В садовых перчатках неприемлемо вести общение с землей. Подобное может позволить себе Женщина, в связи с опасениями по поводу нарушения целостности изящных кистей. Предпочитаю чувствовать и грунт, и почву, и мелкие составляющие, даже вдаваться в подробности нет сил, из чего всё это и к чему приходит, в связи с ситуацией вокруг меня.
Вокруг меня – видные чины, и оные друг дружке учиняют интриги. Почему в моей оранжерее люцерна не вредит пиону, а барбарис не ущемляет мидийскую траву? После плодоношения семян верхняя часть побегов отмирает, зато почки сохраняют жизнеспособность. Прошлой ночью было особенно невыносимо для каждого из них. Вот он – смазанными шпорами звенит – предварительно меня оповещает, что приближается – все боится моей отчужденности. Стучит слегка. Входите, дорогой друг, сердечный наперсник.
- Смотрю, вы встали, Ваше Величество, - рассеянно разглядывает царство многолетних бобовых и достает из нагрудного кармана кофейный прямоугольник.
- Вы неправильно, неточно, наобум употребляете временные формы Глагола, Александр Валерьевич, - кисло улыбаюсь, сменяя продолговатую насадку тугому шлангу на насадку-гриб.
- А как же следует? Научите, Ваше Высочество, укажите единственно верную форму Времени Глагола, - заинтересованно, но не слишком, не в той степени, как мне хотелось бы, осведомляется.
- Совершенно ни к чему ваши любезные обращения… Александр Валерьевич…их неуместность… повергает меня… сознание, вложенное в мою скромную черепную коробку… в диссонанс… переложите оранжевый шланг в колею под Буквой Б. Благодарю.
- А это что… за куст? – небрежно тыкает пальцем в терракотовой перчатке в сторону моего синего посевного любимца. Ну что же – сделаем одолжение и поверим искренности его вопроса.
- Люцерна, - опираюсь замызганными размазанными иссушенными ладонями о края колеи и грузно встаю с колен – комки гумуса и навозных шариков скатываются с клеенчатого гербового передника и угождают (в том числе и мне) в искусственный ручеек, заполонивший бассейн прямоугольной продолговатой глубокой колеи, - или мидийская трава… Корневая система – мощная, далеко и надолго проникает в слои, пласты… развивается… на основе зародышевого корешка… впрочем, вы же ко мне не за сим визит решили навести? Собственно, кого я обманываю.
- Через час… коронация, - мешкает и отрывисто чеканит, колея где-то протекает, раз лужа успела образоваться у правой ноги Краснобаева… и питает теперь его… силы дает?
- Согласно моим часам, через Три… - деловито замечаю и срезаю побуревшую цветоножку у Невесты севера. Возможно – огорчаюсь, потому что спиралевидные бобы – весьма уязвимы к любым провокациям внешней среды.
- Опросил практически всех… - на секунду заминается, - кроме вас… мне бы… мне бы просто установить, где вы… находились… в известное время… когда произошло…, - запинаясь, испорченной скороговоркой проговаривает и коробочку мухортывого цвета вдыхает.
- А вы в курсе, что сибирские формы люцерны желтой послужили исходным материалом для создания канадских сортов «ризома» и «рамблер»? – воодушевленно рассказываю и набираю проточной воды в хрустальную бутыль 1,75.
- Нет, мне об этом неизвестно и даже знать… не положено… - задумчиво произносит Краснобаев. Он уже порядком расковырял пробкой, увенчивающей бамбуковую трость в его терракотовых узких перчатках, небольшое рваное углубление в моховом настиле, и лужа у его правого блестящего ботинка постепенно сливается туда.
- Следовательно, товарищ следователь… как вам мой каламбур, кстати? … я ответил на ваш вопрос… а теперь передайте, будьте уж так Благоразумны… фламинговую лейку с надписью номер 3… Благодарю… вы весьма … Благоразумны…
- А что в ней? – как-то странно… дурновкусно звучит его, к сожалению, вполне уместный вопрос.
- Раствор. Лечу… черешки… У вас для меня есть еще вопросы, «констебль»? … В таком случае… в таком случае мне следует себя в порядок перед коронацией привести… с этим нарочитым опылением совершенно ничего не успеваю… Весьма утомлен, дружище, весьма… Нет, нет, руку не подавайте…
- От чего же? – неподдельно изумляется Александр Валерьевич, отступает и продавливает тем самым синий сплетенный сетчатый шланг, перекрывая каблуком подачу живого здорового напора.
