Отзыв на книгу лирики Алексея Филимонова "Звезда-полынья"
Окончание яркого, творческого 2018-го года отмечено ещё одним интересным событием – выходом сборника лирики Алексея Филимонова «Звезда-полынья». Само название книги навевает образ некой энергетической полыньи, сквозь которую в нас глядится синяя, звёздная вечность. Но, кроме этого, это название вызывает образ любимого города Санкт-Петербурга, его замёрзших рек и каналов, сквозь полыньи которых сквозит бездонность инобытия. Сам автор говорит об этом:
По льду — смотри — скользит небытиё,
Подрагивает ветка от удушья, —
Сырой мороз заколдовал её, —
Бездонности внимая простодушно…
По признанию Алексея Филимонова, именно город Санкт-Петербург является героем большинства стихотворений сборника, даже тех, где он не упоминается прямо, но где его являют образы поэтов и писателей Золотого и Серебряного века русской культуры. Этот город – «Петрополь, Петроград, Петербург, Санкт-Вертербург», «расположенный меж Невой и Летой величавой» — рассматривается автором со стороны своей неизведанности, притягательной таинственности его появления, притяжения для творческих людей и загадочности его будущего.
Алексей Филимонов говорит о любимом городе как:
О вечном, о былом, о лучезарном,
О претворяющем созвучья в кущи,
О городе вселенском первозданном —
Петрополе, святом и всемогущем.
А затем посвящает ему «Петербургскую комедию», написанную терцинами.
Душа сборника сочетает в себе глубокое, осознанное следование традиции и авторское новаторство.
Традиция, обозначенная в сборнике, ведёт своё начало от древнегреческих мифов и религиозных трактатов до пленительного, тающего Серебряного века и индивидуальности шестидесятников.
Новаторство Алексея Филимонова заключается в изобретении им нового литературного-философского направления вневизм и нового литературного жанра поэтического видео-селфи,
Вневизм провозглашен Алексеем Филимоновым в 2008 году и представляет собой очищенный, кристаллизованный взгляд «вне» на предметы и явления бытия и инобытия. Он является, по признанию самого автора, продолжением философии символизма и акмеизма. Вневизм создаёт новые понятия, а к ним нужны новые обозначения, поэтому вневизм имеет свой словарь. Кажется, появление вневизма было возможно именно в этом городе – в Санкт-Петербурге. «Вневистианское мышление приотворяет нам будущее в этом иллюзорном городе мечты и нечеловеческих контрастов бытия», говорит в подтверждение этой догадки автор.
Вневизму посвящён целый раздел сборника под названием «Вневестианства сон и синь», в котором стихотворения «Истихазм» и «Внезантия» помогают лучше понять его смысл, а от лица последователей этого нового стиля звучат следующие строки:
Мы — первые вневистиане,
Чиста духовная слеза,
Скатившаяся синей ранью
Извне, в обыденность, и за...
Предрастворяя, отворяя,
Творя бездонный полуцвет,
Здесь, у предгорий сна и рая,
Начертан молнией завет…
…Мы — грани зыбкого алмаза,
Раскрытого в небытие,
Явь отразившего, и сразу
Мир озаряющего вне.
О воврастающей важности вневизма для художественной культуры в целом автор делает предсказание в стихотворении «Новая реформация»:
За пять столетий износились
Границы, бездна, монархизм,
Но первозданными явились
Вневистианство и вневизм,
Ещё неясные дотоле,
Граня судьбу материков.
…Пыльцою бабочки средь бури
Клубится в зеркалах земных,
Главенствует в литературе,
Почти не воплощённый в стих.
Новый, открытый Алексеем Филимоновым, жанр поэтического видео-селфи имеет древние истоки, но сочетает их с техническими достижениями эпохи гаджетов. Предвестниками этого жанра, по словам самого автора, были ещё Данте Алигьери и Владимир Набоков, об этом он и говорит в стихах:
Владимир Данте и Набоков Алигьери —
Пророки и создатели вневизма,
Перемешав тона и звон капели,
Рыданья счастья с ликованьем тризны,
Покорный ваш слуга добавил имя
К приметам времени, вневистианством клича
Воспетое поэтами былыми,
В земных предметах, но в ином обличье.
Удивительность и неповторимость поэтического видео-селфи предполагает фиксацию уникального момента рождения стихотворения.
