на пояс два увесистых кошелька с серебром, так сказать, на карманные расходы. Остальные монеты он сложил в сундуки и запер их на ключ.
Вчера, ещё до встречи с герцогом, судья попросил случайного, прилично одетого прохожего заселиться в гостиницу "Этоли Ривс" под именем Громми Хага, графа Туилского и принести ему ключ. В "Этоли Ривс", чьи добротные, аккуратные, богатые, а в некоторых комнатах и даже роскошные интерьеры предназначались естественно для людей весьма обеспеченных, к постояльцам относились со всевозможным вниманием и предупредительностью, при этом прилагая все возможные усилия чтобы не досаждать, не мешать и никак не беспокоить дорогих клиентов. Уборку номера могли по желанию постояльца производить хоть по три раза на дню или, напротив, в комнаты вообще никто не заходил, если так хотелось жильцу. Граф Туилский, снявший один из "серебряных" номеров, этого и потребовал. Он выбрал номер 28, именно в нем когда-то проживал молодой Мастон Лург с некой очаровательной особой. И хотя "серебряные номера" достаточно ощутимо били по карману недавнего выпускника Судебной академии, Мастон очень хотел произвести впечатление на свою спутницу. Это были счастливые времена.
Судья повесил на себя сумки с монетами, слегка крякнув при этом, ибо каждая весила пять с лишним килограмм, взял футляр с бриллиантами и ключ от номера 28. Открыв дверь, он долго стоял в проеме, осматривая коридор и прислушиваясь к отдаленным звукам. Мастон понимал, что люди герцога где-то поблизости, но очень сомневался что они проникли в гостиницу, подменили собой помощников управляющего, горничных, носильщиков, официантов и следят за каждым шагом своего "подопечного". По мнению судьи это было бы как-то слишком мелодраматично, сложно и по большому счету никому не нужно. Скорей всего соглядатаи расположились либо в фойе гостиницы, либо где-то снаружи. Но всё же, собираясь переместиться к номеру 28, Мастон тщательно убедился что вокруг никого нет.
Ему казалось что он придумал гениальный ход, сняв через подставное лицо второй номер. Он мог спрятать в нём всё что угодно и шпики герцога никогда этого не найдут. Он вполне допускал что его первый номер могут обыскать, хотя конечно это маловероятно. Зачем? Чтобы убедиться что он увез в банк все свои ценности? Но вряд ли герцога теперь интересуют деньги, которые он отдал за девочку, они для него потеряны это ясно. И к тому же вполне очевидно, что Лург все их отвезет в банк, это самое надежное и разумное. Скорей герцог волнуется насчет того не является ли всё это грандиозной аферой и не сбежит ли судья в неизвестном направлении. И Мастон не сомневался, что именно с этой целью, не дать ему исчезнуть, за ним и будут приглядывать. Хотя с другой стороны, убедиться что он увез в банк все свои деньги, это тоже разумно, решил судья. Тогда герцогу и особенно переживать не нужно что его подчиненный не предъявит никакой девочки и сбежит. Счета судьи просто заблокируют и он не сможет получить с них ни одной монеты. И все останутся при своих. Хотя, конечно, нет. Мастон прекрасно понимал, что в этом случае прежнему статус-кво не бывать, ему пришлось бы всю оставшуюся жизнь провести в бегах, каждый день ожидая подосланного убийцу. Даже если бы он не получил ни единой монеты из денег герцога, последний всё равно никогда бы не простил его за обман. И зачем спрашивается нужна такая жизнь. Герцог конечно тоже это понимает и именно поэтому уверен в честности Лурга и так легко расстался с деньгами. Но всё же надо стараться предусмотреть всё. И поэтому люди герцога будут следить за судьей, а сам судья будет хитрить и прятать свои сокровища. Просто так, на всякий случай.
В двухкомнатном номере 28 было тихо, прохладно и сумрачно. Его окна выходили в роскошный внутренний сад гостиницы и в комнатах всегда царил покой, умиротворение и витали легкие благоуханные ароматы. Стены номера покрывал чудесный аксамит, мерцающий серебристыми искрами, а в гостиной над камином всё так же висело большое героическое полотно, изображающее прославленного Эрла Янга на коне в пылу горячей битвы. Мастон улыбнулся, всё было точно также как почти 20 лет назад. Только сейчас рядом с ним нет любимой женщины, но это ничего, это уже не важно, в конце концов в его руках теперь целый мир. Он засунул сумки с золотом под широкую кровать с балдахином, а большую часть алмазов, те что "не менее 12 карат", ссыпал в маленький мешочек, стянул завязки и, не мудрствуя лукаво, встал на стул и запрятал в атласных складках на карнизе балдахина.
Вернувшись в свой первый номер, он, энергичным дерганьем шнура, вызвал консьержа и распорядился приготовить для себя экипаж, спустить вниз сундуки, а также отправить посыльного с письмом в Восьмой свод, Килбернское отделение Судебной Палаты. В письме дежурному по отделению Мастон Лург приказывал запрячь его карету и пригнать её к гостинице "Этоли Ривс". Невысокий сухонький консьерж лет 60 от роду, с остатками тщательно прилизанных седых волос и в идеально отутюженном, чистом, темно-синем камзоле почтительно, чуть изогнувшись в крестце выслушал постояльца, сделал пару уточнений по требуемому экипажу и, заверив что всё будет немедленно исполнено, взял письмо в свод и исчез. Судья одобрительно покачал головой, ему импонировала вышколенность персонала "Этоли ривс". "Да и вообще нужно привыкать к этому", сказал он себе, с усмешкой подумав, что скоро многие вокруг него будут вот так вот почтительно изогнувшись, замирать, изо всех сил изображая внимание и усердие.
Деньги и оставшуюся часть бриллиантов он развез по двум банкам: "Домус оптима" и "Кастор и сыновья". И там и там, как только узнавали о цели его прибытия и размерах его вложений, то тут же окружали самой трогательной заботой и выказывали самое искреннее рвение помочь и услужить. К судье выходил самолично управляющий банка, с благожелательной улыбкой выслушивал все пожелания, рассыпался в заверениях о том что всё будет исполнено в наилучшем виде, давал все мыслимые и немыслимые гарантии сохранности денег и своевременной выплаты процентов и клятвенно обещал что от сотрудничества с банком многоуважаемый клиент будет испытывать только одно сплошное удовольствие.
