В начале мая к большому удивлению Зинаиды Прокофьевны весь огород Анастасии Михайловны преобразился: такого пышного цветения яблоневых деревьев она никогда не видела. Но больше всего ей понравилось, как цветут вишни, которые росли вдоль всего забора. Издали казалось, что эти небольшие деревья стояли, словно, накрытые ажурным покрывалом; маленькие зеленые листочки были почти незаметны в этом белоснежном наряде. С цветка на цветок перелетали пчелы, собирая нектар, в воздухе стоял гул от их монотонного жужжания. Зинаида Прокофьевна, наблюдая за ними, на какое-то время забывала, что идет война, что где-то совсем недалеко от ее родной Москвы рвутся снаряды и гибнут люди.
Она почувствовала такой покой и умиротворение на душе, что даже не услышала, как к ней подошла ее подруга. Анастасия Михайловна держала в руках какую-то коробку.
– У вас такой загадочный вид, как будто вы клад нашли, – удивленно произнесла она.
– А это и есть клад. Вот достала из чулана свою заветную коробочку. Здесь у меня семена разных овощей, – улыбнулась Анастасия Михайловна. – Раньше она маме принадлежала. Летом мы, обычно, в деревню к ней ездили по выходным. У нее был хороший огород, речка небольшая прямо на задах текла. Земля рыхлая, как пух, плодородная, так мы и тыкву сажали, и свеклу с морковью. Капуста вот такая большая вырастала, – показала она, округлив руки перед собой. – Картошки много сажали, вкусная была картошечка у нас, на семена всегда просили. А потом мама умерла, – с грустью сказала она. – В первое время тяжело было приезжать туда, даже думала, что надо бросать все. Но время лечит, да и огород жалко было, столько мама трудов и сил своих в него положила. Мы и в прошлом году все посадили, а ездить не пришлось. Только осенью еле выбрались картошку выкопать.
На глаза Анастасии Михайловны навернулись слезы. Тяжело сглотнув подступивший комок к горлу, она замолчала. Потом начала перебирать пакетики с семенами и немного воодушевилась. – Они еще должны быть всхожими, вскопаем потихоньку землю и сделаем грядки, посадим вот свеклу с морковкой, укропчику насорим. Вот тут у меня несколько семян тыквы есть и огурцов пакетик небольшой. Я в этом огородике всегда только цветы сажала, а все остальное у мамы в деревне, так ведь теперь не доедешь, автобусы с начала войны сразу перестали туда ходить.
– Ах, как замечательно, – обрадовалась Зинаида Порфирьевна. – С удовольствием буду ухаживать за всходами, я же всю жизнь в Москве прожила, у меня никогда не было огорода.
– Вот и славненько. Не зря я семена сохранила. Завтра замочу их немного в тряпочках перед посадкой, а сегодня грядки начнем готовить.
Затея с огородом Зинаиде Порфирьевне понравилась, но в последнее время она снова стала плохо себя чувствовать, ноги к концу дня сильно отекали и болели. По ночам ее одолевали тяжелые мысли, она подолгу лежала с закрытыми глазами, пытаясь уснуть. Столько горя навалилось за последний год! Не успела притупиться боль после трагической гибели сына Максима, как тут же снова горе: во время бомбежки Полина потеряла сына.
«Где же он теперь кровиночка наша?»
Потом она начинала сердиться на мать Полины, перекидывая всю вину в случившемся на нее.
«А все ее мать! Не забрала бы их к себе в деревню, не случилось бы этой беды».
Но тут же, устыдившись своих мыслей, она начинала оправдывать ее: «Откуда же было ей знать, что война начнется? Что же я как на нее сержусь? Человека уж нет на свете, а я ее так ругаю. Нельзя так, она же хотела, как лучше. Война распроклятая! Найдем ли мы Артемушку вообще когда-нибудь?»