- Она у вас… с улицы… ну… вы понимаете, о чем я… микробная, пробуйте – отмывайте. Ступайте, дружище… Ох… этот Красный Бай как отдельная чашка… Все ему объясняй. Поливай его… Да и полив по чашкам собственные неудобства содержит… Структура почвы нарушается, отчего – сильное уплотнение. Подача воздуха снижается к корням растений…. Корни – наше всё…
Часть вторая: редисочная
- Приношу свои соболезнования… - лицемерно брякнул я, как только вошел в «теплицу».
- От твоих соболезок ни холодно, ни вкусно, - проворчало Величество Его и оперлось о штыковую занозистую лопату.
- Мы ожидаем вас в Мраморном зале…
- Нафига? Слепой? Видишь, в земле копаюсь. Саженцы ждать не будут…а вы … вы подождёте, - усмехнулось Высочество Его.
Пока Оно взбирается по скользкому жирному черенку, можно и оглядеть оранжерею. Не то, что она оранжерея, но и не оранжевая. Жизнь наполнена калеками, и этот дохляк Царем Будет? Прискорбно. Горько. Двусмысленно.
- Ставишь каждый День первым уроком Живую Речь, второй – Живая Литература, Третий – Живая История, - наставительно поучает, от мелких жучков рыхлитель освобождая.
Рехнуться можно – 5 Дней в неделю народ должен Литературу изучать. Вероятно, ещё и писать, Тексты создавать… Еще что? Начнется житьё-бытье. Сам-то, а сам-то инфант еле ногу волочит. Болт-то у него фурычит? Королевский болт. Ха-ха. Все эти годы, поди-ка, с растениями сношался за стеклом. Пока мы на южных рубежах целостность страны отстаивали.
- Ты мне напомни, дружок, как ситуация на южных границах? – осклабился. Внимательно, не мигая испытующе глядит, проворачивая искривленными пальчиками плоскорез Фокина.
Нет, не думаю. Мысли читать никто не умеет! Тем более такой мешок с костями.
- Дезертирство, ваша Светлость, контрабандисты, - неохотно рапортую, бросая тревожный взгляд на окровавленный мотокультиватор в дальнем углу оранжереи.
- Ну так и расстреляйте пару-тройку старух, - ласково улыбается и откусывает румяной редиске голову, - Попробуйте, сорт «Родос», - протягивает крючковатыми спицами соблазнительное тулово пылкого овоща, - У него несколько пористые корнеплоды. Но вам зайдет… Вряд ли в подобных тонкостях разбираетесь, конечно…
- Недурно, ваше Почвенничество, - в самом деле, эта хромоножка знает толк в земле и плодах земли, - Но ведь … ведь вы ещё не вступили в должность, так сказать…. Пока мы не можем давать приказы о расстрелах, - как можно мягче издалека захожу.
- Я же все равно взойду на трон, - радостно гундосит и тут же рассеянно прибавляет, - А сорта «Сакса» и «Славия» вы мне не привезли, и я печально качаю головой.
- А почему вы, Ваше Редишество, решили именно пару-тройку старух прикончить?
Задумался неопределенный артикль монарх на 7 минут, а пока оглядываю пространство взращенных растений, деревянных деревьев. Вникаю в Царство живых не-животных.
- Потому что им все равно умирать, а мужики нужны для обороны Отечества, - устало заключает и лунку уютную роет, и саженец мандрагоры втискивает, и дерьмом жидким коровьим поливает.
- Кто же на нас нападет? Наша армия – боеспособная, роботизированная местами…
- Вот именно – местами, - рисует секатором в воздухе восклицательный знак.
- Жалость берет и на плач безутешный прорывает, как брата вашего вспомню… он являлся образчиком либерализма, - сокрушаюсь, картинно заслоняю влажный взор лайковыми перчатками a- la Pechorin.
- А я буду образчиком нудизма, скопидомства, тиранизма и фанатизма, - усмехается и подмигивает зелёным болотным глазом.
- Нет, вы наш – Отец Отечества, - подлизываю ему одно место.
- Это – тавтология… Аз есмь Отец Матечества, - ухмыляется и распаковывает пакет с семенами, сеет вдоль задней стены оранжевой оранжереи.
- Почему «матечества»? – искренне недоумеваю.
- Потому что баб слишком много в Россеюшке. Потому что березовый сок собирают и бражку настаивают. И мужиков совращают. Вот почему… Надо сокращать женское население. Как считаешь, Красный Бай?
- Ну… такое… - потому что я здесь реально призадумался.