Избавившись от всех своих богатств, Мастон почему-то почувствовал облегчение. Однако два самых крупных бриллианта, те что "не менее ста карат", он оставил при себе. Его завораживала мысль что у него в кармане два камешка каждый ценою в целое состояние. После банков, словно по наитию, он велел возничему отвезти себя во "Флотерру" - большой городской парк, один из самых любимых акануранцами. Это было воистину волшебное место, чудесный уголок природы, взлелеянный заботливым уходом нескольких поколений садовников, ученых, художников, путешественников и прочих любителей и энтузиастов агрономии и ботаники. Начало парку положила принцесса Флорианна, несчастная, слабая, болезненная девушка, умершая в возрасте 23 лет. Принцесса упросила своего венценосного отца, Сигора Железного выкупить ей часть городской территории на юго-западе Аканурана, обветшалое, заброшенное, но весьма живописное поместье одного обнищавшего аристократичного семейства. Семейство противиться не стало и вскоре на тропинках и дорожках поместья всё чаще можно было увидеть тонкую хрупкую фигуру королевской дочери в сопровождении небольшой свиты. Флорианна точно знала во что она хочет превратить эти заброшенные земли и принялась за обустройство будущего городского парка, который будет открыт для всех на свете, с огромным воодушевлением и энергией. Многие говорили, что именно этот парк и продлил ей жизнь. Но с другой стороны немало людей утверждали, что принцесса вовсе и не умерла, что любящий отец сумел-таки переправить её в благословенную волшебную Астару, где девушку навсегда исцелили и даже одарили бессмертием. И якобы теперь, время от времени, вечно юная принцесса посещает инкогнито своё любимое детище, приносит тепло или дождь, устраняет мусор и вредителей, перевязывает сломанные ветви, исцеляет больные растения, незаметно помогает садовникам и потому, советовали эти люди, если вы вдруг встретите на тропинке в парке высокую хрупкую девушку с прелестным нежным лицом, с длинными вьющимися светло-русыми волосами, с сияющими ярко-зелеными глазами и странным браслетом из словно живых стеблей и цветов на руке, вам следует поклониться и уважительно промолвить "Ваше Высочество". Мастон Лург, хоть и нисколько не был склонен к сентиментальности, по крайней мере он сам так считал, очень любил и эту легенду и всё это место. Здесь, на цветущих полянах, сонных лужайках, у прозрачных ручьёв и застывших прудов, в прохладных лощинах, на солнечных холмах, в тенистых рощах и даже вполне себе дремучих лесных зарослях царили покои и созерцание, это были чертоги времени, для которого человеческая жизнь была лишь мгновением, это была обитель безмолвных откровений и музыки сердца, место отдохновения души и разума. В парке любили гулять и первые вельможи королевства и его самые последние нищие. И никто никому не мешал, каждый находил здесь задумчивый приют своим мыслям и чувствам. Ученые и путешественники, под патронажем королевских чиновников, свезли во Флотерру растения практически со всей Шатгаллы и потому это был настоящий храм природы, куда люди, кроме всего прочего, приходили за тем чтобы удивляться её чудесам и чудачествам.
Однако Мастон свернул во Флотерру в первую очередь из-за желания усложнить неблагодарный труд соглядатаев, преследовавших его. Говоря по правде, он так и не сумел их вычислить, хотя в Судебной академии его обучали и вести слежку, и уходить от неё. Академия ведь готовила не только судей, ученых-изыскателей, чиновников-юристов, но и офицеров судебной гвардии, экзекуторов, следователей, дознавателей, сыскных агентов. И потому слежка, наблюдение и уход от оных порой становились важной частью профессии. Но сколько Лург не примечал окружение, не запоминал лиц, не делал резких маневров, определить своих филёров он не смог. Но ничуть не сомневался, что они поблизости. Единственные, кто обратил на себя его внимание, были авры. Одного он заметил еще возле гостиницы "Этоли Ривс", он безмолвно и неподвижно стоял в тени дерева и сам казался деревянным. Понять куда смотрели его рыбьи огромные глаза как обычно было невозможно. Другого судья увидел на улице, где располагалось здание первого банка. И выходя из второго, он также успел уловить мелькнувшую у неприметного экипажа тощую фигуру авра. А потом и возле входа во Флотерру, где всегда было достаточно оживленно, в толпе Мастон разглядел сразу двух из них. Конечно он не мог уверенно утверждать, что встречает всё время одних и тех же авров. Все они, худые, костлявые, лупоглазые, замотанные в какое-то темное серое тряпье выглядели для людей одинаково. Лишь живя с ними бок о бок довольно длительное время, сталкиваясь и общаясь с ними каждый день, соплеменники Мастона наконец признавали за аврами право на индивидуальность и научались отличать одного от другого. Но Акануран в первую очередь был городом народа омо и присутствие здесь представителей других народов не поощрялось. Хотя и не возбранялось никакими законами королевства. Тем не менее лоя, авры и до некоторой степени туру чувствовали общий настрой жителей и старались без лишней необходимости на городских улицах не появляться. Впрочем, что касается туру, слывших бесцеремонными, себялюбивыми, жадными, недалекими грубиянами, то их конечно мало заботили чувства коренных акануранцев. И на рыночных площадях, в торговых рядах, в магазинах и лавках туру были вполне себе многочисленны. И уж тем более это не относилось к шоти, которые летали где им вздумается и всем остальным приходилось с этим просто смириться. Авров же и лоя в основном можно было встретить лишь на территории порта, в близлежащих кварталах, на двух главных рынках столицы и в окрестностях четырех городских ворот. Потому Мастон и обратил внимание на попадавшихся ему на пути ящерообразных инородцев. Кроме того, он конечно помнил, что в услужении герцога находится команда безжалостных шангов - авров навсегда оставивших свои родные кланы и судье представлялось вполне возможным, что именно их верховный претор и отрядил для слежки. Хотя это и казалось не очень разумным, ибо одинокие авры среди людей очень бросались в глаза. Так это или не так, но Мастон не сомневался, что на пустынных дорожках и тропинках парка он быстро определит своих соглядатаев. Но ничего не вышло. Из всех прохожих и праздных гуляк никто не вызвал у него подозрения. Все встречи казались