Ташкент моего детства - пыльный, преимущественно, одноэтажный город с замощенными булыжником центральными улицами и грунтовыми дорогами по окраинам. Дорогу на нашей улице летом покрывал пухлый слой лессовой пыли, днём обжигавший босые ноги. Зимой, если не было мороза, и осенью, после дождя, ноги тонули в густой липкой грязи.
Мы ходили в резиновых калошах, надевавшихся на ботинки. Нередко они увязали в грязи так крепко, что снимались с ботинок. Чтобы не испачкать обувь, приходилось, балансируя на одной ноге, вытаскивать злосчастную калошу руками и надевать снова.
Грузовики и обычные телеги тоже увязали в грязи, только местному транспорту, арбе с большими колесами, грязь была нипочем.
Новый русский город в отличие от старого, «туземного», с его переплетением кривых улочек строился по плану. От расположенного в центре города сквера, называвшегося Константиновским, а позже сквером Революции, радиально расходились несколько улиц (Карла Маркса, до революции Соборная, Энгельса, Пушкина, Узбекистанская), по некоторым из которых ходили трамваи.
Я помню еще одноколейные трамвайные пути с разъездами на остановках, где трамвайные вагоны стояли до прихода встречного трамвая. Запомнились цветные фонарики на крыше вагона. У третьего номера, на котором меня возили в детский сад, были зеленые, на втором, ходившем в сторону учебного хозяйства Ташсельхозинститута, горели по ночам красные огоньки.
Летом рамы со стеклами выставлялись из окон, и по вагону гулял освежающий ветерок. Я об этой прелести часто вспоминал впоследствии в душных вагонах поздней конструкции с огромными наглухо закрытыми окнами и небольшими отверстиями для вентиляции на крыше.
.
Недалеко от нас находился Воскресенский базар, на месте которого после войны по проекту Щусева построили Театр оперы и балета. Строили его пленные японцы. Тяжелое кирпичное здание снаружи не особенно радовало глаз. Однажды осенью, когда на асфальтовых площадках вокруг театра сушили хлопок, гости города спрашивали меня, не хлопковый ли это завод. Зато интерьер театра, украшенный национальной резьбой, был очень красив.
Воспоминания о детском садике у меня отрывочны и расплывчаты. Запомнились неглубокие тарелки с густой манной кашей, в которой я проделывал ложкой дорожки, улицы, площади, и нелюбимые мною творожники. Я никак не мог их проглотить и держал во рту, пока они не вылетали наружу. Я же вылетал из-за стола, чтобы встать наказанным у стенки.
Друзей в детском саду у меня не было, также как и среди соседей по дому, поскольку ворота нашего двора запирались на ключ, и я до поступления в школу без старших на улицу не выходил. Обычно играл во дворе один или со старшим братом.
По выходным дням мы часто выезжали за город, в учхоз (учебное хозяйство сельхозинститута), или на берег Чирчика - быстрой речки, протекавшей близ Ташкента. В учхоз надо было сначала ехать на трамвае №2 до конца, а потом пройти км 4 от трамвайного кольца мимо Таштюрьмы до Саларской ГЭС.
Каждую осень в учхозе проводили субботник по сбору винограда.Мы собирали желтоватый полупрозрачный "хусайнэ" (дамские пальчики) и такие же продолговатые, но красноватые хрустящие "эчкимер" (с узбекского - козьи сосцы), сладкий, очень вкусный черный "чорас", и ароматный мускат, который тоже бывает разных сортов - венгерский, александрийский. Но больше всего я любил крупные круглые желтовато-зеленые освежающие плоды "катта - кургана". Теперь на ташкентских базарах уже нет такого изобилия сортов винограда.
До обеда мы собирали виноград и ели его, ели, а когда садились в столовой учхоза за длинный сбитый из досок стол с мисками наваристого борща с чесноком, аппетит у всех был зверский, несмотря на пропасть съеденного винограда. Наверное, с тех пор борщ - одно из моих любимейших блюд. Домой возвращались мы вечером с сумками, полными винограда.
На Чирчик выезжали обычно большими компаниями с друзьями и сослуживцами родителей. Мы купались в неглубокой быстрой речке, загорали, лежа на горячей гальке, гонялись за быстрыми ящерками (это не характеристика ящериц, а их видовое название- "ящерка быстрая", по латыни (Eremias velox)).
Интересно было наблюдать за охотничьими повадками "муравьиных львов", ямки которых то и дело попадались нам в песке. Если в ямку попадал муравей, выбраться ему удавалось редко, крутые песочные стенки осыпались, на муравья градом летели песчинки, которыми "лев" осыпал жертву. Если муравей скатывался на дно ямки, он попадал в объятья хищника и прощался с жизнью.
Я знал, что безобразная личинка превращается затем в изящное взрослое насекомое, похожее на стрекозу. Водилась на Чирчике живность и покрупнее. Как-то раз несколько взрослых и детей окружили и поймали живьем зайца. Он прожил у нас во дворе, в клетке, несколько дней, а потом прогрыз дыру и убежал.
У нас часто жили какие-нибудь животные: морские свинки, белая крыса, ежик, а однажды из командировки отец привез варана длиной не меньше полуметра. Это было злобное существо, шипевшее и бросавшееся на сетку клетки, если мы близко к ней подходили. Кормили его лягушками и мышами. Зимой с наступлением холодов варан впал в спячку, а весной почему-то не проснулся.
Отпуск у моих родителей, работавших преподавателями вуза, был всегда летом, и мы обычно куда-нибудь выезжали, подальше от благ цивилизации. Так мы побывали в Таласе, бывшем в то время небольшим поселком в Киргизии, в деревне Усень - Ивановское в Башкирии, недалеко от Белебея, у маминых родственников в Алма-Ате.
Это были чудесные, памятные поездки. Особенно мне запомнились башкирские леса. Долго потом снились дорога, поднимавшаяся на холм, поросший елями, в который упиралась наша улица, освещенные солнцем струи "слепого дождя", треск сучьев в костре. А папа с мамой вспоминали и рассказывали знакомым истории, случавшиеся с нами, и разные мои словечки. Откуда иначе я мог запомнить,ято Володя собирал для костра "дровиськи", а я "сиськи».
Отец, мать, большинство моих дядей и теток работали агрономами или зоотехниками, и отцу хотелось, чтобы его сыновья тоже пошли по его стопам.
Хотя сельскохозяйственные занятия нам с братом не были чужды, мы больше увлекались наблюдениями за птицами, насекомыми, пресмыкающимися. Володя собирал коллекцию бабочек, составлял атлас бабочек, перерисовывая этих прекрасных представителей класса насекомых из разных научных и популярных изданий.
Мы регулярно получали и читали журнал "Юный натуралист", были у нас дореволюционное и советское издания "Жизни животных" Брэма. Моими любимыми книгами были "Необыкновенные приключения Карика и Вали", "Жизнь насекомых" Фабра.Все эти увлечения несомненно повлияли на наш с братом выбор специальности.