Заглавие книги также напоминает об апокалиптическом настроении в культурной среде, вызванном обесценением высоких идей и приоритетом интересов общества потребления, и это выражено в строчках стихотворения под названием «Звезда-полынья», которое можно назвать заглавным для сборника:
Эхо воронки —
Звезда-полынья.
Бездна вдогонку
Взывает, скорбя.
Горечь о растущем обесценении культуры сквозит и в этих строчках:
Серебристый, вьюжный, амальгамный
Век над веком бабочкой проплыл,
В нём и какофония рекламы,
И огни светящихся могил.
Кораблю подобный и сиянью
Жадной лиловатой полумглы,
Остывают рокот фортепьянный,
Сосен обожжённые стволы,
Столь закат был алый и нездешний,
Затопивший время и сады,
Серебрится абрис воли вешней,
Бабочка в предчувствии звезды…
Основополагающей темой сборника, и творчества Алексея Филимонова вообще, и особенно роднящей его с темами Владмира Набокова, является «томление по раю на земле», осознанному через утрату детства. Детским впечатлениям поэта посвящён в сборнике раздел «Планета детства». Вот одно из наиболее характерных стихотворений этого раздела:
— Ты что, с другой планеты? —
И я ответил: — Да,
Лиловые рассветы
Над ней, и провода
Невидимы под током
Негаснущей звезды,
И зарево востока
Вишнёвостью сады
Окрасило пурпурно,
А в небесах лазурь,
Почти как здесь; Сатурна
Там нет — планеты бурь,
И времени скупого,
Глотающего вмиг
Всё то, что образцово,
И всё, что ниже книг.
Спросил меня случайно
Приятель площадной.
Моя планета — тайна,
Мерцает надо мной.
Но томление по раю на земле предполагает Утрату, основанную на том, что возвращение в рай детства в простой, физической форме в настоящее время оказывается невозможным, - отсюда возникает сквозящая тема Великого Ушедшего и связанной с ним нарастающей Бездны. А страх перед Бездной отправляет на поиски прошлого. Чтобы «вспомнить» всё прошлое и узнать происхождение Бездны, поэт отправляется в мистический город-декорацию Санкт-Петербург. Поскольку великий писатель Владимир Набоков мечтал обрести земной рай детства именно в этом городе, Алексей Филимонов решает начать поиски именно отсюда. Ведь Петербург для Алексея Филимонова, прежде всего, «набоковский»:
Набоковский заветный Петербург
То адом раскрывается, то раем,
Там фонарей сиреневый испуг
За прозвеневшим в сумерках трамваем.
За краем Гумилева ждал расстрел,
Набокова — дальнейшее изгнанье,
Он так мечтал вернуться — не успел,
Героев отправляя на закланье.
Далее, в поисках незримых следов прошлого поэт проходит сквозь великие исторические события: Отечественную войну 1812 года, Первую мировую войну, революцию 1917 года, отречение российского Императора, Великую отечественную войну, и многие другие. Он много рассуждает о Боге. Он посещает Летний сад, Марсово поле, улицу Пестеля (бывшую Пантелеймоновскую), церковь святого Спиридона, чтобы гении этих мест дали подсказку: каким образом возможно Возвращение, но Возвращение в какой-либо иной форме. Но, совершенно удивительным образом, эти места кажутся поэту знакомыми. Он продолжает свой путь в Ушедшее, и по пути подмечает важные совпадения, узоры судьбы. Например, то, что Владимира Набокова крестили в церкви Св. Спиридона 22 мая 1899 года (в будущий день рождения самого А.Ф.). Или показывает нам в строке Александра Блока «Флоренция, ты ирис нежный...» анаграмму творческого псевдонима Владимира Набокова. Удивительные совпадения и магия анаграмм – вот первые частицы Возвращения, проводниками к которому выступают образы поезда и трамвая. Возвращение, в иную, чужую юность осуществляется во очень вневистском стихотворении Алексея Филимонова «Февралета»:
А помнишь, за Неву
Переезжал вагончик
По царственному льду,
И был трамвая звонче?
Как много в этом стихотворении молодости, предчувствия счастья… Но счастья до Утраты. Счастья чужого, счастья иного. Трамвай в стихах Алексея Филимонова часто выступает проводником в потусторонность, это видно из строк стихотворения «Вечер на Невском»:
И лишь трамвай, порой
Его пересекая,
Взрывает ложь игрой
Мистического рая.
