Часть I
МУНДОРО
1
Сдвинув на затылок мужнин подарок – отменно пошитый шарпан, чтобы тот не мешал целоваться, Айвика припала жадным ртом к губам своего Йошкара: «Рыжик, рыжик, как я тебя люблю! Почто мне Юмо послал тебя? Я же с ума сойду! Ты знаешь, я его бисером вышью! А шить я скоро научусь! Готовить научилась, и шить буду лучше всех!»
Кто не испытал привязанность влюблённой марийки, тот не испытал ничего. Искрящаяся веснушчатая улыбка и солнце, играющее в монетах – воистину и есть тот самый солнечный лик любви, как будто Кече сошла на землю. Не выгорит ли она с годами? Нет, такого не случится – Солнце не выгорает! «Сейчас я тебя накормлю» - она кинулась к очагу посреди большой чёрной избы и аккуратно стала снимать что-то вкусное, у Йошкара потекла слюна, и он чуть не поперхнулся: «Ужарш;р- зелёные щи! Шылпучымыш – каша с мясом!» Йошкар накинулся на угощение, как Курныж на мышонка! «Не торопись, милый, еды много» - взволнованно произнесла Айвика, гладя мужа по рыжим волосам.
На вечер было назначен сход мужчин, и Йошкару было что сказать! А пока можно поесть и подремать на длинной лавке, подоткнув под голову наполненную соломой подушку.
Йошкар сел напротив Тюлея - тот недобро смотрел исподлобья на счастливого молодожена. Не только Тюлей, но и другие мужчины завидовали рыжеволосому из-за того, что четырнадцатилетняя красотка выбрала его в мужья. Именно поэтому, все предложения Йошкара были сразу отвергнуты!
- Московия оперилась и уже не нуждается в ханском ярлыке, их князей не устраивает граница по Ветлуге – им нужны наши земли!
-Ступай к жене! – со смехом закричали молодые мужчины.
-Московия не посмеет нарушить границу, установленную великим ханом! Мы даём ему воинов! Сунутся, пошлём за Т;кан Шуром, он их на рог насадит!
-А вы вспомните, что стало с волотами! Недюжинный был народ, а закопали живьём под заунывный лепет чернецов! Да холм великий насыпали. Слышали, что в народе говорят - Василий тёмный войско на нас собирает! Нам нужно…
-В народе много что болтают! Иди к жене! Ха-ха!
-Или вы хотите, как меря, которые не только своего Велеса, но и язык предков забыли!? Мужчины замахали на Йошкара руками, и он, молча, опустился на скамью.
На следующий день в соседней роще было моление - стоя коленями на еловых ветках, Йошкар чувствовал, что взгляды, находящихся за ними мужчин, устремлены не к Поро Ош Кугу Юмо, и даже не на вдохновенного карта, а на стройную шейку его молодой жены.
После моления общая трапеза не вдохновила Йошкара. Пресный суп из потрохов жертвенных гусей не понравился избалованному кулинарными изысками молодожену, и он отказался его вкушать. Айвика все поняла и восторжествовала, ведь она уже знала, что будет на ужин, и что будет после ужина. Ей очень хотелось быстрее забеременеть и родить милого рыжика. После моления, оживлённо беседуя, соплеменники поднимались на городище по широкой лестнице. Все были веселы, только один Тюлей понуро плелся позади – что-то терзало его душу. Сегодня была его очередь стоять дозором в главной сторожевой башне.
Огромная крутая гора, на которой находилось селение, имела два значительных уступа. На первом располагались хозяйственные постройки. На том, что выше – прикопанные избы черемис. На самом верху, парившей над Ветлугой, горы была маленькая круглая площадка с обзорной башней. Вскарабкаться по круче было практически невозможно, так как склоны были устланы вертикальными брёвнами. Широкие лестницы спускались с одной стороны склона к благодатному роднику, с другой к Ветлуге, с прочих сторон был глубокий овраг. Использовалась даже канатная система для поднятия грузов на нижнюю террасу. Внизу сновали лодки рыбаков.
2
Самое страшное время не полночь.
Самое страшное время – четыре часа утра!
