Казалось, сама судьба специально наградила родителей таким сыном, а меня братом, чтобы все понимали, что так жить и вести себя нельзя. Череда бесконечных проказ, прогулы в школе, двойки за домашние задания и за плохое поведение, часто грязная одежда после гуляний на улице, не лучшие друзья и многое другое так замучили наших родителей, что они с удовольствием отправили девятилетнего Гену в августе 1964-го к тетке, к тете Нюре, сестре матери, которая жила в одной из деревень Владимирской области.
Гена с ребятами любил нашу деревенскую речку. И рыбку можно половить и искупаться. Часто плавали на самодельных плотиках. Как-то раз плотик перевернулся с ребятами на приличной глубине, и те, еле умея плавать, все же доплыли до берега помогая друг другу и спаслись. Помог еще и мужчина, случайно проходивший мимо. Да и все рассказал их родителям. Те сильно ругали своих сорванцов. Ребятня оправдывалась, но снова проказничала. Лазили поздно вечером в колхозный сад и таскали яблоки, вишню, терновник. Сторож стрелял солью наугад или в воздух, в темноте же не видно. Да куда там! Яблоки уже грудились внутри рубашек, подпоясанных ремнем. Перемахнув через забор или проскочив в его дыру, все бросались врассыпную. Ну разве таких поймаешь?
Как и многие его друзья, Гена пререкался, по-детски ругался с теткой и как мог выкручивался в душеспасительных разговорах, в конце обещая стать хорошим на все времена. Но «все времена», видимо, быстро заканчивались и проступки снова появлялись. Его пререкания становились тетке все невыносимее. Однажды все это надоело и она сказала в сердцах:
- Вот Боженька тебе язык откусит! Будешь знать, как со мной так разговаривать!
Гена к религии и Богу относился спокойно. Точнее он про них мало что знал, да и не интересовался. Мать, конечно, верила и тайно от отца хранила крестики, выданные при крещении детей. Но о хождении в церковь и говорить не приходилось. Еще узнают и неизвестно что с ними может случиться плохого. Отец вступил в партию на фронте. Не раз видел случайные смерти и в этой гипотезе не нуждался. Партия в лице партячейки для него важнее и главнее всяких богов.
Боженька тети находился в избе где-то вверху правого угла комнаты, правее окна, над древним диваном с валиками. Он почти всегда был закрыт кружевной шторкой. Нередко тетя лазила в этот угол, открывала шторку и что-то там делала. Потом долго стояла, глядя в него, бормотала что-то, кланялась, крестилась и в конце подойдя вновь закрывала шторку.
После таких слов тети, Гена не на шутку испугался. Он стал опасливо коситься на этот злополучный угол комнаты, решив, что там точно живет злодей, который откусывает детям языки, когда они плохо разговаривают со взрослыми. А поскольку хорошо разговаривать у него редко получалось, угол становился гениной проблемой. И однажды ему так надоело бояться этого злодея в углу, что он решил покончить с ним разом.
Он притащил табуретку и взгромоздил ее на валик дивана и прислонил для устойчивости одной ее стороной к стене избы. Осторожно встав на нее, отодвинул занавеску и впервые увидел Его. Христос грустно а может даже мрачно и с укоризной смотрел на него с иконы,.
- Вот ты какой, оказывается, вредина!? Всем языки откусываешь?! Щас ты получишь у меня... - чуть слышно шептал Гена.
Он снял икону с иконостаса и спустился с ней на пол. Повертев в руках, он не нашел в ней ничего опасного, кроме пронзительно-кусачего, как ему показалось выражения лица Христа с двумя кругами-шляпами над головой. Стало непонятно, как и чем он кусает. Но живая детская фантазия тут же помогла ему представить, как этот боженька по ночам вылезает из картинки, подбирается к какому-то наказанному родителями пацану и с жадностью, с хрустом выкусывает тому язык. «Почему с хрустом? Ну конечно только так! Ведь когда мясо откусываешь, всегда хруст слышен. И потом, все злые вредины и гадины должны есть с хрустом!»
Про вампиров Гена еще не знал, а потому и представить не мог кровь на губах этого злыдня. В его представлении вредина-гадина просто обедал что ли ...