абсолютно случайными, все люди были заняты собой или своими спутниками, никому не было дела до судьи и практически никого он не увидел дважды. Авры же совершенно исчезли, как только Мастон углубился во Флотерру. Конечно можно было вообразить, что некий опытный филёр преследует его, скрываясь за кустами и деревьями, но в реальности это представлялось маловероятным и трудновыполнимым, ибо время от времени судья проходил по совершенно открытым местам. В конце концов он уверился, что непосредственно во Флотерре никто за ним не следит, скорей всего его довели до входа в парк и спокойно ожидали когда он нагуляется и вернется. У парка, окруженного высокой кирпичной стеной, имелись три выхода и если соглядатаи заняли позиции у каждого, деться ему было некуда. И через какое-то время уединенность, красота и созерцательность окружающей природы окончательно поглотили его и он практически перестал беспокоиться о слежке. По большому счету есть она или нет для него значения не имело. Его мысли переключились на приятные размышления о его будущей счастливой, полностью обеспеченной жизни. Ему припомнилось как кто-то из знаменитых толстосумов сказал: "Я прожил жизнь в бедности и умру богатым. Но с несравненно большим удовольствием я прожил бы жизнь в достатке и умер бы нищим". И судья, чуть улыбаясь, с тихим ликованием думал о том что он успеет провести в достатке еще много-много лет. Ему только сорок семь, это конечно немало, но и далеко не конец жизни. Может даже примерно всего лишь половина, а он уже на вершине успеха, он достиг такого положения, о котором большинство не смеет и мечтать. И он конечно успеет вдосталь насладиться плодами своего успеха. Не то чтобы до этого он проживал в бедности и лишениях, но в сравнении с его нынешним состоянием можно сказать что так оно и было. Теперь ему возможно всё. И Мастон Лург, не в силах сдержаться, радостно улыбался и с некоторым снисходительным одобрением глядел на прекрасные цветы и удивительные деревья парка. Теперь он может разбить точно такие же сады и парки и они будут принадлежать ему одному, никто другой не войдет в них, не потревожит его, не помешает восторженному окрыленному единению с природой. И душу его беспрерывно согревало упоительное гордое ощущение своей исключительности. Он доказал всем на свете, всему миру, что он особый человек, необыкновенный, способный на поступки и риск, и лишь благодаря собственной отваге, уму, решительности и упорству он добился всего. Впрочем, судья недолго предавался самолюбованию, всё же это не было ему свойственно и вскоре он полностью переключился на созерцание прекрасной Флотерры, чьи восхитительные виды всё более увлекали его в душещипательные воспоминания о тех временах, когда он был юношей и даже ребенком. И судья снова слабо улыбался, с иронией думая, что кажется после обретения своего богатства он стал более сентиментальным. "Потому что теперь я могу себе это позволить", усмехался он. Мастон вспоминал как давным-давно, еще до поступления в Судебную академию, он гулял в этом парке с очаровательной спутницей по имени Айра. Тогда он был всего лишь мечтательным отроком, а она почти девочкой, благосклонно внимающей его пылким рассказам о великих полководцах и знаменитых сражениях. Он всегда любил читать о войне, представлявшейся ему высшим накалом всех сил человеческих, и физических, и душевных, пугающим бескомпромиссным предельным испытанием духа и плоти, великим отрезвляющим откровением о самом важном, моментально сдирающим мишуру, мелочность и позерство и проявляющим глубинное изнаночное естество всякого, неким беспристрастным и абсолютно безжалостным мерилом истинной сути каждого кто оказывался захвачен её вихрем. Весь её ужасающий трагизм, дикость и лютость, превращение смерти и беспрерывных страданий в каждодневную обыденность, фантасмогоричное сплетение беспримерного героизма и доблести с самыми низменными проявлениями подлого предательства и удручающей трусости, вышнего, чуть ли не божественного великодушия, милосердия и самопожертвования с запредельной немыслимой жестокостью и садизмом завораживали его. И он восторженно описывал своей спутнице перипетии воин прошлого и то как он непременно станет военным, настоящим офицером, способным пройти через любые битвы и испытания воин будущего. Но Айра задумчиво глядела ему в глаза, ласково гладила его по щеке и тихо говорила, что война это неправильно, жизнь важнее и величественнее войны и надо уметь жить, а не воевать. Мастон горячо доказывал ей что война как раз для того и нужна чтобы оберегать жизнь, защищать свой народ, свою страну. Но сейчас, тридцать с лишним лет спустя, он конечно рад что так и не попал ни на одну войну, что ему не довелось стать тупоголовым усердным воякой, способным лишь яростно махать саблей и обрушивать тонны мата на подчиненных, что ему не пришлось переносить выскребающие до нутра лишения и невзгоды в угоду королевской придури или во исполнении материальных интересов кучки вельмож, министров и магнатов. Ему вполне хватило книг о войне и полководцах чтобы удовлетворить тягу вечного мальчика внутри себя к самым опасным на свете приключениям.
Мастон свернул с вымощенной плиткой дорожки на грунтовую тропинку и углубился в самый настоящий лес. Он уже давно не видел никого из людей, совершенно успокоился насчёт слежки и даже принялся тихонечко напевать старинную солдатскую песенку об удаче. И снова почти против воли улыбался. Уж теперь-то совершенно ясно, что конкретно его жизнь явно сложилась удачно. Он пытался одергивать себя, напоминая что дело еще не закончено, он еще не получил титул и поместье и не передал девочку герцогу. Но тщетно. Огромное состояние, которым он уже обладал, два больших бриллианта в его кармане настойчиво убеждали его что удача на его стороне. Герцог непременно исполнит и оставшуюся часть договора касательно титула, иначе просто не имело никакого смысла передавать деньги и уж конечно же сам Лург обязательно приведет к нему Элен. Всё будет хорошо. Судья в этом нисколько не сомневался и только привычка быть всегда осмотрительным ещё как-то сдерживала его неуемную радость от той громадной удачи что выпала ему. Но удача это не только дело случая, с удовольствием думал он. Ведь если бы ему не хватило ума, проницательности, решительности, отваги, он вполне бы мог упустить главный шанс своей жизни.