В это время умирают больные,
Приезжают чёрные воронки,
Начинаются войны…
Айвика проснулась от густого запаха крови, гари и ужасных криков. Йошкар подскочил одновременно с женой, и сразу понял – случилось то, о чём он предупреждал! Схватив лук и колчан, он бросился к дверям, крикнув Айвике, чтобы та заперлась и никуда не выходила. В рассветных сумерках всплыла картина ужасного хаоса – десятки порубленных тел соплеменников плавали в лужах крови, а по скользкой от смерти земле носились тени наёмников московского князя с багровыми мечами в руках. Йошкар занял незаметную позицию за углом дома. В колчане было шестнадцать стрел. Вскоре пятнадцать вражьих воинов, умирая, корчилось на земле. Рыжий лучник бил в горло и глаз – ни одного промаха. Последнюю стрелу он использовал, как нож – уклоняясь от ударов, он поражал врагов в самые опасные точки, так что фонтаны крови, которые невозможно было остановить, мгновенно вырывались из ран. Наблюдая за опытным воином, воевода Иван Рун подумал: «Вот бы мне такого в отряд…». Но вот Йошкар отвлёкся – он увидел предателя Тюлея, что стоял рядом с главарём наёмников! Тут же наш герой получил сильный удар по голове! Когда Йошкар упал, воевода Рун запретил его добивать. Многие не поймут этого, но идеальный воин вызывал у Ивана столько же восхищения, сколько шумящая подвеска у женщины – как же можно нарушить это совершенство?! Посмотрев на лежащего рыжего воина, воевода печально вздохнул и скрылся в сумерках - дело сделано, еще одно племя черемис перестало существовать.
С тугой болью в голове очнулся Йошкар. Постепенно страшные события воскресли в памяти, и он пополз через горы тел к порогу своего дома. Мёртвая Айвика лежала на полу, платье её было порвано, а тело разрублено. В руке она сжимала шарпан, который Йошкар подарил ей накануне. Мужчина поднялся на ноги, и громкий отчаянный крик боли разнёсся над черемисской землёй.
3
-О великий хан, вот тот самый старик!
-Что ты хочешь, старый черемис?! Как дерзнул ты обратиться к великому хану?!
-О, великий Сагиб-Гирей, позволь мне пойти с твоим отрядом в Мундоро, там раньше был мой дом, а теперь от него и следа не осталось! А стоит там церковь! Мне туда надо!
-Да ты сможешь ли меч то в руках удержать? Ведь тебе почитай лет семьдесят?
-Ненависть к руссам сделала меня сильнее Чумбылата!...
Иеромонах Никодим снова проснулся от постороннего присутствия – в его кельи у маленького окошка стоял призрак молодой чухонки.
-Это снова ты, дитя неупокоенное? Что же терзает тебя, дух бестелесный? Я ведь и службу пел о тебе – ничего не помогает.
Наполненное искрами лунного света призрачное существо ответило отцу Никодиму: «Я жду мужа - он придёт отомстить. Тогда мы, наконец, будем вместе и уйдём в другой мир».
Призрак говорил, не открывая рта – голос чухонки звучал в голове иеромонаха, перемешиваясь с образами далёкого прошлого, что всплывали из моря вечности. Чужой язык казался совершенно понятным, как будто он сам мог говорить на нём, становясь одним из тех, чьи души наполнили пространство вокруг деревянной церкви на Мундоровском холме. До рассвета оставалось совсем немного времени, и скит оживал – монахи охотно собирались на молитву.
«Ну, ты оставайся, а мы пошли» - ответил Никодим и вышел за дверь.
В это время на холм со стороны оврага, объединённое чувством священной мести, взбиралось войско хана Сагиб-Гирея, на львиную долю состоящее из черемис. Первым карабкался прыткий старик, чей взгляд светился жутким огнём и пугал даже видавших виды воинов.