- Понимаешь, если человек родился прелестным созданием (имею в виду барышню), значит, человек в прошлой Жизни проштрафился.
- Это точно? – удивляюсь Мудрости Его Мудрости.
- В 7 из 10 случаях, Красный Бай, - и уверенно Царь откусывает хвост карминовой пористой редиске, потому что руки и ноги уже отхрумкал.
- Но ведь это несерьезно? - сопротивляюсь житейскому опыту и смекалке Грядущего Монарха.
- Суди сам: я всю жизнь провел в садах и оранжереях. С людьми контакт был весьма ограничен. Скажем – максимально ограничен… Стало быть? Стало быть, я превосходно разбираюсь в социуме. Люцерна и пион подтвердят мою позицию. Гляди, как они кивают задумчиво листвой. Их согласие, их Одобрение – для меня закон.
- Мы разовьем эту тему далее? – робкую надежду питаю.
- Нет, слишком мало Времени и Пространства на 5 страницах А 4, - нетерпеливо прерывает меня Егошество и замахивается садовой фиолетовой лопаткой! Коронарная болезнь! Коронация! – выталкивает из.
Часть третья: колясочная
- А кто у вас любимый Поэт? – заговорщически спрашивает Краснобаев, наклоняясь к самой ушной раковине Его Егошества, надеясь, по сему, узреть рождение жемчужины из недр царских, но в кожаном колодце блестящий жучок в смокинге комочек земли по спирали раковины в гору толкает.
- Шепчу, - шепчет Царь.
- Ох… а можно вслух сказать? – не терпится Краснобаеву.
- Как это? Кому это? – недоумевает.
- Идеальному Читателю… и читателю второго и третьего типа.
- Идеальный Читатель – кто Он?
- Господь Бог… Есть Идеальный Читатель.
- Думаю, Он точно в курсе, кто мой любимый поэт… а второй и третий тип… хм… и потом это было бы неуважение по отношению к Идеальному Читателю…. Потому… потому… Ну нет! Это – секрет. Другие поэты оскорбятся.
- А это что такое? – Царь тычет пухлым пальчиком в статую застреленного араба в сюртуке.
- Статуя застреленного араба в сюртуке, - пожимает могучими краснобаевскими плечами человек в тучной шубе с бобровым воротником. – А рядом станция метро «темный ручей», - сквозь краснобаевские зубы цедит мужчина, - Здесь рядом и убили статую араба в сюртуке… статуя являлась придворным плененным поэтом из Аравии….
- А это что за столп внушительный посреди площади? – удивляется Царь.
- Это?... Дерево… - отмахивается тот, кто отмахивается.
- Александр Валерьевич, я вас не узнаю, - порицательно сверлит взглядом царствующая особа.
- Да я сам себя порой не узнаю… Возможно, я не я, и бричка не моя… Но что уж точно, Ваше Превосходительство, так это Дерево…
- Я знаю деревья, я всю Жизнь посвятил деревьям… - возмущается Король и стучит костяшками пальцев по осиновому ободу колеса.
- А я всю Жизнь – королям посвятил, - странно усмехается Александр Валерьевич, - А вы лучше ко мне в шубу ныряйте. Спрячу, защиту от деревьев предоставлю. У Шубы – бобровый воротник. Дергайте за него и желание загадывайте.
- Исполнится?
- Нет.
- Так зачем же дергать? Помилуйте, Александр Валерьевич.
- Самолюбие потешите… да и блох посчёсываете, - ржет, колыхаясь всей тучной шубой.
- Такое пекло, Александр Валерьевич, почему вы в шубе-то? – недоверчиво переспрашивает Правитель и губку нижнюю выпячивает – Китти или Лиззи из викторианского романа.
- Помилуйте, Ваше Вашество! Хлопьями снеговики крылатые кидаются! А вы мне про пекло твердите! Вот я вас сокрываю… Ваше темечко – ваша пята ахиллесова.
- Пята – это пята. А темечко – это темечко, - сердится Государь, - А кто эти все страждущие слева поребрика руки тянут к бричке нашей? – испуганно выглядывает левым болотным глазом из шубы Краснобаева.
- Это? Подданные, - самодовольно заявляет Баекрасов, - но это неточно, - и запихивает уже высовывающуюся сальную императорскую макушку обратно в шубу.
- Желание мое, Александр Валерьевич, потаенное, годами вымученное, в оранжерее обдуманное, - вдохновленно начинает Император, - дабы каждый гражданин нашего свободного Отечества литературой занимался. Раз в месяц по Стиху или по Рассказу…. Как вам?