Он сходил в сени и притащил тяжелый острый топор. Поставив лежащую на полу комнаты икону на ребро, размахнулся и рубанул по ее краю. Первый кусок боковины отлетел. Слава Богу умельцы сделали икону без стекла. Иначе оно вдребезги бы разбилось и наверняка поранило бы Гену. Но оказалось, что вредина-гадина не мстит и не кидается в него щепками каким либо чудесным образом, а терпеливо сносит увечье. И он стал рубить ее от всей души.
По мере рубки иконы, его настроение улучшалось. "Теперь эта гадина не вылезет и не откусит ничего!".
Уже заканчивая с иконой, он услышал скрип двери в избу. Тетя! Слегка испугавшись, что его могут застать на месте преступления, он сгреб в кучу останки от иконы и вместе с топором затолкнул все под кровать. Затем выпрыгнул в раскрытое окно и спрятался за угол избы. Когда тетя закрыла входную дверь, он вприпрыжку побежал к ребятам. Сегодня вечером все вместе, человек десять ребятни, собирались идти ловить рыбу в деревенской речке.
Тетя возвращалась от соседки-подружки. Она вспомнила, что малец остался один и как бы чего не натворил. После разговоров с соседкой о том, о сем, погода и настроение стали хорошими. Вспомнили былое, посмеялись и погрустили.
Войдя в избу, она осмотрелась и прислушалась. «Никого вроде нет. Небось, Генка с ребятами где-то носится. Вот сорванец!».
Зашла в комнату, подошла и на минуту замерла у застеленного клеенкой старого кухонного стола, хранившего на себе следы рук и инструментов мастеровитого мужа. Он погиб в первые месяцы второй мировой, а детей Бог не дал. Вот и стоял стол у окна сиротливо, не слыша детского шума и гама, изредка используемый хозяйкой для приготовления незатейливой деревенской еды.
Приезд сестры с детьми оживлял все, к чему они прикасались. Двери начинали радостно скрипеть, чашки с удивлением падали на пол, половики превращались в плоских сгорбленных черепах. Все вокруг начинало шуметь, пищать, топать, скрипеть, как будто кто-то вдохнул в них живую душу. И даже один Генка, оставленный сестрой до школы, оживлял тихое существование тетки так, что ей казалось, будто приехало сразу несколько Генок.
Вход в погреб находился под накрытом половиком лючке, вырубленном рядом с кухонным столом. Тетка спустилась, набрала в кастрюлю немного картошки, добавив туда пару луковиц, морковку и венчик укропа. Вылезая из погреба увидела крошки и пыль у стола и решила, что надо бы помести. «Да ладно, потом. Надо сначала подшить пододеяльник, порвавшийся с краю». А еще надо починить вязаную кофту, распустившуюся бахромой на концах рукавов. Что она и начала делать, поставив кастрюлю на стол. Работы со временем всегда накапливалось много. А от нее она не привыкла отлынивать.
А он в это время весело бежал с десяткой разновозрастных пацанов к запруженной речке. Вечерняя рыбалка началась. В руках ребята держали донки, удочки, банки для червей и обязательно мякиши белого хлеба. Если пескари, то на червя. А если верхоплавки, то только на хлеб или на геркулес.
Подойдя к заветному омуту, ребятня разделилась на донщиков, удильщиков и копальщиков червей. Червей копала обычно малышня и подносила старшим по мере их использования. А те показывали им, как их насаживать и как закидывать удочку или донку.Рыбка ловилась хорошо! То пескарь возьмет, то верхоплавка, а вот и зеленобокий окунек с полосками и шершавой кожей уже пляшет на берегу. На куканы рыбку тоже малышня насаживала.
Генка оказался в этой компании средним. И хотя он пришел без своей удочки, ему все же доверили донку и прикрепили малых для поставки червей или хлебных мякишей. Ловля рыбки и разговоры ребят настолько его захватили, что он забыл про все на свете...
