Бросок шайбы— это символ жизни. Иногда удар попадает точно в цель, иногда шайба бьет по бокам души. Однако, тебе будет больно в любом случае, но про эту боль никому не расскажешь. Она будет вечно с тобой и вы будете один на один. Стенка или трибуна никому не рассказывает, как ей было больно, и этого не должен делать и ты. В жизни больше ничего хорошего не будет, но ты всем должен улыбаться.
Удары шайбы о стенку — словно жизненные обстоятельства. Иногда они бьют очень больно, иногда не так больно. В любом случае, ничего радостного в твоей жизни уже не будет. Будет только боль, сильная или слабая. Эту боль нужно выдавать за высшее благо.
Это и есть твоя жизнь.
Если ты выдаешь свои истинные эмоции, тебя будут считать за изгоя. Я знал одного человека, которого звали Аркадий. Он часто выражал свои истинные эмоции и за это толпа его возненавидела. Он считал, что нужно говорить то, что ты думаешь, но за это был записан обществом в изгои.
Зато Аркадий безумно полюбил одиночество. Что может быть лучше, чем гулять одному по родному парку? Аркадий считал, что в обществе было слишком много предательств. Никто не хотел с ним встречаться или даже общаться, несмотря на то, что он никому ничего плохого не сделал. Аркадий просто не вписывался в машину общества. И у него банально не было кошелька.
Он помнил свою последнюю прогулку. Она была просто великолепной. Он гулял по парку, где провел свое детство, где ему был знаком каждый миллиметр. Тогда была новогодняя ночь. Он встретил новый год с семьей, банально и шаблонно. Однако, после того, как все пошли спать, он вышел около часу ночи в парк. Его парк был на окраине города, там, где не было никаких фейерверков. Он был безумно рад этому факту. Сегодня он особенно ценил тишину.
Аркадий безумно чувствовал поддержку листьев и ветра от общественных штампов, от навязчивой рекламы модного и правильного образа жизни. Он видел в рельсах бессмысленность жизни, и даже было неважно то, что рельсов до этого в парке не было. Он заметил стадион возле кольца этих рельс, чьи зрители были подготовлены к смерти. Он посмотрел на деревья, которые были вокруг этого стадиона, где совершались адские игры со смертью. Смерть выходила на поле этого стадиона, запуская хоккейную шайбу в толпу. Она эта делала силой мысли, и шайба ей всегда безукоризненно подчинялась. Тот, в кого она попала, становился трупом, из него не уходила жизнь, а выпрыгивала с ужасом, улетучиваясь навсегда в небытие.
Трибун было немного, она были деревянными на последней стадии запустения. Сидения на трибунах также были деревянными, на них было много крови.
Аркадий сам не заметил, как оказался среди участников. До этого ему безумно понравился цветок, который рос возле стадиона. Он был ярко алым. Аркадию было непонятно, был ли это цветок алым либо алой была кровь тех, кто играл со смертью. Это было абсолютно неважно: ему безумно нравился этот цветок, и много зрителей на стадионе когда-то этим цветком восхищались также, как и он. Однако, теперь им было не до этого, они хотели, что шайба в них никогда не попала. Им так хотели жить, и Аркадию было непонятно, почему они тогда оказались здесь.
Общественная машина, которая не знает пощады. К нему пришло озарение, ведь именно она заставила людей здесь оказаться. Или это все было плодом его больной фантазии? Все было так сложно и так запутанно.
Через миг он задумался о другом. Да, к нему в голову шли разные мысли. Он думал о величии смерти и ничтожности жизни. Он смотрел на дерево, которое полностью одобряло его мысли, как и вольный ветер. Быть может, именно под этим деревом он и сделал свои первые шаги в жизни? Все было так сложно и так запутанно. Теперь под этим деревом находился стадион смерти. Диалектические отрицания.
Другое дерево возле стадиона с трупами безумно напомнило ему детство. Именно здесь он гулял в молодости, дерево не изменилось, в отличие от него самого. Ведь у него начался иной этап в жизни. А дерево осталось тем же, его вольные листья колыхались от ветра. Возможно, этот ветер тоже принадлежал смерти? Ведь он дул только в сторону этого проклятого стадиона, причем дул довольно сильно. Аркадия он гнал туда, хотя Аркадий ни в чем не мог быть уверен до конца. Быть может, ветер существовал только в его мозгу?
Быть может, вся его жизнь была глупой
иллюзией? Нелепым бредом?
Он снова вспомнил про хоккейную шайбу, которая вечно бьется о стенку( или о души). Он сравнял ее с той шайбой, которую бросила смерть в очередной раз, с ужасом осознав, что это была одна и та же шайба.
Его жизнь—это вселенский абсурд. Он участвовал в глупой гонке. Быть может, он уже вообще умер? Что есть смерть и что есть жизнь? Безусловно, эти понятия сильно искажены в массовом общественном сознании. Аркадий видел много живых мертвецов, которые ежедневно ходили, дышали и даже смеялись; Аркадий также знал таких, которые ушли от нас навсегда, но чьё имя осталось в памяти других. Они были живы в памяти. Они умерли небанально и вряд ли сидели здесь, на стадионе. Они были выше этого.
Шум стадиона смерти стал раздражать Аркадия, и он отошел от него. Мирно колыхались деревья от ветра. Была глубокая ночь. Вдалеке виднелись огни домов, но Аркадий не хотел туда идти. Он обошёл вокруг дерева, с которого капала кровь.
Жизнь Аркадия была связана только с этим парком. Навсегда.
Аркадий вышел на центральную аллею, но шум стадиона не давал ему так просто уйти. Он сильно давил ему на уши, он манил его, и через миг Аркадий осознал, что и не уходил с этого стадиона. Быть может, он находился на нем с рождения. Он, как и сотни других, проклят был здесь во веки вечные, а все остальное, что его окружает — жалкая, нелепая иллюзия. Иллюзия, которую очень легко убрать, стоит лишь посмотреть ей в глаза. Она исчезнет навсегда, и вечен окажется только этот стадион.
Шайба смерти попадет во всех рано или поздно. Нужно принять этот факт и жить в согласии с ним.
А может…
Через миг смерть посмотрела на него, намереваясь попасть точно в цель.