Мастон вдруг увидел рощицу дольмренов - приятных взору деревьев высотой метров 5-7 со светло-зеленой гладкой корой и широким прямым стволом. На гибких скрученных ветвях дерева благоухали большие чашеобразные сидячие цветы, чьи нежные бледные лепестки выглядели словно сделанными из прозрачного фарфора. Однако каждую белую чашечку украшали серые и синие прожилки, образующие уникальный рисунок и судья сразу же припомнил как он и Айра прятали в эти цветки записки и маленькие скромные подарки друг для друга. То что предназначалось ей он вкладывал в цветок, рисунок на котором напоминал букву "А", а то что она оставляла для него забирал из цветка с буквой "М". Цветы дольмрена жили только год, после чего засыхали, рассыпались, освобождая переносимые ветром семена, и отваливались от ветви. И конечно он не мог сейчас увидеть те самые цветы, что когда-то служили ему и его подружке, а может даже его первой любви, маленькими живыми почтовыми ящиками. Но буквально через несколько секунд ему бросился в глаза цветок, на чашечке которого явно проступала буква "А" и его тут же охватило почти неодолимое желание вложить в цветок какое-нибудь послание. Уже конечно не для той, которая давно позабыла пылкого юношу, мечтавшего о военной карьере, но словно как ритуал ушедшего навсегда детства. И почти сразу ему пришло в голову спрятать в цветок два своих бриллианта. В первую секунду он просто застыл от этой мысли, ошарашенный приступом такого непривычного ему сумасбродства и испугавшись расставаться с камнями, тут же уверившись что потеряет их навсегда. Но потом устыдился своего страха и решил что он хочет побыть немного сумасбродным, ведь это будет необычный поступок необычного человека. Мало найдется людей способных доверить целое состояние обычному лесному цветку. А Мастон Лург способен, ему больше не следует мыслить категориями бедных людей. И он свернул с тропинки, прошёл к нужному дереву, привстал на цыпочки, дотянулся до основания упругой ветви, разогнул её вниз, приблизив цветок к себе. Внутри в центре чашечки радужно переливалось озерцо прозрачной вязкой жидкости, цветочного сока, который мягко обволакивал всё что попадало в него. Он практически ничего не разрушал, даже пролежавшая в нем бумага оставалась абсолютно целой и единственно приобретала стойкий чудесный аромат. Чуть помедлив, Лург опустил в жидкость оба бриллианта и некоторое время наблюдал как сок неторопливо заглатывает их, пока они полностью не опустились на дно. Затем он отпустил ветвь и вернулся на тропинку. Там он еще долго стоял с какой-то непонятной полуусмешкой вглядываясь в драгоценный для него цветок. Его охватила странная смесь ощущений, и чувство вины за совершенную глупость и в тоже время гордость за необычный поступок. Страх возможной утраты алмазов из такого странного хранилища еще терзал его, ему хотелось вернуться и забрать камни, но он усилием воли отмахнулся от этого страха. И из парка он уже выходил с легким сердцем. Направляясь к своему экипажу, он даже улыбался, размышляя о том что возможно его забавный цветочный сейф гораздо надежнее любого банковского подземного стального хранилища, ибо он единственный человек на земле кто знает что скрывает в себе прелестный дольмреновский цветок в глубинах Флотерры.
Вернувшись в гостиницу, он увидел что его судебная карета уже стоит во дворе. На козлах восседал скучающий молодой кучер в форме рядового из хозяйственного батальона гвардии. Увидев судью, он встрепенулся, поспешно слетел вниз и начал доклад. Но Мастон жестом остановил его и сказал что пока он может отдыхать, поедут они еще не скоро.
В своем номере Лург улегся на постель, закинув руки за голову, и мечтательно глядел в расшитый навес, думая о том с чего начать завтрашний день. Однако через какое-то время он вдруг вспомнил об Элен. Он даже почувствовал легкое угрызение совести из-за того что совершенно позабыл о ней. Ведь в конце концов это она главная причина столь счастливой перемены в его жизни. Что с ней сейчас, всё ли у них с Галкутом в порядке? Судья ни секунды не сомневался что хладнокровный, решительный, здравомыслящий Галкут сумеет справиться с любыми возможными проблемами. А также и защитит девочку, и если надо урезонит её. Впрочем, никаких проблем быть не должно. Как условлено, Галкут и Элен поселятся в какой-нибудь неприметной дешевой гостинице в одном из не слишком респектабельных районов Аканурана, где проще всего было раствориться в толпе и проведут в номере сутки. А сегодняшним вечером к пяти часам они придут на просторную многолюдную Площадь Навигатора и там Галкут будет скрытно наблюдать за пятачком перед памятником. Судья должен появиться там и подать уловленный знак: либо всё в порядке и Галкут с девочкой может без опаски выходить из укрытия; либо герцог заупрямился и Галкуту следует провести в гостинице еще одни день и назавтра снова ждать знака на Площади Навигатора; либо совсем всё плохо, герцог готовит насилие и Галкут должен покинуть Акануран, уехать с девочкой на восток и там ждать дальнейших вестей от судьи. Каких-то затруднений со стороны герцога уже не предвидится, а снять номер в гостинице и провести там ночь и большую часть дня сложности не представляет. Конечно своенравная девчонка могла устроить какую-нибудь каверзу или истерику, но судья верил что несклонный к сентиментальности Галкут легко пресечет все её выходки.