И вот сумеречную тишину разрезал дикий свист, и войско головорезов смешалась с толпой только что проснувшихся чернецов. Монахи смиренно принимали смерть - только вздохи слышались повсюду. Ведь им всё равно нечем было отбиваться. Последних убивали медленно, некоторых пытали для удовольствия. Услышав возню, иеромонах Никодим не смог поверить, что случилось страшное. Но вот двери церкви распахнулись, и перед ним предстал сумасшедший старик с горящими глазами. Его одежда, руки и даже борода были в крови. Опустившись на колени, Никодим простонал: «Она ждёт тебя», и тут же острый меч пронзил худой живот иеромонаха.
Никодим посмотрел на своё окровавленное тело, потом поднял взор – перед ним стоял молодой рыжий мужчина и юная прекрасная чухонка. «Ну, ты оставайся, а мы пошли» - произнесла красавица, и великолепная пара, окруженная искрящимся туманным облаком, вышла прямо через церковную стену. Никодим понял, что мёртв, и что теперь он занял её место.
Сагиб-Гирей вошел в церковь – на полу перед иконостасом лежал убитый чернец, а в углу храма, облокотившись на меч, сидел старик. Его мёртвое лицо было полно умиротворения.
«Свершилось» - сказал хан.
4
Добредя до источника, пьяница Иван Черемисов мирно уснул под благодатное журчание прохладных струй вдали от придирок сварливой жены и вечной неустроенности всего, что окружало простого мужика. И так стало ему хорошо, что, когда с наступлением сумерек заболела буйная головушка, он, испив из родника, снова провалился в забытье, а проснулся уже в лунном свете под испещренным чудными узорами небосводом. С трудом восстановив события прошедшего дня, он руками стал искать вёдра, что потерял в лесу: «Ох, и убьёт меня Фроська окаянная! А вот и она!»
На вершине чёрного холма – на самой последней круглой площадке сновал маленький огонёк.
«Фрося, Фрося, тута я!» - закричал Иван, но никто не отозвался.
«Случилось что?» - мужик пополз наверх. И чем выше он взбирался, тем больше пробивали его непохмеленное тело волнение да трясучка. Наконец, попав на самую макушку таинственного места, увидел он человека в монашеском одеянии и со свечой в руке: «Иш ты, монахи что ли, завелись?»
Отряхнувшись от веток, Ванька подошел и замер рядом со старцем. Так, постояв с блаженным видом какое-то время, наш пьяница перекрестился и обратился к ночному богомольцу с просьбой: «Благослови, батюшка».
И тут монах повернулся – сквозь белую кожу его лица, наполненную серебристым светом ночного светила, проступали очертания черепа. Пустые глазницы смотрели на Ивана, будто из преисподней. Призрак поднял сухую руку и прошипел: «Ты оставайся, а я пошел». Ванька отскочил назад – на самый край круглой площадки и почувствовал, что не может двигаться. Стало как будто светлее – и этот могильный свет шел от реки. Взгляд Ивана упал вниз – из воды медленно поднимались чёрные призраки мёртвых монахов и медленно плыли вверх по крутому склону городища. Из последних сил пьяница отполз на противоположную сторону площадки и кубарем покатился вниз, обдирая лицо и руки о ветки. Так он и скатился снова к роднику. Сбрызнув лицо водой, бедняга пополз в сторону деревни. Ужасный испуг постепенно уходил, уступая место седине в волосах ночного путешественника.
5
На окраине деревеньки Мундоро зацепились языками две бабёнки…
-Когда Фроська пузатая отправила сваво пьяницу по воду, тот прям у родника-то и уснул. Прям у купели крытой. А как замерзать стал проснулси – уже и ночь кругом. А Фроська его не ищет никогда, а всё говорит: «А хоть бы сдох где-нибудь!»
-Вот дура! Как же без мужика?! Нешто баба с родника-то допрёт?! А, из реки-то как пить – вон волосу сколько нонче?!
-Ага. И видит Ванька, на самом холме, что от ключа вверх торчит то ли свечка, толи огонёк теплится! И пополз он наверх, думат, ищут его, или ещё кой чо! Взобралси, а там…
-Что?! Что же там?!
-Монах стоит и свечу в руках держит. Ванька подходит, а то мертвец!
-Ой!
-Ванька так и скатилси с холма. Теперь седой ходит.
