Петрович и галтовка

Анатолий Шинкин
               
              Новое умение побуждает к рьяному исполнению


            Галтовка —  механическая обработка деталей, удаление облоя,
            заусенцев, снятие ржавчины, окалины; скругление острых кромок,
            очищение и обезжиривание поверхности, полировка.

   Знакомство с галтовкой для Петровича началось с оглушительного грохота перекатывающегося в железной бочке металла. Хмурое ноябрьское утро не располагало к веселью, а тяжелая сумка оттягивала руки. Не отпускало беспокойство, примут ли: не так уж востребованы  работяги под пятьдесят, когда и молодежь без работы ошивается. "Пролетариев много, а буржуев пока маловато," -- успокаивая себя, пошутил Петрович.  Еще на подходе к «железоделательному» заводу, слышал нарастающий шум, но, пройдя ворота и оказавшись на территории предприятия, почувствовал испуг от  давящих на мозг децибел.

   Под невысоким шиферным навесом, опирающимся на некрашеные  столбы из не толстых  труб,  с жутковатым грохотом вращался вокруг оси полутораметровый железный барабан, внутри которого перекатывались и осыпались металлические, судя по звуку, детали. Сторонясь к дальней обочине, двинулся вдоль стены,  высматривая вход.

   С удивлением оглядывался на заполняющие двор груды разнообразного металла, в виде слитков, полос, листов, труб; островками маячили массивные в облезлой краске станки. Очевидно,  все железное хозяйство свозилось и разгружалось второпях; может быть, с очередного  обанкроченного завода. Только-только освободить кузов машины и мчаться за следующей партией металлохлама. Кто смел, тот и съел.

   Пятьдесят -- трудный возраст: силы идти есть, и ноги перетаптываются в нетерпении, а дороги нет, и идти некуда. Заставила Петровича  жизнь искать работу вдали от дома,  где перебивался случайными подработками, да нищенскими подачками от отдела занятости. Вспомнив унизительное еженедельное «отмечание на бирже», почувствовал, как стыдом и негодованием обожгло щеки.
   
   Ярко крашенные тетки с просителями не церемонились. Оберегая государственные доходы, вычеркивали из списков получателей крошечного унижающего пособия за малейшее нарушение правил регистрации. Опоздал ли отметиться, продал на рынке десяток помидор со своего огорода или, не дай бог, помог соседу замесить раствор для фундамента. У чиновниц райцентра всюду были глаза,… и лютая ненависть к обездоленным, наличие которых и позволяло им вольготно попивать кофе в теплом кабинете.
 
  О  «шарашке» в областном центре,  где «всех  берут»,  Петрович узнал от знакомых,  собрал в сумку продуктов на недельку и отправился искать заработка.

   Проходя цехом, подивился громадным станкам непонятного назначения, увидел ряд токарных и сверлильных агрегатов. Хотя бы что-то, пусть не близко, но знакомого. Спросил у парня в замызганной мазутом спецовке о хозяине. Работяга  указал на крутую металлическую лестницу с перилами:
-- Поднимешься и направо. В желтой куртке, Михаил.
 
   Хозяин, тридцатилетний высокий парень явно семитского типа смотрел без выражения. Равнодушно спросил:
-- На каких станках работал? Гильотину знаешь?
-- Железо рубит, -- торопливо ответил Петрович. – Так-то я больше на деревообрабатывающих.
-- Употребляешь?
-- Нет.
-- Все так говорите, а потом начинается, -- Михаил не стал уточнять, что конкретно «начинается».  -- Ладно. Давай пока на галтовку. Шестьдесят рублей в час. Разместишься в общаге, подойдешь к мастеру, он покажет.
 
   «Общага» располагалась в том же коридоре: пять комнат по две кровати и холодильнику в каждой. Во второй нашлось свободное место. «Жизнь не так страшна, как наши представления о ней»,  -- мысленно пошутил Петрович. Распаковал сумку. Продукты сложил в холодильник на свободную полку,  бросил на кровать постельное белье,  переоделся в рабочее и отправился искать мастера.
   