Закончив с пододеяльником, тетка взяла веник, намочила в кадке и стала прибираться в избе, начав с красного угла. Подметая под кроватью, вымела какие-то щепки. Нахмурилась, стала там шарить веником, выметая тщательно все оттуда и ахнула! Не поверив глазам, она отбросила веник и бросилась туда, где на маленьком угловом иконостасе должна стоять ее икона. Отодвинув занавесочку она тут же зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Потом опустилась на диван, закрылась фартуком и начала плакать, что-то бормоча и качая головой…
Вытерев слезы, тетя Нюра вынула из комода кусок ткани и аккуратно расстелила на полу. Затем бережно положила на нее разрубленные части иконы, перекрестила кучку и завязала узелком. На задах под дальней яблоней она выкопала ямку, положила туда кулек и засыпала землей. Потом вернулась в избу, закончила уборку и стала готовить еду на ужин и заодно на завтрак. И ждать возвращения самого плохого мальца на свете...
Генка уже возвращался с ребятами домой. Рыбалка удалась. На его кукане висело пять пескарей, один окунек с ладонь и две верхоплавки. А еще три рыбки сорвались, когда он их подсекал. Ватага шагала по домам. Пацаны оживленно переговаривались между собой, шутили и смеялись. Проходя по главной деревенской дороге, вдоль которой стояли дома, ребятня расходилась и группа редела. Вот и он один уже шел к теткиному дому. Генка совсем забыл про разрубленную им икону и того вредину, который откусывал языки у мальчишек. Войдя в избу, он неожиданно аккуратно для самого себя вытер ноги о половик и стал потихоньку открывать дверь в комнату. Вслушиваясь в звонкую тишину, почувствовал что-то неладное. И тут с испугом вспомнил — икона!
"Может тетя и не заметила, что ее нет?"
Дверь легонько скрипнула.
Тетя, услышав знакомый звук открываемой двери, повернулась к ней с нахмуренным выражением лица.
- А я вон сколько наловил! - силясь улыбнуться и хоть что-то изменить в этой напряженной ситуации, произнес Генка.
- Наловил!? - почти выкрикнула тетя. - Я тебе так сейчас наловлю, век помнить будешь, паршивец ты эдакий!, - и схватив веник, она бросилась за Генкой, который уже чуть ли не выкатывался кубарем из прихожей подняв плечи и пригнув голову.
- Я больше не буду! Тетя прости, я больше не буду! - орал он привычно и громко, залезая по лестнице на небольшой сеновал под крышу, где обычно хранилось зимнее сено для двух коз.
Он так же орал, когда отец, распаляясь своим гневом, снимал ремень и начинал воспитывать, то есть гоняться за ним по всей городской квартире, по ходу лупцуя его ремнем за очередную проказу, куда попадет и не глядя. А мать вдруг спохватывалась и кричала "Прекрати!! Хватит его лупить. По голове же попадешь! Уймись!". Унять отца оказывалось не просто. Включившись в "воспитание", он останавливался только тогда, когда мать хватала его за руки или за ремень и повисала, мешая ему бить.
- Отдай ремень, слышишь? Хватит! - громко, но без крика говорила отцу, который чувствуя, что бить невозможно, уже только кричал Генке:
- Я до тебя еще доберусь мерзавец такой! Ты еще у меня попляшешь! Говори, будешь еще так делать?! Ну?! Будешь?!
И тогда обычно из-под обеденного стола или из-под кровати со всхлипами привычно неслось "Не-ет! Не буду-уу!"
Вот и сейчас он так же кричал с сеновала:
- Тетя прости! Я больше так не буду-уу!
А тетя и не думала за ним бежать вдогонку. Хлестанув веником по его убегающей попе, она отшвырнула его и вернулась в комнату. Здоровье и возраст не позволяли ей играть в догонялки. Услышав через полуоткрытую дверь обещание так больше не делать, она подумала:
" Сколько времени он там просидит? Ночью прохладно. Еще заболеет. А сестра потом скажет с укоризной, что же ты мальца на холоде оставила? Да и что на бедового всю вину валить? Родители виноваты больше, что страх, да любовь Божию ему не объяснили".
- Ладно, слезай! Отлупить бы тебя за это, как следует, да дурачок ты еще. Впрок не пойдет. Спускайся.