-Вдругорядь Петька и Степана Панкратов пошли – может то клад заговорённый?! И они видят монаха мертвого – стоит, бормочет что-то, а в руках свеча. Испужались и побёгли прочь. Потом в том месте копали, да не нашли ничего. Теперича пьют.
-А пойдём ка и мы по чуть-чуть!
-А пойдём! Праздник всё ж! Нам хоть монах мёртвый, хоть Фроськин муж, хоть чудо юдо лесное – всё едино! Лишь бы х-р стоял!
Так и ушли, смеясь – бабам всё нипочём…
ЧАСТЬ V
ДЬЯВОЛ БЕЛОГО ЦВЕТА
1.
По остывшей глади озера Нерон тянулись на запад густые облака. Галивон стекал с холма и упирался в берег хаотичной мерянской застройкой. Романовская улица, Спасо-Преображенский собор. Тишина, запах дыма и рыбы.
Внезапный вихрь сухого октябрьского воздуха унес за угол павшую листву, будто спасая своих маленьких братьев от отчаянных пролетарских сапог. На Романовскую улицу вылезла плотная дикая толпа крикунов, вооруженных неистовыми кулаками, да желанием справедливости и двинулась к площади. Оружия не было.
Испуганные, и от этого готовые на все жандармы и полицейские, бежали навстречу и окружали из прокисших переулков. Увидав мундиры, женщины закричали, мужики принялись кидать в полицию редкие камни, но дубинок было слишком много. Жандармы принялись стрелять в воздух, и митингующие бросились прочь – кто-то упал. Полицейские нагоняли и избивали последних. Тут несчастные люди увидели на другом конце улицы колонну безоружных солдат сто восемьдесят первого запасного пехотного полка, не так давно высланного в Галивон за участие в рабочих волнениях. Люди рассеялись вдоль домов, а солдаты, молча и ожесточённо, вступили в бой с полицией! Стрелять в солдатню жандармы не осмелились, и красного на их усатых харях становилось всё больше. Бабы и рабочие с восхищением смотрели на своих спасителей! Наконец, полицейские и жандармы отступили. Нет, они не бежали, а, поднимая шапки, уходили прочь в сторону площади, показывая кулаки. Из-за ограды Спасо-Преображенского собора за беспорядками наблюдали две молодые миловидные монашки. Их реснички испуганно дрожали, а губки изумлённо округлялись в бантики. Вышла настоятельница: «Покимать не дадут, ироды алманские! Кич по ним плачет! Прасковья, Дунька, а ну быстро в клюку – касюга заругат! В монастырь спровадит!»
«Шабро, мамыса! Масы хлим!» - вскрикнули девушки и скрылись в храме. *
Через пять месяцев после произошедших событий солдаты сто восемьдесят первого полка разоружили полицию и взяли власть в Галивоне. Город гудел. Посланный Петроградским Советом большевик Николай Лядов красноречиво агитировал за пролетарскую власть! «Дьявол белого цвета!» - кричал Лядов, призывая людей к расправе над монархистами, поддерживающими белое движение и их приспешниками – духовенством. Мерьская голытьба, возомнившая себя движущей силой мировой революции, шаталась по ночным улицам, грабила торговцев и местную интеллигенцию. Перо и секарь ** – самые страшные алманские слова для любого проезжего инженерика в приличном пальто. Можно не понимать, о чём говорит местная мерь, но знать через что должна придти к тебе страшная смерть - необходимо. Знать, значит, обезопасить себя, скрывшись в чёрном переулке, лишь приметив за углом мужика с топором.
Послушница Прасковья – девушка невероятной красоты, спешила на вечернюю службу. Она быстро и выгодно продала весь хлеб, и была готова принять похвалу от настоятельницы. Настроение было хорошее, только вот ладан в храме закончился, а она так любила его запах. Происходившее вокруг всё меньше волновало девушку, ведь там – у икон был другой мир – тёплый, освещенный трепещущими огоньками свечей, мир надежды и гармонии. На свечках, правда, тоже экономили, но это не беда. Главное, сыты – озеро Нерон кормило всех жирной и вкусной рыбой. Недаром у благословенного водоёма испокон веков жили люди, жили и делили власть над окрестностями – так было во все времена.