   Крепкий коренастый мужчина лет пятидесяти, спросил имя, представился «Палыч» и энергично зашагал в сторону изначально напугавшего Петровича грохота. Нажал кнопку «Выкл.»,  и заговорил неожиданно громким в наступившей тишине голосом.

-- Смотри сюда, Николай.  Это галтовочный агрегат.  От тебя требуются сухие детали, без ржавчины, окалины  и заусенцев. Ключом на тридцать два, откручиваешь гайки, удерживающие запорные скобы. Талью, -- указал на свисающий с потолка крюк, -- поднимаешь крышку. Выгружаешь отгалтованные заготовки в ящик. Загружаешь новые.  Опускаешь крышку, закрепляешь скобами, включаешь аппарат на час-полтора. Потом все повторяется. Работа, тяжелая, но творческая. Требует внимания и осторожности.

-- А творчество в чем? – попытался замедлить словопоток Петрович.
-- Пока бочка крутиться, думать никто не запрещает. Работа тупая, день длинный, народ сюда не ходит, скука смертная, -- Палыч засмеялся своей шутке.  –  Прежде чем опускать крышку, проверь, не забрался ли кто внутрь. На одном предприятии  сварщик залез, проварить барабан изнутри, а его там захлопнули и прокрутили вместе с металлом. Представь, что осталось от бедолаги?  – Палыч скептически глянул на Петровича и продолжил.  -- Не все  получится сразу, но при некотором старании, надеюсь, освоишь станок. Порядок работы запомнил?

   Петрович горячо взялся за дело.  Первый день на новой работе, ударить лицом в грязь не хотелось.  Споро открутил шесть гаек на трех п-образных скобах-хомутиках, подцепил крюком  и, перехватывая цепь подъемника,   открыл  массивную крышку барабана.  Галтовка оказалась наполовину загружена  «блинами»,  заготовками для фланцев.  Вспомнив инструктаж,  Петрович подпер крышку палкой, чтоб не свалилась на голову, и принялся выгружать заготовки и раскладывать по ящикам.
-- Считаешь и мелом пишешь на ящике количество, --  неожиданно материализовался за спиной  Палыч. Мастер прихватил в ладонь заготовку, провел пальцами по поверхности, тронул углы, проверяя отсутствие зазубрин, пояснил шутливо. -- Галтовка напоминает жизнь, которая сталкивает и трет нас друг о друга, и мы становимся спокойнее и терпимее, а некоторые поднимаются до толерантности.
-- Глубоко, -- только и сумел отреагировать Петрович, пораженный неожиданным философским сравнением.
-- Помни об этом, -- резюмировал Палыч и отправился в цех.
 
   
     «Трепач, видно, не из последних, но о деле беспокоится» --  сделал для себя вывод Петрович и принялся загружать барабан.  Работа оказалось не столь сложной,  как предрекал мастер. Мысль об истирающих моментах внутри барабана не давала покоя и требовала немедленной проверки.  Подобрал среди мусора пару старых брезентовых рукавиц и забросил с металлом.  Барабан сотрясался, выбрасывал струйки пыли из щелей  неплотно прилегающей крышки,  заставлял подпрыгивать и сдвигаться весь агрегат. Через час не нашел  и следа рукавиц.  Катящееся и ударяющее друг друга железо истерло жесткий брезент в пыль.  «Мощь!» -- выдохнул потрясенно.

     Пока  с грохотом и шумом крутилась первая самостоятельно загруженная  партия, отправил с погрузчиком  заготовки в токарный цех. Отыскал совковую лопату и метлу, принялся выметать и выгребать  из углов годами копившиеся пыль, грязь и прочий мусор.  Среди пыли попадались пригодные к работе болты и гайки. Подбирал и складывал в подвернувшееся старенькое ведерко: «Глядишь и пригодятся». 

     К грохоту притерпелся, неторопливая работа сняла тревогу, и пришли по няпонятной ассоциации  давно оставшиеся в прошлом воспоминания.  Советская власть, вечная ей память,  приветствовала тягу молодежи к знаниям, и не сумевшие получить достойное образование на дневном отделении института или техникума запросто могли воспользоваться вечерним или заочным.  Петрович, тогда еще «Колька», без проблем поступил  в университет на исторический.   Как и небезызвестный Онегин, «Он рыться не имел охоты в хронологической пыли», но очень привлекало преобладающее присутствие на факультете девчат, два оплачиваемых двухнедельных отпуска на сессии  и перенос очередного непременно на лето.