- А у вас, Ваше Верховенство, толстый скипетр? – задумчиво спрашивает.
- А ты чего… такие…. нахальные вопросы… задаешь? – насупился Великодержавник, и нос его треугольный мигом шмыгнул обратно в необъятные просторы краснобаевской шубы.
- А чтобы тошнило вас от меня, - залихватски заголосил Краснобаев и застигнутые врасплох еле плетущиеся зомби вдоль проспекта с испугом бросились под копыта трех бронзовых коней.
- Как раз наоборот, - ласково улыбнулся Государь, - вы очень эрудированны, товарищ Краснобаев, и весьма остроумны.
- Бронзовые лошади… Ну или кони… останавливайтесь, мы приехали, - командует гипсовым коням Клодта гибкий Краснобаев.
Часть четвертая: решающая
Краснобаев и пока что еще не Государь появляются скромно и незаметно для окружающих. Не узнают их. Да кто же их узнает? С тихой непроявленной улыбкой Сострадания ступает Царь на острые раскаленные камни. – А сандалики-то в бричке оставьте, Ваше Высочество, - и Александр Валерьевич виртуозно снимает с Короля. А тот уже, готовый к Коронации, выбирает многоступенчатый скользкий подъем. А народ предсказуемо плачет и целует маленькие изящные ступни Его Высочеству: «чур! Чур меня!», - пугается Царь, доселе не имевший разговор с человеком из толпы, из гульбища, из смердов да холопов. – Александр Валерьевич, это ведь – зомби, - отчаянно захлебывается в собственной садовничьей земельной речи Его Величество и отдирает намозоленные искалеченные пальцы и скошенные челюсти от багрянородной подбитой лисьим мехом порфиры. – Человек человеку – волк, а зомби зомби – зомби. – ободряюще смеется Красный Бай, - Но я не понимаю! – недоуменно выкрикивает Царь, уносимый потоком трудового народа на вершину неправильной Пирамиды. – Как будто я… что-то понимаю, - буркнул Краснобаев себе под загнутый хищный нос.
А когда толпа, норовом грубая, а языком жалящая, привела Царя к каменной площадке – усеченное плато Пирамиды оной, то задул смертоносный ветер западный, и собрались тучные маслянистые облака над всей процессией, и увидел Государь человека, истерзанного посреди, надбровные дуги того воспалились зело, что и ни правого, и ни левого глаза распознать нельзя, а волосы слиплись в черные тугие космы. Лежал муж сей на круглом плоском камне, и волны багровые бились по кругу его, обжигая и раздражая плоть его. С другой стороны площади вышел Краснобаев в мантии горностаевой, в доспехах темно-синих, с мечом раздвоенным – обоюдоразящим и торжественно приветствовал собравшихся, указывая на несчастного, прикованного к ледяной плоскости: «Реку тебе, Государь, сей человек называет себя Царем Российским, да Избранником…» В толпе зазмеился шепот, переходящий в животный гул. – Негоже двух Царей на трон Имперский помазывать, - продолжал Краснобаев, обходя расплющенный ледяной камень с несчастным мужчиной на нем, - Ибо Есть Один Царь Российский, Богом Избранный.
Краснобаев вызывающе уставился на него, а Государь непонимающе уставился на Краснобаева. Наконец, Король робко приблизился к измученному человеку. Языки жалящие у подножия плоского камня обжигали Царя, не давая тому разглядеть лик страждущего. Но Правитель угадал… узрел…
- Выбор за тобой, человече, избавиться от действующего Царя... и самому принять Корону, или… пощадить настоящего Царя, Царя Истинного, – размеренным тоном иллюстрирует ситуацию Александр Валерьевич. Толпа же скандирует: «kill Him»!
- Иначе? – робко вопрошает…
- Отправишься обратно к своим секвойям вечнозеленым… - усмехается Красный Бай, затягиваясь бруском дегтярного мыла.
- Тогда… тогда… - мнется Царь, - я Спасаю своего Брата…
- Неужели! – радостно расплескивает руками Краснобаев, - До него дошло! Вставайте Ваше Величество с этого ледяного ложа… Воспаление подхватите…
Без пяти минут Царь аккуратно присаживается на край каменной плиты и очень тихо замечает: «Одинокие дикие пчелы при сборе нектара Люцерны садятся на лодочку цветка, упираясь головой в парус, просовывают головку и хоботок в трубочку венчика и одновременно нарушают замковый аппарат цветка… Люцерна обладает генетической системой самонесовместимости…»
10.10.2018 1.07.