«Э, каривос»! – Прасковья услышала голос одного из преследовавших её лихих пролетарских солдатиков и ускорила шаг. Церковь была совсем рядом с площадью, но вдруг ворота закрыты…!
«Имай – упнает!» *** - закричал второй по фамилии Синяков.
Мужики догнали Прасковью и, приставив нож к спине, повели переулками к озеру. Тут сила воли покинула девушку. Когда такое происходит, ты становишься игрушкой в руках бандитов, мягким, безвольным существом. От этого садисты ещё больше раззадориваются и получают наслаждение от власти над тобой. В эти мгновения они счастливы.
Лихие солдатики вытащили Прасковью на берег. Сначала, отложив в сторону топор, её насильничал Кукушка. Потом за дело принялся Синяков. Девушка от страха описалась, но мужиков это нисколько не смутило. Пролетарии заглянули в корзину и остались довольны добычей – погулемать хватит. Они распихали добро по карманам и бросили корзинку в камыш. Потом Кукушка занёс над Прасковьей топор. Последнее, что увидела девушка, была приближающаяся колокольня Спасо-Преображенского собора на фоне тёмного неба – «Она обязательно вернется и принесет, что наторговала»! И мамыса похвалит её и погладит по голове. А на следующей неделе привезут ладан и свечи… всё будет хорошо…» Прасковье отрубили голову и закинули в холодные воды озера Нерон так далеко, как смогли. В то же мгновение стая голодных котов, испугавшись призрачной тени, сиганула прочь от ворот Спасо-Преображенского собора.
На протяжении двадцати лет после этих событий продолжались расправы над дворянством, духовенством, интеллигенцией. Сотни людей в Галивоне были расстреляны. Церкви разрушались и приспосабливались под склады. Спасо-Преображенского собор был переделан под хлебозавод.
2.
«Начнешь с расстойки! Будешь заправлять туда батоны. Смотри не перепутай со временем! Как подойдут сразу в печь! Какие кнопки нажимать – покажет Степановна. К этому тестомесу не подходи, пока станину не починят. А то кувырнётся тебе на голову. Вот нож для нарезки. Вроде всё. А! На чердаке – режут сухари. То, что не продано – весь возврат, режем на панировочные сухари – с хлеборезкой осторожнее! Галька Лядова себе палец неделю назад отрезала. Мне проблемы не нужны! Выходим по очереди. Ты с Мариной в ночь с четверга на пятницу! Это не обсуждается! И… ничего не бойся и всяких дур не слушай» - так инструктировала начальница цеха Ольга Олеговна своего нового работника молодую старательную Александру Кукушкину – дочку школьной подруги.
На другой день Александра вскочила спозаранку – шутка ли, надо в коллектив влиться: «В наши дни стабильная зарплата на первом месте среди всех дел – тогда можно планировать, да и о чём другом подумать - о вечеринках, к примеру. По крайней мере, будет на что нарядную одежду купить. За ней, конечно в Кострому тащиться… эх, с первой же зарплаты куплю».
«На дворе хлебозавода валялись два растерзанных и раскрошенных батона: «Как же так с хлебом-то?». День прошел хорошо, Саша быстро освоила оборудование и всё успела. Запах хлеба с непривычки кружил голову и приказывал животу урчать. Всё было замечательно, но случилась одна странность – Марина Синякова, девушка, с которой ей нужно было выходить в ночь, в момент знакомства произнесла страшным голосом: «Ты думаешь, хорошо работается, когда она голову свою подле тебя ищет?»
«Кто? Какую голову?» - удивилась Саша.
- А ты думаешь, Галька так просто палец отрезала? Испугала она её, когда та с купола сошла!
- Да кто она?
-Да сама увидишь, коли не сказали ещё…
На следующий день Александра снова увидела раскрошенные во дворе батоны: «Птиц что ли приучают?» Спросила Степановну, но та ответила, что не знает. Выпекать закончили к вечеру, и грузчики принялись перевозить хлеб в «экспедицию» (на склад). Рано утром фургоны начнут развозить свежий хлеб по торговым точкам. Все работники направились домой, а Саша с Мариной принялись ужинать – им в ночь - на сухари. Поужинав тем, что осталось, девушки поднялись на чердак, который представлял собой антресольный этаж на стойках – в углу уже находились коробки с «возвратом».