     Проблема жилья  разрешилась неожиданным и благоприятным образом: у однокурсника супруга оказалась комендантом малосемейного общежития, и Колька получал на время сессии свободную комнатку с полутораспальной кроватью, столом, туалетом и душем. Все условия для учебы, но душа и тело  требовали развлечений и любви. Разнообразия не случилось: первый  роман с одногруппницей  Любой-Любашей оказался последним, растянулся на все время учебы – шесть лет, двенадцать двухнедельных с перерывами по полгода  встреч…

     К грохоту галтовки добавился ритмично повторяющийся хлопающий звук, и Петрович немедленно оставил лопату. Присмотрелся к барабану и,  охнув, бросился выключать: гайки на хомутиках прослабились, один уже выпал на землю, второй и третий едва удерживали крышку, в образовавшуюся щель выпадали отгалтованные фланцы.  Дрожащими руками зацепил крюк подъемника и поднял крышку. Успокаиваясь, начал выгружать детали: «Чему-то да учусь, -- посмеялся над собой, -- впредь буду контргайки добавлять.»

-- Красава, -- отметился похвалой вновь подошедший мастер. – Видно птицу по полету. Другой бы и внимания на грязь не обратил. Руками не таскай. Есть погрузчик, водилу Ренатом звать, пусть возит.
 
   Водитель трехтонного кара, невысокий круглый татарин с  визгливым голосом,  непритворно возмущался:
-- На тебя одного работаю. Подвожу, увожу. Теперь мусор увози. Николай, работай медленнее. У тебя сделка?
-- В каком смысле?
-- За количество деталей платят или за часы? – Ренат, упираясь животом в руль кара, сладко потянулся и достал сигареты. -- Закуривай.
-- Хозяин сказал:  «шестьдесят рублей час».

-- Значит, часовая,  -- щелкнул зажигалкой, прикуривая, и засмеялся. – Отняли калым у грузчиков. У них часовая шла за погрузку,  плюс галтовка,  по полтиннику за деталь.
-- Так понимаю, не им решать.
-- Точно, -- Ренат двинул вниз рычаг скорости и придавил ногой в кроссовке педаль газа. -- Давай, брат, удачи.
   
     На очищенной площадке стало заметно, как далеко сдвинулась станина  от места первоначальной установки.  Редуктор и мотор почти на метр выползли за границу шиферного навеса, а кабель электропитания опасно натянулся.  «Буржуям прибыль нужна, а не техника безопасности»,  -- к месту вспомнил обобщающую максиму Петрович.  Вместо железобетонной «подушки» с анкерными болтами, установили на едва выровненную земляную площадку, и станок мог  упасть на бок и покатиться на оператора.
 
     Попробовал двинуть агрегат подобранным ломом-монтажкой. Не тут-то было. «А включить и подтолкнуть в нужную сторону?»  Все получилось.  Станина вздрагивала, тряслась  и,  по сантиметрику  по два, за пол часа под непрерывным давлением лома «проехала» нужный метр.  «Знай наших», -- удовлетворенно отпыхиваясь, выключил станок.
   
     До обеда Петрович успел обработать две загрузки. Накидал в барабан третью партию, затянул и законтрил  хомуты на крышке, отцепил  и поднял повыше крюк тали.  Работающий агрегат  оставлять без присмотра не решился. «Приду и включу, а то, не дай бог,  крышка откроется и разнесет все к чертям.»  Не торопясь, зашагал к  «общаге».
 
     В комнате встретил  соседа.  Среднего роста плечистый парень неторопливо прихлебывал из нержавеющей миски густой супчик.
-- Здорово, -- Петрович присмотрелся. – Я тебя знаю. Через две улицы от меня живешь.
-- Привет, и я тебя помню, в коммунальном работали. Я Александр, Саня, на фрезерном работаю.
-- Здесь и фрезеровка есть?
-- Тут есть все!
-- А я Николай.  Говорят,  на заводе  полно наших?
-- Считай, вся вахта. Увидишь еще.
   