Однако ожидания мэтра Регоньяка с вестями из Геральдической палаты постепенно затягивалось и всякая мечтательность покинула Мастона Лурга. Он всё чаще подходил к окну и подолгу смотрел на улицу. Его принялись одолевать тревожные мысли о собственном вступлении в графское достоинство. Что если ничего не получится? По крайней мере сегодня. И герцог Этенгорский здесь ни при чем. Он сделал всё от себя зависящее, но ведь в конце концов в этом деле требовалось участие самого короля. Пока Его Величество не соблаговолит поставить свою подпись на дворянской грамоте, Мастону графом не стать. А короля может отвлечь что угодно или же ему станет просто недосуг именно сегодня заниматься делами королевства и своих подданных. Как заверил его Томас Халид, король подпишет грамоту сразу после второго завтрака, именно в это время по заведенному давным-давно распорядку монарх с двумя-тремя личными помощниками приступает к разбору накопившихся бумаг. То есть где-то после часу дня. Как только грамота будет подписана её незамедлительно передадут в Геральдическую палату и после этого новоявленный граф может в любой момент явиться туда чтобы официально вступить в свои права.
Но уже начало четвертого, а мэтр Регоньяк так и не появился. Судья нервно расхаживал по номеру и напряженно размышлял как ему поступить, если грамоту так и не подпишут. Всё отложить до завтра, как они и условились с герцогом? Или рискнуть и несмотря ни на что передать ему девочку сегодня? Документы на обладание земельным доменом он должен был получить вместе с дворянской грамотой, ибо формально земли принадлежали титулу. Но можно ли всё переиграть и хотя бы во владение доменом, поместьем, деревнями и прочим вступить уже сегодня, спрашивал себя Мастон, сильно досадуя на себя за то что не подумал об этом раньше. Согласится ли герцог? И как всё же быть с девочкой? Нет, Томас Халид вполне может рассердиться, если начать ему докучать просьбами переиграть условия сделки. Судья принялся досадовать уже на короля, которого, положа руку на сердце, всегда недолюбливал. Он такой безалаберный, с возмущением думал он, запросто может укатить в Западный замок складывать там свои глупые бумажные фигурки, а государственные дела по боку. Наверно всё же лучше отдать герцогу девочку сегодня, чуть ли не с отчаяньем решал судья и от страха, что он так и не получит заветный титул и еще более заветные поместье и вотчинные деревни у него дрожали пальцы. "Но это неприемлемо, неприемлемо!", вопил жадный голос в его душе. Да, он получил свои деньги и алмазы, но этого недостаточно. Ему непременно нужно поместье с огромным особняком, со штатом вышколенных слуг, с обширными садами, лесами, лугами, пастбищами и пахотной землей; ему нужны его деревни с трудолюбивыми крестьянами, добродушными священниками и сообразительными старостами. Он уже столько раз представлял себе как будет разъезжать по своим владеньям верхом или в открытой коляске, благосклонно кивая мужикам и бабам, торопливо и усердно кланяющихся ему, что отказаться от этой вожделенной картины было выше его сил. Значит герцог не увидит Элен, холодно и твёрдо заключал судья, пока я не получу всё о чем договорились. Но его тут же снова одолевали сомнения. Да, верховный претор вроде бы согласился с тем, что девочку он получит только когда Лург получит свой титул, насколько бы это не затянулось. Но резолюции короля можно ждать и месяц, если Его Величество укатит в какой-нибудь свой загородный замок, легкомысленно забросив все дела на потом. И герцог естественно не захочет пребывать месяц в неизвестности, за что он собственно заплатил такие громадные деньги и скорей всего потребует волшебного ребенка к себе, несмотря на все договоренности. Если Мастон заупрямится, герцог может перейти и к более решительным действиям. В чем они будут заключаться судья не хотел даже думать. Тем не менее он пытался набраться мужества и убедить себя, что он не отступит от своего и спокойно будет настаивать на том, что претор не увидит девочки пока грамота не будет подписана. В конце концов могущественный министр правопорядка вполне в состоянии устроить себе аудиенцию у короля и добиться подписи монарха.
Мэтр Регоньяк появился только ближе к пяти. К этому времени судья окончательно извёлся и уже готов был ехать к Томасу Халиду и требовать от него немедленно разобраться с безответственным королём. Но уже знакомый, легкий и аккуратный стук в дверь буквально вернул его к жизни, прозвучав для него самой чудесной на свете музыкой.
- Войдите, - пытаясь справиться с волнением, почти прошептал судья.
Старший юрист, каким-то образом расслышав его, а может и не став дожидаться приглашения, вошел в номер и осторожно прикрыл за собой дверь. Увидев какое-то чересчур бледное лицо судьи, он поинтересовался:
- Всё в порядке?
Мастон Лург собственно собирался с силами, чтобы задать тот же самый вопрос. И только кивнул. Мэтр поглядел на него с некоторым сомнением и спросил:
- Вы готовы?
И судья снова кивнул, чувствуя как невыразимое облегчение буквально окрыляет его тело. Вопрос юриста мог означать только одно, их ждут в Геральдической палате.
Окончательно придя в себя и ощутив былую уверенность, Мастон спокойно сообщил, что хотел бы поехать один в собственном экипаже, вслед за каретой старшего юриста, если господин Регоньяк конечно не возражает. Господин Регоньяк не возражал. Доверенное лицо герцога удалилось, а судья, выждав еще несколько минут, сходил в номер 28, забрал сумки с золотом, повесил их через плечо и тщательно укрыл сверху черным судейским плащом. В своей карете, когда они уже тронулись, он зашторил окна, переложил сумки в ящик под сиденьем и запер его на ключ.