Несмотря на странные пророчества новой знакомой, ночь прошла хорошо – «возврата» набралось немного и они быстро управились. Саша ни о чём не спрашивала Марину, решив, что у неё «ни все дома».
За неделю работы Александра показала себя душой компании. И вот снова в ночь. Саша всё время думала о том, как потратит первую зарплату. Скорее всего, родители много не заберут – должна же она почувствовать всю прелесть первой получки.
Итак, девушки перекусили в и, погасив в цеху свет, отправились резать хлеб для сухарей. Марина на этот раз была веселее. В экспедиции стало тихо - грузчики и водители начнут приходить к четырём утра, чтобы погрузить и развести благоуханный хлеб по всем магазинам нашего района.
Выработали первые коробки, и Маринка спустилась за «возвратом». «Можно передохнуть» - подумала Саша. Тут она заметила, как в пяти метрах от неё, на полку с чистящими средствами вскочила какая-то странная зверушка похожая на ушастую белку, только без хвоста. Миловидный зверёк бесшумно замер на полке, внимательно разглядывая труженицу. Вернулась Марина с мешком хлеба.
«А к нам гости пожаловали» - умиляясь, сообщила подруге Саша.
«Не приведи бог» - отозвалась Марина и снова спустилась за возвратом.
«Ты новенькая что ли?» - вдруг услышала Саша позади себя. Она резко провернулась – зверушка смотрела ей прямо в глаза. Девушка почувствовала головокружение, а когда существо вопросительно кивнуло головкой – потеряла сознание.
Александра очнулась от запаха нашатыря. «Мы называем её шпионка» - сообщила Марина, завертывая вату в полиэтилен, чтобы не пахла в мусорном ведре.
-Это что такое? Как такое может быть?!
-Ничего привыкнешь. Зарплата хорошая, коллектив дружный. А это… ну с этим даже интереснее. Ладно, давай заканчивать. Хотя нет, ты посиди, я сама доделаю, а то ещё палец себе отрежешь.
Наконец собрались домой.
«Скорее бы на воздух» - не дожидаясь Марины, Александра открыла дверь в темноту, и тут перед ней возник старый - бедно одетый священник. «Дочка, дай покушать» - зашипел старик.
«Как он проник на территорию, она же огорожена со всех сторон?! Набрали алкоголиков в сторожа!» - Александра повернулась и увидела невдалеке одинокий контейнер с тремя неупакованными батонами, который почему-то не довезли до «экспедиции». На нем висела бумажка со странной надписью «Для них». Саша взяла одно из изделий и подала старцу. Священник жадно схватил хлеб и устремился во двор. И тут со всех сторон потянулись тени людей, в церковном одеянии. Они столпились вокруг старца и потянули руки к батону. За пару секунд церковники раструсили его по земле, после чего повернулись к девушке, и Саша увидела, что все они мёртвые. Она схватилась рукой за косяк, а покойники прошипели: «Мы голодали перед колемой, дай поись!» В глазах потемнело, и Александра снова потеряла сознание.
Сашина мама и Ольга Олеговна стояли рядом с кроватью и уговаривали девушку вернуться на завод: «Ну, куда ты пойдёшь? Сейчас везде по знакомству! За все время, что это происходит, почти никто не пострадал. Только бабушка одна ногу сломала, когда зачем-то спасалась, да Лядова руку порезала! Неужели ты такая трусиха?»
-Да что вы, мама, тётя Оля, разве я сказала, что ухожу? Просто предупреждать нужно. Не боюсь я нежити.
-Ну и хорошо, а первую зарплату всю можешь на себя потратить!
-Спасибо, мамочка!
-Она тебя давно ждала
Саша подняла глаза на тётю Олю. Женщина как будто впала в ступор.
-Что?! Тётя Оля, что Вы сказали?!