     Подходя к галтовке, Петрович, на ходу прикурил, с удовольствием выдохнул дым,  потянулся к черной кнопке «Вкл.» и отдернул руку,  мгновенно вспотев.   Краем глаза заметил опущенную подъемную цепь тали, и зацепленный  к кронштейну крышки крюк.  Если бы включил станок, то барабан, наматывая на себя цепь, мог сорваться с подшипников, или затормозиться и сжечь приводной электромотор, или сокрушить шестерни редуктора.  Или потянуть за собой  кое-как укрепленную  балку и обрушить на голову Петровича держащийся на «честном слове» шиферный навес.
   
     «Пролетарии в условиях дикого капитализма кардинально поменяли менталитет»,  -- выдал мозг, освобождаясь от испуга, шутовскую фразу.  Петрович осторожно,  опасаясь самопроизвольного включения,  двинулся к станку, ослабил натяжение цепи, убрал крюк  в сторону и начал поднимать на безопасную высоту. Успокаиваясь,  пару раз обошел станок, осмотрел и проверил  надежность крепления крышки.  Включил и через два оборота остановил барабан. Осмотрел еще раз и запустил в рабочем режиме.
 
      Грохот давил на мозг, но Петрович уже придумал, как защититься. Свернул из туалетной бумаги пробки и вставил в уши, звук заметно приглушился, можно работать. Пока вращался барабан, вновь взялся за лопату.  Принялся расчищать подъездной путь к галтовке.  Железо бросал в кучу металлолома,  мусор сгребал в кучки, намереваясь после стаскать в ящик-кагат.

    Вернулся к приятным воспоминаниям.  И Николай и Любаша оказались страстными водолюбами: часами отмывали и ласкали  друг друга под горячими струями, а в перерывах между «заплывами» добросовестно изучали труды классиков марксизма-ленинизма и сочиняли историко-философские рефераты и курсовые. Дурачась, переводили на украинский шлягер: "На недильку до другого я поиду в Комариво." Красивая была пара: Николай, высокий кудрявый, точнее, лохматый блондин, и Любаша, пышноволосая стройняшка-смуглянка бразильского типа. Девчонки с курса завидовали Любаше, парни сглатывали слюну и хмурились.   Любовь без продолжения: в другой жизни были другие любимые…
 
    Погрузчик в большом контейнере подвез очередную партию ржавых заготовок. Рядом с Ренатом поместился  длинноносый молодой работяга. Украдкой посматривал, то на барабан, то на крюк под потолком.  «Злоумышленник, -- без злости определил Петрович. -- Если и шутка, то злая.  Будем знать шкоду».
-- Николай, уже все железо тебе по территории собрали, сбавь напор,  -- на высокой ноте перекрывая грохот, прокричал Ренат. – Сейчас последний кагат привезем, и шабаш. Кончится работа.
--  Кончится эта, начнется другая, -- спокойно парировал Петрович.  – Вези.
 
    С утра Петрович дважды нагружал и выгружал барабан,  после обеда еще три. Решил посчитать железо в килограммах. «Если каждый блин по пять кило, а в бочке триста штук, то на круг полторы тонны, в пяти барабанах семь с половиной. Не мало.»   Заботливо смел щеткой пыль с барабана и станины, чуть придержал ладонь у пусковой коробки, улыбнулся своим мыслям: «Утром напугала, а  к вечеру, как родная… галтовка.»

    Получили с Любашей дипломы и разъехались в разные города. Со временем города   в разных странах  оказались…  «Если бы ты был настойчивее…» -- прощаясь, сказала она, а он промолчал.  Проводил взглядом взлетающий самолет и, прикуривая на ходу, пошел  к стоянке такси.

-- Черт побери! --  озадаченно разводил руками Палыч около ящиков с заготовками. – Тебе сегодня еще до девяти работать, а ты токарку уже на неделю работой обеспечил. Дорабатывай, а завтра пойдешь на сверловку. Точить сверла умеешь?
-- Научусь, -- уверенно пообещал Петрович.