И снова судья был взволнован, но теперь это было приятное волнение. Свершалось! Его легкомысленная фантазия, пустое несерьезное мечтание вдруг начало обретать реальную форму. Он словно наблюдал чудо. Уже сегодня, совсем скоро он ни много ни мало станет графом Агронского королевства, приобретет наследственное дворянство со всеми его правами, привилегиями, атрибутами и инсигниями. Он как будто в один миг вознесется над толпой, перешагнет на иной уровень бытия. И с каждой минутой, приближающей его к пышному Гербовому залу в одном из крыльев бесконечного Заль-Вера, ему казалось он физически ощущает как в нём что-то меняется. Осанка становится ровнее, сердце спокойнее, голова выше, рука тверже, взгляд увереннее и снисходительней. И когда он, в сопровождении мэтра Регоньяка, двух почтенных представителей Дворянской ассамблеи и трех офицеров-герольдов, входил в громаду Гербового зала судья чувствовал, что графское достоинство уже наполняет его как новая неизвестная ему энергия.
В центре зала, у напоминающего алтарь сооружения, на котором возлежали меч и книга, их уже ожидал граф-маршал - герольдмейстер королевства. Он, в тяжелых пышных аксамитовых одеяниях, был внушителен, мрачен, торжественен и лаконичен. Как и сама церемония. Неожиданно для самого себя Мастон Лург отчасти проникся ей и, стоя на одном колене с водруженным на плечо Мечом Капитана Симеона и поместив ладони на Книгу Навигатора, четко и с выражением повторяя вслед за граф-маршалом слова клятвы рыцаря-дворянина, он и вправду почувствовал некий возвышенный трепет. "... верно и беззаветно служить моему Отечеству, моему народу и моему государю со всевозможным усердием, бескорыстием и мужеством, не щадя своих сил, здоровья, состояний и самой жизни, оберегать честь и достоинство, статус и благосостояние родины, короля и всех Его наследников и ставить интересы оных превыше любых собственных. И буде возникнет такая потребность, самоотверженно и храбро защищать Отечество от всех внешних и внутренних врагов с оружием в руках. Исполнять всё что к пользе Его Величества и нашего Государства, благонравно, по доброй совести, без лжи и лукавства, как доброму, честному человеку надлежит. А если же я нарушу слова этой клятвы, то пусть обрушится на меня кара божья, гнев государя моего и презрение народа нашего и да буду я проклят и заклеймен, лишен всех прав и состояний и предан самой смерти". И после того как его объявили графом и дворянином, верным рыцарем короля и преданным слугой отечества, поднимаясь с колена, новоявленный аристократ вдруг ощутил всю значимость и тяжесть только что произнесенных им слов. Впрочем, это впечатление было мимолетным и уже подписывая "присяжный лист" он чувствовал себя вполне уверенно и спокойно. Его длинно и пышно поздравили, торжественно вручили плотную, закрученную грамоту, подписанную самим монархом и скрепленную Главной печатью Агрона, графский значок, титульные нашивки и графский перстень-печатку, подвели к громадной Парчовой книге и указали на надпись, выполненную большими витиеватыми красивыми буквами и извещавшую что сего числа высшим повелением монаршей милости такой-то пожалован пожизненным и наследственным дворянским достоинством и графским титулом с присвоением всех надлежащих прав и привилегий, переходящими по смерти оного к прямым потомкам его или законным наследникам. После чего представители Дворянской ассамблеи поднесли к нему увесистый фолиант Патриционного матрикула, где кроме всего прочего указывалось, что новоиспеченный граф вступает во владение поместьем Валеш с таким-то количеством деревень, живых душ, ленных земель и прочего. Судья поставил свою подпись и ему вручили соответствующие документы.
Шагая в сопровождении мэтра Регоньяка обратно к выходу через длинные анфилады, высокие коридоры и пышные комнаты, встречая вельмож и чиновников с важными физиономиями и надменными взглядами судья уже взирал на них уверенно и даже холодно. Теперь он был здесь своим, кому-то ровня, а кого-то и выше по статусу и положению.
На улице, на белоснежной широченной лестнице ведущей от монументального строения Геральдической палаты к тротуару, где ожидали экипажи и слуги, мэтр Регоньяк державшийся все время немного сзади, обогнал судью, преградил ему путь, заставив остановиться и елейно проговорил:
- Ваше Сиятельство удовлетворены?
- Вполне, - осторожно ответил Мастон, пытаясь чтобы ощущение невероятного довольства от титулованного обращения в свой адрес не слишком явно отразилось на его лице.
- То есть вы подтверждаете, что согласно договору все ваши требования и условия выполнены моим клиентов в полном объеме и надлежащим образом и никаких претензий вы не имеете? - Всякая елейность из голоса старшего юриста куда-то испарилась, а его глаза снова смотрели насмешливо и будто бы чуть неприязненно.
Мастон Лург отчетливо ощутил как его графское величие значительно поколебалось и померкло, взгляд неприятного крючкотвора ясно говорил что всё это дворянство и громкие регалии новоявленного аристократа для старшего юриста пустой звук, ибо он прекрасно понимает что откуда взялось. Ну а также ему напоминали что сделка далеко еще не закончена.
- Да, подтверждаю, - сказал судья.
- Тогда вас ждут вон там, - мэтр указал на неприметный темный экипаж, запряженной парой вороных лошадей. Возле кареты, сложив руки на груди, прохаживался высокий мужчина, в котором Мастон опознал Боку. Судье стало отчего-то не по себе. Он конечно понимал что его не отпустят, пока герцог не получит девочку. Но ему представлялось что наблюдать за ним будут издали и не так навязчиво, но видимо Томас Халид решил по-другому и время вежливой слежки прошло. В принципе это было логично и сетовать не на что, но судья всё равно чувствовал неприязнь и даже злость к внезапно явившемуся на сцену помощнику герцога.
Они спустились по лестнице и приблизились к Боке. Тот внимательно и вроде бы с любопытством глядел на судью. Мэтр Регоньяк сообщил, что "их сиятельство" подтверждает что по отношению к нему сделка исполнена в полном объеме и надлежащим образом, никаких претензий не имеет и готов приступить к выполнению своих обязательств.
- Отлично, - сказал Бока с едва заметной улыбкой.
Судье казалось что эти двое откровенно насмехаются над ним.
- Прошу, - Бока указал на дверь своей кареты.
- Мне следует ехать в своем экипаже, - сказал Мастон.
- Хорошо, - легко согласился Бока. - Но я поеду с вами, Ваше Сиятельство.