Собрав всё богатство узоров судьбы, Алексей Филимонов приходит к идее «всепамяти», которую начал развивать ещё Владимир Набоков и которую можно признать одним из форм бессмертия. И апокалиптическое настроение книги резко меняется на эстетическую радость от Воскресения наших великих ушедших, и от того, что, получается, существует столько форм времени, сколько может осилить человеческое сознание…
И вдруг оказывается, что никакого Ушедшего не было, а есть великий город и в нём вечно живые Воскресшие.
Вот город Санкт-Петербург – такой же, как во времена Пушкина, Гоголя, Блока, и в нём часто гостит просветлённый Данте, а иногда посещает и мрачноватый Гёте:
Санкт-Вертербург, бродит сумрачный Гёте,
Мухи незримой гуденье полёта,
Может, она за холстом перебранки?
Тучи свинцовые, сурик охранки,
Зданья, политика, сны, привокзальный
Скудный буфет в толчее ирреальной.
Вот незыблемо живые наравне со своими героями: Пушкин, Гоголь, Булгаков.
Вот Фёдор Тютчев, открывший для Алексея Филимонова упоение бездной поэзии, о чём Алексей Филимонов признаётся в стихах:
Я томик Тютчева однажды
Раскрыл, и не закрыл всю ночь.
И до сих пор подобной жаждой
Томлюсь, не в силах превозмочь
И этот сон слепяще-звёздный,
И мрак покорного листа,
На нём бездонность в час морозный
Волною света разлита.
Вот в своём великом ожидании живёт Анна Ахматова.
Вот несомненно живые: непоправимо далёкий Гумилев, внимательный и честный Ходасевич, смелый Есенин, упоительный Северянин, резкий Маяковский.
В эпохе предвидения остался Александр Блок.
Вячеслав Иванов заточён в своей башне.
Иннокентий Анненский всё также сражается со своей болезнью:
Слышно: «Анненский...» Молитва,
Панихида ненароком.
Жизнь — изгнание иль битва?
Он всегда сражался с роком.
В трагическом шутовстве пребывает Андрей Белый:
Он арлекин, багровый шут,
Переступающий в бессмертье,
И распадающийся тут, —
Попробуйте его измерьте,
Он мерою не взят в силки,
То насмехаясь, то рыдая.
В росинках слёзных узелки
На паутинках ада ль, рая.
Вот Владимир Набоков вернулся. И даже не сейчас, а 20 лет назад, когда Алексей Филимонов начал изучать Его творчество и когда ему приоткрылась та ирреальность набоковского мира, «где мифические, религиозные и книжные герои, путешествуют сквозь вечность и являются сущими».
Владимиру Набокову посвящено множество произведений Алексея Филимонова, и отсылки к Нему бесчисленны.
В этом сборнике спрятано стихотворение о «шахматноя рае с таящим «я» под названием «Задача Набокова». Напоминает поэт и об Аде и Колетт из земного рая набоковских героев.
Но два стихотворения о Набокове обязательно нужно прочесть - это «Швейцарский ключ» и «Набоколеон», в которых автор напоминает о той самой бабочке, которая научила юного Набокова не только видеть мозаику судьбы и способствовала появлению его необычного стиля, но и была предвестницей Его ухода. Много лет спустя, в швейцарских Альпах, он погнался за ней, но поскользнулся, упал, и больше не смог оправиться.
От Владимира Набокова остались оттенки цветов и созвучья. Алексей Филимонов максимально приблизился к точности их описания в стихотворении «Память о Сирине»:
А что же остаётся?
Магнезиум строки,
Пыльца на крыльях солнца,
Ночные мотыльки…
Я долго думала, можно ли выразить творческое наследие великого писателя Владимира Набокова в нескольких словах? Да. И Алексею Филимонову потребовалось для этого две строки:
Сирин оставляет миру
Соцветье снов и бездны непокой.
Этот сборник ценен и тем, что в нём Алексей Филимонов поместил выполненные им переводы наиболее иррациональных англоязычных стихотворений Набокова: «Вечер русской поэзии», «Стихотворение», «Баллада о Долине с высокими стволами» и «Дождь».
Что ещё? Да! Цвет сборника – вневестианская синь.
Эту книгу трудно не цитировать. И тяжело срезать цитаты. О намечающемся возрождении глубины и духовности эта книга, в которой поэт-вневист Алексей Филимонов предстаёт исследователем вечности и говорит о своём призвании:
Пиши не для людей —
Для бледного кристалла,
О вечности радей,
Которой бездны мало.
Опубликовано на сайте Дама Писателя (Санкт-Петербург)