из книги «Попутчики»
поезд «Барнаул — Карасук»
Вокзал в ночи,
промозглой и темной,
как конец света,
был, однако, полон народу,
времени до прибытия поезда оставалось еще много,
и в ожидании посадки
я стоял у выхода на перрон в вокзале,
облокотившись на перила
и пытался чем-то занять свои мысли.
Озирая усталым взглядом все, что окружало сейчас в нем меня,
ничем не интересуясь,
разве что разглядывал проходящих
или стоящих чуть в стороне от меня людей.
Рассматривать на вокзале людей
для меня всегда было делом интересным и занимательным.
За каждым из них, кого как бы украдкой не примешься рассматривать
— маревом начинала колебаться какая-то загадка и история:
у каждого своя судьба
и свои непростые житейские тернистые пути-дорожки…
Но даже это меня сегодня, вконец замотанному беготней последних дней, не занимало.
А все что теперь меня занимало, так это мысль о том
— дождаться поезд,
улечься там, на полку плацкарта,
и если удастся,
под мерный перестук колес, напрочь все забыв, рухнуть в благостный сон.
С этим вокзалом много было связано в моей жизни.
Но сегодня, однако, из того, что когда-то в нем со мной происходило ничего, не вспоминалось.
И ничто в его интерьере, заметно изменившемся, со всеми приметами времени, но не окончательно,
никаких ассоциаций во мне не вызывало.
Хотя я лениво и пытался шевелить ради разнообразия в себе эту мысль.
Пытаясь чтобы хоть чем-то себя занять попробовать что-либо из прошлого в себе воскресить.
…
И вдруг я вспомнил.
Ах, да! — а ведь здесь,
вот у той колонны на противоположной стороне выхода на перрон когда-то со мной произошло
драматическое событие.
Так круто все перевернувшее в моей жизни.
Державшее меня потом десятилетия в волнении. И в смятении.
Если не больше того.
То и дело, возвращая меня к нему.
Мою взбудораженную память.
А может быть и жизнь.
У подножия этой колонны мы с ней расстались.
— Я не могу… — жестко и окаменелым голосом глядя мне в лицо с жаром и как бы мстительно. выговаривала она чеканно слова. — Ты знаешь, что я не могу тут жить…
Это был — разрыв.
…
Правда, к этому разрыву все шло уже давным-давно.
Но это была последняя точка в нашей с ней, теперь это уже очевидно, затянувшейся как агония, истории.
— Наташка… — только и смог я выдавить из себя имя ее с трудом. — Наташка…
И схватился за сердце.
Теперь я знаю,
что у нее уже все было давным-давно на этот счет просчитано и решено!
И странно было бы тут на что-то еще надеяться — но…
А она суетливо,
погруженная по-прежнему в какую-то сумеречную запредельную мысль, стала суетливо успокаивать меня.
Помнится, сбегала за какими-то таблетками в киоск.
Прислонившись к колонне, и весь сжавшись в комок, я, помню, стоял и горько навзрыд плакал.
Да, да, именно у этой колонны…
И люди, шедшие мимо нас, удивленно с любопытством и удивлением смотрели на нас.
А она, озираясь, время от времени по сторонам, что-то пыталась одеревеневшим голосом
сказать мне в утешение.
…
Я уезжал.
Зная, что за спиной моей были обрушены уже все мосты.
…
А что было потом?
А потом многое еще что было…
Но то уже все было,
как бы следствием того,
что случилось тогда с нами у этой вот колонны,
напротив которой я сейчас стоял.
И про которую,
и этому я вдруг несказанно удивился —
я — забыл!
Хотя стой, какая же это колонна? Их на той стороне, напротив меня, и ограждения, о которое я опирался, за лестницей, ведущей на перрон, было две.
Эта? Или вот та?
И поразмышляв, решаю — впрочем, нет, вот эта.
Пожалуй, что эта.
В зале за прошедшие годы — много переделок.
Да и времени, сколько времени уже с той поры минуло?
Я глядел на колонну. И припоминая все-то, что тогда со мной тут было, грустно улыбался.
И как бы даже теперь удивлялся:
Неужели все это было со мной здесь?
Мысль моя уже работала,
и с грустной улыбкою,
Я развивал в себе ее уже так.
А она-то, колонна, помнит ли то,
что около нее тогда это случилось?
Ах! — что за глупости, что за лепет, тут же сам себя, с прежней грустною улыбкою на лице я одергивал сам себя — даже если бы она была живым существом — в этом море-то людском,
омывающем ее ежедневно и ежечасно.
Нет, ничего она не помнит.
Да и сам я, впрочем, об этой колонне вспомнил совершенно случайно.
И о том, что когда то тут случилось со мной.
Я давным-давно никуда на поезде не езжу.
А это впервые ехал на нем в кои годы.
Поехал я за внуком.
Привезу его в наш город
На новогодние каникулы.
Он живет у нас в глухомани…
А ведь хочется мальчишку хоть чем-то порадовать.
Но у него своя судьба.
Горькая судьба.
…
Но это уже — совсем другая история.
И он грустно улыбнулся.
На верхней полке в нашем купе, над ним распластавшись полумраке вагона, спал мальчишка лет десяти.
За окном в редких проблесках огня густой холодящей лентой неспешно тянулась ночь.