«А!» - пришла в себя Ольга Олеговна
-Ничего дорогая, сказала, мы тебя ждём…
+++
Над сумеречной гладью Нерона возносился его дух. Льдинки и холодные капли, будто лунный свет, словно звезды стекали по гладкой коже существа и падали в пресные воды озера тайна за тайной. Узкое лицо медленно озиралось по сторонам. Тонкие руки опущены вниз. Вечное существо недвижимо замерло в сиянии ночного светила, только торчащие из плеч и головы, перепонки трепетали на холодном ветру. Оно ещё помнило последних шаманов, что падали перед ним ниц на берег Нерона, а теперь только мерь со своими окурками и неуёмной жаждой рыбы. Великий дух поднялся из воды и громогласно приказал: «Кулемасы, отпулите елтоне качаву!» ****
«Шаброоооо !» - послышалось со всех сторон, поверхность озера закишела кулемасами, да утопленниками и вот уже поднимают они над водой отрубленную женскую голову и плывут с ней к берегу Нерона.
+++
Смирившись, что ей придется работать в компании людей и привидений, Александра отправилась на работу. Крошева во дворе не было – директор отдал распоряжение дворникам регулярно убирать утренний батон, если таковой объявится.
Месяц прошел в полнейшей гармонии. Александра получила первую зарплату и отправилась в Кострому. Назад возвращалась с полными сумками обновы. Уже на подъезде к Галивону в автобус зашел старенький священник. Он сел рядом с девушкой и запыхтел: «Ой, что знаю, что знаю».
-Что же, спросила Саша.
-Кулемас Нерона велел ей голову вернуть.
-Кому ей? – спросила девушка и проснулась.
Автобус вернулся в город.
Наступил четверг. Работа спорилась, вот только Саша постоянно натыкалась на какую-то старую корзинку. Однажды она унесла её на склад, но та снова попалась ей на глаза.
«Никуда ты её не денешь, это её корзинка» - пояснила Степановна
-Кого
-Да безголовой Прасковьи!
-Ясно. Лучше бы она была безрукая. Тогда бы кулемас ей руки назад привинтил – засмеялась Александра.
Степановна перекрестилась.
Поужинав, Саша и Марина отправились на сухари. Вот тогда-то девушка и увидела её – ту самую монашку, которой её дед отрубил голову. «Дьявол белого цвета» - раздался зловещий шепот из одновременно всех углов и призрак сошел из единственного уцелевшего купола. Вытянув руки, поплыл по чердаку прямо на неё. Скрюченные синие пальцы,казалось, тянулись к шее. Силы покинули Александру, она упала и поползла по сварным железным ступеням вниз. Марина Синякова – внучка второго преступника увидев эту картину снизу - из цеха, оступилась и ударилась головой о станину тестомеса, который днём демонтировали для производства ремонтных работ. Саша выползла на двор и увидела вокруг себя мертвецов. Они указывали на неё пальцами и шипели: «Вот он – убивец твой! Вот он».
«Это не я» - закричала Саша, и в глазах стало темно.
Рано утром водители нашли Марину с кровоподтеком на затылке, да поседевшую Александру и отправили обеих в больницу - призраки богомольцев помиловали потомков своих убийц. А сторож рассказал людям, как ночью мёртвая монахиня без головы ушла на озеро, где её ждали черти. Они вернули ей голову и больше она не придёт. Он в подробностях рассказывал, как прятался в снежном камыше, опасаясь, как бы нежить его не заметила.
А, и, правда - пьяному мере всё нипочём. После описанных событий вход на чердак был заколочен досками.
Примечания к главе
*Вышла настоятельница: «Покимать не дадут, ироды алманские! Кич по ним плачет! Прасковья, Дунька, а ну быстро в клюку – касюга заругат!»
«Шабро, мамыса! Масы хлим!» - вскрикнули девушки и скрылись в храме.
Поспать не дадут, ироды галичские! Тюрьма по ним плачет! Прасковья, Дунька, а ну, быстрее в церковь – священник отругает!
Хорошо, матушка! Мы бежим!
** Перо и секарь – нож и топор
*** «Э, каривос»! – Эй, девка!
«Имай – упнает!» - Лови - убегает
(Галивонские алеманы)
Читать по ссылке
https://www.litmir.me/bd/?b=670530
https://readli.net/antologiya-kostromskoy-chertovshhinyi/