- Точно не будешь лупить? - недоверчиво переспросил Генка, спуская вниз небольшую лестницу, которую успел втащить наверх, ожидая погони.
- Точно! Иди сюда.
Он спустился, подошел, но встал в двух метрах от тети, чтобы при случае снова удрать.
- Садись! Скажи мне дурень, зачем ты икону разрубил? Пошто она тебе так не нравилась?"
- Он мне язык хотел откусить.
- Кто? - удивленно спросила тетя.
- Боженька. Ты же сама говорила, что если буду пререкаться и ругаться, то боженька мне язык откусит.
Тут она вспомнила, что в сердцах она ему это действительно говорила.
" Эх дура я старая! И зачем твердила про язык Боженькой откушенный. Вот и доболталась! Правда, так все говорят. Думают напугать, чтобы не бедокурили. Ан вишь, как вышло. Нашелся же - икону порубить! Смелый-то какой оказался! Да, все от неразумности своей".
- И потому ты решил иконку-то изрубить?
- Да!
- А ты знаешь, что Боженька не в иконке?
- А где?
- На Небесах, вот где!
- Не-ее! Нам училка говорила, что Бога на небе нет! Туда космонавты летали. И по телевизору сказали, что Бога там нет! Значит он в углу в иконке жил. Вот!
- Нет, есть! Не знаю, что и кто там тебе говорил, но Бог на Небесах есть! - ответила тетя.
- А зачем ты тогда на иконку часто смотришь, разговариваешь с ней, крестишься? Значит вот там и живет боженька. И он мог мне откусить язык. А сейчас он уже не откусит! - начиная улыбаться своей находчивости, сказал Генка.
- Эх, ну и дурачок ты еще, - уже миролюбиво и тепло сказала тетя.- А ну, подойдикась сюда. Не бойсь, лупить не буду.
Генка подошел, тетка положила руки на его плечи и мягко сказала:
- Небеса, это не небо. Они в душе и голове нашей. Или они есть или их нет. Видно в тебе они пока не завелись. Когда появятся, и проказничать будешь меньше. Сам не захочешь. Да и людям вокруг тебя будет легче.
- А когда они заведутся?
- Кто-ж его знает. Могут и не появиться вообще. А без них в темноте и останешься. Свет-то от Небес идет.
- Не-ее, не правда. Свет только от Солнца, огня или лампочек бывает. Ну, еще от Луны ночью,- снисходительно и уже почти весело вставил Генка
- Эх, какой умник нашелся! Ты чему сейчас радуешься, а? Лупить не буду - этому что ли?
- Ага, - уже улыбаясь во весь рот, сказал Генка
- Такого точно не буду! А знаешь, что ты уже весь светишься? Знать в душе твоей все-таки Небеса завелись. И что в тебе хорошего? Ведь с утра и до вечера бедокуришь!
Гена посмотрел на свои руки и рубашку:
- И ничего и не светится!
- Радость и есть часть света Небесного. И идет этот свет от Небес, что в душе и сердце твоем. А еще есть любовь Небесная. Только ты сначала про Небеса в душе и сердце запомни. И про свет в голове, что от Небес. А про любовь Небесную позже расскажу. Ты пока ростом мал, не вырос еще, чтобы ее понять и почувствовать. Да и живешь ты в ругани и страхе. Поди, почисть картошку на завтра. Это тебе в наказание за поломанную икону. И пол сейчас протри. Да мокрой тряпкой-то, чтобы пыль на ночь не гонять.
Генка ушел с кастрюлей в коридор, чистить картошку.
А тетя Нюра сидела у стола и смотрела в угол, соображая, где ей взять другую икону.
«В церкви купить на пенсионные что ли? Или может соседка-подружка просто так отдаст? У нее их две».
Потом привычно подошла к пустому углу, помолилась, поклонилась несколько раз. И по сердцу у нее вдруг тоже какая-то радость пошла. И не сердится она уже на Генку. И улыбаться захотелось, хотя и грустно немного. Вспомнив, что иконки-то уже нет, прошептала сама себе:
- Чудно все это. Место-то вроде пустое, а свет Небесный пошел.
И улыбнулась.
- Ладно, ужо завтра за новой иконкой схожу.
20.12.2018