Возразить судья не посмел. Бока приказал своему кучеру следовать за ними. Коротко попрощавшись с мэтром Регоньяком, Бока и Лург направились к судейской карете. Мастон понял так, что старшего юриста не хотели посвящать во все нюансы сделки, герцог определенно не желал чтобы сутулый мэтр узнал чем именно новоявленный граф будет расплачиваться за свой невероятный взлет.
Очутившись в привычном салоне своего экипажа, судья почувствовал себя увереннее.
- Вы не сказали возничему куда ехать, - добродушно заметил Бока.
- Он знает.
С каждой минутой уверенность Мастона в себе только возрастала. Смутная неосознанная тревога, нахлынувшая на него как только он увидел внизу лестницы помощника герцога, теперь отступила. Он прекрасно понимал, что Бока ничего ему не сделает, как и вообще никто из людей верховного претора, это больше не имело смысла. Деньги, титул и славное поместье Валеш со всеми ленными землями и деревнями Томасу Халиду уже не вернуть. Впрочем очень сомнительно чтобы это вообще когда-либо заботило герцога, говоря образно в его громадном сундуке с монетами стало одной монетой меньше, при всем желании он бы этого не заметил. И таким образом, чувствуя себя совершенно спокойно и в полной безопасности, судья глядел на молодого человека уже почти снисходительно. "Нет", решил Лург, "ему, пожалуй, еще нет тридцати". Просто круглое, худое, плохо выбритое, с первыми преждевременными морщинами, с въевшимися пятнами загара, с неровными рубцами шрамов и отчетливой сединой на висках, словно бы даже изможденное лицо Боки в первую минуту создавало устойчивое впечатление немалых прожитых лет. Но стоило чуть подольше и повнимательнее вглядеться и его добродушная большеглазая физиономия представлялась уже едва ли не мальчишеской. Судья снова, как и при первой их встрече, ощутил некоторый интерес к этому человеку. Он припомнил басню о том что бессменный помощник графа будто бы всегда носит за спиной под плащом два длинных изогнутых кайхорских боевых ножа, излюбленное оружие буйных пиратов южных морей, и якобы умеет отменно ими пользоваться. Мол, количество явных и неявных врагов герцога, отправленных в страну мёртвых при помощи этих ножей, не поддается исчислению. Мастон не верил этим нелепым слухам, полагая что у всевластного главы Судебной Палаты и без того предостаточно способов и инструментов чтобы избавиться от любого неугодного ему человека. Герцогу совершенно нет нужды посылать своего личного помощника устраивать кровавую расправу, это по меньшей мере глупо. С другой стороны судья вполне допускал, что страшные кайхорские ножи, упрятанные в ножны за спиной Боки, действительно существуют и тот и вправду способен умело и решительно пустить их в ход. Ведь наверняка Бока исполнял при герцоге не только роль секретаря и адъютанта, но и личного телохранителя. И Мастона так и подмывало спросить молодого человека напрямую, есть у него при себе эти пресловутые клинки или нет. Но он конечно сдержался, считая что такой несерьезный, похожий на заигрывание вопрос совершенно не уместен.
От Мастона Лурга не укрылось, что Бока разглядывает его с явным любопытством. Это разительно отличалось от их первой встречи в доме герцога, когда Бока равнодушно взирал на гостя, чуть ли не как на попрошайку, несмотря на то что перед ним был ни много ни мало королевский судья целого города. И Лург понимал что это нормально. На службе у Томаса Халида его личный помощник конечно повидал кое кого рангом повыше: надменных веларов и министров, блистательных маршалов и генералов, всесильных магнатов и вельмож, великих ученых и художников, и несомненно самих венценосных особ. Так что ему какой-то безродный судья из провинциального городка? А теперь молодой человек явно проявлял к нему интерес. Вначале Мастон, с легким налетом самодовольства, решил что это по причине его головокружительного восхождения, ведь не часто встречаешь человека, который за один день приобретает баснословное состояние, весомый дворянский титул и громадное поместье в придачу. Но припомнив чьи-то мудрые слова о том, что из всех предположений первыми надо отбрасывать те что вам льстят, судья подумал еще и пришел к выводу что дело в другом. Видимо герцог Этенгорский обошелся со своим помощником точно также как и с мэтром Регоньяком, то есть совершенно не посвятил в суть происходящего. Судья усмехнулся про себя, это походило на правду. Должно быть молодой человек просто изнывает от желания узнать, что за тайну скрывает ребенок, за которого Томас Халид столь немыслимо щедро вознаградил эту выскочку из Туила. Естественно герцог рассказал своему помощнику о девочке, ведь Бока должен знать чего именно ему ожидать и если понадобится добиваться от новоявленного графа. Но судья не сомневался, что министр правопорядка ни словом не обмолвился о том кто эта девочка такая, откуда она и почему так ему нужна. И тогда ни удивительно, что Бока сгорает от любопытства, еще и наверно чувствует себя задетым и оскорбленным за то что с ним так обошлись. Судья даже ощутил в душе сладкую нотку отмщения за то пренебрежение, с которым Бока обращался с ним вчера. И на молодого человека он взирал теперь почти насмешливо.
Мастон Лург был совершенно прав.