От этих скорбных мыслей у нее начинало сильно давить сердце, дышать становилось трудно. Зинаида Порфирьевна лежала, превозмогая боль, и когда становилось совсем невмоготу, вставала и тихонько, чтобы не разбудить мужа шла к подоконнику, где у нее стоял стакан с каким-то сердечным настоем. Анастасия Михайловна все болезни лечила травами, не доверяла она аптечным лекарствам.
– Натолкут мела, небось, а какая от него польза? – возмущалась она. – А я собираю травы, как бабушка меня учила: какие после первой росы, какие после полудня, какие только в определенные дни, а то силы не будут иметь.
Зинаида Порфирьевна делала несколько глотков сердечного настоя и снова ложилась в постель. То ли, действительно, это снадобье помогало бедной женщине, то ли усталость брала свое, но через какое-то время она засыпала.
С тех пор как она нашла Полину, от нее пришло всего два письма. Зинаида Порфирьевна часто перечитывала эти короткие послания, словно, хотела что-то увидеть между строк. Она догадывалась, что снохе приходится очень трудно, но, тем не менее, радовалась тому, что та не на фронте – есть надежда, что вернется живой.
Шло время, грядки с овощами радовали хорошими всходами. По вечерам женщины пололи сорняки и поливали свой будущий урожай мутной водой из старого колодца.
В конце августа они подергали свеклу и морковь, боясь, что кто-нибудь опередит их. Соседи жаловались на то, что кто-то повадился лазить в огороды. Свекла успела вырасти, некоторые корнеплоды были с большой кулак, а вот морковь была еще мелкой.
– Ей бы в сентябре самый рост, – сетовала Анастасия Михайловна. – Мы у мамы всегда ее выкапывали числа двадцать восьмого. А сейчас деваться некуда, можем и без этой остаться. Жалко тыква не уродилась, она воду любит. Семян разных оставлю много на следующий год, укропа еще больше насадим, и себе хватит и на продажу. Ничего, ничего – сдюжим.
– Я вот, что думаю, Анастасия Михайловна, – задумчиво произнесла Зинаида Порфирьевна. – Пока холода не наступили надо нам с Петей возвращаться в Москву. Немцев уже отогнали от города далеко, народ возвращается, и нам надо. Боюсь, помру, не выдержу я еще одной зимы, так хоть похоронят меня рядом с сыном.
– Да, что же ты это, голубушка, такое говоришь-то! Что ты умирать-то собралась как рано?
– Чувствую я … сердце мое совсем никудышное стало. Я с Петей уже разговаривала, он сказал, что подумает над этим. Он ведь тоже совсем плохой становится, на работе уже два раза сознание терял. Какой уж из него работник, когда за семьдесят перевалило.
– Может ты и права, Зинаида Порфирьевна.
В конце сентября Петра Ефимовича после очередного сердечного приступа на работе с почетом отправили на давно заслуженный отдых. Они с женой собрали свои вещи в один чемодан, а во второй добрая Анастасия Михайловна уложила в мешочки свеклу, морковь и разные травы из своих запасов. Прощаясь, они долго плакали, понимая, что больше уже никогда не увидятся.
Дорога назад в Москву была долгой и трудной.
– Я выдержу, Петя, ты за меня не переживай, – твердила Зинаида Порфирьевна, стараясь не показывать виду, когда ей было очень плохо.
Москва встретила их солнечной погодой, работали магазины, ходил транспорт, работало метро.
– Петенька, как я рада, что мы вернулись.
– Да, дорогая, в гостях хорошо, а дома лучше, – с облегчением вздохнул Петр Ефимович, когда они вошли в свою квартиру.
Все было так же в их жилище, как и тогда, когда они уезжали в эвакуацию, но было горькое ощущение того, что как раньше уже никогда не будет.
Зинаида Порфирьевна умерла через две недели после возвращения, не успев написать Полине письмо.
– Петенька, а ты держись, – умирая, тихо прошептала она. – Смотри, дождись Полину.
Петр Ефимович держал за руку жену и уже, не скрывая слез, плакал.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/01/07/1891