Получив вчера вечером на первый взгляд противоречивые и при этом весьма жесткие инструкции относительно явившегося из Туила судьи и некоего таинственного ребенка, Бока изо всех сил пытался понять что происходит. Любопытство буквально снедало его, но сколько бы он ни думал об этом деле, ничего путного ему в голову не приходило. Что это за девочка, за которую в общем-то прижимистый и скупой герцог с легкостью отдал целое состояние? Да и еще столь лихорадочно организовал для своего туилского подчиненного получение графского достоинства. Бока сначала подумывал о том, что возможно это дочь самого герцога, но тут многое что не сходилось. Во-первых, Томас Халид не очень-то любил детей, считая их шумными, надоедливыми, досадливыми, бессмысленными существами, главное предназначение которых портить взрослым жизнь. Именно поэтому он не стремился ни к отцовству, ни к браку, ни вообще к каким-либо семейным ценностям, искренне полагая что им грош цена. И хотя он был вполне охоч до женского пола, но никогда не позволял этому своему стремлению как-то влиять на свою жизнь, вполне довольствуясь теми молодыми, не обремененными ханжеской моралью красотками, коих Бока доставлял ему по мере надобности. Во-вторых, совершенно невероятно чтобы герцог вдруг стал платить какие-то деньги за своего ребенка. С какой интересно стати? Чтобы воссоединиться с любимой дочерью? Смехотворно. Чтобы скрыть сам факт отцовства? Глупо. Кому какое до этого дело? Конечно его враги могли бы как-то это использовать, обвинив главу Судебной Палаты в некотором легкомысленном отношении к морали, которую он вроде как должен оберегать и блюсти, но всё это было настолько несерьезно, на уровне дамских салонных сплетен, что никаких весомых последствий иметь не могло. К тому же ему было достаточно щелкнуть пальцами чтобы все кто хоть как-то был к этому причастен навсегда бы исчезли из этого мира заодно со всеми своими близкими, а если нужно, то и дальними родственниками. В-третьих, причем тут судья из далекого Туила? Он что, спас неизвестную, никому ненужную дочь герцога и в награду от него получил титул и состояние? Нелепо. Отбросив всякие мысли об отцовстве верховного претора, Бока принялся рассматривать более волнительное предположение. Что если этот ребенок незаконнорождённая дочь короля? Такой поворот действительно кое-что объяснял. Например чрезвычайный интерес герцога и его готовность платить за эту тайну такие громадные деньги. Но и в этом случае оставалось много неясного. А главный изъян этого предположения заключался в его неимоверной неправдоподобности. Мысль о том что мешковатый, медлительный, рассеянный, задумчивый король Доммер, официально именуемый Благонравным, а неофициально Неторопливым завёл интрижку на стороне представлялась мягко говоря очень смелой и не слишком логичной. Требовалась немалая дерзость ума и легкокрылость полета фантазии, чтобы вообразить его участником любовных похождений. Нынешний король Агрона прославился скорее своим созерцательным отношением к жизни, чем стремлением к разного рода наслаждениям, исключая разве что чревоугодие и музыку. Кроме того из уст в уста передавались курьезные истории, рисующие благонравного монарха как человека несобранного, забывчивого и несколько погруженного в себя. Взять хотя бы случай с Девятой Илирийской войной, когда Агрон, Сайтона и Вэлуонн в очередной раз пытались поделить благословенные земли обширной провинции Илирия. Славный монарх Агрона так долго собирался в поход, постоянно забывая на заседаниях штабов и генеральских советах то о чем говорили вчера, путаясь в планах наступления, географии маршрутов, войсковой логистики, в званиях и должностях своих высших офицеров, то и дело опаздывая или вообще по рассеянности не приезжая на полковые смотры, рыцарские ристалища, праздничные всенародные пиры и пышные церковные службы, которые в результате этого бесконечно переносились и переназначались, а затем, покинув столицу, столь неспешно продвигался с огромным войском к западным границам своего королевства, совершая столь частые привалы и остановки, что когда в конце концов агронская рать прибыла в Илирию война уже кончилась. Сайтона и Вэлуонн, не в силах больше дожидаться третьего претендента, вступили в сражение между собой, бились люто и беспощадно, положили огромное количество людей с обеих сторон и, обескровив и истерзав собственные армии, но так и не решив судьбу Илирии, ни с чем отправились по домам. Агронское же войско, подойдя к Илирии и не найдя с кем сражаться, с облегчением повернуло назад и в столицу входило с песнями и плясками. После этого за королем прочно и уже видимо навечно закрепилось прозвище «Неторопливый». К тому же его венценосная супруга, королева Амала Селена Ровинг, будучи на одиннадцать лет младше мужа и обладая весьма привлекательной внешностью, а также живым и деятельным характером, несомненно могла доставить своему мужчине все необходимые тому приятности и развлечения, не давая ему повода искать подобных удовольствий на стороне. Да и она просто не допустила бы таких кульбитов со стороны своего драгоценного мужа. В общем идею о незаконном королевском отпрыске Бока также был склонен отринуть. Кроме того герцог сказал, что девочке вроде бы 6-7 лет, а Доммер состоит в счастливом браке уже 14-ый год и его сын и наследник трона уже не мальчик, а вполне себе своенравный и дерзкий юный отрок, доставляющий немало хлопот и волнений своим наставникам и учителям. Еще можно было бы допустить, что Доммер сотворил случайного малыша в веселые времена своей молодости, но тогда его дочери должно быть по меньшей мере лет 15. А предполагать что монарх совершил подобное уже будучи под присмотром королевы Амалы совершенно нелепо. Конечно оставалась совсем уж дикая и даже святотатственная идея что речь идет о незаконном ребенке самой королевы. Бока усмехнулся про себя. Он как бывший пират вполне может позволить себе так думать о венценосной женщине. Но это было совсем уж невероятным. Её Величество никак не смогла бы скрыть факт своей беременности, герцог Этенгорский, как и десятки других приближенных ко двору вельмож, давно бы уже всё знали и этот ребенок или навсегда бы исчез из этого мира, или был бы официально признан отпрыском короля. В конце концов умной и решительной женщине, а королева Амала Селена Ровинг производила впечатление именно такой женщины, не составило бы никакого труда выставить всё так, что её новая беременность это очередной счастливый результат любви между ней и её мужем. Но как бы там ни было, факт остается фактом, герцог заплатил за этого ребенка огромные деньги и значит почему-то он ценен для него.
Но разглядывая сидящего перед ним новоиспечённого аристократа, Бока думал не только о неизвестной девочке. Он думал и о самом судье. О том что его ждет, как всё это будет и хотя вроде давно привык ко всему, всё же немного удивлялся тому что заготовил для своего подчиненного Томас Халид.
- У вас сегодня крайне необычный день, господин инрэ, - сказал Бока, - не так ли?
- Согласен, - улыбнулся судья, - думаю, я запомню его на всю жизнь.
- Не сомневаюсь.